Григорий Распутин-Новый

Впрочем, как писал Андрей Амальрик: «Сенин <…> тут же замечает, что выглядят они "бледными, испитыми, а приходят для спасения свежими, цветущими", и рассказывает о двух девицах Дубровиных, которые, по словам односельчан, умерли из-за "издевательств Григория". Прочитав это, Распутин раздраженно заметил: "Видишь… Теперь я уже убийца… А бедненькие скончались от чахотки… От болезни… Она ведь приходит без спроса"».

Сектантство это или нет, но одно обстоятельство точно обращает на себя внимание: девушки – их звали Александра и Ирина – хотели идти в монастырь, но остались спасать души у Распутина. То есть опытный странник не только сам в иноки идти не хотел («Он говорил, что ему не по душе монастырская жизнь, что монахи не блюдут нравственности и что лучше спасаться в мире», – показывала Матрена на следствии), но и других отваживал. Кому в епархии такое самоуправство могло понравиться? Если проводить известную параллель с тем, что всякий монастырь – это лечебница, то Григорий Ефимович был лекарем-самозванцем и занимался врачеванием человеческих душ без диплома – деяние уголовно наказуемое, особенно учитывая, что девицы скончались.

Что же касается других пунктов обвинения, то в цитируемом О. А. Платоновым деле их два. Первый содержится в показаниях 28-летней просфорни Евдокии Корнеевой, которая рассказывает о том, как за шесть лет до описываемых событий она остановилась в доме Распутина в качестве паломницы. «Последний несколько раз прибегал с пашни проведать дом, уговаривал свидетельницу поцеловать его, говоря, что у них существуют духовные лобзания, подобно тому, как апостол Павел целовал Святую Феклу. Свидетельница отговаривалась неприличием. Вечером он повел ее смотреть моленную под полом конюшни, а когда они вышли оттуда, Распутин схватил свидетельницу за голову и поцеловал в щеку, внушая после этого, что в целованиях нет никакого греха, так как ему раз во время сношения с женою являлась Троица во свете».

За этот эпизод следствие уцепилось и устроило между Распутиным и Корнеевой очную ставку, во время которой свидетельница настаивала на получении ею насильственного поцелуя, а «обвиняемый отрицал это показание частью вполне, а частью отговариваясь запамятованном ("6 лет тому назад")».

Другое криминальное свидетельство принадлежало священнику Покровской церкви отцу Федору Чемагину, который показал, что однажды «зашел (случайно) к обвиняемому и видел, как последний вернулся мокрый из бани, а вслед за ним оттуда же пришли и все жившие у него женщины – тоже мокрые и парные. Обвиняемый признавался, в частных разговорах, свидетелю в своей слабости ласкать и целовать "барынешек", сознавался, что был вместе с ними в бане, что стоит в церкви рассеянно».

Распутин в своем последнем слове против показания о. Федора «возразил, что он в баню ходил задолго до женщин, а сильно угоревши, лежал в предбаннике, оттуда вышел действительно парный, – незадолго до (прихода туда) женщин».

Далее следуют показания столичных дам, которых привлекли в Распутине строгий православный дух, жизненный уклад, молитвенное настроение, доброта, простота обращения, проповедь совершенной любви, чистоты и совести. Отцом, по их словам, они его называют иногда и в шутку, а в поцелуях ничего особенного не находят.

Вот, собственно, и все, так что пафос Родзянко, по всей видимости, был ни на чем не основан, хотя слухи о непотребствах ходили упорные. «Когда в 1910 году газеты писали, что у него гарем из двенадцати красивых девушек, – писал Амальрик, ссылаясь на Г. П. Сазонова, – один газетчик "поехал сам на Покровское, чтобы своими глазами увидеть и описать гарем… Оказалось, в доме Григория издавна проживали две девицы, его родственницы… Означенные девицы ради Бога умоляли разрешить им приехать в Петербург, дабы подвергнуться какому угодно медицинскому освидетельствованию, т.е. они девственницы"».

Но ездили не только журналисты. И не только к девицам. Зимой 1908 года в самый богатый в Покровском дом нагрянули незваные гости.

«10 января 1908 года, "на Григория", собрались у Распутиных гости, из Петербурга, и местные, пришли оба батюшки, получены были поздравительные телеграммы, в том числе от П. А. Столыпина[7], – а в ту же ночь тюменским миссионером Глуховцевым по епископскому постановлению был у Распутина произведен обыск. Глуховцев, в присутствии урядника и в сопровождении Остроумова и Чемагина, только что «гулявших» на именинах, облазил весь дом, искал «кадку», вокруг которой происходят «хлыстовские радения», но ничего не нашел. Распутин ни в чем не признавался и на слова Чемагина, что тот сам видел, как он из бани с женщинами выходил, ответил: «Я только в предбаннике лежал».

"Григорий страшно испугался, – пишет Берландская, – у него было очень страшное лицо… Свои все его оправдывали своими показаниями… Григорий боялся и бань, и что его сошлют в тюрьму. Я и этим поразилась: как это так, совершенный боится тюрьмы за Господа?" Допрошены были некоторые односельчане, а также "братья" и "сестры" Распутина и его интеллигентные почитательницы, которые показали, что знакомство с Распутиным было для них "новой эрой" и что он их учил "святым таинствам" – не ясно, каким именно. Дело затем было передано Тобольскому епископу Антонию для "доследования"».

Так писал о религиозном диссиденте начала века политический диссидент 60—70-х Андрей Амальрик и заключал: «Право понимать Бога по-своему – одно из драгоценнейших человеческих прав, отталкивает только религиозное насилие и изуверство. "Полицейско-православная" церковь использовала в своих целях насилие государства, да и от изуверства не была свободна, это не может, однако, бросить тень на православие как на веру. Точно так же наличие изуверов среди русских сект не есть еще основание для преследования религиозного разномыслия. Вопрос о том, был или не был Распутин сектантом, заслуживает изучения не для того, чтобы его судить или оправдать, но чтобы лучше понять и его неортодоксальные взгляды и его необычную судьбу».

Амальрик естественно берет Распутина под защиту:

«Очень многое в Распутине противоречит облику "хлыстовского изувера". "Хлысты" отрицают храмы, хотя наружно и могут посещать их, – Распутин любил церковные службы, собрал деньги на постройку церкви, признавал также досаждавших ему "батюшек", а учениц своих учил, "что только то учение истинно, где предлагается хождение в церковь и приобщение Св. Тайн". У "хлыстов" моления только для посвященных – у Распутина на моления допускались посторонние. "Хлысты" отрицают церковный брак и рождение детей – Распутин всю жизнь прожил с женой, очень ему преданной и верящей в его святость, и имел от нее троих детей – как раз тогда, когда, по утверждению врагов, он входил в "хлыстовский корабль".

Как я уже писал, у Распутина был скорее экуменический подход к религии – уже по одному этому нельзя считать его ни сектантом, ни последователем "полицейского православия". Для сектанта спасется только член его секты, для Распутина – кто по-своему, но искренне верит в единого Бога. Испытав в молодости влияние мистического сектантства, он остался верным, хотя и не фанатичным сыном православия. Он, если можно так сказать, не выходил из православия в иную веру, но православие в некую общехристианскую веру включал.

Напуганный обыском, Распутин выехал в Петербург, виделся со своими друзьями Феофаном и Гермогеном, затем с Царем и царицей. Как будто было предложено Тобольскому епископу Антонию либо уходить на покой, либо – с повышением – переходить на Тверскую кафедру, сдав начатое им "дело" в архив. Антоний предпочел Тверь, и так "дело о хлыстовстве" было осторожно замято – как оказалось, всего на четыре года"».

Таким образом, по мысли Амальрика, вольнодумца Распутина спасли Феофан с Гермогеном, а также Государь, приказавший «замять» дело. Иную версию высказал Э. Радзинский: следствие не было доведено до конца, потому что вмешалась одна из петербургских барынь генеральша Лохтина и потребовала его прекращения. Этот же факт как научную сенсацию и открытие Радзинского приводит И. В. Смыслов.

«Хлыстовство Распутина было темой расследования, начатого 6 сентября 1907 г. Тобольской Духовной консисторией. Расследование, образно говоря, обнаружило немало "дыма", но для того, чтобы найти и "огонь" (без которого дыма не бывает), нужно было, чтобы допросы и следствие проводил специалист. По благословению епископа Антония Тобольского дело было передано инспектору Тобольской Духовной Семинарии Березкину, специалисту по сектантству, который, прибыв в Покровское, пришел к выводу о том, что следствие произведено непрофессионально. Однако расследование 1907 г. фактически этим и кончилось. Лишь в книге Э. С. Радзинского мы нашли объяснение происшедшего. Инспектор Д. Березкин просто не смог расследовать всё так, как полагается: поклонница "старца" генеральша О. Лохтина, выехав в Петербург, сказала кому следует, и "следствие было прекращено… Чье-то очень высокое вмешательство навсегда похоронило в недрах Синода епископское расследование". Вот почему сторонники "старца" (Платонов и К° ) вроде бы справедливо делают теперь упор на тот факт, что материалы этого расследования весьма неубедительны насчет «несомненного хлыстовства» Распутина. Однако, как видим, причина отнюдь не в невиновности «оклеветанного старца». Впрочем, это далеко не все свидетельства».

Откуда оба автора взяли, что у Лохтиной могло быть такое невероятное влияние, неизвестно. По Радзинскому получается, что жена статского советника Лохтина оказалась весомей Великой Княгини Милицы Николаевны, хотя доказательств такого влияния не больше, чем козней самой Милицы, но главное даже не это. В действительности расследование все же было доведено до конца, что и подтверждается в книге О. А. Платонова, которая может быть сколько угодно тенденциозна и пристрастна, но когда ее автор (равно как и Радзинский) приводит документы, с ними невозможно не считаться.

«На основе собранных "фактов" и показаний свидетелей протоиерей Дмитрий Смирнов, кстати говоря, член Тобольской консистории, подготавливает рапорт епископу Антонию с приложением отзыва о рассматриваемом деле некоего Дмитрия Михайловича Березкина, инспектора Тобольской духовной семинарии, в котором он нисколько не хуже чекиста ленинской школы шьет дело Распутину практически на пустом месте. (Заметим, что «некий» Березкин был автором книги «Во тьме вековой. Повести и рассказы. Из быта хлыстов, скопцов и бегунов», изданной в Петербурге в 1905 году. – А. В.)

В этом отзыве, в частности, говорилось:

"Внимательно исследуя материал, имеющийся в деле об учении и деятельности крестьянина слободы Покровской Григория Распутина-Нового, нельзя не прийти к выводу, что пред нами группа лиц, объединившихся в особое общество со своеобразным религиозно-нравственным укладом жизни, отличным от православного. Что это так, видно из целого ряда заявлений как лиц посторонних упомянутой группе, так и самих ее членов. Из этих заявлений усматривается, например, что Распутин – 'непорядочный человек, изменивший своей вере православной', что он – 'не православен', составляет с постоянными и временными насельниками своего дома общество каких-то 'духовных богомольцев', наставляет лучше и выше, чем православный священник, составляет собрания, на которые 'посторонних не пускают'.

Центром этого общества, его основателем в слободе Покровской, главой и руководителем является, по-видимому, сам Григорий Распутин. По отзывам сторонних наблюдателей, эта личность 'странная', не совсем нормальная, увлекающаяся ролью искусного духовного старца, если не сектант, то во всяком случае – человек, впавший в какую-то 'демонскую прелесть'. Напротив, по отзывам лиц, состоящих, по-видимому, членами основанного Распутиным общества, это – человек 'необыкновенный', 'чище и прекраснее' которого трудно встретить, человек, которого 'Бог возлюбил', 'пророк', 'прозорливец', 'спаситель и руководитель заблудших', 'обладающий удивительным знанием жизни' и 'могущий разрешить все жизненные вопросы ответами из Евангелия', – человек 'беспредельной любви', 'бездны любви', к которому барыни, задыхающиеся от разврата столиц, кинулись, 'как мухи к меду'.

Под руководством этого-то человека члены общества время от времени собираются на особые 'собрания', причем эти 'собрания' бывают, по-видимому, двоякого рода: во-первых, такие, на которые допускаются посторонние лица и на которых читают Евангелие и другие священные и богослужебные книги и поют различные церковные песнопения и религиозно-нравственного содержания стихи, вроде 'Спит Сион', про гору Сион и прочее, и, во-вторых, такие, на которые 'посторонних не пускают' и на которых участвуют, может быть, только те, кои могут вместить". Что происходит на этих последних собраниях, – из дела не видно.

Но несмотря на то, что о таких собраниях ничего не известно, Березкин считает, что, очевидно, только на этих несуществующих собраниях Распутин и предлагает своим слушателям и слушательницам какое-то особое "учение", в результате восприятия которого происходит как бы некая "встряска души", уясняется цель жизни, "к чему нужно стремиться, приобретается утерянный душевный покой", вследствие чего люди снова начинают жить "с наслаждением".

На этих же не существующих в природе собраниях, по мнению Березкина, Распутин указывает домочадцам и гостям и на какой-то особый "храм православия" и преподает им какие-то "св. тайны", в результате "соединения" с которыми "плоть умирает пред духовным чувством", "на душе происходит как бы 'Пасха'", и человек, который раньше не чувствовал, что есть Христос, начинает понимать, что "на нем есть Христос", "соединяется со славой Христа", "включает в себя Бога" и прочее.

Спрашивается, что же все это – хлыстовство? – задает Березкин риторический вопрос.

И дальше начинает фантазировать еще почище.

"Конечно, – пишет он, – возможны различные сближения, причем в некоторых случаях эти сближения имеют, по-видимому, характер вероятия и правдоподобия. Так, возможно, например, что в словах: 'никого выше, чище и прекраснее Григория Ефимовича я не встречала', 'Бог полюбил Григория Ефимовича', 'как не пожалеть мужичка, выбранного барынями за идеал поклонения и обожания', 'ближняя сестра моя увлечена боготворить' и прочее, разумеется, обычное среди хлыстов уважение, граничащее с благоговением к своему учителю – батюшке, 'кормщику', достигшему благодаря своей 'чистоте' состояния полного совершенства и бесстрастия и поэтому, как полагают хлысты, могущему сделаться достойным сосудом Божественной благодати, существом Божественным, безгрешным 'Христом'. Возможно, что под 'собраниями', на которые пускаются посторонние лица, разумеются так называемые 'малые' или 'простые беседы' хлыстов, а под 'собраниями', на которые посторонних лиц не пускают, нужно разуметь 'радельные' собрания. Случай прихода Распутина из бани 'мокрым', а вслед за ним приход оттуда же и тоже 'мокрыми' живущих у него женщин мог бы дать прекрасную разгадку к этому, если бы он был достаточно обследован. Возможно, далее продолжает фантазировать Березкин, что под 'бездной любви', под 'пасхой душе', под выражением 'заключить в себе Бога' и прочее скрываются самые 'радения' с их безумными эффектами, 'духовными лобзаниями' и так называемыми 'вечерами любви', а под 'тайнами', преподаваемыми Распутиным своим домочадцам и гостям, разумеются хлыстовские таинства покаяния и причащения, если не грудью 'богородицы', то водою и хлебом, или даже просто учением (пророчествованном) Распутина. Возможно, наконец, что под словами: 'Здесь (в учении о Пресвятой Троице) надо прежде всего говорить о Духе, о Духе прежде всего' разумеется 12-я заповедь хлыстовства 'Святому Духу верьте'.

Может быть, под выражением 'сменяла черное с белым' скрывается обычный взгляд хлыстов на православных, как на 'черный, злой, неверный народ', а на свой 'корабль' как на общество 'белых чистых братьев и сестер'.

'Может быть, – продолжает повторять 'может быть' Березкин, – это единодушие, это дружелюбное отношение между Распутиным и его присными, эта манера называть друг друга ласковыми уменьшительными именами – не что иное, как хлыстовское единодушие, хлыстовская дружба, хлыстовская манера, в ознаменовании соединяющего их 'душевного братства' так именовать друг друга. Может быть, это воздержание от мяса, вина, табака, пения мирских песен – хлыстовское воздержание, в основе которого лежит 5 и 8 заповеди знаменитого Данилы Филипповича'".

Вот на таких "может быть" основано все дело по обвинению в принадлежности Распутина к секте хлыстовства.

Но "может быть", епископ Тобольский, прочитав этот явный оговор, скажет свое веское слово? "Может быть", он возмутится этому навету и накажет виновных? Но в том-то и суть, что инициатива дела идет от него самого, а за его спиной стоят люди из окружения Великого князя Николая Николаевича. <…>… тобольский епископ Антоний не только утверждает это сфабрикованное дело, но и назначает новое расследование, которое поручает противосектантскому миссионеру, уже известному нам Дмитрию Михайловичу Березкину. Последний разворачивает негласное наблюдение за Распутиным, которое будет продолжаться практически всю его оставшуюся жизнь.

Новых фактов, компрометировавших Распутина, Березкин, несмотря на все старания, не нашел. Но и старое сфабрикованное дело опровергнуть, естественно, не захотел. А вокруг этого сфабрикованного дела распускались разные слухи, обраставшие самыми невероятными подробностями. Именно оно лежало в основе всех обвинений Распутина в хлыстовстве».

Итак, вот один взгляд на проблему: старец и хлыстовство. Распутин не хлыст, дело от начала до конца сфабриковано по заказу масона Николая Николаевича. Были и другие точки зрения.

«Дело Распутина (о его хлыстовских радениях) было затребовано из Тобольской консистории, дабы разоблачить его безнравственность и тем обезвредить, но уличающих данных оказалось недостаточно», – вспоминал митрополит Евлогий.

«Из имеющихся в делах канцелярии обер-прокурора Святейшего Синода сведений, переданных мне секретно директором канцелярии Яцкевичем, несомненно является тот вывод, что Распутин был сектант, причем из наблюдений села Покровского явствует, что он тяготел к хлыстовщине, – оспаривал эту точку зрения начальник Департамента полиции С. П. Белецкий. – Переписка эта своего дальнейшего развития не получила и только повлекла за собой перемену в назначении нового духовенства, которое благодаря влияниям Распутина было хорошо обеспечено, пользовалось его поддержкой и покровительством и считало Распутина предводителем церкви вследствие его забот о благолепии и украшении местного храма, благодаря щедротам и милостям не только его почитательниц, но и дарам августейшей семьи. Таким образом, официально установить несомненную принадлежность Распутина именно в этой секте путем соответствующего расследования на основании фактических и к тому же проверенных данных не удалось, тем более что Распутин был крайне осторожен, никого из своих односельчан не вводил в интимную обстановку своей жизни во время приезда к нему его почитательниц и филерское наблюдение к себе не приближал. Ввиду этого я принужден был, секретно даже от филерского отряда и местной администрации и сельских властей, всецело бывших на стороне Распутина, поселить на постоянное жительство в селе Покровском одного из развитых и опытных агентов и приблизить его к причту. Из донесений этого агента для меня было очевидным уклонение Распутина от исповедания православия и несомненное тяготение его к хлыстовщине, но в несколько своеобразной форме понимания им основ этого учения, применительно к своим порочным наклонностям. Проникнуть несколько глубже в тайны его бани мне в ту пору не удалось, так как этого агента, сумевшего уже заручиться и доверием причта и местной интеллигенции и особым благорасположением Распутина, я должен был <…> немедленно во избежание провала отозвать из Покровского <…> Но познакомившись затем лично с Распутиным и заручившись доверчивым его к себе вниманием, я, продолжая интересоваться духовным мировоззрением Распутина, укрепился в вынесенных мною ранее выводах. Поддерживая в обиходе своей жизни обрядовую сторону православия и безапелляционно высказывая, даже в присутствии иерархов, свое далеко не авторитетное мнение по вопросам догматического характера, Распутин не признавал над своей душою власти той церкви, к которой он себя причислял, вопросами обновления православной церковной жизни, к чему его хотел направить Папков[8], не интересовался, а любил вдаваться в дебри схоластической казуистики; православное духовенство не только не уважал, а позволял себе его третировать, никаких духовных авторитетов не ценил даже среди высшей церковной иерархии, отмежевав себе функции обер-прокурорского надзора, и чувствовал молитвенный экстаз лишь в момент наивысшего удовлетворения своих болезненно порочных наклонностей, что мною и было засвидетельствовано в свою пору в. к. Николаю Николаевичу на основании точно проверенных данных. Мне лично приходилось, бывая на воскресных завтраках-чаях Распутина в ограниченно кругу избранных, слышать своеобразное объяснение им своим неофиткам проявления греховности. Распутин считал, что человек, впитывая в себя грязь и порок, этим путем внедрял в свою телесную оболочку те грехи, с которыми он боролся, и тем самым совершал преображение своей души, омытой этими грехами».

«Появление Распутина было связано с теми тенденциями в русской религиозной жизни, которые в равной мере были присущи и крестьянству, и европейски образованным высшим слоям общества, уходя корнями в историю русского сектантства, – утверждал видный историк церкви И. К. Смолич. – Признание Распутина в высших кругах объяснялось их склонностью к сектантской религиозности. История русского сектантства дает много примеров извращенного, но упорно отстаивавшегося понимания христианского аскетизма <…> Николай II, познакомившийся с Распутиным в 1906 г., видел в нем человека чистой веры. Если сначала он и мог показаться таковым, то впоследствии поведение и речи Распутина о христианском аскетизме обнаружили его принадлежность к секте хлыстов. Широкому распространению этой секты епархиальное начальство, занятое главным образом борьбой с раскольниками, не придавало, к сожалению, особого значения. В кружке, сложившемся вокруг Распутина, элементы хлыстовства проявлялись очень отчетливо. Для столицы в этом не было ничего нового. В начале XIX в., в период мистицизма, равно как и позже, болезненная религиозность хлыстов находила себе много приверженцев среди аристократии, поэтому почва для появления Распутина в высшем обществе была уже подготовлена. Подобно хлыстам XVIII в., он умел воздействовать на представителей белого и черного духовенства и находить опору в церковных кругах».

Наконец, в самом последнем на сегодняшний день заключении – приложении к докладу митрополита Ювеналия на архиерейском соборе, состоявшемся осенью 2004 года, говорится следующее: «Дело об обвинении Г. Распутина в хлыстовстве, хранящееся в Тобольском филиале Государственного архива Тюменской области, основательно не исследовалось, хотя пространные выдержки из него приведены в книге О. А. Платонова. Стремясь "реабилитировать" Г. Распутина, О. А. Платонов, не являющийся, кстати, специалистом по истории русского сектантства, характеризует это дело как "сфабрикованное". Между тем даже приведенные им выписки, в том числе показания священников слободы Покровской, свидетельствуют о том, что вопрос о близости Г. Распутина к сектантству гораздо сложнее, нежели кажется автору, и во всяком случае нуждается еще в специальном и компетентном анализе».

Если с этим согласиться, то этот анализ будет пятым по счету. Четвертый был проведен после революции. О его результатах писал следователь В. Руднев:

«Ввиду сведений, что Распутин в Сибири мылся в бане вместе с женщинами, родилось предположение о его принадлежности к секте хлыстов.

С целью выявить этот вопрос Верховной Следственной Комиссией был приглашен Профессор по кафедре сектантства Московской Духовной Академии Громогласов; последний ознакомился со всем следственным материалом и, считаясь с тем, что совместное мытье мужчин с женщинами в банях является в некоторых местах Сибири общепринятым обычаем, не нашел никаких указаний на принадлежность его к хлыстам. Вместе с тем, изучив все написанное Распутиным по религиозным вопросам, Громогласов также не усмотрел никаких признаков хлыстовства».

Иначе определился в своих выводах И. В. Смыслов. «Вопрос о хлыстовстве Распутина можно считать доказанным», – однозначно заявил он в книге «Знамение погибшего царства», хотя аргументы у него порой встречаются довольно сомнительные: «Почитатели Распутина умиляются тем, что он называл Императорскую чету "Папой" и "Мамой". Конечно, в этом можно видеть не столько любовь, сколько недопустимую фамильярность <…> мы бы об этом и не упоминали, если бы не одно обстоятельство: именно в хлыстовских общинах было принято называть своих вождей ("христов" и "богородиц") "папой" и "мамой"… Конечно, одно это совпадение не делает Распутина хлыстом. Но когда подобных совпадений накапливается немало, а собственная дочь в конце жизни признается в хлыстовстве отца – мы имеем полное право считать, что эти "полные любви наименования" – не просто отсутствие чувства меры… И одному Богу известно, не проникло ли бы в итоге хлыстовство во дворец столь же сильно, как некогда проникла в царский дворец ересь жидовствующих?..»

Кроме этого, в его книге следует ссылка еще на один источник. «Известный историк Хельсинкского Университета А. Эткинд приводит следующие сведения: "Занимался Распутиным и известный миссионер В. М. Скворцов. После революции, будучи профессором богословия в Сараево, Скворцов 'убежденно и решительно' говорил приятелю-эмигранту: 'Распутин был несомненным хлыстом, с молодых еще лет. И сектантские навыки сохранял до конца своей жизни'. По словам В. М. Скворцова, он лично проводил секретное исследование в Тобольской губернии и выявил несколько хлыстовских пророков и еще 'богородицу', знавших Распутина с молодости и продолжавших поддерживать с ним связь". Далее А. Эткинд пишет: "Надо сказать, однако, что в качестве редактора газеты 'Колокол' и журнала 'Миссионерское обозрение' Скворцов практически удалил упоминания хлыстовства в годы, когда Распутин практически был в силе"».

Что тут скажешь? Уж если ссылаться на известного ученого историка А. М. Эткинда, то надо все договаривать до конца. Эткинд написал книгу «Хлыст. Секты, литература и революция», в которой под хлыстовство подвёрстывается все и вся. Но при этом сам он Распутина хлыстом не называет и вообще пишет о его хлыстовстве очень осторожно: «Распутин мог быть в молодости хлыстом и обратиться в православие (что утверждал на основе довольно темных признаков Клюев), или наоборот… Предполагаемая принадлежность Распутина к секте хлыстов оказывалась важной темой идейной борьбы. Чем негативнее относились к Распутину, тем определеннее зачисляли его в хлысты».

Это верно и по отношению к нашему времени: ответ на вопрос о принадлежности Распутина к хлыстам характеризует не столько самого Распутина, сколько тех, кто о нем пишет.

«Не так уж интересно, был ли Распутин на самом деле сектантом; был ли он развратен; связан ли был с масонами и так далее. Важно проследить, кто его считал таковым, а кто нет; от чего зависели эти восприятия; и к каким действиям вели», – совершенно справедливо утверждал Эткинд. И в этом смысле можно признать, что Смыслов считает Распутина хлыстом, а Платонов – нет, что для их личных биографий, возможно, и существенно, но если стремиться к тому, чтобы оставаться на почве фактов, а не личных пристрастий и политических взглядов, то делать далеко идущие выводы и объявлять этот вопрос закрытым было бы несправедливо. Скорее тут многоточие или череда вопросительных знаков. Хотя – надо это признать! – русское общество, по крайней мере интеллигенция, традиционно считало Распутина хлыстом: Бердяев, С. Булгаков, Гиппиус, Клюев, Андрей Белый, Пришвин… Но общество было в ту пору хлыстовством сильно увлечено и склонно видеть его повсюду.

«…но более всего интересовали меня многовидные метаморфозы хлыстовства; я услышал распутинский дух до появления на арене Распутина; я его сфантазировал в фигуре своего столяра[9]…» – писал в мемуарах «Между двух революций» Андрей Белый, очень точно употребляя глагол – сфантазировал.

Самая «сфантазированная» на сегодняшний день точка зрения на распутинское хлыстовство была высказана писателем-фантастом Владимиром Фалеевым, о которой в силу ее фантастичности можно было бы и вовсе не упоминать, когда бы здесь не отражалась очевидная для всей литературы о Распутине черта – доводить образ сибирского крестьянина до абсурда и превращать его любыми путями в «литературу» – Либо агиографическую, либо эротическую, либо шпионскую, либо масонскую, но одинаково мало имеющую общее с действительным человеком.

Вот что писал фантаст Фалеев в статье, которая называется ни много ни мало «Григорий Распутин: без грима и дорисовок».

«Понять Распутина – это прежде всего понять философские истоки его личности. А корни покоятся в идеологии духовных христиан, так называемых "хлыстов"-христововеров: "Всякий мужчина может стать Христом, каждая женщина – Богородицей". Вождями духовных христиан всегда были живые Саваофы, Христы и Богородицы. Это наиболее испытанные в делах, в странствиях, в методах спасения старцы, много видевшие и страдавшие люди.

Русская православная церковь до 1905 года всячески боролась с сектантами, их казнили, сжигали на кострах, отправляли в ссылку. Манифест 1 октября 1905 года, провозгласив веротерпимость, дал возможность "выйти из подполья" вождю духовных христиан Григорию Ефимовичу Распутину. Первая его работа философской направленности "Житие опытного странника" (май 1907 г.) – это своеобразный манифест христововеров, программа реформ русской православной церкви и Российского государства. Не поняв философии Распутина, мы не поймем его деятельности.

Учение духовных христиан сложилось в результате борьбы русского крестьянства с крепостным правом за свободное предпринимательство, за умелый, мастеровитый труд: христововеры никогда не отрицали церковь, но четко делили священников на "избранников" и "наемников" ("Иному надо бы идти в исправники, а он пошел в батюшки", – писал Распутин).