Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Евразийская симфония - Дело незалежных дервишей

ModernLib.Net / Детективы / Ван Хольм / Дело незалежных дервишей - Чтение (стр. 8)
Автор: Ван Хольм
Жанр: Детективы
Серия: Евразийская симфония

 

 


      – Я понимаю вас правильно, преждерожденный единочаятель Оуянцев-Сю. Вполне правильно. Мне нужно некоторое время, чтобы подготовить материалы и свидетелей. Вы не хотите пока побеседовать с начальником уезда?
      – У меня нет дел к единочаятелю Кучуму и я совершенно не рвусь отнимать время еще и у него. Но я был бы счастлив воспользоваться случаем и засвидетельствовать свое почтение.
      – Идемте. Я провожу вас – и безотлагательно займусь выполнением вашей просьбы.
      Как всегда, стоило Богдану добиться своего – и ему делалось неудобно перед тем, кто вынужден был ему уступить. Он очень переживал, когда с ним не соглашались, когда не получалось убедить собеседника в своей правоте, – но переживал стократ горше, если собеседник, оставаясь при своем мнении, по тем или иным причинам вынужден бывал уступить. Не соглашался, а подчинялся. Богдан терпеть не мог настаивать. Всю жизнь ему хотелось, чтобы все кругом были свободны, но при том сходились бы во мнениях и желаниях. Он понимал, что так бывает не часто, но…
      Вот почему он был столь рад, когда Господь послал ему воистину единочаятеля – Багатура Лобо.
      – Не стоит спешить, я же не тороплю и не подгоняю вас, единочаятель, – сказал Богдан. – Скоро мне, к тому же, ехать на воздухолетный вокзал. Прилетает… э-э…
      Он осекся. Почему-то ему не захотелось говорить «отец старшей жены». Хотя тут, в мусульманском Асланiве, его поняли бы как нельзя лучше – но он помнил, что Жанна просила не упоминать о ее положении при французском профессоре; стало быть, она все же этого положения стеснялась в глубине своей загадочной европейской души. И сейчас, в отчаянной ситуации, здесь – он не мог произнести ни единого слова, какое могло бы как-то задеть, обидеть или унизить его любимую.
      – …Мой близкий родственник. Он тоже озабочен судьбой моей юной супруги. Просто я просил бы держать меня в курсе, и устроить все же – ну, хотя бы вечером – встречу с Мутанаилом ибн Зозулей.
      – Исполню, преждерожденный единочаятель, – сказал Абдулла. – А теперь не угодно ли все же – к драгоценноруководящему единочаятелю Кучуму?
      – Буду рад.
      Они вышли из приемной. Энергично, но без суетливой спешки пошли по коридору. Мягкий ковер глушил шаги.
      – Так все же – что означает этот странный запрет? – снова спросил Богдан, указав на висящий и здесь, в коридоре, приказ «Цзиньчжи шо!..»
      – Трудно сказать в двух словах, – отрывисто произнес Абдулла. – Прошу сюда. Можно бы и на лифте, но так короче… Городской меджлис проголосовал запрещение публичного использования ханьского наречия, как оскорбительного для слуха подданных. А мы, средоточие государственной жизни, должны неукоснительно выполнять волю народа. Понимаю, – сказал он, предупреждая новые вопросы, – для вас это странно. Если бы не последовавшие события, мы постепенно сняли бы возникшее напряжение. Но после того, как слух множества асланiвцев был травмирован некоторыми ханьскими фразами, в городе произошли беспорядки… Мелкого, хулиганского уровня, поэтому мы не ставили в известность улусное руководство, своими силами справились. Но в ходе беспорядков погиб человек.
      – Какой ужас, – искренне сказал Богдан. – Что же с ним случилось?
      – Убит в драке. Буквально пронзен насквозь.
      Богдан помолчал, потом спросил:
      – Языком?
      Абдулла непонимающе покосился на него.
      – Почему языком? Кинжалом.
      – В таком случае, простите, логичней было бы запретить кинжалы, а не языки. Я смотрю, у вас тут очень многие ходят с кинжалами…
      Абдулла не ответил. Богдан коротко глянул в его сторону – желваки на выбритых до синевы щеках начальника зиндана прыгали, как жабы в тесном полиэтиленовом мешке.
      – Вам, высокопоставленному столичному чиновнику, – сказал Абдулла после короткой паузы, – насквозь пропитанному имперским сознанием, очень трудно понять наши традиции и нужды.
      – Хотелось бы понять.
      И в этот миг в кармане Богдана нежно прокурлыкала телефонная трубка.
      – Простите, – проговорил Богдан и поднес трубку к уху. – Алло? Оуянцев слушает.
      Ему стоило немалых усилий не перемениться в лице.
      Потому что из трубки зазвучал голос Бага.
      – Да, – стараясь говорить сухо и равнодушно, перебил Богдан друга. – Нет. Я в уездной управе Асланiва и разговаривать не могу. Мы созвонимся с вами позже.
      Не хватало еще начинать с единочаятелем разговор! Когда его ищут, как убийцу! И тот, кто возглавляет поиски – шагает с Богданом локоть к локтю!
      – Вот мы и пришли, – очень ровным голосом проговорил тут Абдулла. – Прошу вас, единочаятель. Сюда.

***

      Асланiвський воздухолетный вокзал,
      9 день восьмого месяца, средница,
      день.
 
      Сидя в просторном и почти пустом зале ожидания, Богдан вновь и вновь вспоминал встречу с Кучумом. Что-то было в ней не так.
      Хотя Кучум Богдану понравился. Лицо и повадка честного, много пожившего и много повидавшего работяги. Мягкий асланiвський говорок при абсолютном знании русского наречия; искренняя озабоченность таинственным исчезновением гостей города – и не менее искренняя тревога по поводу многих прочих дел, в частности, роста межнационального напряжения и совершающихся на его основе человеконарушений… Ситуация в уезде была не простой, и морщины на лице Кучума были тому лучшими свидетелями. И лучшими свидетелями тому, что Кур-али Бейбаба действительно переживает.
      И однако… однако…
      Может быть, виной неприятному осадку – то, как переглядывались начальник уезда с начальником зиндана? Но как, собственно? Просто, говоря с Богданом о судьбе Жанны, Кучум взглянул поверх его головы взглядом холодным, начальственным – и тут же Абдулла произнес: «С вашего позволения, преждерожденные единочаятели, я вас оставлю. Мне нужно работать».
      А что, собственно, говорил в этот момент Кучум?
      А ничего, собственно. Он произнес чисто светскую, ни к чему не обязывающую фразу: «Я от всей души надеюсь, что уже сегодня ваша супруга будет найдена».
      Жанна, Жанна…
      Нет. Вот об этом думать – никак нельзя. Просто идет расследование. Сколько их уже было в жизни Богдана – вот еще одно. Рыдать и стонать будем позже, обнявшись, друг у друга на плече… Если, конечно, она не предпочтет это делать на плече Кова-Леви. Но об этом – тоже потом.
      Почему Кучум сказал только о супруге? А Кова-Леви?
      Век бы француза не видать…
      Почему он не упомянул профессора? Просто потому лишь, что беседовал со мной, с мужем потерпевшей?
      Почему опять пропал Баг?
      Богдан, едва оставшись один, сразу попытался перезвонить напарнику. Но на звонок снова, как и утром, никто не откликнулся.
      Что происходит тут, Господь Вседержитель…
      Глубоко задумавшись, Богдан пропустил мгновение, когда из широких врат пошли первые пассажиры. Впрочем, даже если бы он стоял спиной и с закрытым глазами, он ощутил бы, что происходит нечто. Пропустить момент появления почтенного бека ему бы не удалось нипочем.
      Сначала в зале стало совершенно тихо, заглохли все разговоры. Потом кто-то ахнул.
      В полном одиночестве стоя посреди бегучей дорожки, в папахе, бурке и сверкающем панцире боевых орденов, седобородый, коренастый и чуть кривоногий, как и подобает великому всаднику, сложив мощные руки на рукояти висящей у пояса длинной сабли в ножнах с серебряной чеканкой, из сумрака медленно и величаво выплыл в зал ожидания бек Ургенча Ширмамед Кормибарсов. Он стоял неподвижно, словно статуя; но когда дорожка подъехала к неподвижному полу, едва уловимым движением истинного воина переместился на мрамор, воздел руки к потолку и страшно закричал:
      – Алла-а!!!
      Никто ничего не понимал, но не откликнуться было нельзя. Десятков шесть мужчин в чалмах, обретавшихся в зале, как один вскинули руки и закричали на разные голоса, кто тоненько, кто перепуганным басом:
      – Алла-а-а-а-а!!
      И тут, словно этот мощный всеобщий призыв распахнул некие иные, не совсем посюсторонние врата, из сумрака поплыли стоящие в строю, по стойке «смирно», копии бека – молодые и чуть постарше; все, как на подбор, великаны и герои, в бурках, папахах, со сложенными на рукоятях сабель коричневыми жилистыми руками, с острыми каменными лицами цвета загустевшего солнца.
      Богдан оторопело принялся считать – и, похоже, не он один.
      Богатырей в папахах оказалось тридцать три.
      Пока они выплывали на свет Божий и строились на мраморной тверди, сам бек, чуть щурясь, огляделся и явно заметил Богдана. Но не подал виду и не сделал к нему ни шагу.
      Построившись в круг, в затылок один другому, богатыри опять страшно и протяжно крикнули что-то – и, потрясая единомоментно вылетевшими в солнечный свет саблями, начали боевую пляску.
      Описать это невозможно. Достаточно лишь сказать, что через десять минут, когда пляска подошла к концу, в зале осталось человек двадцать, или чуть более; остальные нечувствительным образом утекли куда подальше. Да и оставшиеся не сделали того же лишь потому, что примерзли к месту, не в силах сделать и шагу на ногах, разом лишившихся всякого намека на мышцы.
      Потом, чеканя шаг и звеня наградами, бек пошел к Богдану. Окончательно оторопевшие люди в зале благоговейно в немом ожидании смотрели только на него. Но когда это грозное видение, этот новый Тамерлан остановился возле бледнокожего очкарика в расстегнутой на груди рубашечке и легких порточках и, вместо того, чтобы, например, пластануть его своей громадной саблей, обнял широко распахнутыми руками, а очкарик в ответ обнял Тамерлана, асланiвцы точно поняли, что настал конец света.
      – Здравствуй, минфа, – сказал Ширмамед, словно мочалкой драя щеку Богдана своей жесткой бородой и натирая его, как на терке, на орденах и медалях, усыпавших бурку.
      – Здравствуй, бек, – ответил Богдан, с удовольствием и нежностью хлопая Ширмамеда по твердым, как дерево, плечам бурки. – Здравствуй, ата.
      – Здесь лучшие воины моего тейпа, – сказал бек. – Принимай.
      – Господи, ата! Зачем?
      Бек отстранился. Посмотрел на Богдана с удивлением.
      – Ты спросил вопрос, да? Ты не знаешь? Я тебе скажу. Жену твою спасать!
      – Ширмамед, ну что ты, право… Я бы сам. Один…
      – Я читал книгу, – твердо и очень спокойно перебил его достойный бек. – Книга умная. Великий заморский писатель Хэ Мин-гуй сказал: человек один – ни чоха не стоит! Ты читал?
      – Читал.
      – Зачем читал? Читал – а не запомнил! Только время тратил!
      – Но, бек, Жанна все-таки не твоего рода…
      Бек пожевал узкими коричневыми губами. Седая борода его встопорщилась.
      – У вас, у русских, в голове совсем ничего нет, да? Нет? Немножко есть? Скажи мне: ты моей дочери муж?
      – Муж.
      – Жанна тебе жена?
      – Жена.
      – Значит, она мне дочь!
      То ли усталости, то ли от переживаний – но у Богдана на глаза навернулись слезы. Ни слова больше не говоря, он опять обнял бека и прижался щекой к его жесткой седой бороде. Бек опять легонько похлопал Богдана по спине, и совсем уже негромко, ласково проговорил:
      – Ничего. Ты молодой, много думаешь… Повзрослеешь – начнешь понимать.
      Богдан взял себя в руки. Глубоко вздохнул, успокаиваясь; приподняв очки, вытер уголки глаз. Сказал:
      – Спасибо.
      – В гостиницу езжай с нами. Расскажешь по дороге, что тут успел.
      – Хорошо. Я остановился в небольшой такой, недорогой, мы там все сможем…
      Бек гордо выпрямился.
      – Дорогой, недорогой… Что говоришь? В любом городе правоверных должна быть ведомственная гостиница Военной Палаты, называется «Меч Пророка». Мне, как потомственному воину-интернационалисту, там должны бесплатный номер, один месяц в год! Хвала Аллаху, мы в Ордуси живем, а не в какой-нибудь Свенске. Вези в «Меч Пророка»!
      Богдан поглядел на неподвижно стоящих в строю богатырей.
      – А… семья?
      Бек со значением положил руки на рукоять сабли и сказал:
      – Семья со мной.
      Локоть к локтю они прошествовали к багажному отделению. Лучшие воины тейпа, храня суровое мужское молчание, звеня саблями о стальную клепку шаровар, строем по четыре следовали за ними.
      В багажном отделении бек небрежно повернулся к своим богатырям.
      – Кормиконев, автобус надо.
      Стоявший в первом ряду крайним слева богатырь, едва успев поправить немного сбившуюся папаху и ни слова не говоря, громкой опрометью бросился на стоянку. Самораздвигающиеся двери едва успели торопливо самораздвинуться. Казалось, даже они зашипели как-то необычно. Опасливо.
      – Кормикотов, карту города и уезда надо.
      Стоявший в третьем ряду крайним справа богатырь, вздумавший было на досуге почесать бороду, вздрогнул, быстро опустил руку и ровно тою же громкой опрометью устремился к видневшемуся вдали киоску «Ордуспечати».
      – Кормимышев, вещи неси.
      Стоявший в строю последним самый маленький и щуплый из богатырей, едва видневшийся под буркой и папахой, неторопливо вышел из строя и без энтузиазма оглядел гору хурджунов, каковую мгновением раньше вывез из темного чрева внутреннего багажного зала громадный автопогрузчик. Чувствительное сердце Богдана сжалось. Он шагнул на помощь, но бек ловко поймал его за локоть стальными крючьями своих пальцев.
      – Ты куда?
      – Помочь… Гора такая – он до вечера не управится.
      Бек тяжко вздохнул и сказал с укоризной:
      – Не лезь. Тридцать лет назад я бегал, как он бегает, и таскал, как он таскает. Через тридцать лет он будет стоять, как я стою. Восток – дело тонкое.
      И тут в кармане порток у Богдана закурлыкал телефон. На какой-то миг сам став стремительным, как барс, Богдан выхватил трубку и поднес к уху.
      – Оуянцев слушает!
      Отчетливо было видно, как у него меняется лицо, Опадает, словно проколотый воздушный шарик. Темнеет, как море, когда наползает гроза. Бек с тревогой следил за этим превращением – а когда Богдан дал отбой и медленно опустил руку с трубкой, тихо спросил:
      – Что стряслось, сынок?
      Богдан затрудненно сглотнул.
      – Жанну нашли, – сипловато проговорил он. Откашлялся. – Она без сознания.

***

      Багатур Лобо
      Улица Дыхания Пророка,
      9 день восьмого месяца, средница,
      день.
 
      Пробраться в штаб к незалежным дервишам оказалось проще простого.
      Как следует все обдумав, Баг решил двигаться по крышам – так и людям лишним на глаза не попадешься, и взор не натыкается все время на несообразно обильные асланiвськие каштаны; и заходишь сверху, откуда никто, как правило, не ждет.
      Еще у Фочикяна Баг, поводив пальцем по карте, убедился, что от гостиницы «Старовынне мiсто» до искомого дома существует путь, ни разу не пересекаемый улицами. То есть три разрыва имелись, не сплошным же монолитом стоят в Асланiве дома; но улицами в полном смысле слова их назвать было нельзя – так, узенькие переулки, через которые перепрыгнуть не сумеет разве что полный дуцзи .
      Поэтому, перекачав фочикяновский архив асланiвських странностей к себе на «Керулен», а на всякий случай еще и на сервер александрийского Управления внешней охраны – мало ли что случиться может, вот ведь прежний Багов компьютер вообще потоп в водах Суомского залива! – храбрый человекоохранитель привязал к рукоятке меча шелковую красную кисть, в которую вплетены были медные чохи, и меч сразу стал типичным заклинательным орудием мирного даоса. Затем Баг пристроил сие орудие за спину, подвязал даосские усы и брови, дабы не зацепляться ими за что-нибудь сызнова, спрятал сумку с вещами и «Керуленом» в развилке ветвей пышного каштана и незамеченным вылез на крышу.
      Солнце неотлучно торчало в синем небе, нагоняя на город сонную одурь и ощутимо раскаляя черепицу. О последнем Баг не подумал, пришлось разорвать носовой платок и обмотать им ладони. На всякий случай. Буквально через четверть часа Баг похвалил себя за предусмотрительность: прыжок через переулок вышел не таким удачным, как задумывалось. Уже в воздухе Баг заметил развалившегося прямо на месте ожидаемого приземления здоровенного и пушистого кота, и пришлось слегка порулить в полете полами халата, чтобы не травмировать ни в чем не повинное, усатое, подобно великим полководцам древности, животное – временное пристанище чьей-то вечной души; в итоге скорость была потеряна. Нога соскользнула. Баг рухнул на покатую крышу, и ему пришлось вцепиться в черепицу, дабы не скатиться в щель узенькой улочки и не начать безнадежно быстрое планирование с высоты четвертого этажа. В левом рукаве – там, где пребывала трубка на сей раз захваченного с собою мобильного телефона, раздался отчаянный пластмассовый хруст. Кот приоткрыл глаза, презрительно посмотрел на Бага, с неохотцей поднялся и лениво утек в чердачное окно.
      «М-да, – сокрушенно подумал Баг, затормозив на самом краю и ощущая жар черепицы сквозь шаровары, – хорошо что меня не видит принцесса Чжу. Сегодня я не так ловок в пробежках по крышам…»
      Буддийская добродетель дорого обошлась Багу: телефон приказал долго жить. С минуту Баг выгребал из рукава осколки пластмассы и напоминающие лягушачьи кишки сплетения схем и проводков. Сколько и кому Яньло-ванов и прочих чертей посулил за это время уязвленный до глубины души человекоохранитель – невозможно перечислить даже приблизительно.
      Дальнейший путь обошелся без приключений.
      Правда, в одном месте Багу пришлось переждать, пока деятельная домохозяйка развесит белье на балконе, а в другом – когда по переулку пройдет под барабанный бой очередной отряд юных любителей ковыряться в земле в поисках неопровержимых доказательств собственной уникальности, а на деле – клада Дракусселя Зауральского; эту версию Баг принял пока за рабочую.
      Отряд замыкал груженый мешками и томимый жарой невзрачный ишак.
      Переждав шествие за трубой, Баг выглянул. Ближайшая крыша принадлежала тому самому дому, где, как следовало ожидать, каждый камень и каждый гвоздь пропитались идеалами незалежности. Чердачные окна по случаю лета были гостеприимно открыты, и на подоконнике одного дремала в тени пара голубей; на соседнем же подоконнике устроился бородатый субъект в форменной светло-зеленой чалме и косовортке с потрясающими петухами, с дымящейся трубкой-люлькой в одной руке и газетой в другой. Привалившийся спиной к раме дервиш, шевеля губами, внимательно читал газету, время от времени прикладывался к трубке и взмахивал ею, отгоняя мух.
      Баг бесшумно, пользуясь тем, что дервиш весь поглощен чтением, подкрался к нему со спины, улучил момент и, ткнув пальцем в шею, подхватил обмякшее тело.
      Мухи обиженно взвыли. Трубка глухо стукнула о подоконник и, покатившись, едва не рухнула в узкий провал улицы. «Сказочная вещь», – подумал Баг, в последний момент поймав ее и затем аккуратно положив на подоконник рядом с отключенным дервишем: когда тот придет в себя, пусть его любимый курительный прибор будет с ним рядом и хоть как-то утешит после небольшой физической и психологической травмы.
      Голуби встрепенулись и, вытянув шеи, уставились на Бага бусинами немигающих глаз. Баг, от всей души надеясь, что здешние птицы остались верноподданными ордусянами, вольнолетающими по форме и интернациональными по содержанию, поднес палец к губам и единочаятельски попросил их: «Т-с-с-с-с…»
      Голуби переглянулись, пару раз моргнули, а затем, явно стараясь хлопать крыльями потише и тем самым по возможности облегчая Багу скрытность проникновения во вражье логово, снялись с подоконника и перелетели на соседнюю крышу. А уж оттуда снова поглядели серьезно и вдумчиво. Голуби явно поняли Бага. Бессмертные души, каковые они в себе ныне носили, наверняка еще хранили верность братству народов.
      На чердаке было темно и душно. Где-то у крыши задумчиво бормотали о страстной любви невидимые соплеменники двух новых Баговых единочаятелей. «Гр-р-р… Гр-р-р-р!» – гулко настаивал какой-то крылатый преждерожденный. Как и подобает подданному великой державы, он не лицемерил и прямо заявлял, в чем нуждается. Баг от души пожелал ему удачи. Он терпеть не мог мелкотравчатых лицемеров, кои, воровато стремясь ко второстепенному, вслух красиво витийствуют о главном. На чердаке подобным несообразностям не было места.
      Вдоль стен громоздились какие-то древние ящики – Баг осторожно отодрал несколько досок у пары выбранных наугад и обнаружил, что внутри полно всяких изгвазданных в земле и разной дряни черепков, железок, каких-то окаменелостей, одеревенелостей и ороговелостей – словом, продуктов древнекопательского рвения. Каждый экспонат этой дивной коллекции был снабжен биркой с номером.
      Отмахнувшись от поднятой им на воздух пыли веков, Баг заметил неподалеку пару сравнительно новых, обернутых дерюгой тюков и распорол один с края. На свет явились тоненькие брошюрки, называющиеся «Шо правовiрным надо знать про Асланiв». Перелистав одну, Баг убедился, что она полна призывов осмотреть то или иное историческое место, а завершается повествование о великом городе с уездной судьбой и о его древнекопательских буднях будоражащим воображением лозунгом «Усi на раскоп».
      «Излишки агитационных материалов», – усмехнулся Баг и направился вглубь чердака по свежим отпечаткам подошв, обозначившим дорожку в пыли. Дорожка привела его к металлической двери, и, осторожно открыв ее, Баг оказался у лестницы, ведшей на площадку верхнего этажа.
      В здании царила тишина – лишь где-то внизу вдруг хлопнула дверь. «Сквозняк? – подумал Баг, замерев. – Или кто-то вышел? Или, что было бы наиболее неприятным, кто-то вошел?» Звуков больше не доносилось, и Баг решил двигаться дальше – соблюдая предельную осторожность.
      Он бесшумно спустился на площадку. Там была лишь одна дверь, украшенная монументальным навесным замком. Рядом с дверью в сильно битом ведре стояла одинокая швабра.
      На площадке следующего этажа дверь была совсем иного свойства: не глухая металлическая, но деревянная, забранная матовыми стеклами, широкая, в две створки. На одном из стекол висела бумажка с надписью, выполненной на лазерном принтере: «Служебное помещение». И ниже: «Цзиньчжи шо ханьхуа».
      «Амитофо… Это в каком смысле? – удивился Баг. – Что же, ханьское наречие правильно копать мешает?»
      Со стены рядом с дверью на Бага с красочного плаката взирал обобщенный образ незалежного дервиша – доброе, открытое лицо с висячими усами, неизменная чалма салатного цвета, честные глаза, улыбающийся рот и надпись по краю: «Ласкаво зикром встречаемо».
      «Ага, спасибо. То бишь, рахматуемо, – подумал Баг, тихонько подергав ручку и обнаружив, что дверь заперта. – Ладно, пошли дальше».
      Аналогичная дверь на втором этаже была слегка приоткрыта.
      Баг проскользнул в широкий и длинный коридор, расправил усы и брови, слегка сгорбился – к дервишам зашел бродячий даос с мечом для изгнания злых духов, всего и делов-то. Не нужно? Ну, не нужно, так не нужно, извиняйте, я дальше пошел…
      Вот даос тихо и мирно, неторопливой походкой человека, который никуда не торопится, ибо на веку своем уже повидал немало, движется вдоль выкрашенных в жизнерадостный зеленый цвет многочисленных дверей, понимающе кивает, разглядывая плакаты на стенах и таблички на дверях – «Помощник нАбольшего незалежника», «Заместитель нАбольшего незалежника по раскопным делам», «Пресс-секретарь нАбольшего незалежника» и дальше в таком же духе… Иногда встречались таблички, вновь и вновь категорически запрещавшие говорить и писать на ханьском наречии.
      Странно, подумал Баг, что нигде не видно запрета думать по-ханьски. С дервишей, похоже, сталось бы и такое учудить. Но, наверное, воображения не хватило.
      У двери с надписью «НАбольший незалежник. Канцелярия» даос Баг замедлил шаг, остановился и огляделся.
      Здание будто вымерло.
      Баг приложил ухо к двери – внутри также царила тишина.
      «Наверное, все на раскопе. Просто-таки землю роют на благо доисторического прошлого и светлого национального послезавтра», – подумал Баг и открыл дверь.
      За нею обнаружилась просторная приемная с большими окнами.
      С противуположной двери стены на Бага строго и с какой-то тайной мыслью взирал портрет некоего преждерожденного преклонных лет, в чалме, украшенной сияющим полумесяцем; преждерожденный был облачен в темный, расшитый звездами халат, одна рука его была воздета к темному, в крупных звездах, небу, а вторую он поднес к седой бороде. Лицо у преждерожденного было загадочное и возвышенное – казалось, вот-вот он изречет нечто главное.
      По правую руку от портрета стоял широкий стол с лампой допотопного вида, графином и парой могучих с виду телефонных аппаратов; за столом просматривался стул с высокой спинкой. Еще правее взор радовала обитая кожей дверь с табличкой «На:больший незалежник Мутанаил ибн Зозуля».
      По левую руку от портрета гладящего бороду старика бодро зеленела и, похоже, готовилась плодоносить средних размеров кокосовая пальма.
      «Ну просто удивительно! – подумал Баг, напрасно дергая за ручку запертой начальственной двери. – Вот так все бросить и уйти неведомо куда… А это, небось, портрет Горнего Старца и есть. Только вот где же горы?»
      Баг с сомнением покосился на телефоны. Соблазн попробовать вновь связаться с Богданом был велик. Но, поколебавшись, Баг оставил эту мысль. Слишком уж он рисковал выдать себя. Баг принялся за первичный осмотр помещения.
      В ящиках стола оказалось много всяких бумаг. У Бага не было времени просматривать их с чувством и толком, да и вряд ли так вот, в незапертом ящике стола приемной, лежало бы что-то существенное – он пролистал для порядка верхнюю пачку и уже собрался было кинуть бумаги обратно, как одна бумажка привлекла внимание.
      Это оказалось что-то вроде прейскуранта, как говорят в Европе. Сверху так и значилось – «Ценник». Дальше шла таблица, в правой графе которой значились суммы в лянах, а в левой…
      Баг даже уселся на стул.
      «Древнекопательские работы. Участие в раскопе, один световой день – 7 лянов. Ночное участие в раскопе – 12 лянов. Участие в древнекопательском митинге – 5 лянов. Вербовка в древнекопательские ряды одного нового участника – 2 ляна. Находка кости древнего асланiвца (не менее шага длиной) – 150 лянов. Находка черепа древнего асланiвца – 350 лянов». Дальше следовали подробные расценки на исторические находки – в зависимости от их сохранности и древности. «Находка предмета обихода древнего асланiвца – 40 лянов…» – и опять детальная роспись: за что и сколько.
      «Амитофо…»
      Изумление Бага не знало границ. Он попытался прикинуть в уме хотя бы приблизительную сумму всего «Ценника» – ежели все, что в нем перечислено, было оплачено хотя бы единожды, – но быстро сбился; не приходилось, однако, сомневаться в том, что сумма получалась значительная. А если учесть, что в движении за возвращение асланiвських древностей участвует чуть не все население города… Удивительно богатые люди эти дервиши! Только вот откуда средства? Откуда?
      Но спросить было некого: Старец, ухватив бороду жилистой, натруженной дланью, хранил многозначительное молчание, а на:-больший незалежник ибн Зозуля отсутствовал, видимо, занятый раскопками особой важности. «Как бы копает». Баг аккуратно сфотографировал бумагу и открыл другой ящик.
      Та же картина – незначительные бумажки, главным образом – отчеты об изумительных находках вроде окаменевшей трубки-люльки и клада ржавых кумганов, весьма нетривиально датированных сорок седьмым веком до Н. Х. Баг, человек немудрящий, всегда предпочитал датировки по девизам правления, но знал, что христиане, например, меряют время периодами «до Р. Х.» и «от Р. Х.»; те же из христиан, каковые считают себя атеистами, то же самое именуют «до н. э.» и «н. э.». Странная смесь «до Н. Х.» привела Бага в замешательство. К счастью, внизу страницы сокращение было расшифровано: «до Нашей Хиджры». Честный человекоохранитель только вздохнул.
      Затем на глаза Багу попались два отношения о переводе денежных сумм из Асланiвського отделения Первого Всеобъемлющего Справедливостью банка на счет Братства Незалежных Дервишей.
      Баг плохо разбирался в денежных документах. Финансовые человеконарушения не относились к его области деятельности; но то, что деньги были переведены в одном случае из средств, предназначенных на строительство новой ветряной электростанции, а в другом – со счета уездного Фонда Радования Старости, следовало из пояснительных банковских записей определенно. Суммы были значительные.
      «Это что же получается? – подумал он ошеломленно. – Вместо того, чтобы строить электростанцию и сообразно обеспечить жителей светом и энергией, потребной в ежедневных нуждах, они кости скупают и молодежь учат с оружием по улицам строем ходить? Ради Дракусселева клада отнимают кусок маньтоу у вышедших в отставку и живущих на государственном обеспечении пожилых подданных?! И это – забота о своем уникальном и, по их же собственным уверениям, древнейшем и умнейшем на земле народе?!»
      От волнения Баг вытащил сигарету и даже щелкнул зажигалкой, но вовремя спохватился и с сожалением убрал сигарету на место. Встал и решительно направился к двери в кабинет ибн Зозули; внимательно ее осмотрел и вздохнул, качая головой. Извлек из рукава малый метательный нож и принялся ковыряться в замке.
      Умение отмыкать замки подручными средствами никогда не было сильной стороной Бага. Подобное занятие он почитал низким и даже постыдным, и уж коли случались обстоятельства, в каковых Багу приходилось открывать запертые двери, то он всегда предпочитал делать это не тайно, а открыто, совершенно явно для всех присутствующих. Говоря проще, Баг такие двери обычно выбивал ногами или, когда дверь попадалась особенно неподатливая, случившимися поблизости предметами. По его мнению, подобный путь был наиболее сообразен поведению благородного мужа.
      Но редко, очень редко складывались ситуации особого рода, когда дверь становилась препятствием не для справедливого пленения лиц, совершивших противучеловечные действия и потому подлежащих, например, вразумлению прутняками, но – препятствием к тайному получению важной информации, злодеев уличающей. В многолетнем деятельном опыте Бага таких случаев было – по пальцам одной руки пересчитать, и каждый случай достойный человекоохранитель вспоминал с неизменным отвращением. Баг терпеть не мог ковыряться в чужих замках. Но ибн Зозуля не оставил ему выбора.
      «Да открывайся же! – с отвращением вращал ножом Баг. – Открывайся, железяка, три Яньло тебе в пружину!»

  • Страницы:
    1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15