Следствие ведет Ева Курганова - Красная Шапочка, черные чулочки

Он говорил странные вещи: «…мне кажется, что меня положат в колыбель, нет, не в колыбель… Я маленький лежал в корзине, есть даже такая фотография. Какие странные мысли лезут в голову! Колыбель качается над полом, мягкая и теплая… Тимоня, мне снился сон, что меня, вот такого, как я сейчас, качают в колыбели, а колыбель – корзина плетеная, а я запеленатый, как мумия, не могу пошевелиться, и смешно все… Вчера снилось?.. Или позавчера? Ты не подумай, как только меня осмотрит врач, ты сразу все узнаешь, ты только не бросай меня…»

Находясь в странном ступоре, я совершенно не разглядела лица этих мужчин, зато кружевным клеймом на всю жизнь впечаталась в память поблескивающая на ветке паутина – у самого моего лица – и крошечный цветок земляники сквозь нее. Бегающий мужчина перестал дергать машину и вдруг появился совсем рядом с большим пистолетом в руке. Я не успела ни дернуться, ни вскрикнуть – он поднял руку вверх и пальнул. Это была ракетница. Красный огонек в небе был сразу же обесцвечен солнцем и уныло затух где-то у земли печальным облачком.

– Я должен пойти за помощью, – отчаялся человек с ракетницей. Он вытащил из машины небольшую подушку и предложил лежащему на земле «заткнуть дыру в животе, сильно прижать и так держать». Пока он не вернется.

– Если ты бросишь меня здесь, – еле ворочал языком лежащий, – то никогда не найдешь…

– Я тебя вытащу!

– Если ты меня… – У лежащего пошла изо рта кровь.

Тот, кого он называл Тимоней, обхватил голову руками и сел рядом.

В паутину у моего лица попало странное насекомое с зелеными прозрачными крылышками. Оно дергало длинным изящным тельцем. И тут же показался небольшой паук. Он был намного меньше, сначала боялся подбираться близко – мне показалось, что он на расстоянии в нетерпении перебирает лапками, а потом вдруг я поняла, что паук определенным образом дергает ниточки паутины, закрепляя зеленую добычу ненадежней. Я услышала булькающий звук изо рта лежащего мужчины. Паук уже так замотал свои паутинки, что зеленые крылья больше не трепыхались, тельце слабело. Когда он убедился, что добыча хорошо упакована, он в два наскока оказался рядом и укусил кончик содрогающегося брюшка. Человек на траве задышал шумно и часто, а его друг рядом завыл тихонько, кусая кулак. Я еле успевала переводить взгляд – паутина была совсем рядом у лица, а вдали – двое мужчин на траве. Паутина – мужчины – близко – далеко… У меня заболела голова и онемели ноги ниже колен: я сидела, подложив их под себя и скорчившись. Когда насекомое в паутине перестало дергаться, я странным и чужим для себя чувством поняла, что мужчина на траве умер. Его друг, отвернувшись, провел грязной ладонью по лицу умершего – этот жест показался мне странным и даже неприятным. Но потом я поняла, что он опускал веки на широко открытые глаза. Потом мужчина встал, залез в машину, так что мне был виден только его зад. Он достал плед и большую прямоугольную бутылку. Укрыв умершего пледом, мужчина приложился к бутылке и так долго глотал, содрогая кадык под запрокинутым подбородком, что я подумала – не утопиться ли он задумал таким образом?

Я подумала – утопиться, потому что моя мама как-то пила боржоми из бутылки – она тоже стояла, запрокинув голову, а потом вдруг стала захлебываться. В горле у нее забулькало, я испугалась, потому что она не убрала бутылку, а продолжала заливать боржоми в горло. Я бросилась к киоску, в котором мы эту бутылку только что купили. Я просила киоскера позвонить в Службу спасения. Он выглянул из крошечного окошка, вышел, не спеша подошел к захлебывающейся и уже опустившейся на колени маме и, размахнувшись, стукнул ее ладонью по спине. Мама выронила бутылку и упала ладонями на асфальт, выливая из себя боржоми. Когда она смогла встать и мы опять влились в праздничное шествие с разноцветными шарами и цветами, я спросила, что это с нею случилось? Почему она не убрала бутылку? «Сегодня день рождения твоего папы, – объяснила мама. – Наверное, я хотела утопиться. Не обращай внимания, это на подсознании».

– Счастливого пути тебе! – сказал мужчина, почти опорожнив бутылку. Он не собирался топиться от горя, а просто выпил для храбрости. После напутствия мужчина на коленях подполз к телу друга и вдруг стал обшаривать его с дотошной тщательностью. Он вытащил из-под него пиджак, вывернул карманы, переворошил волосы на голове, снял часы, отковырял их заднюю крышку и разочарованно закинул потом в кусты. Башмаки подверглись настоящему распарыванию – коротким широким ножом удалось отрезать даже подошву. Были осмотрены носки, ощупано все тело – для этого мужчина его переворачивал несколько раз, а я застывала от ужаса и нереальности происходящего.

Окровавленная подушка с живота тоже была вся ощупана и осмотрена – сантиметр за сантиметром, после чего мужчина с надрывом поинтересовался: «Почему ты так со мной поступаешь?!», бросился к автомобилю, и в его руках оказался странный предмет на металлическом стержне. В правое ухо он вставил небольшую пуговку, от которой отходил проводок к стержню, и стал водить этой штукой над телом, а потом еще долго ковырялся с нею в автомобиле, выбрасывая наружу после очередного писка зажигалку, связку ключей, отвертку и еще что-то – не разглядеть, потому что кое-что он бросал в противоположную от меня сторону. После возмущенного и отчаянного рыка в траву полетел и сам прибор – я проследила, как над ним взлетели две потревоженные бабочки и еще долго успокаивали друг друга танцами в воздухе и осторожными прикосновениями.

«Этого не Может быть», – подвел итог мужчина. Полил себе на лицо из пластиковой бутылки, кое-как обтерся низом рубашки, выпачкав ее окровавленными руками.

К этому моменту он уже стал пошатываться. Глаза его иногда вдруг начинали с недоумением и растерянностью осматривать что-то поверх деревьев – вероятно, в поиске некой потусторонней силы, наблюдающей за ним сверху и вот-вот уже собирающейся хлопнуть в ладоши, чтобы закончить этот кошмар и объявить перерыв и смену декораций.

«Кто тут?!» – вдруг крикнул мужчина, свирепо озираясь и дергая что-то у себя за спиной.

А ноги мои уже затекли до болезненной пульсации, я, как могла, сдерживала дыхание, и его крик привел меня в настоящий ужас – недостаточно сдерживала! Я перевалилась на бок, растирая икры руками и уже мало заботясь о создаваемом шуме. Потому что пора было бежать очень быстро и очень далеко: мужчина наконец выдернул пистолет и стал палить им в моем направлении – к счастью, достаточно высоко.

Сначала я выползла из кустов на четвереньках, а на дороге встала и побежала, совершенно не соображая куда и ничего не видя перед собой.

Через несколько минут я устала и так исхлестала себе лицо ветками, что больно было дотронуться. Вот тут, замедлив бег и кое-как восстановив дыхание, я обнаружила, что он бежит за мной! Он делал по шагу на каждый мой удар сердца, и мне казалось, что если сердце остановится – мужчина потеряет ритм, собьется и заблудится, и я стиснула руки под левым соском, уговаривая сердце остановиться. Шаги остановились. Вглядываясь между ветками, я видела то рогатое чудовище с красными окровавленными клыками, то желтую поросячью морду – это солнце играло среди густых деревьев, цепляясь иногда лучами за паутинки между ветками и причудливо изменяя пространство. Я убрала руки от груди, и шаги тут же двинулись ко мне – спокойно и медленно.

«Ау!» – крикнул он совсем рядом наигранно бодрым голосом.

Я стала уходить, прислушиваясь к звукам и стараясь не бежать. Будем изображать гуляющих вдвоем грибников! Потеряв в других шумах его шаги, вероятно, от полного отчаяния, я тоже один раз неуверенно аукнула. И тут он вышел на меня спереди – он оказался так близко, что я услышала запах алкоголя.

Почему я тогда подумала о Чингисхане? Татарского в нем не было ни капельки – аскетическое удлиненное лицо, отдельные черты я не разглядывала, только много позже, в полубреду, я вдруг до мельчайших подробностей вспомнила его тонкие усы, соединяющиеся опустившимися полосками с крошечной щеточкой бороды. А тогда, в лесу, я вдруг вспомнила хана Темучина, называвшего себя Океан-хан, его огромное войско – тридцать тысяч всадников и почти сто тысяч лошадей. На гравюрах Океан-хан был изображен с такой же странно выбритой бородкой – тонкие черные линии вокруг сочного рта соединяют изящные усы с крошечной бородкой.

– Девочка?.. Ты вот что… Ты ничего не бойся, хотя, конечно, мы в лесу, а у тебя на голове… Короче – Красная Шапочка, я тебя съем! Ну вот, испугалась. Иди сюда, я не ем девочек. И знаешь что… хватит бегать, меня это утомляет. – Покачнувшись, он протянул ко мне обе руки. – Вот и умница, – похвалил он, когда я, поколебавшись, подошла поближе. – Девочка! – Он наклонился и обшарил мое лицо глазами. В них было столько печали, что мой страх совершенно испарился. – Девочка, открой рот.

Я приоткрыла рот, а потом, когда он стал вглядываться туда с тупым упорством, поклацала зубами и высунула язык.

– Молодец! – опять похвалил он и погладил меня по голове, сдвинув на глаза вязаную шапочку. – Это гениально, понимаешь? Я все осмотрел, а рот… Как тебя зовут? Я молчала.

– Не хочешь говорить – не надо.

– Нефила, – решилась я.

– Редкое имя. – Он скорчил уважительную гримасу и покачал головой. – Такое имя надо записать. Не ровен час – забуду…

Порывшись в карманах, он с сожалением развел руками и отчаянно спросил:

– Нефила, вы будете моей женой? В смысле, не в данный момент, конечно, а когда вырастете?

– Буду. – Я пожала плечами.

– Хорошая девочка. Нефила, вы прекрасны! – Он вдруг рухнул мне под ноги, обхватив колени. – Выходите за меня замуж, умоляю!

– Хорошо-хорошо. – Чтобы успокоить, я погладила его затылок и уточнила: – Только мне нужно закончить школу.

– Де-ва-а-ач-ка! – помотал головой мужчина. – А сжолько тебе лет?

– Десять. Мне недавно исполнилось десять, несколько дней назад, а сегодня утром мама меня разбудила и сказала, что…

– Десять лет! – не слышит он меня. – А вот интересно, если тебя попросить в десять лет остаться к свадьбе девственницей?.. А?

– Что – а?

– Нет, ничего… Это я фантазирую. Он кое-как встал на ноги и предложил скрепить наш договор поцелуем.

– Вы очень грязный, – покачала я головой. – Вы весь в засохшей крови.

– Действительно, извини… Ты меня не боишься? Ни капельки? Тогда иди на ручки. Понимаешь, какая штука… – Он бережно взял меня под мышки, прижал к себе и посадил на сгиб руки. – Кто-то шуршал в кустах, я побежал, а когда тебя увидел, вдруг понял, где надо искать. Надо было всего лишь заглянуть в рот! Ты очень красива. Ты мне веришь?

Я подумала, посмотрела в его глаза и кивнула.

– Куда ты идешь? – озаботился мой жених.

– К бабушке, – честно ответила я.

– Ну конечно! К бабушке… Ты знаешь, не стоит. Не стоит… Ее все равно съест волк. А-а-ам! – Он разинул рот и громко щелкнул зубами. – А где живет твоя бабушка?

Я огляделась и созналась, что теперь совсем не знаю, где она живет.

– А я про что! – поддержал меня суженый. – Мы заблудились! Знаешь, что делают заблудившиеся в лесу туристы?

После нашего с мамой трагического похода для меня это был не вопрос.

– Нужно залезть на верхушку самого высокого дерева и осмотреться!

Похоже, он не ожидал такого рвения, но самой высокой поблизости оказалась ель, на нее я лезть категорически отказалась, описав ему, что бывает с человеком после укуса энцефалитного клеща. На некоторое время мужчина с бородкой Темучина впал в ступор, с удивлением отслеживая каждое мое слово по губам, – вероятно, это с ним случилось от подробного описания синдромов частичного паралича у укушенного клещом человека. Но потом кое-как понял, чего я хочу, и подсадил меня высоко на сучья старого дуба.

Очень высоко лезть не пришлось. Слева я увидела между веток краснеющую вдали черепичную крышу, а справа – поворот той самой дороги, у которой застрял его автомобиль.

Если нет компаса, нужно идти по намеченному направлению по солнцу или по выросшему на коре деревьев мху. Но гораздо проще оказалось идти по следам нашего пробега – поломанные ветки, глубокие следы в мокрой черной земле у корней деревьев и даже несколько пуговиц от его рубашки по ходу продвижения. Через двадцать минут мы оказались у кустов, из которых я подглядывала. Мужчина остановился первый и застыл, разглядывая мою корзинку, прикрытую лопухом. Он даже остановил меня, больше удивленный, чем испуганный, и сообщил, что недалеко в траве валяется металлоискатель и лучше не трогать незнакомые предметы в лесу, пока не убедишься…

– Это моя корзинка! – обрадовалась я. – Там пирожки с яблоками и рыбное масло!

– Рыбное… масло? – уточнил он, и его вырвало.

– Меня тошнит! – заявила я в лимузине.

– А чего ты хочешь? Останавливаемся через каждые двести метров – час пик! – зевнул на это Ерик. – Еще бы час провозились, нужно было бы менять лимузин на «Жигули». – Он затряс расслабленным животом, упиваясь собственным остроумием.

– А мою маму везут? За ней послали такси? – Меня почему-то зазнобило.

– За ней послали «Мерседес» с цветами, за кого ты нас принимаешь? – оскорбился Ерик.

Мы с Авоськой только грустно посмотрели друг на друга.

– Она не сядет в «Мерседес», да еще если он украшен цветами! – вздохнула я.

– На этот случай твою маму занесут в автомобиль на руках. Да, я не сказал? Сначала, перед посадкой в машину, ей сделают подарок.

– Ну, тогда все! – Я с тоской подумала об электрошокере, который мама последнее время всегда носила с собой в сумочке. «Представляешь! – с возмущением объясняла она это приобретение. – Какой-то извращенец предложил мне на улице золотые часы! Мадам, сказал, возьмите это в подарок, а мне субсидируйте пару сотен на сегодняшний вечер! – и предложил обмыть нашу сделку в машине!»

– Еремей Срулевич… – начала Авоська.

– Только не сейчас! – подпрыгнула я. – Меня укачивает, а тут еще вы начнете ругаться!

– Я просто хотела спросить: вы всегда так халатно относитесь к данным вам поручениям?

– Ты у меня дождешься! – погрозил Еремей пальцем.

– Мама! – закричала я, стуча в тонированное стекло.

Моя мама с совершенно отрешенным видом стояла между двух огромных мужчин в строгих костюмах. Одного из них я уже видела – это он с невозмутимостью тяжелоатлета держал сотню роз. Сейчас, обхватив двумя пальцами мамину руку чуть выше локтя, он медленно и мощно двигал челюстями, словно зажевал сразу всю пачку жвачки вместе с оберткой.

Не дожидаясь, пока кто-то из сопровождающих нас с Авоськой четверых мужчин выйдет и откроет дверцу невесте, я выскочила из лимузина и побежала короткими шажками, семеня на высоких каблуках.

– Нетка?.. – покачнулась было моя мама, но огромные пальцы сжались сильней и поддержали ее. – Что случилось? Кто эти люди?

– Добро пожаловать на свадьбу, – подошел мой жених. Он ехал в другой машине и добрался раньше. – Разрешите представиться: Гамлет.

– Очень смешно, – съежилась мама. – Пусть он отпустит мою руку, или я закричу, – доверительно прошептала она жениху.

Пальцы разжались. Охранник, не переставая двигать челюстями, что-то прошептал Гамлету и отошел.

– Извините за недоразумение, – бесцветным голосом продолжил знакомство жених, – но мы не предполагали встретить подобную агрессию в момент приглашения на свадьбу дочери.

– Свадьбу? – Мама отступила и внимательно оглядела меня. Остановив взгляд на щиколотке в бриллиантах, она подняла глаза с таким выражением, что я на всякий случай шагнула за спину Гамлета.

– Мама, это тот самый мужчина, которому я обещала выйти замуж семь лет назад, это он!

– А-а-а?.. – Она опять покачнулась, теперь ее поддержал под локоть другой охранник.

– Не волнуйся, пожалуйста, он подписал брачный договор, по которому обязуется содержать Нару. Все в порядке!

Подошли Ерик и Авоська. Авоська тут же шепнула:

– Старайся ходить медленней, а то ты похожа на подстреленную в задницу японку!

– Агелена! – с надеждой бросилась к ней мама. – Что тут происходит?

– Да все в порядке, – отмахнулась Авоська. – Пост-травматический синдром несостоявшегося изнасилования вылился у вашей дочери в маниакально доверительное отношение к человеку, встретившемуся ей в лесу в десятилетнем возрасте. А чего вы ожидали? Воспитание в неполной семье, отсутствие мужчины как примера поведенческого и физиологического…

– Заткнись! – толкнула я ее плечом.

– Изнасилование?! – единственное, что поняла из слов Авоськи мама.

– Разрешите, я все объясню, – взял ее руку, Гамлет и осторожно приложил к губам. – Семь лет назад я предложил вашей дочери руку и сердце. Она согласилась с условием, что сначала закончит школу. На выпускном я напомнил ей о выданном обещании, сегодня у нас свадьба. Я обязуюсь любить вашу дочь и оберегать ее от неприятностей.

– То есть эти люди, которые… – Мама махнула рукой и закрыла глаза.

– Да, это двое моих людей, которые поехали за вами, чтобы привезти на свадьбу дочери.

– А я… Извините, я не знала. Я одного молодого человека… Понимаете. – Мама понизила голос и кивнула в сторону отошедшего охранника: – Ему надо к врачу.

Гамлет повернулся, осмотрел охранника, пожал плечами и успокоил ее:

– Не думаю.

– Видите, он все время двигает челюстями? Я его ткнула электрошокером вот сюда, под подбородок.

Гамлет несколько секунд внимательно всматривается в честные глаза мамы, потом спрашивает:

– Зачем?

– Он схватил меня за шею!

– Мама! – простонала я. – На тебя надевали жемчуг!

– Во-первых, никто не предупредил меня, что собирается что-то надевать на шею! – повысила голос мама. – А во-вторых – жемчуг мне не идет! И раз уж мы об этом заговорили – мне идут только изумруды! Изумруд – мой любимый камень, он подходит к цвету глаз!

– Извините, – кивнул Гамлет. – Это моя вина. Я приказал своим людям надеть на вас подарок, усадить в автомобиль и привезти к загсу. Ваша дочь настаивала, чтобы до свадьбы мы с вами не виделись. Если бы я познакомился, как полагается – заранее…

– Не начинай! – перебила я. – Когда это заранее? Вчера или позавчера?

– Хорошо! – сдался Гамлет. – Просто подчеркните в каталоге любое изделие из изумрудов, которое вам понравится! – Он склонился ко мне и тихо спросил: – Как зовут твою маму, я уже могу это узнать?

– Марина Семеновна.

– Можно просто – Марина! Какие еще каталоги? – Мама вздернула голову и переключила внимание на меня.

Первым делом она осмотрела мой наряд.

– Пока ты не начала ругаться, я должна тебе объяснить, что на мне надето! – успела я до того, как она открыла в возмущении рот.

– Девочки. – Гамлет взял нас обеих под руки. – Объяснитесь по дороге, умоляю!

– И что же это на тебе надето? – Мама старается из-за жениха рассмотреть меня получше.

Гамлет соединяет перед собой наши локти и отходит.

– Ты знаешь, какой паук плетет самые прочные сети?

– Паук?..

– Да, паук! Самые прочные сети плетет паук по имени Нефила!

– Неточка, прошу тебя, не начинай…

– Это на другую тему! Из сетей Нефилы не может выбраться даже небольшая птица!

– Ну и ладно, ну и хорошо, – гладит мама мою руку.

– Конечно, хорошо! Знаешь, где живет Нефила? На Мадагаскаре. А знаешь, зачем ходят в лес мадагаскарские женщины?

– Ну, зачем?.. За бананами, наверное?..

– Нет.

– За грибами, за червями… я не знаю!

– Они ходят в лес за пауками! Очень бережно собирают много-много нефил в корзины и несут их домой.

Моя мама закрыла глаза и содрогнулась.

– Если хочешь, – она сильнее сжала мне руку, – мы сейчас с тобой разорвем у колен эту идиотскую обертку, из-за которой ты семенишь, как подбитая утка, скинем туфли и побежим что есть мочи к метро. А?..

– Ты не поняла. Они приносят их домой и вытаскивают из пауков нити паутины! Это прочные золотистые нити, из которых они ткут ленты, переливающиеся на солнце. А пауков потом опять относят в лес на прежнее место.

– Прекрасно. – Мама оглядывается. – Жаль, электрошокер у меня отобрали…

– Это очень дорогой шелк! Его только два часа тому назад доставили самолетом. Посмотри, какой способ плетения! Я потому и не известила тебя заранее о свадьбе, что шелк могли не достать – все-таки четыре метра…

Мама остановилась. Еще раз осмотрела меня.

– Ты хочешь сказать, что это?..

– Точно. На мне надета паутина мадагаскарской Нефилы!

– А что это за подозрительное пятно под паутиной? Мне кажется или это в самом деле – красные трусы?!

– Точно.

– Детка моя бедная! – обхватила меня мама. – Мы в суд подадим! Не беспокойся. Если тебя привезли сюда под принуждением, не сопротивляйся, улучи минутку…

– Мама! – трясу я ее. – Это тот самый мужчина! Неужели ты не помнишь? Я рассказывала тебе, когда вернулась из Загниваловки! Вспомни – пирожки с яблоками, рыбное масло в горшочке! Ну?

– Ты меня пугаешь! Ты мне что-то рассказывала про Красную Шапочку и волка, при чем здесь свадьба?

– Вы мнете дорогой мадагаскарский шелк, – присоединилась к нам Авоська.

– Агелена, ты знала? – набросилась на нее мама.

– Я до последней минуты надеялась, что Нефила струсит. Да куда там! Вы что – не видите? Ваша дочь влюблена!

– Как это – влюблена? – хватается за голову мама. – В кого? Когда она успела?..

– Семь лет уже, – вздыхает Авоська.

– И Марго знала? – подозрительно щурится мама.

– Да, – кивает Авоська. – Мама пыталась помочь Нефиле. Профессионально. Ну, вы же ее знаете…

– А отец? Он знал?!

– Ну, вы уж скажете, – усмехается Авоська.

– Да! Ты говори, да не заговаривайся, – поддержала ее я. – Папочка только год как приобрел устойчивое психологическое равновесие, до этого его нельзя было нервировать.

– Психологическое равновесие? – подозрительно прищурилась мама. – И как его зовут?

– Кого? – опешила я.

– Это самое равновесие?!

Авоська только грустно усмехнулась:

– Вас не обманешь. Это пациентка мамы. Ей сорок семь.

– Не хочу ничего о нем знать! – вспомнила мама свой зарок. – Агелена! – Она посмотрела строго, хотя строгие взгляды получаются плохо, когда приходится задирать голову вверх. – Ты же сестра Нетке, ты выросла в среде постоянного обсуждения сексуальных отклонений! Почему ты ее не отговорила?

– Включи свои мозги и прекрати орать! – дернула я маму, развернув ее к себе. – Включила? Семь лет назад ты разбудила меня в шесть утра и заставила печь пирожки, помнишь?

– Да, но я не хотела…

– Если бы ты могла хорошо готовить, ничего бы не было! Твой инфантилизм и страх перед Рутой привел к этой свадьбе.

– Мы еще сделали селедочное масло! – обрадованно добавила мама. – Что ты говорила? Извини, я прослушала. Мы сделали масло с вареной горбушей и красной икрой, представляешь? – объяснила она Авоське. Авоська смотрит на меня и делает большие глаза.

– Извини. – Я обнимаю маму и глажу ее по спине. – Я очень устала. Я иду в загс, потому что уже семь лет представляю всякие неприличные вещи, которые мы делаем с моим женихом. Надо этому положить конец.

– Убить? – вдруг шепотом предлагает моя мама. – Подать на него в суд?..

– Нет. Сделать наконец все эти неприличные вещи в реальности и устроить Нару. Где она, кстати?

– Марго обещала привезти. Да вот они, стоят у дверей.

И я сразу увидела стильную высокую Марго и девочку рядом с нею – в пышном розовом платье и туфельках с бантами.

– Ты потрясающе выглядишь! – воскликнула Марго, сразу же бросившаяся мять пальцами шелк.

– У тебя трусы светятся, как красный светофор, – одобрила и Нара. Подумала и добавила: – Через натянутый презерватив.

– Мы же договорились, что ты будешь держать рот закрытым! – простонала Марго, не переставая меня ощупывать и остановившись глазами на украшенной щиколотке. – Вы только послушайте! – прошептала она, пораженная, не в силах отвести глаз от ожерелья на моей ноге. – Светофор, на который натянут презерватив!..

– А зачем тогда ко мне подвели поздороваться этого огрызка в разорванном сзади пиджаке? – Нара ткнула пальцем в толпу. Марго, не глядя, шлепнула ее по руке.

Я оглянулась и сразу заметила мальчика во фраке, с черной бабочкой на ослепительно белой рубашке и с тщательно прилизанными волосами. Он смотрел на меня, криво усмехаясь. Он был совершенной копией своего отца, только уменьшенной и оттого устрашающе комичной, и по спине у меня пробежала первая дождинка будущих ливней ужаса, которые этот юноша еще призовет на мою голову.

В загсе Ерик отвел Гамлета в комнату отдыха, застопорил ручку двери стулом и просил еще раз как следует подумать.

– Сейчас самое удобное время отказаться от этой нелепой затеи, – уговаривал он. – Мамаша невесты вся трясется от негодования, покажи ей, какой ты плохой мальчик – они с дочкой убегут отсюда не оглядываясь и всю жизнь потом будут вспоминать, как счастливо избежали кошмара.

– Я обещал девочке жениться, я выполню это обещание, – отстраненно пробормотал Гамлет, задумчиво разглядывая что-то в окне.

– Значит, наша дружба уже ничего не стоит, – не спросил, а констатировал Ерик.

– А при чем здесь дружба? – отвлекся от окна Гамлет.

– Я тебя прошу как друг: прекратить эту комедию. Я вот этим местом, понимаешь… – Ерик стукнул себя в грудь, – чувствую крупные неприятности. Я не доверяю этой девчонке. Да и балаган со свадьбой!.. Ты меня знаешь. Я очень чувствительный насчет неприятностей. Я и тогда вам с Коброй говорил, чтобы вы не лезли в то дело, говорил?!

– Ерик, я не понял, что у тебя тут? – Гамлет ткнул пальцем в то место, в которое только что колотил кулаком юрист.

– Душа у меня тут!

– А, душа! А я думал – желудок.

– Не надо меня смешить, – отмахнулся Ерик.

– Смешного мало, – кивнул Гамлет. – И зря ты вспомнил про то дело, зря. Я как раз по тому самому делу и оказался тогда в лесу. И до сих пор сижу на счетчике у некоторых весьма важных особ. А в лесу я встретил девочку… – Гамлет поправил галстук на Ерике. – А знали-то всего четыре человека об этом деле. Четыре. Ты да я, Кобра да Генерал. Мне твои желудочные ощущения сейчас ни к чему. Я женюсь – и точка.

– Какого черта ты вообще поехал в тот лес! – зашипел Ерик.

– А это потому, друг мой детсадовский, что Кобра, выйдя из самолета, сразу сказал: «Гони в часть!»

– Да-а-а… – Ерик помолчал, потом потрепал Гамлета по руке. – Тяжелый год был этот восемьдесят девятый, – вздохнул он. – Зачем себя мучить постоянными напоминаниями о нем?

– А с чего ты взял, что я себя…

– Брось, Гамлет. Семь лет ты наблюдал за жизнью этой девчушки и ее прибабахнутых родственников. За семь лет – ни одной зацепки. Самое время плюнуть на все и забыть, а ты устраиваешь эту свадьбу.

– Я ждал его в аэропорту. Было утро. Ясное. Такая, знаешь, легкая розовая дымка над полудюжиной самолетов и снующими туда-сюда между ними людишками – с муравья каждый. Когда пассажиры садились в автобус, Кобра в него вошел последним. Он двигался с трудом, я это заметил и на большом расстоянии. А в проходе для встречающих не появился. Ко мне подошла сопровождающая и попросила забрать его из автобуса. Сказала, что он перебрал в самолете. Я не поверил. Подхожу – а он уже спустился вниз, стоит на ветру – там всегда сильный ветер – улыбается желтым лицом, и из багажа – только пакет небольшой. Его Кобра прижимал обеими руками к животу. Вот сюда. Пониже того места, где у тебя душа прячется. Вот так. Пупок закрывал. «Отведи, – сказал, – меня к машине, только нежно. И улыбайся». И я как дурак улыбался, пока тащил его к автомобилю. Я сразу понял, что случилось несчастье, а улыбался потому, что думал – это знак такой. Кто-то держит его на мушке, я должен улыбаться… Бред полный, а тогда казалось самым важным на свете…

– Гамлет…

– Не перебивай. В машине он сразу сказал: «Гони в часть». Я включил мотор, он – на заднем сиденье – пакет убрал от живота, а там – дырка. Я только спросил: «Где тебя?» Он сказал, что его вели от самого банка, что стреляли уже возле аэропорта, что пуля, похоже, разрывная, что в самолет вошел чудом – турецкая полиция подкатила к отъезжающему трапу, когда люк уже закрыли, и что держится он последние шесть часов только на стимуляторах. Два раза были глубокие обмороки. Багаж утерян. Но Кобра сказал, что все сделал. И мы будем победителями, если я довезу его живым в медсанчасть под Струнино. На ходу одной рукой я перелопатил и скомкал в один ком все бинты, что были в аптечке. Кобра принял две последние таблетки. До Загорска я выжимал сколько мог. А потом заблудился. Вроде повернул правильно, а смотрю – указатели на Александров пошли. Вернулся, поехал проселочными. А Кобра говорит: «Останови, я подышу». Мы останавливались три раза. Два раза он дышал, а последний… заднее колесо завязло. И Кобра стал умирать. Из него уже и кровь не вытекала. И машина – ни с места! Я не спрашивал его, он сам заговорил. «Узнаешь, где деньги, когда привезешь меня в санчасть». Я вижу – он уже… Плохо так на меня смотрит, другим взглядом, незнакомым. Тогда я попросил, чтобы он сказал. Ни в какую. Ухмыляется погано так, как будто подозревает, что я его брошу. Знаешь, Ерик, я иногда вижу его во сне. Он стоит на большом пространстве, вроде летного поля, и зажимает свою рану на животе. Знал бы ты до чего я дошел там в лесу!.. В дверь постучали.

– Нам пора уже, – встал Ерик.

– Нет, ты не знаешь, я этого еще не говорил! Я тебе это сейчас скажу, чтобы освободиться. Девочка в лесу – она появилась вдруг, как ангел, понимаешь? Я обыскал Кобру везде, а когда ее увидел, подумал, что в рот не заглядывал. Когда он перестал дышать, я выпил почти бутылку виски. И – ничего. Так, поведет иногда в сторону, а так – ничего. А девочка чистенькая такая, нежная и совсем не испугалась. Смотрит на меня с жалостью, ладошкой своей по голове погладила. Ерик, дай мне марочку.

– Гамлет…

– Дай марку, я сказал, а то упаду при всех в падучей.

Ерик достает из нагрудного кармана блокнот и протягивает, отводя глаза.

Гамлет осторожно поддевает ногтем небольшую марку с изображением синего слоника и кладет ее липкой стороной на язык. Аккуратно закрывает блокнот. Через полминуты он уже задумчиво мял марку передними зубами, а Ерик смотрел на его рот и потел.