Скитальцы - Шрам

      Как и одежда ее спутника, платье приезжей было простым дорожным платьем – не умеющим, впрочем, скрыть ни прекрасных форм, ни легкости и гибкости движений. Девушка соскочила на булыжник рядом с юношей – тот что-то сказал, и мягкие губы его усталой спутницы чуть улыбнулись, а глаза, казалось, стали еще глубже и ярче.
      – Немыслимо, – прошептал Эгерт.
      Кучер тронул карету – оба отскочили, спасаясь от брызнувшей во все стороны жидкой грязи. Потом молодой человек вскинул на плечо объемистую котомку – и вдвоем, держась за руки, приезжие вступили во владения «Благородного меча». Закрылась увитая вензелями дверь.
      В трактире заговорили все разом; Эгерт молчал, не отвечая на вопросительные взгляды; потом уронил в сторону Карвера:
      – Мне нужно знать, кто они.
      Тот привычно поднялся, спеша услужить другу. Солль смотрел, как, перепрыгивая лужи, Карвер спешит через улицу к «Благородному мечу»; снова хлопнула дверь с вензелями, и прошло около четверти часа, прежде чем Эгертов приятель вернулся:
      – Да, он студент… Пробудет, очевидно, около недели, – и Карвер замолчал, с удовольствием ожидая вопроса.
      – А она? – бросил Эгерт.
      – Она, – Карвер странно усмехнулся, – она не сестра ему и не тетка, как я надеялся… Она – невеста этого парня, и, похоже, свадьба не за горами!
      Эгерт молчал – сообщение Карвера, хоть и не было неожиданностью, неприятно задело его, почти оскорбило.
      – Противоестественный брак, – сказал кто-то из гуардов. – Мезальянс.
      Все шумно согласились.
      – А я слыхал, – вставил Карвер удивленно, – что студентов всех оскопляют, дабы не отвлекались на плотские наслаждения и полностью предали себя науке… Что, врут, выходит?
      – Выходит, врут, – разочарованно пробормотал лейтенант Дрон, опрокидывая забытый было кубок.
      – Без шпаги ходит – все равно, что скопец, – тихо проронил Солль. Все обернулись в его сторону.
      По лицу Эгерта неудержимо расползалась хищная, презрительная ухмылка:
      – Зачем скопцу женщина, господа, да еще ТАКАЯ?
      Он встал – все уважительно расступились. Бросив хозяину несколько золотых монет – за всю компанию – лейтенант Эгерт Солль вышел под дождь.
 
      В тот же вечер приезжий молодой человек со своей спутницей ужинали на первом этаже «Благородного меча»; трапеза их была достаточно скромной, пока сам хозяин, блистая улыбкой, не водрузил на стол перед ними плетеную корзину, ощетинившуюся бутылочными горлышками:
      – Госпоже – от господина Солля!
      С этими словами, подтвержденными многозначительной улыбкой, хозяин удалился.
      Эгерт, удобно устроившийся в уголке обеденного зала, видел, как студент и красавица удивленно переглянулись; после долгих колебаний салфетка, прикрывавшая корзинку, была сдернута, и на лицах склонившейся над подарком парочки отразилось радостное изумление – еще бы, яства и вина отобраны были с отменным вкусом!
      Впрочем, на смену радости вскоре пришло замешательство; о чем-то жарко переговорив со спутницей, студент вскочил и отправился к хозяину – выяснять, по-видимому, кто такой этот щедрый даритель господин Солль.
      Эгерт допил свой кубок и, неспешно поднявшись, двинулся через зал к оставшейся в одиночестве девушке; он специально не смотрел на нее в этот миг, боясь разочарования – вдруг красавица вблизи окажется вовсе не так хороша?
      Зал был наполовину пуст – ужинали немногочисленные постояльцы да коротала время смирная компания горожан. «Благородный меч» слыл спокойным, пристойным заведением, хозяин тщательно оберегал его от шумных попоек и потасовок. Оттягивая момент встречи с прекрасной дамой, Солль успел заприметить новое лицо – по-видимому, этот высокий немолодой путник прибыл совсем недавно и не успел еще попасться Эгерту на глаза.
      Подойдя, наконец, к своей цели почти вплотную, Эгерт, внутренне изготовившись, взглянул на невесту студента.
      Да, она была великолепна. Лицо ее не казалось больше таким усталым, и чуть порозовели гладкие, как алебастр, щеки; теперь, вблизи, он рассмотрел даже маленькие, незамеченные раньше детали – созвездие из крохотных родинок на высокой гордой шее и необычайно крутой, дерзкий изгиб ресниц.
      Эгерт стоял и смотрел; девушка медленно подняла голову, и Солль впервые встретился взглядом с ее серьезными, чуть отрешенными глазами.
      – Добрый день, – сказал Эгерт и уселся на место, где только что сидел студент. – Госпожа не воспротивится обществу скромного почитателя красоты?
      Девушка не смутилась и не испугалась; она только казалась чуть озадаченной:
      – Простите, вы…
      – Мое имя Эгерт Солль, – он встал, раскланялся и снова уселся.
      – А-а… – она, кажется, собралась улыбнуться. – Так это вас мы должны благодарить…
      – Ни в коем случае! – Эгерт казался испуганным. – Это мы, смиренные граждане Каваррена, должны благодарить вас за ту честь, которую вы оказали нам… – чтобы закончить витиеватую фразу, ему пришлось добрать в грудь воздуха, – оказали нам, удостоив своим посещением… Только вот как долго мы сможем оказывать вам гостеприимство?
      Девушка улыбнулась-таки, и Соллю тут же захотелось, чтобы улыбка никогда не сходила с ее лица.
      – Вы очень любезны… Мы пробудем неделю, может быть, больше…
      Хозяйственным движением Эгерт вытащил из корзинки и ловко откупорил первую попавшуюся бутылку:
      – Разрешите выполнить долг гостеприимства и предложить вам… У вас родные в Каваррене, а может быть, друзья?
      Она успела отрицательно покачать головой, но тут вернулся студент, и девушка улыбнулась уже ему – радостно, не так, как улыбалась до этого Соллю; Эгерт отметил это, и в душе его шевельнулось неприятное чувство, похожее едва ли не на ревность.
      – Динар, вот господин Эгерт Солль, который так любезно предоставил нам все это чудо… Познакомьтесь, господин Солль, это мой жених – Динар.
      Студент кивнул Эгерту, но руки не подал – его счастье, потому что Солль никогда в жизни не пожал бы эту костистую, не знающую оружия ладонь, на которой, казалось, до сих пор темнели пятна въевшихся в кожу чернил. Вблизи студент показался Эгерту еще более жалким и неуклюжим – и Солль мысленно воззвал к небу, допустившему вопиющую несправедливость и посадившему за один стол студента и его прекрасную спутницу…
      Впрочем, за столом теперь сидели красавица и Эгерт – стульев было всего два, и студенту оставалось только топтаться рядом.
      Не обращая на него ни малейшего внимания, Солль снова обратился к девушке:
      – Простите, я ведь так и не знаю вашего имени…
      Переводя удивленный взгляд с переминающегося студента на развалившегося на стуле Эгерта, девушка механически ответила:
      – Меня зовут Тория…
      Эгерт тут же повторил это имя, будто проверяя его на вкус; студент тем временем опомнился и подтащил к столу третий стул, пустовавший неподалеку.
      – У вас нет здесь ни родных, ни друзей… – привстав, Солль наклонился над бокалом собеседницы, причем рукав его совершенно естественным образом коснулся рукава Тории, – вернее сказать, не было, потому что теперь весь город, я думаю, захочет подружиться с вами… Вы просто путешествуете, развлекаетесь?
      Студент, чуть нахмурившись, взял у служанки третий бокал и плеснул себе вина. Эгерт чуть усмехнулся уголками губ – благородный напиток наполнял бокал студента едва ли на треть.
      – Мы путешествуем, – немного скованно подтвердила девушка, – но не развлекаемся… Здесь, в Каваррене, много веков назад жил человек, интересующий нас… с научной точки зрения. Он был маг… Великий маг, и мы надеемся что он оставил о себе память… В старинных архивах, манускриптах, летописях…
      С каждым словом она все более воодушевлялась, забывая о своем минутном замешательстве: какие-то заплесневелые бумаги были ей, по-видимому, дороже родных братьев – на слове «архив» голос ее дрогнул от благоговения. Эгерт поднял бокал – все равно, чем вызвано воодушевление женщины, лишь бы горели ее глаза и розовели щеки:
      – Пью за путешественников, разыскивающих манускрипты!.. Только в Каваррене отродясь не бывало летописей, по-моему…
      Студент выпятил губы. Сказал безо всякого выражения:
      – В Каваррене обширная историческая библиотека… В Ратуше. Для вас это новость?
      Солль не дал себе труда вступать с ним в разговор. Тория умела, по-видимому, ценить хорошие вина – глаза ее прикрылись от удовольствия после первого же глотка. Дав ей возможность насладиться, Эгерт вытащил из корзинки следующую бутылку:
      – Обратите внимание… Гордость каварренских погребов, дитя южного виноградника, «Серенада муската»… Хотите попробовать?
      Он снова наполнил ее бокал, вдыхая исходящий от нее запах – запах духов, настоянных на терпких травах; потом, касаясь рукавом ее теплого вздрагивающего рукава, положил на ее тарелку крохотный ломтик розовой грудинки. Студент мрачно вертел в длинных пальцах бутылочную пробку.
      – Так что же это за счастливец, заинтересовавший вас даже спустя столько веков? – поинтересовался Солль с обворожительной улыбкой. – Хотел бы я быть на его месте…
      Она охотно принялась рассказывать ему длинную и вовсе неинтересную историю о маге, основавшем какой-то орден, именуемый еще и воинством; Эгерт не сразу понял, что речь идет всего-навсего о Священном Привидении Лаш, которому действительно кто-то где-то поклоняется. Он слушал Торию – и слова девушки текли мимо его ушей, а голос завораживал, милый, необычный голос… Мягко открывались бархатные губы, давая проблеснуть белым зубам; Эгерт покрылся потом, воображая, что за поцелуй умеют подарить эти прекрасные губы.
      Ему хотелось, чтобы девушка говорила вечно – но она запнулась, мельком взглянув на студента. Тот сидел нахохлившись, как больная птица, и смотрел на нее с укоризной.
      – Прошу вас, продолжайте, – сказал Эгерт вкрадчиво. – Мне безумно интересно… Он, значит, в конце концов спятил, этот ваш маг?
      Студент красноречиво глянул на Торию и завел глаза к потолку; Эгерт был не слепой, чтобы не прочитать в этом действе крайнее презрение к своим научным познаниям. Впрочем, оскорбляться поведением жалкого студента было ниже его достоинства.
      Тория растерянно улыбнулась:
      – Право же, я с удовольствием рассказала бы вам… Но мы так устали в дороге… Пожалуй, нам пора, – она легко поднялась, и бокал ее остался недопитым.
      – Госпожа Тория, – Эгерт вскочил тоже, – может быть, быть, вы позволите мне выполнять долг гостеприимства и завтра? Вас ведь интересуют местные достопримечательности – а я считаюсь их знатоком, лучшим во всем городе…
      Достопримечательностями Каваррена Эгерт считал в основном кабаки и загоны для бойцовых вепрей, но доверчивая Тория попалась на его нехитрую удочку:
      – Правда?
      Студент тяжело вздохнул. Не обращая на него внимания, Эгерт энергично закивал:
      – Безусловно… Разрешите узнать ваши планы на завтра?
      – Они еще не определены, – угрюмо отозвался юноша. Прищурившись на него, Солль с удивлением отметил, что студенты тоже умеют злиться.
      – Госпожа Тория, – Эгерт обернулся к девушке так, будто студент никогда и не рождался на свет, – на завтрашний день я прошу вас запланировать осмотр достопримечательностей, обед в лучшем заведении Каваррена и вечернюю прогулку на лодке… Кава – на редкость живописная речушка, вы заметили?
      Она как-то сникла, глаза ее потемнели и казались теперь двумя колодцами под грозовым небом. Тогда Эгерт улыбнулся так обаятельно, так искренне и беззащитно, как только мог:
      – Я не все понял из вашего рассказа… Мне будет очень интересно задать несколько вопросов про этого… господина, подарившего миру орден Лаш… А в благодарность за рассказ ваш покорный слуга сделает все ради вашего удовольствия… Все, о чем вы попросите, ляжет к вашим ногам… До завтра!
      Он раскланялся и вышел; немолодой постоялец проводил его усталым взглядом.
 
      Комендант ратуши долго мялся и качал головой: книгохранилище пребывает в негодном состоянии, часть книг погублена пожаром, случившимся еще лет тридцать тому назад; чего доброго, на головы молодых людей обрушится балка или кирпич… Изыскатели, однако, были настойчивы и в конце концов получили доступ к желаемым сокровищам.
      От сокровищ, впрочем, остались только жалкие крохи – то немногое, что пощадил пожар, стало поживой целым поколениям крыс; разгребая мусор и помет, исследователи то и дело разражались возгласами отчаяния. Эгерт, явившийся в книгохранилище с огромным букетом роз, застал молодую пару в тот самый момент, когда среди всеобщей разрухи обнаружился, наконец, более или менее сохранившийся уголок.
      На Солля не обратили никакого внимания. Студент висел где-то под потолком, покачиваясь на ветхой стремянке; Тория смотрела на него, задрав голову, и в самой ее позе Эгерту почудилось едва ли не преклонение. В волосах у нее запутались клочья паутины, но глаза сияли, а мягкие губы полуоткрылись от восторга, в то время как студент говорил, не умолкая.
      Он захлебывался словами, как фонтан захлебывается водой, он зачитывал откуда-то непонятные цитаты и тут же истолковывал их для Тории. Он упоминал длинные диковинные имена, витиевато рассуждал о рунических текстах и время от времени переходил на незнакомый Соллю язык; девушка принимала из его рук тяжелые пыльные тома, и нежные пальцы ее касались переплетов так благоговейно, что Солль испытал к книгам раздраженную ревность.
      Постояв рядом с полчаса и так и не удостоившись хотя бы взгляда, он украсил своим букетом ближайшую полку и вышел. В душе его неприятно возилось уязвленное самолюбие.
      Молодые постояльцы вернулись в гостиницу лишь к ужину – но за весь вечер Тория ни разу не вышла из номера и не ответила на вежливую записку Солля. Гуарды, устроившие штаб-квартиру в «Верном щите», засомневались – а не слишком ли высоко замахнулся Эгерт? Тот лишь презрительно фыркал в ответ на насмешливые вопросы.
      На другой день комендант ратуши имел встречу со щедрым господином Соллем – и юные изыскатели, явившиеся к своим книгам, получили смущенный отказ: сегодня никак невозможно, ремонтируется лестница, ключи у сторожа… Студент и Тория, удивленные, вынуждены были вернуться в гостиницу; Эгерт просидел в обеденном зале весь день – но Тория не спустилась опять.
      Дождь лил всю ночь, дождь поливал студента, отправившегося поутру в ратушу и снова вернувшегося ни с чем. Только после обеда тучи наконец рассеялись и на мокрый город взглянуло солнце; юная пара, пребывавшая в бездействии, собралась, наконец, прогуляться.
      Будто боясь далеко отходить от гостиницы, студент с невестой несколько раз прошлись взад-вперед по быстро высыхающей улице, не подозревая, сколько внимательных глаз наблюдают за ними через оконные стекла «Верного щита». Кто-то заметил, что студент бережет невесту лучше, чем берег жену купец Вапа; кто-то резонно заметил, что купцова жена в подметки не годится приезжей красавице, кто-то засмеялся.
      Потом на пути гуляющих обнаружился Карвер.
      Наблюдатели, приклеившиеся к окнам «Верного щита», видели, как, невзначай задев студента плечом, он тут же раскланялся чуть не до земли; студент поклонился тоже – Карвер радостно завел какой-то разговор и, попросив смиренного прощения у Тории, отозвал молодого человека в сторону. Яростно жестикулируя, он увлекал юношу все дальше и дальше за угол – когда из двери таверны появился Солль.
      На церемонное приветствие Эгерта Тория ответила вежливым, но прохладным кивком. Она не казалась смущенной или испуганной – глаза ее, по-прежнему чуть отрешенные, смотрели на Солля внимательно, бестрепетно, с терпеливым вопросом.
      – А вы коварная, – сказал Эгерт с горьким упреком. – Вы ведь обещали… Я ждал продолжения рассказа, а вы даже ни разу не спустились!
      Она вздохнула:
      – Признайтесь… Вам ведь ни капельки не интересно.
      – Мне?! – возмутился Солль.
      Тория оглянулась в поисках жениха; поймав этот чуть напряженный взгляд, Эгерт нахмурился и быстро проговорил вполголоса:
      – Зачем ваше затворничество? Неужели вы готовите себя к роли смиренной женушки, да еще при тиране-муженьке? Что страшного в беседе, в прогулке… В совместном обеде, в катании на лодке? Разве я чем-нибудь оскорбил вас? Разве вы принадлежите кому-то, кроме самой себя?
      Она отвернулась, Эгерт залюбовался ее профилем.
      – Вы… так настойчивы, – сказала она с укоризной.
      – А что прикажете делать? – искренне удивился Солль. – В моем городе гостит прекраснейшая женщина мира…
      – Спасибо… У вас своеобразные представления о гостеприимстве… Но мне придется вас оставить, – и Тория сделала шаг в направлении, куда словоохотливый Карвер увлек студента. Тогда Солль возмутился:
      – Вы станете бегать за мужчиной? Вы?!
      Тория, вспыхнув, сделала еще шаг; Эгерт преградил ей путь:
      – Драгоценный камень, выбравший своей оправой подгнившее дерево… Да имейте же глаза! Вы рождены повелевать, а…
      Из-за угла вырвался студент; он был красен и растрепан, будто дрался врукопашную, и, похоже, что-то подобное и происходило на самом деле между ним и Карвером, который, выскочив следом, крикнул на всю улицу:
      – Сударь, вы еще не женились, а уже разыгрываете рогоносца! Если женщина захочет поговорить на улице с приятным ей человеком – это еще не повод для истерики!
      Какие-то мастеровые, проходившие мимо, рассмеялись. Седой постоялец, который как раз выходил из дверей гостиницы, медленно обернулся; на крыльцо «Верного щита» выбрались лейтенант Дрон и вечно хмурый Лаган.
      Студент из красного сделался лиловым, обернулся к Карверу, будто собираясь ударить его – но, передумав, поспешил к растерянной Тории. Крепко взял ее под руку:
      – Пойдем…
      Путь к отступлению, однако, уже перекрыт был Соллем. Заглянув Тории прямо в глаза, он мягко спросил:
      – Вы безропотно позволите этому… существу увести вас в ту серую тусклую жизнь, которую оно вам готовит?
      Карвер все кричал издали:
      – А рога, сударь, вы еще успеете примерить! Не пройдет и недели после счастливой свадебки, как они украсят ваш ученый лоб!
      Студента начало мелко трясти – этой дрожи не могла сдержать даже рука Тории, мертвой хваткой вцепившаяся ему в запястье:
      – Господин Солль, позвольте пройти…
      – В случаях, когда мужчина выхватывает шпагу, вы, сударь, будете бодаться! – продолжал Карвер. – Это даст вам некоторое преимущество…
      Студент, как слепой, кинулся вперед – прямо на Солля; железная грудь Эгерта тут же отбросила его на прежнюю позицию.
      – Как называется этот боевой прием, господин студент? – поинтересовался Карвер. – Скакалки-бодалки? Его разучивают в университете?
      – Господин Солль, – тихо сказала Тория, глядя Эгерту прямо в глаза. – А мне показалось, что вы благородный человек.
      За свою не столь длинную жизнь Эгерт успел в достаточной мере изучить женщин; он видел множество кокеток, чье «прочь» означало «приди, любимый», а «подлый негодяй!» – «мы обязательно обсудим это позже». Замужние женщины в присутствии супруга демонстрировали ему свою холодность, чтобы, оставшись потом наедине, кидаться на шею. Эгерт знал и умел читать оттенки – и в глазах Тории он прочитал не только полную безучастность к блеску собственной мужественности, но и бешеной силы неприятие, отторжение.
      Лейтенанта Эгерта Солля задело за живое. На глазах почти целого полка, засевшего в «Верном щите», ему, не знавшего дотоле поражений, предпочли студента, почти скопца, не носящего оружия…
      Нехотя отступая в сторону, он процедил сквозь зубы:
      – Что ж… Поздравляю… Синий чулок в объятьях книжного червя – прекрасная пара!.. А может быть, ученый супруг – только ширма, за которой укроется пара-тройка любовников?
      Из окон гостиницы, привлеченные шумом, выглядывали горничные и постояльцы.
      Студент выпустил руку Тории; не замечая ее умоляющего взгляда, изо всех сил провел пыльным носком башмака глубокую черту перед ботфортами Солля – традиционный вызов на дуэль.
      Солль снисходительно рассмеялся:
      – Что?! Я не дерусь с бабами, у вас ведь, сударь, и оружия-то нет!
      Нешироко размахнувшись, студент коротко и звонко ударил Солля по лицу.
 
      Возбужденная толпа – гуарды, постояльцы гостиницы, горничные, слуги и случайные прохожие – заполнила задний двор «Благородного меча»; Карвер лез вон из собственной кожи, спеша очистить посредине пространство для поединка.
      Какая-то добрая душа ссудила студенту шпагу – но в его руках даже вполне пристойный клинок выглядел нелепо, как рыцарские латы в бакалейной лавке. Его невеста, казалось, готова была потерять самообладание – впервые за время, что Эгерт знал ее. Щеки Тории, белые, как скатерть, покрылись неровными пятнами, и этот рваный узор скрадывал ее красоту; кусая губы, она кидалась ко всем поочередно:
      – Прекратите, вы! Светлое небо, Динар… Да остановите же их, кто-нибудь!
      Останавливать честно объявленную дуэль было противозаконно и глупо – любой житель Каваррена знал это с пеленок. На Торию поглядывали с сочувствием и любопытством; многие женщины втихомолку завидовали ей – еще бы, стать причиной поединка!
      Какая-то горничная решила по доброте душевной утешить бедняжку; отшвырнув ее руки, Тория, отчаявшаяся и потерявшая власть над своим Динаром, сделала попытку уйти – но тут же вернулась, будто на привязи. Перед ней расступались, вежливо давая дорогу, безмолвно признавая ее право видеть все подробности поединка; Тория привалилась к рессоре какой-то кареты и так и осталась стоять, будто охваченная столбняком.
      Противники уже изготовились, замерев друг перед другом – вернее, враг перед врагом. Солль насмешливо скалился – не вышло любви, так хоть дуэль! Правда, соперник-то вовсе никчемный – вон как пыхтит, пытаясь встать в позицию, видно, все же брал когда-то уроки фехтования…
      Эгерт пробежал глазами по лицам, разыскивая Торию – видит ли? Поймет ли наконец, что струйку из рукомойника предпочла гремящему водопаду? Раскается ли?
      Вместо Тории Солль встретился глазами с пожилым постояльцем – тем самым, седым, чья голова возвышалась над толпой, как корабельная сосна над фруктовым садом. Взгляд постояльца, пристальный, но будто ничего не выражающий, отчего-то не понравился Соллю; он тряхнул головой и замахнулся на студента шпагой, как строгий учитель розгой:
      – А-та-та!
      Студент невольно отшатнулся – в толпе засмеялись:
      – Выпори его, Солль!
      Эгерт оскалился шире:
      – Всего лишь небольшой урок хороших манер…
      Студент сузил глаза, согнул колени, как в фехтовальном зале, и отчаянно кинулся вперед, будто намереваясь изрубить Солля в капусту; через секунду он удивленно оглядывался в поисках противника, пока тот, возникший у него за спиной, не напомнил о себе деликатным уколом пониже спины:
      – Не отвлекайтесь…
      Студент обернулся, как ужаленный – Солль вежливо поклонился и отступил на шаг:
      – Не все потеряно, юноша! Соберитесь с силами и попробуйте еще… Урок только начинается!
      Студент снова стал в стойку – острие его шпаги смотрело не в глаза противнику, как подобает, а в небо; неуклюжий выпад, удар шпаги Эгерта – и клинок студента ткнулся острием в песок, а сам он едва удержал рукоятку. Зрители зааплодировали; Соллю, впрочем, уже почти надоела эта игра – он мог бы фехтовать сто часов без передышки, если бы безнадежно слабый соперник на навевал скуку.
      Эгерт знал семнадцать защит и двадцать семь приемов нападения – весь интерес заключался в том, как эти приемы соединить, сложить в мозаику, нанизать на шпагу, потом рассыпать, перемешать и собрать заново. Многие из своих импровизаций Эгерт не мог бы потом повторить – они рождались вдохновенно, как стихи, и увенчивались обычно чьей-то раной, а то и смертью… Увы – имея перед собой студента, даже со шпагой, Эгерт вполне мог ограничиться ровно одним приемом – простым и вульгарным, как копченая сельдь.
      Уворачиваясь из-под неловких атак, небрежно отбивая сильные, но неточные удары, Солль вертел головой в поисках Тории; увидев в толпе ее бледное, почти безучастное лицо, он и сам предпринял атаку – и студент не успел даже сообразить, что происходит. Солль эффектно задержал острие у самой его груди; публика восторженно завопила, только высокий седой постоялец хранил бесстрастие.
      Так повторялось вновь и вновь – студент мог умереть уже раз десять, но господин Солль тянул удовольствие, играя с юношей, как кошка с мышонком. Тот метался, размахивая шпагой; камушки разлетались из-под пыльных башмаков, а враг был, как тень – неотлучен и недосягаем, и ни на секунду не умолкал нарочито менторский, ядовитый голос:
      – Так? А-а, вот так… Что вы вертитесь, как уж на сковородке? Повторить… Еще повторить… Э-э, да вы ленивый, нерадивый ученик, вас надо наказывать… Р-раз!
      После каждого «р-раз» следовал несильный укол – куртка студента, разорванная в нескольких местах, висела лохмотьями, пот заливал перекошенное лицо.
      Когда противники вновь встали друг против друга, студент выглядел измученным и растерянным; Солль даже не запыхался. Глядя в несчастные, полные бессильной ненависти глаза противника, Эгерт ощущал свою полную власть – ленивую, неспешную власть, которой даже и пользоваться не стоит – только обладать.
      – Страшно? – спросил он шепотом и тут же прочитал в глазах ответ – да, страшно, это страх перед ним, Эгертом, чья шпага, подобно змеиному жалу, направлена бедняге в грудь… Противник беззащитен перед Соллем, он уже не противник, а жертва, и ярость уступает место тоске, и впору просить о помиловании – только вот гордость не велит…
      – Пощадить тебя? – Эгерт улыбнулся краем рта. Он ощущал страх студента всей кожей, и чувство это сладко щекотало нервы – тем более, что в глубине души Солль давно уже решил не наказывать парня слишком строго.
      – Пощадить? А?
      Тоска и страх толкнули студента на новую безнадежную атаку, и надо же было случиться, чтобы ботфорт Солля, угодив в оставленную дождем лужицу, потерял твердую связь с землей. Ноги великолепного Эгерта разъехались, как копытца новорожденного теленка, Солль едва удержал равновесие – и шпага студента, задев плечо гуарда, срезала эполет. Гордый воинский атрибут повис на одной нитке, подобно дохлому пауку, а толпа – проклятая толпа, она всегда на стороне победителя! – разразилась радостными воплями:
      – А-а, Солль, получил!
      – Держи-держи, отвалится!
      – Браво, студент! Проучи! Всыпь!
      Гуардов, замеченных в подлости и трусости, изобличенных в предательстве, изгоняли из полка, предавая перед этим позорной казни – публично срезая с плеча эполет. Сам того не ведая, студент нанес Эгерту тяжкое оскорбление; Солль видел, как переглядывались, усмехались, перешептывались его товарищи – ай-яй-яй…
      Дальше все произошло мгновенно, на одном вдохе.
      Не помня себя от ярости, Эгерт кинулся вперед; студент, нелепо вскинув шпагу, шагнул ему навстречу – и замер, не сводя с гуарда удивленных глаз. Острие фамильной шпаги Соллей показалось у него из спины – не блестящее, как обычно, а темно-красное, почти черное. Постояв секунду, студент сел – неуклюже, так, как и сражался. Стало тихо – слепец решил бы, что на заднем дворе трактира нету ни души. Студент тяжело опустился на истоптанный песок, и неимоверно длинный Соллев клинок выскользнул, как змея, у него из груди.
      – Напоролся, – громко сказал лейтенант Дрон.
      Эгерт стоял, опустив окровавленную шпагу, и тупо смотрел на распростертое перед ним тело; толпа зашевелилась, пропуская Торию.
      Она шла осторожно, словно по проволоке; не замечая Солля, приблизилась к лежащему юноше – на цыпочках, будто боясь разбудить:
      – Динар?
      Молодой человек не отвечал.
      – Динар?!
      Толпа расходилась, пряча глаза. Из-под темной куртки лежащего расползалось бурое пятно; вполголоса причитал хозяин гостиницы:
      – Вот они, поединки-то… Известно, кровь молодая, горячая… Мне-то что теперь… Что мне теперь, а?
      Солль сплюнул, чтобы избавиться от металлического привкуса во рту. Светлое небо, до чего глупо все вышло!
      – Динар?!! – Тория просительно заглядывала лежащему в лицо.
      Дворик пустел; уходя, высокий седой постоялец бросил в сторону Солля внимательный, с непонятным выражением взгляд.
 
      Студента похоронили на деньги города – поспешно, однако вполне достойно. Город был обеспечен сплетнями на целую неделю; Тория обратилась с жалобой к бургомистру, и тот принял ее – но только для того, чтобы выразить соболезнование и развести руками: дуэль происходила по всем правилам, и, хоть безумно жаль погибшего юношу – но разве не сам он вызвал господина Солля на поединок? Увы, дорогая госпожа, сей прискорбный случай никак нельзя назвать убийством; господин Солль неподсуден – он дрался на поле чести и, в свою очередь, тоже мог быть убит… А если покойный господин студент не носил оружия и не владел им – так это несчастье господина студента, но никак не вина лейтенанта Солля…
      Со дня поединка прошло четыре дня, три дня прошло после похорон. Серым ранним утром Тория покидала город.
      Неделя пребывания в Каваррене положила на ее лицо черные траурные тени. Котомка студента оттягивала руку, когда она сама, без посторонней помощи, брела к ожидающему у входа экипажу; глаза, угасшие, окруженные темными кольцами, смотрели в землю – и потому она не сразу узнала человека, любезно откинувшего подножку кареты.
      Чьи-то руки помогли ей забросить котомку на сиденье; механически поблагодарив, Тория подняла глаза и лицом к лицу встретилась с Эгертом Соллем.
      Эгерт давно караулил невесту убитого им студента – сам до конца не зная, зачем. Возможно, ему хотелось извиниться и выразить сочувствие – но вероятнее, что навстречу Тории его толкала некая смутная надежда. Сам обожающий риск и опасность, он привык легко относиться к смерти, своей и чужой; что же может быть естественнее – разве победитель не вправе рассчитывать на долю наследства, оставленного побежденным?
      И Тория встретилась с Эгертом глазами.
      Он готов был к проявлениям гнева, отчаяния, ненависти; он заготовил подобающие случаю слова, он собирался даже снести пощечину от ее руки – но то, что он увидел в по-прежнему прекрасных, хоть и убитых горем глазах Тории, отбросило его прочь, как удар пудового кулака.
      Девушка смотрела на Солля с омерзением, холодным, гадливым, лишенным злобы – и от этого особенно страшным. В ней не было ненависти – но казалось, что ее сейчас стошнит.