Следствие ведет Ева Курганова (№2) - Интернат, или сундук мертвеца

— Ты как, будущая мамаша, в порядке? Чего, весело тут у вас? — спросила Ева.

— А то! — разволновался Козлов. — Пятый фээсбэшник за месяц с наркотой попался, двое мертвенькими!

— А Слоник в Стамбуле в морге лежит. — Ева осмотрела притихших ребят. — Секретарь Феди Самосвала пишет о нем роман-эпопею, отстрельщик попутал меня с красивой фотомоделью и отрезал ей голову.

— Куда нам до тебя! — грустно заметил кто-то от двери, Ева его не видела. — У нас тут скукотища.

— Разрешите доложить? — Оперуполномоченный Козлова протиснулся в комнату с трудом. — Три килограмма крахмала!

— Что? — спросила Ева, еще не веря и улыбаясь. — Да ладно тебе, не шути.

— Чистый крахмал, товарищ майор! Доллары в количестве тысячи — настоящие, а в контейнерах, или как это назвать, крахмал.

— Ничего себе подставочка в три килограмма! — с восхищением сказал Козлов. — Это кто тебя так?

— Адвокат Дэвид Капа, конфиденциально и быстро, — пробормотала Ева механически.

— Да ты не огорчайся, меньше писанины, ты только представь, как бы мы это оформляли? Это же звездануться можно: офицер милиции провезла из Турции кучу наркоты! Тебя бы по комиссиям затаскали! Как бы ты это объяснила? Стала бы подробно описывать свои приключения? Психушка как минимум.

— Я ничего не понимаю, — совсем приуныла Ева. — Подождите! Если я сделала себе подставку, то может быть?.. А что, если и я была подставкой? Ведь он мне не поверил.

— Ты хочешь сказать… — начал было Гнатюк.

— Разрешите доложить! — радостно крикнул оперуполномоченный Козлова.

— Что еще? — Козлов смотрел в молодое веселое лицо подозрительно.

— Женщина на пропуске требует провести ее к инспектору Еве Кургановой, а у нас Ева Николаевна в коридоре висит в траурной рамке, она и давай рыдать!

— Кто-то по старым делам? — предположила Лариска.

— Он мне не поверил, — не слушала Ева.

— Она говорит, что она психолог! — крикнул оперуполномоченный.

— Как? — встал Гнатюк.

Далила! — закричала Ева и бросилась к двери, переползая через колени сидящих мужчин.

Далила шла по коридору в сопровождении двух милиционеров.

— Рыдает и рыдает чего-то, ничего не понимаем, — сказал один из них. — То в отдел убийств требует, то в экономические!

— Я так и знала, что это была ты! — закричала Далила и села на пол у стены. — Почему у тебя глаза были коричневые, я думала, что сошла с ума!..

— Далила! Что ты везла? Ты виделась ночью с адвокатом? Что ты везла?! — закричала Ева и встала возле Далилы на колени.

— Ожерелье. Комиксы. Пошлятина полная, только бумага хорошая. Я принесла. — Далила высморкалась и достала из рюкзака журнал.

— Ну конечно! Комиксы! У тебя же было настоящее ожерелье! Я тебя люблю! — Она выхватила журнал и потрясла его.

— А я тебя ненавижу. Я думала, что ты утонула! Почему ты не подплыла к нашей шхуне? Казимир умер. Что ты сделала с волосами? Это отвратительно…

— Здесь ничего нет! — Ева исступленно трясла журнал.

— Не дергай его. — Козлов отнял журнал.

— Вы живы, — сказал Гнатюк, улыбаясь. — Мне было так нехорошо на душе, когда я вас отпустил, а вы все сделали правильно. Психолог! — радостно сказал он, оглядывая стоящих. — Какой-то там психолог, понимаете? Да вы вставайте, что ж вы на полу.

— Меня ноги не держат.

— Пятьдесят листов с выпуклыми картинками, в каждой картинке впечатана таблетка. Итого — приблизительно тысяч на триста американских. — Козлов подбежал радостный, подмигнул Еве.

Далила смотрела непонимающе.

— У меня его смотрели на таможне и в Турции, и здесь.

— Снимаю шляпу перед тем, кто это туда вмазал. Почти сто таблеток на лист и качество отличное. Отрываешь картинку с зайчиком или белочкой и продаешь уже, так сказать, в упаковочке. Разрешите вам помочь? — Козлов протянул руку Далиле, предлагая встать. — Что, вообще не имели понятия или вас предупредили?

— Нет. — Она покачала головой. — Он на меня еще это ожерелье нацепил, с ним морока страшная, я не знала, что оно такое дорогое! Он на него все бумаги привез, я еще удивилась, столько бумаг… Он сказал, чтобы я этот журнал обязательно сохранила, написал на последней странице что-то по-латыни на память…

— Ожерелье, понятно… Какой наркотик провезли, знаете?

— Н-е-ет. — Далила все трясла и трясла головой.

— Вам нельзя домой, мы вас будем вести некоторое время.

— Ку-куда вести? — Далила беспомощно оглянулась на Еву.

— Ну, вести — наблюдать, а кстати, почему вы поехали в управление, если ничего не знали?

— Я ехала за ней! Я с самого аэропорта ехала за Евой, я подумала, что это она! А она висит в коридоре в рамке! Мне нужно где-нибудь помыться и поспать, а то сейчас начнется истерика, я чувствую! Проводите меня куда-нибудь, где есть ванная и постель.

— Какие идеи? — поинтересовался Козлов, оглядывая собравшихся.

— У меня есть идея. Но я никому не скажу, — честно сообщила Ева.

— Какие могут быть идеи, если мы не знаем, кто должен забрать наркотики? — логично удивился опер Козлова.

— Охрана, — загибал пальцы Козлов, — место отсидки, время, наблюдатели.

— Ничего не надо. — Ева с силой дернула на себя Далилу, поднимая ее с пола. — Охраной буду я, место отсидки у меня на примете есть, когда высплюсь и отдохну, позвоню, пришлешь охрану. Сейчас мы поедем повидаться с ребенком Далилы, потом в похоронную контору, а потом на отдых.

— Боюсь, что все не так просто. — Гнатюк вздохнул тяжело. — У вас, Ева Николаевна, нет документов и оружия, а у вашего начальства нет рапорта, и что вы тут решаете, никого не интересует. Вы можете сегодня отдохнуть, а завтра к восьми тридцати должны быть с докладом у начальника регионального управления по организованной преступности. Вас тоже приглашаю вместе с вашим курьером. — Он повернулся к Козлову и кивнул на Далилу, Далила обреченно стала сползать на пол. — Когда оформите протоколом изъятие. Кстати, ваш паспорт, Ева Николаевна, у меня, я его изъял в вашей квартире вместе с тремя тысячами долларов, рассыпанных на кухне, после того как вы были насильно увезены, то есть похищены. Если вы согласитесь на дактилоскопию, то через час вам вернут документы, после соответствующего протокола.

— Разрешите спросить? — вытянулась по стойке Ева. — Что еще интересного было обнаружено в моей квартире?

— Так, пустяки. — Гнатюк смотрел серьезно в лицо с плохо смытой косметикой. — Один очень нервный молодой человек двадцати пяти лет, сантехник по специальности, и у меня есть сильное подозрение, что он присвоил ваше оружие. Так что на вас еще ТТ, номер можете уточнить в канцелярии.

Часть вторая

ДЕНОМИНИРОВАННАЯ ЖЕНЩИНА ПРОТИВ ЗОЛОТОЙ ЖАБЫ, ИЛИ МОСКОВСКИЙ ГОРОДСКОЙ РОМАНС

Далила уснула на заднем сиденье машины, Ева ехала медленно. Шел мокрый снег. Застряв у светофора, Ева потянулась назад и выдернула из-под головы Далилы ее рюкзак. Выпотрошила все, перебирая бумаги.

В бюро ритуальных услуг она почувствовала, что заболевает. С трудом ворочая языком, оформила доставку тела Казимира из аэропорта. Она забыла число и день недели. Глядя на прилизанный пробор молодого человека из похоронного бюро, с трудом сдерживала дрожь. Молодой человек был достаточно грустен и учтив, он все тщательно записывал на бумажку, а когда протянул Еве счет, она не поняла чисел.

— Что это? — спросила, сглатывая и обхватив рукой резко заболевшее горло.

— Вы сами просили гроб из хорошего дерева, — тихо и проникновенно говорил ей грустный клерк. — Это все — у, е., то есть условные единицы. Опять же погодные условия, если вы найдете место на кладбище, а если кремирование — это дешевле.

— А, ну да… — Ева встала и выпотрошила все из мужской ручной сумки, ее дал поносить козлов взамен двух огромных баулов, набитых турецким тряпьем.

Пересчитав все свои у.е., она извинилась, вышла на улицу и обшарила еще раз карманы и рюкзак Далилы. Далила проснулась, схватив ее за руку.

— Мне нужна целая куча у.е., — сказала Ева, напрягая вдруг севший голос. — Я не знала, что это столько стоит!

— Что «это»? — Далила спросонья не понимала, где она.

— Зарыть в могилу. Давай все, что у тебя есть, и побыстрей, у меня, по-моему, температура.

— Я пойду с тобой. — Далила вздохнула и потянулась. — Сколько надо?

— Я боюсь говорить, но если бы исполнительный Гнатюк не забрал у меня доллары из кухни, нам бы вполне хватило. Тем более что это были деньги Казимира.

В конторе Ева сразу села, предметы теряли свои очертания, поэтому она сначала ощупала высокий стул.

— Оставь обязательно на хорошую бутылку! — зашипела она и схватила Далилу за руку, когда та отсчитывала деньги.

Далила забрала одну бумажку обратно и расписалась не меньше семи раз.

Таким образом они оплатили пятьдесят процентов заказа.

— Позвольте вам предложить, — клерк осмелился совсем чуть-чуть, почти незаметно улыбнуться, — немного коньяку, у нас есть на такой случай.

Он достал початую бутылку и налил две красивые стопочки.

— А аспирина у вас нет? — спросила Ева.

— Нет, только валерьянка, — загрустил похоронный мальчик.

Ева посмотрела на Далилу.

— Ты пей, — сказала Далила, — я поведу машину.

И Ева выпила половину того, что было в бутылке, из горлышка.

Она вполне сносно дошла до дверцы машины, но не смогла открыть ее.

— Алкоголичка! — Далила втолкнула ее на заднее сиденье, потом затолкала ноги. — Не вздумай отключиться, скажи, куда ехать?

— К Казимиру, — сказала Ева, — блинчики с маринованными улитками, чернослив, начиненный свининой, в сахарной пудре…

— Я плохо помню, где это, я там была только раз, не засыпай!

— Я очень давно не ела. Я помню у адвоката салат из чего-то морского, но с ним мне не повезло, я его сблевала на китайца в ванной. Езжай по кольцу, потом у «Ударника» под мостом.

— Не молчи, — Далила обеспокоенно обернулась, — говори, говори!

— Этому китайцу, — послушно забормотала Ева, — ему вообще со мной не повезло. Он не верил, что я попаду в муху, он ее нарисовал. Ты представляешь! До чего дожили в Турции — ни одной мухи! Я попала, ему пришлось делать мне клизму.

— Зачем? — Далила еще раз оглянулась.

Ева лежала на спине, согнув ноги и выставив перед собой руки. Она делала руками такие движения, как будто ловила залетавшие в машину отблески вечерних фонарей.

— Ну, мне Козлов рассказывал, как досматривают наркокурьеров. Самое обидное знаешь что?

— Что это был крахмал, — убежденно сказала Далила.

— Нет. Я этого Грустного Оленя так здорово уложила! Одним приемом! Стала гордая-гордая, думала, что я уже воин. Волкова вспомнила, учителя. А китаец совсем не умел драться, представляешь, ну совсем! Разве такое может быть? Японец — и не дерется! У этого адвоката прихожая как раз восемь метров от стены до стены. Он не верил, что я попаду с такого расстояния в муху.

Далила быстро вышла из машины на светофоре и сгребла налипший на ветровое стекло снег.

— У тебя белая горячка, — сообщила она, садясь, запыхавшись, за руль.

— Почему? — Теперь Ева мотала быстро-быстро головой из стороны в сторону, прищурив глаза. Слепившие ее фонари тогда сливались в один дрожащий поток золота, раскручиваясь на поворотах картинками калейдоскопа.

— Ты что-то бормочешь про козлов.

— Козлов — классный мужик, — кивнула Ева.

— Или про оленей.

— Это имя такое — Грустный Олень! Я и выпила всего ничего, просто у меня температура. Мы едем в квартиру Казимира.

— Я поняла, — кивнула Далила, — неплохая мысль, если у него никто не живет.

Она въехала в заснеженный маленький двор. Подъезд Далила помнила. Ева прошла несколько шагов и повисла на ней.

— Какой этаж? — Далила чувствовала, что Ева с каждым шагом тяжелеет.

— Третий.

Перед дверью, обитой красным дерматином, Далила прислонила Еву к стене и стала копаться в рюкзаке.

— Какой кошмар! — обреченно просипела Ева. — У меня нет отмычки! Что же мы будем делать? Я плохо соображаю. Найди шпильку!

— Может, тебя устроят ключи? — Далила зазвенела тремя ключами на большом кольце.

— Нет, ключами нельзя, можно повредить замок, не делай этого, слышишь?!

— Но это ключи Казимира. — И Далила широко распахнула дверь.

Ева побрела по квартире, держась за стены.

— Одна кровать, — сообщила она через пять минут, — куча денег в секретере стола и письмо для меня. — Она обмахивалась конвертом. — Еда есть?

Далила покачала головой и вздохнула.

— А спиртное?

— Этого — навалом. Целый бар. Такое впечатление, что он не собирался возвращаться. Одни концентраты и приправы.

Ева стала раздеваться, разбрасывая одежду по пути в ванную. Далила шла за ней, подбирая.

— Не надо тебе в ванную. — Далила бросила охапку одежды в угол на полу и стала раздеваться сама, потрогав по ходу лоб у Евы. — У тебя температура, ты еще и выпила, давай лучше чаю, а, и в постель.

— У Казимира есть место на Котляковском кладбище, он написал, — сообщила Ева шепотом и открыла краны.

Далила принесла ей, утонувшей в пене, маленький поднос с чаем и открытой банкой черной икры. Из икры торчала крошечная ложечка.

— А говорила — есть нечего! — Ева протянула из пены руки с яркими красными ногтями.

— Консервы, — вздохнула Далила. — Знаешь, мне тоже нехорошо, я к сыну хочу.

— Классный мальчик, — согласилась Ева. — И главное, маму помнит!

— Не дерзи. — Далила зачерпнула пены и подула на нее. — Я еще помню твое лечение холодной водой. У тебя не меньше сорока, вот потеряешь сознание, что тогда будешь делать? Кто с тобой будет возиться?

Через полчаса Ева лежала на кровати окуклившейся гусеницей — замотанная в белую простыню. По лицу сбегали струйки пота, сухие губы потрескались. Далила лежала рядом, прислушиваясь к ее дыханию.

— Куда он дел мой пистолет? — вдруг спросила Ева.

— Пистолет? — шепотом удивилась Далила.

— Да. Твой брат. Он забросил мой пистолет тогда в комнате. Когда за мной пришли люди Феди. Куда он его дел?

— Мы не виделись с того дня.

— Детям нельзя оружие. — Ева повернула лицо к ней и смотрела в темноте блестящими глазами. — Мне надо к врачу. Меня изнасиловал Федя Самосвал. Я больше не смогу с твоим братом, понимаешь? Мне надо убедиться, что я здорова, и вообще…

— Он — тебя?.. И ты его зарезала ножом?

— Меткий бросок, — кивнула Ева, — сама не ожидала. А ты что так заинтересовалась, неужели профессионально?

— Нет, не профессионально, я просто думаю, насколько тебе проще жить. Хочешь с мужиком поиграться — играешься, хочешь серьезно — сразу любовь, изнасилуют — тоже нет проблем, перерезаешь горло!

— Ты все-таки пытаешься поставить диагноз!

— Не кричи, тебе вредно!

— Я не кричу, я шиплю, ты что, не слышишь?!

Они затихли, Ева вслушивалась в гулкие удары сердца, слизывая соленые капли пота с губ.

— Ева, — спросила вдруг Далила сонным голосом, — а как это, когда тебе совершенно незнакомый китаец делает клизму?

Ева задумалась. Она хотела вспомнить смущенного Грустного Оленя, но перед глазами плыло его удивленное лицо с приоткрытым ртом, когда он недоверчиво ощупывал аккуратную дырочку в дубовой панели у лестницы адвоката. Она улыбнулась и сказала шепотом:

— Это очень сексуально.

Отстрельщика допрашивал исполнительный до маниакальности следователь, приблизительно одного с ним возраста. Следователь так тщательно заполнял протокол, что отстрельщик впал в тягучее состояние тоски.

— Почему бы вам, — предложил следователь, медленно надевая колпачок на чернильную ручку, — не сказать мне правду, а?

На отстрельщика посмотрели утомленные глаза под тяжелыми веками.

— Правду? — задумался отстрельщик.

— Ну да. Начните с вашей отставки, вы же были офицер с заслугами.

— Ну, отставка. По болезни комиссовали. Заслуги тоже так себе, чин заработал — это да. — Отстрельщик расслабился на стуле и замолчал.

— А как к наркотикам пришли? — спросил после долгого молчания следователь, поняв, что по поводу отставки подследственный сказал все и жаловаться или негодовать на судьбу не будет.

— Правду? — спросил еще раз отстрельщик.

Следователь медленно кивнул.

— Ну, это ведь как бывает? Куда идет наш брат отставной? В охрану. Мне поначалу тоже предложили свои же из конторы место тепленькое. А когда я не дал этому тепленькому месту ограбиться, наказали. Материально и физически.

— Разве вас наняли не охранять?

— Очень хитро все. Охраняешь, охраняешь, а когда надо — устраиваешь небольшое, но убедительное ограбление.

— Так, значит, вы помешали ограблению и обиделись за наказание? — быстро строчил следователь.

— Обиделся. А тут один друг старый попался. Он тоже в больницу попал. Но его увечья хорошо и регулярно оплачивались. Он и рассказал, как можно заработать, применив раз-два в год свои способности и хорошую реакцию.

— Продолжайте, что же вы? — Следователь смотрел на замолчавшего отстрельщика, отстрельщик, играя желваками, смотрел в зарешеченное окно.

— Короче, стал я получать заказы. Сначала ерундовые, так, на мелочишку, приодеться, то-се. Потом посерьезней. А чтобы выполнять заказы посерьезней, надо было информацию в моей бывшей конторе оплачивать. Наладил связи.

— Какого рода заказы?

— В основном на перехват. Это значит, пугается, к примеру, коммерсант или политик, что его грохнут на днях, заказывает меня, я его пасу и охраняю, а перед этим прогоняю по каналам информации, насколько это реально, и стараюсь уладить все мирно. Если удается.

— Ну и?.. — опять не выдержал молчания следователь.

— Ну и нанял меня недели две назад секретарь одного авторитета. Тому приспичило в Турцию слетать за женщиной. Нет, — отстрельщик покачал головой, заметив взлетевшие брови следователя, — не за турчанкой. Он тут, в Москве, одну бабу потерял, а ее увезли в Турцию в публичный дом, он и поехал за ней. А что? Нашел! Видел я ее, ничего себе так, но очень вредная. Чуть что — стреляет. А этого вообще — ножом.

— Минуточку, — следователь перестал писать, — я потерял нить событий.

— Нить тут такая. Эту женщину мой охраняемый как-то так неудачно поимел, что она обиделась. Вроде как изнасиловал. Она расстроилась, значит, стала танцевать и зарезала его ножом. Метнула, — отстрельщик вдруг резко махнул рукой, следователь дернулся, — и прямиком в сонную артерию! Тогда хозяин публичного дома эту нарушительницу решил наказать и утопить в сундуке в море. А меня, понятное дело, должны были зацементировать в бочке и тоже туда же. Не уберег потому что охраняемого. Но у меня это первый случай. Из пяти, — уточнил, подумав, отстрельщик. — Чтобы она прилично выглядела, если ее обнаружат впоследствии, хозяин заказал золотую кольчугу с бриллиантами, корону, тоже из золота, наручники и браслеты на ноги. Да вы пишите, что же вы?

Следователь действительно перестал писать и сложил руки перед собой.

— Я слушаю, — сказал он.

— Ну вот, так оно и было. Уложили ее в сундук, отвезли на катере в море и бросили. Только я решил подстраховаться, ну, на случай — вдруг друзья появятся и помогут или не судьба ей быть утопленной, проследил немного. И точно! Выплыла! В этом золоте, в короне, значит, валяется на берегу. Подобрал ее адвокатишко местный, еврей, из русских. А мне секретарь-наниматель сообщает: два месяца на то, чтобы я ее нашел. То ли они еще раз захотели ее утопить, то ли не верили мне, что она жива, и хотели убедиться, но факт. Два месяца. И только я расслабился!..

— Хотите чаю, Виктор Степанович? — спросил следователь.

— Можно, — согласился отстрельщик, — только я перекрестился, что меня сразу топить не будут, — бац! Ночью вызывают. Что-то у них там случилось, уж не знаю что, только дают мне на все про все два дня и приказывают не просто эту метательницу ножа убить, а и расчленить на шесть частей.

— Вам сколько сахара? — Следователь раздирал бумажную упаковку.

— Спасибо, без сахара.

— На шесть, значит, частей ее надо было расчленить, — напомнил следователь, заметив растерянность на лице подследственного.

— Ну да. На шесть. Я ее отследил. Ночь. Дождь. Она встретила знакомую в морге, разговаривают. У меня прослушка, понятное дело, я за ними по Стамбулу мотаюсь — машину напрокат взял. Едем мы, значит, за город, на холмы, на виллу одного русского, но там никого, кроме полиции, нет, потому что этого русского как раз моя танцорка и ее знакомая в морге осматривали. Пошла она в дом, полицейских вырубила и оттащила в кусты, я за ней. Вроде все предусмотрел, а вот фонарь не взял. Это меня и погубило.

— А что у нас с наркотиками, Виктор Степанович? — спросил следователь.

— А я все по порядку. Все — сущая правда. Фонаря не было, женщину я нащупал в потемках, рот ей рукой закрыл и горло перерезал. Тут — полиция. Голову я отрезал, а ноги и руки отсоединять было некогда, я просто вытащил ее на улицу и оставил, как мне и приказали, на видном месте. В аэропорту ко мне подсела, вроде как для балды, хохлушка. Оперлась на сумку. Я уже думал: секунд пять, ну десять от силы! Она спросила что-то, я встал и ушел. Все.

— Не понял. — Следователь прихлебывал чай шумно, с удовольствием.

— Ну что тут непонятно, это же она была! А голову я по ошибке отрезал совсем другой бабе, но она тоже, скажу я вам!.. Хохлушка — это она, которую топили, которая зарезала в публичном доме…

— Минуточку. Вам подбросила наркотик в сумку некая хохлушка в аэропорту Стамбула. И зачем, интересно, она это сделала?

— Ну, блин, я же только что все рассказал! Меня нанял секретарь одного авторитета, чтобы я его охранял, пока он оттянется в публичном доме в Стамбуле. А он…

— Да это я понял, он ее изнасиловал, она его зарезала, ее в сундук — и в море, она выплыла и подсунула вам наркотик в сумку. Так и записать?

— Ну, вы же просили правду, — неопределенно пробормотал отстрельщик.

— Ну, Виктор Степанович, я не знаю, зачем вам это надо, но если вы настаиваете… Значит, начнем с того, что вы сознаетесь в убийстве некой женщины в Стамбуле.

— Непредумышленном! — Отстрельщик показал пальцем, что это надо записать.

— Как так? Вы же шли именно убить и расчленить!

— Да, но не эту!

— Виктор Степанович, я, конечно, обязан все это записать, хоть это и бред собачий. Правда, с публичным домом, танцем и сундуком — это вы здорово! Вот я и спрашиваю вас, вы за что хотите сидеть? За хранение и перевозку наркотика или за убийство с надругательством над трупом?

— Ну вы даете, — восхитился отстрельщик. — Покажите мне кого-нибудь, кто хочет сидеть! А насчет того, за что именно, — он улыбнулся и потер за ухом, — давайте по правде. За убийство!

В тяжелом мутном свете московского утра Далила открыла глаза и прислушалась. Она явно услышала чье-то тяжелое дыхание, проведя рукой рядом с собой, нащупала скомканную простыню.

Стоя перед открытой форточкой, Ева делала резкие движения руками, насильно задерживая вдохи и выдохи, все это — с закрытыми глазами.

— Немедленно в постель, — пробормотала Далила.

— Вставать надо на рассвете, чтобы — что? — Ева села на шпагат. — Вспомнила? Чтобы правильно использовать накопленную за ночь энергию!

— Ты не померла, — констатировала Далила, — мало того, ты еще и издеваешься. Знаешь что?

— Что?

— Ты невыносима.

— Вставай! — Ева легко вскинула ноги и стояла на руках, разглядывая возмущенную Далилу на перевернутой кровати в перевернутой комнате.

— Еще чего!

— Ты поедешь со мной в управление.

— Ни за что. На меня эти ваши казенные коридоры нагоняют сон и тоску, так и хочется потеряться где-нибудь и сделать пакость.

— Ты поедешь со мной, потому что я тебя охраняю, потом еще я себя плохо чувствую, и вообще, тебя нельзя оставлять одну!

— Я поеду к сыну.

— Ладно, одевайся.

Когда они стояли в коридоре, прислушиваясь к звукам за дверью, Ева достала наручники и пристегнула Далилу к себе. Ее левую руку к своей правой.

— Сними немедленно! — прошипела Далила, опомнившись.

— Ну вот что, психолог. Будешь дергаться, я тебя просто вырублю. Не веришь, можешь поэкспериментировать. Я постараюсь без синяков.

— Ты!.. Ты — чудовище!

— Да, чудовище, порожденное теми самыми сонными и скучными коридорами! Иди по лестнице спокойно и медленно, если будешь орать, придется тебе рот заклеить лейкопластырем.

В машину первой залезла Ева, переместившись по сиденью на водительское место.

— Не дергай меня, — предупредила она Далилу, затаскивая ее за собой. — Я вожу ничего себе, но вот со здоровьем что-то не в порядке, слабость, тошнота. Не дай Бог, авария, сама понимаешь!

— Можно вопрос? — спросила Далила, когда они подъезжали к управлению. Она всю дорогу вела себя очень тихо.

— Давай.

— Где ты взяла наручники, черт бы тебя побрал!!

— На тебе ожерелье в сорок тысяч долларов, где ты его взяла?

Далила так изумленно уставилась на Еву, потрогав свободной рукой расстегнутый ворот куртки, что Ева тяжело вздохнула. Она остановила машину, повернулась к Далиле и внимательно посмотрела в округлившиеся, удивленные глаза.

— Я!.. — начала Далила.

— Молчи. Пока ты ничего не сказала, я ничего не знаю, а только предполагаю. Ты можешь, конечно, разрыдаться и признаться, что все это делала, чтобы только спасти меня. Что тебе сказал адвокат? Ты должна провезти наркотики, чтобы меня спокойно отпустили? А на шее — это за труды или как? Кто должен прийти за журналом? Почему ты так спокойна, ты только что сдала ментам последнее достижение наркобизнеса — самый сильный синтетический наркотик! И твое состояние полной идиотки: «Хочу к сыну!» — передразнила Ева, — это что, профессиональный инфантилизм или просто ты в курсе, кто и когда?!

Далила смотрела неподвижным взглядом, стиснув зубы, сквозь работающие дворники.

В длинном коридоре Ева пристегнула дужку наручников к тяжелому стулу.

— Я хочу в туалет! — Лицо Далилы пошло красными пятнами.

— Потерпи, я быстро, только расскажу все подробно. — Ева подмигнула ей и, помедлив, проделав глубокий вдох и выдох, открыла дверь.

Она ожидала всего чего угодно — крика, тщательного выспрашивания и несчетного количества письменных объяснений, отставки и ареста, но только не полной комнаты радостно улыбающихся ей мужчин.

— Разрешите доложить… — Ева быстро осмотрела присутствующих, зацепившись за глаза Гнатюка, вытянулась по стойке «смирно».

— Проходите, путешественница! — К ней шел начальник регионального с покровительственной улыбкой. — Почему не в форме?

— Разрешите…

— Ничего, и так сойдет, присаживайтесь. Будем знакомиться.

— Валентин Мураш, МВД. — Мураш был серьезен и ничем не показал, что они знакомы.

— Василий Денисов, спецразведка. — Чистенький и веселый мальчик в безупречном костюме и галстуке с серебряным отливом слегка улыбался уголком рта.

— Ковалев Сергей! — громко отрапортовал самый высокий и строгий. — ФСБ!

— Волков Константин, частное детективное агентство. — Волков не смотрел на Еву, он был один в джинсах и ковбойке, на шее — узлом яркий шелковый платочек.

Ева, остолбенев, замерла на месте. Она ничего не понимала.

— Садитесь же, Ева Николаевна, — пришел ей на помощь Гнатюк, — разговор у нас серьезный будет.

Ева села.

Секретарь принес чай.

Когда он вышел, Ева отважилась и посмотрела внимательно на Волкова. Волков изучал тяжелые занавески на окне.

— Ева Николаевна, мы вас пригласили, чтобы представить этим молодым людям, потому что ваше досье, как бы это сказать… — Начальник регионального управления замолчал, подыскивая слова. — Соответствует требованиям той структуры, в которой эти молодые люди, которых вы видите, служат сердцем и душой. — Видя, что Ева молчит и не двигается, начальник вздохнул, словно выполнял тяжелую обязанность. — Ковалев, объясните.

Ковалев встал и сказал, что, по мнению специальной организации по искоренению преступности среди руководства страны и органов безопасности, Ева Николаевна Курганова заочно принята в члены «Белых погон».

Ева почувствовала, что с трудом сдерживает улыбку. Она испугалась истерики, сильно болела голова.

— Есть ли у вас вопросы? — поинтересовался Ковалев, серьезный и торжественный.

— Так точно. — Ева встала. — У меня будет новая форма?

В кабинете повисла тишина, Гнатюк укоризненно покачал головой, Волков перестал разглядывать занавеску и первый раз быстро и хищно пробежал взглядом по лицу Евы.

— Еще я хотела бы знать, по какому принципу происходит отбор в эту организацию по искоренению?

— Разрешите? — Улыбающийся Денисов легким движением правой руки потрепал узел галстука. — Любой член организации может рекомендовать любого из органов безопасности, разведки или охраны. Кандидатура рассматривается советом, новый член проходит испытательный срок и официально принимается в организацию. Но белые погоны вам на плечи не положат, Ева Николаевна, мы, хоть и не так секретны, как год назад, однако работаем только ради справедливости и выполняем свои обязанности в организации помимо основных, по месту работы. У нас уже достаточно обширный архив материалов, проходящих по тому или иному следствию, но не получивших полного развития. Мы собираемся, только когда требуется быстрый обмен информацией, оперативные действия либо экстренная помощь. И только когда закон бессилен или крайне неэффективен в силу своего несовершенства.

— А я здесь для экстренной помощи или обмена информацией? Кто порекомендовал меня?

Медленно встал со своего места Волков. Ева удивленно распахнула глаза.

— Это я рекомендовал вас, помимо вашего начальства, конечно.

— Волков, разве вас не уволили из органов? — Еве уже надоел этот спектакль.

— Я могу объяснить. — Ковалев поднял руку, как на уроке. — Константин Волков раскрыл за неделю одно очень важное преступление по бриллиантам из фонда Гохрана. Работал по частному заказу, чтобы оправдать незаконно обвиненного. Рекомендован мной, я в «Погонах» больше года. В данный момент Волков — лицо гражданское, ведет частный сыск и секцию восточных единоборств. Исполнителен, без вредных привычек, отличный борец и стрелок.