Доспехи бога

Не отвожу взгляда.

— Ничего. Старый конь борозды не портит. Какие будут указания?

— Никаких. Своим отделом и займешься.

Вот это уже интересно. Где-где, а в моем отделе полная чистота, уж за это я могу поручиться. Последние десять лет все силы, не считая повседневной рутины, уходят на реализацию проекта «Айвенго», а там все прозрачно; отчеты, письменные и аудиовизуальные, поступают еженедельно, через спутник слежения.

Напомнить об этом, однако, не успеваю.

— Держи, — негромко говорит шеф, протягивая голубоватый листок с алым грифом в правом верхнем углу.

Ого! Бумага, не пластик. Значит — «Секретно, категория XL». Допуск на уровне руководства Департамента, не ниже генерального администратора. У меня, как начальника отдела, такого нет.

Маэстро ободряюще подмигивает.

— Читай, читай! И я читаю…

ОТЧЕТ

При разработке программного обеспечения (ПО) системы «Мобильный информатор» учитывались следующие основные факторы:

а) дальность связи и ограниченная массой и габаритами пропускная способность каналов связи исключают передачу всего объема информации и требуют выделения наиболее значимых сведений;

б) мобильность информатора позволяет ему получать данные из зон наибольшей социальной активности, что требует целенаправленного поиска таких зон.

Поэтому в ПО введены сведения, необходимые для социального анализа, в объеме стандартного курса обучения, и предусмотрено пополнение этих сведений на базе результатов анализа.

Для версии «Багряный рыцарь» учтена также возможность спонтанного контакта с аборигенами. С учетом указанной выше (п. «б») нацеленности информатора на зоны повышенной социальной активности это потребовало включения в ПО дополнительных средств для защиты от контакта. В связи со сложностью системы «информатор — окружающая среда» предсказать все контактные ситуации практически невозможно. Поэтому средства защиты от контакта реализованы в виде единой подпрограммы ЗЩКОНТ, обращения к которой встроены во все модули анализа ситуаций и выбора вариантов действия. В эту же подпрограмму включены и средства защиты от причинения аборигенам ущерба действием (защита от ущерба бездействием с запретом на контакт принципиально несовместима и в ПО не реализована).

Описанные действия информатора возможны лишь при ошибках в ЗЩКОНТ. Однако повторное тестирование контрольной копии ПО с учетом имеющихся сведений таких ошибок не выявило. Приходится предположить повреждение аппаратуры, что, в свою очередь, предполагает нарушение технологий сборки и/или использование некондиционных материалов в процессе изготовления действующей модели ПО «Мобильный информатор» (версия «Багряный рыцарь»), в связи с чем рекомендуется указать техническому отделу на необходимость строгого соблюдения вышеуказанных условий.

Анализ ЗЩКОНТ на уровне машинного кода позволяет считать наиболее вероятным вариантом повреждения обнуление байта 0С75А2А8ВЗ, содержащего поле режима-адресации команды перехода по нарушению защиты (кристалл 12 постоянного запоминающего устройства — ПЗУ). Такое обнуление могло вызвать, например, попадание в информатор искрового заряда (молнии) в момент исполнения указанной команды при поврежденной системе электрозащиты. Возможно, именно повреждение электрозащиты вызвало первичный аварийный сигнал. Тройное резервирование ПЗУ в данной ситуации бесполезно, т. к. комплексы работают синхронно и разрушен будет во всех комплектах один и тот же байт.

Прогон ПО с обнулением указанного байта показал, что в этом случае средства социального анализа неизбежно вызывают включение информатора в активные действия на стороне социальных низов. Ввиду совпадения результатов прогона с данными, полученными от исполнителя, причину аварии можно считать выявленной с весьма высокой степенью достоверности (99, 9999%).

Выводы

1. При доработке ПО «Мобильный информатор» средство блокировки нежелательного поведения следует дублировать с последовательным контролем. Требуемые ресурсы в памяти имеются.

2. В силу отмеченного в п.1 фактора объединение в подпрограмме ЗЩКОНТ защит от контакта и непричинения ущерба действием представляется неприемлемым.

3. Указанное объединение создает при повреждении

ЗЩКОНТ опасность атаки на исполнителя при попытке ремонта. Поэтому рекомендуется дистанционное отключение объекта аварийным кодом или (если модуль обработки аварийного кода также поврежден) разрешение процессоров электромагнитным импульсом достаточной мощности, что возможно благодаря повреждению электрозащиты.

Справку подготовил старший эксперт лаборатории системных программ технического отдела ИЭИ

Анатоль ван Массер.

Внизу, как положено, росчерк покойного профессора, оттиск личной печатки Хомяка и дата… семилетней давности.

В первый момент ничего не понимаю. Затем перечитываю текст, задерживаясь на каждой строке.

Ага, вот оно!

И даже заботливо подчеркнуто:

«…нарушение технологий сборки и/или использование некондиционных материалов в процессе изготовления…»

Кладу листок с отчетом на широкую ручку дивана и чувствую волну жара, медленно поднимающегося к сердцу.

Нарушения технологий быть не могло. Это ясно. Значит, проект «Айвенго» с самого начала лепили из первого попавшегося дерьма, тратя копейки, и поздно спрашивать, на чьих счетах осели бюджетные средства. Значит, меня водили за нос, как новорожденного теленка. Мало того. Семь лет назад спутник слежения дал сигнал о поломке объекта, но информация не пошла дальше господина генерального администратора. Хомяк не счел нужным ставить меня в известность, и все эти семь лет на баланс отдела аккуратно поступали деньги, уходя в никуда. Мне же доставались только липовые отчеты — письменные, которые, оказывается, годны только на подтирку, и аудиовизуальные, не годные вообще ни на что…

Жар схлынул, сменившись морозным ознобом.

Стоимость объекта — один миллиард восемьсот миллионов с мелочью. Новыми. Плюс семь лет работы вхолостую — по тридцать восемь с небольшим миллионов в квартал новыми же. Итого, даже округляя вниз, два миллиарда восемьсот тридцать шесть миллионов. Треть годового бюджета Конфедерации.

С учетом смягчающих обстоятельств — четвертак на латониевых копях Антарктиды.

Плюс огласка.

Я представил себе лица дочерей и понял: выход есть.

— Господин генерал-лейтенант, — глотка была шершава, как пемза, слова продирались наружу с ощутимой болью. — Прошу…

— Ма-алчать! — Голос шефа хлестнул от окна — наотмашь, пощечиной. — Застрелиться решил, юнкер? Может, еще и с признанием, курсистка гребаная? Не выйдет! — Маэстро чуть смягчил рык. — Думать надо, а не истерики закатывать. Я, кстати, уже подумал…

Последняя фраза прозвучала без всякого пафоса, скорее, пожалуй, буднично, именно это обыденное спокойствие привела меня в чувство; именно таким тоном говорил мой взводный в развалинах Кашады, за три минуты до начала прорыва.

— Выпей, юнкер, — короткий кивок в сторону стола. — Можешь из фужера, не помешает. А поговорим позже, когда народ подтянется. Кстати, вот и народ. Взгляни!

…Что и говорить, зрелище было уникально красивым.

Два аэроджипа, спаркой вынырнув из легких перистых облаков, прочертили над лесом щегольской вираж, зависли над посадочной площадкой, помедлили и синхронно приземлились обочь генеральского летуна.

Ни дать ни взять почетный караул.

Или конвой.

Слева — обтекаемый матово-зеленый «Клен», модель из последних, очень и очень не дешевая, хотя, разумеется, классом куда ниже представительского «UFO».

На фюзеляже — тройка бубен.

Смуглянка…

Справа — хищно вытянутый, акулоподобный «Дутар», сверхскоростник выпуска пятилетней давности, кошмар туриста и мечта гонщика.

Вокруг кабины обвился кольцами желтый дракон.

Ромео…

Вся группа «Тэта» в сборе, не считая погибших при исполнении и Кузнечика. Но мертвые мертвы, а моему первому заму по должности не положено присутствовать на коллегии Департамента.

— Прибыли. Пойду встречать, — сказал Маэстро, и голос его вновь сделался не по-хорошему еесел. — Ты уже в курсе, так что иди пока наверх, отдохни. Потом посидим все вместе. Помозгуем. Глядишь, и споемся. Ведь не впервой, а?

Он искоса поглядел на меня. Я кивнул.

— Не впервой. Споемся.

ЭККА ВТОРАЯ, свидетельствующая о том, что нет в мире ничего прочнее памяти детских лет

Пурпурные, с золочеными грифонами на полотнищах ворота дворца Великого пребывания широко распахнулись. На площадь выехал всадник, поднял серебряную трубу, приставил ее к пунцовым устам, и протяжные звуки понеслись по ближним улицам, скликая людей лицезреть выезд владыки. Следом за всадником показалась конная, потом пешая императорская стража, за нею — знаменосцы. На посеребренных древках проплывали полотнища с изображением алого феникса, белого единорога, черного орла, золотого сокола, а за этими и многими иными знаменами несли огромное синее полотнище с изображением золотой змеи, впившейся в собственный хвост, — штандарт Вечности, главный стяг Империи. Лошади в золоченой упряжи, крытые златоткаными попонами, тянули повозку, искусно выполненную в виде пятиярусного храма Единого — каждый ярус окрашен в один из пяти изначальных цветов: синий цвет небес, желтый цвет светила, белый цвет воды, черный цвет земли и красный цвет крови. С золотых, слегка загнутых вверх карнизов свешивались хрустальные колокольчики и подвески из жемчуга, горного нефрита, бесценного глубоководного перламутра. По углам квадратной повозки на высоких стойках блестели чешуей золотые вислоусые драконы. За повозкой двигались носильщики, плавно и бережно держа на мускулистых плечах крытые носилки; из окошек надменно выглядывали холеные лица сановников. Блистая зерцалами, замыкала шествие конная и пешая стража. Люди вставали на колени вдоль обочин улицы, били земные поклоны, благоговейно простирали руки к императорскому экипажу с наглухо затянутыми занавесями…

Вновь запела труба, но на сей раз трели ее были нежны, зовущи.

«Расходитесь, почтенные мужи, — звенело серебро, — возвращайтесь в свои лавки и мастерские, в пекарни и харчевни; пусть каждый из вас займется своим делом, и да пребудет с вами благодать Вечного! Оставайтесь на месте, прекрасные женщины Новой Столицы, — переливалось в воздухе серебро, — ибо так угодно владыке!»

Словно волна пробежала по коленопреклоненной толпе.

Горожане поднимались, отряхивали брюки и платья. Мужчины, пятясь и кланяясь, отступали к стенам домов и торопливо, бочком-бочком исчезали в проулках. Дамы охорашивались, расправляли пышные юбки и, откинув вуали, кокетливо закручивали локоны за ушки. Некоторые прелестницы, по молодости лет балованные, а потому вольнодумные, пытались улизнуть вслед за мужчинами, но не тут-то было: окрыленные надеждою отцы и супруги удерживали строптивых локтями и щипали их за бочок, раздраженно шипя: «Не ерепенься, дура, не убудет от нас за разок-то. А ежели даст Вечный счастья, ноги тебе мыть буду! — И, подумав, добавляли: — И воду пить!»

Право на Выбор есть Право на Выбор.

Тут уж не до целомудрия…

В царствование нынешнего владыки — жизнь! здоровье! сила! — не часто выпадает простонародью такой случай. Всезнающая молва уверяет: Император хоть и молод, хоть и хорош собою, однако, в отличие от батюшки, покойного Гьона Целомудрика, за глаза прозванного Жеребищем, не сластолюбив, чем весьма огорчает ухоженных дворцовых красавиц. Похоже на правду! Ведь за девять лет лишь дважды пользовался он Правом на Выбор, а по достоверным слухам, подумывал даже его и отменить.

Однако — не отменил, ибо даже низшие из верноподданных имеют право на толику монаршей милости, и семейство избранницы обретает ее с лихвой: купцам — льготы, ремесленникам — дворцовые заказы, шляпы со значком в виде лихо закрученного рога, указывающие на особый статус обладателя, и обряд посвящения Вечному первого ребенка, рожденного после Дня Выбора, в личном святилище Императора.

Какой почет! Какая слава! Какой явный знак благоволения Вечного! Какая возможность утереть нос кичливым соседям и удачливым конкурентам!

Вот и стоят милые дамы по обочинам, сидят в носилках, выглядывают из крытых лектик, и каждая норовит так повернуть свое хорошенькое (или не очень) личико, чтобы владыка увидел его в самом выгодном ракурсе, и только окошечко одного-единственного, строгого — ни украшений, ни гербов — чернолакового паланкина по-прежнему завешено неподвижной тяжелой тканью.

Радостно, звонко вскрикивают трубы. Тягучий шепоток предвкушения пробегает по замершим обочинам.

Выбор сделан!

Из прорезей глухой драпировки императорского экипажа на миг вынырнула тонкая бледная рука. Повинуясь знаку, к загадочному паланкину устремляется вернейший евнух владыки; он заглядывает за шторку, он всплескивает пухлыми ладонями в знак восхищения, а вокруг уже гудит, и шелестит, и отчетливо слышны горестные всхлипы вперемежку с возмущенным ропотом: «Нечестно! Император любит тайны больше, чем женщин, это всем известно…» — «Так вы уж постарайтесь, голубушка, узнайте, кто эта змея бесстыжая…» — «Муж меня со свету сживет. Он, бедный, уж так надеялся…» — «Никакого проку от тебя, говорит, хоть тут помоги…» — «И выдрой ругается, представляете, милочка?..»

Тем временем шестеро плечистых слуг окружили паланкин, растянули над ним огромный, затейливо расшитый плат, готовясь набросить его — по обычаю — на избранную незнакомку; а с верхнего яруса экипажа уже спустилось на прочных канатах, пропущенных через хитроумно скользящие валики, изукрашенное вьющимися стеблями кресло. Счастливица так быстро проскользнула к нему, что незадачливые соперницы не успели ничего разглядеть; минута — и кресло, подтягиваемое за нижние концы канатов четырьмя парами мощных рук, взлетело к пятому ярусу и скрылось в широком окне за распахнувшимися на миг завесами.

Пышная процессия ожила и, оставляя позади кукование городских красавиц, их уязвленную гордость и растоптанные надежды их мужей, двинулась по раз и навсегда установленному маршруту под торжествующие трели трубы:

— Радуйтесь, жители Новой Столицы! Выбор сделан!

…Чистым серебром гремело и переливалось небо. Император поковырял мизинцем в ухе.

— Звенит, — пожаловался он гостье. — Ну, раздевайся, что ли.

— Догола? — приятным баском поинтересовалась та.

Владыка хмыкнул.

— Хоть личико открой, красавица… Красавица повиновалась.

Из-под густой вуали вынырнула короткая, аккуратно подстриженная бородка, а затем и все личико — потное, раскрасневшееся, сияющее озорной улыбкой.

— Ну, здравствуй, Рыжий…

И не разверзлось небо, потрясенное неслыханным кощунством, не рухнули молнии Вечного на голову святотатца…

— Здравствуй, Дылда, — откликнулся владыка. — А тебе идет!

«Гостья», злобно запыхтев, принялся выпутываться из обширных, хитроумно скроенных кринолинов.

— А, зар-раза, всех Светлых тебе в ноздрю, и как это бабы такое носят? — рычал он. — Ненавижу!

— Кого, Ллиэль? — невинно спросил Император, привычно поправляя медно-красные пряди. — Только не говори, что баб, все равно не поверю.

Ллиэль, он же — Дылда, промолчал.

Крыть было нечем: альковные похождения эрра копьеносной Каданги давно уже стали притчей во языцех…

Молчание затянулось

— Ну? — изволил поторопить Император.

— Не нукай, не кобыла, — огрызнулся дан-Ка-данга, усугубляя предшествующие святотатства. — Ты бы сперва, как положено, накормил, напоил…

— Держи, проглот! — В лицо Одному-Из-Семи полетел персик, да не простой, а особый, из тех, что лишь в тайных садах произрастают: невероятно огромный, неописуемо душистый, мохнатый до того, что казался бородатым не менее «гостьи».

— Ан!

Дан-Каданга не оплошал.

Отпихнув ногой кучу тряпья, только что бывшую изысканным дамским убранством, он уселся, отдуваясь, на узенькую козетку с кружевной спинкой, тщательно, не спеша, разжевал благоуханную мякоть и проглотил.

Серьезно и пристально поглядел в глаза богоравному.

И вытащил из-за пазухи свиток мятого пергамента с болтающимся на порванной цепочке гербом.

— Это то, о чем ты говорил? — помолчав, спросил владыка.

— То, что обещал, — поправил гость, протягивая документ.

— Стало быть, ты опять оказался прав.

— Часто ли я ошибаюсь, Рыжий?

— Никогда, — проворчал Император, беря бумагу, но читать не стал. Он рассеянно теребил полуоторванный герб, глядя куда-то мимо Дылды, и слушал вполуха его рассуждения, знакомые до последнего слова и страшные своей неопровержимостью.

Да, эрры взяли большую силу в его империи; еще отец его, Гьон Решительный, и вообразить бы себе не мог тех законов, которые приняты в последние годы. Каждый эрр — сам себе Император в своей провинции: у него есть доходы, с которых он под любыми предлогами не платит должных налогов в казну; есть двор, не менее, если не более, услужливый и преданный, чем у Коронованного Вечностью; есть армия, которая, конечно, слабее имперской гвардии; нет, правда, маарваарских наемников — уж этот закон пока еще исполняется! — но…

Вот то-то и есть, что «но».

Любой из Семи, кто бы он ни был — всего лишь подданный Владыки.

Двое, трое, пятеро, объединившие свои деньги, своих слуг, свои войска, — это…

Дылда прав: это конец ему, Рыжему.

Коронованному, Повелевающему, и прочая, и прочая…

Ну-ка, Временно Вечный, слазь! Вышло твое время.

Император тряхнул медной шевелюрой, отгоняя мрачную картинку. Подергал герб за цепочку.

— Лодрин молод, — задумчиво сказал он. — И не женат.

— К тому же сверх меры увлекается охотой на зупыря, — кивнул эрр Каданги.

Несколько мгновений оба молчали. Рыжий и Дылда с детских лет умели понимать друг друга.

— Наш возлюбленный магистр и так не слаб, — аккуратно подбирая слова, начал владыка. — А когда его хилоумный племянник станет дан-Баэлем…

— Ты сам подписал этот закон, — напомнил Ллиэль.

Император поднял брови:

— Который?

— Закон о наследовании знатнейшим, — пояснил дан-Каданга.

— Но я…

— Знаю! У тебя не было выхода. Пусть даже так. И что теперь? Обе старшие сестры Лодрина замужем за мелочью, спасибо твоему батюшке, успел… но если юнец породнится через младшую с магистром — считай, Баэль уже под задницей у Ордена.

— Ой ли? — хмуро сказал владыка.

— Опять хочешь убедить себя, что на твой век хватит? — усмехнулся Дылда. — Не трудись. Не хватит.

Сиятельнейший друг его детства вдруг запоздало осерчал:

— Но у меня действительно не было выхода! И я не думал…

— Ты и не должен думать, — вздохнул гость. — На то я у тебя есть. Ты бы слушал меня, дурака, хоть иногда. Подписал, подписал; а что ты подписываешь? Ты ведь уже и указ о собственной казни готов подмахнуть, не глядя, нет?

Император смерил его ледяным взглядом:

— Светлых тебе в зубы! Думай, что говоришь! И кому…

Ллиэль, нимало не устрашенный, только отмахнулся.

— Хочешь остаток жизни в славословиях скоротать — гони меня в шею и зови своих… пятколизов. Они тебе расскажут, как ты мудр, как прав, усиливая сильных, обогащая богатых, жалуя все новые и новые блага своим зажравшимся эррам…

— А сам-то ты кто? — заметил владыка, быстро остывая.

Дан-Каданга снова вздохнул:

— Я урод в Семерке. Вместо того чтобы возглавить успешный мятеж, пользуясь императорским доверием, и стать королем Каданги, на что, кстати, имею полное право, я по-прежнему гоняю ядовитых ящериц от одного богоподобного идиота…

Император вздрогнул, вообразив Дылду-мятежника, — этот мятеж действительно был бы обречен на успех! Ллиэль — холодный логик и прирожденный лидер с детства. «Мне и вправду повезло, что он — друг», — подумал Рыжий, вспоминая, как Дылда, старший на целых три года, опекал его во всех детских — а затем и не очень детских — авантюрах, как выгораживал перед отцом, беря на себя все мыслимые и немыслимые вины, как отпаивал собственноручно изготовленными отварами, выгоняя яд птицы коору, в чье гнездо они лазили за радужными яйцами, — об этом так никто и не узнал…

Опека Дылды и сейчас — тайна для всех. Даже безъязыкий евнух не знает, что за дама поднялась сегодня на верхний ярус императорского шатра…

А мятеж… Дылда не ошибается. Будет мятеж. И не сносить ему, Рыжему, медноволосой головы…

Ишь как Шестеро силенки-то собирают! Землицу к землице, арбалет к арбалету; и, уж верно, у каждого в заветном сундучке приготовлена королевская корона…

За каждым словом императорским следят, за каждым чихом; красавиц своих родовитых в высочайшую спальню наперебой заталкивают; улыбнешься кому сверх положенного — сразу вой: Владыка, мол, фаворита назначил, права наши эррские попрал, гнева Вечного не боясь… Чтобы со старым другом встретиться, вон какой маскарад разводить надо: выбор, переодевание… Аудиенции — строго по расписанию, указы — из-под пера советников, эррами купленных-перекупленных — и слова в тех указах изменить не позволяют!..

И это — жизнь Владыки Империи? Тьфу!

Богоравный оторвал наконец многострадальный герб дан-Баэлей от письма и так свирепо на него глянул, что дан-Каданга расхохотался:

— Тебе на шаамаш-шур сейчас — всех бы загрыз! Начиная с магистра.

Владыка помрачнел.

— На исходе второй луны обещали собраться. Все. Кроме магистра.

— Надо же! — прицокнул языком Ллиэль. — Всего-то девять лет ты их зовешь — и вот опять пообещали… Все как всегда. Не приехали еще, не собрались даже в путь, но хоть посулили — и то хлеб! Или ты уже все нужные им законы подписал? Они ж у тебя такие послушные, только по закону хотят Рыжика скушать, чтоб все знали: не бунтуют они, а свое, кровное отвоевывают, вот и указ, покойным Императором дарованный…

— Не зли меня, Дылда! — заскрипел зубами Рыжий. — Чего ты хочешь? Гвардию двинуть? Куда? На Баэль, на Орден? Тут-то все и слетятся, и сожрут меня, ко всем Светлым, с потрохами…

— Ну-ну, высочайший, зачем же так? — спокойно ответил тот. — Владыка не должен быть бичом и карой своим подданным. Владыка должен быть им отцом родным и от напастей защитником.

— Каким отцом?! От каких напастей?!

— Родным. А насчет напастей — особый разговор…

Император сразу понизил голос:

— Ты что-то придумал? Дан-Каданга кивнул.

— Ну?

— Опять нукаешь? — прищурился эрр.

— Дылда!

— Ладно, слушай. Что тебе нужно? Во-первых, напомнить, что ты имеешь верховное право — верховное! — и на бесхозные поместья, вплоть до провинций, и, между прочим, на осиротевших девиц.

— Баэль? — шепотом спросил владыка.

— Да. Цепь надо рвать по самому слабому звену. Земли не бедные, в казне не помешают.

— А с козявкой что я буду делать? — уже совсем по-хозяйски осведомился Рыжий.

— А козявку ты, добрейший, будешь отечески опекать и замуж выдавать.

— За кого?

— За достойного, разумеется.

— Кто же достоин, кроме тебя?

— И то правда — шестнадцатый год вдовею. — Блестящие выпуклые очи Дылды подернулись поволокой. — Да и остепениться пора, не к лицу императорскому тестю за каждой юбкой бегать…

— Да уж, папенька, попрошу вас быть умереннее…

Они дурачились, словно не было никакой угрозы и все, о чем говорили до этого, было шуткой или рассчитанным спектаклем; впрочем, Дылда и впрямь подумывал о женитьбе, а Рыжему давно приглянулась его дочь, пятнадцатилетняя тростинка удивительно скромного нрава; говорено было об этом несчетное число раз — и всегда друзья веселились с самым серьезным видом, как когда-то, в детстве, деловито обсуждая разнообразные фантастические темы…

Император согнал с лица улыбку. Беззаботный дух давних дней растаял.

— Не видать мне, батюшка, жены как своих ушей до шаамаш-шура, — уныло напомнил он. — Сам знаешь: закон запрещает. Не мой закон! древний… И шаамаш-шура, похоже, не видать…

Дан-Каданга прищурился.

— Будет тебе шаамаш-шур. Это во-вторых. — Между улыбчивых, словно припухших от бесчисленных страстных поцелуев губ неожиданно хищно блеснули ослепительно-белые зубы. — Сами приползут.

Владыка знал этот тон — тон Дылды-полководца, втравливающего младшего друга в очередное сомнительное приключение. Впрочем, ни одно приключение не закончилось плохо для наследника. И таким же голосом юный эрр Каданги после своей первой битвы отдал приказ зарубить восемь сотен пленных варваров, а потом, повернувшись к недоумевающему отцу, спокойно пояснил: «Ведь это же мои пленные, папа. Ты подарил их мне, так? А мне они не нравятся».

Император молча ждал.

А мерзавец Ллиэль потянулся за персиком, неторопливо сжевал его и тщательно вытер руки о клочья своего маскарадного наряда.

— Твои верноподданные, — сказал он как выругался, — забыли о вассальном долге. Их нужно встряхнуть. За шкирку. Как твой дед в год нашествия синелицых.

Дан-Каданга рывком подался вперед.

— Нужна опасность. Серьезная опасность. Для всех. Чтобы Шестеро почуяли вонь паленых задниц. Чтобы сами молили тебя о шаамаш-шуре!

— Уже согласен. И где я возьму им опасность? — Император развел руками. — У меня в опочивальне синелицые не кочуют.

— В твоих покоях кочуют другие твари, — заметил Дылда. — Но не о них речь. Тебе известно, Рыжий, что за этот год только у меня в Каданге холопы бунтовали семь раз?

— Бедненький, — посочувствовал Император.

— А ты не смейся. Тебе небось и невдомек, что в Империи третий год неурожаи.

— Вдомек, вдомек, — буркнул Рыжий. — Все уши мне прожужжали этими неурожаями: налоги-де платить не с чего…

— Бедненький, — очень похоже передразнил повелителя эрр Каданги. — Налоги ему не платят. А то, что вилланы с голоду пухнут? Что в Златогорье лебеду жрут? Что в Тон-Далае уже и до людоедства дошло?

— И кого съели? — вяло полюбопытствовал богоравный.

— Не эрров твоих драгоценных, к сожалению.

— А это мысль! — оживился владыка.

Ллиэль грохнул кулаком по спинке козетки, та развалилась.

— Ты, Рыжий, дураком был, дураком помрешь, и скоро.

— Так по делу говори! — заорал в ответ Любимец Вечности. — Что ты мне тут про несчастное быдло заливаешь? Мне что — сбегать пару пирожных им отнести?

— Не надо. Они нам нужны голодные и злые. Какое-то время Император кусал губу.

— Бунт? — разочарованно протянул он. — Ты о бунте, что ли, Дылда? А говорил: придумал, приползут… Сколько их было, тех бунтов, и сколько еще будет…

— Это ты сказал — бунт, — жестко отозвался друг детства. — А я говорю: война. Большая война, Рыжий. Чтоб полыхнуло в Баэле и — на всю Империю.

— Затопчут, — поморщился владыка. Дан-Каданга мотнул головой:

— Серых с дрекольем — да, сплющат и забудут. А если степные объединятся, а быдло за ними пойдет?

— Объединятся? Они ж режутся друг с дружкой и вождей не признают!

— Кое-кого признают…

Император поглядел на друга внимательнее.

— Оружие, — полувопросительно произнес он.

— Были бы деньги…

— Вот именно.

— Пусть Наместник Вечного не тревожит себя земными заботами…

Дылда зря не говорит, вспомнил Рыжий. Вдруг получится?

А Ллиэль вскочил с разбитой козетки и рубанул по воздуху кулаком:

— Под каждой задницей, понимаешь, под каждой! И Каданга никуда не денется. И Орден. Всем жарко станет! И вот тогда…

Император не утерпел, тоже встал:

— Шаамаш-шур…

— Правильно, сынок! — завопил Дылда, и крик его почти прорвался сквозь перезвон позлащенных бубенцов и заливистые трели флейт.

Рыжий тряхнул шевелюрой, расправил плечи и словно засветился изнутри, как и подобает Наместнику Вечного. Не часто Императора видели таким. И эрр Каданги, умница Ллиэль, как никто другой знающий пределы допустимому, подобрался, вытянулся в струнку, точно на официальной аудиенции.

— Эрр Ллиэль, наш верный и любимый вассал! Действуй по разумению своему, и да послужат дела твои благу престола и укреплению Империи. Мы дозволяем тебе обратиться к нам с просьбами.

Дан-Каданга склонил голову.

— Пусть Посланец Вечного молит пославшего его об успешном исходе.

— Да будет так.

— И пусть Посланец Вечного соблаговолит скрепить подписью и печатью эту грамоту.

Император скользнул взглядом по первым строкам:

«За помощь в подавлении мятежа врагов Империи…»

— Соблаговолю, — проворчал он, понемногу становясь самим собой — рыжим, конопатым, вечно неуверенным во всем. — Чем подписывать-то?

— Если Посланцу Вечного будет угодно! — Ллиэль шустро выхватил из рукава «морское перо», не нуждающееся в чернильнице.

— А печать? Думать же надо…

— Пусть Посланец Вечного не гневается! — Из того же рукава явился крохотный тигелек с «жидким золотом».

— Хватит, Дылда, — бросил владыка, — не во дворце.

Перо приблизилось к пергаменту. Замерло. Отодвинулось.

Не отрывая глаз от строк, Император прикусил морскую диковину.

— Что-то не так, государь? — негромко спросил Дылда.

— М-м… — сказал Коронованный. — А ты уверен, что… мы сможем загнать бъяхху обратно в кувшин?

Ллиэль улыбнулся.

— Позволь объяснить, государь… Несколько слов были сказаны очень тихо, на ушко.

— О, вот как!

Усмехнувшись, владыка быстро начертал завитую подпись поперек документа и потянулся за висящим на груди амулетом-печаткой. Дан-Каданга проворно уронил тягучую золотую каплю в нижний угол пергамента.

Но Император снова замешкался.

Как там говорил Дылда?

Успешный мятеж… Пользуясь доверием… Король Каданги…

Всего лишь Каданги?

Ллиэль — большая умница, способный на многое.

Владыке незачем знать, кто поведет степняков на Баэль. Владыке незачем знать, откуда возьмется оружие. Владыке незачем знать, чьими деньгами оно будет оплачено.

Все это знает Дылда.

И все ниточки — в его руках.

Все-все. Даже крышка от кувшина, где живет бъяхха…

Ради чего?

Только ли ради чести стать дедом наследника?

А может быть…

Уши Императора запылали: Наместнику Вечного стало стыдно. И страшно. Он с детства ненавидел это чувство, омерзительное, обволакивающее, от которого будто все слипается внутри…