Пять недель на воздушном шаре

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ СЕДЬМАЯ

Ужасающий эной. – Галлюцинации. – Последние капли воды. – Ночь отчаяния. – Попытка самоубийства. – Самум. – Оазис. – Лев и львица.

Проснувшись на следующее утро, доктор, первым делом бросил взгляд на барометр. Ртутный столбик почти не понизился. – Ничего нового, ничего, – пробормотал он. Фергюссон вышел из корзины и стал смотреть во все стороны: от же зной, та же ясность неба, та же неумолимая неподвижность воздуха.

– Неужели нет ни малейшей надежды?! – воскликнул он. Джо не отозвался, он весь ушел в свои мысли. Кеннеди поднялся совсем больным. Его возбужденное состояние не могло не вызывать беспокойства. Он ужасно страдал от жажды и с трудом двигал распухшим языком и губами.

Оставалось еще несколько капель воды. Каждый знал об этом, каждый думал об этих каплях, и каждого тянуло к ним, но никто не решался сделать первый шаг.

Эти три товарища, эти три друга бросали один на другого дикие взгляды, – они были охвачены животной алчностью. Особенно сильно она проявлялась у Кеннеди. Его могучий организм раньше других изнемог от невыносимых лишений. Весь день он был в каком-то бредовом состоянии: ходил взад и вперед, что-то хрипло выкрикивал, кусая себе кулаки, был близок к тому, чтобы вскрыть себе вены и напиться собственной кровью.

– «Страна жажды»! – кричал он. – Нет, вернее будет назвать тебя «страной отчаяния»!

Потом он впал в состояние полного изнеможения: слышалось только свистящее дыхание, с шумом вырывавшееся из его запекшихся губ.

Под вечер первые приступы безумия охватили и Джо. Бесконечная масса песков вдруг показалась ему громадным прудом с чистой, прозрачной водой. Не раз несчастный бросался на раскаленную землю, чтобы напиться. Поднимался он со ртом, полным песка, и злобно кричал:

– Проклятие! Вода-то соленая!

После одного из таких приступов безумия Джо, видя, что Фергюссон и Кеннеди лежат без движения, поддался непреодолимому желанию выпить последние, оставленные про запас капли воды. Не в силах справиться с собой, он подполз на коленях к корзине и, пожирая безумными глазами бутылку с водой, схватил ее и впился в нее губами. В этот миг рядом с ним раздались раздирающие душу крики:

– Пить! Пить!

Кеннеди подползал к нему. Несчастный охотник был жалок, он на коленях, плача, молил Джо, который со слезами протянул ему бутылку, и Кеннеди выпил все, что было в ней, все до последней капли.

– Спасибо, – пробормотал он, но Джо не слышал: он свалился на песок рядом с шотландцем.

Как прошла эта ужасная ночь – неизвестно. Утром несчастные стали чувствовать, как под огненными потоками солнца тела их мало-помалу совсем высыхают. Когда Джо хотел подняться, ему это не удалось. Он был уже не в силах осуществить свой план.

Джо оглянулся вокруг. Доктор мрачно сидел в корзине; он скрестил на груди руки и уставился бессмысленными глазами в одну точку. У Кеннеди вид был страшный: он мотал головой из стороны в сторону, как дикий зверь в клетке. Вдруг глаза охотника остановились на карабине, приклад которого торчал из-за борта корзины.

– Ах! – вскричал он, поднимаясь с нечеловеческими усилиями, и вне себя, как безумный, бросился к карабину, схватил его и приставил дуло к своему рту.

– Сэр! Сэр! – с криком кинулся к нему Джо.

– Оставь меня! Убирайся! – хрипел шотландец. Между ними завязалась ожесточенная борьба.

– Пошел вон, или я тебя убью! – задыхаясь, повторял Кеннеди.

Джо изо всех сил вцепился в него. Они боролись с минуту; Фергюссон, казалось, даже не замечал их. Во время этой жестокой схватки карабин внезапно выстрелил. Услышав этот звук, доктор поднялся во весь рост; он был похож на призрак. Вдруг глаза его ожили, он протянул к горизонту руку и нечеловеческим голосом закричал:

– Там! Там! Вон там!

В его крике и жесте было столько энергии, что Джо и Кеннеди тотчас же перестали бороться и оба посмотрели на Фергюссона.

Необъятная равнина волновалась, словно разъяренное в бурю море. Волны песка бушевали, а с юго-востока, вращаясь с неимоверной быстротой, надвигался колоссальный песчаный столб. В эту минуту солнце скрылось за темной тучей, длиннейшая тень от которой доходила до самой «Виктории». Мельчайшие песчинки неслись с легкостью водяных брызг, и все это бушующее море песка надвигалось на них. Надежда и энергия засветились в глазах Фергюссона.

– Самум! – крикнул он,

– Самум! – повторил Джо, не понимая хорошенько, что это значит.

– Тем лучше, – закричал Кеннеди с бешеным отчаянием. – Тем лучше! Мы погибнем!

– Тем лучше, – повторил Фергюссон, – но потому, что мы будем спасены.

И он быстро начал выбрасывать из корзины песок, служивший балластом.

В конце концов его товарищи поняли, в чем дело; они стали помогать ему выбрасывать песок, а затем заняли свои места в корзине.

– Теперь, Джо, вышвырни-ка фунтов пятьдесят твоей руды, – скомандовал доктор.

Джо не колеблясь сделал это, и все же его кольнула мгновенная боль сожаления. «Виктория» стала подниматься.

– Как своевременно! – воскликнул доктор.

Самум действительно приближался с быстротой молнии. Еще немного – и «Виктория» была бы раздавлена, изорвана в клочки, уничтожена. Колоссальный смерч уже настигал ее и осыпал градом песка.

– Еще выбрасывай балласт! – крикнул доктор.

– Есть, – отозвался Джо, кидая на землю огромный кусок кварца.

«Виктория» быстро поднялась над проносящимся смерчем и, подхваченная могучим воздушным течением, полетела с неимоверной быстротой над пенящимся морем песка. Самуэль, Дик и Джо молчали. Освеженные бурным вихрем, они с надеждой смотрели вперед…

В три часа самум прекратился. Песок, оседая, образовал бесчисленные холмики. В небе снова воцарилась полнейшая тишина. «Виктория» остановилась. Путешественники увидели впереди зеленый остров, поднимавшийся из океана песков, – оазис.

– Вода! Там вода! – закричал доктор. В тот же миг он открыл верхний клапан, выпустил часть водорода, и «Виктория» тихонько спустилась в двухстах шагах от оазиса.

За четыре часа воздухоплаватели покрыли расстояние в двести сорок миль. Корзину загрузили, и Кеннеди в сопровождении Джо соскочил на землю.

– Берите особой ружья! – крикнул Фергюссон. – Да смотрите, будьте осторожнее.

Дик бросился за своим карабином, а Джо схватил одно из ружей. Быстро понеслись они к деревьям и мигом очутились под зеленой кущей, сулившей обилие драгоценной влаги. В своем возбужденном состоянии они не обратили внимания на видневшиеся там и сям свежие следы.

Вдруг в шагах двадцати от них послышалось рычание.

– Это лев, – проговорил Джо.

– Тем лучше! – воскликнул ожесточенный охотник. – Будем драться. О, силы найдутся, если нужно только драться.

– Поосторожнее, мистер Дик, поосторожнее. Помните, что от жизни одного из нас зависит жизнь всех.

Но Кеннеди пропустил эти слова мимо ушей, он уже мчался вперед, держа в руках заряженный карабин, мчался с пылающим взором, страшный в своей отваге.

Под одной из пальм стоял огромный лев с черной гривой, готовый каждую минуту броситься на свою жертву. Заметив охотника, лев сделал страшный прыжок, но, прежде чем он коснулся земли, пуля поразила его прямо в сердце. Он упал мертвый.

– Ура! ура! – закричал Джо.

Кеннеди кинулся к колодцу, сбежал по влажным ступенькам, припал к источнику и жадно стал пить свежую, холодную воду. Джо последовал его примеру, и некоторое время ничего не было слышно, кроме бульканья и прищелкиванья языком – звуков, испускаемых животными, когда они утоляют свою жажду.

– Будем благоразумны, мистер Дик, – тяжело дыша, проговорил Джо, – как бы мы не перехватили через край.

Но Дик, ничего не отвечая, окунал в воду голову и руки и все продолжал пить; он словно опьянел.

– А мистер Фергюссон… – начал Джо.

Имя это мгновенно привело в себя Кеннеди. Он сейчас же наполнил водой принесенную с собой бутылку и бросился вверх по лестнице. Но каково же было его изумление, когда он увидел, что какое-то огромное темное тело закрывает выход из колодца. Оба они, Кеннеди и идущий за ним Джо, подались назад.

– Да мы заперты! – закричал Джо.

– Просто невероятно, что бы могло это значить? Не успел Дик договорить эти слова, как ужасное рычание показало им, с каким новым страшным врагом им придется иметь дело.

– Еще лев! – закричал Джо.

– Нет, не лев, это львица. Ах, проклятая тварь! Подожди же! – крикнул охотник, снова поспешно заряжая свой карабин. Он выстрелил, и животное исчезло…

– Вперед! – скомандовал Кеннеди.

– Нет, мистер Дик, не надо пока выходить. Вы ведь эту самую львицу не убили наповал, а то бы она свалилась сюда Теперь она, видно, ждет, чтобы наброситься на первого, кто покажется, и тогда уж ему капут.

– Но как же быть? Надо же выйти. Да и Самуэль нас ждет.

– Надо нам завлечь сюда этого зверя, – ответил Джо. – Возьмите мое ружье, а мне дайте ваш карабин.

– Что ты задумал?

– Вот увидите.

Джо сбросил свою полотняную куртку, надел ее на ствол карабина и в виде приманки выставил в отверстие колодца. Разъяренная львица накинулась на куртку, а Кеннеди сейчас же выстрелил и раздробил ей плечо. Львица, рыча, покатилась по лестнице, опрокинув Джо, которому уже казалось, что в него вонзаются огромные львиные когти… но вдруг раздался новый выстрел, и в отверстии колодца появился Фергюссон с еще дымящимся в руках ружьем.

Джо быстро поднялся, перескочил через труп львицы и, взбежав по лестнице, подал доктору бутылку, полную воды. Поднести эту бутылку к губам и наполовину опорожнить ее было для Фергюссона делом одного мгновения. И три путешественника от всего сердца возблагодарили провидение, таким чудесным образом спасшее их.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВОСЬМАЯ

Прекрасный вечер. – Стряпня Джо. – О сыром мясе. – Случай с Джемсом Брюсом. – Бивуак. – Мечты Джо. – Барометр падает. – Барометр снова поднимается. – Приготовления к отлету. – Ураган.

После сытного обеда, запитого немалым количеством чая и грога, наши путешественники провели чудесный вечер под свежей зеленой листвой мимоз.

Кеннеди во всех направлениях обошел маленький оазис, осмотрев, кажется, все его кусты. Несомненно, они трое были единственными живыми существами в этом земном раю. Растянувшись на своих постелях и забыв о перенесенных муках, они провели спокойную ночь.

На следующий день, 7 мая, солнце сияло во всем своем блеске, но жгучие лучи его не могли проникать сквозь густую листву. Съестные припасы еще имелись у путешественников в достаточном количестве, и доктор решил дожидаться в оазисе благоприятного ветра.

Джо вынул из корзины «Виктории» свою походную кухню и с увлечением занялся всевозможными кулинарными приготовлениями, тратя при этом воду с беспечной расточительностью.

– Какая удивительная смена горестей и радостей! – воскликнул Кеннеди:– После таких лишений – изобилие! После нищеты – роскошь! А я-то! Как был я близок к сумасшествию!

– Да, дорогой мой Дик, – заговорил доктор, – если бы не Джо, тебя не было бы с нами и ты уже не мог бы философствовать о непостоянстве всего земного.

– Спасибо, дорогой друг! – воскликнул Дик, протянув руку Джо.

– Не за что, – ответил тот. – Когда-нибудь сочтемся. Впрочем, уж лучше бы такого случая не представлялось.

– А все-таки люди жалки, – заметил доктор. – Падать духом из-за такого пустяка!

– Вы хотите сказать, сэр, что обходиться без воды – это пустяк? – спросил Джо. – Но, видно, эта самая вода уж очень необходима для жизни.

– Несомненно, Джо: люди могут переносить голод дольше, чем жажду.

– Верю. Да, кроме того, ведь голодный человек может есть все, что ему попадется под руку, даже себе подобного, хоть, должно быть, от такой закуски его долго будет мутить.

– По-видимому, дикари на этот счет не очень разборчивы, – вставил. Кеннеди.

– Но на то они и дикари, привыкшие есть сырое мясо. Вот уж, можно сказать, мерзкий обычай!

– Да, это так отвратительно, что никто не хотел верить первым путешественникам по Африке, когда они рассказывали, что туземные племена питаются сырым мясом, и вот тогда с Джемсом Брюсом произошел странный случай.

– Расскажите, сэр. У нас есть время слушать, – сказал Джо, с наслаждением растянувшись на влажной траве.

– Охотно. Джемс Брюс был шотландец из графства Стерлинг. Он тоже искал истоки Нила и с тысяча семьсот шестьдесят восьмого по тысяча семьсот семьдесят второй год путешествовал по Абиссинии. Он проник вглубь страны до озера Тана и затем вернулся в Англию. Описание своего путешествия Брюс опубликовал только в тысяча семьсот девяностом году. К его рассказам отнеслись недоверчиво – вероятно, и наши будутвстречены с таким же недоверием. Быт племен, населяющих Абиссинию, так резко отличался от английского, что повествование Брюса было принято за пустые россказни. Между прочим, автор утверждал, что население Абиссинии ест мясо в сыром виде. Эта подробность возмутила всех. Говорили, что автор имеет полную возможность врать сколько душе угодно, – ведь никто его проверить не может. Брюс был очень храбр и очень вспыльчив. Недоверие к его словам выводило его из себя. Однажды какой-то шотландец стал шутить в его присутствии, в одной из эдинбургских гостиных, насчет «домыслов» путешественника, уверяющего, что в Абиссинии едят сырое мясо. В заключение он решительно заявил, что такой обычай – нечто невероятное и невозможное. Брюс, не говоря ни слова, вышел и через некоторое время вернулся с сырым бифштексом, посыпанным солью и перцем по-африкански. «Сударь, – сказал он шотландцу, – усомнившись в существовании обычая, который я описываю, вы нанесли мне оскорбление. Считая этот обычай невозможным, вы ошиблись. И чтобы доказать это всем, вы скушаете этот бифштекс в сыром виде или ответите мне за ваши слова». Шотландец испугался – и подчинился. Надо было видеть его гримасы! Когда он съел бифштекс, Джемс Брюс заметил: «Допустим, что я рассказал небылицу, но по крайней мере вы не станете утверждать, будто она невозможна».

– Молодец Брюс, – сказал Джо. – Если шотландец заболел несварением желудка, поделом ему. И если кто-нибудь, когда мы вернемся в Англию, усомнится в наших рассказах…

– Что же ты тогда сделаешь, Джо?

– Я заставлю его съесть кусок нашей «Виктории» без соли и без перца.

Все посмеялись изобретательнрсти Джо.

День прошел в приятных разговорах. Вместе с силами возвращалась надежда, а с нею мужество. Пережитое изглаживалось из памяти и уступало место мыслям о будущем с благодетельной быстротой.

Джо заявил, что хотел бы никогда не расставаться с этим волшебным уголком. Это было именно то царство, о котором он всегда мечтал. И чувствует он себя здесь совсем как дома. По его просьбе доктор определил местонахождение оазиса, и Джо с пресерьезным видом занес в свою дорожную записную книжку: 15° 43' восточной долготы и 8° 32' северной широты.

Что касается Кеннеди, то он жалел только об одном – что не может поохотиться в этом маленьком лесу. По его мнению, здесь положительно недоставало диких зверей.

– Но ты что-то уж очень забывчив, дорогой мой Дик, – возразил доктор. – А этот лев, а львица?

– Ну, что там! – проговорил Джо с обычным презрением истого охотника к убитому зверю. – А кстати, знаете, присутствие в здешнем оазисе этой пары львов, пожалуй, может свидетельствовать о близости плодородных мест.

– Твое предположение не очень веско, – заметил доктор – Эти звери, гонимые голодом и жаждой, часто пробегают очень большие расстояния. И в следующую ночь нам нужно быть настороже и даже разложить несколько костров.

– В такую-то жару? – воскликнул Джо. – Разумеется, если это необходимо, сэр, то, конечно, будет сделано; но мне, признаться, жалко сжигать этот чудесный лесок, давший нам столько хорошего.

– Да, надо быть как можно осторожнее, чтобы не спалить его, – сказал доктор, – пусть и другие воспользуются когда-нибудь этим приютом среди пустыни.

– Уж мы позаботимся об этом, сэр. А вы думаете, что этот оазис известен кому-нибудь?

– Конечно, это место стоянки караванов, идущих в Центральную Африку, и наверно могу сказать, что встреча с ними тебе, Джо, была бы не очень по сердцу.

– Да разве здесь также встречаются эти ужасные ньям-ньям?

– Без сомнения. Ведь это название общее для всего туземного населения, и, живя в одном и том же климате, эти родственные племена, конечно, усвоили одинаковые нравы и обычаи.

– Тьфу! – вырвалось у Джо. – Впрочем, – заявил он, – в конце концов это понятно. Если бы у дикарей были вкусы джентльменов, то в чем же была бы тогда разница между теми и другими? Уж эти ньям-ньям не заставили бы себя просить: они с наслаждением съели бы сырой бифштекс, да и самого шотландца в придачу.

После этих рассуждений Джо отправился раскладывать костры, стараясь делать их как можно меньше. К счастью, эта предосторожность оказалась излишней, и все трое поочередно прекрасно выспались.

На следующий день погода ничуть не изменилась-упорно держался штиль. Полная неподвижность «Виктории» говорила об отсутствии даже самого легкого ветерка.

Фергюссон снова начал было беспокоиться. «Если так будет и дальше, пожалуй, может не хватить съестных припасов, – думал он. – Неужели, избежав смерти от жажды, мы погибнем от голода?»

Но вскоре он воспрянул духом, заметив, что барометр стал сильно падать, – это был явный признак перемены погоды в ближайшее время. И он решил не откладывая заняться всеми необходимыми для полета приготовлениями, чтобы при благопри ятных условиях немедленно подняться на воздух. Ящик для воды, питавший горелку, и ящик для питьевой воды – оба были наполнены доверху.

Затем Фергюссон занялся уравновешиванием шара, и Джо снова пришлось пожертвовать порядочной частью своего сокровища. Однако вместе с силами к нему вернулись его корыстные помыслы, и он не сразу исполнил приказ доктора. Но тот объяснил ему, что «Виктория» не в состоянии поднять лишнего груза и, значит, надо выбирать между водой и золотом. Джо, наконец, перестал колебаться и выбросил из корзины на песок значительное количество драгоценной руды.

– Ну, пусть же это золото достанется тем, кто явится сюда после нас, – промолвил Джо. – Вот, думаю, удивятся-то, найдя богатство в таком месте!

– А что, если какой-нибудь ученый-исследователь наткнется здесь на эти камни? – сказал Кеннеди.

– Нет никакого сомнения, дорогой Дик, что он будет очень поражен и не замедлит напечатать об этом целые фолианты, – отозвался доктор. – Мы же в один прекрасный день можем услышать о чудесных залежах золотоносного кварца, найденных среди песков Африки.

– И подумайте, все это будет делом рук Джо, – заметил Кеннеди.

Мысль, что он загадает загадку какому-нибудь ученому, утешила Джо, и он даже улыбнулся.

Весь остальной день доктор тщетно ждал перемены погоды. Температура повысилась и, если бы не густая тень оазиса, была бы совершенно невыносимой. Термометр показывал 149ш. Это была наивысшая температура, отмеченная до сих пор Фергюссоном. Воздух казался огненным.

Вечером Джо опять разложил для безопасности костры, и во время вахт доктора и Кеннеди не произошло ничего нового. Но около трех часов утра, когда дежурил Джо, температура внезапно понизилась, небо заволокло тучами, стало темно.

– Вставайте! Вставайте! – крикнул Джо своим товарищам. – Поднимается ветер!

– Наконец-то! – воскликнул доктор, глядя на небо. – Буря приближается! Скорее на «Викторию»!

Действительно, нельзя было терять ни минуты. Под натиском урагана «Виктория» совсем пригнулась к земле, и ее корзина волочилась по песку. Если бы случайно из нее вывалилась часть балласта, шар могло бы совсем унести. Быстроногий Джо помчался к корзине и ухватился за нее. В это время самый шар почти лег на землю, рискуя изорвать свою оболочку.

Доктор занял свое обычное место, зажег горелку и приказал сбросить лишний балласт.

Путники в последний раз взглянули на гнувшиеся до земли под напором бури деревья, оазиса и, подхваченные на высоте двухсот футов восточным течением, скрылись в ночном мраке.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ДЕВЯТАЯ

Появление растительности. – Фантастическая идея французского писателя. – Чудесная страна. – Царство Адамауа. – Соединение исследований Спика и Бертона с исследованиями Барта. – Горы Атлантика. – Река Бенуэ. – Город Йола. – Гора Бажеле. – Гора Мендиф.

Путешественники неслись чрезвычайно быстро. Да они и жаждали покинуть Сахару, едва не ставшую для них роковой.

Около четверти десятого утра они стали замечать кое-где траву, пробивавшуюся сквозь песок. Эта трава говорила им, как некогда Христофору Колумбу, о близости земли; зеленые ростки боязливо выглядывали из-за камешков, которые скоро сменились скалами в этом океане песка. На горизонте появились волнистые очертания еще не высоких холмов. Их силуэты расплывались в тумане. Тягостное однообразие пустыни стало исчезать.

Доктор с восторгом приветствовал этот новый край и готов был, как моряк на вахте, крикнуть: «Земля! Земля!»

Через час перед глазами путешественников стала проноситься местность, еще очень дикая, но уже не такая плоская и оголенная; на сером небе даже вырисовывались очертания деревьев.

– Что же – значит, мы уже в более или менее цивилизованной стране? – спросил охотник.

– В цивилизованной! – воскликнул Джо. – Да что вы, мистер Дик. Взгляните-ка, ведь совсем еще не видно людей.

– Но при той быстроте, с которой несется наша «Виктория», мы скоро их увидим, – заметил Фергюссон.

– А скажите, мистер Самуэль, мы все еще летим над страной негров?

– Да, Джо, и будем лететь над ней, пока не доберемся до арабов.

– До арабов, сэр? Настоящих арабов с верблюдами?

– Нет, без верблюдов: эти животные здесь редки, вернее сказать, – почти неизвестны. Встретить их можно только поднявшись на несколько градусов к северу.

– Жаль!

– А почему, Джо?

– Да потому, что при противном ветре можно было бы ими пользоваться.

– Каким же образом?

– Мне, сэр, сейчас пришла в голову вот какая мысль: что, если впрячь в нашу «Викторию» этих самых верблюдов и заставить их тащить нас? Что вы на это скажете?

– Бедный мой Джо, знаешь, твоя идея не нова. Ее уже использовал один остроумный французский писатель, Мери, – правда, в романе. Герои этого романа впрягают в свой шар верблюдов, которые и тащат его. Вдруг, откуда ни возьмись, появляется лев. Он пожирает верблюдов, проглатывает канат и, попав таким образом в плен, принужден сам тащить шар. Сам видишь, насколькб все это фантастично и как мало тут общего с нашим способом передвижения.

Джо несколько сконфузился, узнав, что его блестящая идея была уже предвосхищена; он стал ломать себе голову над тем, какой же дикий зверь мог бы в свою очередь сожрать льва. Ни до чего не додумавшись, он снова принялся разглядывать проносившуюся под ними местность. Он увидел средней величины озеро. Его обступали холмы, которые еще нельзя было назвать горами. Между этими холмами извивалось много плодородных долин с непроходимой чащей разнообразнейших де ревьев; над ними господствовал элаис, листья которого в длину достигают пятнадцати футов, а ствол усеян острыми шипами; бомбакс отдавал пролетавшему мимо ветру тонкий пух своих семян, сильный аромат пандануса, этой арабской «кенды», наполнял благоуханием воздух и доходил даже до той зоны, где проходила «Виктория»; дынное дерево с дланевидными листьями, суданский орешник, баобаб, банановое дерево дополняли эту роскошную флору тропических стран.

– Что за чудесный край! – воскликнул доктор.

– А вот уже появились животные, – объявил Джо, – значит, здесь недалекой люди.

– Ах, какие великолепные слоны! – закричал Кеннеди. – Нельзя ли мне поохотиться немного?

– Ну, скажи на милость, Дик, как же при таком сильнейшем воздушном течении нам можно остановиться? Нет, дорогой мой, тебе придется испытать муки Тантала. Потом наверстаешь упущенное.

И в самом деле, было от чего разыграться воображению охотника! У Дика сердце колотилось в груди и пальцы невольно сжимали ствол карабина.

Фауна этого края не уступала его флоре. Дикие быки утопали в густой, высокой траве, откуда лх едва было видно. Слоны огромного роста, серые, черные, желтые, ураганом проносились по лесу, все ломая, уничтожая и опустошая на своем пути. По лесистым склонам холмов шумели водопады, стремили свои воды потоки. В них шумно купались гиппопотамы, а по берегам валялись, выставляя свое круглое вымя, полное молока, рыбовидные ламантины до двадцати футов длиной. Это был редкостный зверинец в грандиозной оранжерее, где бесчисленное множество разнообразных птиц, порхая среди тропической растительности, переливалось тысячами цветов.

По этому сказочному богатству природы доктор догадался, что они несутся над царством Адамауа.

– Мы идем по следам современных открытий, – сказал он. – Я продолжаю путь, прерванный другими путешественниками; счастливая судьба привела нас сюда. Друзья мои, мы сможем связать труды капитанов Бёртона и Спика с исследованиями доктора Барта; мы покинули англичан, чтобы встретиться с гамбуржцем, и скоро мы достигнем границы, до которой дошел этот отважный ученый.

– Мне кажется, – сказал Кеннеди, – что между землями, которые описаны этими двумя учеными, лежит обширное пространство, судя по пути, нами проделанному.

– Его величину нетрудно вычислить. Возьми карту и взгляни на долготу южной оконечности озера Укереве, достигнутой Спиком.

– Она находится примерно на тридцать седьмом градусе.

– А как расположен город Йода, над которым мы пролетим сегодня вечером? Это как раз та точка, до которой дошел Барт.

– Приблизительно на двенадцатом градусе.

– Значит, разница составляет двадцать пять градусов; в каждом шестьдесят миль, то есть всего тысяча пятьсот миль.

– Недурная прогулка, – вставил Джо, – для людей, которые идут пешком.

– Однако она будет сделана. Ливингстон и Моффат идут вглубь континента; озеро Ньяса, которое они открыли, лежит не очень далеко от озера Танганьика, открытого Бёртоном; к концу столетия эти огромные пространства будут, конечно, исследованы. – Доктор прибавил, взглянув на компас:– Как жаль, что ветер уносит нас к западу; я хотел бы подняться к северу.

После двенадцатичасового перелета «Виктория» была у границы Судана. Первые туземцы, которых увидели путешественники, были арабы племени шуа, кочующие здесь со своими стадами. Огромные вершины гор Атлантика возвышались на горизонте. На эти горы, предполагаемая вышина которых была около двух тысяч шестисот метров, не ступала еще нога европейца. По их западному склону устремляются в океан все реки этой части Африки. Горы Атлантика – это местные Лунные горы.

Наконец, перед глазами наших воздухоплавателей появилась настоящая большая река, и по огромным человеческим муравейникам, расположившимся вдоль ее берегов, доктор признал в ней один из крупных притоков Нигера – Бенуэ, тот самый, который туземцы называют «источником вод».

– Знаете, друзья мои, – сказал доктор, – эта река станет когда-нибудь естественным путем сообщения с внутренним Суданом. Однажды пароход «Плеяда» под командой одного из наших отважных капитанов уже поднялся по ней до города йода. Вы видите, что мы уже находимся в разведанной Стране.

Множество невольников работало в поле над посевами сорго, составляющим главную их пищу. Вытаращив глаза, они с удивлением смотрели на проносившуюся метеором «Викторию».

Вечером доктор решил сделать привал в сорока милях от города йода. Вдали поднимались две остроконечные вершины горы Мендиф. Фергюссон приказал сбросить якоря, и шар зацепился за верхушку высокого дерева. Но порывистый ветер раскачивал «Викторию» так сильно, что порой она ложилась почти горизонтально, и положение пассажиров становилось очень опасным.

Фергюссон во всю ночь не сомкнул глаз. Не раз он был близок к тому, чтобы перерубить якорные канаты и уйти от бури. Наконец, она утихла, и раскачивание «Виктории» перестало быть опасным.

На следующий день дул менее сильный ветер, но, к сожалению, он уносил «Викторию» в сторону от йола. Фергюссону очень хотелось видеть этот город, недавно перестроенный фулахами, но надо было мириться с тем, что приходилось подниматься к северу и даже несколько к северо-востоку.

Кеннеди предложил сделать остановку в этом крае, столь богатом дичью. Джо также высказался за то, что хорошо было бы запастись свежим мясом. Но дикие нравы и враждебное отношение туземцев, давших несколько выстрелов из ружей по «Виктории», принудили доктора продолжать путь. Как раз в это время они пролетали над краем, где царили резня и пожары, где султаны вели между собой бесконечные войны, ставя на карту свои государства.

Внизу проносились многочисленные густонаселенные деревни с длинными хижинами. Вокруг них простирались богатые, обширные пастбища, пестреющие лиловыми цветами. Хижины, походившие на большие ульи, прятались за частоколами, Кеннеди несколько раз заметил, что суровые склоны холмов напоминают ему шотландский горный пейзаж.

Вопреки всем усилиям доктора «Викторию» несло прямо на северо-восток, к горе Мендиф, в то время еще скрывавшейся за тучами. Гора эта отделяет бассейн реки Нигера от бассейна озера Чад.

Вскоре показалась гора Бажеле, к склонам которой прилепились, словно дети к груди матери, целых восемнадцать селений, – великолепное зрелище для глаз, которое можно было охватить в целом. В лощинах зеленели поля риса и земляного ореха.

В три часа «Виктория» была у горы Мендиф. Миновать ее оказалось невозможным, надо было пролететь через нее. Фергюссон, доведя температуру газа до ста градусов, увеличил подъемную силу шара почти на тысячу шестьсот фунтов и благодаря этому поднялся выше восьми тысяч футов. Ни разу еще во время своего полета «Виктория» не достигала такой высоты, и температура здесь до того понизилась, что доктор и его товарищи принуждены были закутаться в одеяла. Фергюссон поспешил спуститься, ибо оболочка «Виктории» была так натянута, что каждую минуту могла лопнуть.