Тень подозрения

— В котором часу Стрейдер зарегистрировался у вас?

— Около шести часов вечера.

— Он приехал один?

Она кивнула.

— А те два раза, в октябре — что записано в карточках, — он тоже был один?

— Да.

— Вы не припоминаете, не было ли в его комнате признаков женского присутствия?

— Нет, — ответила она. — Даже если они и были, горничная, наверное, подумала, что комнату снимает семейная пара, и ничего мне не сказала. Но конечно, в последний раз полиция обыскала его номер самым тщательным образом. Никакого присутствия женщины обнаружить не удалось.

— Значит, эта женщина живет где-то в городе и он не приводил ее в свой номер, даже на ночь. По крайней мере, не в последний свой приезд. Они проверили записи в других гостиницах, — может быть, он приезжал в другие дни и останавливался где-нибудь еще?

— Да. Он определенно приезжал только трижды и всякий свой приезд почему-то останавливался именно у нас. Это тоже вызывает некоторые подозрения.

— Вы не припоминаете, не попадался ли он вам на глаза той ночью? Я имею в виду, не заметили ли вы, когда выходили на улицу, стояла ли, во дворе его машина?

Она беспомощно пожала плечами:

— Нет. Они все время спрашивали меня об этом, но я просто не помню. В ту ночь в мотеле было занято восемь номеров, поэтому я не могла заметить, все ли машины на месте.

— А ваш муж, он собирался на рыбалку один?

— Да.

— В котором часу он уехал? Вы тоже вставали тогда?

— Нет. Я всегда предлагала приготовить ему кофе, чтобы он взял его с собой во фляжке, но он отвечал, что справится сам. Он редко брал с собой завтрак, потому что обычно возвращался уже к полудню.

В то утро он встал в половине четвертого — я помню, как он заводил будильник. Я тоже, конечно, проснулась и слышала, как он собирается на кухне, пьет кофе и наполняет свою флягу. Мотор для лодки и все остальное снаряжение уже лежало в фургоне — он загрузил его накануне вечером. Перед тем как уехать, он зашел в спальню и, как всегда, поцеловал меня, когда увидел, что я не сплю. Как обычно, он пошутил, что поймает такого большого окуня, что привирать насчет его размеров не придется, а потом я услышала, как он отъехал. Я… — Она внезапно прерывисто вздохнула и наклонилась к столу, чтобы затушить сигарету.

— Вы не слышали, не отъезжала ли одновременно с ним другая машина? — поскорее спросил я, чтобы отвлечь ее.

— Нет. — Она уже овладела собой. — Через некоторое время я снова заснула. И следующее, что я услышала, был тот самый телефонный звонок, когда эта женщина просила к телефону мистера Карлсона.

К тому времени, когда мне удалось ее убедить, что человек с такой фамилией у нас не проживает, я уже окончательно проснулась и не стала снова ложиться.

Я умылась и подогрела себе кофе — он всегда оставлял мне немного в кофейнике. А не прошло и десяти минут, как ко мне в дверь уже стучал шериф.

— Вспомните поточнее, в котором часу он уехал отсюда?

— Примерно без десяти четыре. Он почти всегда уезжал в это время. Минут через двадцать — двадцать пять после того, как звонил будильник.

— А сколько времени нужно, чтобы доехать до того места, где он держал лодку?

— Минут двадцать.

— Они указали точное время, когда Колхаун задержал Стрейдера?

Она кивнула:

— Колхаун в своих свидетельских показаниях объяснил, что его разбудил визг тормозов. Он посмотрел на часы. Это было в четыре двадцать пять.

— Гм… Тогда я задам еще один вопрос. Не было ли у вас причин когда-нибудь заподозрить, что ваш муж увлекся другой женщиной?

— Нет, — ответила она. — Определенно нет, — Просто случается, что в таком возрасте…

Ее глаза гневно сверкнули.

— Я же сказала вам… — Она резко остановилась. — Простите. — Она улыбнулась и отбросила со лба волосы движением, в котором сквозила все та же усталость. — Я не хотела разговаривать с вами в таком тоне.

Она устала. Я подумал, что напрасно пренебрег предписаниями доктора. Я раздавил в пепельнице окурок и поднялся:

— Вам нужно снова лечь. Я принесу вам лекарство. — И вышел', чтобы принести из своего номера снотворное.

Она улыбнулась:

— Вы с доктором Грэхэмом — упрямые конспираторы. Неужели вам не приходит в голову, что если бы я захотела покончить со всем этим таким способом, то давно уже так и сделала бы?

— Если быть откровенным, сегодня утром никто из нас не был уверен, что вы выкарабкаетесь. Вы оказались гораздо крепче, чем мы о вас подумали.

Она тоже встала и протянула мне руку:

— Ладно уж, идите, чтобы вам не пришлось из-за меня лгать. Вы даже не знаете, какой вы милый.

— Спокойной ночи. Утром мы продолжим наш разговор. — Я запер заднюю дверь и ушел к себе. На пороге своего номера я сел на край бетонной ступени, покуривая и глядя по сторонам в ожидании, пока вернется Джози. Неизвестно, что они еще задумали.

Джорджия Лэнгстон мирно спала, когда около половины одиннадцатого вернулась Джози и поставила раскладушку в гостиной. Я велел ей держать парадную дверь на засове и отправился спать.

Но сначала убедился в том, что окно в глубине комнаты как следует заперто и занавески опущены.

При воспоминании о выстрелах у меня по спине пробегали мурашки. Я все еще как будто видел перед собой пустые глазницы двойного ствола, рыщущие вслед за мной во мраке, как какой-то монстр из ночного кошмара. Только полного идиота не испугало бы подобное зрелище. Этот человек был умен и смертельно опасен. И я не имел ни малейшего представления, кто он такой. Если я не успею вычислить его до того, как он предпримет вторую попытку, то буду выглядеть не лучшим образом, когда меня найдут.

Я лежал в темноте на кровати, прислушиваясь к негромкому гудению кондиционера и пытаясь пролить хотя бы малейший свет на всю эту историю. Самое раннее без десяти четыре Лэнгстон уехал отсюда.

В это время он был еще жив. Он приехал на берег и в четыре двадцать пять уже лежал с проломленной головой на заднем сиденье фургона, закатанный в брезент. Ехать туда двадцать пять минут. Значит, проехав минут пятнадцать, он куда-то свернул и там его убили. Далеко заехать он не мог. Но это ни о чем мне не говорило. Город был маленьким, а в такой ранний час, когда движения на улицах практически нет, можно проехать из одного конца в другой минут за пять.

Какое отношение ко всему этому имела женщина?

Даже если он и бегал за юбками — хотя все в один голос это отрицают, — в четыре утра в захолустном городишке не ходят на свидание. К тому же прихватив с собой снасти на окуня, лодочный мотор и фляжку кофе. Предполагать это просто смешно.

Но какая-то женщина все же имела к этому отношение, потому что у Стрейдера была подружка, ради которой он и приезжал сюда. Как Лэнгстон мог быть связан с подружкой Стрейдера? На этот вопрос имелся простой ответ, который, очевидно, и пришел в голову полиции. Подружкой была жена Лэнгстона.

Итак, все сначала. Эта женщина живет здесь, в городе. До того как здесь поселиться, она где-то познакомилась со Стрейдером. Он появлялся здесь трижды в течение двух месяцев, чтобы повидаться с ней, для чего ему приходилось проделывать путешествие в тысячу миль. Как говорится в свидетельских показаниях, Стрейдер отнюдь не был неопытным юнцом, сгорающим от любви, значит, это была какая-то исключительная женщина. Конечно, невозможно понять вкус другого мужчины, но почему, чем дольше я шарил по окрестностям, тем упорнее мой взгляд обращался в сторону штата Флорида?

И я снова пришел к тому же выводу, что и полиция.

Я испустил в темноте тяжелый вздох и закурил. Она была где-то рядом, и я обязан был ее найти.

Зацепка у меня была только одна, причем очень слабенькая. Когда я говорил с ней по телефону, она не сделала никакой попытки изменить свой голос, хотя вполне могла снова сделать вид, что говорит человек нетрезвый, — как в тот раз, когда она звонила миссис Лэнгстон. Теперь у нее не было такой необходимости, потому что через полчаса я все равно должен был умереть. Зацепка была слабая, но все-таки была.

Но как тогда объяснить этот чертов вентилятор?

Внезапно я сел на кровати, ругая себя на чем свет стоит. Как я мог быть таким идиотом? Почему я раньше не догадался? Никакой тайны в этом вентиляторе не было. В первый раз она позвонила не для того, чтобы возбудить мой интерес или придать достоверность своему рассказу, как я сначала подумал. По крайней мере, не только для этого. Это была проверка. Они хотели посмотреть, как я отреагирую.

Он спрятался где-то и видел, как я заходил в ту телефонную будку, и догадался о том, что я задумал, но хотел убедиться окончательно. Так что могло быть проще, чем сочинить для меня фальшивку, установив вентилятор около какого-то другого телефона, и проследить за мной после того, как она мне позвонит. Если я помчусь через дорогу, чтобы попытаться ее застать, он увидит меня. А я именно так и поступил. И теперь у него не осталось сомнений. Тогда она позвонила еще раз и подставила меня под выстрелы. Слаженная работа — этого нельзя не признать, несмотря на весь ужас, который охватывал меня при этой мысли.

Чем дальше, тем интереснее. Означает ли это, что он был одним из тех четверых, что были тогда в баре, — Руп, Данлеви, Олли или Перл Телли? «Не обязательно», — подумал я. Похоже, что у них был способ узнавать обо всем, что я делал, и даже если он и не следил за мной, то мог от кого угодно узнать, что я в конце концов заходил в «Сильвер Кинг» и проверял там телефонную будку. Но я все-таки склонялся к мысли, что он один из тех четверых. И он понимал, что я могу его заподозрить, потому что он был там.

Итак, он — один из тех четверых. Кто же? Данлеви работал неподалеку отсюда на бензоколонке. Он вполне мог видеть, как я бежал через дорогу. Олли, естественно, и так все время находился в баре. Перл Телли вошел сразу же вслед за мной. Ничего не известно только о Рупе. Ставит ли это его под большее или меньшее подозрение, чем остальных? Он мог спрятаться где угодно и оттуда следить за мной.

Стал бы этот человек прятаться или более естественным для него было действовать открыто, как Телли? «Конечно, — подумал я, — если не принимать во внимание одно обстоятельство». Все мои рассуждения сводились к тому, что им было незачем себя утруждать. Потому что я должен был умереть.

Так что это с равным успехом мог быть как Телли, так и кто угодно другой. «Нет, — подумал я. — Только не этот косноязычный с диалектом деревенщины из Джорджии». Кто бы ни был тот человек, но я дважды слышал по телефону его голос, и хотя в первый раз он говорил шепотом, а во второй очень тихо, на такой акцент я не мог не обратить внимание.

Теперь у меня в руках были две тоненькие ниточки, и в обоих случаях я обязан этим тому, что, по их расчетам, не должен был остаться в живых. Узнай они, что я напал на след, — и во второй раз они такой ошибки не допустят. Уснуть мне удалось не скоро.

Было еще совсем темно, когда я свернул с шоссе возле двух почтовых ящиков и поехал по грунтовой дороге, вьющейся между соснами. Оба фермерских дома как будто вымерли. Я проехал мимо платформы для скота. Выводок молодых перепелок перешел через дорогу перед моей, машиной. Потом они вспорхнули и разлетелись веером над карликовыми пальмами, как оперенные ракеты. Через несколько минут я прибыл на место и поставил машину под деревом напротив почерневшей от пожара трубы.

Я проснулся еще до восхода, и почти сразу же меня поразила внезапная мысль: я не сомневался в том, что вчера, когда я подъезжал к дому, здесь не было следов другой машины — по крайней мере, с той стороны дома, откуда я сам подъехал к нему. Значит, была еще одна дорога, которая шла через лес, видневшийся за полями, и он подобрался к дому сзади. Если я найду дорогу, то сумею обнаружить место, где стояла его машина.

Было жарко и влажно, воздух был до крайности неподвижен, как будто день пребывал в нерешительности и затаил дыхание. Не было слышно ни звука, если не считать, что откуда-то с полей доносилось посвистывание перепелок. Солнце еще не взошло, но я достаточно хорошо видел, чтобы различить на дороге следы еще одних колес, кроме моих собственных. «Рыжий полицейский», — подумал я. Когда ему не удалось спровоцировать меня на сопротивление офицеру полиции, он не поленился приехать сюда и попытался выполнить свои прямые обязанности. На мгновение я даже посочувствовал Редфилду. Ему, должно быть, здорово не хватало рабочих рук, если на одного копа у него приходилось два клоуна.

Заходить в амбар я не стал — было еще слишком темно, чтобы я смог там что-нибудь увидеть. Я прошел мимо него, прислушиваясь, как хрустит под подошвами сухая трава, и чувствуя холодок между лопатками, — я снова вспомнил о выстреле, который прогремел в тот раз у меня над головой. В каких-нибудь двух сотнях ярдов дальше, в нижнем конце самого маленького из полей, я пригнулся, чтобы пролезть под провисшей оградой из колючей проволоки, и углубился в лес. В основном там росли дубы и карликовые сосны. Никаких следов я не заметил, впрочем, я нисколько не обольщался, понимая, что не гожусь в скауты или следопыты. Всю свою жизнь я ходил по тротуарам. Я искал не следы, а дорогу — уж это-то я был в состоянии найти.

Я пересек песчаный овраг, на дне которого протекал жалкий ручеек, затем дорога пошла вверх под небольшим уклоном. Я продолжал идти дальше. Продвигаться было легко — место было довольно открытым, там не было зарослей кустарника, только изредка попадались пучки засохшей травы и крапивы. Уже рассвело. Среди деревьев я нашел только одну колею, но на ней ясно проступали следы протекторов грузовика, причем выглядели они довольно свежими. По крайней мере, они появились здесь после последнего дождя. Дорога шла с юга на север, параллельно той, по которой я приехал.

Я заметил это место, положив в колею щепку, свернул направо и прошел на юг по направлению к шоссе.

Пройдя с полмили, я не нашел никаких признаков того, что здесь останавливалась или разворачивалась машина. Я вернулся и через несколько сот ярдов к северу от своей отметки обнаружил то, что искал. Едва заметные следы колес сворачивали налево и вели через поле к задней стене амбара, в пыли можно было различить след рисунка на протекторе — стандартные покрышки с ромбовидным узором, и это мне ни о чем не говорило, — таких, как они, были тысячи и тысячи где угодно. Солнце начало подниматься.

Я пошел по следу, держась между колеями, В некоторых местах земля была усеяна слоем опавших сосновых иголок, поэтому след терялся, но там, где дорогу покрывал песок, я тщательно изучал отпечатки, пытаясь обнаружить какие-нибудь отметины или стертые места, по которым можно было бы идентифицировать покрышки. Как я мог заметить, таких особенностей на них не оказалось. Примерно через двести ярдов я дошел до того места, где он остановился, а потом развернул машину. Поперек» дороги лежала довольно большая сосна, и я не нашел никаких признаков того, что он объезжал это препятствие. Я снова всмотрелся в следы.

Он свернул налево, потом проехал задним ходом, вернулся на дорогу и двинулся в том направлении, откуда я пришел. Несколько капель масла впитались в песок между колеями. Это означало, что машина не сразу развернулась и уехала, а постояла здесь некоторое время.

Я закурил сигарету. Отсюда до поля и задней стены амбара было не больше полмили; эти следы оставил тот самый парень, которого я искал.

Но ничто не указывало на то, кто он и приезжал ли он один. Я нашел отпечатки ног, но они были слишком нечеткими и ничего мне не дали. Потом я все же кое-что обнаружил. Ему не хватило места, чтобы развернуться, и, сдавая машину назад, он зацепил молодую сосенку. Я подошел к деревцу и тщательно осмотрел его. Крошечная, почти неразличимая вмятина на коре была слишком высоко — дюймов на восемнадцать выше того места, где можно было ожидать. В конце концов я понял почему. Этот след был оставлен не бампером легковой машины, а кузовом пикапа.

Как раз на таком и ездил Телли. Я отчетливо вспомнил его машину, с бортами, засиженными курами, стоящую перед входом в «Сильвер Кинг». Но я выбросил эту мысль из головы и удивился, почему мне все время приходит на ум этот клоун с кашей во рту. Обойдя упавшее дерево, я двинулся на запад, по направлению к полям. Там тоже были видны следы ног между старыми колеями, а еще ярдов через сто я нашел недокуренную сигарету, примятую ногой. У нее был белый фильтр, и когда я распрямил разорванную и смятую бумажку, то прочел Название. Это был окурок сигареты «Кент».

Когда я снова вернулся к амбару, солнце стояло уже высоко над головой и было достаточно светло, чтобы зайти внутрь Я вошел и не обнаружил ровным счетом ничего, кроме того, что верхняя ступенька лестницы была разнесена в клочья тем выстрелом, который прошел сквозь нее. Пустые гильзы исчезли. Я стоял, задрав голову к разбитой перекладине лестницы, и чувствовал, как меня охватывает холодное отчаяние. Что они сделают в следующий раз? И где? Они понимают, что теперь я не попадусь в ловушку так легко и им не удастся выманить меня из города. Возможно, следующую попытку они предпримут в городе, из машины.

Скорее всего, ночью. Мне придется все время быть начеку. Я вздрогнул при этой мысли.

Я вернулся в город, позавтракал в «Стейк-Хаус» и позвонил шерифу. Ответил Магрудер. Он сказал, что у Редфилда сегодня выходной день.

— Что вам нужно? — грубо спросил он.

— Хотел поговорить с легавым, — ответил я и повесил трубку.

В справочнике я нашел домашний номер Редфилда и позвонил ему. Никто не ответил. Начали открываться магазины. Я прошелся до лавочки скобяных изделий и приобрел стофутовую рулетку, а заодно прихватил на распродаже дешевые чертежные принадлежности. Прежде чем вернуться к машине, я вновь набрал номер Редфилда. Ответа по-прежнему не было. Я посмотрел его адрес — в свой выходной день он мог работать у себя в саду и не слышать звонка. Он жил на Клэйтон-стрит, 1060. Если ехать на восток, то это была третья улица от Спрингер. Я поехал. Его дом находился в последнем квартале, там, где улица кончается тупиком, упираясь в забор, за которым начинался персиковый сад. Слева находилась бейсбольная площадка, огороженная забором, надставленным проволочной сеткой. Дом стоял справа и был в квартале единственным. На деревенском почтовом ящике у входа виднелась надпись, выведенная четкими буквами: «К.Р. Редфилд». Я остановился и вышел из машины.

Кто-то из них был садовником — или он сам, или его жена. Огромный сад занимал, наверное, пол-акра, а по состоянию газона перед домом было видно, что за ним тщательно ухаживают. Слева была бетонированная площадка для машины с решетчатой оградой футов шести высотой, по которой красиво вилась пираканта. Такая же ограда, увитая плетистыми розами, была и справа, за полоской газона, тянущейся вдоль кирпичной дорожки. Я поднялся на крыльцо и позвонил. Никто не отозвался. Я прошел по газону до бетонной площадки и заглянул за дом.

Гараж находился футах позади крыла дома, выстроенного в форме буквы «Г». Дверь была закрыта. Возле нее огнем горел цветущий куст бугенвиллеи. Я двинулся вокруг дома, надеясь, что застану его на заднем дворе. Там рос огромный дуб, под которым была вымощенная кирпичом площадка, два персиковых дерева и еще одна бархатная лужайка. Он, должно быть, недавно был здесь — укладывал кирпичи, строя приподнятую цветочную клумбу по краю лужайки, но сейчас я никого не увидел. Инструменты остались лежать возле недостроенной клумбы, а на мощеной площадке я заметил кучку песка и мешок цемента.

Я тихонько завернул за угол и уже собрался уходить, но, рассеянно оглянувшись, в смущении прирос к земле. В алькове, образованном внутренним углом дома, чуть ли не у меня перед носом, лежала девушка с темно-рыжими волосами. Она лежала на спине, на широком пляжном полотенце, закинув руки за голову. Не считая больших темных очков, которые смотрели на меня бесстрастно и непроницаемо, она была совершенно голой. Я развернулся, бросился обратно за угол и оказался на бетонной площадке прежде, чем успел с облегчением сообразить, что она спала. Однако, когда я снова сел в свой фургон, лицо у меня все еще горело.

Она так и стояла у меня перед глазами. Это была жена Редфилда, и я невольно чувствовал себя виноватым, но никак не мог избавиться от этой картины — она продолжала гореть перед моим внутренним взором, как бывает, если посмотришь на электрическую сварку и не успеешь вовремя закрыть глаза. Я все еще видел перед собой темно-рыжие волосы, рассыпавшиеся по полотенцу, пластиковую бутылку с лосьоном для загара возле ее бедра, впалый живот… Я выругался и развернул машину.

В конце квартала я свернул налево и возле «Спэниш Мейн» выехал на шоссе. Дом Редфилда оказался недалеко от «Магнолия-Лодж». «Не больше четверти мили», — подумал я.

Глава 10

Джорджия Лэнгстон все еще спала. Мы с Джози выпили на кухне по чашке кофе, я переоделся в старые вылинявшие джинсы и вернулся к прерванной работе. Разодрав останки испорченного ковра из пятого номера, я выбросил их на гравий вместе с клочьями матрасов, постельного белья и занавесок, а потом позвонил и вызвал грузовик, чтобы увезти все это на городскую свалку. Когда он уехал, я еще раз промыл комнату из шланга, а потом шваброй выгнал воду за порог. Теперь кислоты не осталось, и дней через пять, когда комната окончательно просохнет, я смогу заново покрасить ее и настелить новый ковер.

Злость, вызванная видом этого бессмысленного разрушения, постепенно испарилась, и я чувствовал себя вполне сносно. Было приятно чем-нибудь заняться. Солнце жарило вовсю, и по моим плечам стекали капли пота, когда я взял рулетку, большой черновой блокнот и карандаш и вышел во двор перед домом.

Я встал так, чтобы видеть все пространство перед фасадом, и, когда представил себе, как все будет, мне захотелось немедленно схватиться за инструменты и, не откладывая, взяться за дело, несмотря на палящее солнце. Я сделал предварительный набросок участка и строений, размотал рулетку и приступил к измерениям. Потом вернулся в свой номер, включил кондиционер и перерисовал все в масштабе на большой лист чертежной бумаги; в самой середине, напротив входа в офис, изобразил бассейн размерами пятнадцать на тридцать футов, обозначил бетонный бортик по его краям и окружил сооружение газоном. Подъездную дорожку я решил вымостить черными плитками, так же как и места для стоянки около каждого номера.

Потом нарисовал приподнятые клумбы с цветами вдоль дорожек, а в другом конце газона — густые заросли бамбука. Здесь он должен был хорошо прижиться и быстро разрастись. К бамбуку я добавил ярких цветных пятен, нарисовав рядом чи-чи, и, пожалуй, немного перестарался, но должно было получиться эффектно, а мы этого и добивались. В том же уголке я решил разместить детскую площадку.

Я высчитывал количество квадратных ярдов газона, площадь плиточного мощения и бетонного покрытия, погонные футы подземных коммуникаций и водопровода и количество дождевальных установок, когда кто-то постучал в дверь. Я бросил взгляд на часы и с удивлением обнаружил, что уже начало двенадцатого.. Очевидно, я целиком погрузился в свое занятие.

— Войдите, — пригласил я.

Вошла Джорджия Лэнгстон. Она была в накрахмаленной белой юбке и блузке цвета корицы, выглядела .отдохнувшей и радовала глаз. Она улыбнулась:

— Я вам не помешала?

— Нет. Зайдите, мне хочется, чтобы вы взглянули. — Я встал. Она подошла и встала рядом со мной, пока я объяснял ей свои чертежи. — Что вы об этом думаете?

— Я думаю, что это будет совершенно потрясающе, — сдержанно ответила она. — Но вы уверены, что вам хочется с этим связываться?

— Уверен. Чем дольше я смотрю на все это, тем больше мне нравится. Так по рукам?

Она кивнула. Потом неожиданно протянула мне руку и сердечно улыбнулась.

— Тогда я начну переводить свои деньги в местное отделение банка, — продолжил я. — Это займет всего несколько дней. За это время вы можете попросить своего адвоката, чтобы он составил договор о нашем партнерстве.

— Хорошо. — Вдруг она покачала головой, и в этом движении я снова заметил усталость. — Только, Билл, как же мы сможем снова открыть мотель? Мы не знаем, что они еще задумали.

Я взял ее за плечи:

— Я продолжаю этим заниматься. У меня появились две крошечные ниточки, и я постараюсь подключить к этому делу Редфилда.

— Вы думаете, он станет что-то делать?

— Ему придется. Нам нужно попытаться.

Когда она вернулась в офис, я стащил с себя пропотевшую одежду, принял душ и сменил повязку на руке. Потом надел чистую спортивную рубашку и новые брюки и собрал в узел белье, чтобы отвезти в, город в прачечную. Без пятнадцати двенадцать я снова отправился к Редфилду, и в этот раз мне повезло. Как только я остановился перед его домом, так сразу же увидел его. Он работал на заднем дворе. Все еще с некоторой неуверенностью я ступил на кирпичную дорожку, но, заметив, что он видит меня и не делает никаких знаков, чтобы я не подходил, я понял, что опасность миновала. Она ушла в дом.

Он был без рубашки и, стоя на коленях, возился у низенькой кирпичной стенки. Рядом, в тени большого дуба, стояла тачка с цементным раствором. Он поднял на меня глаза.

— Привет, — поздоровался я.

Он сдержанно кивнул, но не ответил. Наверное, решил, что я пришел к нему скандалить. Тогда в офисе он потерял терпение и повел себя очень грубо, а я был тяжелее его фунтов на тридцать, и теперь оружия у него под рукой не было. Но, если даже у него и были такие мысли, виду он не подал.

Я закурил и присел на корточки, глядя на него.

Полицейским он был хорошим, но никогда не выиграл бы соревнования каменщиков-любителей.

— Я хотел с вами кое-чем поделиться, — сказал я. — Сегодня утром я еще раз съездил туда. И нашел то место, где стояла его машина.

Он даже не обернулся:

— Я не беру работу на дом.

Он не умел обращаться с мастерком и большую часть раствора размазывал просто пальцами.

— Никаких отпечатков не останется, — заметил я, — у этой штуки шершавая поверхность.

— Я знаю, — ответил он. — Через полчаса я буду чувствовать, что мои пальцы как будто отшлифована наждаком.

— Если вы не возражаете, я покажу, как это делается.

— Вы каменщик?

— Но не член профсоюза. Мне приходилось заниматься садовыми работами. Дорожки, бордюры и все такое.

Он ничего не ответил, и я было подумал, что он откажется. Но он протянул мне мастерок и слегка отодвинулся. Я показал ему, как накладывать раствор и распределять его до конца кладки и как скользящим движением мастерка ровнять край одного ряда кладки с предыдущим. Я положил кирпич, снял излишки раствора и потянулся за следующим. Потом уложил еще три.

Он поблагодарил меня едва заметной напряженной улыбкой:

— У вас получается так, что кажется, это и впрямь нетрудно.

— Зависит от практики, — ответил я. — Только сначала вам нужно намочить ваш кирпич. Он слишком сухой.

— Зачем это? — удивился он.

— Он пористый и поэтому слишком быстро впитает часть воды из раствора. Раствор становится рассыпчатым и плохо затвердевает. У вас есть какое-нибудь корыто, чтобы налить воды?

— Конечно. — Он сходил в гараж и вернулся с небольшим мусорным баком. — Это подойдет?

— Отлично. Вы сложите туда кирпичи и зальете водой из шланга. Дадите им полежать несколько минут, а потом вытащите.

Он кивнул и вытер испарину с лица:

— Хотите пива?

— Звучит заманчиво.

Он поднялся на заднее крыльцо и скрылся в кухне за противомоскитной сеткой. Через минуту он вернулся, держа две откупоренные банки пива. Мы присели на корточки в тени. Я оглядел дворик. Второе крыло дома было направлено в сторону подъездной дорожки, и под навесом на углу я заметил передние колеса и капот какой-то старой машины. В центральной части дома было большое окно, а под ним цветочные клумбы и вымощенная кирпичом дорожка, соединявшая перекладины буквы «Г». Там я ее и увидел в тот раз. Я постарался не вспоминать об этом и понадеялся, что она не будет выходить из дома.

Я указал кивком на бугенвиллею, увивавшую стену гаража:

— Разве здесь не бывает заморозков? Как вы ее укрываете?

Он отхлебнул пива.

— Заморозки бывают не чаще двух-трех раз в год.

Хватает дымовой завесы — я развожу костер на углу.

Мы перешли к обсуждению местных сортов газонной травы. Это его увлекло, он оживился, и настороженность во взгляде исчезла. Он с интересом взглянул на меня:

— Вы говорите так, как будто сами занимались садоводством. Как случилось, что вы разбираетесь в стольких вещах?

— Мой дядя был ландшафтным архитектором, — ответил я. — И я помогал ему. — Я рассказал ему о том, какую сделку мы заключили с Джорджией Лэнгстон, и о своих идеях насчет благоустройства участка.

Он кивнул:

— Так что вы хотели? — Он повертел в руках пивную банку, изучая надписи на ней Потом сухо и с трудом произнес:

— Извините меня за тот случай в офисе.

— Забудьте об этом.

Он сунул руку в брючный карман, вытащил пачку сигарет и протянул мне:

— Закурите?

Это были сигареты «Кент».

— Спасибо, — поблагодарил я, и мы закурили.

Мы допили пиво, и он поднялся:

— Я должен разгрузить оставшиеся кирпичи. Пойду займусь этим.

— Я помогу, — предложил я. Меня не покидало приятное ощущение, что я в нем не ошибся.

Он скрылся за углом противоположного крыла дома, и я услышал, как хлопнула дверца машины. Она стала приближаться по подъездной дорожке и показалась из-за угла. Я вздрогнул. Это был пикап. Он затормозил, развернулся, подъехал к вымощенной кирпичом площадке и остановился. Я бросил незаметный взгляд на задние колеса. На них был тот самый ромбовидный узор, след которого я видел утром в пыли.

Мне удалось не выдать себя выражением лица. «Это еще ничего не доказывает», — подумал я. Масса народу курит такие сигареты, в округе найдется не одна сотня пикапов, а эта марка шин — самая распространенная. Но, когда я вернулся оттуда, его не было в офисе.

Мы разгрузили кирпич и аккуратно сложили его.

Он прислонился к задней дверце и задумчиво посмотрел на меня:

— Вы говорили, что ездили туда утром? И нашли место, где стояла машина?

— Да.

— Значит, вы знаете, на чем он приезжал?