Тихая музыка за стеной (сборник)

Первое время Ариадна возила еду с собой, потом наняла повариху Таню, она же сторожиха.

Друзья Леона съезжались в гости, усаживались вокруг овального стола. Повариха Таня лезла из кожи вон, старалась угодить. И действительно угождала.

Еда – качественная, ни одного проходного блюда.

Компания – качественная. Ни одного случайного гостя, если не считать Мирку. Но Мирка приходила исключительно пожрать. Она жила одна и ленилась готовить себе одной. В беседах не участвовала. Ела и уходила. Это был ее протест.

Мирка оказалась своим человеком в доме. Ей все прощалось.

Друзья тоже были постоянные. Постоянные восемь человек, по количеству стульев вокруг стола. (Не считая хозяев.)

Ели, пили, пели песни Высоцкого и Галича – тех, кого выдавливали из страны. Не будешь же петь разрешенные песни, типа: «БАМ-БАМ-БАМ».

Один из гостей по фамилии Старосельский садился к роялю, играл Шопена. Играл довольно хорошо и сам себе подвывал.

Ариадна слушала и задумывалась невольно: «Что еще желать? А ничего…»

Леон хотел общего ребенка, но Ада боялась. Новый ребенок перетянет на себя всю отцовскую любовь, и Марику ничего не останется. Леон влюбится в нового ребенка и будет любить только своего.

Ариадна не хотела рисковать. Уклонялась от беременности.

Старосельский вернулся к столу и стал есть. Потом отвлекся от тарелки и объявил:

– Я решил написать пьесу «Прерванный полет».

– Про любовь? – спросила Ариадна.

– Про корейский самолет.

В стране недавно произошло событие, которое оглушило весь мир. Наши сбили корейский гражданский самолет, набитый пассажирами. Самолет нарушил границу.

– И про что вы напишете? – не поняла Ада.

– Как про что? Самолет-шпион. Летел, подглядывал.

– Предположим, подглядывал. И что он мог увидеть? – не выдержала Мирка.

– Наши ракеты.

– Ну, увидел. И что?

– Как что? Государственная тайна. Местонахождение.

– И из-за этого надо двести шестьдесят человек в море? С неба? Женщины и дети. Куклы на поверхности плавали.

– Я же не говорю, что это хорошо, – защитился Старосельский.

– А что вы говорите? – спросила Мирка.

Леон наклонился к Ариадне и тихо сказал на ухо:

– Давай ребеночка заведем. Сегодня же.

– Давай, – согласилась Ада, хотя знала, что никакого ребеночка не будет.

К вечеру все разъехались. Ариадна чувствовала себя усталой: то ли было накурено, то ли смешала вино с водкой…

Она развернула кресло к окну. Хотелось видеть только природу: деревья, небо.

Прошел соседский бульдог с человеческим лицом. Он был похож на соседа-юриста: та же выдвинутая нижняя челюсть, зализанный лоб, разумный взгляд.

Ариадне приснился сон, будто у нее выпали зубы.

Она позвонила Мирке и спросила: что это значит.

– С болью? – уточнила Мирка.

– Нет. Без боли. Выпали, и все.

– Это к смерти. Кто-то умрет, – пообещала Мирка.

И как в воду смотрела. Умерла мама Лиза. Прямо на сцене. Сердце.

Хорошая смерть, если разобраться. Только рано. Пятьдесят лет.

Фима плакал на похоронах. На него было невозможно смотреть. Видимо, он действительно любил Лизу. И свою семью тоже любил. Заботливый неверный муж – обычный еврейский вариант.

Ариадна благодарила Бога, что мама умерла позже бабушки и дедушки. Они не узнали о ее смерти.

Ариадна не могла поверить в то, что мамы больше нет. Ее как будто ударили дверью по лицу. Передвигалась как сомнамбула.

Потребовалось время, чтобы она все поняла и осознала.

Ариадна осталась сиротой. Только сын и Леон.

Это обстоятельство сплотило их еще сильнее, хотя сильнее невозможно. Леон понимал: он – единственная защита. Он – ее ВСЁ.

По дому плавала любовь и обожание. Они называли друг друга не по имени, а давали смешные прозвища: масик, пусик, кукуся.

Любовью дышали. За любовь держались как за спасение.

К Мирке время от времени заходила Зоя. На правах соседки. Звонила в дверь.

Мирка открывала. Зоя стояла в старом халате, без лица. Лицо смыто слезами.

– Я решила покончить с собой, – сообщала Зоя, не входя в дом.

– Как? – спокойно интересовалась Мирка.

– Что за вопрос? – обижалась Зоя.

Она ждала испуга или хотя бы сочувствия. А вместо этого хамское «как?».

– Нормальный вопрос. Ты говоришь, что хочешь умереть, я спрашиваю: как?

Зоя молчала. Лицо было разнесчастное. Глаза как у покинутой козы.

– Только не вздумай вешаться, – предупредила Мирка.

– Почему?

– Описаешься и обкакаешься. Будешь висеть в очень неприглядном виде. Стыдно перед людьми.

– Почему?

– Потому что сфинктер расслабляется, все вываливается наружу.

– Да? – удивилась Зоя. – Первый раз слышу.

– И в окно не вздумай кидаться. Всю морду разобьешь. Как будешь в гробу выглядеть?

Зоя задумалась.

– А что остается? Стреляться?

– Это, конечно, лучше всего. Но где ты пистолет достанешь? И уборки много.

– Какой уборки?

– Это только в кино – маленькая дырочка в черепушке. А в жизни – знаешь? Полголовы снесет и мозги по стенам. Мозгов много – ведро.

– Ужас, – содрогнулась Зоя.

– Я про это и говорю. Заходи, чаю попьем.

Зоя заходила. Пили чай.

Зоя оглядывала аскетическое жилище Мирки: убогая мебель, тусклый свет.

– Как в пещере, – заключала она. – Живешь, как отшельник.

– А мне больше ничего не надо, – сознавалась Мирка. – Я домой только ночевать прихожу. Стол есть, кровать есть, а остальное лишнее.

– Мужчины нет. Счастье – не лишнее.

– Не положили, – вздыхала Мирка.

– Кто не положил? Куда?

– Бог. В мою корзину.

– Значит, и мне не положил?

– Положил, потом вынул.

– Может, он передумает? Положит обратно?

– Попроси.

– Как?

– Ты что, не знаешь? Никогда не молилась?

– Никогда.

– Запоминай: «Отче наш, да святится имя твое, да будет царствие твое, яко на земле, так и на небе…»

– Прямо культ личности. Сплошное восхваление, – заметила Зоя.

– Естественно. Он – кто? Бог. А мы кто? Рабы Божьи.

– И помогает? – спросила Зоя.

– Что? – не поняла Мирка.

– Ну, молитва…

– Мне помогает. Правда. Легче становится. Причем сразу. Помолилась – и облегчение. Вот попробуй.

Зоя прикрыла глаза и проговорила, вникая в каждое слово:

– Отче наш… Помоги, пожалуйста. Да святится имя твое. Обрати на меня свое внимание. Посмотри, я еще не старая. Мне еще долго жить, лет сорок. Ты же не позволишь, чтобы я всегда была одна, жила без ласки и ложилась в холодную кровать. Господи…

Леон и Ариадна время от времени жили за границей. Подолгу. Ада радовалась два раза: когда уезжала из Москвы и когда возвращалась обратно.

Вначале ей хотелось сменить обстановку, получить новые впечатления. Впечатления – это тоже витамины для души. Но через какое-то время ее начинало тянуть обратно в Москву. Хотелось быть дома, в своих стенах, в русском языке, в русском характере. Все-таки иностранцы другие, в них нет русского шарма, русской широты во все стороны – и в сторону высоты, и в сторону безобразия. Скучно. Чужое.

Леон был занят, работая за границей. Куда уходил, что делал – он не распространялся. И Ариадна не спрашивала. Меньше знаешь, лучше спишь.

Возник Горбачев и привел за собой перестройку.

Сахаров вернулся в Москву.

Леонард потерял работу.

Все рушилось на глазах. Свет и тень менялись местами. Переписывались учебники по истории. Менялось не только настоящее, но и прошлое. Читать стало интереснее, чем жить.

Ариадна вернула себе истинную фамилию: Шереметьева. Подумывала: не вернуть ли фамильный особняк в центре Москвы. Но ремонт сожрал бы все накопления и вогнал в долги.

Леон растерялся в новом времени, в отличие от своих коллег. Мидовцы мутировали, как вирусы. Вирус – вечен.

Леон – не вписался. Он был похож на динозавра, который вдруг вышел из папоротников и ничего не понимает: климат другой, растительность другая, звери вокруг – не те.

Ариадна, наоборот, воспрянула. Она с восторгом почувствовала, что можно взять руль в свои руки и разруливать эту новую жизнь. В ней проснулся дед.

Ариадна выгодно продала часть драгоценностей. В стране появились богатые и супербогатые, которые могли купить. Взяла кредит в банке. Банкир – бывший мидовец, дал кредит на льготных условиях.

Ариадна насобирала базовый капитал и – вперед. Как Чапаев. Она открыла ресторан в центре Москвы. Взяла напарника, молодого мужика. Внук того самого Старосельского, который хотел написать пьесу. Сложились поровну, пятьдесят на пятьдесят. Ада решила, что так будет легче и материально, и организационно.

Первое время ресторан давал мощную прибыль. Народ шел не убывая. И это понятно: вкусная кухня и удобное место. Центр. Ариадна ликовала. Но не долго музыка играла. Прибыль вдруг прервалась. Что? Почему? Непонятно.

Ариадна спрашивала своего напарника, молодого Старосельского:

– Андрей, в чем дело?

– Поставки подорожали, – туманно отвечал Андрей.

В другой раз сваливал на посредников. Каждый раз находилась новая причина.

– Давай разделим бухгалтерию. Пусть у каждого будет свой бухгалтер, – распорядилась Ада.

Андрей сделал кислую мину.

– Зачем? Вы что, мне не верите?

Ариадна именно что не верила. Андрей явно утаивал прибыль. Забирал все себе.

Ариадна договорилась с «крышей». У нее была своя «крыша». Главный крышующий – азербайджанец Ильхам. Ильхам окончил университет, не бандит с большой дороги, цивилизованный человек. Он выслушал Ариадну с особым мусульманским почтением, склонив голову.

Договорились об условиях. Ильхаму доставалось 20 процентов от выколоченной суммы.

Дальше все было просто.

Ариадна пригласила Андрея на чашку чая. Андрей откладывал визит: что за интерес пить чай с теткой, которая годится в мамаши. Потом все-таки пришел.

Ариадна красиво сервировала стол: английский фарфор, тусклое серебро.

Улучив минуту, Ариадна вышла в кухню за сливками, и в это время появился Ильхам. Сел на место Ады.

О чем они беседовали с Андреем, в какой форме состоялся разговор – осталось тайной. Но на другой день Андрей буквально приполз на карачках и принес в зубах недостающую сумму – все, что он утаил, а может, и свое прибавил. Этих денег хватило на то, чтобы выкупить у Андрея его долю.

Он продавать не собирался, но и связываться с Ариадной – себе дороже.

Внук Старосельского – как летчик того корейского самолета. Залетел на чужую территорию и надеялся, что обойдется. Но не обошлось. Андрей рухнул с большой финансовой высоты.

Ресторан перешел к Ариадне. Это совсем другое дело. И совсем другая прибыль.

Леон диву давался: как ему повезло с женой. Когда уходил от Зои к Аде, он брал кота в мешке. Ариадна вполне могла оказаться стервой, для этого были все основания: избалована, залюблена, красива. Но Ада оказалась идеальной женой, верным другом и умела зарабатывать – легко и виртуозно. И ей это нравилось: зарабатывать. Ей вообще нравилось жить. Ариадна жила с удовольствием. У нее было постоянно хорошее настроение. И в доме как будто светило солнце. Всегда хорошая погода, как на Кубе.

Надвигался двухтысячный год. Миллениум.

Встречали в модном ресторане, старой мидовской компанией. Время их не развело. Все радовались друг другу.

Леона дружески трепали по плечу. Он усматривал в этом жесте снисходительность. Так хозяева поглаживают кота. Дескать, мы тебя любим, но ты – кот. А мы – люди.

Если раньше Леон был лицом семьи, то теперь эта роль перешла Ариадне. А Леон – «сопровождающие их лица».

Стол был богатый, разнообразный: все виды мяса и рыбы. Было даже мясо кита, которое равноправно можно считать рыбой и мясом.

Ариадна незаметно достала из сумки баночку, в которой лежала вареная свекла. Переложила свеклу в тарелку, стоящую перед Леоном. Это было все.

Леон послушно склевал три кружка свеклы и откинулся на спинку стула.

Ада понимала, что подвергает близкого человека пытке голодом. Но она знала: если отпустить вожжи, он сейчас съест полстола. Поднимется сахар и холестерин. Врач сказал: вы роете себе могилу ножом и вилкой. Шестьдесят лет для мужчины – не возраст, но сказывалась наследственность: все в роду были с гипертонией, и все довольно рано убрались с этого света, приобщились к большинству.

Ариадна не собиралась покоряться судьбе и сражалась за своего мужа, как солдат на передовой. Однако сидеть за царским столом и есть вареную свеклу… Так дрессируют собак. Кинут им кусок мяса и прикажут: «Нельзя!» Леон сидел перед пустой тарелкой и моргал.

– Если хочешь, поедем домой, – предложила Ариадна.

Леон не хотел портить жене Новый год. Тем более Миллениум.

Часы пробили двенадцать. Все с воплем вскочили, выбежали во дворик ресторана. В небо взлетали и рассыпались огни. Устроители постарались. Все стали прыгать, трясти руками. Веселье и радость исторгались из каждого человека. Эти индивидуальные радости складывались в общую, коллективную. Получалась одна большая радость, которая уходила в небо и растекалась в атмосфере.

Леон стоял среди ликующих, одинокий, растерянный и голодный, как потерявшийся пес. У него болела спина. Хотелось остаться одному. Общее веселье еще больше подчеркивало его неприкаянность.

Ариадна веселилась на всю катушку. Леон не хотел ей мешать. Стоял и ждал, когда можно будет уехать домой. Зоя… Володя… Прежняя семья. Где они сейчас? Как встречают новый век? Вместе или поврозь? У каждого своя компания или сидят вдвоем друг против друга… Выпили шампанского, посмотрели телевизор и легли спать…

Леон смотрел в утоптанный снег, хотя над головой расцветали огненные кусты. Некоторые ракеты взлетали особенно высоко, выше всех. Взрывались ярко и летели вниз особенно долго и не гасли. А внизу только утоптанный снег, и больше ничего.

Боль не отпускала и дома.

Леон догадался: обострение радикулита. Ничего страшного, однако терпеть нет никаких сил.

Ариадна решила вызвать «скорую помощь». Было неудобно беспокоить людей в новогоднюю ночь, но «скорая» на то и существует, чтобы ее кто-то беспокоил. Почему не она?

«Скорая» приехала быстро – мужчина и женщина. Крепкая румяная парочка лет пятидесяти.

Они стояли над Леоном в полном бездействии.

– Сделайте обезболивающий укол, – попросил Леон.

Парочка переглянулась.

– У вас есть обезболивающее? – спросила Ада.

– Ничего нет.

– А зачем вы приехали?

– Вызвали.

– У «скорой помощи» нет лекарств? – не поверила Ада.

– Финансирование нулевое, – объяснил мужик.

– Я заплачу, – с готовностью пообещала Ада.

– Никаких заплачу! – возмутился Леон. – Это «скорая помощь» или шаромыжники? Где мы живем? Кто нас окружает?

Леон вскочил с дивана. Казалось, он сейчас накинется на кого-то из двоих. Баба испуганно вытаращила глаза, а мужик втянул голову в плечи. Леон покраснел как свекла. Поднял кулаки над головой.

– Что творится со страной? – заорал он. – Что творится, я спрашиваю? Ведь все же работало, все чикало… Почему? Почему? Кому это было надо?..

Вдруг Леон замолчал. Обернулся к Ариадне и спокойно сказал:

– Я умираю.

И упал. Зеленоватая бледность поползла вниз ото лба к подбородку. Он уходил на глазах.

Врачи «скорой помощи» остолбенели. Продолжали стоять неподвижно.

Ариадна не верила своим глазам, и только кухарка Галя ринулась к хозяину, лежащему на полу, стала делать ему искусственное дыхание – рот в рот. Она все припадала к нему и припадала, трясла за плечи, звала:

– Леонард Евгеньич, Леонард Евгеньич…

Но он был уже далеко. Ничего не видел и не слышал. Его лицо было спокойным. Глаза смотрели в иные миры.

– Леонард Евгеньич… – трясла Галя.

– Оставь его, – велела Ариадна.

Ей казалось, что Галя мешает Леону сосредоточиться для новых реалий.

Рыдать и колотиться как рыба об лед Ариадна будет позже. А сейчас в момент смерти она была каменно-спокойной.

Природа оберегает человека от непосильных потрясений. Погружает в ступор, как будто кладет в заморозку.

* * *

Оттаивать и понимать Ариадна начнет через какое-то время. Врачи посадят ее на специальные лекарства. От них меньше помнишь, но хуже соображаешь. В один прекрасный день Ариадна выбросила все таблетки и стала жить без лекарственного наркоза.

Внутри и вокруг – тоска собачья. В душе и в костях воет ветер.

На сороковой день собрались все друзья Леона – мидовская компания в полном составе. Они сплотились вокруг Ариадны, как вокруг раненой птицы. Сколько было сказано слов. И каких. Но что такое слова? Воздух. Ветер дунет и унесет слова в небо. Там они собьются в облака и поплывут. И постепенно рассеются. И снова пусто до самого горизонта.

Забегала Мирка. Норовила попасть к обеду.

Мирка – в своем репертуаре: что думала, то и говорила.

– Хорошо, что ты осталась одна. К тебе хоть пробиться можно. А то пусик, мусик… Окуклилась в своем семейном эгоизме. Ничего не видела вокруг.

– Тебе, может, и хорошо, – отозвалась Ариадна. – А мне ужасно.

– Зачем тебе муж? Деньги у тебя есть, сын есть, секс – не проблема.

– Ты ничего не понимаешь, – отмахнулась Ада.

– Лично для меня главное – полный покой. Ни от кого не зависеть.

– Полный покой в гробу, – сказала Ада. – Лежишь себе и ни от кого не зависишь. А я люблю зависеть. И чтобы от меня зависели.

– Тогда выходи замуж.

– Такого, как Леон, я никогда не встречу.

– И не надо, – заявила Мирка. – Ничего хорошего в твоем Леоне не было.

– То есть как? – захлебнулась Ариадна. – Что ты такое говоришь?

– Леон – кагэбэшник. А кагэбэшники – служебные собаки.

– Не знаешь – не говори, – одернула Ада.

– Я не знаю? Я-то как раз знаю. Это ты не знаешь.

– Дура, – заключила Ада. – Просто завидуешь…

Мирка ушла. Ада ходила из угла в угол, размышляла: обижаться на Мирку или не обращать внимания.

У Ариадны хотя бы память о счастливом куске жизни. Двадцать пять лет – как один день, долгий и солнечный.

Впереди – пустота, но за плечами – счастье. А у Мирки впереди пустота и позади пустота. Такие, как она, не хотят признать свое поражение, завешиваются словами: зачем, не хочу, независимость… А что может быть прекраснее зависимости? Зависеть от любимого каждой клеточкой, каждой минутой. А что хорошего в свободе? Тебе никто не нужен, но и ты никому не нужна. Выходи на крыльцо и вой, как собака на луну.

Ося и Марик жили в Англии. Работали в одной клинике.

Первым уехал Ося, потом перетянул к себе Марика. Они подтвердили свои дипломы. Успешно работали.

Работа на Западе – главное. Есть работа – ты обеспечен. В Москве Марик получал меньше, чем кухарка Галя.

Ося женился еще в Москве. На медсестре. В Лондон переехал с женой. И тем не менее он отслеживал жизнь Ариадны. Ничем не интересовался, но все знал. Когда умер Леонард, он позвонил Аде и предложил перебраться в Лондон. Быть рядом. Все-таки здесь сын, налаженная страна, королевство как-никак. И Ося – пусть не муж, но близкий человек, глубокий родственник.

Недвижимость в Москве можно продать, и купить в Лондоне любые апартаменты, хоть замок. Здесь жить дешевле и лучше, и спокойнее. Богатые люди из Москвы бегут именно в Лондон, потому что ни в чем нельзя быть уверенным.

Ариадна задумалась…

– Прежде чем отказываться, надо знать от чего, – посоветовал Ося. – Приезжай и посмотри.

И в самом деле. Почему бы не поехать и не посмотреть.

Ося и Марк жили в хорошем районе, возле парка.

И дома были красивые: двухэтажные, краснокирпичные, с высоким крыльцом и коваными перилами.

Парк – практически лес. По зеленой траве гуляли лисы, лоси и прочее дикое зверье, не считая белок и зайцев. Они не боялись людей, а люди не боялись их. Выходя на прогулку, прихватывали еду для зверей. Звери привыкли к подачкам и ждали и взыскующе заглядывали прохожим в глаза. Дескать: «А где питание?»

Лоси по утрам подходили близко к домам, заглядывали в окна.

Ося и Марк жили в одном доме, в разных половинах. По утрам они вместе выходили и добирались каждый на своей машине.

По вечерам вместе ужинали.

– Как ты можешь жить в Москве? – удивлялся Ося.

– Но ведь ты жил, и ничего, – отвечала Ада.

– Твое счастье знаешь в чем? Ты не знаешь, как ужасно вы там живете. Никаких законов: ваши суды – это конкурс взяток. Попробуй заболеть – к тебе без денег никто не подойдет.

Ариадна вздохнула. Что правда, то правда. В Англии Леон бы не умер.

– Москва очень похорошела, – сказала Ада, как бы в оправдание. – На дверях золотые ручки.

– А под ногами говно, – уточнил Марик.

И это – правда. Лондон – чистый город в отличие от Москвы.

Ариадна стала раздумывать.

Ося – бывший муж, можно обойтись. Но Марик – сын. Она им восхищалась. Замечательный молодой человек, без вредных привычек: не пьет, не курит, не балуется наркотиками, и даже не бабник. Имеет девушку, и ни на шаг влево. Правда, через четыре года он ее бросит на ровном месте, и заведет новую девушку и опять на четыре года. У него цикл – четыре года.

До сих пор не женился, но в конце концов женится и родит внуков. И тогда Ариадна перестанет быть одинокой, будет кого любить, о ком беспокоиться, кому передать наследство.

Однако, в Москве у нее могилы: мама, дедушка, бабушка, Леон. Ее держали мертвые.

Ариадна жила на половине Марика.

Марик работал целыми днями. Его специализация – гинеколог. Стоял у врат любви.

Ада помогала ему по хозяйству. Готовила обеды.

Рядом с домом – магазин экологически чистых продуктов. Яблоки с червяками, и пахнут, как яблоки. Не то, что в московских супермаркетах: яблоко – безукоризненное на вид, блестит, как будто его натерли воском, и пахнет каким-то формалином. Хоть бери и рисуй. Рисовать его можно, а есть – нельзя. Вернее, можно, но никакого удовольствия.

Рыба в экологических магазинах – дикая, из моря, выловленная утром. В московские супермаркеты красную рыбу привозят из специальных водоемов. Там их выкармливают генетически измененным кормом, чтобы быстрее росли. Они и растут. И непонятно, что ешь и как это на тебе отразится в конце концов.

Да, в Англии жить лучше. Недаром сюда метнулись все богатые и дальновидные. Здесь понятно: что ешь, что пьешь, не страшно заболеть – тоже не последнее дело. И не страшно потерять бизнес – законы работают. Но… Телефон молчит. Ни ты никому не звонишь. А кому? Ни тебе никто. А кто?

Ариадна привыкла к тому, что в Москве телефон разрывается. А здесь, в Лондоне, – тишина. Как на Луне.

Ариадна задыхалась, словно в безвоздушном пространстве.

Ну, поела. Ну, погуляла по парку. Ну, съездила на экскурсию, посмотрела Тауэр, подивилась на черных таинственных ворон, гуляющих по площади. А дальше что?

Ариадна стала потихоньку складывать чемодан: подарки для подруг, обновки для себя: сумку из крашеного питона и короткую шубу из крашеной обезьяны. Бедная обезьяна. Но так надоела норка. В Москве все проститутки ходят в норке и все дипломатические жены. Норки – не из леса, а из питомника, звериного концлагеря, где они мучаются, болеют, страдают и едят всякую мерзость. Мех от этого тускнеет, становится непрочным. Его шьют гнилыми нитками, которые быстро расползаются, равно как и шкуры.

В Лондоне меха почти не носят. Влияние «зеленых», которые выступают в защиту природы.

Вторая жена Оси (Люда) поводила Ариадну по правильным магазинам – там, где относительно дешево, но сердито.

Люда понравилась Ариадне. Ее любимое занятие – праздность. Она – талантливая бездельница. Можно перемогаться от безделья, а можно им наслаждаться.

Люда ложилась спать в два часа ночи и вставала в два часа дня. Потом очень долго, с удовольствием принимала ванну, долго пила кофе. Кофе она любила горячий, сладкий, с коньяком. Приводила себя в порядок где-то часам к пяти, когда люди уже возвращались с работы.

И вот, когда все возвращались – усталые и серые, она являла себя миру – отдохнувшая, красивая, в хорошем настроении. А впереди – целый вечер и половина ночи, театр, ресторан, ночной клуб – что захочешь. Или просто – прогулка на машине по ночному Лондону. Жизнь – нескончаемый праздник. Работать – не обязательно. Зарабатывать – не надо. Ося заработает.

Любила ли она Осю? Безусловно. Иметь богатого, уважаемого мужа, который обеспечивает ей жизнь без заморочек.

Любил ли Ося Люду? Он мало замечал вторую жену, так же как и первую. Для него главное – работа.

Ариадна выбрала удобную минутку и прямо спросила:

– Ты ее любишь?

– Я ее мало вижу, – ответил Ося. – Я ухожу, она спит. Я прихожу – ее нет.

– Ты не ответил.

– Как сказать… Ты была родная жена, а она – двоюродная.

– А если я перееду, как мы будем жить?

– Как ты скажешь. Это будет твое решение.

Ося смотрел прямо ей в глаза. Ждал.

– Но ведь Люда пострадает, – напомнила Ада.

– Материально не пострадает. Это в России бросают жену на ржавый гвоздь. А здесь я обязан ее содержать до тех пор, пока она не выйдет замуж.

– Понятно, – сказала Ариадна.

И это все, что она сказала.

Ариадна не собиралась сходиться с Осей. Не собиралась переезжать в Лондон. На Западе не принято, чтобы дети и родители жили вместе.

Ее вопрос «если я перееду» был задан не для примерки, а для самоутверждения. Приятно осознавать, что ты что-то значишь для кого угодно, хоть для того лося, который прошел мимо окна.

– А лоси – это кто? Кони или коровы? – спросила Ариадна.

– Свиньи, – ответил Ося. Обиделся.

Ариадна вернулась в Москву.

Продолжала крутить свой бизнес. Открыла маленькое кафе на Цветном бульваре. Кафе требовало непрестанного внимания: не халтурят ли? Не воруют? Главное – все наладить и запустить, а потом пойдет на автопилоте. Главное – начало.

Старт был задан. Кафе процветало.

Репутация была безукоризненной, но однажды случилось чепе.

В кафе зашел член Государственной думы, и у него украли плащ.

Общей раздевалки в кафе не было. Изящные вешалки стояли возле столиков, как на Западе. Подошел к столику, разделся и сел.

И вдруг – украли плащ, и у кого? У ВИП-персоны.

Администратор Гриша пригласил пострадавшего в свой кабинет, дал листок бумаги и попросил переписать содержимое плаща. Кафе было готово оплатить материальный ущерб.

Думец записал в столбик: плащ – тысяча евро. Бумажник, в котором были десять тысяч долларов. Швейцарские часы – восемьдесят тысяч долларов и золотая зажигалка. Общая стоимость – сто тысяч долларов. Плюс моральный ущерб.

Администратор Гриша схватился за голову. Дело не в деньгах, страдала репутация. И в деньгах тоже. Ничего себе, слуги народа. По десять тысяч носят в карманах.

На другое утро в ресторан зашел молодой небритый парень в очках. Сказал администратору, что вчера вечером сидел с компанией, перепился и спутал плащи. Свой оставил, а взял чей-то похожий.

И предъявил плащ думца.

Администратор Гриша обшарил карманы. Там лежал чистый носовой платок и запечатанный презерватив. И это все.

– А больше ничего не было? – спросил Гриша.

– Я не знаю. Я не смотрел.

– Карманы проверяли? – уточнил Гриша.

– Да нет. Зачем?

Парень не врал. Это было видно. Администратор умел читать человеческие лица. На них все написано. Как в меню.

Позвонили думцу. Тот приехал. Забрал плащ.

Протянул Грише сто долларов. Добавил:

– За оперативность.

«И за молчание», – понял Гриша.

Гриша глубоко, понимающе кивнул головой.

Перечень с убытками он порвал на две части и выбросил в корзину.

* * *

Ариадна жила в московской квартире, но на выходные уезжала на дачу. На свежий воздух.

Кухарка Галя ставила перед ней полный обед: холодную закуску, первое, второе, десерт.

Ариадна сидела над супом, не поднимала ложку со скатерти. Просто сидела, и все. Галя ждала, когда хозяйка начнет есть и даст оценку ее кулинарным способностям. Но в глазах Ариадны набухали слезы, медленно текли по щекам и падали в суп. Одна за другой.

Ариадна отодвигала тарелку и уходила во двор. Обнимала дерево, припадала к нему виском и рыдала в полную силу.

У нее было все: сын, дело, деньги, но она не видела смысла в этой жизни без любви. Жить просто для себя она не умела и не могла.

Отплакав, Ариадна садилась в машину и возвращалась в Москву. Она металась в тоске. Страдала. Еда казалась безвкусной. Люди неинтересные, плоские. Ночи – нескончаемые.

Подруги пытались помочь, выбить клин клином. Метались в поисках жениха для Ариадны. И нашли. Кто ищет, тот всегда найдет.

Жених имел достоинства и недостатки.

Достоинства: генерал в отставке, не старый (до шестидесяти), вдовец, жена умерла семь лет назад, дети выросли. Порядочный. Все семь лет жил бобылем, не с кем поговорить, кроме кобеля по кличке Бим. Не бедный, можно сказать, – обеспеченный. Имеет бизнес в малой авиации (вертолеты). Бизнес прибыльный и устойчивый.

Недостатки: косой глаз, золотой зуб впереди. Когда улыбался, зуб сиял начищенным золотом. Говорит примитивно, словарный запас – минимальный, много слов-паразитов. Например, «блин».

– У меня дача по Киевскому шоссе, – сообщил генерал при первом знакомстве. – Тридцать соток. Свой чеснок, кабачки, картошка. Я покупную картошку не признаю. Нитраты, блин.

Ариадна не поняла, при чем тут блин. Потом сообразила.

Кухарка Галя накрыла стол. (Встреча происходила на даче.) Ада сидела за столом, будто не хозяйка, а гостья. Смущалась. Ей была непривычна и унизительна роль предлагаемого товара. Она еще раз осознала: на какой холод вытолкнул ее Леон, бросив на произвол судьбы.

Генерал, напротив, чувствовал себя уверенно. Ариадна ему нравилась: тихая, скромная.

«Будет огородом заниматься, – мечтал генерал. – Парники поставим, козу купим». Смущали кольца на пальцах. С кольцами неудобно доить козу. Но ведь кольца можно и снять…