Агентство "Золотая пуля" - Дело о пропавшей России

      "Уважаемый Александр Петрович!
      Ваша информация, безусловно, представляет интерес. Если не затруднит, не могли бы Вы сообщить дополнительные сведения?"
      Послание я отослала с подставного «ящика».
      И только после того, как текст ушел, я осознала, какую глупость совершила.
 

***

 
      Ответ пришел через четверть часа.
      Комаров приглашал меня на один из чатов для прямого разговора. Он указал свое кодовое имя — Batman.
      Да, сказала я себе, человек посылает серьезные отчеты об убийствах, а выбирает для виртуального диалога такое идиотское имя.
      Нужный чат я разыскала без труда.
      Двое — Хоббит и Гном — уже заканчивали «разговор». Я набрала первые строки:
      «Batman, я здесь. Русалка».
      Когда мы только познакомились, Соболин меня так называл. Давно это было.
      И теперь уже никто меня так не зовет…
      Комаров отозвался:
      «Кто вы?»
      «Не так быстро».
      «Как вы узнали обо мне?»
      «Не так быстро».
      «Чего вы хотите?»
      «Личной встречи».
      «Зачем?»
      «Это в ваших интересах».
      «Кто вы?» — опять спросил Комаров.
      Вот зануда, подумала я. Хотя нет: Комаров напуган. Он пытается узнать, как я на него вышла. Я решила его успокоить:
      «Я не причиню вам вреда. Мне нужно только поговорить».
      «Как вы меня нашли?»
      «Расскажу при встрече».
      «Встречи не будет».
      «Александр Петрович, я думаю, ваши файлы смогут заинтересовать кого-нибудь еще. Например…»
      «Вы угрожаете?»
      «Размышляю».
      «Файлы ничего не доказывают».
      «Они доказывают многое».
      Комаров сдаваться не хотел:
      «Мне нужно подумать».
      «Думайте, — разрешила я. — Но недолго».
 

8

 
      Комаров отозвался на следующее утро.
      Он назначил встречу на восемь вечера справа от входа в метро «Спортивная».
      Комаров коротко описал свою одежду.
 

***

 
      День прошел в каком-то тумане. Даже огромное задание от Спозаранника не вызвало у меня никакой реакции: он просил подробную, с начала года, справку по самоубийствам студентов.
      Я рассеянно его выслушала, машинально записывая по пунктам, что ему требуется.
      Эта встреча с Комаровым. Уж очень она была похожа на сцену из плохого фильма про шпионов. Мне захотелось отменить встречу, рассказать все кому-нибудь — Обнорскому, Повзло, Соболину.
      Не рассказала. Вышла на улицу, добрела до Катькиного садика, опустилась на скамейку. Рядом сидела парочка студентов. Он что-то страстно говорил ей, она слушала, чуть наморщив ясный лоб.
      «Не верит, — машинально подумала я. — И правильно. Так ему и надо…»
      Я решительно потушила сигарету и заторопилась в Агентство: я отсутствовала почти сорок минут. Марина Борисовна этого не одобряла.
      В четверть восьмого я вышла из Агентства, на Невском села в маршрутку.
 

***

 
      Я подошла к спуску в подземный переход, мгновение помедлила и заставила себя спуститься вниз. Повернула налево, ко входу в метро. Встала справа от прозрачных дверей. На моих часах было ровно восемь вечера.
      Через двери проходили редкие пассажиры. В будни «Спортивная» была немноголюдна. Кто-то мне говорил, что во время матчей на «Петровском» ее вообще закрывают: от греха.
      Я почувствовала, что кто-то тронул меня за руку, подняла взгляд от гранитных плиток пола.
 

9

 
      Александр Петрович Комаров не выглядел на свои двадцать восемь. Никакого костюма. Слаксы, рубашка, пестрый галстук и просторный пиджак.
      Комаров, вопреки моим ожиданиям, не выглядел ни испуганным, ни подавленным.
      — Вы — Русалка? — спросил он. Его голос мне понравился.
      — Да, — я чуть улыбнулась. — Привет, Batman.
      — Пойдемте.
      — Куда?
      — Вы хотели поговорить?
      — Да, но…
      — Разговаривать в подземном переходе не совсем удобно. — Голос Комарова стал язвительным.
      Я не могла с ним не согласиться. Комаров взял меня под руку:
      Здесь недалеко есть неплохой бар.
      С Большого проспекта мы свернули на какую-то боковую улицу и зашли в полутемный просторный зал. Комаров заказал пиво и чипсы. Сел напротив меня.
      Я молчала. Вроде бы я добилась, чего хотела. И теперь не знала, что с этим счастьем делать. Комаров заговорил первым:
      — Меня зовут Саша.
      — Знаю.
      — А вас?
      — Анна.
      — Как вы меня нашли?
      — Всего я рассказать не смогу, — ответила я как можно тверже.
      — По крайней мере, где я допустил ошибку? — из голоса Комарова пропала ирония. Он просил.
      — Сбой в одном из почтовых ящиков. Копия послания попала ко мне.
      — Итак, что вы хотите знать?
      — Что такое «Белая стрела»?
      Комаров молчал. Я уже приготовилась к тому, что он встанет и уйдет.
      Но он заговорил. Сначала неуверенно, потом быстрее. Я слушала внимательно и не перебивала. В кармане моего плаща работал диктофон, я надеялась только, что звук «пропишется» хорошо, что пленки хватит на весь разговор.
      Через сорок минут мы вышли из бара, Комаров зашагал в сторону «Петроградской», а я повернула к «Юбилейному».
 

10

 
      Кассету с рассказом Комарова я стала слушать, как только вернулась домой. Не было слышно практически ничего. Надо было взять у Спозаранника его сверхчувствительный диктофон или прикреплять на одежду микрофон. Я расстроилась.
      Потом решила по памяти — пока не забыла — записать все, что рассказал Комаров.
 

***

 
      Комаров начал свой рассказ «от яйца», как в романах Диккенса: родился я…
      Детский сад. Школа, последние два года — в одном из первых в городе усиленных математических классов. Прямая дорога на экономический факультет университета. Но Саша пошел в Военмех. Первые четыре года обычная жизнь. Перед началом восьмой сессии его пригласили для беседы двое мужчин.
      Осторожно порасспрашивали о житье-бытье, об интересах, о военной кафедре… Таких встреч было еще четыре.
      Всякий раз собеседники начинали издалека. Только на последней встрече один из них спросил:
      — Вы бы хотели работать в Комитете?
      Саша попросил время подумать. Потом все же согласился.
      Когда учиться Саше оставалось всего несколько месяцев, случился путч. Его «знакомые» куда-то запропали.
      Комаров защитил диплом, по распределению попал в «почтовый ящик».
      И тут о нем вспомнили. Он стал работать в ФАПСИ — в инженерно-техническом отделе.
      Он работал в ФАПСИ уже четвертый год, получил звание старшего лейтенанта, когда его завербовали в «Белую стрелу».
      К Комарову пришел немолодой мужнина — около шестидесяти, — представился как Виктор Палыч и показал компромат.
      (На мой взгляд, компромат этот был и не компромат вовсе, а так — сплошная ерунда. А может быть, Комаров рассказал мне не всю правду.)
      Итак, за полгода до встречи с отставным полковником случилась с Сашей одна история. Жена уехала к родителям. А он не утерпел, захотел экзотику попробовать.
      И пригласил к себе двух барышень. Чтобы они эту самую экзотику организовали. Но барышни оказались не простыми штучками: они Саше в шампанское сыпанули клофелина и квартиру обнесли. Это полбеды.
      Главное — удостоверение с собой прихватили.
      Саша проспался, обнаружил пропажу и кинулся звонить приятелю в Федеральную службу охраны: помоги! по гроб жизни обязан буду!… Удостоверение и барышень нашли к вечеру. С ними Саша разобрался сам. «По команде» или… в милицию о казусе заявлять не стал.
      Вот эту-то историю Саше и предъявили. Виктор Палыч объяснил, что может случиться, если о потерянном удостоверении узнают начальники Саши, а о барышнях — жена.
      Саша сломался. Отставной полковник был удивлен, как быстро это случилось.
      И завертелась двойная жизнь Саши Комарова: между ФАПСИ и «Белой стрелой». Правда, в организации многого не требовали, а деньги платили исправно. Раз в неделю или чаще Саша пересылал в «Белую стрелу» отчеты по громким — резонансным — делам и случаям, обзоры по кримобстановке в Питере.
      Один из таких отчетов и попал в электронную почту Агентства.
 

***

 
      Прежде чем мы расстались, я потребовала — зачем, этого я себе объяснить сейчас уже не могла, — чтобы Комаров организовал мне встречу с этим отставным полковником Виктором Палычем.
      Или с кем-нибудь еще.
      Я задумалась: почему Комаров не удивился и не испугался этого требования?
      Похоже, он знал: этим наш разговор и должен был закончиться.
      Он сказал, что позвонит дня через два, может — три. Я предупредила, что на четвертый день найду его сама или…
      Оставалось только ждать.
 

11

 
      — Внимание! Поезд «Санкт-Петербург-Москва» отправляется. Провожающих просим выйти из вагонов…
      Меня никто не провожал.
      Точно так же, как никто не знал, что я уехала в Москву. Марине Борисовне, Володе и Коле я сказала, что поеду к подруге под Новгород. Что хочу хоть раз — пока Антошка в Пустошках — отдохнуть без мужа и родственников. В Агентстве мне поверили.
 

***

 
      На исходе срока — вечером третьего дня — Комаров прислал сообщение. Он снова вызывал меня в тот чат, где мы разговаривали в первый раз.
      "Завтра вы должны ехать в Москву.
      Поезд 23.50. На Ленинградском вокзале вас встретят".
      «Как я узнаю, кто меня встречает?»
      «Они сами к вам подойдут».
      Он ушел из чата первым.
 

***

 
      Моей соседкой по купе оказалась девушка-переводчица. Она вбежала в купе минуты за две до отправления поезда.
      — Добрый вечер, — обворожительно улыбнулась.
      Я посмотрела на попутчицу и почему-то вспомнила, как Володя уходил из Агентства со Светой Завгородней.
      — Татьяна, — представилась девушка.
      — Анна.
      — Очень приятно. — Девушка раскрыла свою дорожную сумку, достала джинсы и футболку. — Вы не будете возражать, если я переоденусь?
      — Мне выйти? — спросила я.
      — Если вас не затруднит… Знаете, я очень стесняюсь.
      — Нет проблем, — сказала я, достала из кармана куртки сигареты и отправилась в тамбур.
      Когда я была маленькой, мне нравилось ездить на поездах. Это было настоящее путешествие, со своим особым ритмом — перестуком колес. В тамбуре, разглядывая тающие кольца дыма, я вспоминала наши с родителями поездки.
      Все закончилось, когда я встретила Соболина. Я сама выбрала роль домохозяйки, которая больше похожа на суетливую курицу-наседку, чем на женщину.
      История с Комаровым что-то изменила во мне. Хотя я не могла сказать, что именно.
      Вдруг я очень захотела, чтобы Соболин был рядом, чтобы он крепко обнял меня, поцеловал. Именно Володя, а не Коля Повзло. Я потушила сигарету в консервной банке-пепельнице и вернулась в купе.
      Татьяна, словно извиняясь за казус с переодеванием, пригласила меня распить бутылочку коньяку:
      — Мне мой друг на дорожку дал. Сказал, что это принесет мне удачу.
      Обычно я коньяк не пью, но тут согласилась.
      Попутчица немного рассказала о себе. Оказалось, что мы закончили один и тот же вуз пединститут Герцена. Только Татьяна училась на инязе.
      После института поработала учительницей в гимназии, но через год уволилась.
      — Когда поступала, казалось, что учитель — мое призвание. Но за год я поняла, что либо дети меня возненавидят, либо я сама их ненавидеть начну.
      Она стала переводчиком. Ее постоянно приглашали на сдельщину: в Москву, в Калининград, в Таллин… Татьяна показала мне свой загранпаспорт, в котором пестрели разные визы.
      Я больше молчала. Сказала только, что еду я в Москву к подруге. Что у меня есть муж и сын, которых я очень люблю.
 

***

 
      Я не знаю, что меня разбудило. В купе было уже не темно — сумрачно. Татьяна спала, отвернувшись к стенке.
      Желание закурить было настолько острым, что я поднялась с полки, торопливо, путаясь в рукавах и штанинах, натянула джинсы и футболку. Защелка на двери предательски громко щелкнула, когда я ее повернула.
      Вышла в тамбур. Мне было страшно и одиноко. Хотелось плакать. Хотелось к маме, к Володе, к Коле. К кому-нибудь, кто скажет, что вся история — сон.
      Впервые я поняла, что может статься… Может статься, я никогда не увижу Антошку.
 

12

 
      Поезд, замедляя ход, втянулся в перепутья Ленинградского вокзала, уже катил к перрону. В коридоре слышались торопливые шаги пассажиров, готовящихся к выходу. Я натянула куртку, повернулась к Татьяне, которая уже переоделась в свой деловой костюм:
      — Всего доброго.
      — До свидания. — Моя попутчица возилась с «молнией» на сумке.
      Я уже взялась за ручку двери, когда чьи-то руки (почему «чьи-то»?
      Кроме Татьяны, в купе никого не было) схватили меня за плечи, лицо накрыла влажная тряпка, я выронила сумку, села прямо на пол и провалилась в темноту.
 

***

 
      Я пришла в чувство уже в машине.
      Кто— то уложил меня на медицинскую каталку, пристегнул руки и ноги ремнями. Вроде бы так возят буйных пациентов. Чтобы они сами себе не навредили.
      Голова гудела.
      Я открыла глаза. Немного повернула голову: занавески закрывали стекла машины.
      — Здравствуйте, Анна, — услышала я мужской голос.
      Но увидеть мужчину смогла, только когда машина остановилась, меня отстегнули от каталки и помогли выбраться на улицу. Немолодой мужчина в светлом костюме поддержал меня за руку. Наверное, это и есть бывший полковник?
      — Виктор Палыч?
      — Вы чрезвычайно догадливы. Для…
      — …домохозяйки? — закончила я за него.
      — Для женщины.
      Машина — настоящая «скорая» — стояла перед подъездом пятиэтажного длинного дома. Метрах в ста от здания виднелся забор.
      — Где я?
      — Там, куда так хотели попасть. — Голос Виктора Палыча приобрел некоторую напыщенность. — Добро пожаловать в «Белую стрелу».
      — Это вам я должна сказать «спасибо»?
      — Зачем? — улыбнулся Виктор Палыч. — Зачем обижать Сашу Комарова? Он хорошо поработал.
      — Значит, его история — ложь?
      — Не вся.
      — Так он действовал по вашим указаниям?
      — Конечно.
      — А три дня — это он с вами советовался?
      — Это мы вас проверяли.
      — Проверили?
      — Проверили.
      — А зачем это похищение? Я ведь и так к вам ехала. Добровольно. Сама…
      — Чтобы продемонстрировать вам, что мы серьезная организация. Решительная — если надо, конечно. Что нам нельзя угрожать. Что правила игры устанавливаем мы.
 

***

 
      Мы вошли в двери, рядом с которыми я заметила табличку — ОАО «Стрела».
      Почему-то мне не было страшно. Было любопытно.
      Лифт остановился на четвертом этаже: на электронном табло над дверью высветилась цифра. От лифта мы повернули направо, зашагали по длинному коридору. Двери были закрыты. Кроме одной. Я заглянула. Простая мебель, компьютер. Ничего необычного.
      Наконец мы вошли в просторный зал.
      Вдоль стен стояли стеллажи с компакт-дисками, в центре штук десять компьютеров…
      — И это все? — неожиданно для самой себя спросила я.
      — Что «все»? — не понял Виктор Палыч.
      — Это и есть «Белая стрела»?
      — Здесь хранится информация.
      — Зачем? — задала я идиотский вопрос.
      — Информация — это власть.
      Это банально.
      — Это правда.
      — Вы знаете, что рассказывают о «Белой стреле»?
      — Пусть рассказывают. На самом деле мы, возможно, единственная реальная разумная сила в нашей стране.
      — А кто определил разумность?
      — Мы сами. Кто же еще? — Виктор Палыч казался обиженным.
      Мы помолчали.
      — Что еще вы хотите знать о «Белой стреле»? — спросил Виктор Палыч.
      Я задумалась и поняла, что азарт пропал. Я ничего не хочу знать об этой «Стреле». Я хочу домой.
      Наконец я решилась спросить:
      — Что дальше? Вы меня убьете?
      — Зачем? — удивился Виктор Палыч.
      — Я слишком много знаю.
      — Мы уже поняли, что вы ничего не знаете.
      — Я слишком много видела.
      — Вы видели офис акционерного общества «Стрела», одной из специализаций которого является обработка и анализ информации.
      — Значит, вы меня не боитесь?
      — Мы вас будем контролировать. Кроме того, вы же любите своего сына?
      Я кивнула.
      — Вы же хотите, чтобы он вернулся из Пустошек живым и здоровым?…
 

13

 
      Полтора месяца спустя я встречала на Витебском вокзале поезд из Великих Лук: мама и Антошка возвращались из Пустошек.
      Я никому не рассказала о том, куда ездила. Впрочем, меня никто и не спрашивал.
 

***

 
      Ночь я провела у Повзло.
      Это была наша последняя ночь. Я так решила, но сказать ему не смогла.
      Коля разбудил меня в шесть. Пока я принимала душ, он приготовил кофе и бутерброды. Полчаса спустя мы уже спустились вниз, к машине.
      Перед входом на Витебский вокзал Повзло остановил машину.
      — Ты пойдешь со мной? — вдруг, неожиданно для самой себя, спросила я.
      — Нет.
      Я вышла из машины.
      Витебский вокзал всегда напоминал мне джентльмена-викторианца, который с тоской смотрит на неузнаваемый уже мир. Модный костюм перестал быть модным, манишка посерела, а сюртук протерся на локтях, трость потемнела…
      Я поднялась на платформу. До прихода поезда оставалось десять минут.
      Я опять вспомнила…
 

***

 
      …Я возвращалась из Москвы, от Виктора Палыча, на дневном проезде, в сидячем вагоне.
      Вопросов в голове было много. Ответов — мало. Зачем Комаров пошел со мной на контакт? Испугался, что кто-то перехватывает его сообщения. Зачем меня вызвали в Москву, когда поняли, что я ничего толком не знаю? Хотели, чтобы я прекратила возню вокруг «Белой стрелы». Почему не убили? Потому что я не опасна.
      Но ведь я узнала довольно много. Может быть, мне, как только выйду из поезда на Московском вокзале, пойти в прокуратуру, в ФСБ, в милицию? Нет, не пойду — меня, наверное, выслушают, но ничего делать не будут: собирать информацию в нашей стране не преступление…
      И все-таки почему меня отпустили?
 

***

 
      — Внимание! К платформе номер четыре, правая сторона, прибывает поезд «Великие Луки-Санкт-Петербург»…
      Я вышла на середину платформы, чтобы Антошка меня сразу увидел.
      — Мама! — Антошка мчался ко мне по платформе.
      Я подхватила его на руки. Как он потяжелел и подрос.
      — Привет, сынок.
      — Знаешь, мы с бабушкой…
      О своих летних похождениях — рыбалка, раки, грибы, ягоды, поездка в Псков, поездка в Печоры — Антошка рассказывал всю дорогу до дома. Перескакивал с одного на другое, сбивался, хватал меня за руку.
      Мама поехала с нами: она хотела отдохнуть с дороги, прежде чем возвращаться во Всеволожск.
 

***

 
      На работу я добралась к полудню.
      Заглянула в репортерский отдел.
      — Что нового?
      Витя Шаховский оторвался от компьютера:
      — Сегодня утром в собственной квартире убили инженера из ФАПСИ. Комаров его звали.
      На меня накатила слабость, я услышала свой голос — далекий и чужой:
      — Почему?
      — Ограбление. Комаров получил три пули в голову.
      За что убили Комарова? Почему отпустили меня?
      Я включила компьютер. Пока он запускался, закурила. Руки дрожали. Заглянула в электронную почту.
      Первое послание было адресовано лично мне.
      «Встреча сегодня, в 20.00. Метро „Спортивная“. Справа от входа».
      Я знала, что пойду на эту встречу.

ДЕЛО ОБ ОБИЖЕННЫХ ЖУРНАЛИСТАХ

Рассказывает Владимир Соболин

 
       "Соболин Владимир Альбертович, 26 лет, русский. В прошлом — профессиональный актер. После окончания Ярославского театрального училища работал в театрах Казани, Майкопа, Норильска и Петербурга.
       В Агентстве возглавляет репортерский отдел.
       Мобилен, инициативен, имеет хорошие контакты с сотрудниками правоохранительных органов.
       Женат. Имеет сына. Жена — Соболина А. В. — так же работает в Агентстве. После того, как стало известно, что Соболин состоял в интимной связи со следователем прокуратуры города Л. Смирновой (по версии Соболина этот роман облегчал ему контакт с источником), отношения между супругами остаются напряженными, что негативно сказывается на их деятельности в Агентстве…"
       Из служебной характеристики
      — Чтобы завести автомобиль без ключа, угонщику достаточно такой Т-образной рукоятки. Вгоняешь ее со всего размаха в замок зажигания, пробиваешь до контактов, поворачиваешь, контакты замыкаются… Все — можно ехать, — рассказывал я.
      — Значит, от угонщиков защититься нельзя?
      — Нельзя — если уж захотят угнать ваш автомобиль, — непременно угонят.
      Но можно максимально усложнить им задачу — если выяснится, что на угон придется потратить слишком много времени, они, скорее всего, могут и не рискнуть.
      Все, снято. Только, Володя, огромная просьба, ты уж на моей машине не показывай. Примета дурная. — Бородатый оператор «Информ-ТВ» снял с плеча камеру. — Ну ладно, смотри себя сегодня в двадцать три пятнадцать.
      Э— э-э, нет, в 23.15 я буду заниматься кое-чем гораздо более захватывающим, чем просмотр себя по телевизору.
      Я вылез из-за руля его «четверки» с фирменным знаком передачи на борту — интервью для вечернего обозрения городской прессы было готово. Пускай телезритель знает обо всех премудростях угона — этому была посвящена моя статья в последнем номере ежемесячника «Явки с повинной», который выпускало наше Агентство.
      Надо было приниматься за работу.
      Я поскакал вверх по лестнице доисторического здания, второй этаж которого занимала «Золотая пуля». В дверях столкнулся с главным нашим журналистом по матчасти — Алексеем Скрипкой.
      — Телевизионщики были? — обеспокоенно спросил Скрипка — с появлением у Агентства своей газеты на его накачанные борцовские плечи легла еще одна забота — продвигать наше издание везде, где можно и нельзя, именно Скрипка и сосватал меня рассказать ребятам с петербургского телевидения об автомобильных угонах.
      — Все — тип-топ, — успокоил его я.
      — Был у меня один приятель — профессионал большого эфира, — начал рассказывать одну из своих бесчисленных историй Скрипка, — так он в эфир не мог выйти, не выпив за полчаса до этого литр пива. Причем исключительно «Балтики».
      И исключительно номер четыре. Давление в мочевом пузыре придавало ему блеск в глазах и ощущение ритма эфира.
      Правда, сразу после команды «Стоп» он как бешеный несся в сортир.
      Произнеся это, Скрипка потопал вниз по лестнице, бросив мне в спину требование постирать фирменную майку с логотипом «Золотой пули» на груди и надписью на спине по кругу мишени «Не стреляйте, я журналист, пишу как умею…».
      Было 18.15 — время валить с работы.
      Репортерская банда еще была на месте…
      Частично. Восьмеренко, как всегда, невзирая на строгий запрет начальства всех мастей, гонял на стареньком «пентиуме» в виртуальный футбол. Клавиатура только жалобно скрипела под мощными ударами его рук, с губ великого футболиста срывались изысканные, но непечатные филологические обороты. Витя Шаховский сидел на телефоне. Валя Горностаева засовывала блокнот в свою сумочку, намереваясь покинуть наш информационный рай.
      — Володя, я могу идти?
      — Конечно, — разрешил я.
      Все Агентство знало, что у них со Скрипкой роман, и сейчас он ждет ее на улице Росси за рулем своей побитой «шестерки» цвета мурена. Могли бы и не строить из себя конспираторов.
      Света Завгородняя в эту пятницу на рабочем месте так и не появилась. Утром она позвонила и убитым голосом заявила, что страшно болит голова и прийти она не сможет, но постарается обзвонить источников из дома. Ну-ну, главное, чтобы потом не пришлось всем агентским кагалом вытаскивать ее из «мерседеса» какого-нибудь бритоголового братка — знаем мы ее головные боли.
      — Кто сегодня дежурный? — задал я риторический вопрос.
      — Я, — ответил Шах, оторвавшись на минуту от трубки.
      — Витя, я сваливаю. Если что срочное — сбрасывайте на пейджер.
      В коридоре я встретил начальницу архивно-аналитического отдела Агееву с двумя огромными папками в руках.
      — Уже уходишь, Володечка? Счастливый, а нам опять до полночи пахать — очередной заказ для шведов делать. Анечке привет передавай…
      — И рад бы, да не могу. Она с Антошкой на даче, а мне придется в городе париться — главу «Криминального Питера — третье тысячелетие» сдавать надо.
      — Завидую я тебе, Володя. Ты писучий, а нам, старухам…
      Агеева кокетничала — для своих лет она выглядит просто изумительно, а уж романы крутит — Светке Завгородней на зависть. К тому же, скорее всего, она знала, что я лукавил, говоря о причинах своей непоездки на выходные к семье.
      До семи вечера оставалась еще уйма времени. Как раз чтобы, не торопясь, пешком пройти половину Невского проспекта и занять свободный столик в «Идеальной чашке» — не стоит опаздывать на свидание, если уж сам его назначил…
 

***

 
      Разбитое можно склеить. Вот только целым оно уже не будет. Конечно, я виноват больше: все эти прокурорши, дочери олигархов и «выдающиеся художницы» — все эти мои интрижки нашу с Анютой жизнь не укрепляли, даже если до поры до времени она ни о чем и не догадывалась…
      Но и моя благоверная хороша — сама в разгул не хуже меня ударилась. И с кем? С Повзло… Я вот, например, на работе и помыслить не мог интрижку себе завести, хотя и было на кого обратить внимание: Валя Горностаева, Нонна Железняк, Света Завгородняя (эта, впрочем, особый случай), в конце концов, кто-нибудь из многочисленных стажерок, которые у нас в «Золотой пуле» паслись табунами.
      Несколько месяцев назад я был уверен, что наш брак с Анютой пришел к окончательному финалу. Взаимные упреки, слезы, крики… Мне надоело спать на гостевом кресле-кровати, к тому же я прекрасно видел, как смотрели друг на друга Повзло с Анютой даже на работе.
      — Давай поживем какое-то время отдельно, — предложил я супруге, и она согласилась.
      Легко сказать — на работе-то все время рядом, друг у друга на глазах. Я старался как можно меньше времени проводить в конторе: мотался по источникам, стирал ноги, а информацию сбрасывал выпускающему редактору по телефону.
      Стоило мне появиться в Агентстве, Анюта забивалась в свой информационно-аналитический отдел и даже покурить в коридор не выходила. Зато с работы они уходили вместе с Повзло почти в открытую (как, наверное, ликовала Агеева — роман-то у них с ее подачи начался).
      Я кочевал по друзьям и подругам.
      В сумке всегда был НЗ — необходимый запас: мыло, зубная щетка, паста, расческа, полотенце, чистое белье: кто знает, где доведется встретить ночь. Недели через две кочевок с одного конца города на другой я понял, что лучше все-таки ночевать в конторе: диван в нашем отделе имелся, туалет, вода, чайник… Что еще для жизни надо? Компьютер, чтобы тексты писать, — вот он, да и не один.
      Теперь часам к шести-семи вечера после беготни по городу в поисках достойных освещения сюжетов я спешил в контору и располагался на ночевку.
      Кто знает, сколько бы длилось мое кочевье, если бы не Обнорский и Завгородняя.
      В тот вечер мы столкнулись с ней в дверях. Светка окинула меня сострадательным взглядом и неожиданно поинтересовалась:
      — Володечка, ты мне не составишь компанию поужинать сегодня вечером?
      Отчего нет? Не работай Завгородняя в моем отделе, я бы сам охотно положил на нее глаз. В тот день на ней под роскошной чернобуркой (поди, подарок очередного бритоголового воздыхателя на «мерседесе» или БМВ) было нечто воздушное в черно-красных тонах, сквозь которое соблазнительно просвечивали ее впечатляющие формы. Платье ее скорее открывало, чем прикрывало.
      — Конечно, Светик, только сумку в Агентстве оставлю…
      Ужинали мы неподалеку — в недавно открытом на Малой Садовой подвальчике: трактир «Маша и Медведь» называется. Там, посреди зала, действительно медведь (чучело, разумеется) в полный рост с берестяным коробом за плечами, а оттуда кукла Маша высовывается с пирожком в руке. Да и вся остальная обстановка в фольклорном духе: тяжелые деревянные лавки, огромные столы, бармен в косоворотке, официантки в домотканых сарафанах — лепота, одним словом, а уж кухня — вкусно и недорого.
      Светка ела немного, налегала на вино. Мы довольно быстро приговорили первую бутылку, затем вторую… В голове зашумело, окружающее подернулось теплой вязкой пеленой.
      — Володя, может водки закажем?… — Завгородняя тоже поплыла от выпитого.
      — Не люблю мешать, да и тебе не советую, Светик. — Я, если честно, терялся в догадках, чего это Завгородняя меня ужинать потащила — обычно она других кавалеров предпочитала.
      Мы болтали о том о сем, но Светлана все время старалась увести беседу к теме моей «несчастной семейной жизни» и моих реальных и предполагаемых измен Анюте. Я как-то вяло говорил, что сам виноват. Часам к десяти вечера все было съедено и выпито, и мы вышли на свежий воздух. Светку слегка покачивало, и она вцепилась в мой локоть. Мы дошли почти до входа в метро, когда она умоляющим голосом попросила довести ее до Агентства:
      — Надо носик попудрить — боюсь, до дома не дотяну…
      Что ж, носик так носик. Наша парочка довольно скорым шагом добралась до конторы. Минут пять мы жали на кнопку звонка, прежде чем наш дежурный «пинкертон» Григорий впустил нас внутрь.
      — Поздновато, вы, братцы. — Он окинул нас ехидным взглядом.
      Стоило свернуть нам за угол и оказаться вне досягаемости чужих взглядов, как Завгородняя неожиданно крепко обвила меня руками и горячо зашептала в самое ухо, несколько сбиваясь с мысли: