Удар с небес

      Центральный Телеграф! Уж тут-то мне что-то смогут сказать? Предварительно зайдя в платный туалет, отстегнула носовой платок со "сбережениями", пошла к окошечкам и начала нудить, что я из провинции, что здесь живут родственники и что у меня украли кошелек, а я не помню адреса, фамилия родных - Новожиловы, а мою сестру зовут Алена, - значит - Елена...
      Девица в окошке отогнала меня: таких справок не даем.
      Я пошла к окошку, с другой девицей. Эта оказалась попроще и я уже поумнее. Я сразу же сунула ей пятьдесят рублей и, - о счастье! - она сказала, - подожди. И скоро у меня в руках был и номер телефона Новожиловых и адрес!
      Решив сразу, что звонить не буду, - по телефону погонят, это как дважды два, а вот из квартиры, пожалуй, все-таки не выпрут?..
      Дом их, оказалось, стоит прямо на Тверской, напротив Пушкина! И чуть не рядом, через бульвар в переулок, - домишко моего
      "хозяина"!
      В настроении, прямо скажу, аховом ( про Новожиловых ничего неизвестно. Да и не помнят они меня!), я побрела к их дому.
      8. НЕНАЗНАЧЕННАЯ ВСТРЕЧА.
      Улита решила пожить в Родиной квартире.
      Там Центр, все близко, - кто-то забежит, с кем-то хоть поговорит, посплетничает и то, глядишь, развлечение-отвлечение... А то здесь, почти на краю Москвы, одна - одинешенька.
      Набрала из маминого дома книг, каких-то памятных вещичек, напольную вазу, которую они обе любили, и вообще всякой всячины, - и все это потянуло килограмм на десять. Пришлось брать крафтовый мешок.
      Его она тащила от своей "шкоды", надседаясь. Вот идиотка! Неужели нельзя было в два раза?
      Выйдя на выложенную плиткой дорожку к подъезду, она услышала позади себя - Пардон! - сказанное ломким голосом, и вмиг её рука была свободна от этого чудовищного крафтового мешка.
      Улита повернула голову и встретилась с ореховыми глазами под такими же ресницами и улыбкой, с острыми как у волчонка зубами.
      Она почувствовала такое несказанное облегчение! - потому что этот дурацкий мешок заставил бы её в подъезде, - лишь бы не на глазах! заплакать от унижения и неимоверной тяжести, каковая уже не для нее.
      Но тут оказался ТОТ юнец!
      Она ждала, что он, пропустив её в лифт, поставит рядом аккуратно мешок и с такой же ничего не значащей улыбкой усвищется по своим неотложным юным делам.
      Нет.
      Никак Улита не может предугадать движения души человеческой! А ведь актриса... И ещё "великая"!
      Они доехали до её этажа, - он быстро, так же ломко, спросил: седьмой?
      Она кивнула.
      На этаже он выволок мешок из лифта, прислонил его к стенке у двери и стоял, беспечно как-то, странно, легко. Ждал, когда она откроет дверь.
      Улита же возилась с ключами гораздо дольше, чем обычно. Во-первых, у неё отчего-то затряслись руки, а ей вовсе не хо - телось выглядеть то ли алкоголичкой, то ли просто "больной на голову".
      ... Что же это? Мне надо будет ради вежливости сказать ему заходите... Если бы ему было лет тринадцать, она бы конечно зазвала его, включила видик с играми и накормила до отвала мороженым.
      Но тут?
      Вроде бы довольно взрослый молодой человек. Тем более, она видела, как остановилась в изумлении какая-то из здешних домработниц, когда увидела, как они идут к подъезду: она налегке и он с её мешком.
      Она обязана пригласить его. И ничего страшного тут нет!
      Он откажется, - и вежливость будет соблюдена.
      Улита повернулась к юнцу и приторно, - ей так показалось, - спросила: хотите кофе? Правда, у меня растворимый.
      Он серьезно ответил, глядя на неё сверху вниз какими-то пристальными и вместе с тем ничего вроде бы не выражающими глазами,
      - а я и пью только растворимый!
      Вошел в квартиру, прислонил несносный мешок опять к стене и стал оглядывать холл, так, будто собрался эту квартиру перекупать.
      - Идемте, - сказала Улита, - и рукой повела в сторону столовой, где было красиво и прибрано.
      Но он спросил коротко, - а кухня там?
      Она утвердительно кивнула.
      Он прошел туда, оглянувшись на неё и опять улыбнувшись победной волчьей улыбкой, - я люблю кухни...
      Капризный мальчишка, с некоторой досадой подумала Улита.
      На кухне у неё с прошлого ещё прихода стояла немытая, уже наверное, заплесневевшая чашка из-под кофе.
      И увидела, что он, задрав широкие рукава своего серо-сизого блузона, моет эту сволочную чашку...
      Улита онемела.
      Он был для неё слишком подвижен и быстр и она не знала, о чем он думает и вообще не знала даже, как его зовут. С этого и надо было начинать, укорила она себя и представилась, - меня зовут
      Улита Алексеевна... Вас?...
      - Максимилиан, - насмешливо откликнулся он и добавил, - наверное, более длинного имени родители не смогла разыскать...
      Говорил он быстро, будто все время чуть посмеиваясь и над собой, и надо всеми. И говорил как-то слишком четко и... немного книжно, что ли? Литературно?
      А надо мной, подумала Улита, он посмеивается.
      Максимилиан, вытерев руки полотенцем, обернулся к ней.
      - Зовите меня Макс, это проще. А в школе меня звали Мак.
      ... В школе... Господи Боже мой! Почему этот ребенок тут?..
      Ей захотелось зайти в душ, смыть хотя бы налет пыли и усталости, нельзя же представать такой затрюханной перед этой сияющей юностью. Ни для чего иного! Для собственного утверждения, чтобы не жаться чушкой с помойки!
      Сейчас она поставит чайник и...
      Улита встала и тут же вскочил он.
      - Сидите, Максимилиан, - почти по складам назвала она его и в первый раз улыбнулась.
      У него засияло лицо.
      - Я понял, где, что, - быстро сказал он, - я поставлю чайник... А вы занимайтесь своими делами.
      Они сидели на кухне и пили кофе.
      Максимилиан либо упорно, как-то даже странно-пристально смотрел ей в глаза или же вставал, и своей летящей пружинистой походкой выходил из кухни в комнаты.
      После второго из походов он сказал, что квартира ему не нравится, она - безлика.
      То же чувствовала и Улита, но чтобы юнец?... Так тонко отметил и точно?
      Что происходит, она понять не могла и не пыталась, но ощущала за всем этим безобидным кофепитием что-то пугающее.
      Тогда она начала болтать, чтобы стряхнуть это странное наваждение.
      Она болтала о ВГИКе, об их розыгрышах, о смешном капустнике, который она почти весь, оказалось, помнила... Забыв как-то, с кем говорит, притащила их курсовую фотографию. Где посередине, как два голубка, сидели они с Казиевым, будучи уже гражданской семейной парой...
      Максимилиан рассматривал фотографию и она видела, что его взгляд устремлен именно на них: Казиева и Улиту.
      Потом он поднял на неё глаза, какие-то уже другие, - то ли равнодушные, то ли, - она побоялась признаться себе, - злые.
      - Это я, вы узнали? А рядом мой муж, Казиев, режиссер теперь... зачем-то сообщила она. Защищалась именем Казиева? Сло - вом - "муж". От этого странного мальчика?..
      А может он - маньяк?.. Или идиотский поклонник, который будет теперь торчать у её дверей! О, Боже!
      Но он тут же, будто учуяв её мысли, сказал также смешливо, - не бойтесь, я не буду засыпать вас миллионами роз и торчать под окнами... Я не тот, за кого вы меня чуть не приняли.
      Максимилиан положил фотографию вниз лицом, - лицами.
      - Когда-то мы любили друг друга... - Глупо заявила она.
      - Это заметно на фотографии... - Откликнулся Максимилиан и вдруг улыбнулся своей сверкающей улыбкой, - а сейчас все прошло? Простите...
      Улита разозлилась.
      Как он смеет влезать в её жизнь! И вообще, почему она разрешает сидеть этому мальчишке, развалясь на стуле, в её кухне, и попивать кофеек!
      ... Что ты знаешь о любви, мой маленький Максик! Подумала она и прямо взглянула в ореховые глаза, в которых явно скользнула сейчас прозелень... Что ты знаешь!
      Он вдруг быстро поднялся со стула.
      - Если вам надо ещё что-то перевезти сюда, я могу помочь. Возьму машину, мамину или папы...
      - А у вас разве нет своей? - Удивилась она.
      Он помотал шоколадными крутыми волнами волос.
      - Нет. Я не люблю машины. У меня мотоцикл. Харлей, если вы знаете. Но я могу, что хотите, привезти на нем. И вообще, вы боитесь мотоцикла?
      - Нет, нисколько, - почему-то твердо заявила Улита, хотя никогда не садилась на мотоцикл именно из-за страха.
      Но тут!.. Она ему ещё покажет, этому нахаленку!
      - Тогда мы поедем! - Воскликнул он. Глаза его оживели и в них все шире разгорался зеленоватый свет, - когда?
      - Я вам свистну, - засмеялась она, стараясь шутливостью тона свести все на нет. И сегодняшнее кофепитие - тоже. Так, от ску - ки, юмористика.
      Они стояли уже в холле и она не знала, прощаться ли с ним за руку или просто по-матерински похлопать по плечу...
      Пока она раздумывала, он махнул двумя пальцами, прощаясь, и исчез. Она закрыла дверь, прошла на кухню, увидела две чашки из-под кофе, - как черепки древнейших поселений, - села на стул и сжала руками горящие щеки.
      Ах, дура!
      Но что это было?.. Откуда ей знать!
      9. ЛАЗУТЧИЦА БАБА ПАША.
      Пока Макс летел на своем Харли, его ученая мама, Наталья Ашотовна, сидела дома, в своем кабинете, и корпела над рекламой новой книги талантливого прозаика, которого надо очень хорошо подать, чтобы продать...
      И реклама получалась!
      Максимилиан сниматься в рекламе не желает, как она его не просила. Она сама его пробную фотографию сделала, и теперь в десятый раз, а может, и тысячный, - рассматривала своего сына. И сердце её исходило любовью к нему и гордостью.
      Красивый, умный, серьезный.
      В кабинет тихонько стукнули. Кто там еще?
      - Я это, Ашотывна, я, баба Паша...
      Наталья рассмеялась облегченно, ей почему-то показалось, что весть, идущая от стука, - нехороша. А что может сказать плохого баба Паша, их давняя подружка-домработница, перешедшая в наследство от уехавших приятелей. Жилплощадь, - как называла свою комнату в коммуналке баба Паша, - к счастью, имела свою.
      - Что, Пашенька, что, золотце мое?! - ласково и радостно воскликнула Наталья, понимая, что рекламный проект можно на неопределенное время отодвинуть.
      Баба Паша протиснулась в дверь.
      Габариты у неё были огромны: большого роста, толстая, с большой головой и толстой седой косой, накрученной на макушке, - она выглядела бойцом японской национальной борьбы толстяков.
      Наталья рядом с ней смотрелась маленьким мышонком, но мышонком очень бойким и веселеньким.
      - Присаживайся, Панечка, расскажи мне что-нибудь смешное, а то я так устала... - откинулась в кресле Наталья, а Паша взгромоздилась на "стуло" ( так она "их" называла) и печально покачала головой.
      - Может и посмешу я тебя, Ашотывна, только смех тот плохой.
      - И что же ты мне скажешь? - Уже без всякого энтузиазма спросила Наталья.
      Паша была человек прямой и простой, потому и брякнула сразу то, что видела и что сразу же по-своему восприняла.
      - А то скажу, что как седни переехала эта красавица из-под лавки кусается...
      - Кто это? - удивилась Наталья.
      - Как - кто? Не знаешь, что ли? Мадама эта, того, ну, которого в заграницах погубили, артиска погорелого тятра.
      Паша не признавала актеров, а уж старых баб, которые кривляются по телевизору, накрашенные и размалеванные как куклы, и вов - се на дух не переносила.
      - А-а, - засмеялась и догадалась Наталья, - Улита Ильина, да? Так что с ней?
      - С ней - не ведаю, а вот наш-то Максимушка её встречал, вещи ей таскал и сидел там... - Паша посмотрела на подарок хозяев - часы, - боле часу. А потом как самашеччий на своем этом помчался, куда не знаю. Вот так-то, Ашотывна. Все диву дались, я спрошала людей.
      ... Так. Она и людей уже "спрошала"! Значит сплетни в три раза более зловещие ей ещё придется услышать! Но зачем Максику нужна эта очень красивая но в возрасте дама? Из-за её славы? Возможно... Но ведь неизвестно, может, он просто помог донести вещи и она, как светский человек, предложила ему что-то выпить... Максик почти не пьет и поехал на своем Харли, значит - кофе чашечку, прозорливо подумала Наталья, и успокоилась.
      Вот только "люди", которые уже обсуждают это происшествие... Надо бы тонко намекнуть об этом Максу. Хотя он такой своенравный и отъединенный!
      - Панечка, дружочек, - начала она опять прежним ласковым голосом, так ведь Улита Ильина наша давняя подруга! Она толь - ко-только въезжает в квартиру! Макс ей поднес вещи и выпил чашку кофе, он мне сказал, - врала Наталья.
      Баба Паша припотухла.
      - Во-она что... - Протянула она поскучневшим голосом, - а я и то думаю, чего это надо старой-то бабе от такого прынца заморского? А ему чего? Вот и подумала, что тебе надо сказать.
      - И правильно сделала, - подбодрила её Наталья, - и в следующий раз тоже говори про всех, кого с Максом увидишь! Улита - это наша, это так, чистая помощь... А вот что другое - тут же говори!
      ... Да и про неё - тоже, - не утерпела было Наталья, так как в голову её пришли совсем не успокоительные мысли.
      ... Геронтология - наука о старости.. И есть такие люди, геронтоманы: молодые мужчины и женщины, которые любят старость, Наталья слышала о таком...
      Это - психическое отклонение. Боже, неужели их мальчик, их красавчик!.. Потом она сказала себе, что Улита, конечно, же не старуха, но!... И красавица ещё какая! Конечно, со всякими ухищ - рениями, которых мальчик не понимает... И знаменита! И всяких около неё крутится историй! Мог! Мог Максик увлечься! Вполне! И надо этому поставить преграду, но так тонко и незаметно, чтобы комарик носиком не учуял. А это Наталья умеет. Если б не она с её дипломатизмом и нежным воркованием никогда бы у них не было никакого издательства, с ее-то грубятиной-мужем, прямолинейным как рельс! Ох уж этот хохол Александр Павлович Божко! Ничего нету у него от еврейской тактичной и мудрой мамаши - Сарры Израилевны. Та всегда по этому поводу сокрушается, когда наезжает из благословенного города Одессы. И, кстати, каждый раз очень внимательно следит за Максиком. Она ничего пока не говорит, - да в общем пока и не о чем, но таким своим черным острым глазом смотрит ему вслед, что становится ясно, - чего-то боится старая ворона, боится за своего внука единственного.
      Итак, Наталья, - сигнал получен и должен быть "отработан"!
      10. СТАРИК.
      (краткое отступление)
      Степан Семенович, он же Дмитрий Львович, он же Акакий Серафимович и так далее, сидел посреди своей комнаты и не злился, а безмерно удивлялся.
      Как? Как эта деревенская дуреха могла так обвести его вокруг пальца?
      Его!
      Который обводил вкруг своего пальца дипломатов и священников, банкиров и наихитрющих старух-наследниц... А уж о светских людях и прочей мелюзге и говорить нечего. Просто надо признаться самому себе, что он стал стар, сдает. Даже не стар, - древен.
      И вот отсюда все промашки. А их - не счесть. Слава Богу, что теперь их считает только он один.
      Без паспорта, без денег фактически, - ну что она взяла у не - го сотню долларов, - все постеснялась. Без знания Москвы!. Балда! Но ведь обманула. И какая силища! Хорошо, что он пистолет зарядил холостыми, хоть на это сподобился.
      Он должен себя сберечь до определенного часа. Вот только дура умотала. Без неё сложнее.
      Пугал, пугал девчонку, она и перепугалась насмерть. Старая калоша, дурень, списывать пора. Да уж скоро. Чего жаль, так это его записей. Слямзила их частично... самую середину. А из серой папочки взяла несколько писем, важных. Для него. Стервоза! Но ни - кто ни в чем не разберется, да она не для этого взяла - как защиту себя или шантаж?..
      И все же надо торопиться. Выходить напрямую. Сейчас - можно. Время подстегивает...
      11. ДВЕ ДЕВИЦЫ И МАЛЬЧИК-ДЕВОЧКА...
      Наконец, я добралась до Новожиловых. Прошла через консьержку, которой наплела кучу ерунды насчет родства и прочего и даже слезу пустила...
      Та оказалась доброжелательной и поверила, что я двоюродная внучка бабки Клавы. От неё же я узнала, - а потом вспомнила! - имя-отчество бабки: Клавдия Егоровна.
      В дверь я позвонила звонко, какого фига я буду трястись перед ними. Мы из одного городка! Ну выскочили они раньше, так что, теперь я должна им в ножки кланяться? Попробую остаться у них на день-два, а там... Как судьба повернется. А вот мамашу помню, как зовут, врачиху нашу районную, - Надежда Ивановна. Слава Богу, что её хоть не забыла!
      За дверью зашлепали шажки и старческий голос громко бормотал: сичас, сичас, кто там?
      - Здравствуйте! - Прокричала я сквозь дверь, - Я из Славинска, вашей внучки подруга! Ангел я!
      Правда, она всегда лучше действует.
      Дверь приоткрылась.
      (Что бы мы все делали, если бы человечество лишилось любопытства!)
      Через цепочку на меня смотрела маленькая старушонка.
      Да, это она, Клавдия Егоровна! Но как же она состарилась! Седая как лунь, личико - печеное яблочко.
      Но и она меня не сразу узнала, я ведь тоже изменилась, особенно в последнее время - во Франции побывала, все ж таки.
      Клавдя присматривалась ко мне, присматривалась, и наконец-то! запричитала, отмахнув цепочку.
      - Никак Володьки и Зойки дочка, из авоськи!
      И расхохоталась.
      - Она, Клавдия Егоровна, - ответила я уже не так сладко. Далась эта авоська!
      Клавдя - старуха была добрая и хорошо ко мне относилась. Алена, конечно, воображала из себя невесть что, - как же папа - ша - главный в городе.
      Но как-то так получилось, - я придумщица, проще - врушка была отменная, - меня к ним пускали, думаю, из-за моих россказ - ней, которым бабка верила истово, а отец Алены и её мамаша потешались.
      Я стояла в холле огромной квартиры, а Егоровна все вспоминала и вспоминала Славинск и никуда меня не звала.
      И вдруг заплакала и сказала: Надюшки-то больше нету, умерла она от какой-то такой болезни, что и не выговоришь, а Саня-то мой, снова женился, на молоденькой ( здесь я услышала легкое осуждение в голосе), и теперь только и приезжает к нам, когда деньги привозит, а когда новая мадама съезжает с дачи, - в августе - они с Аленкой могут туда ехать.
      Тут Егоровна спохватилась.
      - Ой, да что это я, гостюшку в прихожей держу. Идем, Ангелинка, идем, я тебя чаем напою. У тебя и вещей-то нет, одна сумочка заплечная? Проездом куда?
      Так она бормотала, пока мы шли по длинному коридору, в самый его конец. А про вещички и "проездом" старая хитрая мышь спросила не так просто, надо было ей узнать, - надолго ли гостьюшка?
      Не знает бедная старушенция, что я к ним вообще - подселиться.
      Егоровна провела меня на кухню - в свою епархию. Но и здесь было так, будто на кухне происходят приемы.
      Отделана она была небесно-голубым.
      Пол плиточный, красоты несказанной. Кухонные шкафы - хоть сейчас на выставку, и тоже голубые.
      Вазоны с цветами, запах такой, что можно одуреть от его сладости.
      Егоровна стащила с меня куртку, рюкзак я сняла сама и повесила рядышком на ручку двери - слишком он был драгоценный.
      Старуха потрясла мою куртку и сказала, - ишь, теперь в Славинске ходют как у нас в Москве? Маманя, небось, скопила?
      Я разозлилась чертовски и ответила: сама купила, заработала. Я теперь секретарем у писателя работаю, тут же, не запнувшись, соврала я.
      Егоровна вдруг вскочила, залезла в блистающий позолотой холодильник и достала оттуда разные нарезки: рыба, ветчина, колбаса копченая...
      Тут же объяснив свою щедрость.
      - Аленушка их, эти резки, не любит. Я вот накупила, удобно, все изделано, нарезано, вкуснятина... А она не хочет, вот все и лежит. Ты ешь, ешь, вкусно. И я с тобой поем за компанию, одной-то - тоска.
      И две слезки выкатились из её старых обесцвеченных годами глаз.
      Мне стало жаль Егоровну.
      Не сладкая как торт, видно, у неё жизнь.
      Теперь получается, Алена - хозяйка и к тому же, видно, крепкий орешек.
      Ну, нет, я не дамся. Что-нибудь да придумаю.
      Да и придумывать много не надо.
      И полился мой рассказ и о Ницце, где я только что отдыхала с дедом, который меня разыскал на старости лет в Славинске, и что... теперь дед улетел в Америку на неделю, а я решила пока его нет, поискать старых знакомых, погулять и осмотреться.
      Моя благодарная слушательница вскочила со стула и сказала, - я сичас, ты подождь тут... - И убежала.
      Как я поняла, - к Алене.
      Проняла я старую. И осталась ждать своей участи.
      Буду держаться нагло, жизнь меня уже многому научила.
      И вот из-за угла кухни вылезает бабкина седая голова и глаза её мне подмигивают, подмаргивают.
      - Я девчонкам про тебя сказала, они хотят на тебя посмотреть ( Посмотреть? Думаю, это им недешево обойдется!). Там ещё подружка Аленкина, - у бабки наморщилось личико, э-э, видно, подружка не из бабкиных любимиц...
      Я нахально шагнула в комнату, куда мне приоткрыла дверь бабка, сама тут же испарившись.
      Рюкзак! Он остался на кухне, - но не думаю, что бабку заинтересуют какие-то папки с бумагами, а уж что она в рюкзак полезет, - не ходи гадать!
      В огромной комнате, на ковре и подушках сидели две девицы.
      Одну из них я признала.
      Это была Алена, повзрослевшая, но не похорошевшая, зато вторая девица - красавица.
      Да ведь я встречала её в Сан Тропе! С тем мужиком, которого потом убили, и с которым "мой двоюродный дедушка" имел какие-то тайные дела, но убийство все испортило! Да вот она, эта девица, и убила! Скорее всего она только-только приехала с... цинковым гробиком своего любовника?... Бедная девка.
      По глазам грузинки я увидела, что и она меня узнала!
      Наконец, я первая заставила себя улыбнуться и сказала, - мы все, кажется, знакомы...
      Алена вскинулась.
      - Как это? Я тебя еле-еле вспомнила, то откуда тебе знать Тинатин?
      Она была возмущена моим нахальством!
      Но Тинатин не собиралась ссориться.
      - Да, я вас помню, - томно и гортанно произнесла она, - по Сан-Тропе... - она явно что-то хотела добавить, но остановила себя и обернулась к обалдевшей Алене ( не знаю, уж как и что им сказала Егоровна, но видимо, они из её шепота ничего не поняли),
      - представь, мы виделись с этой дамой ( Тинатин была до такой степени светской, что у меня скулы свело, ну, ничего, я научу их "родину любить!" как говаривал мой папаня, когда собирался кого-нибудь "тронуть") во Франции, совсем недавно...
      Тут вступила и я.
      - Мы были там с моим дедом, который давно обещал мне показать Лазурный Берег Франции. И так сложилось, что у него были там дела и он взял меня с собой.
      Алена не произносила ни слова, только водила глазами - с меня на Тинатин, и обратно.
      - Ваш дедушка, - медленно, видимо все ещё раздумывая, сказать или нет, произнесла Тинатин, - ваш дедушка имел некоторое отношение к моему приятелю? Которого... - тут её прекрасные глаза наполнились слезами и она замолчала, подавляя их.
      Наконец она справилась с собой и продолжила.
      - Мой Родик что-то был должен то ли взять у вашего дедушки, то ли отдать, он как-то неясно выразился ( ага, подслушивала, подумала я или Родя твой проболтался. Я-то знаю, что они: Старик и Родя не встречались. Все я с ними возилась почтальоном).
      ... Но, что старый потрох собирался что-то этому Роде продать, это, по-моему, - так!
      Он торопил меня договориться с Родей и обещал мне после этой встречи кучу денег и отправить куда-нибудь на Таити, чтобы никогда меня не видеть! Но дело все лопнуло из=за неожиданной гибели Роди. Старик был зол и молчал всю дорогу. И в Москве молчал, только запирал меня и хотел, наверняка, поскорее от меня избавиться, понятно, - как.
      - Мне кажется, я почти уверена, что ваш дед ничего не отдал и не взял... Потому что Родя говорил: после презентации... Она только началась и...
      Тинатин опять было запустила слезы, но быстро их стерла, они явно мешали ей.
      Наконец, прорезалась Алена, - как бы то ни было, но все очень увлекательно и таинственно. Верно, Тин?
      А я не знала, - КАК быть мне: я должна, обязана остаться у них ночевать! И никаких гвоздей! Но как?
      Ведь как бы есть же квартира "деда"? Который хоть и улетел в Америку, но внучку-то из дома не выкинул? Так? Вот это и надо объяснить, а остальное - потом, после.
      - В крайнем случае, - встряла я, - прилетит мой дед из Сан-Франциско и можно у него напрямую спросить, что должен был передать ему ваш ( поклон в сторону Тинки) Родя. Дед-то пока жив и уж не такой злодей... - я по-доброму рассмеялась, показывая тем, что характер у старикана моего - дерьмо, но сам по себе он
      - человек хороший.
      Девицы замерли.
      И только Алена прорвалась все-таки с вопросом: а зачем он в Америку полетел?..
      - Да кто ж его знает, думаете, он мне все говорит?.. - беспечно откликнулась я, - нужда какая-то, так он сам сказал. Я просилась, он не взял, сказал - ещё сто раз там побудешь, надоест. Велел мне ехать к какому-то его приятелю и пожить у того, такого же древнюги как и он. А я вот... и развела руками. - Я ведь давно, Алена, нашла твой адрес и телефон, хотелось все придти посмотреть, как вы тут живете, да все с дедом и с дедом... Он меня в Славинске разыскал. Двоюродный. Но лучше родного!
      Я почувствовала, что вот теперь надо замолчать и ни-ка-ких просьб, типа "а можно я у вас переночую, а можно мне, а можно"...
      Нельзя.
      Нельзя мне теперь, после всего, что я наворотила, - клянчить.
      Девицы молчали, а я стала рыться в своем "бардачке", на поясе, и как бы нечаянно оттуда высунулся "хвост" пистолета... Не случайно, смею вас уверить.
      Я заметила, как Тинка легонько коснулась алениной руки и пошла к двери, сказав, - что мы это сидим на сухую?..
      Алена вскочила с подушек.
      Ясное дело - пошли советоваться насчет меня!
      Вполне естественно, - я ведь свалилась как снег на голову, и сильно их заинтересовала!
      Я же соображаю.
      Они прикатили столик с напитками и фруктами и Алена, садясь на подушку, сказала, - а сейчас мы выпьем. За что?
      - За нашу встречу! - Взвизгнула темпераментная грузинская княжна и я усмехнулась, как самый старший и мудрый товарищ.
      Мы выпили и Алена сказала, - знаешь, мы с Тинкой решили, - нечего тебе до приезда деда одной кантоваться. У нас четыре ком - наты, ну, как, поместимся? И Тинка у меня живет ( это заявление
      Тинкину гордыню покоробило, она что-то забормотала недовольным голосом), ну, ладно, Тин, ладно, все знают, что ты у нас имеешь свою квартиру, но ведь так веселее?
      Алена явно лебезила перед красивой подружкой, а та принимала это как должное.
      И вдруг Алена захохотала, - ой, я только сейчас вспомнила, как тебя интересно зовут и какое у тебя прозвище в детстве было (теперь настал мой черед хмуриться, но я наоборот скроила восхи - щенную рожу и тоже засмеялась. Вот так!)! Тинка, её зовут - Ангел! То есть, конечно, имя-то её Ангелина, но мама её только Ангелом и называла и все стали так звать. Ангел из авоськи...
      И в который раз я услышала осточертевшую мне историю моих давних прогулок в авоське. Вот уж подсуропил папаня!
      Мы и за это выпили и уже малость подпили, когда Тинка вдруг заявила.
      - А что если нам взять Ангела в свою команду, а? Алена? Ангел так похожа на парня! У нас будет парень, свой в доску, и своя охрана! - Тинка хитро посмотрела на меня и сказала уже тише, - думаешь, я не видела, что у тебя пистолет в сумочке? Может, конечно, газовый?..
      - Вот пистолет, это... - сказала, запинаясь Алена, - Ангела же заберут сразу, как только что-нибудь, где-нибудь...
      - Алена, успокойся, - сказала я совсем как взрослый парень, - да, это пистолет, но с холостыми патронами. К сожалению, кстати. Сама знаешь, как стремно на улицах... А на пистолет у меня есть разрешение есть - дед сделал, я у него и секретарем и охранником числилась, он мне зарплату платил ( тут я пожалела, что не свистнула больше у этого монстра), так что волноваться нечего.
      Девчонки замерли, только Тинка пальчиком дотронулась до пистолета и прошептала, - вот, наверное, моего Родю из такого же...
      - Не думаешь же ты, что это я сделала? - с пафосом заявила я.
      На что они обе закричали - нет!
      Хотя вполне это могла бы быть и я.
      12. ТИНКУ ЗАМАНИВАЮТ В СЕТИ.
      - Девушка, дорогая, можно вас на секундочку!
      Наталья Ашотовна остановила свой рено.
      Вообще сегодня она была не в себе.
      Медленно вела машину чуть ли не по кромке тротуара. Обычно она мчалась как на пожар, - ей казалось, что за ночь что-то про - изошло в издательстве и... Ну, и так далее.
      Пока её медлительный муж ещё брился, она уже вскакивала бешено в офис и обстреливала своими близорукими глазами в огромных очках с сумасшедшими диоптриями все и всех и только тогда садилась и пила свою первую чашку кофе.
      А вот сегодня плелась как старая лошадь.
      Вчерашняя бабки Пашина сплетка её насторожила, оказалось, куда больше, чем она думала. Наталья искала решение.
      И... Пожалуйста! Как на заказ.
      По тротуару, легко помахивая крошечной изысканнейшей сумочкой ( Франция, явно, подумала Наталья) шла девушка, могущая присниться лишь во сне.
      Легкая светлая юбка не закрывала коленей, но и не была такой, которую наглецы окрестили - "поджопником", черная маечка с золотой маркой "Готье" и алый бархатный берет на черных смоляных кудрях, среди которых затерялся тонкий бледный профиль - лунный,
      - сказала бы эстетка Наталья, но ей было некогда.
      Девушка обернулась и уставилась на Наталью черными огромными глазищами, с мохнатыми некрашенными ресницами и алый ротик-бутон пролепетал: вы меня?
      - Да, да, именно вас! Вы могли бы сесть ко мне в машину?
      Девушка замялась и Наталья разглядела ещё как тонка у неё талия и как зрелы груди и ножки длинные добавляли росту, сколько надо, - не до лошадиной стати.
      Наталья улыбнулась как можно более мило и открыла дверцу.
      Девушка ещё постояла и села в машину.
      Наталья, извинившись, позвонила в офис и сказала, что будет позже и у неё ТА-КА-Я! идея