Жестокий романс - Цыганка. Кровавая невеста

Виктория Руссо

Цыганка. Кровавая невеста

© ООО Группа Компаний «РИПОЛ классик», 2013

Все права защищены. Никакая часть электронной версии этой книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме и какими бы то ни было средствами, включая размещение в сети Интернет и в корпоративных сетях, для частного и публичного использования без письменного разрешения владельца авторских прав.

© Электронная версия книги подготовлена компанией ЛитРес ()

Глава 1

Дуракам везет

– Ваши дела идут в гору? Книги, успех, женщины, фотосессии! – язвительно заметил молодой человек с бегающим взглядом. Он постоянно проводил рукой по жиденьким рыжим волосам, спадающим на узкие плечи, и теребил свой длинный острый нос. «Друг Пиноккио» прозвали этого начинающего писаку со штампом псевдогениальности в творческом сообществе не только за длинный нос, но и за «деревянность» слога. Уже несколько лет он изо всех сил пытался протиснуться на издательский рынок, но безуспешно. Триумф других людей раздражал его, недооцененный автор, едва справлялся с негативными чувствами, все его слова были пропитаны ядом зависти.

– Как вы этого добились? Продали душу дьяволу? – зловеще уточнил рыжий чудак, приблизив свое лицо так близко, что Святослав учуял зловоние злости изо рта коллеги.

– Как утверждали наши предки: терпение и труд все перетрут! В какой-то момент это стало моей неоспоримой истиной! – отозвался автор знаменитых бестселлеров, беззаботно пожав плечами и извинившись, радостно поспешил приветствовать одного из гостей, привлекшего его внимание. К колкостям он привык. То и дело случались встречи с творческими людьми, которые никак не могли получить желаемое – лавры! Святослава часто спрашивали: в чем секрет вашего успеха? И известный человек не знал, что ответить! Он не стремился к писательской карьере, просто делал то, что нравится. Наполнял свой организм наблюдениями, которые в избытке начинали «бродить», а чтобы это самое брожение не нанесло вред, мужчина избавлялся от них, разбрасывая буквы на бумаге. Однажды его друг-издатель выкрал тетрадь с размышлениями и спустя полгода вышел первый провокационный роман под названием «Пуля навылет». Околофилософские размышления на тему бытия с весьма резкими и откровенными высказываниями на злобу дня стали бестселлером. Повествование о человеке, мечтающем покинуть эту планету и основать новое государство стало настолько популярным, что повсюду начали открываться увеселительные заведения с подобным названием – бар, оружейный магазин, круглосуточный коммерческий травмпункт и даже химчистка. Святославу предложили скромную долю в этих проектах, с которой он имел приличный доход.

– Везунчик! – шипели злопыхатели.

– Лентяи! – отвечал он, не скрывая иронии. Возвращаясь после светских раутов в свою новую квартиру со свежим ремонтом, почетный гражданин города со скукой рассматривал стены. Ему часто в голову приходила мысль бежать в какую-нибудь неизвестную маленькую страну с дикими обычаями и познавать жизнь заново и когда он был почти готов собирать походный рюкзак, судьба приносила ему маленький приятный сюрприз: в его комфортабельной берлоге раздавался звонок и приятный женский голос настаивал на личной встрече. Как отказать милому славному существу, именуемому слабый пол?! Побег откладывался на потом, и он спешил мотыльком на брезжащий огонек. Светловолосый брутал с темными глазами и голливудской улыбкой был лакомым кусочком для дам и самые дерзкие и сексуально раскрепощенные делали все, чтобы завлечь его в свои любовные сети. Как правило, он ограничивался тремя свиданиями и прощался с пассией, вручая ей на прощание какой-нибудь дорогой подарок. Как правило, это были часы с пространной надписью «Время – маятник вечности». Что именно она означала он и сам не мог для себя объяснить. Звучала фраза напыщенно и очень значительно, делая расставание особенным. Захомутать успешного писателя пока не удалось ни одной из многочисленных хищниц. Святослав относился к ним, как к приемам пищи: съедать ровно столько, сколько нужно, оставляя легкий голод, чтобы не было тяжести в организме. Его обвиняли в свинстве и бездуховности, а он зевал, не скрывая скуки от плохо разыгранных драм, связанных с расставанием.

– Итак, Максим, поясните причину, почему вы все-таки не желаете продать мне свое имение? – произнес писатель, слегла прищурившись. С Блиновым их свел общий знакомый. Один хотел продать родовое поместье, пришедшее в негодность из-за отсутствия финансовой возможности привести его в надлежащий вид, другой искал место, где бы он мог «пустить корни». Давней мечтой Святослава было приобретение большого старинного дома за городом. Увидев эту небольшую усадьбу, на которую не раз покушались госслужащие, писатель поставил себе цель купить эту постройку.

– Вы мне не нравитесь – это трудно скрыть, – честно признался Максим, проведя слегка трясущейся ладонью по лицу, покрывшемуся испариной. Он был с похмелья и мучился от желания спасти организм от мук очередной дозой спиртного, но карманы его были пусты, а просить холеного собеседника об одолжении или займе не позволяла гордость.

– Хотите что-нибудь? – с улыбкой предложил Святослав, делая знак официанту. Я бы не отказался от виски!

– Вы меня не купите! Лучше я отдам этот дом просто так государству, чем такому хлыщу, как вы!

– И на что вы будете жить? Снова начнете рисовать бездарные портреты в парке? Максим, мы с вами встречаемся седьмой раз, я даже женщинам не уделяю столько внимания! Я предложил вам хорошую цену за этот дом – выше, чем его рыночная стоимость. Я не планирую его разрушать – наоборот, хотел бы восстановить этот чудесный архитектурный изыск. Я говорил со специалистами, они считают, что это блажь, и будет много дешевле снести руины и построить что-нибудь новое. Так и будет, если это здание приобретет другой человек…

– Мне трудно расстаться с ним… Я измучил и вас, и себя… Я не продам вам дом и точка! – грубо произнес Блинов, и, попрощавшись, покинул зал ресторана. Святослав напряженно смотрел ему в спину, на самом деле сочувствуя этому ссутулившемуся и потерянному человеку. Фамилия Блинов когда-то гремела среди художников, но прославился ее обладатель не своими творческими способностями. Писатель изучал генеалогическое древо продавца усадьбы, посетив местный архив, в который удалось получить пропуск благодаря серьезным знакомствам. Федор Блинов – дед его собеседника был человеком легендарным. Он построил мануфактуру, которая приносила колоссальный доход и сделала его весьма богатым человеком. После смерти магната налаженный бизнес перешел сыновьям, которые продолжили традиции семьи. В маленьком городе все молились на известную семью, они были благотворителями и организаторами трудового процесса, благодаря нежадным Блиновым почти весь населенный пункт был при высокооплачиваемой работе. Но в какой-то момент удача отвернулась от этого семейства и все пошло под откос, они лишились всего и умерли один за другим. В городе поговаривали, что на их фамилию легло проклятие, но какое именно – никто не знал. Спивающийся художник-неудачник Максим остался последний из этой ветви. В местном тотализаторе делали подпольные ставки на то, как скоро загнется род Блиновых.

– Партеечку в бильярд? – спросил Василий, приподняв бровь.

– Я – пас! Мне бы чаю крепкого! С лимоном и с тем вареньем, которая тетя Глаша варит! – с улыбкой произнес Святослав, садясь в огромное удобное кресло. Кабинет друга-издателя, отделанный деревом, казался очень мрачным. Он бесконечно зевал, находясь здесь, и каждый раз давал себе обещание, что не поведется на уговоры дизайнеров сделать рабочую комнату в классическом стиле с библиотекой, хранящей пылящиеся книги, с массивным столом и троном писателя. У творческого человека должен быть полет мысли и вдохновение и лучший способ это получить – идеальное рабочее место с чудесным видом на живописный уголок природы.

– Ты съел все наше варенье! Ни малины, ни земляники не осталось! – шутливо ревностным тоном произнес Василий, подняв при этом трубку ретро-телефона, дремавшего на дубовом столе.

– Катя, скажи тете Глаше, что в нашем доме пожиратель ее варенья! Приготовь чай и пусть она приходит к нам в кабинет, – распорядился хозяин дома и, откинувшись в кресле, уточнил, что стряслось – неудовлетворенный вид друга вызывал у него тревогу.

– Блинов не захотел мне продавать дом! – нехотя пожаловался Святослав. – Сказал, что лучше отдаст земли государству, чем мне.

– Он тебя ненавидит!

– И сказал мне об этом прямым текстом! – усмехнулся Святослав. – Я еще мог бы понять его неприязнь, если бы приложил усилия к его моральному и материальному падению. Совратил бы девственницу-сестру и, обрюхативши, бросил… Или соблазнил бы его законную супругу!

На последней фразе Святослав осекся и с беспокойством глянул на Василия, которого нисколько не смутила случайно оброненная реплика, он смотрел на него открыто, как ни в чем не бывало. Заметив озадаченность смущенного оговоркой приятеля, он лишь отмахнулся и спокойно произнес:

– Дела давно минувших дней, преданья старины глубокой… Я почти забыл, Свят, про этот инцидент.

– К сожалению, мне об этом трудно забыть…

Писатель слегка покраснел и опустил глаза. Его роман с Ольгой длился пару месяцев, он не был в курсе, что возлюбленная является женой его издателя, с которым они постепенно сдружались. На одном из мероприятий все открылось. Василий нашел в себе силы пережить эти неприятные известия. Это было не столько из благородства, сколько из производственной необходимости. Святослав Елизаров стал «золотой жилой» для букводобытчика. Василий лично открыл новое имя на писательском небосклоне, и отказываться от выгодного сотрудничества из-за рокового стечения обстоятельств было бы неразумно. У мужчин был долгий неприятный разговор, благодаря которому они расставили приоритеты. Теперь они поддерживали теплые приятельские отношения. Ольгу Святослав всячески избегал, а если сталкивался с ней, вел себя так, будто между ними ничего не было. После романа с чужой женой успешный автор твердо для себя решил: тщательно изучать биографии женщин, желающих вскарабкаться на его ложе. Именно после того случая у него родилась идея встречаться с пассиями не больше трех раз – практично, удобно, не приторно.

Пауза затянулась, оба мужчины вспомнили то, о чем думать было неуместно в присутствии друг друга. Вошла спасительница тетя Глаша, похожая на спелую наливную грушу, не тронутую похотливыми руками садовника. Румяная толстуха с лучистыми глазами была удивительной женщиной. В ней было столько тепла, что, казалось, своим существованием она поддержала баланс добра и зла. Во всех книгах Святослава присутствовал персонаж, прототипом которого была эта почти святая женщина. Она была незамужней сестрой матери Василия. Будучи старой девой, посвятила свою жизнь служению другим. Работала в клиниках, где лежали смертельно больные люди, а также в сумасшедшем доме, но при этом не обозлилась и сохранила чистый и искренний взгляд на мир. Мать хозяина дома заболела, была неизлечимо больна, и эта женщина была рядом у ее ложа, тепло провожая родственницу в последний путь. После она согласилась переехать в этот большой дом и заниматься хозяйством, но не как обслуга, а в удовольствие. У нее был свой огородик и отдельная кухня, которыми она могла распоряжаться так, как ей вздумается. Тетя Глаша была чуть ли не единственной женщиной в мире, которая не питала неприязни к Святославу. При виде его она расплывалась и млела, а когда он одаривал ее щедрыми комплиментами и целовал пухлые ручки, пятидесятилетняя женщина с трудом сдерживала слезы умиления. Василия раздражало ее слащавое таянье при виде этого самца, но, стиснув челюсти, он все же улыбался, наблюдая за этим маленьким представлением.

На подносе помимо варенья было масло и свежеиспеченные булки с маком.

– Я удивлен, как Василий не располнел на вашей сдобе, моя милая тетя Глаша. – Я бы поставил раскладушку на вашей кухне, чтобы не проспать вкусности! – воскликнул Святослав, намазывая на еще теплую выпечку масло и щедро поливая вареньем. Он причмокивал нарочито громко, лакомясь блюдом, созданным пухлыми руками добрейшего человека из всех, которых он когда-либо встречал на своем пути.

– И снова хочу жениться на вас! – воскликнул молодой мужчина требовательным тоном, громко отпив крепко заваренный чай.

– Ах, Святик, ну скажешь тоже! Жениться тебе пора, но не на старухе, а на красивой молодой женщине! – она потрепала его по щеке. Ее руки пахли парным молоком. На мгновение писатель представил, что она его мать их разлучили коварные обстоятельства и вот спустя годы он все же ее находит, готов плакать и целовать подол ее платья, обливаясь горючими слезами. «Это уже было сотни тысяч раз!» – остановил мужчина свою разгоряченную эмоциями фантазию. Грушевидная дама всплеснула руками, уставившись на часы. В восемь начинался ее любимый сериал, не посмотрев который она не могла уснуть, мучаясь в догадках: какое же еще перенесла потрясение семья Фернандес, расплачивающаяся за ошибки предков. Все знали ее страсть к просмотру мыльных опер и частенько подтрунивали над ней.

– Мальчики, простите меня! Надо мне бежать! – закудахтала немолодая женщина, торопясь к двери.

– Да, любовь к сомнительному телепроекту намного сильнее, чем ко мне… И я хотел жениться на этой женщине?! – шутливо воскликнул Святослав, комично закатив глаза. – Бессердечная изменщица! Яду мне скорее! Яду!

– Тьфу на тебя! Болтун! – засмеялась она и, скоропалительно попрощавшись, скрылась за дверью кабинета.

– Даже дамы почтенного возраста от тебя тают, как рафинад, – задумчиво произнес Василий, не глядя на приятеля. – В чем же твой секрет?

– Я – дурак! И мне просто везет. Без всяких причин! – слукавил Святослав.

– Все бы были такими дураками, – проворчал собеседник и переключился на работу: – Мы договаривались, что в конце следующей недели ты пришлешь сюжет следующей книги, чтобы мои креативщики начали думать над обложкой и рекламными акциями.

– Продавать то, чего еще нет… воздух!

– Они продают вкус жизни.

– Что это значит? Вкус жизни… – уточнил Святослав, не скрывая иронических ноток.

– Жизнь среднестатистического человека почти безвкусна. Сладко – горько, холодно – горячо. Читатель живет по шаблону и ограничен в своем восприятии действительности, точнее, не заморачивается на том, чтобы усложнять свои вкусовые предпочтения. Это потому что царит в душе такого человека мать-лень! А книга требует минимальных усилий и на какое-то время заставляет вкусовые рецепторы работать усиленно. Понимаешь меня?

– Тебе бы книги писать, мой друг!

– Нет, Свят, мой удел их продавать. Писатель у нас ты! Возможно, когда-нибудь я и возьмусь за перо… при определенном стечении обстоятельств. К примеру, умрет мой знакомый известный автор, а тут я со способностью все систематизировать активизируюсь и… быстро напишу мемуары. Для раскрутки – грустная история про измену! Мол, был жертвой… и все подробности интима на страницах…

Елизаров поморщился от прохлады юмора. Он понимал, что краткосрочные отношения с Ольгой ему аукнуться не раз, но болезненные подколки сносил с трудом. Василий блаженно улыбнулся и, извинившись, произнес:

– Прости, дружище, но жизнь – штука непредсказуемая. Если есть козырь в рукаве, почему бы его не использовать по назначению? Ушедшему все равно, а кому-то приятно. Хотя… может к тому времени твоя персона не будет любопытна публике. Вдруг на пьедестал взойдет новый талантливый самец, ведь свято место пусто не бывает.

Последняя фраза звучала весьма двусмысленно. Писатель задумчиво вторил:

– Ты прав, старина… Место Свята может занять кто-то другой…

Глава 2

Проклятие старого поместья

Домашний телефон трезвонил в ночи, беспокойно призывая хозяина взять трубку. Святослав забывал о его существовании, потому что был уверен, что этот вид связи давно изжил себя для частных лиц. Мужчина, кряхтя, поднялся и поплелся в большой просторный зал, где на высоком древнем комоде, подаренном кем-то из многочисленных влиятельных поклонников, дребезжал разрушитель сна.

– Я согласен, – хрипло произнес голос в трубке. – Приезжайте прямо сейчас.

– Что? Приезжать? Куда? Вы в курсе, который сейчас час?

– Святослав, это ваш единственный шанс купить мое поместье! Встретимся там через час.

Окончательно проснувшись, озадаченный писатель понял, что голос Блинова по какой-то неведомой причине дал добро на долгожданную сделку.

– Недаром говорят: отпусти свои желания во Вселенную, и они непременно сбудутся! – произнес он с пафосом, покидая свое убежище. Такси стояло у подъезда. Судя по лицу таксиста, он явно был недоволен тем, что у него появился ночной клиент. Святослава раздражали кислые физиономии сотрудников сферы обслуживания, и он не раз устраивал взбучку по этому поводу.

– Если вам не нравиться работать с людьми, идите в бухгалтеры, например, – переключитесь на цифры! – осадил он как-то недовольную официантку, которая обслуживала его столик, всем своим видом выказывая усталость и недовольство. Каждая просьба гостей повисала на ее шее тяжеленной гирей, которую она с трудом волокла в сторону кухни.

– Что я такого сделала?! – воскликнула она.

– Вы ведете себя так, словно я у вас прошу взаймы крупную сумму денег и не планирую отдавать. После того, как вы усердно отрабатывали пантомиму отвращения к моей персоне, я вам должен оставить десять процентов по счету? Не затруднит вас пояснить: за что такая благодать?

Выступление Святослава в тот памятный вечер было долгим и пафосным. За соседним столиком ему даже зааплодировали, а потом душевно порекомендовали отказаться от заказа, потому что наверняка девушка, получившая взбучку, добавит туда отраву или как минимум собственную слюну.

Поместье стояло на отшибе. Ворота были предусмотрительно распахнуты навзничь, поэтому такси беспрепятственно подъехало к самому дому. Святослав попросил не уезжать злобного водителя, но тот засомневался в честности клиента и попросил внести предоплату.

– А может, вы убежите! – возмутился шофер, вытаращив глаза. – Я сегодня вез двух студенток, попросили подождать, зашли в подъезд и тю-тю! Ждал два часа, а они не вышли! Кто мне возместит ущерб?

– Куда я тут убегу?! В лес?! Вы вообще знаете, кто я такой?

– По мне – хоть сам президент! Сначала расплатись за довоз, а потом занимайся своими делами! – упрямился седовласый щекастый чудак, подавляя зевок.

– За довоз! – тихо вторил писатель, залезая в карман. Портмоне он не обнаружил и его прошиб холодный пот. От испуга, что кожаное хранилище дензнаков, а также различных банковских карт утеряно и попадет в руки злоумышленников, сердце пропустило несколько ударов. Но тут Святослав вспомнил, что услышав радостную весть о том, что его заветная мечта вот-вот готова сбыться, он не взял свой кошелек, помчавшись на встречу с Блиновым сломя голову, ведь ненавидящий его человек вполне мог передумать. «Куй железо пока горячо!» – кинул он клич и молниеносно сбросил с себя пижаму.

– Значит так, я сделал заказ, согласно которому вы обязаны меня доставить в назначенное место и обратно. Оплата производится по итогу поездки, – произнес отчетливо Святослав, строго глядя на шофера, который под его тяжелым взглядом будто бы уменьшился в несколько раз. – У меня нет гарантии, что я найду вас тут, после того как, рассчитавшись, зайду в этот дом! Если есть претензии – давайте звонить в фирму! Буду разговаривать с вашим начальством!

Святослав резко развернулся и пошел прочь, слыша, как ворчит его перевозчик, стукнув по баранке.

– Жаловаться он будет, – кряхтел водила недовольно. – не пугайте – пуганные мы!

Войдя в дом, Святослав замер на мгновение, не решаясь войти. «Ни зги не видно!» – мысленно констатировал писатель и робко воскликнул:

– Максим? Вы здесь? Я приехал!

Ответа не последовало. Переведя дух, волнующийся мужчина, медленно направился через холл в поисках хозяина поместья, ощущая себя героем триллера, в котором главный герой всенепременно шел туда, куда идти не стоило, а потом сражался за собственную жизнь. Фантазия красочно рисовала кровавую расправу над знаменитым писателем, попавшим в засаду. Труп его, скорее всего, обнаружат спустя несколько дней. Заголовки будут кричать о смерти талантливого и совсем еще молодого мужчины, а из уст злопыхателей польются реки желчи, приправленные злорадством. Наконец он увидел светлое пятно и начал неторопливо продвигаться туда. В просторной гостиной первого этажа горел камин. Блинов стоял спиной к вошедшему Святославу и сосредоточенно о чем-то размышлял.

– Максим, добрый вечер! То есть ночь! Итак, я готов обсудить покупку дома. Мы можем завтра же заняться бумагами…

Блинов, казалось, не слышал его, не поворачиваясь, он хрипло произнес:

– Я думал, все кончено! И это проклятие сгорело вместе с портретом… Я чувствовал себя спокойно и, казалось, можно жить нормально… Но нет! Она снова появилась!

Было похоже, что художник бредит. «Может, он лунатит и продолжает спать, а звонок был ошибкой? – предположил Святослав, чуть приблизившись к мужчине, желая увидеть его лицо. – Или просто сорвало чердак! Все-таки алкоголь – зло!». Писатель мог накидать еще несколько вариантов причины странного поведения, но не успел: собеседник резко повернулся к нему и очень серьезно произнес:

– Я хочу, чтобы ты купил этот дом. И вместе с ним забрал мое проклятие!

– Проклятие в довесок? Любопытно… Включим его в наш договор? Ты возьмешь дополнительную плату?

– Ты зря смеешься! – напряженно произнес Максим. Отблеск огня в камине выплясывал на лице художника, делая его лицо дьявольским. Этот чудесный спецэффект немного смутил смельчака, и Святослав сделал пару шагов в сторону, чтобы владелец поместья не выглядел, как хозяин преисподней.

– Она вернулась. Я видел ее сегодня, – шептал Блинов, глаза его судорожно бегали. Придет время и тебе придется от нее избавляться самому.

«Не стану спорить! Очевидно, он не в себе», – думал гость темного дома, слушая околесицу, которую нес мужчина напротив. Самым верным решением вероятнее всего было бы пригласить карету скорой помощи, чтобы съехавший с катушек человек, которому мерещатся проклятия, мог провести остаток своих дней под надежным присмотром.

– Я вижу, вам не терпится сбыть это поместье, – осторожно уточнил Святослав, рассматривая загрустившего торговца недвижимостью. – Что будете делать с деньгами? Устроите банкет на весь свет? Купите себе школу искусств?

– В нескольких километрах отсюда есть специальный пансионат для художников. Там, правда, живут одни старики, и по возрасту я не совсем подхожу…

– Но за ту сумму, которую вы планируете вложить в них, они примут вас, Максим, как мессию! Я вас уверяю!

Блинов покривился и заметил, что ему не нравится елизаровский юмор.

– Что ж… нам детей вместе не крестить, как говорится! – парировал Святослав, широко улыбнувшись.

– Да, но придется пожить некоторое время вместе. Я продаю свой дом, у меня больше ничего нет! Не на улице ведь мне ночевать!

Лоск Голливуда осыпался с довольного лица писателя, он без воодушевления принял эту идею и хотел протестовать, но потом решил, что до совершения сделки лучше держать художника, которого сложно назвать нормальным, на коротком поводке.

– Я не люблю гостей в своем жилище, но неподалеку от моего дома есть чудесная гостиница. Сниму тебе номер. А сумму за прожитые дни вычту из оплаты за это поместье. Идет?

Мужчины пожали руки. Святослав направился к машине, а хозяин дома остался, чтобы затушить пламя в камине. Шофер крепко спал и не услышал, как пассажир устало приземлился на заднее сиденье. Писатель откинул голову на сиденье и на мгновение закрыл глаза.

– Слушай, давай просыпайся! Черт знает что твориться, ей богу! – раздраженный голос водителя заставил задремавшего Святослава резко проснуться. На улице рассвело, раннее летнее утро улыбалось приятной зарей и щебетанием птиц. Машина по-прежнему стояла у поместья.

– А где Блинов? – испугано уточнил писатель, озираясь по сторонам.

– Хрен знает, где ваш Блинов! Из-за вас меня теперь уволят!

– За что? Вы на заказе! Кто виноват, что клиент решил вздремнуть?

Таксист сначала было обрадовался, но потом его лицо сделалось очень серьезным.

– Вас везти обратно? На тот адрес, откуда забирал?

Святослав кивнул и, попросив дать ему несколько минут, выскочил из машины, чтобы вернуться в дом. Здание, в которое прокрался рассвет, не выглядело так зловеще, как накануне. Святослав быстрым шагом пересек прихожую и спустя несколько секунд оказался в зале с камином. Максим стоял у стены и возил по ней золой. На светлой стене красовался портрет красивой женщины. Взгляд ее черных глаз казался живым, пухлые губы чуть тронула милая улыбка. Черные волосы обрамляли плечи и спадали на полную грудь. Выглядело это очень впечатляюще, от неожиданности Святослав даже присвистнул:

– А ты не такой плохой художник, как о тебе говорят! Кто это? Твоя Джоконда? Или первая любовь? Муза?

– Это она! – мрачно произнес хозяин поместья. – Готовься ее встречать, писака! Хоть я и не хочу этого говорить, но все же желаю тебе удачи!

Автомобиль мчался по пустой дороге, все вокруг просыпалось. День обещал быть слишком длинным, если учесть, сколько всего предстояло сделать Святославу: пристроить на временное проживание художника и заняться скоропалительным оформлением документов. В руках будущий хозяин поместья крепко сжимал портфель с необходимыми бумагами. Водитель весело насвистывал какую-то знакомую мелодию. Он уже посчитал сумму, которую ему должен любитель долгих поездок и был в предвкушении момента расчета. Блинов уснул. Он весь был перепачкан пеплом и напоминал престарелого беспризорника. Конечно, в таком виде его нельзя будет вести в гостиницу, необходимо чтобы он принял ванну, а значит, его придется впустить в дом. Этот факт совсем не радовал Святослава, но ради перспективы покупки усадьбы-мечты он готов был пойти на эту маленькую жертву.

– Я был уверен, что таксист расцелует тебе ноги, когда ты вернулся с кошельком. Он читал твои пустые романы? – усмехнулся художник. Мужчины поднимались в лифте на последний этаж элитного дома.

– Нет, просто благодаря тебе за эту ночь он срубил приличное бабло.

– Приличное бабло, – покривился Блинов. – А ведь ты несешь свет в темные умы масс. Не видать тебе литературных лавров, Елизаров!

– Я на них и не претендую! – отмахнулся Святослав и стремительно вышагнул в распахнутые стеклянные дверцы лифта. – Пусть за них сражаются графоманы!

В гостиной стоял просторный диван, на котором примостились подушка и плед. Писатель выдал художнику полотенце и, показав, где ванная комната, направился спать.

– Я должен немного передохнуть, чтобы снова начать думать. Сейчас у меня вата вместо мозгов.

– Сейчас? Судя по твоим книгам, вата в твоих мозгах всегда, – рассмеялся Блинов, снимая с себя одежду.

– Каждый занимается своим делом: кто-то рисует на стенах и планирует ожидать своей физической смерти в доме престарелых художников, потому что творчески он скончался еще много лет назад, а кому-то доставляет удовольствие баловаться сюжетами и дарить людям… как же он сказал… вкус жизни!

– Вкус жизни? Так ты называешь свое бумагомарательство?

Ирония человека, который стоял посреди просторной красивой квартиры в одних трусах, рядом с кучкой грязной одежды задевала Елизарова. Он с огромным удовольствием вышвырнул бы гостя вон, но миссия, которая связала их совсем ненадолго, была столь важной, что обиду пришлось проглотить.

– Почему ты считаешь мои романы пустыми? – спросил он серьезным голосом. В это мгновение

Святослав был сосредоточен, желая услышать честный и неприятный ответ, который тут же и получил от пьяницы-художника:

– Знаешь, почему я не хотел тебе продавать дом? Потому что мы с тобой похожи! Нам обоим не хватает таланта, чтобы создать что-то стоящее. Может, тебе начать подыскивать дом престарелых для писателей-одиночек, чья беллетристическая звезда погасла?

Гость нагло стянул с себя трусы, и бросил их к остальной одежде, после чего негромко напевая победный марш, направился в сторону ванной. Святослав смотрел ему в спину, сражаясь с волной ярости, готовой вырваться наружи. Он ясно представлял себе небольшой поворотный момент, благодаря которому история развивается следующим образом: писатель вышвыривает из своей квартиры никчемного человека, живущего под девизом «писупис» (под этими словами, конечно же, не имеется в виду «миру мир» – намек анатомический, соответствующий его внешнему виду). На голого идиота, чувствующего себя почти святым, набрасывается толпа, и растаскивает его на кусочки, не оставив от него ничего, даже гениталий.

– Что-то подобное где-то было, – тихо пробубнил писатель, прогнав образы. Он поспешил в свою спальню, чтобы набраться сил, дабы выдержать общение не с таким уж глупым и сумасшедшим художником.

Глава 3

Любить за двоих

– Принеси воды сейчас же! – грубо проскрипела старая цыганка. В ее желто-коричневых оскаленных зубах дымила трубка, которую она, казалось, не вынимала даже ночью. Пожилую женщину звали Зора, она была самого почтенного возраста в таборе, а потому ее слово зачастую становилось решающим в неразрешимых спорах, из-за которых устраивался цыганский суд. Ее грудной кашель никак не утихал, и это говорило о том, что немолодая женщина больна. Но, не смотря на сильные приступы и свисты в легких, старуха отказывалась признавать, что возможна такая неприятность, как летальный исход.

– Я знаю, что проживу сто лет, – не унималась она, подмигивая тем, кто акцентировал внимание на ее недуге.

Всю жизнь она кочевала по просторам бескрайней русской земли. Зора знала и видела так много, что казалось, этой женщине должно было быть пару сотен лет. О годе ее рождения точно никто не знал. Когда ей задавали соответствующие вопросы, она мрачно закатывала глаза и после игриво пожимала костлявыми плечами, отшучиваясь, что все еще не теряет надежды найти себе мужа. О ней слагали легенды и небылицы, которые утверждали, что эта цыганка видела людей насквозь. В молодости она раскрыла несколько преступлений, помогая свершиться правосудию. Ее даже нанимали на работу и предлагали хорошие деньги за помощь государству, но кровь юной цыганки кипела, не позволяя сидеть на одном месте, и она покинула столицу отправившись кочевать. В благодарность за помощь Зора получила специальный документ, благодаря которому ее табор мог делать остановки в любых районах страны, не подвергаясь гонениям и вымогательству. Теперь же она была старой рухлядью с огромной трубкой, от былой красоты не осталось и следа, лишь глаза ее излучали уверенность и испускали магический свет, заставляя собеседников робеть.

– Гожы! Ты оглохла?! – воскликнула недовольно пожилая женщина, грозно уставившись на замечтавшуюся юную цыганку. – Гожы!

– Почему, когда я слышу свое имя, мне кажется, что лает собака? – капризно произнесла девушка, откладывая шитье в сторону.

– Твое имя дано тебе твоим отцом. Каково имя – такова судьба.

– И какая же мне судьба уготована? Погадай мне, старуха! Ну же!

– Ты прекрасно знаешь, что я этого не стану делать. Что ты хочешь знать? – при этих словах глаза цыганки сузились и превратились в две узенькие щелочки, словно кто-то углем провел по осунувшемуся темному лицу, напоминающему недобрую маску. Внимательно разглядывая обеспокоенное личико молоденькой девушки, она зацокала языком, при этом качая своей седой головой из стороны в сторону. Щеки ее вспыхнули, грудь колыхалась, выдавая волнение. Гожы пожалела, что задала этот вопрос, она побоялась, что старая ведьма, которую все опасались, прочитает ее мысли и расскажет ее отцу о том, что девушка замышляет побег из табора. В доме-землянке, пропахшем сыростью от грунтовых вод, вмиг стало душно.

– Забудь, Зора! Это просто от скуки!

Гожы поспешила на улицу, чтобы глотнуть свежего воздуха. Она выскочила из помещения так быстро, что чуть не ударилась лбом о перекрытие над низкой дверью. Чтобы выйти из этого убого жилища, необходимо было согнуться почти пополам. Оседлая жизнь этого табора принуждала молодую девушку жить среди сибирских лесов. Зимой здесь было очень холодно, а весной и осенью невероятно грязно. Неподалеку от жилища цыган находилось небольшое озерцо с чистейшей прозрачной водой. Молодая взбалмошная цыганка любила сидеть на берегу и подолгу смотреть на воду. Ее отец ругался, потому что считал свою дочь бездельницей. Гадать она не умела, к сожалению, этот священный цыганский дар не передался по наследству от ее умершей матери. Гожы не видела ни будущего, ни прошлого, потому что предпочитала жить настоящим. Иногда она спорила с отцом, доказывая, что не умение гадать делает ее цыганкой, но хмурый родственник лишь недовольно качал головой, будучи убежденным: его дочь – бракованный «продукт» и от этого ему становилась особенно тоскливо.

Чтобы не ходить к озеру, цыгане использовали снег, которого было вокруг в изобилии даже весной. Гожы шла к озеру в любую погоду, вода в нем не замерзала даже в лютые морозы, и девушке это казалось настоящим волшебством. В сибирской глуши несколько цыганских семей поселились еще осенью. До сезона дождей мужчины табора успели соорудить «дома»: вырыв в земле углубления, обработали стены глиной, а также сделали необходимую мебель из древесины, которой было в этих местах вдоволь. В лачугах соорудили печки для готовки и обогрева. Зимой эти неказистые постройки покрылись толстым слоем снега, и внутри было тепло так, что печки топили не каждый день. Гожы возненавидела тянущиеся зимние дни. Светлое время суток длилось всего несколько часов, а затем все погружалось во тьму и казалось, будто ночь не заканчивалась. Мужчины активно занимались охотой, тем самым табор был обеспечен мясом и шкурами, из которых женщины шили обувь и теплые шубы. Лучшие изделия они продавали в деревнях и на станции. Населенные пункты находились на достаточно большом расстоянии, поэтому торговые дни были раз в месяц. Несколько человек отправлялись на сбыт товаров. Продавали не только шитье, но и плетеную утварь, а также деревянные игрушки и посуду.

– Я всегда знаю, где тебя искать! – грубый мужской голос напугал Гожы, она покачнулась и чуть не свалилась в озеро.

– Тагар! – выдохнула она. – Твоя привычка подкрадываться сводит меня с ума.

Щеки девушки вспыхнули, она разозлилась на грубого молодого цыгана. Они были знакомы с самого детства. Вместе играли, разучивали песни, попрошайничали. Для нее он был почти как брат. Лицо его было некрасивое и очень грубое. Даже когда Тагар улыбался, его вид не смягчался. Он был похож на опасного и агрессивного зверя. В таборе он был самым сильным мужчиной. Родители, согласно цыганской традиции, договорились поженить их, когда Гожы и Тагар были младенцами. Считалось, что юная особа легче и быстрее привыкает к новой семье, если выйдет замуж ребенком. Полноценной замужней жизнью она не жила, но могла находиться в семье жениха уже с десяти лет. Когда Гожы подрастала, все только и говорили о том, как повезло жениху: она была и домовита, и красива, и с покладистым характером. Подрастающая девочка относилась к этим хвалам, как к шуткам, но и Тагар, подрастая, стал торопить события, желая скорее жениться на своей возлюбленной. Много раз юный цыган говорил с ней о том, что пора им создать семью, девушка лишь звонко смеялась, поясняя, что относится к нему как к родственнику. Отец часто при дочери нахваливал трудолюбивого Тагара – набивал ему цену. Гожы даже несколько раз ссорилась с родителем, твердо заявляя, что никогда не выйдет замуж. После того, как младший брат девушки совершил убийство, договор о свадьбе автоматически распался, но не для Тагара. Он помчался в Сибирь, даже наперекор родителям и объявил о своем желании стать мужем Гожы, несмотря ни на какие препятствия. Других женихов в таборе не было – она это понимала, и все же мечтала о любви! О настоящем, искреннем, головокружительном чувстве. Героем ее грез мог стать человек и другой национальности – чужеродец. Понимая, что одобрения в цыганской семье она не получит, Гожы была готова пойти на риск, потому что больше всего на свете жаждала счастья.

– Я поговорил с твоим отцом. Он согласен в ближайшее время устроить нашу свадьбу! – грубо произнес Тагар, внимательно разглядывая миловидное лицо своей возлюбленной. В ней не было внешней жгучей красоты цыганок, черты ее лица были мягкие и теплые, она выглядела трогательно, но при этом обладала сильным и стойким характером, могла запросто дать отпор. Было в этой девушке что-то неуловимо-трогательное, то, что заставляло мужчину хотеть владеть ею до конца дней своих. Услышав новость о разговоре с отцом, девушка открыла рот, но не смогла вымолвить и звука, она чувствовала себя также беспомощно, как рыба, выброшенная на берег. Вмиг из ее глаз хлынули слезы.

– Почему ты плачешь, Гожы? – удивился молодой цыган. – У тебя все равно нет других вариантов. Ты можешь никогда не выйти замуж. Радуйся, дура! Я ведь тебя беру, отмывая от позора!

– Отмывая? От позора?

– Ты же помнишь, почему ты здесь, в этой глуши? Не от хорошей жизни бежала твоя семья в эту дыру! Благодаря твоему брату, твоя фамилия навсегда будет в «черной книге» цыган. Он убил почтенного человека, старшего по возрасту. Его никогда не примут обратно… Как и твоего отца. И тебя! Никто не захочет связываться с семьей, которая покрыла себя позором на долгие века!

Голос его звучал зловеще, Тагар почти рычал. Понимая, что его слова причиняют боль юной цыганке, он все же не мог допустить, чтобы эта добыча выпорхнула из его крепких рук. Чтобы его детская мечта стала реальностью, ему пришлось оставить свою семью и поехать за отцом Гожы на край света. Самое страшное наказание для представителей кочевой народности было лишение права принадлежать к цыганскому обществу. Это наказание применяется в случае особо тяжких преступлений, таких как убийство, изнасилование или воровство при некоторых обстоятельствах. После изгнания вернуться обратно было можно, но в исключительных случаях. Пожилой цыган не мог позволить, чтобы любимого сына настигла месть родственников погибшего, поэтому он принял решение бежать в далекую Сибирь, не дожидаясь цыганского суда. В глуши снегов и лесов их никто не станет искать. За ним поехала Зора, Тагар и еще пара семей – люди, почитающие старого цыгана, и доверяющие ему, несмотря на то, что его отпрыск загубил репутацию одной из самых уважаемых цыганских династий.

Конечно, Гожы знала о причине присутствия в таборе Тагара, и понимала, что рано или поздно день сватовства должен наступить. Каждый день девушка исправно молилась, чтобы это событие произошло как можно позже. В их немногочисленном таборе была еще одна молодая особа – ее ровесница Земфира, мечтающая выскочить замуж хоть за самого черта, лишь бы не жить в родительском доме. Девушка эта была очень строптивой и грубой и могла составить прекрасную партию агрессивному Тагару. Она была прекрасной хозяйкой, хорошо пела, танцевала и могла предсказывать будущее. Над Гожы она часто посмеивалась, говоря, что ее ждет странная судьба.

– Попроси меня – я тебе погадаю, – говорила Земфира, хитро улыбаясь. – Всю правду скажу! Ты удивишься тому, что я тебе могу поведать!

– Не хочу, чтобы твой грязный язык трепал мою судьбу!

Гожы побаивалась ее, но старалась не подавать виду. Она всегда давала отпор и задирала высоко нос, будто бросая вызов. Ей казалось, что внутри Земфиры полыхает дьявольский костер. Она была завистливой и злой. И бесконечно соперничала со своей конкуренткой, высмеивая при всех ее нераскрывшийся талант гадалки.

Как-то осенью поздним вечером девушки сидели на улице у костра. Мужчины тогда только отстраивали жилье, а женщины, закончив приготовление ужина, ждали, пока работяги освободятся, дабы всем вместе сесть за трапезу. Вдруг Земфира схватила за руку Гожы и тихо произнесла:

– Отдай мне Тагара! Я вижу, что он тебе не нужен, внутри тебя пустота – ты не способна никого любить, Гожы! А я могу дать ему многое! Не только любовь и страсть, но и потомство! Зора сказала мне, что я могу родить великого цыгана, если выберу правильное семя!

От этих слов Гожы передернуло, словно что-то холодное коснулось ее кожи. Отблеск огня играл на лице Земфиры, а глаза светились неистово. «Если бы люди могли погибать от взгляда – я была бы давно мертва!» – мысленно констатировала будущая невеста Тагара, с трудом выдерживая взгляд соперницы. Именно в тот вечер она и решила убедить отца отступиться от навязчивой идеи сыграть их свадьбу.

– Я не люблю его, отец! – воскликнула она так громко, что, казалось, в их лачуге содрогнулись стены. Он устало вздохнул и пронзительно посмотрел на свою дочь, с грустью произнеся:

– Наступит день, и ты раскроешь свое сердце. Тагар будет любить за двоих и, поверь, этого хватит на всю жизнь. Так было у нас с твоей матерью. Когда она умирала, то произнесла, что не могла бы представить рядом с собой другого мужчину. Нам было трудно, но…

Отец не договорил, пожилой человек вдруг расплакался, словно ребенок, навзрыд и с таким отчаянием, что у Гожы сдавило сердце. Она обняла своего родителя, пообещав, что будет счастливой женщиной. Она решила еще раз переговорить с Тагаром и убедить его не совершать ошибку, цена за которую может быть слишком высока. Тагар не желал слышать ничего по поводу причин отказа от заключения брака.

– Моя! – рявкнул он ей в лицо и поторопился в лес запасаться дровами для табора.

– Отступись! Просто сделай так, как хочет отец, Гожы! – прошипел в ухо старческий голос. Зора смотрела испытующе, не моргая. «Это мы еще посмотрим!» – мысленно бросила вызов девушка, надеясь, что чудо случится и один из мужчин ослабит поводья. С той самой минуты старая цыганка стала тенью невесты, она следила за ней повсюду, девушка постоянно слышала ее болезненный кашель и чувствовала запах табачного дыма.

День свадьбы неминуемо приближался, и в таборе шла активная подготовка к этому важному событию. Специально для новобрачных начали строить дом. Причем, не просто ветхое пристанище, вкопанное в землю, а добротную избу, как у зажиточных крестьян в русских деревнях. Тагар и его будущий родственник – отец Гожы – вкладывали все силы, чтобы бревенчатое пристанище было готово к лету. Молодая цыганка помогала, как могла. Получив отказ от своего жениха, она, казалось, смирилась с тем, что ее жизнь вскоре кардинально изменится. Успокоилась и старуха, ослабив свое пристальное внимание. Каждый раз, глядя на свою подопечную, она кивала из стороны в сторону, цокая языком.

– Гром погремит – солнце выглянет, – прошептала невеста, засыпая. Она была уверена, что случится то, что изменит ее жизнь, и Гожы каким-то чудесным образом освободится от Тагара.

Глава 4

Мышкины слезы

В зале ресторана было шумно. Все кишело людьми, собравшимися на очередное бессмысленное мероприятие. Между группами беседующих сновали официанты, предлагая выпивку и закуски. Представители СМИ задавали каверзные вопросы о виновнике торжества, фотографы фиксировали самых именитых гостей. Официальная часть презентации новой книги Елизарова и автограф-сессия подошли к концу, остатки вечера коротались в светских беседах, и, казалось, об основной причине сбора все позабыли. Святослав не любил эти сборища. Несмотря на то, что весь вечер не смолкали бы дифирамбы в его адрес, он чувствовал бы себя по-другому. Презентации его произведений проходили весьма формально, люди которые его окружали, воспринимали елизаровское творчество достаточно поверхностно. Многие не понимали, почему его беллетристика возымела такой успех, и ставили это в заслуги его издателю. Василий любил внимание прессы и с удовольствием и подолгу болтал с журналистами. Часто он давал интервью от лица самого автора, не поставив его в известность. На страницах газет и журналов он размещал совместное фото со Святославом и непременно упоминал в статье, что они так сблизились, что давно читают мысли друг друга.

Заскучавший писатель остался совсем один, он равнодушно рассматривал лица присутствующих, вдыхая атмосферу престижа, который источали состоятельные люди и кухня одного из лучших ресторанов в городе. Лидировали два основных запаха: дорогого табака и женских духов.

– О, мистер Елизаров! – злобно произнес женский голос. Мужчина сразу понял, кому принадлежит этот нервный раздражающий звук. Анна, брошенная им еще полгода назад, не пожелала смириться с потерей и преследовала его, угрожая расправой уже некоторое время.

– Как ты сюда пробралась? Я лично подписывал все приглашения и знаю всех гостей пофамильно!

– Ты знаешь мою фамилию? Какая честь! – съязвила женщина, отпивая шампанское из блестящего бокала. Святослав поспешно прощупывал взглядом просторный зал, чтобы зацепиться за повод отойти от назойливой дамы, которая вцепилась в рукав его пиджака и испытующе смотрела на него.

– Не веди себя так! – спокойно порекомендовал мужчина. – Ты меня пугаешь своей агрессией.

– Почему ты меня бросил?

– Ты бесконечно говорила о том, как идут тебе белые платья. Я изначально поставил тебя в известность, что не настроен на серьезные отношения. И ты кивнула.

Молодая женщина сделала несколько жадных глотков шампанского, опустошив бокал, затем начала беспокойно искать официанта, разносящего выпивку. Она мотала головой так, словно от человека, разносящего спиртное, зависела ее жизнь.

– Своими преследованиями ты ничего не добьешься! Я могу подать заявление в полицию и приструнить тебя за преследования. Один из моих приятелей – лучший адвокат в городе. Ты меня слышишь? Понимаешь смысл сказанного?

Подбородок дамы задрожал. Казалась, последняя ее надежда примирения обратилась в прах. Крупные слезинки покатились по щекам. Ставшие вмиг красными глаза уставились на него, и она чуть хрипло произнесла:

– Знаешь, Елизаров, настанет момент, и в твоей жизни появится женщина. Сильная и уверенная в себе. Она сожмет твои яйца в своей руке так крепко, что ты взвоешь. Надеюсь, этот момент наступит совсем скоро. Отольются кошке мышкины слезы.

Она развернулась и пошла прочь из зала ресторана, налетев на официанта, который опрокинул поднос с пустой посудой. Тут же подскочила толстуха-администратор и вцепилась в руку нарушительницы спокойствия, настаивая на возмещении ущерба. Растерянная гостья вечера обернулась к писателю и посмотрела на него щенячьи взглядом, молящим о помощи. Он лишь равнодушно пожал плечами, что означало «выпутывайся сама» и отвернулся от нее.

– Вы – жестокий человек! Похоже, разбита не только посуда, но и ее сердце, – пропел приятный женский голос совсем рядом. «Боже! Неужели снова?!» – тихо прошептал мужчина, опасаясь, что еще какая-нибудь пассия из прошлого решила заявить на него свои права. Но та, что стояла рядом, не была ему знакома. Черноокая миниатюрная брюнетка с приятными округлостями, подчеркнутыми глубоким декольте, смотрела на короля вечера, не моргая. Ярко-красная помада на ее губах растянулась, приветствуя писателя.

– Хотите… чего-нибудь выпить?

– Очень хочу воды! По-моему тут все есть, кроме обычной жидкости.

Елизаров поспешил найти обслугу, чтобы стребовать напиток для незнакомки, имя которой он так и не спросил. Еще несколько минут назад официантов было больше, чем гостей, а теперь они стали таким же дефицитом, как обычная вода. «Как странно, – мысленно смеялся писатель, представляя, что беседует с красавицей-брюнеткой. – По-настоящему дорого становятся самые простые вещи. Я могу получить все что угодно, кроме элементарных вещей! Так ведь и в чувствах. Секса у меня в избытке, но все это фальшь, напускное… А вот обычное тепло и «люблю» без подтекстов, стало настоящей роскошью. Как вы думаете, есть еще на свете искренность или этот зверь уже на страницах Красной книги? Кстати, я думаю, что для истинных старомодных ощущений таких, как преданность, честность, открытость, любовь, нежность давно пора создать, что наподобие Красной книги». Его блистательный внутренний монолог прервал Василий, бледное и озадаченное лицо друга резко выделилось среди толпы, он приближался стремительно, словно метеор.

– Ты только не волнуйся, – произнес он сходу. – Одна женщина выпрыгнула в окно…

– Так вот куда делся весь персонал, – произнес Елизаров, равнодушно оглядываясь по сторонам. – Надеюсь, с ней все в порядке?

– Мы на двенадцатом этаже, дружище…

– Ты хочешь сказать она…

Святослав не договорил. Тут же к нему подскочила журналистка и начала сыпать вопросами о произошедшем. Писатель ее не слышал, перед его глазами был погасший взгляд его знакомой, которая толкнула человека с подносом. Оказалось, перед столь ярким уходом дала откровенное интервью.

– Завтра тебя СМИ распнут! – произнес трагически друг-издатель на ухо Елизарову. – Эта сучка трясла твоим нижним бельем в буквальном смысле этого слова.

После беседы с журналистом на прощание фанатка Елизарова продемонстрировала трусы возлюбленного, а затем метнулась к распахнутому окну. На следующий день скандальная выходка брошенной дамочки стала сенсацией. Писателю пришлось давать бесконечные оправдательные интервью по этому поводу – Василий представлять его интересы в столь щепетильной ситуации отказался.

– Это информационный повод, Свят! Ну сиганула сумасшедшая в окно, размахивая твоими трусами… Кстати, я не знал, что у тебя именное белье! – сдерживая смех, произнес приятель известного автора, ставшего публичным посмешищем. – Продажи резко возросли тем не менее! Люди любят скандалы и кровавые истории. Я издам дополнительный тираж, поэтому можешь не откладывать ремонт своего поместья.

– Черт! – выругался Елизаров, вспомнив, что у него назначена встреча в его приобретенном доме с Блиновым, художник планировал забрать оставшиеся вещи и попрощаться с родовым гнездом, покинув его навсегда.

Максим сидел на крыльце, как брошенный преданный пес, ссутулившись, он о чем-то размышлял. Когда подъехал автомобиль, он нехотя поднялся, разглядывая элегантно одетого Святослава, стремительно приближающегося к нему.

– Прости, в свете последних событий, – начал было оправдываться прибывший.

– Ну, что ты! Мне радостно, что ты вообще вспомнил обо мне. Я тут просидел всего пару часов, – с усмешкой произнес художник. – Мог бы дать мне ключи!

– Откуда мне знать, что у тебя нет в голове шальной идеи спалить этот дом?..

– Чтобы его сжечь, не обязательно входить вовнутрь.

Блинов рассмеялся от души. Елизаров был уязвим и это ощущалась. От горделивой писательской спеси осталась одна труха. Будни светского человека наполнились мучениями, он мечтал только о том, чтобы история с брошенной любовницей, покончившей с собой, перестала быть актуальной. Но дров в огонь добавлял Василий, он то и дело забрасывал наживку для СМИ и шумиха вокруг суицида никак не утихала. Ежедневно открывались и обнародовались новые нюансы, связанные с известным автором и скромной помешанной на его творчестве женщиной, в квартире которой, как оказалась, все стены обклеены портретами объекта обожания.

Блинов поднялся на второй этаж и медленно бродил по комнатам, прощаясь со своим прошлым. Из вещей, которые ему были необходимы, оставался старый мольберт его деда, набор кистей и засохшие краски. Остальной хлам он забирать не стал, так как полученной суммы с лихвой хватало на множество шопингов. В доме для изживших себя художников щедрого благодетеля уже ждали и даже выделили отдельные апартаменты, в которых был сделан ремонт и поставлена абсолютно новая мебель. Той суммы, которую получил задыхающийся от нехватки финансирования пансионат, хватило на полное переустройство здания. Опасаясь, что временно состоятельный художник может пострадать от мошенничества, Елизаров порекомендовал разумную вещь: разбить платежи на несколько частей, чтобы деньги не были потрачены разом. Для спокойствия Блинова он завел ему отдельный счет, который получатель полностью контролировал.

– Пусть средства в твою новую обитель приходят поступательно. Так ты сможешь контролировать вложения и предотвратить хищения, – деловито размышлял писатель, и художник, понимая, что крупный куш может вскружить голову даже святому, согласился на его предложение.

Елизаров связался с руководством дома престарелых и, расхвалив усилия мецената, предложил идею дать название этому приюту одиноких душ в честь почтенного человека – Федора Блинова, который повлиял на развитие этого края и оставил свой след в судьбах многих людей. Если бы в годы революции не начали искоренение религии, его наверняка канонизировали бы за те добрые дела, которые он свершил для простого и честного люда. Они с радостью поддержали блестящую идею самого Святослава Елизарова и в срочном порядке занялись переоформлением документации.

Новый хозяин задумчиво расхаживал по гостиной старой усадьбы. Он представлял себя в бархатном халате у камина в кресле качалке, в комнате огромный пес и… тоска? Что делать одному в таком просторном убежище? Продолжать писать свои романы, о которых забудут уже через пару лет? Или, наняв прислугу, изображать скучающего барина, периодически приглашая цыган для увеселения? Как бы ни восхваляли мудрецы одиночество, все же оно – не лучший спутник по жизни. Звонкий смех женщины, наполняющий движение по жизни особенным смыслом. Ее забота, ласка, нежность… Капризы, укоры, ревность… Где она – та, что и в горе, и в радости будет рядом до скончания дней? Глубоко вздохнув, он отвернулся от камина, продолжая фантазировать на тему жития в купленном поместье, он мельком взглянул на противоположную стену и замер: на ней был портрет, написанный золой рукой Блинова в тот вечер, когда художник решился на продажу недвижимости. Душа его заледенела, и по коже врассыпную бросились мурашки. На него взирала та самая незнакомка, которая попросила воды во время роковой презентации, закончившейся трагедией. Его поразило это сходство!

– Она разрушила мою жизнь, – мрачно произнес Максим, уставившись на портрет, не обращая внимания на оторопь Елизарова, челюсть которого от удивления свисала почти до пола. – Теперь твоя очередь! Я передал эстафету!

– Кто она такая? Откуда вы знакомы? – уточнил осторожно писатель, повернувшись к собеседнику.

– Ее знал мой дед!

– Знаешь, я раньше считал тебя сумасшедшим, но в последнее время, мне казалось, что мыслишь ты яснее, чем я. Ошибся, вижу, все становится по своим местам. Видимо это было временное прояснение! – отшутился Елизаров и предложил довести горемыку-художника до его нового места жительства.

– Нет, спасибо! Если идти от поместья по прямой – через поля, то к вечеру я буду на месте.

– Ты собрался идти туда пешком? – удивился Святослав.

Художник кивнул и пожелал удачи знаменитому автору.

– Моя душа спокойна. Теперь она – твоя забота, – произнес мужчина с улыбкой, кивая на портрет, и ушел. Елизаров еще долго рассматривал миловидное лицо женщины на стене. Импульсы любопытства разжигали в нем интерес. Эта загадка вдохновляла его, разжигала любопытство и затмила мысли о фанатичной идиотке, укравшей его трусы.

– Значит, ты была знакома со стариком Блиновым? Еще до революции семнадцатого года! Что ж… ты – самая прекрасная старушка, какую мне только доводилось видеть в своей жизни, – произнес мужчина со смехом, глядя на портрет.

Свое имение он покидал с главной целью: найти таинственную женщину, о существовании которой знали целых три поколения Блиновых. Мистификация вокруг необычной персоны будоражила сознание писателя.

– Василий, кажется, я придумал сюжет для следующей книги! – произнес он весело в трубку мобильного. – На фоне моей нынешней популярности мы можем обговорить увеличение моего процента с продаж!

Глава 5

Побег Гожы

– Где ты взяла отрез этой ткани? – прищурившись, уточнила Зора, разглядывая цветастый лоскут. Старая цыганка знала, что девушка никуда не выходила дальше озера, а гости из ближайших населенных пунктов в их края не наведывались.

– Мне подарила его добрая женщина из деревни.

– Ты ходила в деревню? Это же далеко! Для чего? Почему ты не предупредила? – закудахтала Зора, подавившись табаком. Она проморгала вылазку девчонки, понимая, что ни к чему хорошему это не приведет.

– Я не знала, что нужно предупреждать. Разве я не свободна?

Цыганка недовольно скривилась, понимая, что дальше продолжать этот разговор нет смысла.

– Еще я принесла крынку с молоком козьим. Я отдала ее Руже, чтобы она могла напоить заболевшую дочку. Жаль будет, если это маленькое чудо умрет! – произнесла Гожы, печально вздохнув, но тут же расплылась в улыбке. Безусловно, она сочувствовала семейству, в котором страдал от тяжелой болезни ребенок (даже всемогущей Зоре не под силу было помочь), но юной цыганке было приятно, что и она сделала что-то полезное для табора. Старая цыганка не сводила взгляда с невесты, а та в свою очередь делала вид, что не замечает недоверия. Чтобы отвлечь прорицательницу от мрачных мыслей и подозрений, Гожы по девчачьи радостно всплеснула руками, словно ей было не восемнадцать, а лет десять, вскочила на лавку и замельтешила обновкой перед носом старой провидицы. Прикинув красный тканевый обрез, она звонким голосом похвасталась, что к свадьбе у нее будет очень красивый наряд.

– Ты шьешь юбку к свадьбе с Тагаром? – удивилась старая цыганка, помня, как юная невеста первоначально реагировала на эту весть.

– А с кем же еще? Больше ко мне никто не сватался! – Гожы рассмеялась от души, при этом чуть не свалилась с лавки. Успокоившись, она вдруг стала серьезной и таинственно уточнила у своей надзирательницы:

– Ты знаешь кто такая Кармен?

Зора задумалась, перебирая в голове цыганок, знакомых ей с самого рождения. Подобное имя никто не носил, но где-то она его слышала.

– Это цыганка? – уточнила старуха. – Из какого табора?

– Она жила в книге! – смешливо произнесла Гожы, зная, что мудрая старая всезнайка терпеть не могла разговоры о бумажных изданиях, потому что была неграмотна.

– Тьфу на тебя! Хватит мне морочить голову! Скоро мужчины вернутся из леса, надо готовить им еду. Брось свой свадебный наряд, потом дошьешь, – скомандовала Зора, после чего добавила: – И больше в деревню не ходи. Твое место здесь, Гожы! Брось витать в облаках и смирись со своей судьбой!

Старая цыганка зашлась кашлем и долго не могла остановиться, Гожы задумчиво смотрела на нее, но мыслями она была в гостях у старой крестьянки, которая поведала историю о строптивой и коварной красавице цыганке по имени Кармен, любившей свободу больше жизни. Она погибла из-за того, что дала отпор нелюбимому мужу, и была похоронена в лесу.

Гожы выбралась в деревню украдкой. Она никогда не была в отдалении от цыганского поселения, и это был первый опыт путешествия. В деревне цыганку встретили насторожено, кто-то гнал прочь, обругивая и называя воровкой, что ее искренне удивило. В их таборе не принято было красть. Дети и женщины просили милостыню или гадали за небольшую плату. Также они торговали тем, что делали собственными руками, но воровство было вето. Отец Гожы планировал остаться в этих местах навсегда, поэтому дорожил своей репутацией.

– Не обращай внимания! – произнесла пожилая женщина с добрыми глазами. Она стояла у покосившихся ворот, держась за спину, на ее лице отобразилось страдание от болезненного приступа. – У нас вор объявился в деревне: то кур утащит, то самогонку из погреба – по мелочи. Пустили слух, что виноваты цыгане. Мол, не было вас – не крали, а как появились – началось нечистое.

– У нас еда есть – лес рядом, нам незачем воровать. Да и грех это, – пожав плечами, произнесла Гожы. Ее народ был верующим и почитал законы Божьи. Во время цыганских судов тот, кто защищался от нападок, мог поклясться на иконе в чистоте своих деяний и ему безоговорочно верили. Никому и в голову бы не пришло лгать над святыней.

– Так вот и я говорю: что кто-то свой повадился, да путает следы! – произнесла женщина. Она снова сморщилась, схватившись за спину, и громко застонала. Девушка знала, как справиться с ее болью и предложила помощь. Старая женщина, уставшая мучиться, доверительно пригласила ее в избу, но не смогла двинуться с места, ухватившись за ворота. Гожы поспешила предложить ей опереться на крепкую молодую руку.

Внутри бревенчатого дома было тесно. Снаружи он казался огромным, а по сути места в нем было не намного больше, чем в лачугах-землянках цыган. Основную часть занимала кирпичная печка, находящаяся справа от входа. Она была белая и казалась огромным облаком, выплывающим из бревенчатой стены. Два маленьких окошка, прикрытые расшитыми занавесками, напоминали глаза. Юная цыганка на мгновение представила, что дом живой и сейчас удивленно заморгает, глядя на непрошенную гостью. В углу светилась маленькая лампадка, освещающая православную икону, у стены стоял стол, доходя почти до середины скромного крестьянского жилища и огромная лавка. Посреди комнаты была расстелена половица, по которой, как по тропинке, Гожы бережно вела скрюченную женщину, постанывающую от боли.

– Вам надо лечь, – произнесла цыганка, сбросив на пол свою шубу.

– На пол? – удивилась старуха. Гожы кивнула и помогла ей снять старый поеденный молью тулуп. С трудом крестьянка распласталась на мягкой цыганской шубе и притаилась в ожидании неизвестности. Чтобы отогреть замерзшие руки, Гожы приложила их к печке, затем вернулась к страдающей женщине и начала делать массаж.

– Бабушка, терпеть придется, – мягко произнес девичий голос перед началом оздоравливающей экзекуции.

Старуха молчала, плотно стиснув зубы, но когда услышала хруст в пояснице, громко охнула и обмерла, боясь, что коварная черноволосая гостья переломила ее тело пополам. Крестьянка чуть пошевелилась и, почувствовав облегчение, начала осторожно приподниматься, после чего попробовала встать самостоятельно. Со стороны это напоминало первые несмелые шаги маленького карапуза, который только познает этот мир, и все ему кажется, волшебно и удивительно.

– Девочка, как ты это сделала? – удивилась крестьянка, уставившись на Гожы, она осторожно ощупывала спину, к которой без слез не могла прикоснуться почти двое суток. Видя ее удивленное лицо, цыганка рассмеялась.

– Мой отец много работает, и у него бывают боли, – созналась девушка, заправив выбившуюся темную прядь под косынку. – Когда мы жили в большом таборе, одна цыганка научила меня справляться с этой хворью.

– Ночью прогреюсь на теплой печке и буду, как новенькая поутру! А то ведь я и вскарабкаться на нее не могла. На лавке и спала. Разве это сон?

Старуха захотела отблагодарить добрую девушку, но та отказалась. Гожы хотела узнать ценную информацию: как добраться до большого города. Юная цыганка не теряла надежды бежать подальше от табора, в котором ее счастье видят рядом с ненавистным Тагаром. Все ее мечты заключались в том, чтобы оказаться на свободе и начать жизнь с начала, самостоятельно, без давления своих соплеменников. Она понимала, что побег расстроит ее отца, но другого выхода не видела. В любом случае рядом с ним останется сын – ее брат, а также Зора любит заботиться о пожилом цыгане, относясь к нему по-матерински тепло. Сторонников и заступников в таборе у Гожы не было, и она готовила план побега в одиночку.

Бабка выпучила глаза и ответила, что из этого гиблого места она никогда не выбиралась.

– Здесь родилась, так здесь и помру! – прокряхтела исцелившаяся женщина, осторожно поднимая шубу с пола. – В соседнем селе жила учительница, она раньше приезжала в нашу деревню раз в неделю и ребятишек грамоте учила. Хорошая была женщина! Умерла от чумы, там и схоронили. Вот она была из города, – вспоминала старуха прищурившись. – Ее везли на телегах, да на пароме дней пять. А потом еще по дороге железной день. Раньше у нас тут станции не было, это теперь… как его… слово… прогресс!

Крестьянка налила чаю и усадила Гожы за стол. Без гостинцев отпускать девушку она решительно отказывалась. Оценив лохмотья юной особы, крестьянка поспешила к своему деревянному сундуку. Он был темный и неприметный на фоне бревенчатой стены. Через мгновение, словно по волшебству, из него появился красный кусок ткани, похожий на полыхающее пламя. Гожы замерла, рассматривая красивый отрез. Новую одежду она не носила с рождения. Обычно ей доставались перешитые ремки или что-то из одежды, полученное после умерших одногодок в таборе. «Сшить новую юбку! – радостно пронеслось в ее голове. – Самую красивую в общине! На зависть отвратительной и злой Земфире!». Глаза ее сначала засветились мечтательным пламенем, но потом искры радости быстро потухли. Куда она наденет этот красивый наряд? В лес к медведям? Убегая, такую яркую одежду тоже не нацепишь! Она хороша будет… для свадьбы с Тагаром…

– Иль не нравится тебе, деточка? – голос крестьянки звучал расстроено, женщина не любила, когда отвергают искреннюю благодарность.

– Очень нравится! – честно созналась Гожы. – Я даже не могу вам передать, как сильно нравится!

Старуха радостно кивнула и закрыла свой ларец, спеша вручить спасительнице-цыганке дорогой подарок. Гожы еще какое-то время посидела в гостях у приветливой женщины. Та рассказала, что хранила ткань на сарафан, в котором собиралась замуж за первого красавца на деревне – Ивана. Любовь у них была сильной. Однажды он поехал на охоту и попал в медвежий капкан.

– Доктор из села приехал, ногу ему отняли… Я бы и за калеку замуж пошла – сильно уж я его любила! А он еще недельку пожил и перед сенокосом умер. А я так замуж и не пошла – душа ни к кому не лежала. Снится мне иногда мой Иван. Все замуж зовет, – трагически констатировала крестьянка и расплакалась под конец своей грустной истории.

В свою землянку Гожы вернулась задумчивая и с отрезом ткани. Ее впечатлила история об отчаянной испанке, которая самостоятельно решала, как ей жить и сама выбирала, с каким мужчиной находиться рядом.

Вместе с таяньем снегов и первыми по-настоящему теплыми весенними лучами, в жизнь Гожы ворвался день ее свадьбы. Первое, что она увидела перед собой, открыв глаза, – было лицо Зоры. Крючковатый нос почти касался ее лица, девушка отвернулась, притворившись, что потягивается, но не выказала своего недовольства, чем вызывала подозрение у старой цыганки.

– Почему ты так спокойна, Гожы?

Девушка лишь улыбнулась и потребовала, чтобы ее скорее готовили к долгожданному переходу от девичества, к замужней жизни.

– Я этого дня ждала с пеленок! Точнее вы его ждали. Шевелись, старуха, счастье может и убежать, как кошка, пригревшаяся на теплом солнышке, которую резко облили холодной водой!

Было еще холодно, поэтому возле жилищ развели высокие костры. Немногочисленный табор пел песни, на вертелах жарилось мясо оленя. Люди пили самогон, выменянный в одной из деревень на шкуру медведя. Земфира не сводила завистливого взгляда с красавицы Гожы. Она обслуживала стол мужчин, сколоченный для торжества, и все время посматривала на радостную невесту, красная юбка которой, полыхала ярче костров, а в глазах поблескивали чертовские искры. Тагар стоял рядом совсем бледный, не веря в собственное счастье. Ему сшили новую рубаху, штаны аккуратно подлатали и он выглядел вполне достойно. Оба встали на колени перед отцом Гожы и поклялись в любви и верности друг другу. Невеста чувствовала, как с ее языка слетает липкая ложь, но тут же вспомнила признание отца о том, что когда женился он сам, мать его не любила. Благословив их, пожилой цыган смахнул слезу и вытянул вперед глиняную кружку, изготовленную специально для этого праздника. Он капнул несколько капель вина на черные блестящие макушки жениха и невесты, после чего выпив остатки багровой жидкости, бросил сосуд вверх, но он не раскололся, как этого требовала традиция. Сердце Гожы замерло, все замолчали. Тагар обвел всех взглядом и с диким рыком саданул по посудине каблуком своего почти нового сапога (обувь он выиграл на большой ярмарке в селе, взобравшись по скользкому столбу вверх до желанной добычи). Обычно гости пересчитывали осколки, чтобы знать, сколько лет молодые проживут в согласии и счастье, но теперь все снова обомлели, потому что кружка превратилась в пыль. Молодой муж скомандовал продолжить веселье, переключив внимание пирующих. Оба – и муж, и жена – ждали вечера.

– Тагар, выпей еще! – настаивала молодая жена. Их сопроводили в новый дом, и теперь им предстояло провести вместе ночь. Руки молодой жены похолодели, она испугалась, что он откажется, но молодой мужчина с радостью осушил деревянную чашу с настойкой. В планах наивной Гожы было задобрить Тагара и напоить его настоем, в который она добавила снотворное зелье, позаимствованное у Зоры. Старая цыганка знала толк в травах. Благодаря кочевому образу жизни она освоила все, что росло на полях и в лесах. Она всегда собирала лекарственные растения для исцеления себя и своих собратьев. Бывало, и продавала жителям деревень и сел, которые с опаской относились к цыганке с волшебными зельями. В силу возраста уже немолодая Зора плохо спала по ночам, поэтому заваривала себе настои, после которых от ее храпа дребезжали стены землянки. Гожы и ее брат часто посмеивались, что из-за этого звука на них рухнет «небо» – так цыгане называли крышу над головой. Девушка выкрала немного жидкости и незаметно добавила в питье. Юная жена надеялась, что Тагар быстро заснет, и она сможет бежать прочь без оглядки из табора в большой город, где точно придумает, чем заработать на пропитание. А возможно встретит настоящую любовь, как та самая Кармен, о которой ей рассказывала добрая старушка из деревни. Но девушка не учла, что организм молодого цыгана намного мощнее, нежели дряблое, кочевавшее много лет по неровным просторам страны тело старушки.

– Идем, – грубо произнес Тагар, весь дрожа. Вожделение, прокатившееся волной по его организму, подгоняло мужчину к брачному ложе. Гожы испуганно уставилась на него, не понимая, что именно он требует.

– Хватит изображать дурочку! Я вижу тебя насквозь! теперь ты моя жена и будешь всегда рядом.

Гожы побледнела и заморгала так часто, что казалось, вот-вот воспарит вверх.

– Зора меня предупредила, что ты украла у нее сонное зелье и дала мне другую траву, поэтому спать я сегодня не собираюсь! – с кривой усмешкой произнес Тагар. – Раздевайся, жена, и ложись. Я попью воды и вернусь.

Конец бесплатного ознакомительного фрагмента.