Великая Отечественная: цена Победы - Неизвестные трагедии Великой Отечественной. Сражения без побед

О том, что происходило на аэродромах фронта в первые часы и дни войны, дает представление донесение заместителя начальника 3-го Управления НКО СССР Ф.Я. Тутушкина И.В. Сталину: «Вследствие неготовности частей ВВС ПрибОВО к военным действиям, нераспорядительности и бездеятельности некоторых командиров авиадивизий и полков, граничащих с преступными действиями, около 50 % самолетов было уничтожено противником при налетах на аэродромы.

Вывод частей из-под удара авиации противника не был организован. Зенитные средства обороны аэродромов отсутствовали, а на тех аэродромах, где эти средства были, не было артснарядов.

Руководство боевыми действиями авиачастей со стороны командиров 57, 7-й и 8-й авиадивизий, а также штаба ВВС фронта и округа было поставлено крайне плохо, связь с авиачастями с начала военных действий почти отсутствовала.

Потери самолетов на земле только по 7-й и 8-й авиадивизиям составляют 303 самолета. Аналогичное положение по 6-й и 57-й авиадивизиям…

Перебазировка авиачастей на другие аэродромы проходила неорганизованно, каждый командир дивизии действовал самостоятельно, без указаний командования ВВС округа, посадку совершали где кому вздумается, в результате чего на некоторых аэродромах скапливалось по 150 машин. Так, на аэродроме Пильзино противник, обнаружив такое скопление самолетов, налетом одного бомбардировщика 25 июня с.г. уничтожил 30 самолетов…»[53] А летчики Зорин, Гупал и Макаров в своем письме, адресованном И.В. Сталину, сообщали: «В Плотено 23 июня находились на маленькой площадке 33, 31, 35-й и 312-й авиаполки, прилетел один самолет противника, бросил 3 бомбы и сжег наших 8 самолетов, а стоявшие на аэродроме истребители МиГ не взлетали потому, что не был отрегулирован щелчок пулемета»[54].

Эти данные дополняет доклад начальника управления политической пропаганды Северо-Западного фронта бригадного комиссара Рябчего. В нем, в частности, отмечается, что 57-я смешанная авиационная дивизия потеряла 32 % имевшихся у нее до войны самолетов, а в 8-й смешанной авиационной дивизии противником на земле было уничтожено 156 самолетов (МиГ-3 – 67, И-16 – 20, И-153 – 59, И-15 и других марок – 10). Рябчий в своем докладе делает совершенно обоснованный вывод: «Большие потери материальной части привели к тому, что, во-первых, действия нашей авиации в первые дни боев были расстроены, а боевая их работа сужена; во-вторых, значительное число летчиков осталось без самолетов; и, в-третьих, что самое главное, противник получил господство в воздухе»[55].

Ход боевых действий в полосе Северо-Западного фронта в начальном периоде войны.

Стремительное наступление противника, особенно на вильнюсском и каунасском направлениях, вынудило уже вечером 22 июня начать отводить авиачасти в глубь территории Прибалтики. Так, командир 8-й авиадивизии полковник В.А. Гущин получил приказ эвакуировать самолеты и личный состав из Каунаса в район Маркистова. В формируемом около Рассейняй 240-м истребительном авиационном полку летчиков не хватало, и поэтому пришлось сжечь шесть И-15бис и один У-2. Как отмечалось в «Годовом отчете о боевой деятельности Военно-воздушных сил Северо-Западного фронта»: «…Военно-воздушные силы… фронта война застала в период перевооружения истребительных и бомбардировочных авиационных полков на новую материальную часть… Поэтому в истребительных авиационных полках на передовых аэродромах получилось по два комплекта самолетов (И-153 и МиГ-3, И-16 и МиГ-3). Впоследствии все заштатные самолеты были уничтожены налетами авиации противника и уничтожены эвакуационными командами из-за невозможности транспортировки в тыл в связи со скоротечной обстановкой»[56].

В других случаях, наоборот, в полках почти не осталось исправных самолетов, и по дорогам двинулись колонны летно-технического состава. 29 июня командование 8-й смешанной авиационной дивизии попыталось учесть хотя бы самолеты новых типов. Например, по 15-му истребительному авиационному полку были представлены следующие данные: из 61 МиГ-3 в строю осталось только 6 машин. Выяснилось, что 5 «мигов» погибли в бою, 10 передали в другие части, 2 разбито в катастрофах, а остальные или уничтожил противник в ходе налетов на аэродромы, или их пришлось взорвать самим ввиду невозможности эвакуации. Только на аэродроме Поцукай, поспешно отступив, бросили 13 исправных МиГ-3.

Обстановка неразберихи, отсутствие твердого руководства принесли больше ущерба, чем непосредственно бомбардировки и обстрелы немецкими самолетами. Так, из 381 бомбардировщика СБ, имевшегося в семи авиаполках фронта, было потеряно от действий вражеской авиации и зенитного огня с земли в первый день войны 17 машин. На следующий день потери от подобного воздействия противника составили 20–25 таких самолетов, а между тем общее количество всех бомбардировщиков по состоянию на 24 июня сократилось с 397 до 216, то есть на 181 боевую машину[57].

Значительные потери в самолетах, а также постоянные доклады наземных войск об отсутствии авиационного прикрытия послужили поводом для отстранения от должности командующего ВВС фронта генерала А.П. Ионова, его заместителя по политчасти полкового комиссара И.В. Машина и начальника штаба комбрига С.С. Крупина. Еще через несколько дней Ионов был арестован. Его обвинили в некомпетентном руководстве, вредительстве и связях с врагами народа. 13 февраля 1942 г. он был приговорен к высшей мере наказания и расстрелян через 10 дней. Реабилитировали А.П. Ионова посмертно в 1955 г.[58].

С самого начала агрессии приграничные сражения советских войск развивались совсем не так, как это виделось военно-политическому руководству накануне войны и планировалось штабами округа и армий. В первые же часы боевых действий противнику удалось достичь значительных успехов. В оперативных сводках ОКХ, в частности, отмечалось: «…Внезапность при переходе границы полностью удалась… на отдельных участках по-прежнему лишь разрозненное сопротивление плохо управляемого противника»[59].

На правом фланге 8-й армии вражеский удар приняли на себя части 10-й стрелковой дивизии генерал-майора И.И. Фадеева. Ее 62-й стрелковый полк в ночь на 22 июня был выдвинут на заранее подготовленные полевые позиции. Противник начал наступление одним пехотным полком с танками на Палангу, а другим – на Кретингу. Его первые атаки были отражены, однако остановить наступление численно превосходящих сил врага на Кретингу 62-й стрелковый полк оказался не в состоянии. К 6 часам немецким подразделениям удалось захватить город и выйти в район Паланги, который оборонял 1-й стрелковый батальон старшего лейтенанта Х. Сафиуллина.

Батальон, поддержанный 1-м дивизионом 30-го артиллерийского полка, вел оборонительный бой на побережье в полном окружении. К 11 часам он потерял до 50 % своего личного состава. К 12 часам дня в артдивизионе, орудия которого вели огонь с открытых огневых позиций прямой наводкой, не осталось ни одного снаряда. Орудия пришлось бросить, предварительно сняв с них и закопав в лесу затворы. Ценой больших потерь пехотинцам и артиллеристам удалось прорваться из окружения. Лишь через несколько дней они смогли соединиться с частями дивизии.

Боевые действия 8-й армии в июне 1941 г.

В первый день войны упорные бои вели и подразделения 204-го стрелкового полка 10-й дивизии. Его 3-й батальон под командованием старшего лейтенанта Варшавского в течение дня несколько раз поднимался в контратаки и удерживал свои позиции до получения приказа на отход. В районе Кулей он с боем вырвался из окружения. В целом к исходу 22 июня 10-я стрелковая дивизия, отражая удары соединений левого фланга и центра 18-й немецкой армии, вела боевые действия под угрозой полного окружения, так как она была глубоко охвачена с флангов[60].

Главный удар в полосе 8-й армии противник нанес силами 4-й танковой группы и правофланговых соединений 18-й армии на шауляйском направлении против 90, 125-й и находившихся на границе трех батальонов 48-й стрелковой дивизии 11-го стрелкового корпуса. Вот что писал о начале боевых действий его командир генерал-майор М.С. Шумилов: «Война началась в 4.00 22.6.41 г. … Мной немедленно было доложено командующему 8-й армией, который находился на своем командном пункте в лесу западнее Шауляя. Получил приказ: «Огня не открывать! На провокацию не поддаваться!» Но войска без приказа открыли ответный огонь»[61].

90-я стрелковая дивизия полковника М.И. Голубева вступила в бой, занимая полосу обороны шириной 30 км. На правом фланге дивизии оборонялся 286-й стрелковый полк, поддерживаемый 96-м артиллерийским полком. На левом фланге оборону занимал 173-й стрелковый полк с 149-м гаубичным артиллерийским полком. 19-й стрелковый полк во втором эшелоне прикрывал стык между полками первого эшелона.

Основной удар врага пришелся по левофланговому полку дивизии, участок которого примыкал к полосе обороны 125-й стрелковой дивизии. Против 173-го стрелкового полка развернулось до двух немецких моторизованных дивизий. Около 8 часов утра начались бои в предполье, и к 11 часам на ряде участков противнику удалось продвинуться к главной полосе обороны дивизии. Тяжелые бои 90-я дивизия вела за населенный пункт Шилале, который два раза переходил из рук в руки. Дивизия оставила главную полосу обороны только после прорыва немецких танков в ее глубокий тыл. Артиллерия, израсходовав все боеприпасы, уже не смогла отражать удары врага. При выходе из боя погибли командир дивизии М.И. Голубев и его заместитель по политчасти Фролов.

125-я стрелковая дивизия генерал-майора П.П. Богайчука двумя стрелковыми полками занимала полосу обороны шириной около 40 км, прикрывая шоссе на Шауляй. Один стрелковый полк был выделен в резерв командира 11-го стрелкового корпуса. Артиллерийские полки дивизии действовали как артиллерийские группы поддержки пехоты полков первого эшелона. Приданный дивизии 51-й корпусной артиллерийский полк составлял группу дальнего действия соединения. Отдельный противотанковый артиллерийский дивизион был побатарейно придан стрелковым полкам для организации противотанковой обороны.

Как бы ни ожидалось нападение противника, тем не менее боевые действия для личного состава 125-й дивизии, как, впрочем, и для большинства других, начались внезапно. Вот что пишет об этом генерал-лейтенант В.Ф. Зотов, находившийся в начале войны в Таураге: «В 4.00 22 июня мы были разбужены взрывами артснарядов… От взрыва первых же снарядов загорелся дом, где размещался штаб 125-й стрелковой дивизии… Город обстреливался ураганным огнем вражеской артиллерии. Зная, что в городе постройки в основном деревянные, враг вел огонь, главным образом, зажигательными снарядами, вследствие этого через 15–20 минут после начала артиллерийского обстрела город горел»[62].

Артиллерия дивизии открыла огонь через 30 минут после начала артиллерийской подготовки противника. Огневой налет был произведен по пехоте и танкам врага, сосредоточенным северо-восточнее Тильзита. С 7 часов утра в Таураге в бой вступили основные силы дивизии. Борьба за него продолжалась до середины дня, после чего дивизия под угрозой окружения вынуждена была оставить город. В 15.30 начальник штаба 8-й армии докладывал в штаб фронта: «По донесению командира 11-го стрелкового корпуса 125-я стрелковая дивизия охватывается на обоих флангах… Дивизия несет большие потери, снарядов мало, части постепенно отходят. Перед ней до трех пехотных дивизий и до двух полков танков… В 15.00 связи с КП 125 сд и 48 сд командир корпуса не имел»[63].

В свою очередь, командование 125-й дивизии, оценивая результаты первого дня боев, отмечало: «Первоначальный успех противника на фронте дивизии (противник продвинулся за день на 12 км) объясняется его численным превосходством и тем, что дивизия вела бои на 40-километровом фронте. У нас не было танков, не хватало средств ПТО и транспорта для подвозки боеприпасов. Было мало ручных гранат»[64].

В крайне тяжелых условиях оказалась 48-я стрелковая дивизия генерал-майора П.В. Богданова. Ее главные силы стали выдвигаться на шауляйское направление еще до начала военных действий. Из лагеря в районе Риги дивизия пешим порядком направлялась к госгранице, куда должна была прибыть к исходу 23 июня. Не зная о начале войны, походные колонны двигались без всякого прикрытия, под звуки оркестра. В районе Рассейняй дивизия подверглась удару авиации противника и еще до соприкосновения с его наземной группировкой понесла значительные потери. При этом у нее не имелось никаких средств противовоздушной обороны, а личному составу не были выданы боеприпасы, поскольку соединение ориентировалось на обстановку мирного времени.

48-й стрелковой так и не суждено было выйти в предназначенный ей по плану район прикрытия. Вот что сообщал о ее судьбе в своем донесении в Главное управление политпропаганды Красной Армии бригадный комиссар Рябчий: «Получив приказание занять исходные рубежи на оборону, дивизия двинулась на Россиены и 23 июня вступила в бой с противником. В этот день дивизия подверглась жестокому артиллерийскому обстрелу и бомбардировке с воздуха. Тылы от дивизии были отрезаны и почти полностью уничтожены. На путях отхода дивизии враг взорвал мост. Затем окружил танками и мотопехотой. В этом кольце личный состав стрелковых частей оказывал врагу упорное сопротивление, нанося ему большие потери.

1-й батальон 301-го стрелкового полка дрался героически, 23 июня 1941 г. этот батальон отбил шесть атак противника силою до полка и почти полностью уничтожил его. Утром 24 июня батальон вновь вел бой с подошедшим подкреплением противника, имеющим тройное превосходство. 2-й батальон этого же полка два раза был окружен и каждый раз отбивал многочисленные атаки врага.

Героически сражались подразделения 328-го стрелкового полка. Проникнутые любовью и преданностью к своей Родине, бойцы и командиры этого полка, несмотря на превосходство сил противника, не оставляли занятого рубежа. Из двух батальонов мотострелкового (так в тексте документа. – Авт.) полка из окружения вышло всего 150 человек, остальные погибли смертью храбрых.

Артиллерия дивизии, будучи в окружении, не в состоянии была оказать врагу сопротивление, так как не имела снарядов. 48-я стрелковая дивизия в этих боях была разбита, лишь незначительная часть ее личного состава небольшими группами сумела просочиться из окружения. Эти люди использованы на укомплектование других соединений»[65].

В дополнение к этому донесению следует сказать, что в ходе этого боя командир 48-й дивизии генерал П.В. Богданов попал в плен. Согласившись сотрудничать с немцами, он был назначен начальником контрразведки 1-й русской национальной бригады. После перехода бригады на сторону партизан Богданов был арестован и передан советским властям, казнен как предатель в 1950 г.[66].

В целом в первый день наступления 4-я немецкая танковая группа, имея решающее превосходство в силах и средствах, преодолела сопротивление соединений 11-го стрелкового корпуса и глубоко вклинилась в так и не созданную оборону 8-й армии. Если продвижение пехотных соединений противника составило 15–20 км, то его 41-й и 56-й моторизованные корпуса находились уже в 35–45 км от границы. Тем не менее немецкое командование вынуждено было признать нарастающее сопротивление советских войск. Так, если в первом донесении (в 7 часов утра) штаба 4-й танковой группы говорилось, что «до сих пор повсеместно только слабое сопротивление противника», то уже в 17.45 признавалось следующее: «Противник, оказывающий ожесточенное сопротивление на подготовленных позициях вдоль границы, перед 41-м танковым корпусом с середины дня отходит в северо-восточном направлении»[67].

Еще более тяжелое положение сложилось в полосе 11-й армии. На ее правом фланге в полосе шириной 30 км оборонялась 5-я стрелковая дивизия полковника Озерова. Непосредственно на границу было выдвинуто по одному стрелковому батальону от каждого полка и два дивизиона артиллерии. Эти три передовых батальона, наряду с усилением охранения госграницы, одновременно вели и оборонительные работы. Главные силы дивизии располагались в отдалении от границы, в лагерях.

Отразить удар трех немецких дивизий передовые батальоны были не в состояние. Не внесло изменений в обстановку и вступление в бой подошедших из глубины главных сил дивизии. К исходу дня она с тяжелыми боями стала отходить в район Козло-Рудских лесов и далее на Каунас. Это, в свою очередь, привело к панике в самом Каунасе.

О том, что происходило в городе, дает представление письмо рядового коммуниста С. Болотского на имя председателя Государственного Комитета Обороны И.В. Сталина. В нем он сообщал: «В день вероломного военного нападения фашистской Германии на нашу родину, т. е. 22 июня с.г., правительство и ЦК КП (б) Литвы позорно и воровски бежали из Каунаса в неизвестном направлении, оставив страну и народ на произвол судьбы, не подумав об эвакуации госучреждений, не уничтожив важнейших государственных документов…

Уже в 15 часов 22.6. правительство и ЦК КП (б) Литвы формировали транспортный состав классных вагонов для эвакуации своих семей.

Каунас – город небольшой, настороженное население видело караван транспорта правительственных автомашин, идущих на предельной скорости по направлению вокзала, нагруженных женщинами, детьми и чемоданами. Все это внесло деморализацию среди населения, и последние стихийно потянулись к вокзалу. В 16 часов 22.6. на вокзале можно было видеть такую картину: поголовно все члены правительства, члены ЦК и ответработники ЦК и правительства Литвы во главе с секретарями ЦК и уполномоченным ЦК ВКП (б) и СНК СССР Поздняковым выстроились на перроне вокзала в Каунасе, провожая свои семьи на Москву, будто отправляя их на курорты. Единственно, чего не хватало, так это цветов для отъезжающих. И все это происходило на глазах большого скопления людей на вокзале.

В 19 часов 22.6. правительство и ЦК КП (б) Литвы со своим тесным активом на своих автомашинах бесславно и позорно покинули Каунас, держа путь на Двинск… Часом позже оставили Каунас НКГБ и НКВД, и вся милиция была снята с постов. Погрузившись на автомашины со всем домашним скарбом (вплоть до кроватей и матрацев), потянулись из города по направлению Утян вслед за правительством. Эта чудовищная картина окончательно внесла замешательство и невообразимую панику среди населения…»[68]

33-я стрелковая дивизия генерал-майора К.А. Железнякова получила приказ выйти в полосу обороны к 4 часам утра. Она удерживала ее в течение 17 часов. Только к исходу дня части дивизии отошли в район Пильвишкяй, где заняли оборону на рубеже р. Шешупе.

Главный удар в полосе 11-й армии противник нанес на ее левом фланге, в стыке с 3-й армией Западного фронта. Здесь перешли в наступление главные силы 3-й немецкой танковой группы, усиленные соединениями 9-й армии.

188-я стрелковая дивизия 16-го стрелкового корпуса начала боевые действия тремя стрелковыми батальонами и одним артиллерийским дивизионом в полосе шириной 40 км. Все остальные части дивизии находились в 45 км от границы в Козло-Рудских лагерях. В полосе обороны дивизии вели наступление две танковые и две пехотные немецкие дивизии.

С 4 до 12 часов два передовых батальона 523-го стрелкового полка вели бой в предполье, в районе Вирбалис. После сильных бомбовых ударов авиации противника его пехота обошла батальоны с флангов, и они отошли на основной рубеж обороны, где в 16 часов в бой вступили подошедшие из глубины главные силы дивизии.

На вильнюсском направлении передовые подразделения 126-й стрелковой дивизии и 128-я стрелковая дивизия в полном составе прикрывали стык Северо-Западного и Западного фронтов. К 9 часам утра в район Лозьдзе прорвалось до 500 немецких танков. Они устремились клином к переправам через Неман в районе Алитуса. Ожесточенные бои на этом направлении развернулись в районе озер Дусь, Живунтас и Местелес, а затем на подступах к Неману у Алитуса.

С целью локализации прорыва противника командующий 11-й армией генерал Морозов приказал выдвинуть главные силы 126-й стрелковой дивизии из Приенай в район оз. Живунтас. Однако приказ этот до дивизии не дошел. Для обороны Алитусского плацдарма на западном берегу р. Неман была направлена 5-я танковая дивизия 3-го механизированного корпуса (командир корпуса генерал-майор А.В. Куркин). Ее боевое охранение – несколько танков и две роты 5-го мотострелкового полка с артиллерией – еще ранним утром выдвинулось для прикрытия мостов через Неман.

Во второй половине дня к Алитусу подошла 7-я немецкая танковая дивизия. Одновременно с этим вражеская авиация нанесла удар по расположению частей 5-й танковой дивизии. Ее зенитный дивизион сначала открыл огонь по самолетам, а после появления немецких танков развернул орудия против них. Особенно удачно действовала здесь зенитная батарея лейтенанта Ушакова, которая сумела подбить 14 танков.

На подступах к мостам танки были встречены боевым охранением, подразделения которого в течение получаса сумели подбить 16 немецких боевых машин, но затем были уничтожены огнем танковых орудий и артиллерии. Следует сказать, что советские артиллеристы не имели бронебойных снарядов и для борьбы с танками использовали осколочно-фугасные снаряды. Поэтому почти все подбитые машины были восстановлены немецкими ремонтными службами уже к утру следующего дня.

В последние дни перед войной мосты через Неман были подготовлены к взрыву 4-м инженерным полком, но по неизвестным причинам в ночь на 22 июня по распоряжению представителей штаба округа они были разминированы (не исключено, что подобное распоряжение последовало от переодетых в советскую военную форму диверсантов. – Авт.). Поэтому немецкие танки, после уничтожения боевого охранения, теперь уже без помех переправились на правый берег Немана. Здесь их встретили части 9-го и 10-го танковых полков, спешно выдвинутые в этот район. Но из-за несогласованности действий и плохой разведки их подразделения вступали в бой разновременно. Первым вышел к мостам 2-й батальон 9-го танкового полка, атаковавший переправившиеся танки 7-й дивизии. Чуть позже его атаку поддержал и 1-й батальон, имевший 24 танка Т-28. Однако из-за того, что эти машины были сильно изношены и практически не имели моторесурса, они использовались для ведения огня с места. И все-таки благодаря действиям 9-го танкового полка движение противника через северный мост было остановлено. При этом потери полка составили: 16 танков Т-28, два Т-34 и тридцать БТ-7[69].

В то же время подразделения 7-й танковой дивизии вермахта сумели прорваться через южный мост, который прикрывали 5-й мотострелковый и 10-й танковый полки. В ходе встречного боя советские танкисты сумели подбить около 30 немецких танков. Еще 6 машин вывели из строя мотострелки, подорвав их связками гранат. Но остановить немецкое наступление это не позволило. 5-я танковая дивизия понесла большие потери и ночью начала в беспорядке отходить на Вильнюс.

Противнику удалось захватить мосты через Неман: два моста у Алитуса и один – у Меркине. В результате такая крупная водная преграда, как Неман, не сыграла никакой роли в отражении вражеского наступления. «Для 3-й танковой группы, – отмечал ее командующий Г. Гот, – явилось большой неожиданностью то, что все три моста через Неман, овладение которыми входило в задачу группы, были захвачены неповрежденными… Захват трех мостов стал возможен благодаря тому, что нападение явилось полной неожиданностью для противника и что последний потерял централизованное управление войсками»[70].

К исходу дня 11-я армия оказалась рассеченной на части, ее соединения, потеряв связь со штабом армии, неорганизованно отходили на Каунас и Вильнюс. Тем не менее командование 3-й танковой группы в своем донесении в штаб группы армий «Центр» вынуждено было признать: «Вечером 22 июня 7-я танковая дивизия имела крупнейшую танковую битву за период этой войны восточнее Олита (Алитус. – Авт.) против 5-й танковой дивизии. Уничтожено 70 танков и 20 самолетов (на аэродроме) противника. Мы потеряли 11 танков»[71]. Следует сказать, что в соответствии с немецкой системой учета потерь боевой техники в донесениях указывались только те танки, которые не подлежали восстановлению или не могли быть эвакуированы в свой тыл. Несомненно, что в первый день боевых действий получило повреждения и временно вышло из строя значительно большее число машин.

В первый день 11-я армия ко всему прочему потеряла огромное количество инженерной техники и имущества. По воспоминаниям начальника инженерных войск армии полковника С.М. Фирсова, еще в марте в нее прибыло более 30 саперных и инженерно-саперных батальонов, которые были полностью укомплектованы табельным инженерным имуществом, техникой и переправочными парками. Однако оружие имелось только у кадрового личного состава, а общая обеспеченность частей им не превышала 20–25 %. До начала войны оружие так и не было получено, а вся техника оставалась в районах работ в приграничной зоне. Как пишет Фирсов: «Не имея возможности оказать какое-либо сопротивление противнику, все эти части рассыпались в первый же день и понесли очень крупные потери. Все их инженерное имущество, техника и переправочные парки (свыше 12 парков) оставались на местах и стали трофеями противника»[72].

Как в 8-й, так и в 11-й армиях практически не были развернуты армейские тылы. Ввиду близкого размещения от границы подавляющей части складов и баз, большинство из них уже в первые часы войны было потеряно. Так, продовольственные склады № 865, 834, 969 были разрушены. Были уничтожены обозно-вещевые склады № 3, 367, 964, 683 и около 200 вагонов санитарного имущества. На артиллерийских складах № 258 и 259 было оставлено соответственно 520 и 208 вагонов с оружием и боеприпасами[73]. Как результат, войска уже в самом начале военных действий стали испытывать в них острый недостаток. Об этом свидетельствует телеграмма начальника артиллерийского управления фронта генерал-майора П. Белова заместителю наркома обороны маршалу Кулику, отправленная в 6 часов 23 июня: «В результате первого дня боевых действий ощущается острый недостаток следующих видов боеприпасов: 37-мм и 85-мм зенитных выстрелов – материальная часть этих калибров бездействует; 76-мм, 122-мм и 152-мм снарядов; ручных гранат; крупнокалиберных патронов. Прошу вашего приказания о срочной отгрузке»[74].

В целом двумя сильными ударами противник уже в первые сутки расколол оборону Северо-Западного фронта. Его танковые клинья (4-я и 3-я танковые группы) пробили две глубокие бреши в обороне советских войск: юго-восточнее Тильзита и восточнее Сувалок. Наибольших успехов немецкие войска добились на левом крыле фронта, где переправились через р. Неман южнее Каунаса и продвинулись на 60 км. Соединения фронта, особенно 11-й армии, вынуждены были поспешно и неорганизованно отступать. В этом смысле можно признать правоту начальника генерального штаба сухопутных войск вермахта Ф. Гальдера, который, подводя итог первого дня войны, отмечал: «Наступление германских войск застало противника врасплох. Боевые порядки противника в тактическом отношении не были приспособлены к обороне. Его войска в пограничной полосе были разбросаны на обширной территории и привязаны к районам своего расквартирования. Охрана самой границы была, в общем, слабой.

Тактическая внезапность привела к тому, что сопротивление противника в пограничной зоне оказалось слабым и неорганизованным, в результате чего нам всюду легко удалось захватить мосты через водные преграды и прорвать пограничную полосу укреплений на всю глубину (укрепления полевого типа)… Русские вынуждены принять бой в той группировке, в которой они находились к началу нашего наступления»[75].

В такой обстановке в крайне тяжелом, если не сказать критическом, положении оказался личный состав строительных батальонов, возводивших укрепления на границе. Как отмечал в своих воспоминаниях начальник инженерных войск фронта В.Ф. Зотов: «Строительные батальоны, предназначенные для работ на границе, имели на вооружении по 2–3 десятка винтовок на батальон… Числа 14 июня, докладывая по телефону маршалу Б.М. Шапошникову о ходе оборонительного строительства, я указал, что в условиях обостряющейся обстановки на работах находится до 50 тысяч военных строителей без оружия. В связи с этим я просил дать указания об их вооружении. В ответ на это маршал заметил, что я вмешиваюсь не в свое дело…»[76] Думается, причина в том, что местное население, из которого в основном были сформированы строительные батальоны, в большинстве своем было недовольно насаждаемыми советскими порядками, а потому и считалось неблагонадежным.

Контрудар на шауляйском направлении 23-25 июня 1941 г.

Несмотря на это, с началом войны, когда невооруженная масса людей побежала от границы, решили вооружить и их. Так, в 7 часов 15 минут 22 июня начальник штаба фронта генерал П.С. Кленов направил командующему 8-й армией генералу Собенникову телеграмму следующего содержания: «Сегодня из Риги в Шауляй будет доставлено машинами 10 тысяч английских винтовок и 2 миллиона к ним патронов. Вооружайте стройбаты, оружие давать только безусловно преданным бойцам»[77]. Но в обстановке всеобщей неразберихи и глубоких прорывов немецких войск сделать это не удалось, а вскоре командованию фронта стало и вовсе не до строительных батальонов. И не случайно в одном из политдонесений фронта, адресованном начальнику Главного управления политической пропаганды РККА армейскому комиссару 1-го ранга Л.З. Мехлису, высказывалась просьба: «Очень прошу Вас разрешить вопрос со стройбатами. Это – десятки тысяч людей, причем невооруженных и имеющих неважный вид внешний. Когда же начинается бой, эта масса людей, бросая работу, бредет бесформенным, неудержимым потоком в тыл, оседая по селам и благодаря плохому, неорганизованному снабжению питанием люди в селах, деревнях ходят, выпрашивают хлеб и другие продукты»[78].