Миссис Брэникен [Миссис Бреникен]

      Ватерлоо ничем не заслуживает придатка «спрингс», общего для всех станций в пустыне. Здесь не было никакого ключа, и если встречаются в Сахаре прохладные оазисы, затененные деревьями, орошаемые родниковой водой, то тщетно было бы искать их здесь, среди австралийской пустыни.
      30 декабря. — Придется пробыть двое суток в Ватерлоо-Спрингс. Эти проволочки приводят меня в отчаяние, когда только подумаю о расстоянии, которое отделяет нас от той долины, где протекает река Фицрой. И кто знает, не придется ли нам еще искать племя индасов дальше этой долины? Какова была жизнь бедного моего Джона с того дня, как Гарри Фельтон покинул его? Не выместили ли дикари на нем своей злобы за побег товарища?.. Нет, не нужно думать об этом… Мысль эта убивает меня! Зах Френ старается успокоить.
      — Раз капитан Джон и Гарри Фельтон уже столько лет находились в плену у индасов, — сказал он мне, — то ясно, что у них есть расчет так поступать. Гарри Фельтон дал вам понять это. Туземцы эти распознали в капитане влиятельного белого вождя и выжидают за него богатого выкупа. На мой взгляд, побег Гарри Фельтона не должен был ухудшить положения капитана Джона!
      Дай Бог, чтобы это оказалось так!
      31 декабря, — Сегодня закончился 1890 год. Пятнадцать лет тому назад «Франклин» покинул порт Сан-Диего. Пятнадцать лет! А караван наш выступил из Аделаиды лишь четыре месяца и пять дней тому назад. Как завершится для нас этот наступивший в пустыне год?
      2 января. — Спутники пожелали поздравить меня. Чрезвычайно взволнованная, поцеловала меня дорогая моя Джейн, и я долго держала ее в своих объятиях. Зах Френ и Том Марикс пожелали пожать мне руку.
      Я знаю, что имею в их лице двух друзей, готовых пожертвовать за меня своей жизнью. Все нашей люди окружили меня, выражая наилучшие пожелания.
      Я говорю — все, за исключением черных, которые проявляют теперь свое неудовольствие при каждом случае. Видимо, Тому Мариксу не без труда удается держать их в повиновении.
      Лен Боркер уверял меня снова в несомненном успехе экспедиции обычным ему ледяным тоном. Он не сомневается в том, что нам удастся добраться до цели.
      Тем не менее, однако, он сомневается, следует ли продолжать путь к реке Фицрой. Он того мнения, что индасы принадлежат к числу кочевников, которые чаще встречаются в соседних с Квинслендом местностях, то есть на востоке материка.
      — Правда, — закончил он, — что мы направляемся к тому месту, где Гарри Фельтон покинул своего капитана, но кто может уверять, что индасы не снялись с этого места.
      Все это высказывается таким тоном, который не возбуждает к себе доверия, причем Лен говорит, избегая встречаться со мной глазами.
      Более всего тронуло меня внимание Годфрея. Он собрал букет цветов, растущих между пучками колючек, и поднес его мне, сказав при этом столько нежных слов, что слезы показались у меня на глазах.
      Как горячо поцеловала я его, моего Годфрея, и как горячо отвечал он на мои поцелуи. Почему возвращаются ко мне прежние мысли, что мой маленький Уайт его ровесник и, наверное, был бы таким же ласковым, как и он?
      Джейн присутствовала при этом; она так была взволнованна и так сильно побледнела при появлении Годфрея, что я боялась, не упадет ли она в обморок.
      Но ей удалось справиться, и ее тотчас увел муж. Мы снова тронулись в путь в четыре часа дня при пасмурной погоде. Зной был несколько меньше. Все верховые и вьючные верблюды, несколько отдохнувшие, шли более скорым шагом. Пришлось даже несколько придерживать их, чтобы пешие могли успевать за ними!
      15 января. — Нам удалось удержать этот довольно быстрый ход в продолжение нескольких дней подряд. Выпали еще два или три раза обильные дожди. Мы не страдали от жажды, и у нас не оскудевает запас воды.
      Мы довольствуемся теперь исключительно нашим запасом провизии. Нельзя рассчитывать на какую-нибудь дичь в этой мрачной пустыне. Изредка виднеется несколько пар голубей, но к ним нельзя подойти. Они отдыхают между кустами колючек после продолжительных перелетов, когда крылья уже не держат их на воздухе.
      Пропитание наше обеспечено еще на несколько месяцев, и с этой стороны я спокойна. Зах Френ зорко наблюдает за тем, чтобы все съестные припасы, консервы, чай, мука, кофе выдавались с соблюдением порядка и в установленное время. Мы сами подчинены этому общему порядку. Ни для кого нет исключений.
      Туземцы не могут жаловаться на несправедливость.
      Там и сям летают воробьи, которые заблудились в этой пустыне; но они не стоят того, чтобы за ними охотиться.
      По-прежнему мириады белых муравьев чрезвычайно мучают нас на привалах.
      Что же касается комаров, то места эти слишком сухи, чтобы они могли досаждать нам.
      — Мы снова встретим их в сырых местах, — заметил на это Том Марикс.
      Но все согласны примириться с их укусами; раз близко будет вода, это не будет слишком дорогой платой.
      Мы дошли 23 января до Мария-Спрингс, на расстоянии девяноста миль от Ватерлоо.
      Здесь растет купа тощих деревьев.
      Это несколько эвкалиптов, которые высосали всю почвенную влагу и наполовину засохли.
      — Листья их опущены, наподобие языков, высохших от жажды, — сказал Годфрей.
      Сравнение это очень меткое.
      Я замечаю, что этот мальчик, горячий, решительный, по-прежнему весел. Здоровье его не пострадало, хотя я и опасалась этого. И тот же взгляд, когда он глядит на меня; те же интонации голоса, когда он говорит со мной!
      И при этом разговор его, все его мысли сближают его с моим бедным Джоном!
      Однажды я обратила внимание Лена Боркера на эту особенность.
      — Да, нет же Долли, — отвечал он мне, — это просто обман ваших чувств. Что касается меня, то я совсем не нахожу никакого сходства. На мой взгляд, сходство это существует лишь в вашем воображении. Впрочем, это безразлично, раз вы интересуетесь этим мальчиком.
      — Нет, Лен, — перебила я его, — если я так сильно привязалась к Годфрею, то потому, что я убедилась, как он увлекается тем, что составляет единственную цель моего существования — отыскать и спасти Джона. Он умолял меня взять его с собой, и, тронутая его просьбами, я согласилась. Да, кроме того, он один из моих детей из Сан-Диего, один из тех круглых сирот, которые получили воспитание в Уайт-Хауз. Годфрей как бы брат моего маленького Уайта.
      — Я знаю, знаю Долли, — отвечал на это Лен Боркер, — и я понимаю вас некоторым образом. Дай Бог вам, однако, никогда не раскаиваться в вашем поступке, который основан более на чувстве, чем на рассудке.
      — Я не хотела бы выслушивать от вас подобных вещей, Лен Боркер, — возразила, я ему довольно резко. — Подобные замечания обижают меня. В чем можете вы упрекнуть Годфрея?
      — Ни в чем, пока по крайней мере ни в чем! Но кто знает, быть может, позже не пожелает ли он злоупотребить вашим расположением? Ведь это найденыш, неизвестно откуда он, кто он, какая кровь течет в его жилах?
      — Я уверена, что это кровь честных и достойных людей! Я отвечаю за это! — вскричала я. — Все без исключения, начальники и товарищи на «Брисбене», любили его, и капитан передавал мне, что Годфрей не заслуживал никогда ни малейшего замечания. Зах Френ, который знает толк в людях, также ценит его не менее меня. Но скажете ли вы мне, Лен Боркер, почему вы не любите этого ребенка?
      — Я, Долли? Я отношусь к нему совершенно безразлично, вот и все. Дружбу свою я не расточаю так легко первому встречному и думаю лишь о Джоне, как бы вырвать его у дикарей.
      Если Лен Боркер желал дать мне урок, то я не принимаю его, так как сказанное им неверно. Я не забываю моего мужа ради этого ребенка, но я счастлива сознавать, что Годфрей присоединяет свои усилия к моим для того же дела. Я уверена, что Джон одобрит все то, что сделано мной теперь и будет сделано впоследствии для обеспечения будущего этого мальчика.
      Когда я передала этот разговор Джейн, бедная женщина поникла головой и ничего не ответила.
      Я не буду больше настаивать. Джейн не желает, не может признавать Лена Боркера неправым. Я понимаю эту сдержанность; с ее стороны это обязанность.
      29 января. — Мы прибыли на берег небольшого озера, вроде лагуны, которое Том Марикс считает озером Уайт (то есть Белое). Оно вполне соответствует своему названию, ибо вместо испарившейся воды на дне его бассейна — осадок соли. Это — еще один остаток внутреннего моря, когда-то разделявшего Австралию на два больших острова.
      Зах Френ возобновил запас соли; мы же предпочли бы воду, годную для питья.
      В окрестностях много крыс меньше обыкновенных. Необходимо обеспечить себя от их нападений. Это такие прожорливые животные, что грызут все, что им попадается.
      Впрочем, туземцы нашли, что не следует пренебрегать подобной дичью. Поймав несколько дюжин крыс, они изжарили их и полакомились этим довольно-таки противным мясом.
      Вот мы и достигли границы пустыни, известной под названием Великой Песчаной пустыни.
      Почва постепенно изменилась на последних двадцати милях. Пучки колючек попадаются реже, и кажется, что и эта тощая зелень вскоре совсем исчезнет. Неужели столь бесплодна эта почва, что не в состоянии даже поддерживать жизнь столь нетребовательного растения? Однако ни у кого не могло зародиться ни малейшего в этом сомнения при одном взгляде на эту огромную равнину, с бугорками красного песка и без всяких следов какой-либо воды.
      Можно на основании этого предполагать, что не выпадет никаких осадков в этой местности, обожженной солнцем даже в период зимы.
      Глядя на это печальное бесплодие, на эту возбуждающую беспокойство сушь, у каждого из нас, наверное, шевельнулись самые тяжелые предчувствия.
      Том Марикс указал мне на карте эти пустыни; это белое, пустое место, по которому проведены линии, изображающие собой маршруты Джилльса и Гибсона. К северу нанесен маршрут полковника Варбуртона, представляющий собой ломаную линию, указывающую, насколько неуверенно продвигался он вперед в силу необходимости делать частые повороты в поисках колодцев. Тут персонал его экспедиции, больной и голодный, выбился из сил. В другом месте вьючные животные пали, сын его умирал. Лучше вовсе не знакомиться с описанием его путешествия тем, которые предпринимают такое же…
      Самые смелые попятились бы назад. Я же читала описание это и вновь перечитываю его. То, чему подвергался этот путешественник ради исследования неизвестных местностей Австралийского материка, я готова испытать ради спасения Джона. В этом единственная цель моей жизни, и я добьюсь ее исполнения..
      3 февраля. — Мы вынуждены были уже пять дней сокращать длину наших переходов. Безвозвратная потеря! Ничто не способно вызвать большего сожаления! Из-за крайней пересеченности местности караван не может придерживаться прямого направления: нам приходится идти по крутым подъемам и спускам.
      Местами равнина пересечена дюнами. Верблюды не могут проходить через них, и приходится отыскивать другую дорогу. Встречаются также песчаные холмы высотой до ста футов. Пешие вязнут в этом песке, и продвигаться вперед становится все тяжелее.
      Зной невыносимо тягостен. Нельзя и вообразить, как печет солнце. Его лучи пронизывают вас насквозь, словно огненные стрелы. Нам, Джейн и мне, едва удается укрываться в палатке. Какие тяжелые испытания приходится переносить моим товарищам во время утренних и вечерних переходов! Как ни вынослив Зах Френ, а и он очень страдает; но он не жалуется, так же весел, как и прежде, этот верный друг, жизнь которого связана с моей.
      Джоз Мерит выносит все испытания так спокойно и с такой выдержкой, что можно, право, позавидовать ему. Джин Ги, менее терпеливый, жалуется, но ему не удается растрогать своего господина. И когда подумаешь, что оригинал этот подвергается подобным испытаниям, чтобы отыскать шляпу…
      — Хорошо!.. О! Очень хорошо! — отвечает он, когда ему замечают это. — Да, но какая редчайшая шляпа!
      — Старый шут! — бормочет про себя Зах Френ, подымая вверх плечи.
      — Да, ветошь какая-то, — вставляет, в свою очередь, Джин Ги, — ветошь, которую никто бы не согласился носить.
      В продолжение дня между восемью часами утра и четырьмя часами дня невозможно было бы сделать ни одного шага. Располагаются привалом безразлично где и разбивают две или три палатки.
      Люди охраны, белые и черные, располагаются кто как может, укрываясь за верблюдами. Что всего страшнее, так это недостаток воды, который грозит нам в ближайшее время. Что будет с нами, если по-прежнему будем встречать лишь высохшие колодцы?
      Я подозреваю, что Том Марикс чрезвычайно встревожен, хотя и старается скрыть это от меня. Напрасно он так делает. Лучше было бы ничего не скрывать. Я все могу выслушать и не потеряю присутствия духа.
      14 февраля. — Прошло одиннадцать дней, и в течение этого времени дождь шел всего один раз в продолжение двух часов. Едва удалось наполнить наши бочонки, людям утолить жажду, верблюдам — возобновить свой запас. Мы прибыли в Эмилия-Спрингс и нашли там ключ совсем высохшим. Верблюды выбились из сил, Джоз Мерит исчерпал все средства принуждения по отношению к своему верблюду. Он, однако, не бьет его, а старается воздействовать на его чувства. Я слышала, как он говорил:
      — Бедное мое животное! Верно, ты мучаешься, но по крайней мере не страдаешь душой!
      Думаю, что бедное животное не способно понять этого преимущества.
      Мы возобновляем свой путь более чем когда-либо встревоженные.
      Два верблюда больны. Они едва тащатся и не будут в состоянии продолжать дальнейший путь. Пришлось переместить запас провизии с вьючного верблюда на верхового из-под одного белого охранника.
      Мы можем считать себя счастливыми из-за того, что верблюд, на котором едет Том Марикс, до сего времени бодр. Иначе все остальные, а в особенности самки, разбежались бы и ничем не удалось бы их удержать.
      Приходится приканчивать бедных больных животных. Оставить их издыхать от голода и жажды в тяжелой агонии гораздо более жестоко, чем закончить с одного раза их страдания.
      Караван удаляется и обходит песчаный бугор… Раздаются два выстрела… Том Марикс возвращается к нам, и путешествие продолжается.
      Еще более тревожит нездоровье двух людей нашей охраны. Это чрезвычайно беспокоит меня. У них лихорадка, и мы усиленно лечим их сернокислым хинином, которого имеется много в дорожной аптечке. Их томит страшная жажда. Запас же нашей воды на исходе, и ничто не указывает на близость колодца.
      Больные лежат, каждый на верблюде, которого ведут их товарищи в поводу. Нельзя оставлять людей, как оставляют животных. Мы будем за ними ухаживать, это нагла обязанность, и мы ее исполним. Но эта немилосердная температура доконает их постепенно.
      Несмотря на закаленность ко всем тяжким испытаниям, которые приходится выносить в пустыне, несмотря на всю опасность, которую он выказывает в случаях, если надо оказать помощь кому-либо из каравана, Том Марикс начинает теряться и не знает, что предпринять. Воды! Воды! Вот о чем молим мы небеса, раз мы не можем получить ее от земли. Туземцы охранной стражи выносят лучше нас усталость и этот ужасный зной.
      Тем не менее, хотя они и страдают менее других, недовольство их усиливается с каждым днем. Тщетны старания Тома Марикса успокоить их. Наиболее возбужденные держатся — в стороне от белых на привалах, сговариваются, все более и более раздражаются и проявляют явные признаки близкого возмущения.
      Днем 21-го числа все с общего согласия отказались продолжать путь по направлению к северо-западу, заявляя, что умирают от жажды. Причина эта, увы, слишком серьезна. Вот уже полсуток, как нет ни одной капли воды в наших бочонках. Мы вынуждены прибегать к спиртным напиткам, действие которых крайне печальное.
      Мне пришлось лично уговаривать этих туземцев, которые уперлись на своем решении. Приходилось вразумлять их, что остановка при подобных условиях не могла облегчить их страданий.
      — Вот потому-то, — отвечал мне тогда один из них, — мы и желаем вернуться обратно.
      — Вернуться обратно?.. Куда же?
      — В Мария-Спрингс.
      — В Мария-Спрингс нет воды, — отвечала я, — и вы хорошо знаете это!
      — Если нет более воды в Мария-Спрингс, — возразил туземец, — можно найти ее несколько выше, в сторону холма Уилсона, по направлению к Сторт-Крик.
      Я смотрю на Тома Марикса. Он принес специальную карту, на которой нанесена песчаная пустыня. Мы рассматриваем ее.
      И действительно, к северу от Мария-Спрингс есть довольно значительный ручей, который, быть может, еще и не высох. Но каким образом туземец мог знать о существовании этого ручья?.. Я расспрашиваю его. Он сперва колеблется и наконец сообщает мне, что мистер Боркер рассказал им об этом. Предложение направиться к Сторт-Крик исходит от него лично.
      Мне очень досадно, что Лен Боркер был настолько неосторожен; а впрочем, одна ли это неосторожность возбудить часть охранной стражи предложением возвратиться обратно на восток? Последствиями этого будет не только значительная задержка, но и весьма серьезное изменение в нашем маршруте, что привело бы к отклонению от реки Фицрой.
      Я совершенно определенно высказываю ему все свое недоумение.
      — Что же вы хотите, Долли? — отвечает он. — Предпочтительнее мириться с задержками и даже отклонениями, чем упорствовать, следуя по пути, где нет колодцев.
      — Во всяком случае, Боркер, — резко сказал ему Зах Френ, — вам лучше было бы сообщить ваши соображения миссис Брэникен, а не туземцам.
      — Вы так ведете себя с нашими черными, что я не могу более справляться с ними. Вы здесь начальник, Боркер, или я? — прибавляет Том Марикс.
      — Я считаю ваши замечания непристойными, Том Марикс, — говорит на это Лен Боркер.
      — Непристойные или пристойные, но во всяком случае они вызваны вашим поведением, и я советую вам иметь это в виду.
      — Я не согласен получать здесь приказаний ни от кого, разве только от одной миссис Брэникен.
      — Хорошо, Лен Боркер, — отвечала я. — На будущее, если захотите сделать какое-либо замечание, я прошу вас обращаться лично ко мне, а не к другим.
      — Миссис Брэникен, — сказал тогда Годфрей, — дозвольте мне выехать вперед каравана и поискать колодец? Я уверен, что найду!
      — Без воды! — пробормотал Лен Боркер, удаляясь и пожимая плечами.
      Воображаю, что испытывала Джейн, присутствовавшая при этой сцене. Образ действий ее мужа, разрушающий согласие во взаимных отношениях членов каравана, может вызвать для нас крупные осложнения. Мне пришлось присоединиться к Тому Мариксу, чтобы добиться от туземцев согласия продолжать путь.
      Это удалось нам не без труда.
      Они, однако, заявили, что, если нам не удастся отыскать колодец в продолжение двух суток, они все вернутся обратно к Мария-Спрингс с тем, чтобы направиться к Сторт-Крик.
      23 февраля, — Какие пришлось вынести страдания в последние два дня! Состояние здоровья наших двух товарищей ухудшилось. Трое верблюдов пали и не в состоянии были подняться. Пришлось прикончить их тут же. Это были два верховых и один вьючный верблюды. Четырем белым охранной стражи приходится уже продолжать пешком свой путь, и без того столь тяжелый даже для верховых.
      И ни одного живого существа в этой песчаной пустыне! Ни одного австралийца, уроженца этих местностей и земли Тасмана, который мог бы дать нам какие-нибудь справки о нахождении колодцев!
      Очевидно, караван наш отклонился в сторону от маршрута полковника Варбуртона, так как последнему не приходилось совершать столь продолжительные переходы без возобновления запасов воды. Правда, весьма часто бывали случаи, что наполовину высохшие колодцы не заключали в себе ничего, кроме теплой гущи, почти негодной к употреблению, но мы удовольствовались бы и подобной водой.
      Наконец, сегодня, к концу первого нашего перехода, нам удалось утолить жажду. Годфрей нашел колодец!
      С утра 23-го числа этот храбрый ребенок отправился на несколько миль вперед и два часа спустя спешно возвратился обратно.
      — Колодец! Колодец! — крикнул он, как только голос его мог дойти до нас.
      Услышав этот крик, наш небольшой отряд оживился. Верблюды сразу поднялись на ноги, как будто по возвращении своем им передал ту радостную весть их товарищ, на котором ездил Годфрей.
      — Вода! Вода!
      Час спустя караван остановился у купы деревьев е высохшими ветками, ограждающей колодец. К счаcтью, это были камедные деревья, а не эвкалипты, которые высосали бы всю воду из колодца.
      У Годфрея оказалась счастливая рука. Колодец, у которого мы разбили лагерь, к одиннадцати часам утра заключал в себе более воды, чем требовалоеь для того, чтобы напоить наших верблюдов и полностью возобновить запас воды. Вода эта была прозрачная, так как, профильтрованная через песок, она сохранила свою свежесть.
      Каждый из нас с особым наслаждением утолил жажду. Пришлось уговаривать даже наших товарищей быть осторожнее; можно было опасаться, что они обопьются. Нельзя полностью дать себе отчета в благодетельном воздействии воды на организм, когда не приходилось испытывать продолжительного мучения жажды! Действие мгновенное: самые слабые тотчас поднимаются на ноги, силы их возвращаются мгновенно, а с силами — мужество. Это не только восстановление сил, это — перерождение!
      В 4 часа утра на следующий день мы тронулись в путь, направляясь на северо-запад, чтобы добраться по возможности скорее до Анна-Спрингс, находящемуся в 190 милях от Мария-Спрингс.
      Эти отрывочные выдержки из дневника миссис Брэникен достаточны для того, чтобы показать не ослабевавшую в ней энергию.

Глава одиннадцатая. БЕДА И ЕЕ ПРЕДВЕСТНИКИ

      Последние строчки дневника миссис Брэникен, приведенные в предыдущей главе, свидетельствовали, что мужество и вера снова вернулись к личному составу каравана. В съестных припасах еще ни разу не испытывалось недостатка, и запаса достаточно было на несколько месяцев. Не было лишь воды в продолжение нескольких переходов; с открытием же колодца Год-фреем и этот недостаток был восполнен с лихвой, а потому все смело тронулись в путь. Правда, по-прежнему испытывали изнуряющий зной и дышали раскаленным воздухом, проходя по этим бесконечным равнинам, лишенным деревьев и тени. Найдется очень немного путешественников, способных выдерживать этот зной, если только они не уроженцы Австралии. И там, где туземец выдерживает, чужеземец погибает.
      По-прежнему шла полоса дюн и красных песков. Сама почва настолько была накалена, что для европейцев совершенно невозможно было встать на нее необутой ногой. Что же касается негров, то огрубелая кожа их позволяла им совершенно свободно погружать голые ноги в раскаленный песок.
      Несмотря на удовлетворение жажды, туземцы продолжали глухо волноваться, и недоброжелательство с их стороны проявлялось при каждом случае все резче и резче. Одни лишь соображения о необходимости сохранить полностью весь наличный состав охранной стражи для отражения нападения какого-либо племени туземных дикарей побуждали Тома Марикса не обращаться к миссис Брэникен с предложением распустить туземцев, находящихся у нее на службе.
      Том Марикс вообще предвидел впереди массу осложнений, и надо было удивляться, с каким самообладанием он вел себя, особенно если принять во внимание, что он считал всю эту экспедицию бесполезной. О его внутреннем убеждении догадывался один лишь Зах Френ.
      — А знаете, Том, — сказал он ему однажды, — я не считал вас человеком, способным падать духом.
      — Способным падать духом?.. Вы ошибаетесь, Зах Френ. По крайней мере во мне сохранится всегда достаточно мужества для доведения принятого мной на себя дела до конца. Меня не тревожит переход по этой пустыне, и если я задумываюсь, так только о том, как нам придется возвращаться обратно.
      — Разве вы полагаете, Том, что капитан Джон погиб после побега Гарри Фельтона?
      — Ничего я не знаю об этом, Зах, так же как и вы.
      — Нет, я уверен, что он жив еще.
      — Искренне желаю, чтобы вы остались правы. Допустим, однако, что капитан Джон жив, он тем не менее во власти индасов, а где находятся индасы?
      — Они находятся там, где они пребывают в настоящее время, Том, и туда именно направится караван, хотя бы и пришлось проболтаться по степи еще в продолжение целого полугодия. Черт возьми! Когда нельзя идти вперед против ветра, идут назад по ветру и все-таки в конце концов попадают снова на настоящую свою дорогу!..
      — На море — да, Зах, когда известно, где тот порт, куда идут, но разве известно это в пустынях?
      — Во всяком случае, не узнаешь этого, сокрушаясь!
      — Я отнюдь не сокрушаюсь, Зах!
      — Нет, вы сокрушаетесь, Том, а самое опасное в том, что в конце концов вы не в состоянии будете более скрывать настоящих ваших мыслей. Плох тот капитан, который не умеет скрывать своего беспокойства. Он вызывает подобное же беспокойство и в своем экипаже. Наблюдайте за собой, Том, не ради миссис Брэникен, которую ничто не в состоянии поколебать, но ради белых нашей охраны! Не вздумалось бы им присоединиться к черным…
      — Я уверен в них как в самом себе.
      — А я лично отвечаю за вас, Том, как за самого себя! А потому не будем говорить о спуске флага, пока целы мачты!
      — Кто говорит об этом, Зах, разве один только Лен Боркер?
      — О, что касается его, Том, то будь я здесь капитаном, давно бы он сидел у меня в трюме, с ядром на ноге! Пусть он остерегается, однако я не теряю его из виду!
      Зах Френ был прав, наблюдая за Леном Боркером. В случае беспорядков среди личного состава экспедиции последние всецело были бы его делом. Он не переставал возбуждать к беспорядкам тех черных, на которых Том Mapикс полагался. Это был один из способов помешать успеху экспедиции. Но Том Марикс и без того не сохранял никаких иллюзий насчет возможности отыскать индасов и освободить капитана Джона. Допуская даже, что караван избрал совершенно правильный путь, направляясь к реке Фицрой, вполне возможно, что какие-нибудь непредвиденные обстоятельства, например усобица между отдельными племенами, принудили индасов давно покинуть землю Тасмана. Закоренелая, вековая вражда, требующая крови, могла вызвать между ними жестокую войну. У этих людоедов война — синоним охоты. Враг — не только враг, он вместе с тем и добыча; победитель съедает побежденного. Этим и объясняются их постоянные столкновения между собой, преследования и кочевания из одной местности в другую на далекие расстояния.
      Поэтому теперь надо было точно узнать, находятся ли индасы на своем обычном месте или покинули его, а узнать это можно было только случайно от австралийца, прибывшего с северо-запада.
      Отыскать туземца стало задачей Тома Марикса, которому деятельно помогал, в свою очередь, Годфрей, нередко выезжавший на несколько миль вперед, не слушая ни уговоров, ни приказаний миссис Брэникен. Он неустанно совершал разведки в поисках или колодцев, или туземцев; разведки эти были до этого времени безуспешны.
      Наконец, 9 марта, приблизительно в половине десятого утра, послышался вдруг крик, состоящий из двух слогов: «куу-и»!
      — Туземцы вблизи, — сказал Том Марикс.
      — Туземцы? — переспросила его Долли.
      — Да, они так перекликаются между собой.
      — Постараемся добраться до них, — отвечал на это Зах Френ.
      Караван продвинулся вперед, приблизительно на сотню шагов, и Годфрей закричал, что видит двух черных между дюнами, но захватить их представлялось нелегким делом, так как австралийцы убегают от европейцев, едва замечают последних. Замеченные Годфреем дикари пытались укрыться за высокой дюной красноватого цвета, между кустами колючек, но людям каравана удалось окружить их и привести к миссис Брэникен. Одному из них было около пятидесяти лет, а другому, его сыну, около двадцати. Оба они направлялись к станции у озера Вуд, входящей в телеграфную сеть. Вскоре с помощью подарков, главным образом нескольких фунтов табака, удалось приручить их, и они выказали готовность ответить на некоторые вопросы, заданные Томом Мариксом, который тотчас же переводил ответы туземцев. Прежде всего австралийцы указали место, куда они направлялись, что представляло, в сущности, мало интересного. Тогда Том Марикс спросил их, откуда они шли, что являлось более важным.
      — Мы идем оттуда, издалека, — отвечал отец, указывая по направлению к северо-западу. — С морского берега?
      — Нет… с материка.
      — Из земли Тасмана? — Да… с реки Фицрой.
      Как уже известно, караван направлялся именно к этой реке.
      — Из какого вы племени? — спросил Том Марикс.
      — Из племени гурзи.
      — Вы — кочевники?
      Казалось, туземец не понял, что хотел сказать этим Том Марикс.
      — Вы ходите от одного становища к другому? — пояснил Том Марикс — Не живете постоянно на одном месте в деревне?
      — Мы живем в деревне гурзи, — отвечал на это сын, который казался довольно понятливым.
      — А деревня эта близко от Фицроя?
      — Да, в десяти днях больших переходов от того места, где он впадает в море.
      Фицрой впадает в залив Короля, и там именно закончилась вторая кампания «Долли Хоуп» в 1883 году. Десять дней пути, обозначенные молодым человеком, указывали на расположение деревни гурзи приблизительно в расстоянии ста миль от морского берега.
      На это указал Годфрей на подробной карте Западной Австралии, на которой нанесено было течение реки Фицрой на протяжении двухсот пятидесяти миль от истока ее в неизвестной местности земли Тасмана.
      — Знаете ли вы племя индасов? — спросил тогда Том Марикс туземцев. При произнесении этого слова в глазах отца и сына промелькнули как бы искорки.
      — Очевидно, индасы и гурзи — два враждебных племени, которые ведут постоянные войны, — заметил Том Марикс, обращаясь к миссис Брэникен.
      — Весьма вероятно, — отвечала Долли, — возможно, что этим гурзи известно, где находятся в настоящее время индасы! Расспросите их об этом, Том Марикс, и постарайтесь получить от них возможно более точный ответ. От него зависит успех наших поисков.
      На вопрос Тома Марикса последовал вполне ясный ответ, что племя индасов находилось в то время в верхнем течении Фицроя.