Три девочки [История одной квартиры]

– Простите, – забормотал он, – я… я такой рассеянный, я, кажется, съел…

– Так я же затем их перед вами и поставила, – засмеялась Софья Михайловна, – и сейчас вам еще налью.

– Нет… нет… благодарю вас… – Доктор нахмурился и встал.

– Спасибо, доктор. Нам было очень интересно, – сказала Софья Михайловна. – Вы будете делиться с нами тем, как ваш труд двигается?

Доктор молча поклонился.

– И еще одна просьба, доктор, – заговорил Леонтий Федорович, – есть у нас дочка Наташа, ей уже тринадцатый год…

Наташа насторожилась: о чем это он?

– …а она до сих пор, видно, нуждается в соске, – продолжал Леонтий Федорович.

– Папка! Да ты что?! – Наташа покраснела до слез.

– А как же! Когда рисует или пишет, – как задумается, карандаш сосет. Так, может быть, вы ей соску пропишете. Как вы думаете, доктор?

Доктор засмеялся добродушно и ласково и посмотрел на девочку

– Наташа, карандаши очень вкусные, по-вашему?

Наташа, все еще краснея, поддержала шутку:

– Очень вкусные, доктор! Как шоколад!

– Ну, так, если они чистые, – сосите на здоровье, но… карандаши совсем чистыми не бывают.

Доктор еще раз поклонился и вышел, улыбаясь.

* * *

В начале августа Софья Михайловна с Наташей поехали за Тотиком и пригласили с собой Катю и Люсю.

Из Луги приехали среди дня, когда никого не было дома. В веселой суете разбирали вещи, клали по местам. Тотику открыли шкаф с игрушками, и он, сопя от удовольствия, по одной вынимал их и раскладывал на разостланном для него коврике.

Первой пришла домой Анна Николаевна и бурно ворвалась в «классную», где девочки разбирали корзину с бабушкиными «гостинцами».

Все уселись вокруг стола – и, как из рога изобилия, посыпались новости.

Через несколько минут пришел доктор и, против обыкновения, не скрылся сразу в своей комнате, а, поздоровавшись со всеми, тоже присел к столу.

– А Тотик стал совсем хорошо говорить и все буквы произносит, даже шипящие, только вместо "р" у него "л", – с гордостью говорила Наташа.

– Только – странная вещь, – сказала Софья Михайловна, – очевидно, его кто-то там напугал: он стал чужих мужчин боятся. Как увидит мужское лицо, – сейчас рёв! Просто не знаю, что делать.

В эту минуту в классную вбежал Тотик и остановился, увидев доктора.

– Здравствуйте, Тотик! Вы меня не знаете? – спросил доктор и протянул ему руку.

Тотик не двигался с места и молчал, не спуская с лица доктора внимательных глаз.

– Ну вот! Сейчас рёв будет! – шепнула его мать на ухо Анне Николаевне.

Но Тотик, ни слова не говоря, с деловым видом подошел к доктору и, упираясь ручонками в его протянутую руку, полез к нему на колени.

– Вот так так! – в недоумении произнесла мать.

Доктор, смущенно улыбаясь, обхватил маленькое тельце таким неловким движением, что обе матери засмеялись. Было ясно, что он в первый раз в жизни обнимает ребенка. А Тотик осторожно слез с колен доктора и, схватив его за руку, потянул за собой.

– Пойдем в мои иглушки иглать!

Доктор встал со стула и покорно пошел за Тотиком.

– Пойду посмотрю, что они там! – Наташа побежала в свою комнату.

Старый доктор сидел на ковре, широко расставив длинные ноги. Виду него был смущенный. В одной руке он сжимал бархатного мишку, в другой – пестрого паяца. Тотик, болтая без умолку, клал на протянутые ноги доктора одну за другой свои игрушки. Доктор, видимо, боялся шевельнуться, и все же игрушки соскальзывали и падали на пол. Тотик терпеливо поднимал их и клал обратно.

– Ты сиди смилно, а то иглушки падают, – говорил он, – а зайчика возьми в луку.

– У меня нет третьей руки, – беспомощно пробормотал доктор.

– Смотрите! – кричала Наташа. – Здесь Гуливер в стране лилипутов.

– Какой Гуливел? – спросил Тотик и огляделся вокруг.

– Это такой великан.

– Ты Гуливел? – спросил Тотик доктора,

– А как вам кажется, Тотик?

– Наташа! Тотик! Мойте руки, сейчас кушать будем, входя, Софья Михайловна.

– Кушать! – обрадовался Тотик. – Гуливел, пойдем кушать!

Доктор с трудом поднялся с ковра, уронив мишку и паяца.

– Нет, нет, – запротестовал Тотик, – мишку ты возьми, ты его колмить будешь.

* * *

На другой день доктор вернулся домой, весь обвешанный пакетами.

Он заглянул в комнату, где Тотик строил дворец из кубиков, и сконфуженно произнес:

– Тотик, теперь пойдемте ко мне играть в мои игрушки.

Тотик бросил кубики и, топая ножками, побежал в комнату доктора.

– Мама! Ты подумай! Доктор-то! – изумилась Наташа.

– Милый доктор, – с грустной улыбкой произнесла мать, – у него, наверно, никогда не было детей, и он не знает, какая это радость. И он, видно, давным-давно никого не любил… а без этого так трудно жить!

* * *

Софья Михайловна по рассеянности стала отпирать комод не тем ключом и испортила замок. Дело было в воскресенье. Яков Иванович был дома, и она попросила его помочь беде. Старый слесарь пришел в ее комнату с целым ящиком инструментов.

– Сложный замок у вас. Придется повозиться.

– Уж повозитесь, Яков Иванович. Дело соседское. Другой раз и я вам услужу, – сказала Софья Михайловна. – Да вот знаете что? Ведь девочкам скоро в школу идти. Я сегодня хочу поехать Наташе на школьное платье материал купить. Хотите, я Катюше тоже возьму?

– А у меня уже набрано, – сказал Яков Иванович.

– Да ну? Вы сами покупали?

– А кому же еще? Сам.

– А ну, покажите.

Яков Иванович ушел в свою комнату и через минуту вернулся.

– Ой-ой, – протянула Софья Михайловна, – какой некрасивый материал!

– А я в этом деле мало смыслю, – спокойно возразил Яков Иванович, копаясь в ящике с инструментами, – вижу, что прочный.

– Катя не захочет в таком платье в школу идти. Моя Наташа ни за что бы не пошла.

– А Катюшка пойдет.

– Бедная девочка! – вырвалось у Софьи Михайловны.

– Как бедная? – Яков Иванович оторвался от работы и гневно посмотрел на Софью Михайловну. – Разве я о ней не забочусь? У Катюшки все есть, что надо. Всегда одета, обута, сыта. Читать любит – книжек ей покупаю, сколько хочет. Образование какое захочет дам, в люди выведу. А вы «бедная»! Сказали тоже! – и он, сердито сопя, снова принялся за работу.

– Мало этого, Яков Иванович, – тихо сказала Софья Михайловна.

– Мало? – Яков Иванович с ожесточением вывинчивал какой-то шуруп. – Гм! Мало! А как я сам с семи лет в чужих людях вырос? Голодный, босой. Досыта только пинков да колотушек хлебнул. В двенадцать лет в подмастерье к кузнецу отдали. Снова пинки да колотушки. Ни тебе поесть, ни тебе поспать досыта. Грамоте только с пятнадцати лет чуть-чуть научился. Тяжести не по силам таскал, надорвался. В больницу попал, много месяцев отлежал, а там все сызнова началось. Посидели бы тогда в моей шкуре!

– Расскажите о себе, Яков Иванович, – попросила Софья Михайловна, подсаживаясь к нему с вязаньем в руках.

– А чего рассказывать? – буркнул старик, не отрываясь от работы, но Софья Михайловна почувствовала, что ему не неприятна ее просьба.

– С детства пинки да колотушки, а как на заводе стал работать да разобрался что к чему, против царя пошел. Ну и начались тут тюрьмы да ссылки, – заговорил он снова. – До самого семнадцатого года и жизни-то, почитай, не видел. В ссылке и женился и овдовел. Остался с сынишкой маленьким на руках! Тоже горя хлебнул, пока вырастил. Учиться опять некогда. Только свое ремесло и знал. Октябрю порадоваться не успели – гражданская война. Вместе с сынишкой на фронт пошел. В двадцать втором году сын женился. Невестка хорошая попалась. Ну, думаю, отдохну теперь. Да недолго отдыхал. Померли оба тифом. А у меня снова на руках внуки, Вася да Катюшка. Катюшке двух лет не было. С тех пор и ращу. А вы: «Мало»! Эх!

– Славная ваша Катюшка! – Софья Михайловна подняла голову и посмотрела на старого слесаря.

– Девчонка ничего, – сказал он спокойно.

– И учится хорошо?

– А чего бы ей не учиться? Все есть, всего вволю, – только учись. Дед обо всем позаботится. Чего ей не хватает?

– А я вам скажу, Яков Иванович, чего не хватает. Сказать?

– Ну? – Он вдруг оторвался от работы и поднял на Софью Михайловну настороженный и недружелюбный взгляд.

– Ласки, Яков Иванович.

Старик сразу снова взялся за работу.

– Известно… без матери… – пробормотал он чуть слышно, прилаживая замок.

– Не худо бы ее и дедушке иной раз приласкать, – тихо сказала Софья Михайловна.

– Не обижаю я ее. Пальцем ее в жизни не тронул. А приласкать… – он спешно бросал инструменты в ящик, – не умею… Получайте ваш замок. Готово. – И он быстро двинулся к двери, не взглянув на Софью Михайловну.

– Куда же вы, Яков Иванович? Спасибо! А вы мне еще про Васю не рассказали.

– Про Васю? – Яков Иванович остановился вполоборота. – Что же про Васю?.. Ничего парень. Хороший комсомолец, весь в отца, – прибавил он не без гордости.

– Ну, а дадите мне денег другой материи Катюшке купить?

– А куда я этот дену?.. Ну да ладно, покупайте, вам видней. Какой своей дочке, такой и ей. Денег сейчас дам.

И он вышел из комнаты.

Софья Михайловна уронила вязанье на колени и задумалась.

* * *

Срок сдачи рукописи в издательство приближался, и Леонтий Федорович, с помощью жены, работал вовсю. Часто Софье Михайловне приходилось весь день стучать на машинке, и тогда Наташа и ходила на рынок, и стряпала обед, благо еще не кончились каникулы. Готовить она еще умела плохо и, не желая мешать матери, обращалась за советом к Кате. Катя солидно объясняла ей сорта мяса и как варить гречневую кашу, чтобы она была рассыпчатой, и даже как обращаться с тестом.

– И откуда ты все это знаешь? – удивлялась Наташа.

– А я все приглядывалась, как старшие делают. Так и научилась.

Когда девочки готовили одновременно, в кухне обязательно вертелась и Люся. Работа шла в болтовне.

– Ну, ты! Барышня-белоручка! – сказала ей как-то Наташа. – Чем зря болтать, готовь-ка и ты обед. Мама придет, а у тебя все готово.

– А все и так готово, с вечера.

– Ну, готовь на завтра.

– А я не знаю что!

– Начисти картошки, – вступила в разговор Катя, – вон в той корзине ваша картошка. Положишь в воду, ей ничего не сделается, а все твоей маме меньше работы

– Ладно, уж за компанию – Люся соскочила с подоконника и взялась за картошку.

В дверь заглянул Яков Иванович.

– Ну-ну! Прямо фабрика-кухня, – пошутил он. – Катюшка, обед готов?

– Готов, дедушка.

– Идем есть.

Катя бережно взяла двумя тряпками дымящуюся кастрюлю.

– Наташа, не забудь свою кашу мешать, – деловито сказала она. – А ты, Люся, больно толсто кожуру срезаешь. Надо тоненько-тоненько, – прибавила она, уходя.

* * *

В первое же воскресенье, после того как Леонтий Федорович сдал работу, пошли в Русский музей. На этот раз пошла и Катя. Она узнала об этом еще накануне и вечером скачала Якову Ивановичу:

– Дедушка, я сейчас сготовлю обед на завтра, а ты сам разогреешь. Хорошо? А то мы с утра в музей пойдем… Можно?

Старый слесарь внимательно посмотрел на внучку. Она стояла потупясь и ждала.

– В музей? – переспросил он. – Ну, ну. – И он снова склонился над работой.

У Анны Николаевны были заранее взяты на этот день билеты в цирк, и Люся с ними не пошла. Зато пошла Софья Михайловна, – и для Кати это было двойным праздником. Леонтий Федорович был в ударе и говорил еще интереснее, чем обычно. Часто вставляла свои замечания и Софья Михайловна. Катя смотрела во все глаза, слушала во все уши и домой шла такая переполненная впечатлениями, что отвечала невпопад на веселую болтовню Наташи.

А дома ее ждала еще радость – приехал с практики Вася.

Катя очень любила брата, но видеть его приходилось редко, – он и учился, и работал, с трудом урывая иногда часок, чтобы проведать деда и сестренку. Лицом он очень походил на Катю – такой же светлоголовый, с такими же ясными голубыми глазами. И в характере было кое-что общее – внешнее спокойствие, сдержанность, но в нем не было и тени Катиной застенчивости и замкнутости. Он не смотрел на новое лицо исподлобья, как Катя, не робел и не замыкался в себе при чужих. Катя восхищалась братом и втайне завидовала его общительности и умению никогда не лезть за словом в карман.

Когда все вошли в прихожую, Вася сразу выскочил на голоса из комнаты Якова Ивановича.

– Здорово, сестренка!

– Вася!

Вася поднял Катю на руки и крепко поцеловал. Она обхватила руками его шею и прижалась к нему. Вася, не спуская Катю на пол, с улыбкой обратился к остальным.

– Как я рад познакомиться с вами! – говорил он, здороваясь. – И сразу хочу поблагодарить.

– За что? – в один голос спросили Наташа и ее родители.

– Да вот за нее. За дикарку мою. Мне дед уже рассказал, как вы шефство над ней взяли.

– Ну какое шефство? – засмеялся Леонтий Федорович.

В дверях появился Яков Иванович. Его глаза светились радостью.

«И любит же он своих внучат», – подумала Софья Михайловна.

– Вот интересно, – заговорил Вася, обращаясь к Леонтию Федоровичу, – как вы смотрите на дело? Вы читали сегодня газеты? Мы вот с дедом сейчас обсуждали… Вы не зайдете к нам? Поговорим!

– Охотно, – сказал Леонтий Федорович, заходя в комнату старого слесаря. Ему Вася сразу очень понравился.

Все уселись. Катя встала около Васи, обняв брата за плечи. Он обхватил ее рукой вокруг пояса.

– А я тут деда все журю, – сказал он. – Который месяц работает почти без выходных дней. И домой придет, все что-то ковыряется. Ведь не молоденький. Кому это нужно?

– Тебе, дурачку, – ухмыльнулся старый слесарь, – и Катюшке и ему. – Он указал на Леонтия Федоровича. – Всем нужно. Ленинграду. Всей стране. Я, брат, стреляный воробей, меня не проведешь. Не верю я немцу. Кто его знает, что у этого самого Гитлера на уме. Уши развешивать не к чему. Надо работать вовсю.

– Да кто же уши развешивает, дедушка?! – воскликнул Вася возмущенно. – Меня агитировать нечего, сам агитирую. А тебе все-таки и отдохнуть не грех. Потрудился на своем веку,

– Эх, молодо-зелено! – Старик кивнул головой на Васю. – Что ж что дед стар? А у деда голова, может, лучше твоей молодой работает. Все изобретаю. Все пробую… Вот хожу – и думаю. Лежу – и думаю. Ем – и думаю.

– Эх, дед, дед! Тебе бы смолоду образование получить, большой бы человек вышел.

– А я и сейчас не маленький, – спокойно ответил Яков Иванович, выбивая золу из своей почерневшей трубки. – Сколько я ребят на своем веку слесарному делу обучил, и сам счет потерял.

Глава VII

Тяжелый день Наташи

В первый день занятий в школе Наташа вернулась домой в самом мрачном настроении. Новая школа ей не понравилась. Она очень любила свою прежнюю школу, и здесь ей все показалось чужим и неприветливым. Даже стены были здесь окрашены в синюю краску, и оттого все выглядело мрачно.

Ребята, встретившись после летних каникул, радостно приветствовали друг друга; стоял немолчный веселый гул, и Наташе вспомнилось, как она возвращалась после каникул в свою школу и как все обступали ее, и как она уже знала, что снова будет председателем совета отряда, и что ее слово при составлении звеньев будет решающим. Здесь никто ее не знал, никто не обратил на нее никакого внимания. Правда, несколько девочек подбегали к ней и в спешке задавали два – три вопроса, но сейчас же отвлекались для своих привычных разговоров. А какой-то мальчишка, увидя ее, расхохотался, показал на нее пальцем и крикнул:

– Смотрите, новая телятина!

Наташа вспыхнула и не нашлась сразу, как ответить. Почему «телятина»? Это было так глупо, что не стоило бы обращать внимания. Но она разозлилась и на мальчишку, и на себя – за то, что промолчала. И надо же было как раз в эту минуту войти в класс пионервожатой! Она заметила Наташу и сразу подошла к ней. В другое время Наташе, вероятно, понравилось бы ее немного строгое, но открытое и спокойное лицо, но сейчас ей ничего здесь не нравилось и на вопрос Тони, кто она и откуда, Наташа ответила резко и неприветливо.

– Что с тобой? – удивленно спросила девушка и слегка нахмурилась.

– Ничего со мной, – буркнула Наташа.

– Ну, знаешь… – Тоня покачала головой. – У нас так не разговаривают. Плохо тебя в твоей школе воспитали.

Наташа окончательно вспылила.

– Моя школа куда лучше вашей, – отрезала она.

– По тебе это не видно, – усмехнулась пионервожатая и отошла к группе ребят у окна.

Наташа осталась одна. Ей было и очень стыдно, и досадно на себя. Она вдруг как-то перестала чувствовать себя самой собой. У нее было такое ощущение, что – что бы она ни стала сейчас делать и говорить – все выйдет глупо. И она сжала зубы и решила просто молчать. Мелькнувшую было мысль подойти к пионервожатой попросить извинения и поговорить с ней открыто, начистоту, рассказать о своем состоянии – Наташа сразу отвергла. Этого не позволяло ей самолюбие.

Нехорошо получилось и на уроках Она сидела подавленная, рассеянная. По двум предметам ее вызвали, и, хотя она отлично знала, что нужно ответить, ответила гораздо хуже, чем могла. Учительница русского языка, Алла Ивановна, спросила:

– Ты была отличницей в той школе? – И Наташе показалось, что в голосе ее звучит недоверие.

– Да, – тихо сказала она и побледнела. Она чувствовала, что вот-вот заплачет. Учительница – она же воспитательница их класса – пытливо посмотрела на нее и ласково сказала:

– Ничего, ты и у нас будешь отличницей, садись.

Весь класс смотрел на Наташу. Она села, опустив глаза и почти до крови закусив губу.

Она не могла дождаться, когда кончится день, и, придя домой, сразу забилась в «разговорку» и расплакалась. Мамы не было дома. Наташа долго сидела в углу на сундуке и думала. Ей казалось, что все кончено и что она уже никогда не займет в школе того положения, какое у нее было раньше. Она слышала, как вернулись Катя и Люся. Не зная, что она дома, девочки уселись в «классной» и начали беседовать. Они горячо обсуждали классные новости, и Наташе стало еще обиднее. вот и Катя с Люсей стали ей чужими… У них уже свои, далекие от нее интересы…

– А ты знаешь, – сказала вдруг Люся, – ведь наша Тоня сейчас вожатая в пятом "А", как раз у Наташи.

– Да что ты? – удивилась Катя. – Жаль, что не у нас,

– А я рада: не люблю ее.

– А вот я уверена, – Наташе она понравится! – воскликнула Катя.

– Ой, интересно, как Наташка? Как ей наша школа?.. Скорей бы она пришла!

– Почему это ее еще нет? У них сегодня последнего урока не было, – заговорила Катя. – Знаешь что? Пойдем дождемся ее в садике!

– Пойдем! Без Наташки дома скучно.

Когда захлопнулась дверь, Наташа вышла из закутки, смыла с лица следы слез и вздохнула с облегчением.

Нет, не чужие ей Катя и Люся. А в школе… Наташа упрямо тряхнула головой. Нет, и в школе она во что бы то ни стало должна исправить то, что получилось сегодня… Во что бы то ни стало!

Она выбежала на балкон и поглядела вниз. Девочки сидели на скамье и, болтая между собой, посматривали вдоль бульвара, не идет ли она.

– Катя! Люся!

Обе подняли головы и очень удивились.

– Как, мы прозевали тебя? – крикнула Люся. Они сорвались со скамьи, побежали домой.

Наташа ничего не рассказала им о своих горестях. На расспросы ответила только, что еще не разобралась, что трудно судить по первому дню. Но Катя почувствовала, что что-то не то. И сразу решила, что завтра расскажет о Наташе Тоне, с которой была в большой дружбе.

А вечером, оставшись наедине с мамой, Наташа во время «задушевного разговора», ничего не утаивая, рассказала ей о своем первом школьном дне.

– Случается, – улыбнулась Софья Михайловна. – С каждым человеком так бывает, что вдруг какая-то самая нелепая глупость выбьет из колеи. Но тут важно не поддаться этому, не верить своему ощущению, будто все к тебе плохо относятся.

– А знаешь, мама, – пожаловалась Наташа, – мне завтра прямо-таки трудно в школу идти.

– Ничего, вот увидишь, скоро все будет хорошо. Будь лишь сама собой и поменьше думай о себе.

* * *

Прошло несколько дней. Наташа вся как-то подобралась после разговора с мамой и постепенно привыкала к новой школе, знакомилась с ребятами. Она чувствовала, что Алла Ивановна и Тоня внимательно присматриваются к ней; и ей вскоре стало с ними легко и просто. Она не подозревала, что Катя много рассказала Тоне о ней и о всей ее семье и что мама приходила к Алле Ивановне, и они долго беседовали о ее злополучном первом дне.

К концу четверти она была снова отличницей и дружила со всем классом, и снова с головой вошла во все его интересы и происшествия. И дома – с Катей и Люсей – большая часть их бесед была о школе.

Глава VIII

Что же такое «соленая католюандо»?

Наступила зима. Все шло своим чередом. Днем девочки учились, а по вечерам готовили уроки в «классной», читали и рисовали. Иногда к их столу подсаживались и взрослые; начинались беседы, шутки и споры. Часто забегали школьные подруги; им нравилось бывать в этой квартире. Теперь нередко заглядывал к ним и доктор.

Дружба между доктором и Тотиком все росла. Доктор, вернувшись со службы, первым делом спрашивал:

– Где Тотик?

А Тотик с середины дня приставал ко всем:

– Почему не идет Гуливел? – Он иначе не называл доктора.

Когда Тотик болел, доктор просиживал у его кроватки ночи напролет и волновался больше, чем родители.

Девочки учились, росли, ссорились и мирились, катались на коньках и на лыжах. Иногда по воскресеньям Леонтий Федорович водил их то в музеи, то просто гулять по городу; и Наташа все чаще мечтала о том, как она будет художницей и как нарисует виды всех своих любимых мест в Ленинграде. С этой осени она занималась в студии Дома пионеров и делала большие успехи.

Как-то в субботний вечер пришел Вася. Уроки у девочек были уже приготовлены, и они, сидя в «классной», с увлечением придумывали шарады. Вася сразу присоединился к ним и предложил нарисовать им ребус. Ему дали большой лист бумаги. Девочки, стоя на коленках на стульях и упираясь локтями в стол, не сводили глаз с кончика карандаша.

Подошла Анна Николаевна и тоже стала смотреть через плечо Васи на рисунок. Вася, лукаво улыбаясь, быстро, одним штрихом, рисовал подряд маленькие рожицы – одну забавнее другой. Тут были и детские смеющиеся и плачущие мордашки, и сердитые старики, и веселые старушки, и толстуха с подвязанной щекой, и удивленный чем-то гражданин с высоко поднятыми бровями, – и каких-каких физиономий тут не было. Девочки хохотали от души; не отставала от них и Анна Николаевна. На большом листе бумаги шел уже третий ряд рожиц – по десять в ряд – и вдруг хохот еще усилился – в четвертом ряду начали появляться одна за другой очень похожие карикатуры на Катю, на Люсю, на Наташу, на самого Васю, потом на Якова Ивановича и всех остальных обитателей квартиры.

– Ой, до чего похоже! – заливалась Люся.

– Вася! Неужели я такая страшная?! – хохотала Анна Николаевна.

– А доктор-то! Смотрите!

– А это сам Вася! Как похож!

На взрывы смеха и крик девочек вышли из своей комнаты и Наташины родители.

– Да тут у вас – мы слышим – уж очень весело. Нельзя ли и нам присоединиться? – сказал Леонтий Федорович, тоже заглядывая через Васино плечо.

– Ну, Вася, я тебе пророчу блестящую будущность! – воскликнул он.

Васин карандаш выводил уже седьмой ряд смешных физиономий, а за ним последовали восьмой, девятый и десятый.

Вася громко стукнул карандашом по столу и встал.

– Ну, вот вам и ребус. Угадывайте!

– Понял! – сказал Леонтий Федорович.

– Папка, молчи! Мы сами разгадаем, – крикнула Наташа.

Катя, тыкая пальцем в каждый рисунок, считала:

– Десять. И десять рядов. Значит, его.

– Ну и сто рож! Сторож!

– Сторож! Сторож!

– Браво, Вася! Молодец! – зашумели все.

– Постойте! – закричала Софья Михайловна. – Я гак хорошо рисовать не умею, а тоже придумаю интересный ребус. Наташа, дай бумаги.

– А я чем хуже? И я могу! И мне бумаги! – И Леонтий Федорович уселся к столу.

– Все! Все! Давайте все! Кто скорее придумает ребус! – кричала Наташа.

И, увлеченные, все принялись за работу.

Наташа украдкой следила за отцом. Он сосредоточенно думал, иногда шевеля губами, и все писал какие-то буквы.

– У тебя ребус, папка?

– Нет, не ребус. Загадка. И уже готова!

– Ну?! Покажите!

Леонтий Федорович закрыл свой лист руками.

– Не покажу! У меня загадка совсем особенная. Угадайте: как называется наша квартира?

– То есть как? Почему… Да просто номер шесть, – заговорили все в недоумении.

– Так вот! – повысил голос Леонтий Федорович. – Наша квартира называется «Соленая Католюандо».

– Как?.. Что?.. Что это значит?.. Как?..

– "Соленая Католюандо", – раздельно повторил Леонтий Федорович.

– Почему соленая? – спросила Анна Николаевна.

– А мы разве пресные? – ответил Леонтий Федорович.

– А что такое ка… като… как там дальше?

– Католюандо. Я не виноват. Выходит, что квартира так называется. – Леонтий Федорович развел руками.

Софья Михайловна подумала, наморщив лоб, и вдруг понимающе протянула:

– А-а!

– Не говори! Пусть девочки догадаются! – сказал Леонтий Федорович.

Катя записала непонятные слова и сейчас внимательно вчитывалась в них.

– Ну, скажите! Ну, все равно не догадаться! – приставала Люся.

– Догадаемся! Сами догадаемся! – уверяла Наташа.

– Я уже угадала! – Катя подняла голову и слегка покраснела. – Это первые буквы: Соня – Леня – Наташа – Яков – Катя – Тотик – Люся – Анна – Доктор.

– Ай да Катюшка! Самая догадливая! – сказал Леонтий Федорович. – Ну, у кого еще что-нибудь готово?

На шум в «классной» выглянул из своей комнаты доктор.

– Идите сюда! – стараясь перекричать звонкие голоса девочек, позвала его Софья Михайловна. – Доктор, вы знаете, где вы живете?

– Садитесь! – Вася подставил доктору стул.

– Как где? В Ленинграде, – отвечал доктор, садясь к столу.

– В Соленой Ка-то-лю-ан-до! – в один голос, но запинаясь на втором слове, закричали девочки.

– Что-о? Как?

– Товарищи! – Софья Михайловна встала с места. – Смотрите, одного Якова Ивановича не хватает! Вася, зови его к нам!

– Попробую! – И Вася выскочил из «классной».

– А доктору дайте бумагу. Доктор, придумайте ребус! – распоряжалась Софья Михайловна.

– А я не умею…

– Ну! Без разговоров! Если не ребус, так загадку!

– Дедушка уже ложится! Ему завтра рано вставать, – сообщил Вася, входя.

– Жаль! Ну, а остальные – за дело! У меня сейчас ребус готов! – И Софья Михайловна снова склонилась над бумагой.

В этот вечер разошлись поздно.

* * *

– Девочки! Я что-то придумала! Только это пока секрет. Идемте в «разговорку».

И Наташа первая побежала в закуток.

Уселись на сундук. Наташа зашептала:

– Девочки, ведь скоро Новый год. Я когда была маленькой, папа с мамой всегда уходили в гости встречать. А вот уже этот, и прошлый, и позапрошлый мы встречали втроем. Потому что Тотик маленький был, его не оставишь, а я уже большая, и хотелось, чтоб всем вместе. А вы уже встречали Новый год?

– И у меня, – заговорила Люся, – прежде мама всегда меня уложит и уйдет в гости. А прошлый год я такой рев подняла! Не хочу, чтоб она уходила! Ну, она и осталась!

– А к нам в прошлый год Вася пришел, и мы в одиннадцать часов друг друга поздравили, и Вася ушел с товарищами встречать, а мы с дедушкой спать легли, – рассказала Катя.

– Вот после того, как мы ребусы загадывали, – совсем тихо заговорила Наташа, – я тогда легла спать, и пока засыпала, мне что-то и придумалось. Давайте все вместе встречать. Только чтоб и Вася! С ним так весело!

– Ой! Чудно! – Люся даже подпрыгнула на сундуке.

– Если старшие не захотят, – продолжала Наташа, – давайте будем приставать, приставать, пока не согласятся. Ладно?

– Мама согласится! Я ее упрошу! – сказала Люся.

Катя молчала.

– И вот я еще что придумала, – продолжала Наташа: – пускай каждый приготовит к этому вечеру какой-нибудь сюрприз. Только непременно чтоб все! И я уже сочинила сюрприз, – у нас у трех будет общий. Вот слушайте, только чтоб никто не знал! – Три головы почти прижались друг к другу, и Наташа шепотом изложила свой план.

– Это будет так смешно! – Люся хихикнула.

– Вот только… – Катя запнулась на мгновение. – Я не знаю, как дедушка…

– Что – дедушка? И его тащи!..

– Не пойдет. Он такой стеснительный… А я же его тоже одного в такой вечер не оставлю… Значит, и я не могу…

– Ну-у… – протянула Наташа, – так нельзя. Тогда же и из моего сюрприза ничего не выйдет. Ты уговори дедушку.

– Н-не знаю… – пробормотала Катя.

* * *

Люся была права: ее маму даже не пришлось уговаривать, – она согласилась с радостью. Наташины родители сначала удивились ее выдумке, потом Софья Михайловна тряхнула своей кудрявой головой.

– А знаешь, Леня, – ведь это может получиться и неплохо. Попробуем, а?

– Вот увидишь, мама! Очень весело будет! – упрашивала Наташа. – Папа, ну?

– Что ж… Соберемся как-нибудь вечерком все вместе и обсудим, – согласился отец.