Безымянное семейство (с иллюстрациями)

Вот как доктор Нельсон расставил тех из своих людей, которые могли стрелять: на третьем этаже каменного дома, стоявшего у дороги, — шестьдесят человек, и среди них де Водрель и Винсент Годж; в двадцати пяти шагах от него, за стенами винокурни[189], принадлежавшей доктору, — тридцать человек, и среди них Уильям Клерк и Андре Фарран; внутри примыкавшего к ней амбара — около дюжины бойцов, и в их числе депутат Грамон. Остальные, вынужденные сражаться холодным оружием, укрылись за стенами церкви, готовые броситься на нападавших.

Именно в это время — около половины десятого утра — и случилось трагическое событие, которое так никогда и не было толком объяснено, даже во время судебного процесса, состоявшегося впоследствии.

Лейтенант Уэйр, которого вели с охраной по дороге, заметив авангард полковника Гора, попытался бежать, чтобы примкнуть к нему; но, оступившись, он не успел подняться и был зарублен ударами сабель.

И тогда раздались пушечные выстрелы. Первым снарядом, выпущенным по каменному дому, убило двух канадцев, находившихся на третьем этаже, а еще одного, стоявшего у окна, смертельно ранило. В продолжение нескольких минут с обеих сторон раздавались частые ружейные залпы. Солдаты, в которых было легко целиться, дорого поплатились за свою опрометчивость и неосторожность, подставив себя под огонь этих «мужиков», как презрительно выражался их начальник. Защитниками каменного дома был убит каждый десятый из них, а трое канониров пали прямо с фитилями в руке, возле орудия, из которого стреляли. Однако снаряды проделали большие пробоины, и на третьем этаже вскоре стало опасно.

— Все в нижний этаж! — скомандовал доктор Нельсон.

— Да, — крикнул Винсент Годж, — оттуда нам будет ближе стрелять по красным мундирам!

Все спустились вниз, и ружейная пальба возобновилась с новой силой. Патриоты продемонстрировали необычайное мужество. Некоторые выскочили прямо на дорогу; доктор послал к ним своего помощника, О. Перро из Монреаля, чтобы тот передал им приказ отойти назад. Сраженный двумя пулями, Перро упал замертво.

Целый час длилась эта перестрелка, в сущности — не в пользу нападавших, хотя они прочно засели за оградами и поленницами дров.

Тогда полковник Гор, видя, что боеприпасы на исходе, приказал капитану Маркману обойти позиции патриотов с тыла.

Офицер попытался сделать это, но потерял большую часть своих людей и, наконец, настигнутый пулей, свалился навзничь с лошади. Солдатам пришлось унести его с поля боя.

Дело принимало для королевских войск скверный оборот. Вдруг с дороги донеслись крики, и солдаты поняли, что сейчас будут окружены.

Это появился человек — тот самый, вокруг которого франко-канадцы всегда собирались, как вокруг знамени.

— Жан Безымянный! Жан Безымянный! — закричали все, потрясая оружием.

Действительно, это был Жан, да еще во главе сотни повстанцев, пришедших из Сент-Антуана, Сент-Урса и Контрекера. Они переправились через реку Ришелье под пулями и ядрами противника, пролетавшими над самой водой, одно из них даже разбило весло на плоту, на котором стоял Жан.

— Вперед, «Ракетт» и «Кастор»! — воскликнул он, воодушевляя своих товарищей.

По его призыву повстанцы бросились на лоялистов. Те, кто оставался еще в осажденном доме, ободренные этим неожиданным подкреплением, выбежали оттуда. Полковнику Гору пришлось отступить к Сорелю, оставив несколько пленных и орудие в руках победителей. У него насчитывалось около тридцати раненых и столько же убитых — против двенадцати убитых и четырех раненых со стороны реформистов.

Таково было сражение при Сен-Дени. Через несколько часов весть о победе разнеслась по соседним с Ришелье приходам, докатившись до всех графств, расположенных по берегам реки Св. Лаврентия.

Это было ободряющим началом для сподвижников национального дела, но лишь только началом. И поскольку они ожидали приказаний от своего предводителя, Жан, указывая им место новой победы, бросил клич: «Патриоты, все на Сен-Шарль!»

Действительно, как помнит читатель, этому селению угрожала колонна Уизераля.

Часом позже де Водрель и Жан, простившись с Кларой, которую они известили об успехе этого дня, примкнули к своим товарищам, направлявшимся в Сен-Шарль.

Там два дня спустя должна была решиться судьба восстания 1837 года.

Это селение благодаря сосредоточению здесь реформистов стало главной ареной мятежа; сюда и направлялся подполковник Уизераль с довольно значительными силами.

А потому Браун, Деривьер, Говэн и другие организовали там сильную оборону. Они могли рассчитывать на воодушевление населения, уже зарекомендовавшего себя изгнанием из местечка одного сановного лица, обвиненного в симпатиях к англо-канадцам. Вокруг его дома, превращенного в крепость, предводитель повстанцев Браун и устроил укрепленный лагерь, где должны были сосредоточиться силы, которыми он располагал.

Так как расстояние от Сен-Дени до Сен-Шарля не превышало шести миль, то артиллерийская канонада была слышна в селении весь день 23-го числа. Еще до наступления ночи жителям Сен-Шарля стало известно, что королевские войска были вынуждены отступить к Сорелю. Первая победа произвела огромное впечатление. Во всех домах распахивались настежь двери, патриотически настроенные семьи выходили на улицу, охваченные радостным ликованием.

Лишь одна дверь оставалась закрытой — дверь «Запертого дома», расположенного у поворота большой дороги, а потому далеко отстоящего от лагеря. Жилище Бриджеты, таким образом, меньше, чем другие дома, подвергалось опасности в случае, если бы лагерь был атакован и взят королевскими войсками.

Оставшись одна, Бриджета пребывала в постоянном ожидании, готовая в любой момент принять сыновей, если обстоятельства вынудят их искать у нее убежища. Но аббат Джоан обходил в то время приходы Верхней Канады, призывая своими проповедями к восстанию, а Жан стоял теперь во главе патриотов. Его имя передавалось из уст в уста во всех графствах реки Св. Лаврентия. Как ни обособлен был «Запертый дом», имя это проникло и сюда, а вместе с ним и весть о победе в Сен-Дени, с которой оно было тесно связано.

Не собирается ли Жан прибыть в лагерь в Сен-Шарле, думала Бриджета, не навестит ли он свою мать, не переступит ли порог ее дома, чтобы еще раз обнять ее, чтобы рассказать ей, что он сделал и что собирается сделать? Конечно, это будет зависеть от хода восстания. А потому мать в любое время дня и ночи была готова принять в «Запертом доме» сына.

Узнав о поражении в Сен-Дени, лорд Госфорд, опасаясь, что победители явятся оттуда на подмогу повстанцам из Сен-Шарля, отдал приказ колонне Уизераля повернуть назад.

Но было уже поздно. Курьеры, отправленные сэром Джоном Кольборном из Монреаля, были перехвачены по дороге, и колонна продолжала двигаться на Сен-Шарль.

Столкновение между повстанцами этого местечка и солдатами регулярной армии стало неизбежным.

Жан Безымянный присоединился к защитникам лагеря в Сен-Шарле 24-го числа.

Вместе с Жаном туда поспешили прибыть де Водрель, Андре Фарран, Уильям Клерк, Винсент Годж и Себастьян Грамон. За два дня до этого фермер Арше и пятеро его сыновей, покинув деревню Сент-Олбанс, пересекли американскую границу и направились к Сен-Шарлю, твердо решив до конца исполнить свой долг.

Никто не сомневался в конечном успехе — ни политические вожди оппозиционной партии, ни де Водрель с друзьями, ни Том Арше, ни его отважные сыновья Пьер, Реми, Мишель, Тони и Жак, ни один из жителей селения, воодушевленных мыслью, что последний удар, который положит конец англосаксонской тирании, будет исходить именно от них.

Тем временем, прежде чем атаковать Сен-Шарль, подполковник Уизераль дал знать Брауну и его товарищам, что, если те согласятся сдаться, их не тронут.

Предложение было единодушно отвергнуто. Раз лоялисты сделали его, — значит, они чувствуют, что не способны взять лагерь силой. Нет! Им не дадут вернуться в Сен-Дени, чтобы совершить там кровавую расправу. Как только появится колонна Уизераля, ее рассеют. Королевских солдат ждет новое поражение, на этот раз — полное поражение, которое упрочит окончательную победу.

Так думали все в рядах повстанцев.

Но ошибочно было полагать, что защитников лагеря оказалось очень много. Нет, лишь горстка людей, хотя и отборные силы реформистов. Руководителей и бойцов, вооруженных косами, пиками, палками, кремневыми ружьями, было не более двухсот, а для отпора королевской артиллерии имелось лишь две пушки, почти не годные к употреблению.

В то время как все готовились к встрече колонны Уизераля, та быстро продвигалась вперед, и ее не задерживали те препятствия, которые зима обычно создает в этих краях. Погода была холодной, земля сухой. Люди шли бодрым шагом, а пушки легко катились по затвердевшей земле, и их не надо было вытаскивать ни из снега, ни из вязких рытвин.

Реформисты с нетерпением поджидали их, воодушевленные своей недавней победой, ободренные присутствием таких руководителей, как Браун, Деривьер, Говэн, Винсент Годж, де Водрель, Амио, Папино, Маршессо, Мэйнар и особенно Жан Безымянный; они, как мы видели, с достоинством отвергли предложение подполковника Уизераля. На его просьбу сдаться и сложить оружие все были готовы ответить ружейными выстрелами, ударами кос и пик.

Однако лагерь, разбитый на краю селения, имел некоторые изъяны, исправить которые уже не было времени. Если с одной стороны он находился под прикрытием реки, а с другой — штабелей бревен, сложенных у дома Дебарча, то сзади над ним возвышался холм.

Повстанцев было слишком мало, чтобы занять этот холм. Если королевским солдатам удастся укрепиться на нем, то дом Дебарча, в котором были проделаны бойницы, останется единственным укрытием от их выстрелов. Выдержит ли он в этом случае осаду и под силу ли Брауну и его товарищам будет противостоять натиску, если они окажутся в положении осажденных?

В два часа пополудни послышались громкие крики. К Сен-Шарлю через поле бежала охваченная паникой толпа женщин, стариков и детей.

Это были покинувшие свои места сельские жители. Вдалеке, вдоль дороги, над охваченными огнем домами поднимались столбы густого дыма: отмечая свой путь пожарами и разбоем, продвигалась вперед колонна Уизераля.

Брауну удалось остановить тех из беженцев, которые были в состоянии сражаться, и, передав командование Маршессо, он кинулся на дорогу, чтобы собрать всех здоровых людей. Приняв нужные меры к длительному сопротивлению, Маршессо расставил своих товарищей под защиту бревенчатых срубов, составлявших прикрытие лагеря.

— Здесь, — сказал он, — будет решаться участь страны! Здесь надо биться...

— Насмерть! — подхватил Жан Безымянный.

В эту минуту на подступах к лагерю послышались первые выстрелы, и с самого начала сражения можно было понять, что королевские солдаты будут стараться действовать в выгодных для себя условиях.

Действительно, подставить себя под огонь стоявших вдоль срубов повстанцев, которые уже убили у него нескольких человек, означало бы со стороны подполковника Уизераля проявить неопытность. Ему, имевшему в своем распоряжении от трехсот до четырехсот пехотинцев и всадников и два артиллерийских орудия, лучше всего было, заняв позиции над лагерем Сен-Шарля, разбить защитников его оттуда. Поэтому он отдал приказ обойти укрепления и занять холм, расположенный с тыла.

Этот маневр был выполнен без особого труда. Обе пушки втащили на вершину холма и поставили в батарею. Все это произошло так быстро, что Браун, увлекшись сбором беженцев, рассеявшихся по округе, дошел вслед за ними чуть ли не до Сен-Дени и не успел вернуться в лагерь.

Патриоты, хотя и недостаточно укрытые, защищались с поразительным мужеством. Маршессо, де Водрель, Винсент Годж, Клерк, Фарран, Грамон, Том Арше и его сыновья — все, кто был вооружен ружьями, отвечали на огонь осаждавших залпом на залп. Жан Безымянный воодушевлял их одним только своим присутствием. Он переходил от одного к другому, всех ободряя. Но ему нужно было поле сражений, нужна была схватка, чтобы увлечь в нее самых храбрых и сразиться с врагом врукопашную. Его порыв был скован в этом дистанционном бою.

Тем не менее, укрепления пока держались. Защитники лагеря сразили не одного красномундирника, но и сами они не обошлись без весьма чувствительных потерь. Человек двенадцать из них, настигнутых пулей или ядром, пали, одни — ранеными, другие — убитыми. Среди последних оказался и Реми Арше, распростертый в луже крови с простреленной насквозь грудью. Когда братья подняли его, чтобы унести за угол дома, он был уже мертв. А Андре Фаррану раздробило плечо. Де Водрель и Винсент Годж, положив его в защищенное от ружейных выстрелов место, вернулись на свои боевые позиции.

Но вскоре пришлось оставить это последнее убежище. Срубы деревьев были разбиты ядрами и открыли доступ в лагерь. Подполковник Уизераль отдал приказ идти на осажденных в штыки. Началась «настоящая бойня», как гласят повествования об этом кровавом эпизоде франко-канадского восстания.

Там пали отважные патриоты, которые сражались уже только прикладами, когда у них кончились патроны. Были убиты оба Эбера, им повезло меньше, чем Папино, Амио и Маршессо, которым удалось после героического сопротивления пробиться сквозь толпу осаждавших. Погибли и другие сподвижники национального дела, число которых навсегда осталось неизвестно, ибо много трупов унесла река.

Среди людей, более тесно связанных с нашей историей, также были жертвы. Если Жан Безымянный, сражавшийся как лев, всегда во главе своих, всегда впереди в схватке, хорошо известный теперь и союзникам и врагам, каким-то чудом спасся, не получив ни одной раны, то другие оказались менее удачливы. После Реми еще двоих его братьев, Мишеля и Жака, тяжело раненных гранатой, Том и Пьер Арше вынесли из лагеря, избежав сами жестокой резни, последовавшей после победы королевских войск.

Уильям Клерк и Винсент Годж тоже не щадили себя. Раз двадцать бросались они на осаждавших, с ружьем и пистолетом в руках. В самый разгар битвы они сопровождали Жана Безымянного до батареи, установленной на вершине холма. И здесь Жана могли бы убить, если бы Винсент Годж не отклонил удара, который ему чуть было не нанес один солдат из орудийной прислуги.

— Благодарю вас, господин Годж! — сказал ему Жан. — Но, быть может, вы сделали это напрасно. Тогда все было бы уже кончено.

И действительно, было бы лучше, если бы сын Симона Моргаза пал в этом бою, поскольку делу независимости суждено было потерпеть крах на поле битвы у Сен-Шарля.

Жан Безымянный снова кинулся было в схватку, как вдруг у подножия холма увидел распростертого на земле, обагренного кровью де Водреля.

Его сбили с ног ударом сабли, когда всадники Уизераля действовали на подступах к лагерю, чтобы окончательно рассеять повстанцев.

И в этот миг Жану Безымянному послышался голос, который взывал к нему: «Спасите моего отца!»

Под прикрытием дыма от ружейных залпов Жан подполз к де Водрелю, лежавшему без сознания, быть может, уже бездыханному. Он взял его на руки и понес вдоль укреплений; затем, в то время как всадники неприятеля с неслыханным ожесточением преследовали мятежников, ему удалось, минуя горящие дома, достичь верхнего квартала Сен-Шарля, где он укрылся под сводами церкви.

Пробило пять часов вечера. Было бы уже совсем темно, если бы не зарево пожара, стоявшее над руинами селения.

Восстание, ставшее победным в Сен-Дени, было подавлено в Сен-Шарле. И нельзя было даже сказать, что обе стороны сквитались. Нет! Этому поражению суждено было иметь более основательный результат для дела национальной борьбы, чем той победе, принесшей реальные преимущества. Оно убивало все надежды, которые еще могли питать сторонники реформ.

Те из сражавшихся, кто не погиб, вынуждены были бежать, даже не успев получить распоряжение о месте сбора. Уильяму Клерку вместе с Андре Фарраном, который был только легко ранен, пришлось бежать через поле. Лишь ценой множества опасностей им обоим удалось пересечь границу, и они ничего не знали о судьбе де Водреля и Винсента Годжа.

А что стало с Кларой де Водрель в том доме в Сен-Дени, где она ожидала вестей? Ведь теперь ей приходилось опасаться расправы лоялистов, если не удастся бежать.

Вот о чем думал Жан, укрывшись в глубине маленькой церквушки. Хотя де Водрель так и не пришел в сознание, сердце его билось, правда, очень слабо. При хорошем уходе его, быть может, удастся спасти. Но где и как предоставить ему этот уход?

Необходимо, отбросив всякие колебания, сегодня же ночью перенести его в «Запертый дом».

А «Запертый дом» находился недалеко — на расстоянии не более нескольких сот шагов, если спускаться вниз по главной улице селения. В темноте, как только солдаты Уизераля покинут Сен-Шарль или когда они расквартируются на ночь, Жан отнесет раненого в дом своей матери.

Своей матери!.. Де Водрель в доме Бриджеты... у жены Симона Моргаза!.. Если вдруг он когда-нибудь узнает, под чей кров Жан перенес его?

Ну и что же! Разве он, сын Симона Моргаза, не был гостем на вилле «Монкальм»?.. Разве он не стал боевым товарищем де Водрелю?.. Не он ли только что вырвал его из когтей смерти?.. Так почему бы де Водрелю не быть обязанным жизнью Бриджете Моргаз?

Впрочем, об этом де Водрель не узнает. Никто не нарушит инкогнито, под которым скрывается несчастная семья.

План Жана уже созрел, оставалось лишь выждать время, чтобы привести его в исполнение, — несколько часов, не более.

Тут он мысленно перенесся к дому в Сен-Дени, где Кларе де Водрель предстояло узнать о поражении патриотов. Вдруг, не дождавшись возвращения отца, она подумает, что он погиб?.. Возможно ли как-то предупредить ее, что де Водреля перенесли в «Запертый дом»? Спасти ее самое от опасностей, которые угрожают ей в этом местечке, отданном на отмщение победителям?

Эти беспокойные мысли не давали Жану покоя. А какой пыткой была мысль о поражении, столь ужасном для дела освобождения нации! Все, что питало надежды, возникшие после победы в Сен-Дени, все, что могло быть ее прямым следствием, — мятеж в графствах, восстание, охватившее долины рек Ришелье и Св. Лаврентия, королевская армия, лишенная своего могущества, завоеванная наконец независимость и мечта Жана искупить перед страной зло, причиненное ей предательством отца, — все это рухнуло... все!

Все ли?.. Разве уже нет возможности возобновить борьбу? Разве патриотизм убит в сердцах франко-канадцев оттого только, что несколько сот повстанцев оказались разбиты в Сен-Шарле? Нет!.. Жан примется за дело снова... Он будет бороться до самой своей смерти.

Хотя уже совсем стемнело, селение еще оглашалось победными возгласами солдат, на улицах, освещенных отблесками пламени, слышались стоны раненых. Истребив лагерь, пламя перекинулось на соседние дома. Как далеко распространится пожар?.. А что, если огонь добрался до окраины местечка?.. Если загорелся «Запертый дом»?.. Если вдруг Жан не обнаружит там ни своего жилища, ни матери?

Эти опасения мучили его. Будь он один, он убежал бы в поле, добрался до густых лесов графства, скрылся под покровом ночи. К рассвету он был бы уже вне опасности. Но де Водрель, что станет с ним? Если он попадет в руки королевских солдат, он погиб, ибо даже раненых не щадили в этом кровавом деле!

Наконец часам к восьми все, похоже, успокоилось в Сен-Шарле — либо обитатели были изгнаны оттуда, либо после ухода колонны Уизераля они приютились в каких-то уцелевших от пожара домах. Теперь улицы были пустынны. Следовало воспользоваться этим.

Жан приблизился к церковной двери. Затем, приоткрыв ее, окинул быстрым взглядом небольшую площадь и спустился со ступеней паперти.

На площади, полуосвещенной отблесками далекого пламени, никого не было.

Жан вернулся к лежащему возле колонны де Водрелю, приподнял его и взял на руки. Даже для такого сильного человека, как он, ноша была довольно тяжелой, ведь раненого надо было нести до самого поворота большой дороги, где стоял «Запертый дом».

Жан пересек площадь и ступил на примыкающую к ней улицу.

И очень вовремя. Едва он успел пройти двадцать шагов, как послышались громкие голоса и стук лошадиных копыт.

Это был кавалерийский отряд, возвращавшийся в Сен-Шарль. Прежде чем направить его на преследование беглецов, подполковник Уизераль приказал солдатам вернуться на ночевку в селение; здесь отряд должен был расположиться до рассвета, и местом для бивака всадниками была избрана именно церковь.

Вскоре кавалеристы уже устраивались на ночлег, приняв все же некоторые меры предосторожности против возможного нападения: в церкви расположились не только люди, туда же ввели и лошадей. Что и говорить о кощунстве, которому предавалась эта опьяненная кровью и джином солдатня в храме Господнем!

Жан продолжал спускаться по опустевшей улице, порой останавливаясь, чтобы перевести дух. Чем ближе он подходил к «Запертому дому», тем сильнее становилось опасение: вдруг он найдет там одни лишь развалины!

Наконец он вышел к повороту дороги и остановился перед жилищем своей матери. Пожар не пошел в эту сторону. Дом стоял в целости и сохранности, потонув во мраке. Его окна не пропускали ни малейшей полоски света.

Жан с де Водрелем на руках подошел к калитке, толкнул ее, с трудом дотащился до двери и постучал условным стуком.

Минуту спустя де Водрель и Жан были уже в безопасности, в доме Бриджеты Моргаз.

Глава III

ДЕ ВОДРЕЛЬ В «ЗАПЕРТОМ ДОМЕ

— Матушка, — сказал Жан, положив раненого на постель, где он и его брат обычно спали, когда приходили ночевать в «Запертый дом», — матушка, речь идет о жизни этого человека, она находится под угрозой, если ему не оказать помощь.

— Я позабочусь о нем, Жан.

— Но и твоя жизнь в опасности, матушка, если солдаты Уизераля найдут его у тебя.

— Моя жизнь!.. Разве она чего-нибудь стоит, сын мой? — воскликнула Бриджета.

Жан не захотел открыть ей, что ее гостем стал де Водрель — одна из жертв Симона Моргаза. Это вызвало бы у нее тяжкие воспоминания. Лучше было Бриджете не знать этого. Человек, которому она давала убежище, был патриотом, и этого вполне было достаточно, чтобы он мог рассчитывать на ее преданность.

Прежде всего, Бриджета и Жан подошли к двери. Прислушались. Со стороны церкви еще раздавались отдаленные выкрики, но на большой дороге царила тишина. Пламя пожаров, пылавших в верхних кварталах местечка, начинало мало-помалу стихать, как и крики королевских солдат. Они уже кончили поджигать, грабить и избивать. В общей сложности около двух десятков домов были превращены в пепелище. «Запертый дом» один из немногих избежал уничтожения. Но Бриджета и Жан всего могли ожидать от победителей утром, когда солнце взойдет над руинами Сен-Шарля.

Впрочем, в тот вечер им еще не раз пришлось тревожиться. Каждый час мимо «Запертого дома» проходил патруль из солдат и волонтеров, следивший с поворота большой дороги за окраинами селения. Иногда они останавливались. Не был ли отдан уже приказ произвести обыски, не постучатся ли сейчас в дверь полицейские, требуя отворить? В такие минуты Жан Безымянный внутренне содрогался — не за себя, а за де Водреля, за умирающего, которого могли прикончить прямо в доме матери!..

Но его опасениям не суждено было сбыться, по крайней мере, в эту ночь.

Бриджета с сыном сидели у изголовья раненого. Все, что они могли сделать для него, они уже сделали. Но нужны были лекарства, а как их достать? Нужен был доктор, а где найти такого, которому можно было бы доверить вместе с жизнью повстанца и тайну «Запертого дома»?

Обнажив де Водрелю грудь, они осмотрели его. Глубокая рана, нанесенная сабельным ударом, пересекала наискось левую часть туловища. Было похоже, что она не столь глубока, чтобы задеть какой-нибудь жизненно важный орган. Однако раненый едва дышал; он потерял столько крови, что мог умереть, не приходя в сознание.

Прежде всего, обмыв рану чистой водой, Бриджета стянула ее края, наложила компресс и забинтовала. Придет ли в себя де Водрель под воздействием примочек Бриджеты и полного покоя, который обеспечен ему в «Запертом доме», если солдаты Уизераля покинут селение? Жан с матерью даже не смели надеяться на это.

Два часа спустя де Водрель, все еще не открывая глаз, простонал какие-то слова. Очевидно, его привязывала к жизни единственно мысль о дочери. Он звал ее — быть может, он хотел, чтобы она облегчила его страдания, а быть может, думал об опасностях, которые подстерегают ее теперь в Сен-Дени...

Бриджета, держа его за руку, напряженно вслушивалась. Жан, стоя рядом, старался уследить, чтобы от какого-нибудь резкого движения не открылась рана. Он тоже пытался уловить слова, прерываемые стонами. Не скажет ли де Водрель чего-нибудь такого, чего не должна услышать Бриджета?..

И тут среди бессвязных звуков было произнесено имя.

Это было имя Клары.

— Так у этого несчастного есть дочь? — прошептала Бриджета, взглянув на сына.

— Конечно... матушка!

— Ведь он зовет ее!.. Он не хочет умереть, не повидавшись с ней!.. Если бы его дочь была рядом, ему было бы покойнее!.. Где она сейчас? Не могу ли я найти ее... привести ее сюда... тайно?

— Привести ее? — воскликнул Жан.

— Да!.. Ее место возле отца, который зовет ее, умирая.

В это время раненый в горячечном бреду попытался привстать с постели.

Потом с его губ вместе с тяжелым дыханием слетели слова, красноречиво говорившие о его муках:

— Клара... одна... там... в Сен-Дени!

Бриджета встала.

— В Сен-Дени? — спросила она. — Так он оставил свою дочь там? Жан, ты слышишь?

— Королевские солдаты... в Сен-Дени... — повторил раненый, — ей не спастись от них!.. Негодяи отомстят Кларе де Водрель!..

— Кларе де Водрель? — повторила Бриджета. Затем, опустив голову, прошептала:

— Де Водрель... здесь, у меня!

— Да! Де Водрель, — ответил Жан. — И раз уж он у нас в «Запертом доме», надо, чтобы его дочь пришла сюда.

— Клара де Водрель у меня в доме... — прошептала Бриджета. Застыв у постели, где лежал де Водрель, она смотрела на этого патриота, пролившего кровь за дело независимости, на того, кто двенадцать лет назад чуть не поплатился жизнью из-за предательства Симона Моргаза. Если он узнает, в чьем доме нашел приют, чьи руки вырвали его у смерти, не ужаснется ли он, не бросится ли, даже если ему придется ползти на коленях, прочь от позора быть связанным с этой семьей?

С долгим стоном из уст де Водреля снова вырвалось имя Клары.

— Он может умереть, — сказал Жан, — и нельзя допустить, чтобы он умер, не повидав своей дочери...

— Я пойду за ней, — ответила Бриджета.

— Нет! Это сделаю я, матушка!

— Да ведь тебя разыскивают по всему графству!.. Ты что, хочешь погибнуть, не исполнив своего долга?.. Нет, Жан, ты еще не имеешь права умереть! За Кларой де Водрель пойду я!

— Матушка, Клара де Водрель откажется идти с тобой.

— Не откажется, когда узнает, что ее отец при смерти и призывает ее. Где я найду в Сен-Дени барышню де Водрель?

— В доме судьи Фромана... Но это слишком далеко, матушка!.. У тебя не хватит сил!.. Туда и обратно двенадцать миль!..

— Я же, если отправлюсь тотчас, смогу дойти до Сен-Дени и привести Клару де Водрель до рассвета. Никто не увидит, как я выйду. Никто не увидит, как я вернусь в «Запертый дом».

— Никто?.. — переспросила Бриджета. — А солдаты, которые патрулируют дороги, как ты их обойдешь?.. Если ты попадешь к ним в руки, разве ты сможешь вырваться?.. Даже если допустить, что они тебя не узнают, неужели тебя оставят в покое? А вот меня, старуху... к чему им меня останавливать? Хватит спорить, Жан! Де Водрель хочет видеть свою дочь!.. Надо, чтобы он повидался с нею, и только я могу привести ее к нему!.. Я иду!

Жану пришлось уступить настояниям Бриджеты. Хотя ночь и была темной, пуститься по дорогам, которые патрулировались войсками Уизераля, было крайне рискованно. Клара де Водрель должна была переступить порог «Запертого дома» до восхода солнца. Как знать, доживет ли до утра ее отец? Он, Жан Безымянный, теперь уже хорошо известный всем, после того как сражался с открытым забралом, — сможет ли пробраться в Сен-Дени? Сумеет ли вернуться обратно с Кларой де Водрель? Не будет ли здесь риска почти наверняка отдать ее в руки королевских солдат?

Последнее соображение оказалось самым убедительным для Жана, ибо опасность, которой подвергался он сам, он не ставил ни во что. Он рассказал Бриджете, как найти дом судьи Фромана, и вручил ей записку, в которой написал лишь следующее: «Доверьтесь моей матери и следуйте за нею!» Записка должна была развеять все сомнения Клары.

Было часов десять с небольшим, когда Бриджета проворно спустилась к дороге, безлюдной в эту пору. Леденящий холод зимней канадской ночи, окутавший местность, сделал почву твердой, удобной для быстрой ходьбы. Молодой месяц, вот-вот готовый скрыться за горизонтом, не мешал мерцанию нескольких звезд, выглянувших из-за высокой тучи.

Бриджета шла скорым шагом по пустынным, темным местам, не ощущая ни страха, ни слабости. Чтобы выполнить этот долг, она призвала всю свою былую энергию, которая еще не раз пригодится ей. Дорогу от Сен-Шарля до Сен-Дени она, кстати, знала, так как часто ходила по ней в молодости. Опасаться ей следовало только встречи с каким-нибудь отрядом солдат.

Она наткнулась на них раза два-три на протяжении двух миль от Сен-Шарля. Но чего ради солдатам было останавливать эту старуху? Ей пришлось лишь выслушать несколько оскорбительных фраз от подвыпивших мужчин, вот и все. На подступах к Сен-Дени подполковник Уизераль не выставил никакого заграждения. Прежде чем отправиться карать это злосчастное селение, он хотел выяснить, какие действия предпримут победители позавчерашнего дня, и не собирался рисковать собственной победой из-за какого-нибудь непродуманного шага.

Поэтому остальные две трети пути Бриджета преодолела без нежелательных встреч. Бедняги, которых она догоняла и даже обгоняла, были беженцами из Сен-Шарля; бесприютные, они разбрелись по приходам графства после того, как их дома были разграблены и сожжены.