Агентство "Золотая пуля" - Дело о пропавшей России (Агентство 'Золотая пуля' - Сборник новелл)

      - Это еще что за блядство?!- рявкнуло в дверях. Вспыхнул свет.
      Такого женского крика я еще не слышал. Благо он вибрировал в стенах Агентства недолго. Светка обмякла в моих руках и сползла на пол. Я, чувствуя, как волосы встают дыбом, а уши прижимаются к черепу, обернулся и сам чуть не завопил.
      В дверях стоял... стояло... кожаная куртка плотно обтягивала крепко сбитый торс, массивный золотой "болт" с зеленым камнем на среднем пальце правой руки, изящные очки, столь неподходящие к смутно знакомому лицу на обритой наголо голове. Господи, да это же - Обнорский.
      - Андрей?- Я оторопело смотрел на неузнаваемого шефа.- Что происходит?
      - Это я спрашиваю, что происходит?- Обнорский не намерен был снижать взятого тона.- Устроили из Агентства... дом свиданий. Вон отсюда оба, немедленно!
      Я помог Завгородней, уже пришедшей в себя, но все еще смотревшей на шефа с оттенком безумия во взгляде, подняться на ноги. Светка спряталась за мной и завозилась, приводя в порядок разруху в своем костюме.
      Мы оделись и понуро поплелись к дверям.
      - Соболин!- окликнул меня шеф.- Постой. Не хватало только, чтобы вы вместе куда-нибудь завалились... А вы, Светлана Аристарховна.- вон из конторы! Завтра на работу к десяти, нет, к девяти утра. А сейчас - вон!
      Съежившаяся Светка пулей выскочила за дверь.
      - А ты!..- Шеф смотрел на меня с нескрываемым презрением (при всей неприятности ситуации я не мог удержаться от ухмылки, так потешно он выглядел с обритой головой).- Ладно, завтра поговорим, донжуан хренов.
      В ту ночь я остался в конторе. Несмотря на все пережитое, спалось сладко: крепко и без сновидений.
      В 8.25 стальная дверь нашего кабинета отворилась - уборщица Лида начала свою ежеутреннюю работу по приведению имиджа нашего Агентства в достойный вид.
      А в 9.15 (необычно рано для себя) директор "Золотой пули" г-н Обнорский пригласил начальника репортерского отдела г-на Соболина к себе в кабинет и имел с ним беседу воспитательного характера. За ночь на обритой наголо голове шефа волос не прибавилось. Беседа наша носила характер монолога: говорил исключительно Обнорский, я понуро молчал, кивал, сопел и активно изображал полнейшее раскаяние в собственном свинстве.
      - В общем, так,- подвел итог шеф,- пора вам с Анной заканчивать эту "санту-барбару" - вам с Повзло не хватало еще только дуэль на "золотых перьях" учинить. Не наладите семейную жизнь обратно - выгоню всех троих.
      Плакать буду, а выгоню. Понял?
      - Понял...
      Тогда пошел вон.
      "Длинное ухо" в конторе донесло потом, что подобные беседы имели место и с моей благоверной, и с Повзло.
      Мы с Анютой напряглись и попробовали начать все сначала... Ну если и не начать, то, по крайней мере, сделать вид. Какое-то время это удавалось. Пока я не встретил Марину Ясинскую.
      Воспоминаний хватило на дорогу от Агентства до "Идеальной чашки".
      ***
      Воздух в заведении состоял из смеси кофейных ароматов, табачного дыма и женского парфюма. Часы над барной стойкой отсчитывали сорок третью минуту моего ожидания, вторая чашка "Черного леса" (кофе, ром, ваниль, стружка шоколада, взбитые сливки) давно показывала донышко. Третью я заказывать не хотел - боялся, что кофе из ушей польется.
      Пропустить Маришку я не мог - по привычке выбрал место подальше от входа, но так, чтобы хорошо видеть всех входящих и выходящих.
      Ну что с этими женщинами делать?
      С глупыми - скучно. С умными - тяжело.
      Из всех загадок цивилизации для меня самая удивительная женская пунктуальность. Вернее, ее полное отсутствие. Все представительницы прекрасного пола, которых я на своем веку повидал немало, имели одну общую привычку: опаздывать на назначенные встречи.
      Я вынул из кармана табак, трубку и все необходимые для их использования принадлежности. Прием сработал - через каких-то пару затяжек в дверях показалась она, Марина Ясинская, двадцати трех лет, глаза серые, рыжая копна волос до плеч, на носу конопушки, которые она стремилась извести на нет разнообразными косметическими средствами, факультет журналистики - не помню, четвертый или пятый курс, статьи о новостях поп- и рок-музыки в "Телескоке".
      В этот раз что-то во внешности моей милой было не так - по лицу размазан грим, светлая футболка перепачкана.
      А что с прической? Вместо гривы какие-то обдерганные сосульки...
      - Мариша...- Я кинулся навстречу, стараясь не опрокинуть кофеманов с их столиками.
      Вблизи Марина выглядела совсем неважно: щека расцарапана, на лбу синяк, волосы обкромсаны беспорядочными клоками.
      Уткнувшись мне в плечо, Мариша зарыдала. О приятном времяпрепровождении можно было забыть.
      Я поймал машину, втиснул нервно всхлипывающую Марину на сиденье, сел следом, назвал адрес. Вез я ее туда, куда и собирался везти изначально, назначая свидание,- на квартиру к Ваське Политову, своему бывшему сослуживцу по одному из питерских театров.
      Вот и приехали. Типовой "корабль" на Гражданке. Четвертый этаж, мы на месте - однокомнатная Васькина квартира с крохотной кухней. Хозяин, оставив мне ключи, на пару дней отъехал на гастроли в Волхов, радовать детишек "Котом в сапогах". Возле кровати цветы, в холодильнике - шампанское, фрукты. Все это я завез загодя, предвкушая наши послекофейные развлечения. Не до них.
      Мою спутницу колотила крупная дрожь. Успокоить женскую истерику примерно то же самое, что голыми руками тормозить паровоз. Тут-то шампанское и сгодилось - хлопнула пробка, и я силой влил в Марину несколько глотков.
      Поперхнулась, закашлялась, но лекарство подействовало. Я усадил ее на стул на кухне и принялся втолковывать, как маленькой:
      - Котенок, ты можешь ничего не рассказывать, даже не отвечать, просто кивай... Сейчас я тебя отведу в душ. Хорошо?
      Кивок.
      - Мне придется тебя раздеть...
      Замерла... Кивнула. Вот и ладушки.
      Я включил в ванной свет и осмотрелся - ничего, сойдет, сейчас не до высот эстетики. Сполоснул ванну, пустил горячую воду. Вернулся на кухню, где, привалившись к холодильнику, сидела Марина.
      Я перенес ее в ванную. Осторожно стащил с девушки перемазанные грязью джинсы и футболку, затем трусики - лифчик юная леди не носила принципиально, но сейчас мне было не до эротических фантазий. От кучки одежды на полу почему-то несло помойкой.
      Марина сама забралась в ванну.
      Я присел на эмалированный бортик и стал аккуратно смывать с нее грязь, слезы и размазанную косметику...
      Потом закутал девушку в огромное махровое полотенце, уложил ее на диван, сверху накинул плед с тиграми. Вскоре поспел чай...
      Марина вроде бы окончательно успокоилась. Я сел рядом на краешек дивана, обхватил ее ладонь своими руками.
      - Котенок, теперь, если можешь, расскажи, что с тобой случилось?
      ***
      Пару недель назад на улицах появились афиши, извещавшие, что в городе пройдут "эксклюзивные четырехдневные гастроли" легендарных рок-звезд с Британских островов "Води Джи". Радовать слушателей они собирались в двух престижных ночных клубах на Невском проспекте: "Лаки чен" и "Голден боллс".
      И "Счастливого китайца" и "Золотые шары" - именно так переводились на русский названия этих заведений "держали" колоритные и небезызвестные в самых различных кругах братья - Станислав и Виктор Карпенко. Клубы были не из дешевых. Я, к примеру, ни в том, ни в другом ни разу не был. Хотя, говорят, там было на что посмотреть: концерты звезд, раскрученные ди-джеи в качестве ведущих дискотек, полуобнаженные официантки, стриптиз, "марки"
      ЛСД, коксовые "дорожки" и золотая молодежь с малопонятными источниками дохода...
      Билеты на "Боди Джи" стоили дорого - самые дешевые шли по полсотни долларов, самые дорогие - для VIP-ов тянули под тысячу зеленых. Удивительно, но билеты смели за несколько дней.
      Ажиотаж подогревало и то, что выступлений должно было быть всего лишь четыре - по два в каждом из заведений.
      Перед началом первого выступления заезжих звезд в "Лаки чене" собрали десятка два журналистов из "музыкальной" тусовки. Осветить, так сказать, предстоящие звездные выступления в нужном ключе. В этих двух десятках оказалась и Марина.
      Несмотря на почти что ангельскую внешность, Марина была неплохим журналистом и - главное - хорошо разбиралась в мире рок-музыки. У нее возникли сомнения в том, что в клубах братьев Карпенко будут выступать настоящие "Води Джи" (музыканты этой группы вообще гастролировали очень редко, а если и давали концерты, то не в ночных клубах). Поговорив с парой продюсерских фирм, занимавшихся организацией гастролей иностранных исполнителей, и сделав звонок в Великобританию, Марина пришла к выводу, что в Петербург приехали не сами "Води Джи", а их двойники.
      Марина поделилась своим открытием с несколькими коллегами. В итоге на следующий после пресс-конференции день братья Карпенко с удивлением обнаружили в ворохе восторженных публикаций о предстоящих гастролях несколько заметок, в которых с той или иной степенью уверенности говорилось, что выступления "Води Джи" в петербургских ночных клубах - не более чем мошенничество и афера.
      Таких "гнусных поклепов" на братьев Карпенко оказалось четыре (включая и Маринину статью в "Телескоке"). Братья сочли себя оскорбленными, к тому же часть поклонников "Води Джи" уже требовала вернуть обратно деньги за билеты (были и такие, кто пытался "забить" братьям "стрелку", чтобы разобраться "по понятиям" и получить "ответку за базар").
      В общем, вышел скандал. Гастроли пришлось отменить. А тщательно лелеемый братьями образ коммерсантов новой формации дал трещину.
      На следующие сутки после выхода статей Карпенко решили разобраться с журналистами. С Мариной особо не церемонились. На подходе к редакции "Телескока" путь ей преградили два мордоворота, посадили в вишневую "девятку".
      Правда, эта операция не обошлась без сюрпризов: одному из амбалов Марина ногтями расцарапала ухо, второму отодрала лацкан его пиджака "от Версаче" (видимо, "Версаче" был поддельным). Мордовороты тоже не церемонились: один из них заехал журналистке в ухо.
      Машина доставила Марину во двор "Лаки чена", и через несколько минут она предстала перед хозяевами клуба.
      Как я уже говорил, в последние несколько лет оба Карпенко: и старший Виктор, и младший Станислав - тщательно работали над своим образом "интеллигентных петербургских коммерсантов новой волны, не чуждых политике, здоровому либерализму, исконной петербургской культуре". Они действительно старались, чтобы память об их делах в период "первоначального накопления капитала" стерлась как можно скорее. И во многом это им удавалось.
      Наверное, со стороны это выглядело потешно: благоухающие изысканным парфюмом господа в стильных дорогих костюмах орали и брызгали слюной, как подзаборные синяки, промышляющие сбором пустых бутылок. Но Марине было не до смеха. "Сучка" и "соска вшивая" были самыми ласковыми эпитетами, которыми ее наградили. Претензии Карпенко сводились к тому, что из-за "пустозвонства" Марины и ее "недотраханных дружков" братья попали на крупные бабки ("Тебе, соска вшивая, такие деньги и не снились...").
      - Мы вас, щелкоперов, на счетчик поставим! Вы нам по гроб жизни за свои писульки башли отстегивать будете!
      Руганью дело не ограничилось. Младший Карпенко схватил Марину за шею и долго тряс. Затем отвесил несколько оплеух (браслет его часов и оставил царапину на Марининой щеке).
      - Квартира у тебя есть? Не будет у тебя квартиры,- кричали Марине.- На помойку отправишься к бомжам...- Эта идея неожиданно вдохновила братьев.Сейчас и видок тебе сделаем, для помойки в самый раз!
      Пока охранники братьев держали Марину, Станислав вооружившись ножницами, защелкал ими по кудрям журналистки.
      Наконец он посчитал работу законченной, и охранники получили от своих хозяев указание отправить "говнючку" на помойку.
      Выполнили амбалы приказание буквально. Марину выволокли на задний двор "Лаки чена", откинули крышку помоечного бака и сунули девушку внутрь. Да сверху еще и крышкой закрыли...
      К концу рассказа Маришку совсем сморило. Она отключилась.
      ***
      Интересно, подумал я, только Марина попала под горячую руку Карпенко или еще кто-нибудь из наших коллег "понюхал помойки"? Впрочем, всем этим у меня будет время заняться утром. Сейчас меня ждали более насущные дела: стирка измазанных брюк и футболки Марины...
      Утром Марина выглядела неважно.
      Но все равно очаровательно.
      - Я всю ночь думал,- сказал я,- на твоем месте я бы пошел в РУБОП и написал на обоих Карпенко заявление.
      Нет. Я боюсь!
      Тогда я попытался выяснить, с кем еще из ее коллег братья могли провести воспитательные мероприятия, но она наотрез отказалась говорить со мной на эту тему.
      Еще чуть-чуть, и истерики было бы не избежать. Я не стал настаивать. В конце концов, и сам могу все выяснить.
      Маринина одежда уже высохла.
      - Одевайся, я отвезу тебя домой...
      - Все будет хорошо,- попытался успокоить ее я.
      Мы - расстались возле дверей ее квартиры на Петроградской. Я пообещал позвонить ей вечером.
      - Посиди некоторое время дома, на работе не появляйся,- попросил Марину я напоследок.- Ты же можешь заболеть на пару дней?
      ***
      Теперь предстояло заняться кое-какими изысканиями. Я отправился в контору. Была суббота. Но многие коллеги появлялись в Агентстве и по выходным: кто поработать, а кто и отдохнуть. Восьмеренко, например, обычно общался с кем-то по казенному интернету. А Спозаранник опять кого-то допрашивал с пристрастием в своем кабинете с решетками на окне - из-за двери слышались приглушенные мужские рыдания.
      Мне повезло. Агеева оказалась в Агентстве. Ее, как всегда, загрузил срочным заказом Обнорский.
      - Марина Борисовна, вы не дадите мне посмотреть, что у нас есть на обоих Карпенко? Очень надо. Все, что есть, включая свежий скандал с "Води Джи".
      Агеева посопротивлялась для вида, но затем смирилась и выдала мне толстую папку распечаток и газетных вырезок.
      Раскурив трубку, я зашелестел бумагами.
      Минут через двадцать передо мной лежал список тех журналистов, кого могли пригласить для вправления мозгов к братьям Карпенко. Он был невелик. Кроме Марины Ясинской в нем оказались Алик Заборин из "МК в Питере", Витя Кожевников из питерской "Комсомолки" и Толик Мартов из "Смены". На выходных я имел шанс разыскать только Заборина, домашних координат других у меня не было.
      Потом я стал изучать досье на братьев Карпенко. Оно было толстым.
      Разница в возрасте у братьев была десять лет. Карпенко владели сетью кафе, ресторанов, ночных клубов, казино и дискотек. Им принадлежало несколько журналов и газет (в основном бульварных). Кроме того, Карпенко были акционерами нескольких крупных компаний, занимающихся фармацевтикой, нефтебизнесом и грузовыми перевозками. Оба брата в разное время становились депутатами городского парламента, а старший даже просидел один срок в Госдуме, но последние выборы проиграл.
      Ходили слухи и о нелегальном бизнесе братьев. Известно было, что оба они входили в ближний круг одного из крупнейших городских авторитетов Михаила Ломакина (он же - Лом). Против братьев дважды возбуждались уголовные дела: за мошенничество и хищение. Они даже провели некоторое время за решеткой, но затем дело благополучно развалилось. Правда, в РУБОПе интерес к Карпенко не потеряли и только и ждали, когда они на чем-нибудь проколются. Но даже РУБОПу подступиться к влиятельным братьям было трудно.
      Видимо, чувствуя свою безнаказанность, рассуждал я, Карпенко и обнаглели - история с Мариной тому подтверждение.
      Изучив бумаги, я понял, что "гарнира", как любит говорить шеф, у меня уже более чем достаточно, а вот "мяса" в этой истории следовало добавить (рассказ Маришки требовалось дополнить еще чьими-нибудь показаниями).
      Записная книжка у меня в жутком беспорядке. Я раза три перелистал ее от корки до корки, прежде чем отыскал домашний телефон Алика Заборина. Позвонил. На том конце провода ответили после девятого гудка - мужской голос.
      - Привет, Алик, Соболин беспокоит. Не забыл еще такого?
      Мы обменялись еще парой ничего не значащих фраз, прежде чем я решил взять быка за рога и предложил Заборину пересечься со мной где-нибудь в центре.
      - Да нет, ты знаешь, я тут последние дни все больше дома сижу (Опа! Вот оно!..),- ответил Заборин.- А что за интерес у тебя ко мне?
      - Хочу побеседовать о последствиях одной твоей публикации. Про гастроли "Води Джи"...
      - Уже знаешь?- Голос моего собеседника поскучнел.- Черт с тобой, приезжай. Только пива купи. И рыбки захвати...
      Он продиктовал адрес. Ехать предстояло на Юго-Запад.
      Через час тридцать пять минут я звонил в дверь квартиры Заборина на третьем этаже девятиэтажного дома на Маршала Жукова. Когда он открыл мне дверь, я присвистнул. Видок у него был еще тот. На месте левого глаза фиолетовая с отливом опухоль.
      - Ну чего вылупился? Битого журналиста не видал? Не стой столбом, Соболин, входи. Любуйся последствиями столкновения неподкупной журналистики с кровавой мафией.
      Заборин посторонился, пропуская меня в квартиру.
      - На лицо смотреть неприятно, но болит меньше. Хуже всего - ребра, дышать тяжело...- Заборин отобрал у меня бутылки с пивом.- Да не сиди пнем, сгоняй на кухню, там возле мойки бокалы какие-то есть.
      Стаканы оказались не первой свежести, но я их сполоснул под краном...
      - Ну, Алик,- перешел я к делу, когда две бутылки пива практически опустели,- я так понимаю, у тебя есть к братьям Карпенко небольшой счет. Думаю, мы в состоянии его предъявить к оплате.
      - Вы там у Обнорского своего всей конторой крышей поехали?
      - У меня к братьям есть свой счет,- сказал я и рассказал ему все (или почти все) про историю с Мариной Ясинской.
      Заборин вздохнул, поморщился от слишком глубокого вдоха и тоже рассказал мне все, что посчитал нужным.
      Заборина не отлавливали по дороге в редакцию. Ему просто позвонили по телефону. Позвонил знакомый - "коллега по журналистскому цеху" - и пригласил попить пивка в "Лаки чен".
      Но бедному Алику даже пива попить не дали. Едва он вошел в клуб, как к нему подошли два амбала и попросили пройти к руководству клуба.
      Заборин не сопротивлялся - все равно бесполезно.
      Оказавшись перед братьями Карпенко, Заборин на свою беду начал хорохориться. Тогда братья приказали своим мордоворотам оттащить его куда-нибудь, где никто не услышит, и поработать над ним. Охранники приказание исполнили, увели Заборина в небольшой спортзал, скрывавшийся, как выяснилось, в глубинах "Лаки чена", и минут сорок отрабатывали на нем приемы восточных единоборств, используя Алика в качестве говорящей макивары.
      До дома он еле добрался - мало того что все тело болело, так еще и в машину никто сажать не хотел. К тому же бумажник его остался в клубе.
      - Ты представь, Соболин, там же не только деньги были, там моя кредитная карточка была - нам из Москвы на нее зарплату перечисляют.
      Я не представил. У меня у самого никогда никаких кредитных карточек не было.
      - Что делать собираешься?- поинтересовался я.
      Заборин пожал плечами:
      - Прижать бы как-нибудь негодяев... Да только что с ними сделаешь?..
      - Можно в РУБОП пойти, ими там давно занимаются.
      - Думаешь, поможет? С их-то связями и депутатской неприкосновенностью?
      - Старший-то мимо неприкосновенности пролетел на последних выборах, как веник над Парижем...
      - Ты всерьез дурак или прикидываешься?- Алик замахал на меня руками.
      Пришла моя очередь пожимать плечами.
      Я поинтересовался, как отыскать двух оставшихся журналистов, нехорошо написавших о Карпенко.
      Заборин не знал - посоветовал звонить в понедельник в редакции.
      ***
      Субботний день катился к вечеру.
      Я нашел ближайшую телефонную будку и позвонил Марине.
      - Я соскучился... Не говори ничего, скоро приеду.
      Желтые розы я купил у входа на "Ленинский проспект" у "Петроградской" вышло бы раза в полтора дороже. А неподалеку от ее дома заскочил в кондитерскую и купил несколько пирожных. Выглядела Ясинская уже получше, но все равно неважно. Я понял,- что эту ночь мы вряд ли проведем вместе. Кофе мы тем не менее выпили и пирожные съели.
      - Не бойся, котенок,- я чмокнул ее в лоб, уходя,- мы их еще прищучим.
      Я позвоню тебе завтра.
      Делать до наступления ночи было совершенно нечего. Пешком я прошел по Каменноостровскому проспекту. Оставил позади Австрийскую площадь (мне она всегда напоминала площадь Звезды из "Трех толстяков"). В бывшей столовой, где когда-то я пил маленький двойной за двадцать шесть копеек в перерывах между съемками "Афганского излома", теперь находился китайский ресторан. На пляже перед Петропавловкой уселся прямо на песок, выбрав местечко почище. Пришло настроение раскурить трубку. Достал ее из кармана жилетки и стал набивать табаком.
      До двадцати пяти лет я не курил и нос воротил от табака. А потом Света Завгородняя подарила мне на день рождения трубку и пачку табака. Этакий отдарок - за год до этого я привез нашей супермодели по ее собственному заказу из Стокгольма длинный мундштук для папирос. Подарили - надо пользоваться. После первой в жизни выкуренной трубки минут на десять я поплыл. А потом ничего, привык, даже стал находить удовольствие в процессе курения.
      Я и забыл, когда последний раз сидел вот так, просто глазея на окружающее, позволяя мыслям течь, как заблагорассудится, перескакивая с предмета на предмет. Когда буду богатым - куплю себе островок в шхерах рядом со Стокгольмом, буду сидеть, курить трубку, глядеть на волны и проплывающие мимо пароходы...
      ***
      Спал я крепко и допоздна. Выспался с запасом на всю следующую неделю. Хотя ни разу мне этого запаса даже до среды не хватало. В воскресенье я тоже не поехал к Анюте и Антошке на дачу - скинул жене сообщение на пейджер, что замучили до головной боли неотложные дела.
      Насчет головной боли это я, конечно, приврал. Но дел у меня и вправду было немало. Для того чтобы выяснить координаты Кожевникова, пришлось опять отправиться на работу и залезть в одну хитрую компьютерную базу. Я - не хакер, но некоторые кнопки на компьютере нажимать умею. Из всех данных Виктора Кожевникова, журналиста "Комсомолки", я знал лишь имя, фамилию и примерный возраст: двадцать семь - тридцать лет - негусто, но под эти характеристики подошли только двое из всех обнаруженных мной Кожевниковых. Я выписал их адреса и домашние телефоны и засел за телефон. По первому никто не отвечал. Я стал пытать удачу второй раз. И она мне улыбнулась.
      Трубку на том конце провода подняла женщина.
      - Добрый день, простите, ради Бога, могу ли я поговорить с журналистом "Комсомолки" Виктором Кожевниковым?
      - А кто вы?
      Я объяснил, что я коллега - журналист Владимир Соболин из "Золотой пули". Это оказалось лучшей рекомендацией.
      - Той самой знаменитой "Золотой пули"?
      - Да, да, той самой. И тот самый знаменитый Владимир Соболин. Так могу я поговорить с Виктором?
      Трубку передали Кожевникову. Я начал все сначала:
      - Это Владимир Соболин из Агентства журналистских расследований Андрея Обнорского.
      - Чем обязан?
      - Мне бы хотелось обсудить это при личной встрече. Если хотите, я подойду завтра к вам в редакцию.
      - Я вряд ли там появлюсь в ближайшие пару недель. Я - на больничном.
      Очень плохо себя чувствую.
      Все-таки мне удалось уломать Кожевникова, что я могу зайти к нему домой сегодня же вечером. Из вежливости я записал его адрес, хотя он уже был у меня записан.
      Виктор Кожевников жил на Васильевском острове - на тринадцатом этаже в двухуровневой квартире неподалеку от гостиницы "Прибалтийская".
      Я минуты три жал на кнопку звонка, прежде чем за дверью раздалось хоть какое-то шевеление.
      - Кто там?- с опаской спросил женский голос.
      - Это Соболин из "Золотой пули".
      - А документ у вас есть какой-нибудь?
      Я поднес к глазку редакционное удостоверение. Наконец щелкнул замок, и меня впустили внутрь...
      Кожевников сидел в кресле в гостиной, уложив на пуфик загипсованную ногу. Обе кисти у него тоже были забинтованы. А вот с лицом у него, в отличие от Марины и Алика, все было в порядке.
      - Что вы хотели обсудить со мной?- спросил меня Кожевников.
      Это касается ваших травм.
      - Я упал на тренировке по мини-футболу и повредил связки на ноге.
      - Это падение удивительно совпало с выходом вашей статьи о проделках с двойниками "Боди Джи" и последующей встречей с братьями Карпенко.
      Кожевников молчал. Я решил надавить:
      - Виктор, вы не первый, с кем я беседую об этой истории. Карпенко встречались и с другими журналистами. Они тоже вышли после этих встреч не в лучшей своей форме.
      - Володя, вам лучше во все это не соваться. Расчлененки, убийства, мелкие чиновники-взяточники, блудливые адвокаты - занимайтесь лучше этим.
      - Похоже, вас эта история здорово подкосила.- Я допил чай и отставил чашку на поднос.
      Я слышал, что после некоторых публикаций у Кожевникова бывали проблемы и раньше. Один раз после статьи об одном воротиле шоу-бизнеса известный питерский бард, любитель серых волков и певец лиговской шпаны, прилюдно обозвал Виктора "писучей ублюдочной мразью", но тогда Кожевников в ответ только посмеялся. А теперь в его глазах был страх...
      Но тут Кожевникова прорвало. Почти на одном дыхании он выложил мне: как люди братьев вломились к нему в квартиру, как сами Карпенко измывались над ним в своем кабинете, как ему топтали каблуками пальцы ("чтобы эта сука шелудивая больше никогда авторучку в руки взять не смогла!"), как его спустили с лестницы, в результате чего у него оказалась сломана нога...
      Я даже почувствовал раскаяние, что заставил его рассказывать все это, но что сделано, то сделано.
      Когда он выговорился, я намекнул, что уж ему-то сам Бог велел обращаться в РУБОП, но Кожевников только замахал на меня руками.
      - Я на тот свет еще не собираюсь.
      Да и вам не советую. И вообще забудьте, что я вам тут наговорил...
      ***
      Утром в понедельник настроение у меня было препаскудное. Во-первых, впереди целых пять рабочих дней: сидеть на телефоне, метаться по городу, добывать информацию и отписывать ее для нашей сводки новостей с десяти утра до позднего вечера - дело довольно утомительное, а когда еще и пять дней подряд, так вообще - труба.
      Во-вторых, в понедельник у нас летучка в кабинете шефа, и это тоже не добавляет безмятежности настроения.
      Правда, существенных проколов наш репортерский отдел за истекшую неделю не допустил, напротив даже, мы с Валечкой Горностаевой показали чудеса трудового героизма и энтузиазма, отписав за пять рабочих дней по три с половиной десятка информации каждый. Но кто его знает, что Обнорскому в голову придет, он ведь к любому пустяку прицепиться может (например, к Восьмеренко, который вместо того, чтобы писать о пожарах, предпочитал дуться с компьютером в футбол).
      В-третьих, я совершенно не представлял, где мне ловить Мартова, который был просто необходим для завершающих мазков в описании истории прохвостов Карпенко.
      Мне повезло: Обнорский в очередной раз отправился в Швецию к своему закадычному приятелю Ларсу Тингсону. А в его отсутствие летучка прошла быстро и без чтения нотаций кому ни попадя.
      После летучки я часов до двух вместе со своими репортерами активно вспахивал криминальную почву Петербурга в поисках новостей. Понедельник тяжелый день и потому, что за два выходных дня криминальных событий успевает накопиться великое множество. Наше счастье, что в основном они имеют под собой пьяно-бытовые причины, так что мы оставляем их за бортом нашего профессионального интереса. Но все-таки кое-что приключилось: на овощебазе в Купчине в воскресенье из-за неисправности проводки сгорели дотла в одном из боксов три легковушки - в боксе, как выяснилось, располагался подпольный отстойник для угнанных автомобилей, где их либо разбирали на запчасти, либо перебивали номера и продавали новым владельцам целиком по поддельным документам. В ночь с воскресенья на понедельник кто-то швырнул небольшую "адскую машинку" в продуктовый магазин на проспекте Просвещения. Поначалу решили, что это криминальные разборки с конкурентами, но уже через пару часов оказалось, что взрыв - детские шалости. В остальном понедельник проходил на удивление спокойно: ни заказных убийств, ни крупных разбоев, ни краж антиквариата.
      Когда стало посвободнее, я позвонил в РУБОП знакомому оперу Вадику Резакову - может быть, он знает, кто у них там занимается братьями Карпенко. Вадик как раз работал в отделе, который разрабатывал криминальных авторитетов.
      С Резаковым я познакомился случайно: года три тому назад написал статью по материалам одного уголовного дела, где среди прочего подробно расписал, как к негодяям-бандитам внедрялись опера РУБОПа. На следующий день после выхода статьи Вадик позвонил мне в редакцию и долго орал в трубку, что таким журналистам, как я, надо оборвать уши и обрезать язык, чтобы не раскрывали впредь секреты оперативно-розыскной работы, а потом велел явиться к себе на Чайковского, 30.
      Все оказалось не так страшно. Уши мне отрывать не стали, а язык я все-таки обжег - черным кофе, которым меня напоил Резаков. В мягкой и доступной форме мне раз и навсегда объяснили, что можно писать об оперативных разработках, а что все-таки не стоит. Расстались мы хорошими знакомыми. С тех пор периодически созванивались и встречались.
      Вадик иногда рассказывал что-нибудь интересное. Например, некоторые подробности из биографии Обнорского Андрея Викторовича, которые сам шеф вспоминать не очень-то любил.
      До Вадика я дозвонился около трех дня. Мне повезло. Тему Карпенко в РУБОПе разрабатывал именно он. Мой рассказ он выслушал не без интереса.