Мятежники с "Баунти"

Жюль Верн

Мятежники с «Баунти»

Глава I

БРОШЕННЫЕ НА ПРОИЗВОЛ СУДЬБЫ[1]

Ни малейшего дуновения ветерка, ни единой складочки на глади моря, ни одной тучки на небе. Величественные созвездия южного полушария вырисовываются с неповторимой четкостью. Паруса на «Баунти» повисли вдоль мачт, судно застыло в неподвижности, и лунный свет, бледнея перед, разгорающимся восходом, озаряет водную ширь волшебным сиянием.

«Баунти», корабль водоизмещением двести пятнадцать тонн, с экипажем сорок шесть человек, вышел в море из города Спитхед 23 декабря 1787 года под командой капитана Блая. опытного, но довольно сурового моряка, сопровождавшего капитана Кука[2] в его последней экспедиции.

«Баунти» получил особое задание: перевести на Антильские острова[3] хлебное дерево, растущее в изобилии на Таитянском архипелаге. После шестимесячной стоянки в бухте Матавай Уильям Блай, погрузив тысячу саженцев и сделав краткую остановку на одном из островов Товарищества[4], взял курс на Вест-Индию.

Подозрительность и вспыльчивый характер капитана не раз приводили его к столкновениям с некоторыми офицерами. Однако спокойствие, царившее на борту утром 28 апреля 1789 года, никак не предвещало грозных событий, которые вскоре произошли.

Внезапно на корабле возникло непонятное оживление. Матросы сбивались группками, тихонько перекидывались двумя-тремя словами и бесшумно исчезали.

Что это, утренняя смена вахты? Или что-то другое?

— Главное, друзья, никакого шума, — сказал Флетчер Кристиан, старпом. — Боб, зарядите-ка пистолет, но не стреляйте без приказа. Вы, Черчиль, возьмите топор и сбейте замок с капитанской каюты. Помните, Блай нужен мне живым!

С десяток матросов, вооруженных саблями, тесаками и пистолетами, последовали за своим предводителем, спустившимся на нижнюю палубу. Перед каютой мичмана Стюарда и гардемарина[5] Петера Хейвуда Кристиан поставил двух часовых, а затем остановился против двери капитана.

— А ну, молодцы, — старпом старался не показать волнения, — двиньте-ка ее плечом!

Дверь затрещала и поддалась, матросы ввалились в каюту. Неожиданно оказавшись в темноте, они, быть может, вспомнили, какое страшное дело затеяли, и остановились в минутной нерешительности.

— Эй там? Что случилось? Кто посмел?.. — закричал капитан, вскакивая с койки.

— Молчи, Блай, молчи! — ответил Черчиль. — А вздумаешь сопротивляться, я заткну тебе глотку!

— Одеваться ни к чему, — добавил Боб, — ты и так будешь хорош, когда повиснешь на рее бизань-мачты[6].

— Руки за спину! Свяжите его, Черчиль, — приказал Кристиан, — и тащите на палубу!

— Самый грозный капитан не так уж страшен, если действовать с умом, — заключил Джон Смит, философ этой банды.

Затем, и не подумав разбудить еще спавших матросов последней вахты, кортеж[7] двинулся по лестнице и вышел на палубу.

Это был форменный мятеж. Из всех офицеров только гардемарин Юнг присоединился к восставшим.

Что до экипажа, то большинство отдалось общему порыву, а остальные, безоружные, без вожака, стали просто зрителями разворачивавшейся драмы.

Все выстроились на палубе в полном молчании и следили, как поведет себя полуодетый, с высоко поднятой головой человек, перед которым все на судне привыкли трепетать.

— Блай, — резко бросил Кристиан, — вы сняты с поста капитана корабля!

— Я не признаю за вами права… — начал арестованный.

— Это бесполезные препирательства, — прерывая его, закричал старпом. — Сейчас я — представитель экипажа «Баунти». Не успели мы покинуть Англию, как гнусными подозрениями и грубыми окриками вы начали преследовать и офицеров, и матросов. Никто никогда не получал от вас заслуженного поощрения. Вы с презрением отвергали все наши упреки! Только и слышалось — «подлецы, разбойники, подонки, ворюги». Ни одна живая душа не в силах долго выносить подобное обращение! Даже меня вы не пощадили — соотечественника, знакомого с вашей семьей, совершившего под вашей командой два далеких плавания. Обвинили вчера в краже каких-то жалких плодов! Что же говорить об остальных! За малейшую провинность — в кандалы! За всякий пустяк — двадцать пять ударов кнутом! Так вот, наступает час расплаты. Вы были слишком щедры, раздавая наказания, Блай! Несправедливость, бессмысленные обвинения, нравственные и физические пытки, которыми вот уж полтора года вы терзаете экипаж, придется теперь искупить, да, искупить дорогой ценой! Капитан, те, кого вы оскорбляли, признали вас виновным и приговорили… Правильно я сказал, друзья?

— Да! Да! К смерти! — раздались исступленные крики.

— Капитан Блай, — продолжал Кристиан, — одни матросы предлагают вздернуть вас на веревке между небом и морской пучиной, другие — засечь до смерти кошкой-девятихвосткой[8]. Какое же у них бескрылое воображение! Есть гораздо лучший выход из положения. Для вас и для тех, кто покорно выполнял ваши жестокие приказы. Голод, волны и ветер бывают пострашнее петли и плечи. Эй! Спустите на воду баркас!

Последние слова Кристиан вызвали недовольный ропот, на что он, однако, не обратил внимания.

Блай, которого не испугали угрозы, воспользовался наступившей тишиной и обратился к экипажу:

— Офицеры и матросы! Я, как верный слуга Его Величества и капитан «Баунти», протестую против того, что сейчас происходит. Недовольные тем, как я командовал кораблем, могут подать жалобу в трибунал. Подумайте, зачем идти на столь тяжкое преступление: поднять руку на капитана — значит начать мятеж, посягнуть на закон, стать разбойниками. Вам будет навсегда запрещен въезд на родину. Рано или поздно предателей и бунтовщиков ожидает позорная смерть. Вспомните о чести, долге и присяге!

— Мы прекрасно знаем, на что обрекаем себя, — ответил Черчиль.

— Хватит! Хватит! — в нетерпении закричали матросы.

— Ну что ж, если вам непременно нужна жертва, — сказал Блай, — пусть ею буду я, но я один! Те, кто только выполнял мои приказы, невиновны!

Но тут поток проклятий вновь прервал капитана. Разубедить в чем-либо ожесточившихся людей было невозможно.

И вот начались приготовления к задуманному. Однако тотчас между старпомом и несколькими мятежниками, хотевшими Блая и его спутников отправить в море без оружия и крошки хлеба, разгорелся бурный спор.

Черчиль и некоторые другие считали, что моряки, не принимавшие участия в заговоре, ненадежны и тоже должны покинуть корабль. Да и наказание для капитана придумано слишком мягкое. У Черчиля до сих пор болит спина от побоев кнутом за дезертирство на Гаити. Самый лучший и быстрый способ залечить его раны — сразу выдать ему Блая. Уж он с ним разберется!

— Хайвард! Халлет! — закричал Кристиан, повернувшись к двум офицерам, не обращая внимания на вопли Черчиля, — спускайтесь в баркас!

— Что я сделал худого, Кристиан, откуда такая жестокость? — взмолился Хайвард. — Ведь вы посылаете меня на верную смерть!

— Всякие препирательства бесполезны! Повинуйтесь, а не то… Фрейер, и вы тоже — на баркас!

Но офицеры, вместо того чтобы двигаться к баркасу, подошли к Блаю, и Фрейер, наиболее решительный из всех, наклонился к нему и сказал:

— Капитан, хотите попробовать снова овладеть кораблем? Правда, мы безоружны, но если напасть внезапно, они вряд ли устоят. Может, некоторые из нас будут убиты — ну что ж? Попытаться все равно стоит. Как полагаете?

Офицеры уже готовились броситься на бунтовщиков, занятых спуском баркаса со шлюп-блоков, но от Черчиля не ускользнули их быстрые переговоры. Он приказал нескольким вооруженным матросам окружить арестованных и заставить спуститься в баркас.

— Милворд, Муспрат, Брикет и вы тоже, — бросил детина нескольким морякам, не участвовавшим в мятеже, — бегом в кубрик[9] и захватите все, что имеете ценного. Будете сопровождать Блая. Ты, Моррисон, постереги этих молодчиков! А ты, Парсел, можешь забрать с собой ящик с плотницким инструментом, я разрешаю.

Две мачты с парусами, немного гвоздей, одна пила, полрулона холста для парусов, четыре небольших бака воды вместимостью сто двадцать пять литров, сто пятьдесят фунтов сухарей, тридцать два фунта соленой свинины, шесть бутылок вина, шесть бутылок рому — винный запас капитана, — вот все, что изгнанникам разрешили взять с собой, если не считать трех заржавленных сабель.

— А где же Хейвуд и Стюард? — спросил капитан, спустившись в баркас. — Тоже предали меня?

Хейвуд и Стюард его не предали, но Кристиан решил оставить их на корабле.

Пережив минутный приступ отчаяния и вполне извинительной слабости, Блай сказал:

— Кристиан, клянусь честью забыть все, что здесь произошло, если вы образумитесь! Умоляю, подумайте о моей жене и детях! Если я умру, что с ними станет!

— Если бы у вас была честь, — отрубил Кристиан. — события не зашли бы так далеко. Если бы вы сами хоть немного думали о своей семье, а также о наших семьях, вы не были бы таким жестоким и несправедливым.

Перед отплытием боцман тоже попытался смягчить Кристиана. По ничего не добился.

— Слишком долго я страдал, — с горечью ответил старпом. — Вы не знаете, какие муки пришлось мне претерпеть! Ведь в этом плавании со мной, вторым человеком на корабле, Блай обращался как с последним псом! Однако не хочу быть слишком жестким и лишать морского офицера всякой надежды на спасение! Смит, спуститесь в каюту капитана и принесите ему одежду, документы, судовой журнал и портфель с навигационными картами и секстантом[10]. Дадим этому человеку шанс спасти себя и товарищей.

Приказы Кристиана были выполнены, хотя и без всякого энтузиазма.

— A теперь, Моррисон, отдай швартовы, — крикнул второй человек на корабле, ставший первым, — и да поможет нам Бог!

Пока мятежники провожали насмешками капитана Блая и его несчастных спутников, Кристиан стоял на палубе и не мог оторвать глаз от удалявшегося баркаса. Храбрый офицер, за честность и прямоту заслуживший похвалы от всех капитанов, под чьей командой он плавал, стал лишь вожаком банды головорезов и теперь никогда не сможет вернуться домой повидать старую мать и невесту, взглянуть на далекие берега острова Мэн[11] — своей родины. Он чувствовал, что сам потерял к себе уважение и опозорился в чужих глазах. За виной уже следовало возмездие!

Глава II

ИЗГНАННИКИ

Небольшой баркас с девятнадцатью пассажирами и маленьким запасом провизии был так перегружен, что борта лишь на пятнадцать дюймов[12] выступали над уровнем моря. Длиной 21 и шириной 6 футов[13], прекрасно оснащенный для подсобной работы при «Баунти», он, однако, совершенно не годился для такой большой команды и предстоящего длительного путешествия.

Тем не менее матросы, твердо верившие в энергию и искушенность в морском деле капитана и офицеров, гребли изо всех сил. Баркас быстро рассекал волны.

Блай без колебаний выработал план действий. Прежде всего надо вернуться на недавно покинутый остров Тофуа[14], самый близкий к группе островов Товарищества, обновить там запас воды и собрать побольше плодов хлебного дерева. Затем направиться к острову Тонгатапу[15], чтобы запастись достаточным количеством провизии для далекого плавания к голландским владениям — острову Тимор[16] (из страха перед туземцами капитан решил не причаливать к многочисленным мелким островам).

Первый день прошел без всяких происшествий, вечером вдали показался берег Тофуа. К сожалению, остров был скалистый, с крутыми берегами. Чтобы пристать к нему с меньшей опасностью, пришлось дожидаться утра. Блай строго-настрого запретил прикасаться к запасам пищи на судне. Прокормить команду должен был этот клочок суши. На берегу моряки не нашли даже следов человека. Однако вскоре появилось несколько туземцев, которые, встретив любезный прием, привели за собой соплеменников, принесших немного воды и несколько кокосовых орехов.

Блай был в большом затруднении, как объяснить свое возвращение местным жителям, которые уже вели торговлю с «Баунти» во время последней стоянки. Любой ценой надо скрыть правду, чтобы не поколебать уважения, каким до сих пор окружали белых на этих островах. Сказать, что шлюпка послана за провизией с корабля, оставшегося на рейде? Невозможно! Его не видно даже с гор на берегу! Придумать, будто «Баунти» затонул и люди в баркасе — единственные, кто уцелел после кораблекрушения? Пожалуй, это правдоподобнее. Быть может, растроганные дикари помогут тогда с продовольствием? Блай велел всей команде придерживаться этой басни.

Выслушав рассказ капитана, туземцы не выказали по поводу случившегося ни признаков радости, ни тени недовольства. Невозможно было понять, что они думают.

Второго мая число темнокожих, собравшихся на берегу из других частей острова, увеличилось до угрожающих размеров, и Блай вскоре убедился, что они настроены враждебно. Некоторые даже попытались вытащить баркас на берег и отступили только после того, как капитан выхватил тесак. Тем временем несколько матросов, посланных Блаем, принесли три галлона воды.

Пришло время покинуть негостеприимный остров. К заходу солнца все было готово, но команде оказалось не так-то просто добраться до судна. Весь берег оказался заполнен толпой туземцев; каждый держал в руках по два увесистых камня и бил ими друг о друга. Следовало причалить баркас лишь в ту минуту, когда экипаж будет готов разом вскочить в него. Когда все успели благополучно погрузиться, одному из матросов по имени Банкрофт пришла в голову шальная мысль вернуться на берег за какой-то забытой вещью. В одну секунду он был окружен туземцами и забит камнями. Его товарищи, не имевшие никакого огнестрельного оружия, ничего не могли поделать.

— Скорей, ребята! — закричал Блай. — Живо на весла и ходу!

Тогда туземцы вошли в воду, и град камней посыпался уже на баркас. Несколько человек были ранены, но тут Хайвард схватил один из упавших в лодку «снарядов», прицелился и ловким броском угодил одному их нападавших прямо в лоб. Туземец со страшным криком упал навзничь, под громкое «ура» англичан — погибший товарищ был отомщен.

Однако от берега оторвались и бросились в погоню за шлюпкой несколько пирог. Преследование могло закончиться лишь схваткой, не сулившей белым благоприятного исхода, но тут мичману пришла в голову блестящая идея. Не подозревая, что он подражает поведению Гиппомена[17] во время поединка с Аталантой, сообразительный моряк снял и бросил в воду фуфайку. Туземцы задержались, чтобы ее выловить, и эта хитрость дала возможность беглецам скрыться за длинным мысом на берегу острова.

Тем временем стемнело и разочарованные дикари отстали.

Первая попытка причалить к острову была слишком опасна, чтобы ее повторять.

— Теперь необходимо принять важное решение, — сказал капитан Блай. — История, случившаяся на Тофуа, я уверен, повторится и на Тонгатапу, и всюду, куда бы мы ни зашли. Нас мало, мы без оружия и не можем ни торговать, ни добывать себе пищу силой. Придется пользоваться только собственными запасами. А вы знаете, друзья, как они ничтожны. Но не лучше ли все же удовлетвориться ими, чем каждый раз, приставая к берегу, рисковать жизнью? Я не хочу скрывать весь ужас нашего положения. Чтобы добраться до Тимора, нужно пройти около тысячи двухсот миль, получая в день четверть сухаря и четверть пинты[18] воды! При условии железной дисциплины спастись можно только этой ценой. Отвечайте с полной откровенностью! Согласны ли вы пойти на такое испытание? Клянетесь ли безропотно подчиняться всем моим требованиям?

— Да! Да! Клянемся! — закричали все в один голос.

— Друзья, — продолжал капитан, — мы должны позабыть о взаимных обидах и упреках, отказаться от сведения личных счетов ради общих интересов.

— Обещаем!

— Если сдержите слово, — добавил Блай, — я отвечаю за ваше спасение.

Теперь баркас шел курсом ост-норд-ост. Довольно сильный ветер крепчал и к вечеру 4 мая превратился в настоящую бурю. Волны вздымались как горы, и суденышко, проваливаясь между ними, казалось, уж не сможет подняться. Опасность увеличивалась с каждой минутой. Насквозь промокшие и закоченевшие моряки в этот день могли подкрепиться лишь парой глотков рома и четвертушкой полусгнившего плода хлебного дерева.

Назавтра и в следующие дни положение не изменилось. Баркас проплывал мимо множества островов, и от них порой отчаливали пироги. Хотели ли туземцы напасть на европейцев или предложить что-нибудь в обмен, так и осталось неизвестным. Утлое суденышко с раздутыми попутным ветром парусами мчалось вперед.

Утром 9 мая разразилась чудовищная гроза. Раскаты грома и ослепительные молнии непрерывно сменяли друг друга. Дождь низвергался с силой, с которой не могут сравниться даже самые сильные бури средних широт. Невозможно было высушить одежду, и тогда Блай придумал вымочить ее в морской воде и засыпать солью, чтобы сохранить хоть немного тепла в теле, переохлажденном дождем. Скоро к ливням, так мучившим капитана и его спутников, добавилось еще худшее мучение — пытка жаждой при невыносимой жаре.

Утром 17 мая, после ужасающей бури, послышались всеобщие жалобы.

— Никогда не хватит у нас сил добраться до Новой Голландии, — кричали бедняги, — нас исхлестали дожди, мы валимся с ног от голода и усталости. Надо увеличить паек, капитан. Ну и пусть наши запасы иссякнут! Возобновим их, когда доберемся до берега.

— Стыдитесь! — ответил Блай. — Пройдена только половина пути до Австралии, а вы уже пали духом! И не думайте, будто раздобыть пропитание на берегу Новой Голландии так легко. Вы заблуждаетесь!

И Блай принялся описывать все, что узнал о нравах и обычаях туземцев, плавая с капитаном Куком. Спутники выслушали его и замолчали.

Следующие две недели ярко светило солнце, удалось наконец высушить одежду. Двадцать седьмого мая суденышко пересекло полосу бурунов, опоясывавших гряду рифов перед восточным берегом Новой Голландии. Дальше море было спокойно, и несколько групп островков с тропической растительностью радовали глаз.

С большой осторожностью измученные люди высадились на одном из них, не обнаружив никаких туземцев. На берегу виднелись лишь старые следы костров. Наконец-то можно провести спокойную ночь на суше!

Однако следовало хоть немного подкрепиться! К счастью, один из матросов нашел колонию устриц, и изголодавшиеся люди устроили себе настоящий пир.

На другой день Блай обнаружил на баркасе увеличительное стекло и трут. Это означало, что в случае необходимости можно будет разжечь огонь и изжарить мясо или рыбу.

Капитан решил разделить своих спутников на три отряда. Одному надлежало навести порядок на судне, а двум другим — отправиться на поиски пищи. Но тут несколько человек с горечью заявили, что готовы отказаться от обеда, лишь бы не искать приключений на острове. А один из них, самый злобный и нервный, даже заявил:

— Каждый из нас такой же человек, как и другой. С чего же это вдруг вам, капитан, можно всегда отдыхать! Если хочется есть, ступайте поищите себе пищу! Я вас здесь отлично заменю!

Блай, понимая, что мятежный дух следует подавить немедленно, схватил один тесак, а другой бросил к ногам мятежника.

— Защищайся, или я убью тебя, как собаку!

Получив такой решительный отпор, бунтовщик тотчас утихомирился.

Вскоре после столкновения подошла команда с множеством устриц, морских гребешков[19] и пресной водой. Немного подальше к проливу Эндевур два отряда были посланы для ловли черепах и ноддисов[20]. Первый вернулся с пустыми руками, а второй принес шесть птиц, хотя мог бы поймать и много больше, если бы не упрямство одного из ловцов, ушедшего от товарищей и вспугнувшего стаю. Этот человек впоследствии признался, что поймал девять ноддисов и тут же на месте съел сырыми.

Если бы не эта пища и пресная вода, Блай и его спутники погибли бы. Все они были в самом жалком состоянии: обессилевшие, истощенные, исхудавшие — настоящие скелеты.

Дальнейшее плавание в открытом море до Тимора лишь продолжило страдания, испытанные экипажем до того, как удалось достичь берегов Новой Голландии. Сила сопротивления уменьшилась у всех страдальцев без исключения. Через несколько дней ноги у них распухли. Из-за крайнего истощения и слабости постоянно хотелось спать. Несчастных убаюкивала смерть. Заметив это, Блай стал давать самым ослабевшим двойные порции пищи, стараясь поддержать их физически и вселить в души надежду на спасение.

Наконец утром 12 июня бедняги увидели берег Тимора, совершив героическое плавание длиной восемь тысяч шестьсот восемнадцать миль.

Англичанам оказали в Купанге[21] самый доброжелательный прием. Они провели там два месяца, пока не пришли в себя. Затем Блай купил небольшую шхуну и приплыл в Батавию[22], где перешел на судно, идущее в Англию.

Четырнадцатого марта 1790 года изгнанники сошли на берег в Портсмуте[23]. Рассказ о перенесенных ими страданиях вызвал всеобщее сочувствие. Адмиралтейство тотчас приступило к снаряжению фрегата «Пандора», получившего двадцать четыре пушки и экипаж в сто шестьдесят человек. Команде был отдан приказ разыскать мятежников с «Баунти».

Глава III

МЯТЕЖНИКИ

После того как капитан Блай был изгнан с корабля и брошен в открытом море, «Баунти» поднял паруса и, взяв курс на Таити, в тот же день подошел к острову Тубуаи. Веселый островок, окруженный поясом коралловых рифов, словно приглашал Кристиана сойти на берег, но поведение туземцев показалось ему слишком подозрительным, и он решил не высаживаться.

Шестого июня 1789 года «Баунти» бросил якорь на рейде в Матавае. Узнав корабль, гаитяне были чрезвычайно удивлены. Мятежники, чтоб не вдаваться в объяснения, рассказали им какую-то сказку, не забывая почаще упоминать имя капитана Кука — о нем местные жители сохранили самые светлые воспоминания.

Двадцать девятого июня экипаж снова направился к Тубуаи, решив отыскать какой-нибудь достаточно плодородный необитаемый остров, подальше от основного морского пути, где можно прокормиться и жить в полной безопасности. Гак плавали они с одного архипелага на другой, затевая драки и дебоши. Навести порядок на судне бессилен был даже Кристиан с его авторитетом.

Затем, привлеченные плодородием Таити и мягким, покладистым нравом его обитателей, мятежники опять вернулись в бухту Матавай. Там две трети команды сразу сошли на берег. Но в тот же вечер «Баунти» снялся с якоря и исчез, прежде чем покинувшие борт матросы успели разгадать уловку Кристиана.

Предоставленные сами себе, они без особых сожалений разбрелись по острову кто куда. Мичман Стюард и гардемарин Петер Хейвуд, два офицера, которых Кристиан не осудил вместе с капитаном Блаем и против их воли увез с собой, остались в Матавае при короле Типпао, и Стюард вскоре женился на сестре монарха. Моррисон и Милворд отправились к начальнику Пено, и он любезно оставил их у себя. Что до других бродяг, то они ушли в глубь острова и вскоре женились на таитянках.

Черчиль и буйно помешанный моряк по фамилии Томпсон, — двое бунтарей, самые видные участники мятежа, — совершили множество преступлений, за что и поплатились жизнью. Черчиль был убит в кровавой драке, а Томпсона туземцы забили камнями.

Остальные из команды, напротив, примерным поведением заслужили всеобщую симпатию коренных островитян.

Однако Моррисон и Милворд всегда чувствовали занесенный над своими головами карающий меч и не могли жить спокойно на острове — при желании их легко было здесь обнаружить, и потому эти двое задумали построить небольшую шхуну, чтобы доплыть до Батавии, надеясь затеряться там в гуще цивилизованного народа. С восемью товарищами, не имея для работы ничего кроме плотницкого инструмента, они с большим трудом соорудили маленькое суденышко и, дав ему имя «Решительный», спустили на воду за одним из мысов Гаити — мысом Венеры. Дело стало за малым — негде было достать паруса. Все это время, памятуя о своей невиновности, Стюард занимался садоводством, а Петер Хейвуд собирал материалы для составления словаря, который впоследствии стал большим подспорьем в работе английских миссионеров[24].

Итак, прошло полтора года, когда 23 марта 1791 года один корабль обогнул мыс Венеры и бросил якорь в бухте Матавай. То была «Пандора», посланная английским адмиралтейством на поиски мятежников.

Хейвуд и Стюард поспешили явиться на судно и, объявив свои имена и чины, рассказали, что не принимали участия в мятеже. Но им не поверили и вместе с опальными тотчас заковали в цепи, не составив даже никакого протокола. Обращались с арестованными с возмутительной бесчеловечностью — в самом конце полуюта заперли в клетку одиннадцати футов длиной (один любитель мифологии назвал ее «ящиком Пандоры»[25]), а за разговор между собой по-таитянски грозили расстрелом.

Девятнадцатого мая «Решительный», теперь оснащенный парусами, и «Пандора» вместе вышли в море и в течение трех месяцев курсировали между островами архипелага Товарищества, предполагая, что там может скрываться Кристиан с остальными мятежниками. «Решительный», имевший небольшую осадку, во время этого плавания принес экспедиции немало пользы; однако возле острова Чатам куда-то исчез. «Пандора», несколько дней стоявшая на виду, так его и не дождалась. Шхуны с пятью моряками никто больше никогда не видел.

«Пандора» вместе со своими пленниками снова взяла курс на Европу, но в Торресовом проливе[26] наскочила на коралловый риф и почти сразу затонула.

Экипаж и заключенные, уцелевшие после гибели корабля, выплыли на небольшой песчаный островок. Там офицеры и матросы разместились в палатках, арестантам же, брошенным под отвесными лучами раскаленного солнца, пришлось спасаться, закапываясь по шею в песок.

Потерпевшие оставались на островке несколько дней, затем добрались до Тимора в спасательных шлюпках с «Пандоры», причем суровый надзор за заключенными не прекращался ни на минуту, несмотря на самые грудные обстоятельства.

Прибыв в Англию в 1792 году, мятежники предстали перед трибуналом, под председательством адмирала Худа. Разбирательство длилось шесть дней и закончилось оправданием четырех из обвиняемых и присуждением к смертной казни шести остальных. За дезертирство и похищение корабля, оставленного под их охраной, несчастных повесили на реях военного корабля. Стюард и Петер Хейвуд, чья невиновность была наконец установлена, были оправданы.

Но что же случилось с «Баунти»? Не затонул ли он вместе с оставшимися на нем мятежниками? Очень долго это оставалось тайной.

В 1814 году, через двадцать пять лет после событий, с которых начинается наш рассказ, два английских военных корабля курсировали по Океании под командованием капитана Станса. На юге от архипелага Опасный они увидели гористый вулканический остров, открытый во время кругосветного плавания капитаном Картеретом[27] и названный им Питкэрн[28]. Это был высокий конус, почти без береговой полосы, вздымавшийся из моря прямо к небу, покрытый до самой верхушки лесистым ковром из пальм и хлебных деревьев. Похоже, на этом острове под 25°04' южной широты и 130°05' западной долготы еще никто никогда не бывал. Периметр его равнялся четырем с половиной милям, а длина большей оси составляла всего полторы мили.

Капитан Стайнс решил разведать клочок суши и поискать подходящее место для причала.

Приближаясь к берегу, он несказанно удивился, увидев хижины, возделанные участки и двух туземцев, которые, спустив в море свое суденышко, ловко пересекли прибой и направились к кораблю. Но удивление его возросло еще более, когда темнокожие молодцы закричали на чистом английском языке:

— Эй, как вас там! Кто-нибудь бросит нам конец, чтобы подняться на борт?

Как только смуглые крепкие парни оказались на палубе, их окружили ошеломленные матросы и так забросали вопросами, что гости не знали, кому отвечать… Тогда туземцев отвели к командиру.

— Кто вы такие? — не торопясь, по порядку стал выяснять он.

— Меня зовут Флетчер Кристиан, а моего товарища — Юнг.

Эти имена никому ничего не говорили.

— С каких пор вы здесь живете?

— Мы тут родились.

— Сколько вам лет?

— Мне двадцать пять, — ответил Кристиан, — а Юнгу восемнадцать.

— Ваши родители попали на этот остров после кораблекрушения?

Тут Кристиан и поведал капитану Стайнсу историю, которую мы передали в общих чертах.

Уходя с Таити, покинув двадцать одного товарища, Кристиан, имевший на «Баунти» описание плавания Картерета, сразу направился к острову Питкэрн — самому подходящему для его цели. Теперь экипаж «Баунти» состоял из двадцати восьми человек: Кристиана, гардемарина Юнга, семи матросов, а также взятых с Таити шести таитян (трое из них были с женами и десятимесячным ребенком) и еще трех туземцев и шести женщин из Рубуэ.

Первой заботой высадившихся на острове было уничтожить судно. Разумеется, таким образом они лишали себя всякой возможности когда-либо покинуть эту землю, но что поделать, того требовала забота о собственной безопасности, ведь корабль могли легко обнаружить издали.

Устройство маленькой колонии не могло пройти без трудностей, тем более для людей, объединенных только участием в общем преступлении. Между англичанами и таитянами вскоре начались распри и кровавые столкновения. В результате к 1794 году осталось в живых только четыре мятежника. Кристиан был заколот ножом одним из привезенных им таитян. Все гаитяне были уничтожены.

Один из англичан, нашедший способ изготовлять опьяняющий напиток из корня какого-то местного растения, кончил тем, что совсем спился и в припадке белой горячки бросился в море с высокой скалы.