Здесь слишком жарко (сборник)

Охранник послушно опустился на колени, а ствол тем временем уперся в его бритую голову. От страха охранник старался даже не дышать, чтобы случайно не спровоцировать психа на выстрел.

Ожидавший своей очереди клиент при виде высокого, полного решимости вооруженного мужчины и верещащей полуголой девицы вжался в продавленное кресло, на котором сидел, девчонки в ужасе поджали под себя ноги, а у сидевшей в центре комнаты за массивным столом жирной бандерши отвисла челюсть.

Сама полуголая жертва освобождения тоже была в шоке перестала визжать и уже совершенно послушно шла за своим освободителем.

Он решительно открыл входную дверь и, держа перед собой ствол, двинулся вперед, увлекая за собой девушку. Сидевшие в импровизированном кафе возле киоска охранники заведения, изображавшие весь день случайных посетителей, спохватились поздно. Встреть они его прямо у входа – и у них был бы шанс остановить этого бешенного Ромео. Но сейчас они лишь выстроились перед ним в ряд и послушно подняли руки, когда он рявкнул на них, требуя поднять руки и наставив на них ствол. «Сукин сын!» – С досадой подумал главный из них. То ли случайно, то ли намеренно этот мужик оставил между ними как раз такое расстояние, что они никак не могли его достать, а он бы уж точно не промахнулся. Коренастый бритый парень лет тридцати, главный среди четырех охранников держал руки на высоте чуть ниже плеч, ладонями вперед, как будто говоря этим жестом нарушителю порядка: «Успокойся, мы совершенно безобидны». У себя на лице он пытался изобразить добродушие, но колючий взгляд парня отслеживал каждое движение беспокойного клиента, и в уме он просчитывал варианты, как задержать этого «козла» не поднимая лишнего шума.

Но шансов у парней было немного. Никто из охранников заведения не решился остановить неадекватного посетителя, уж слишком решительный был у него вид. Парни поняли это сразу – он готов был стрелять не раздумывая. Похититель девушки видимо все хорошо продумал, прежде чем явиться сюда с пистолетом. Двигался он легко, реакция у него была как у змеи и парни уже поняли, что если они попытаются его остановить, это дорого им обойдется. Когда коренастый попытался было заговорить с похитителем, тот рявкнул на него: «Заткнись! Одно слово – выстрелю в живот! Дернетесь – положу всех!»

Случайные прохожие, наблюдавшие эту сцену, оцепенели, а похититель стремительно увлек за собой девушку дальше, в сторону одного из многочисленных переулков старой автобусной станции.

Еще несколько мгновений – и похититель скрылся бы со своей добычей. Но в последний момент девушка вдруг обхватила свободной рукой фонарный столб на тротуаре и заверещала: «Отпусти меня! Я не хочу! Не хочу-у-у!»

– Глупая! – развернулся он к ней. Похититель смотрел на нее влюбленными глазами и голос его, еще несколько секунд назад такой грозный, был ласковым, как будто он говорил с обожаемым капризным ребенком. – Я вытащу тебя из этого Ада! Я устрою для тебя настоящий рай! Я буду лелеять тебя как ребенка… У нас все будет… Мы будем жить как в раю! – горячо, как в лихорадке, убеждал он ее.

– Не надо мне твоего рая! Я не хочу твоего рая! Ты сумасшедший! – С ней сделалась истерика, и она отчаянно пыталась вырвать свою руку из его мертвой хватки. С растекшейся косметикой и гримасой отчаянья на лице она была похожа на большую куклу.

В этот момент одна из полицейских машин загородила узкий вход в переулок, где собирался скрыться похититель, а две других блокировали его с другой стороны. В один момент похититель оказался блокирован между домами и проезжей частью.

– Отпусти девушку и положи пистолет на землю, – сказал ему один из полицейских, – Ты же не хочешь, чтобы она пострадала.

– Она уйдет вместе со мной, – решительно сказал похититель.

– Ты отпустишь ее и сдашься. Это твой единственный шанс. Если ты начнешь стрелять, девушка может погибнуть. Ты ведь этого не хочешь, правда?

В эту секунду девушка впилась своему незваному освободителю в руку, едва не прокусив до кости. От боли и неожиданности похититель дико заорал и непроизвольно нажал на спусковой крючок. Раздался выстрел. Ответными выстрелами похититель был ранен в ногу и в шею. Ранение в шею оказалось опасным, но не смертельным. А вот пуля попавшая в ногу повредила артерию и от этой раны он умер по дороге в больницу.

Похищенную девушку и ее товарок депортировали на Украину и в Молдавию. Бордель закрыли, но через несколько месяцев он снова открылся и продолжал свою деятельность как ни в чем не бывало.

Девушку звали Маша. В Израиль она попала по туристической визе через одну из многочисленных сомнительных фирм. Она прекрасно знала, на что шла. После развода и смерти отца она никак не могла найти никакой работы. Пыталась торговать на рынке, как все, но не только ничего не заработала, а по уши залезла в долги. Везде, куда бы она ни приходила, ей тут же намекали на постель за возможность работать на тяжелой и копеечной работе. Мать, тем временем, стала часто болеть, а денег не было даже на самое необходимое. Она ожесточилась и сделала свой выбор. Так в начале девяностых она оказалась в Израиле.

«Все из-за этого козла!» – С досадой думала Маша все время полета. – «И откуда он взялся на мою голову со своим Раем?! Кто его просил делать меня счастливой?! Ведь у меня все было спланировано: еще три-четыре года и я смогла бы купить квартиру, иметь собственный магазин, закончить институт, снова выйти замуж… А теперь все придется начинать сначала, из-за этого идиота!»

Ей не помогли ни слезы, ни многочисленные апелляции в суд, поданные через всевозможные организации. Единственным шансом остаться для нее было дать показания против своих «работодателей». Но на это не решилась ни одна из работавших в борделе девушек. Почти у всех были дети и родители на Родине.

Убитым был Гиль Амзалег – сорокасемилетний охранник супермаркета. Все, кто знали Гиля не могли поверить, что он на такое способен. Гиль работал с тринадцати лет, помогая отцу на мясной фабрике. Его призыв в армию как раз совпал с Шестидневной войной. Во время войны Судного Дня, он воевал в составе элитной парашютной бригады. Из-за полученного ранения Гиль не смог продолжать службу в элитном подразделении, был комиссован и вернулся на фабрику, где работал до призыва. Здесь он проработал двадцать пять лет, пока не начались проблемы со здоровьем.

Женился он рано, и у него было трое уже взрослых детей. Когда он ушел с фабрики и за счет полученной компенсации выплатил ипотеку и многочисленные ссуды, жена в один прекрасный день выгнала его из дому. Он ушел в чем стоял. Полученная пенсия позволяла скромно существовать, а чтобы жить ни в чем себе не отказывая, он устроился охранником в супермаркет, где и работал до этого происшествия.

Несколько раз он знакомился с женщинами, пытался строить с ними семью, но из этих попыток ничего не вышло, лишь досада копилась. Женщины, с которыми он пытался связать свою судьбу, были немолодыми, практичными, битыми жизнью и были заняты собою и своими детьми, а на семью смотрели уже как на предприятие.

Короче говоря, у него не было ощущения ни дома, ни семейного тепла.

В какой-то момент Гиль решил, что ему будет лучше без семьи, а физиологические потребности он сможет удовлетворить у проституток. Так спокойнее – без обязательств и лишних потрясений. После всех жизненных дрязг ему хотелось теперь просто спокойной жизни.

И тут он встретил ее и вдруг почувствовал, что уже не сможет без нее жить. Она была моложе его лет на двадцать, но это обстоятельство совершенно не смущало его. Ее насмешливая улыбка, взгляд голубых глаз, аромат ее пепельных волос сводили его с ума.

С тех пор, как он впервые появился в этом борделе, всю свою зарплату и половину пенсии он тратил на нее, вдобавок покупая ей дорогие подарки.

Она в ответ демонстрировала ему знаки особого расположения, была с ним страстной и сердечной.

Но главное, еще ни одна женщина не была с ним столь ласковой.

Он жил как в дурмане. Если думал, то только о ней. Если спал, она ему снилась. Гиль вспоминал аромат ее волос и нежную белую кожу. Раньше он никогда не мог представить себе, что такая кожа может быть у кого-то еще кроме ангела.

Сутенеры цинично эксплуатировали его любовь, продавая ему время с возлюбленной. Да и сама возлюбленная не проявляла особого желания оставаться с ним наедине больше отведенного сутенерами срока.

Гиль как в болоте увяз в долгах, но это его не останавливало. Он стал подобием наркомана, готовым за дозу на все, только вместо дозы у него была Маша.

Больше смерти он боялся потерять ее.

«Я старше тебя на двадцать лет», – говорил он ей. – «Ну и что?» – Отвечала она, – «Это даже хорошо. Ты нежный, а молодые, они как самцы – грубые и жестокие».

В борделе к нему привыкли. Когда у него не было денег, он подолгу сидел с ней, держа Машу за руку, пока ее не звал с собой очередной клиент. Товарки и персонал борделя почти в открытую смеялись над Гилем, просадившим все деньги на проститутку, а он в это время страдал от ревности. Ему было невыносимо даже думать о том, что кто-то другой может прикасаться к ней.

«Я вытащу тебя отсюда!» – как-то сказал он ей. Она стала серьезной и отстранившись от него сказала: «Мне нужна спокойная жизнь». «У тебя будет спокойная жизнь. У тебя будет та жизнь, которую ты захочешь!» – Горячо говорил Гиль.

В ответ она усмехнулась и ласково погладила его голову, но при этом глаза ее смотрели на него испытующе.

У нее были совсем другие планы. Она не любила Гиля и не любила его страну. Где-то глубоко-глубоко в душе, как иконку на груди, она спрятала самое сокровенное, защищаясь от жестокого мира равнодушием и цинизмом. Мелкая хищница, ставшая жертвой хищников более крупных, но все равно отвоевывающая у жизни свой кусок благ не считаясь ни с чем и ни с кем.

Гиль всего этого не видел и не хотел видеть. Они познакомились в конце февраля, а в середине марта город был взбудоражен серией дерзких ограблений. Грабитель в мотоциклетном шлеме заходил в отделение банка и подойдя к стойке, где выдавали наличные, совал служащей банка записку и полиэтиленовый мешок. В записке было лишь несколько слов: «У меня пистолет. Наличные – в мешок».

Камеры фиксировали мотоциклиста, но опознать личность преступника никто не мог.

Грабителем был Гиль.

Когда банки были взяты под усиленный контроль полицией и грабить их стало небезопасно, он переключился на ювелирные магазины и обменные пункты. Улов был разным, но постепенно у него скопилась довольно круглая сумма, которой вполне бы хватило на просторный дом и безбедное существование.

«Я вытащу тебя из этого болота!» – Говорил он ей при встрече. В ответ она лишь усмехалась. Он думал, что она не верит ему и это только еще больше его раззадоривало.

Когда он наконец собрал нужное, по его мнению, количество денег, Гиль пришел за ней.

«Пойдем со мной!» – Сказал он ей.

У него уже все было спланировано. Они улетят далеко отсюда и остаток жизни проведут вместе у океана. Она забудет о своем прошлом как о страшном сне. Они будут счастливы, как Адам и Ева в Раю.

Он готовил для нее все это как свадебный подарок, готовясь обрушить на ее голову счастье, как водопад.

«Куда? Зачем?!» – Всполошилась она, когда он сказал ей: «Пойдем со мной!» – и решительно сжал ее руку…

«В рай», – Со счастливой улыбкой на лице ответил он.

«Ты сумасшедший», – сказала она, все еще надеясь, что он пошутил. Но он схватил ее за руку и потащил за собою в рай…

Потом, во время обыска, полицейские обнаружили у него в квартире целый шкаф, забитый ассигнациями и драгоценностями. Жил Гиль весьма скромно, и шкаф с несметными сокровищами совершенно не вписывался в убогую обстановку его жилища. Воспользоваться своими богатствами Гилю было уже не суждено.

Соседи

Когда-то он мечтал стать конструктором и строить корабли. Когда-то он мечтал заниматься наукой. Он о многом когда-то мечтал. А потом все превратилось в воспоминания.

«Это может стать основой докторской», – сказал научный руководитель Марка, когда увидел его курсовую. Марк в ту пору учился на третьем курсе института. Какие грандиозные планы были тогда! Но увы, когда началась перестройка, корабли и наука стали никому не нужны.

Став ненужными, в поисках лучшей доли, они с Людой уехали в Израиль. Но и с семьей ничего не получилось. Прожив вместе восемнадцать лет они так и не стали друг для друга близкими людьми.

Новая жизнь, в которую они будто нырнули сойдя с трапа самолета, казалась ему все эти годы бесконечной гонкой без начала и конца. Они работали с утра до ночи и все время что-то выплачивали: сначала машину, потом ипотеку и какие-то бесконечные ссуды то на достройку дома, то на обучение детей, то еще на что-то…

Жене такая жизнь нравилась. Здесь она могла позволить себе несравненно больше, чем в прежней жизни. Ей нравилось например, соревноваться с родственниками, знакомыми и сослуживцами в зарплатах, домах, поездках за границу, качестве образования для детей. Ей всегда хотелось быть, жить и отдыхать «не хуже других», а может и лучше. Короче говоря, у нее всегда был стимул.

А у него этого стимула не было. Поначалу он видел хоть какой-то ориентир – поднять детей, достроить наконец дом, обеспечить себя пенсией на старость. Все как у всех… Но по мере того, как накапливалась усталость, эта бесконечная гонка все больше казалась ему бегом по замкнутому кругу.

Ему уже давно хотелось сойти с дистанции, вырваться из этого замкнутого круга, но он по инерции продолжал свой нескончаемый бег, работая на тяжелой и бесперспективной физической работе, выплачивая ссуды и поддерживая привычный образ жизни.

Лишь оказавшись в больнице, он вдруг подумал о том, что ничего не может вспомнить из своей жизни за эти семнадцать лет кроме отдельных эпизодов.

Все тогда разрешилось для него разом: однажды на заводе, где он работал, произошла авария, после которой его буквально собрали по частям. Став инвалидом он расстался с прежней жизнью навсегда. На полученную компенсацию они с женой купили просторный дом, новую машину и рассчитались с прежними долгами. А еще чуть позже они развелись, поскольку он стал ей не нужен.

Оставив жене все, на оставшиеся от полученной компенсации деньги Марк и купил эту квартиру на земле.

Место это было особое и жить здесь мог далеко не каждый. Жили тут в старых домах в основном многодетные семьи с низким доходом по причине хронической безработицы, матери-одиночки, инвалиды, алкоголики, наркоманы и старики, существующие на пособие по старости от института национального страхования… Одним словом, люди неблагополучные. Поэтому и район, где жили все эти люди, тоже считался неблагополучным.

У обитателей этих домов были свои собственные представления о правилах хорошего тона, и наряду с низким качеством жизни это была одна из главных причин по которым более благополучные граждане города избегали здесь селиться.

Соседи постоянно держали двери в свои квартиры открытыми, и те, кому посчастливилось жить с ними в одном доме, были вынуждены с утра до глубокой ночи дышать сигаретным дымом, слушать их громкие разговоры и такую же громкую и навязчивую восточную музыку.

Говорить и слушать музыку тихо эти люди не умели, не хотели, да и вообще не понимали, зачем нужна тишина. До других людей им дела не было, поскольку людьми они похоже считали только себя. Женщины, обитавшие в доме, круглый год ходили в спортивных рейтузах, майках и шлепанцах на босу ногу, а мужчины – в шортах, похожих на семейные трусы, застиранных майках и сандалях, тоже на босу ногу.

Собравшись возле дома, они громко разговаривали, грызли семечки, заплевывая узенькие дорожки между домами, а их дети в это время шумно резвились на пустырях возле домов, планировавшихся кем-то и когда-то как полисадники. В перерывах они справляли нужду там, где это им это было удобно, а удобно им было везде. Часто они усаживались прямо на ступеньках лестницы, так что соседям, для того, чтобы выйти из дому или попасть в свою квартиру, приходилось просить их потесниться.

Говорить что-либо детям или их родителям было себе дороже: любое замечание они воспринимали как покушение на свою свободу и жестоко мстили нарушителям.

Как правило, остракизму подвергались старики, не знавшие местного наречия, но пытавшиеся изменить существующие порядки. Месть принимала самые разнообразные формы: от разбитых окон до постоянной травли, когда дети и подростки шли за жертвой буквально по пятам, выкрикивая ей вслед оскорбления и бросая в спину мелкие камни.

Поэтому успевшие обжиться здесь «русские» старики предпочитали смотреть на существующие недостатки философски или попросту их не замечать.

Несмотря на своеобразные представления о правилах хорошего тона, все они – и дети, и их родители – свято соблюдали субботу, кашрут и все религиозные праздники, а входя в дом первым делом целовали мезузу.

На светские праздники, такие как день независимости, они вывешивали бело-голубые флаги со звездой Давида и прямо под окнами домов праздновали это событие ритуальной жаркой мяса. Впрочем, жареным мясом они отмечали и все другие значимые события начиная от дней рождений и до поминок.

Марк обо всем этом знал, но решил поселиться именно здесь благодаря огромной липе, которая росла прямо под его окном. Когда он впервые пришел смотреть эту квартиру, весна была в самом разгаре, окна были открыты, и он, вдруг увидев цветущее дерево и почувствовав удивительный аромат липового цвета, заполнивший затхлое помещение, решил, что будет жить именно здесь. Прекрасное дерево создавало иллюзию оазиса и компенсировало все: убогие постройки вокруг, чуждое враждебное окружение, серую жизнь. Боязнь плохих соседей, скрытых изъянов в доме, долгов и прочих страхов вдруг куда-то исчезла и вместо нее появилась уверенность, что в таком месте он сможет жить спокойно и счастливо благодаря этому чудесному дереву.

Кроме дерева перед домом не было ничего кроме загаженного клочка земли. Но Марк твердо решил превратить это место в сад. Ведь если подойти к делу с умом и приложить немного труда, то и этот захламленный пятачок можно превратить в оазис. Наверное и тот, кто посадил это дерево, тоже верил, что это возможно. Об этом говорили и лунки от клумб для цветов, которые разбили здесь когда-то прежние хозяева. Кто-то до него, очень давно, наверное, тоже собирался жить здесь долго и счастливо. И если прежним хозяевам это не удалось, то ему обязательно удастся, и он превратит этот захламленный клочок земли в цветущий сад, чего бы это ему ни стоило. И какое ему дело, до того, кто живет вокруг него и что место это совсем не подходит для садов?!

Полученной компенсации вполне хватило на покупку квартиры без ссуд и ипотек, с женой он в расчете, дети выросли и разъехались, а пенсии ему вполне хватит для скромного существования. Хотелось жить, просто жить, наслаждаясь покоем и ароматом цветущей липы. Больше он никогда не впустит в свою жизнь семейные раздоры, работу на износ, бесконечную гонку за лишним шекелем…

Пускай жизнь не слишком ему удалась, но этот клочок земли, оплаченный собственной кровью, он не отдаст никому!

Решив так, он сразу же принялся за дело.

Первым делом после вселения Марк очистил пятачок перед домом от всего накопившегося здесь за долгие годы мусора. Работы было много – участок вроде бы крохотный, а мусора на нем собралось столько, что поначалу ему казалось, что здесь лишь мусорили с момента образования государства и никогда не убирали. Это была еще одна характерная особенность этого места – весь мелкий мусор соседи с верхних этажей выбрасывали прямо из окна.

Очистив пятачок перед домом, Марк заказал в теплице специальную землю, в которой уже все есть: и необходимые удобрения, и специальный состав от жуков и змей, а затем поехал в теплицу выбирать деревья. Он решил посадить гранат, маслину и кактусы – все то, что он больше всего любил. На этом крохотном пятачке всему найдется место.

Соседям его затея не понравилась. Он вообще сразу им не понравился. Они привыкли чувствовать себя здесь хозяевами. Многие из них родились и выросли в этих домах, знали друг друга с детства и чувствовали себя здесь хозяевами. А Марк был для них чужаком, одним из тех гоев, которых завезли сюда неизвестно для чего, и теперь они жрут тут свою свинину, пьют водку и, что хуже всего, пытаются установить на их земле свои порядки.

«Пусть все они знают, что этого никогда не будет! Это наша земля, на которой жили наши родители и теперь живем мы. Пустили вас – живите себе, а не нравится, так убирайтесь к себе обратно!» – Примерно так рассуждали соседи.

Поначалу они смотрели на Марка с любопытством и пытались завязать с ним разговор. После нейтрального приветствия «Что слышно?» они пытались расспросить его о семье и детях. Но Марк на их вопросы отвечал неохотно, односложно и сухо, дабы исключить все дальнейшее общение. И чем больше они пытались его разговорить, тем сильнее он от них отгораживался.

Непонимание питало враждебность. Русские алкоголики или наркоманы были понятны местным аборигенам, и они к ним привыкли и где-то иногда даже сочувствовали. А вот Марк был им непонятен – странный, нелюдимый, живущий в каких-то своих представлениях. Он никак не вписывался в их мир, и это порождало настороженную враждебность соседей.

То ли по привычке, то ли в качестве мести за неуважение к общественности, подростки усаживались прямо около его двери, курили, грызли семечки и шумно общались.

Марк не стал с ними ссориться по этой причине, а вместо этого забетонировал входную дверь, сделав продолжение стены в подъезде, а вход в квартиру сделал со стороны садика.

Но соседи не унимались. Дети повадились играть в футбол только на его участке. Связываться с ними было бы себе дороже, но Марк и здесь нашел выход. Однажды утром около его дома остановилась машина, из которой несколько рабочих выгрузили стальные прутья, из которых тут же стали варить высокий забор. Они работали весь день, и к вечеру забор был готов.

После этого события соседи неоднократно собирались возле забора и живо обсуждали случившееся. Судя по их интонациям и жестам, настроены соседи были весьма решительно.

Последней каплей, переполнившей чашу терпения соседей, стал короткий диалог, произошедший как раз во время Пасхи.

В то время как все вокруг скребли полы и стены, сжигали остатки хлеба и суетились, закупая все необходимое к празднику, Марк вел привычный образ жизни, обустраивая свою квартиру и сад, как медведь – берлогу.

Впрочем, далеко не все воспринимали Песах как праздник, и это волновало мало кого из соседей. Какое им дело до стариков или алкоголиков? С ними все ясно. Но Марк был у них бельмом на глазу.

– А ты что, не ходишь в синагогу? – Спросила его соседка – грузная пожилая женщина, ходившая всегда как утка, переваливаясь с ноги на ногу. Она часто наблюдала за Марком из окна и, наконец, решилась спросить. Марк поднял голову вверх и увидел, что другие соседи тоже внимательно его разглядывают и ждут, что он ответит.

– Не хожу, – ответил Марк.

– А почему? – не унималась соседка.

– Зачем? – Вопросом на вопрос ответил Марк. – Зачем мне это нужно?

Соседка напряглась, глаза ее теперь смотрели на Марка с нескрываемой неприязнью. Точно так же смотрели на него и другие соседи.

– А в Бога ты веришь? – спросила соседка после паузы.

– Нет, – просто ответил Марк, – И вообще, какое тебе дело?

На лицах соседей отразился неподдельный ужас:

– Как можно не верить в Бога?! – испуганно спросила пожилая женщина, но Марк отвернулся от нее показывая всем своим видом нежелание разговаривать.

После этого случая соседи стали смотреть на него как на чужеродное тело, угодившее в их плоть.

Наконец один из соседей по имени Шимон – высокий, худой наркоман, которого здесь все боялись, прямо сказал Марку, что ничего из его затеи не выйдет, и деревья здесь расти не будут.

– Ничего у тебя не получится, – сказал Шимон, увидев суетившегося в саду Марка.

– Почему? – спросил Марк.

– Потому что мы не хотим! – с вызовом ответил Шимон.

Марк не ответил, лишь крепко сжал зубы. «Это мы еще посмотрим!» – решил он про себя.

С того дня ничего не изменилось в жизни Марка, и ничего не предвещало беды. Соседи, конечно, гадили ему по-мелкому, бросая мусор из окна, или сидели под его забором до глубокой ночи, мочились на его участок, оставляли после себя кучи мусора. С этими неудобствами он боролся как мог: сделал навес над своей квартирой, чтобы преградить путь мелкому мусору, забор покрыл листами жести, дабы полностью отгородиться от улицы, включал на полную громкость телевизор или радио, чтобы отогнать непрошенных гостей, когда те собирались возле его владений. Однако крупных стычек не было. Более того, соседи как будто вовсе перестали его замечать.

Но вот однажды ночью он проснулся от густого дыма, который заполнил его квартиру. Он сразу же вскочил, чувствуя недоброе, и выскочил во двор. И тут он остолбенел, увидев горящую липу.

Он стоял как вкопанный минуту, а может быть и больше, потом рванулся в дом и подсоединив дрожащими руками шланг к крану стал торопливо тянуть его во двор.

В это время подъехали пожарные, которые довольно быстро потушили горящее дерево. Возможно, их вызвали соседи, сами испугавшиеся последствий пожара. Счет за тушение пожара прислали Марку.

Несколько дней после этого он не выходил из дома. Его сад являл собой после пожара страшное зрелище: изуродованное, наполовину уничтоженное пожаром дерево, обгоревшие кусты, черный от сажи забор и растоптанные пожарными во время тушения кактусы с желтыми цветами. Лишь маслины каким-то чудом не пострадали.

Наконец Марк вышел из своей берлоги и направился коротавшим летний вечер соседям.

Шимон посмотрел на него с вызовом, остальные – с любопытством. До сих пор он относился к своим соседям с долей презрения и смотрел на них сверху вниз. «Примитивы!»– всегда говорил он, если речь заходила о местных. Он относился к ним, как европеец из метрополии – к туземцам из колонии.

Соседи чувствовали отношение Марка и это их особенно бесило. Это были простые люди, любую враждебность они чувствовали так же чутко, как животное чувствует яд.

А Марк не скрывал своего презрения к соседям и никогда не пытался наладить с ними добрососедские отношения.

Но сейчас он их ненавидел так, как наверное ни разу и никого в своей жизни не ненавидел до сих пор.

Однако его гнев не испугал соседей. «Что ты можешь?» – будто говорил своим взглядом Шимон. В юности он служил в боевых частях и участвовал во многих боевых операциях. Вернувшись из армии, он решил заработать на наркоте и очень быстро сам подсел. С тех пор он не раз успел побывать в тюрьме, но характер у него остался прежний. Он всегда и везде чувствовал себя хозяином и даже полицейские старались лишний раз с ним не соприкасаться.

Но Марку не было дела до всего этого. Это его дом! Он вложил в него свой труд, свое здоровье, свою жизнь. Он сотрет эту гнусные ухмылки с их наглых рож!

Марк долго смотрел Шимону прямо в глаза и тот наконец не выдержал и вспылил:

– Что ты на меня уставился?! Я тебе должен шекель?!

– Кто поджег дерево? – Спросил Марк глядя на Шимона.

– Чего ты меня спрашиваешь?! Не нравится – убирайся в Россию! – завелся Шимон.

– Это моя земля, – ответил Марк, – И я заплатил за нее дороже, чем ты! Своей жизнью, своим здоровьем! Еще раз ко мне сунетесь – убью! А того, кто это сделал, я маму……! – перевел он на иврит идиому с русского.

– Что-что?! – спросил Шимон, и его смуглое лицо побелело.

Марк повторил, и Шимон бросился на него. Но Марк этого и ждал. Сорвав с себя кожаный ремень с тяжелой пряжкой, он, размахнувшись, как когда-то во время службы в рядах советской армии, ударил Шимона по голове, и тот рухнул на землю. Голова Шимона была в крови, соседи как по команде набросились на Марка но он виртуозно орудовал ремнем, вспомнив свою юность и армейские разборки с кавказцами. Благодаря этим разборкам он научился виртуозно владеть этим грозным оружием, полосуя тяжелой пряжкой своих противников. Те пустили в ход ножи и все пытались ударить его со спины. В драке, казалось, участвовал весь квартал, взрослые и подростки собрались на этом спорном месте, отстаивая свою справедливость. Кое-кому удалось поразить Марка в спину, он уже был весь в крови, но все так же отчаянно отбивался. Наконец кто-то из соседей, скорее всего старики, вызвал полицию. Приехавшие на место полицейские сразу на нескольких полицейских машинах увезли раненных Марка, Шимона и еще несколько наиболее активных участников побоища.

Марк после этого долго лежал в больнице, и врачам пришлось долго латать его раны. Шимон вернулся домой тоже с огромным швом на лбу.

Потом еще полтора года длилось следствие.

– Я всего-то хотел спокойно жить, – сказал Марк на суде.

Он получил условный срок и с тех пор еще больше замкнулся на своем участке. Полуобгоревшая липа выжила и спустя какое-то время снова зацвела. Кактусы, которые по-новой высадил Марк, очень скоро превратились в маленькую плантацию и цвели почти круглый год удивительными по красоте желтыми цветами.

Вдоль забора с внутренней стороны Марк высадил виноград, но тот тяжело принялся. И все-таки Марк надеялся, что когда-нибудь будет у него и виноградник. Зато гранаты цвели и плодоносили каждую весну. Гранат менее привередлив нежели виноград.

Конфликтов с соседями у Марка больше не было. То ли они привыкли друг к другу, то ли смирились. А может быть после побоища он стал наконец им лучше понятен? Не ближе, но понятнее. Во всяком случае, больше никто не пытался с тех пор уничтожить его сад.

Новый мэр города занялся наконец благоустройством кварталов бедноты, и здесь появились скверы, парк, скамейки возле домов и даже детская площадка. Вдоль пешеходных дорожек высадили деревья. Поначалу многие из них выломали или подожгли, скорее всего – подростки из близлежащих домов, не привыкшие к виду деревьев. Но часть деревьев все же уцелела, и местные привыкли к ним так же, как и к саду, который разбил Марк, и уже никто их не ломал и не поджигал.

Белла

Одни считали ее слишком скромной. Другие – слишком вздорной. Третьи и вовсе считали ее дурой. Возможно, ее так воспринимали потому, что ей всегда больше всех было нужно, и она постоянно и везде боролась за справедливость.