Агентство - Дело о воскресшем мертвеце

      — Мать по часам и одежде опознала.
      — Мрак! — Андрей резко встал. — Ты как хочешь, а я выпью. Чутка. Нервы, знаете ли, Зураб Иосифович. Нервы.
      Андрей налил себе изрядную порцию виски. И сразу сделал большой и жадный глоток.
      — Вот такие дела.
      — Понятно. — Я закурил. — Андрей, а что за парень Сметанин был? Я понимаю, конечно, что плохих ты просто не держишь. Но все-таки.
      — Это надо с Петей поговорить. С Семеновым. — Саломатов снял трубку одного из аппаратов на своем столе, набрал три цифры местного номера: — Петя, зайди, пожалуйста. И личное дело Сметанина захвати. Жду. — Повернулся ко мне: — Сейчас зайдет.
      Семенов — на вид лет тридцать пять — производил неизгладимое впечатление: высоченная «машина» в элегантном костюме и с аккуратной прической, словно только что из салона. Я сам не самого низкого роста, но рядом с ним почувствовал себя мальчишкой.
      — Знакомьтесь, Зураб Иосифович Гвичия — Петр Семенов.
      — Наслышан, — широко улыбнулся Семенов.
      — Точно так же.
      — Петя, расскажи Зурабу Иосифовичу…
      — Зурабу, — поправил я. Меня всегда коробит, когда меня называют по отчеству.
      — Расскажи Зурабу про Сметанина. Расскажи все.
      Семенов открыл папку, которую принес с собой, придвинул ко мне.
      — Он поступил к нам на работу в 1995-м. Замечательные данные: служил в армии, потом поступил на работу в ФСБ. Правда, там недолго продержался и ушел в физзащиту налоговой полиции. Пока был в ФСБ, набрался кое-каких специальных навыков. — Семенов не спеша переворачивал страницы личного дела. — Сначала мы его на инкассацию определили. Потом перевели в телохранители.
      — А в казино он как оказался?
      — Сам попросился.
      — С кем он в «Патриоте» работал?
      Петя на мгновение задумался:
      — Его напарником Саша Павлов был… Минуту… — Семенов достал из кармана пиджака сотовый телефон, быстро набрал номер: — Васильич?.. Семенов беспокоит… Павлов сегодня работает?.. Уже уходит?.. — Он посмотрел на меня: поговорить надо? Я кивнул. — Попроси его задержаться. Мы сейчас подъедем. Минут через пятнадцать. До встречи.
      Петя убрал сотовый, повернулся к шефу:
      — Мы в «Патриот»?
      — Да, конечно, — кивнул Андрей. Он почти прикончил свое виски и, похоже, думал о том, что нужно продолжить.
      — Выходите во двор. Я там вас ждать буду. — Семенов вышел из кабинета.
      Я натянул куртку, протянул на прощание руку Саломатову:
      — С меня коньяк.
      — Лучше — «Хванчкара», — Андрей улыбнулся. — Шутка.
      Он пожал мою руку, на мгновение задержал ее в своей:
      — Князь, зачем ты это делаешь?
      — Почему ты спрашиваешь?
      — У тебя вид охотника, который взял след.
      — Забавно, — хмыкнул я. — Дело чести.
      Андрей отпустил мою руку:
      — Это серьезная причина. Но этого мало.
      — Может быть, — пожал я плечами.
      — Да. Нужна будет помощь — обращайся.
      — Спасибо.
      — Пока.
      — Береги себя.
 

* * *

      Семенов уже ждал меня во дворе. Мотор джипа уютно урчал. Я сел рядом с Петей, и он сразу взял с места. Через проходные дворы выбрался на Лиговку и вдавил педаль газа в пол.
      — Зураб, можно вопрос? — спросил Семенов, когда джип свернул с Лиговки на Обводный канал.
      — Конечно. — Я приоткрыл окно и закурил.
      — Вы с шефом в Афгане были?
      — Да.
      — Он говорит, что как-то вы спасли полтора десятка рядовых из сбитого вертолета.
      — Легенда.
      — Не понял?
      — Вертолет зацепили, а не сбили. Да и рядовых было только трое.
      — И все-таки.
      — Петя, давно это было. И вспоминать нет желания.
      — Андрей тоже не любит об Афгане говорить.
      — Пусть так и будет. Для кого-то эта война не кончится никогда.
      Семенов лихо притормозил перед входом в казино «Патриот». Над городом уже сгущались сумерки, поэтому яркие огни над входом в казино уже зажгли. Огоньки бежали по громадной двуязычной вывеске, отражаясь на близстоящих машинах, которые уже припарковались перед входом.
      Мы вошли. Семенов что-то спросил у охранника рядом со входом. Тот указал в глубь казино. Вслед за Семеновым я прошел в служебные помещения. В одном из них, похоже в раздевалке охраны, нас ждал парень лет тридцати. Он лениво листал страницы цветастого журнала и, видимо, сильно скучал. Вскинул голову, когда открылась дверь, увидел Семенова и вскочил:
      — Петр Владимирович…
      — Спокойно, Саша. Садись.
      Павлов опустился на стул, но не сводил с Семенова глаза. Словно чего-то боялся.
      — У Зураба Иосифовича есть пара вопросов, — пропустил меня вперед Петя. — Я пока выйду. — Он повернулся ко мне: — Жду вас у стойки бара.
      Семенов вышел и тщательно прикрыл за собой дверь.
      Я еще колебался. Наверное, боялся показаться сумасшедшим. Несолидно это как-то в моем-то возрасте. И все-таки. Попробовать стоит…
 

* * *

      — Александр, — медленно начал я.
      — Да? — в голосе и взгляде Павлова сквозило подобострастие, изрядно сдобренное страхом.
      — Александр, когда вы в последний раз… — я помедлил, прежде чем закончить вопрос, — видели Сметанина.
      — Дня за три до пожара. Он тогда в казино пришел. Очень просил долг вернуть. Я у него как-то пять сотен баксов занял. А после увольнения Сметанину деньги очень понадобились…
      — И все?
      Павлов колебался. Он уже порывался было что-то сказать, но не сделал этого.
      — Проблемы? — улыбнулся я. Похоже, моя улыбка показалась ему зловещей. Слишком зловещей.
      — Не то чтобы проблемы… — Павлов дотянулся до куртки на вешалке. — Позавчера, в мою смену, сюда пришла Юркина мать. Ирина Юрьевна… Его же по деду назвали. Передала мне вот эту записку и сразу ушла.
      Он протянул мне сложенный вчетверо листок бумаги:

      «Саша!
      Мне срочно — срочно!!! — нужны деньги. Те пятьсот, что я тебе давал после Нового года.
      Отвези их на дачу моей матери. Это в Рощине. Мы с тобой там были.
      Срочно!!!
      Не сомневайся — это я.
Юра.

      21 марта 2000 года»

      — Двадцать первого марта… Три дня назад… — пробормотал я. — Он что, жив, да?
      — Я не знаю! — вдруг почти выкрикнул Павлов, вскочил, опрокинув стул. Заметался на маленьком пятачке между мной и стеной. — Не знаю!
      — Спокойно, мальчик. Спокойно, — я старался говорить ровно и тихо, но голос срывался. — Но это почерк его?
      — Что? — Павлов замер передо мной.
      — Я спрашиваю: это его почерк?
      — Точно — почерк Юры. Я много раз видел.
      Я лихорадочно соображал.
      Нет!
      Полный бред!
      Кто же тогда погиб? И кто живет в квартире Пи-рогова? Костя? Или…
       Не может быть! Нет! ..
      — Когда ты собирался ехать в Рощино?
      — Сегодня, — Саша посмотрел на часы. — Через сорок минут хорошая электричка.
      — Поедем на машине. Идем.
      Саша торопливо оделся, мы выскочили в зал. У стойки бара я сразу увидел Семенова. Его трудно было не заметить.
      — Петя, нужно ехать в Рощино. Саша покажетдорогу.
      — Нет проблем, — флегматично произнес Семенов, залпом допил минералку. — Есть новости?
      — Новость. И хорошая, и плохая. По дороге расскажу.
 

* * *

      Когда через час мы добрались до Рощина, сумерки уже сгустились до темноты.
      Саша, путаясь в приметах, с третьего захода привел нас к дому в десяти минутах пешкарусом от станции. Старый финский дом. В одном из окон — кухня? — горел неяркий свет.
      — Идем, — сказал я. Меня слегка потряхивало. Так уже было однажды. На охоте. Азарт. Погоня.
      Но я боялся того, что узнаю.
      Саша откинул проволоку, которая придерживала калитку, первым поднялся на крыльцо. Постучал в дверь. Мы с Семеновым старались держаться в тени. Где-то далеко лаяла собака.
      — Иду, — отозвался женский голос в доме. Скрипнули старые половицы, и дверь распахнулась. На пороге стояла женщина лет пятидесяти. Еще очень красивая. Ее портила только жесткая линия плотно сжатых губ.
      — Здравствуйте, Ирина Юрьевна, — сказал Саша. Он был похож на человека, который сильно замерз.
      — Юра утром уехал в город, — сказала женщина. — Ты привез… Кто это? — истерично вскрикнула женщина: она увидела Семенова, который вышел из тени.
      — Когда он уехал?
      Женщина нервно забилась и замотала головой.
      — Когда? — снова спросил Семенов. — Мы не причиним ему вреда. Нам нужно только поговорить.
      — Утром, — с трудом выговорила женщина. — Около десяти. Он собирался вернуться завтра.
      — Спасибо. — Семенов повернулся к Саше: — Останешься здесь.
      Мы бегом бросились к машине. Взрывая колесами остатки снега, джип вылетел на шоссе. Семенов вдавил педаль газа. Стрелка на спидометре быстро поползла вправо, к каким-то запредельным цифрам.
      Так быстро я никогда в своей жизни не ездил. И, похоже, ездить уже не буду.
      На въезде в город Петя спросил:
      — Куда?
      — Улица Есенина, — ответил я.
 

* * *

      Мы увидели пожар, как только свернули во двор.
      Языки пламени вырывались из окон пятого этажа. Я еще надеялся, посчитал окна, прикинул. Горела квартира Кости Пирогова. Бывшая квартира.
      Перед подъездом стояли пять пожарных машин, в нутро дома уходили пожарные рукава. Дюжие омоновцы держали на расстоянии толпу зевак. Чуть в стороне, у автобуса, собрались жильцы из подъезда, которых пожарные вывели из дома. Среди них я заметил тетю Нину. Она не отрываясь смотрела на языки пламени.
      Я не стал к ней подходить.
      Мы с Семеновым не задержались в этом дворе. Петя развернул машину и медленно — очень медленно, по сравнению с тем, как мы гнали по шоссе, — выехал на улицу Есенина.
      — Все кончено, — пробормотал я. — Все кончено.

7

      — Пожар начался в спальне, на постели. Потом заполыхала комната. А дальше — вся квартира. Примерно в это время какой-то мужчина позвонил по «01» и сообщил о пожаре. Еще минут пять, и надо было бы спасать весь дом. Все почти так же, как было пятого февраля, — Витя Восьмеренко не отрывался от своих записей. Он никогда не любил бывать в кабинете начальства, старался придерживаться проверенного солдатского правила: подальше от командира, поближе к кухне.
      Кроме Вити в кабинете Обнорского были мы со Спозаранником. Пока Восьмеренко говорил, я не отрывал взгляда от окна, за которым синело уже по-настоящему весеннее и ласковое небо.
      — Это все, Витя? — спросил Обнорский.
      — Да.
      — А причина смерти? — оживился Спозаранник.
      — Пока — отравление угарным газом.
      — Спасибо, Витя. — Обнорский встал и открыл Восьмеренко дверь. — Иди работай.
      — Зураб Иосифович, должен вам напомнить… — начал Глеб Егорович.
      — Не надо, Глеб, — остановил его Обнорский. — Оставь нас вдвоем.
      Спозаранник кинул на шефа удивленный взгляд, но промолчал. Что-то было в выражении лица Обнорского, что не давало права возразить здесь и сейчас.
      Андрей сел в кресло у стола:
      — Поговорим, Зураб?
      — Поговорим, — хрипло выдавил я, хотя никакого желания разговоры говорить у меня не было. Прошла уже почти неделя после пожара на Есенина.
      Все это время мне хотелось молчать и думать. Думать о том, что я мог бы сделать, если… Ведь я был командиром. Для Кости Пирогова, для Вити Сомова…
      — Что ты об этом думаешь?
      — Не знаю…
      — Так не пойдет. — Обнорский закурил. — Это твое дело чести. И надо его закрыть. Здесь и сейчас.
      Я тоже закурил и — заговорил. Рассказал Андрею, как искал — живого или мертвого — Сметанина. И как его нашел. Чем дальше, тем легче тли слова. Меня словно прорвало.
      — …Похоже, что Сметанин по-настоящему испугался не после убийства Ратнера. Ему стало страшно, когда он узнал о смерти своего напарника — Игоря Понкратова. Я разговаривал с экспертами. Они сказали, что Понкратову вкачали сверхдозу. Сам он сидел на небольших порциях и пока не собирался повышать.
      — Сметанин решил спрятаться?
      — Решение, в теории, правильное. Но он оставил очень много следов. В «Сенате» проверили: записки с просьбой вернуть долги или дать в долг кроме Саши Павлова получили еще три-четыре человека. Но дело не в этом…
      — В чем?
      — Он заманил к себе Костю Пирогова. Сели-выпили. По душам поговорили. Наверное, в какой-то момент Костя повернулся к Сметанину спиной, и тот его оглушил. Может, бутылкой, может — утюгом… Мало ли чем.
      — А мать? Она же потом тело сына опознала?
      — Думается мне, что в тот момент, когда Сметанин переодевал Пирогова под себя, Ирина Юрьевна заявилась к нему — проведать. Нормальное для матери желание. Тем более была суббота. Как Юра ее убедил — может, запугал, — но она согласилась ему помочь.
      — Материнский инстинкт.
      — Наверное. Юра запалил квартиру, а сам — наверное, через крышу — перебрался в квартиру Пирогова. Ему нужно было продержаться месяц-полтора, чтобы собрать деньги. А потом — делать ноги.
      — Его нашли раньше…
      — Хочется думать, что кто-то следил за мной. Что я их навел…
      — Это жестоко, Зураб. Слишком жестоко.
      — Не знаю, Андрей Викторович, было бы лучше, если б до Сметанина первым добрался я. У меня с ним были свои счеты. Поэтому я его искал…
      — Дело чести, — тихо проговорил Обнорский. Он пристально посмотрел мне в глаза. Я выдержал его взгляд. — Но мы ничего не знаем достоверно?
      — Выходит, что так. Мы можем только предполагать. — Память услужливо подсказала сентенцию из популярного сериала: — The truth is out there…
      Мой английский всегда был далек от совершенства.
 

* * *

      В этот вечер на Северном кладбище почти никого не было. Витя Шаховской остался ждать меня в машине у ворот.
      Я с трудом — несмотря на подробное объяснение Кира — нашел могилу Кости Пирогова, которая до сих пор была отмечена фамилией «Сметанин».
      На памятник — временный и убогий — я старался не смотреть. Я смотрел в землю.
      — Прости, Костя, — я говорил медленно. Слова с трудом выходили из меня. Так уже бывало. В Афгане, когда мы хоронили погибших. Или отправляли их домой в цинковых гробах. Последние слова, боль и горечь от того, что не сказал, не сделал что-то раньше. — Прости, что не помог тебе. Ты не волнуйся: мы все исправим. Ты будешь спать под своим именем и со своими. — Из внутреннего кармана куртки я достал флягу. Откинул крышку и сделал большой, крепкий глоток.
      Водка обжигала, давила из глаз горячие слезы, но — приносила странное облегчение.
      — Прости, Костя. Спи с миром…