Меня зовут Бренда Джейн

И никогда не могла себе позволить быть просто девочкой, будущей женщиной, любить красивые платья, надеть когда-нибудь такое розовое в оборочках, какое сейчас на Энни. Ей вечно приходилось бороться за внимание отца, соревнуясь с атлетами, его фаворитами, пытаясь доказать ему, что она ничуть не хуже этих парней и может работать вместе с ним, потому что умна, потому что сама спортсменка и интересуется его делом.
      Как ни старалась Бренда, она не вспомнила случая, когда бы могла вспрыгнуть с разбегу на отца, как вот эти девчонки. А если бы попробовала, он отшвырнул бы ее, сочтя это дурацкой причудой. Не могла себе представить, чтобы он положил ей руку на голову, как Хэмиш, таким нежным, ласковым движением. Да носил ли он меня, маленькую, на руках? – думала она.
      Жизнь Би Джей изменилась, конечно, когда она стала подростком. Парни стали заглядываться на нее, а она изо всех сил занималась спортом, чтобы отец мог с гордостью демонстрировать ее своим приятелям. И вот что из этого получилось. «Попробуй поцеловать мою дочку, – говорил отец ее ухажерам, – и она забросит тебя в Африку». А когда отец стал рассказывать всем подряд, какая у него дочь «сердцеедка» и «жутко спортивная баба», она окончательно поняла, чем его можно купить.
      И вот теперь ей двадцать семь лет и на счету ни одного серьезного романа с мужчиной. Правда, она встречалась время от времени то с одним, то с другим, но всегда держала их на расстоянии.
      – Я с таким нетерпением ждала вас, – вдруг сказала миссис Биллингс. – Дебора говорит о вас, не переставая. Мы обе следили за вашей карьерой. Вы самая мужественная женщина из всех, кого мы знаем. Мне так хотелось бы, чтобы племянница походила на вас.
      Бренда от удивления не сразу нашлась, что сказать.
      – В самом деле? Спасибо, миссис Би. А я всегда восхищалась Деборой: такая хорошая, нормальная девушка.
      Она не надеялась, что миссис Би ее поймет, но та с усмешкой взглянула на нее и переменила тему:
      – У вас замечательные фотографии. Я рада, что вы кое-что привезли с собой. Пастор как раз развешивает их в спальне.
      – Что? Не совсем поняла вас.
      – Я говорю о фотографиях, которые он пронес мимо нас несколько минут назад. Я их сразу узнала.
      – Где Хэмиш? Мне надо поговорить с ним, – забеспокоилась Бренда. Она не видела, что именно он носит мимо них, знала только, что перетаскивает из машины ее пожитки. Выбранные на его вкус.
      Поднявшись с кресла, миссис Би проковыляла к лестнице и позвала:
      – Пастор! Би Джей хочет говорить с вами, не знаю о чем. Кажется, о фотографиях.
      Через пару минут фигура священника возвышалась над девушкой.
      – Что вы там делаете? – воскликнула она, не обращая внимания на его улыбку.
      Не отвечая, он схватил ее на руки и понес в другую комнату. Это была столовая с окном, выходящим на застекленную террасу. Посередине красовался древний столовый гарнитур. Хэмиш прошел со своей ношей сквозь арку в правой стене, а затем стал подниматься по лестнице с отполированными до блеска деревянными перилами.
      Поднявшись до середины марша, Хэмиш с минуту передохнул, потом понес девушку дальше. У нее уже пропало желание скандалить: слишком приятно было прижиматься к нему, вдыхать запах его лосьона, чувствовать его твердую, мускулистую грудь. Он нес ее легко, осторожно, словно ребенка.
      На верхней площадке он свернул налево и вошел в спальню. Двуспальная кровать старинного образца, с пологом на четырех столбиках стояла так, чтобы свет из окон не мешал спать. Священник усадил Бренду на край кровати и подошел к стене, где уже висели две фотографии в блестящих рамках.
      – Зачем вы это сделали?
      – Думал, вы будете чувствовать себя как дома, видя здесь эти фото. Если бы они вам не нравились, вы не повесили бы их у себя в спальне.
      Бренда почувствовала себя разоблаченной, словно он без приглашения вошел в ее внутренний мир.
      – Они мне нравились там, где висели! – огрызнулась она и прикусила язык, чтобы не нагрубить ему еще больше.
      У Хэмиша в буквальном смысле опустились руки, улыбка исчезла. Выражение лица было таким растерянным, что девушка почувствовала раскаяние.
      – Извините, – тихо сказал он. – Я не хотел ни обижать вас, ни расстраивать. – Сняв фото, он осторожно поставил его на пол, прислонив к стене, и протянул руку ко второму: – Я думал, что, проснувшись утром, вы будете чувствовать уют, если перед глазами будет что-то привезенное из дома. – С такой же осторожностью он поставил рядом второе фото, потом взял ткань, в которой Бренда узнала покрывало со своей кровати, и положил рядом с ней.
      – Нет! Подождите, – закричала она, не понимая, что с ней происходит, почему она приняла его внимание к ней за что-то обидное.
      – Завтра же отвезу их обратно, – сказал он. – Слишком бесцеремонный поступок с моей стороны. Следовало сначала спросить у вас разрешения.
      Бренда легла на кровать и прикрыла рукой глаза.
      – Оставьте фотографии, – сказала она. – Вы правы: мне будет приятно видеть их здесь.
      От волнения голос ее сел. Ее обуревали чувства, в которых не было никакой логики.
      Хэмиш наклонился над ней, опершись на руки по обе стороны от ее головы.
      – Да нет же, не волнуйтесь, я отвезу их назад. Мне не трудно, я сожалею о своем поступке. – Взгляд его бродил по ее волосам, по губам. – Я хочу, чтобы вам было уютно здесь, Бренда Джейн. Знаю, дом совсем не такой, к какому вы привыкли, в нем нет новых, красивых дорогих вещей. Почти круглый год в комнатах темновато. Боясь, что вам здесь покажется уныло, я не мог придумать ничего лучшего, чем ваши работы, чтобы оживить обстановку. – Он глядел ей прямо в глаза. – Я буду хорошо заботиться о вас, пока вы с нами. – Он сказал это тихо, улыбаясь так, как Бренда (по ее мнению) совсем не заслуживала.
      Этот человек проникал в самую глубь ее сердца сквозь сковавший его панцирь, и оно вдруг стало болеть и тосковать о чем-то. Слезы накапливались у нее в глазах, и она в душе проклинала себя и Хэмиша, прижимая к щеке уголок мягкого покрывала.
      – Это я должна извиниться, – прошептала Бренда. – Набросилась на вас, не успев подумать. Со мной так бывает. Ради Бога, повесьте фото назад.
      Он смотрел на нее скептически, размышляя, можно ли ей верить.
      – Пожалуйста, – повторила Бренда. – Пусть они висят там, где я буду их видеть. И… простите меня, Хэмиш. Дом у вас очень уютный. Чистый, удобный. У меня в квартире не бывает такой чистоты.
      Хэмиш улыбнулся медленной улыбкой, вглядываясь в ее лицо, и радость колыхнулась у нее в душе.
      – Ладно, – сказал он. – Повешу их на место.
      Немного погодя миссис Би поднялась в спальню, чтобы помочь девушке раздеться для короткого отдыха перед ужином. Улегшись, Бренда наблюдала, как пожилая женщина развешивает ее вещи в шкафу и раскладывает по ящикам комода.
      – Пастор говорит, вы хотите доказать своему врачу, что он ошибается, – сказала экономка, вешая блузу. – Мне искренне хочется, чтобы вы оказались правы. Когда я вспоминаю о том, как вы раньше носились по всему свету, и обо всех ваших великолепных любовниках…
      – Они не были любовниками, – поспешно перебила ее Бренда, – и вообще на самом деле все было совсем не так, как выглядело со стороны.
      Миссис Би застыла на месте, уставившись на нее.
      – Я знаю, что люди думали обо мне, – продолжала Бренда, – но они заблуждались. У меня не было интимных отношений ни с кем. Я же знаю мужчин, им нельзя доверять. Заслужить их любовь слишком трудно. А мне и одной всегда было неплохо.
      В ответ экономка только ласково потрепала ее по руке, качая головой. В ее глазах светилось сочувствие. Но, видимо, она не понимала, почему девушка не могла позволить себе близких отношений с мужчиной.
      Миссис Би ушла.
      Бренда ничуть не жалела, что доверилась ей. Удобно лежа на массивной старинной кровати, она рассматривала знакомые фотографии на противоположной стене. И как это Хэмиш догадался, что они принесут ей чувство покоя и уюта…
      Хэмиш. Ей до сих пор не верилось, что он священник. Уже при первом его посещении она отметила, что в нем нет никакой чопорности или зажатости. Он излучал спокойную уверенность, даже безмятежность, которая иногда ее злила, а уж если говорить о внешности – она могла бы растопить сердце Снежной королевы.
      Никогда она не слыхала, чтобы у священника было такое имя: Хэмиш Чандлер. Или что у него могут быть такие волосы, медно-каштановые, порой падающие на лоб. Так и хочется их потрогать. А голубые глаза, сверкающие юмором и радостью жизни? Нет уж, слишком он красив для священнослужителя. К тому же сдержал слово и не пытается демонстративно за нее молиться.
      За месяц их знакомства Хэмиш ни разу в ее присутствии не сложил молитвенно руки, не произнес религиозных банальностей. Не читал ей морали о необходимости уверовать в Господа. Она все ждала этого, но не дождалась.
      Он видел ее плачущей, хотя этого не видел никто. С того самого дня, когда ее, семилетнюю, застал в слезах отец и ушел прочь, недовольный тем, что она «распустила нюни». И она поняла, что если хочет заслужить любовь отца, то должна быть такой же сильной, черствой и самодостаточной, как он. Разумеется, пару раз она рыдала так, что сердце чуть не разорвалось на части, но без свидетелей.
      Хэмиш Чандлер видел шрамы на ее лице – те самые, из-за которых ей даже зеркало не давали в руки. Теперь она уже знала, как они ее изуродовали. Она еще помнила лица врачей и медсестер, когда она не могла шевельнуть ничем, кроме левой руки. Видела, как ее друзья и коллеги Сесил и Рон, стоя у больничной койки, отводили глаза, а потом быстро ушли, пожелав ей скорого выздоровления. Думали, она не поняла, как испугало их ее опухшее от травм лицо. После этого и запретила пускать к себе посетителей.
      Прежде собственная внешность ее вполне устраивала, хотя для знакомых спортсменов роман с нею был еще и способом приблизиться к ее влиятельному родителю. Но она была достаточно умна для того, чтобы не подпускать их слишком близко к себе. Кстати, ни один из них не поверил бы, что дочь Патрика Долливера все еще девственница.
      Исключением мог бы стать ее муж… Если бы он у нее был.
      А теперь она лежит в доме человека – даже в его кровати – из-за которого, кажется, готова отступить от своих правил.
 
      * * *
      Хэмиша раздосадовало то, что Бренда пожелала ужинать наверху, в спальне, но, поскольку для нее это был первый вечер в чужом доме, он позволил миссис Би отнести ей поднос с ужином. Благо еще сохранился тот, на котором подавали еду его жене, Мэрилин.
      Он напомнил себе, что нужно вытащить из сарая трап, по которому можно будет въезжать на крыльцо в инвалидном кресле. Вот уже два года, как он валяется в сарае.
      Когда дети улеглись спать, Хэмиш осторожно постучался в дверь спальни. А получив разрешение войти, сел на стул, чтобы поболтать с девушкой, так же как делал это в больнице. Вот теперь она будет спать на кровати, на которой он спал все эти годы, с тех пор как стал пастором Колстедского прихода.
      – Нам нужно обсудить ваш режим, – сказал Хэмиш.
      – Больничная машина будет забирать меня каждый день в полвторого, и увозить на лечение, – сказала Бренда.
      – Гмм. Дело в том, что я, как правило, ухожу из дому в восемь утра, – сказал священник, – но могу приходить около десяти и носить вас вниз. И, если вам не трудно, мне бы хотелось видеть вас за столом вместе со всеми.
      На следующий день, вечером, он поднялся наверх, чтобы забрать у нее поднос и заодно напомнить о своей просьбе, но увидел, что она крепко спит. Лицо ее было на редкость, почти ангельски, спокойно. Она полусидела, опираясь на гору подушек, и лампа, горящая на стене, красиво освещала волны ее темных волос. В руке она сжимала салфетку, еда осталась почти нетронутой.
      Очень осторожно Хэмиш приподнял девушку, вытащил из-под спины лишние подушки и удобно ее уложил. Подтянув ей одеяло к подбородку, он долго стоял, прислушиваясь к ровному, спокойному дыханию, и разглядывал нежный овал лица, небольшой, почти уже заживший шрам на щеке и тонкую, изящную шею. Неожиданно им овладело желание прижать девушку к своей груди. Испугавшись, Хэмиш поправил одеяло и отошел к окну. Глядя на дорогу, ведущую к дому, и на ближайшее поле, он думал о том, как давно не желал женщину. В последний раз он занимался любовью со своей женой Мэрилин. Еще до того, как она окончательно слегла.
      С тех пор в его жизни были и разочарования, и страдания. Но в минуты неприятностей он благодарил судьбу за то, что у него прекрасные дети, отличный приход и что работа не дает ему скучать. Слава Богу, его дочки здоровы и веселы, а экономку скорее можно считать любящей тетушкой – так рьяно она заботится обо всех троих.
      Если разобраться, то в его жизни почти нет места для этой раздражительной женщины, борющейся против недуга, который она вряд ли победит. Почему же она неотвязно владеет его мыслями с того первого дня, когда он ее увидел?
      Прежде чем выйти из комнаты, Хэмиш наклонился и поцеловал ее в лоб, оправдывая свои чувства состраданием. А завтра настою на том, чтобы она ужинала со всеми вместе, и сам отнесу ее вниз, подумал он.
      Во вторник вечером Бренда впервые сидела за ужином со всей семьей. Неожиданно Хэмиш объявил, что завтра ей придется присутствовать вместе со всеми на вечерней службе.
      – Мне это ни к чему, – отрезала Бренда. – Я останусь здесь.
      – Я не навязываю вам религию, – продолжал Хэмиш со спокойствием, которое разозлило ее еще больше. – Просто не хочу оставлять вас в доме совершенно одну. А посидеть с вами некому.
      – Мне не нужна сиделка.
      – Ошибаетесь, очень нужна. Что, если в доме возникнет пожар? Или вы упадете, или вам прочно что-то понадобится? Пока вас нельзя оставлять одну.
      – Если вы думаете, что я выдержу два часа беспрестанных молений… – Би Джей не кончила фразы, потому что случайно увидела лица девочек, сидящих напротив. На них был испуг. Хэмиш, тоже взглянув на девочек, протянул руку и положил ее на плечо Эми.
      – Она так не думает на самом деле, – сказал он мягко. – Бренда не сердится на нас, просто слегка расстроена.
      Отодвинув стул, Хэмиш встал и подошел к малышке Энни, сидящей на толстенном словаре. Наклонившись, отец погладил светловолосую головку и тихо сказал:
      – Все в порядке, зайчик. Бренда не хотела вас напугать.
      – Она злая. – Эти слова, первые произнесенные белокурой куколкой в ее присутствии, вонзились как острый нож в сердце девушки.
      – Она не злая, – уговаривал Хэмиш, – это только так кажется. Обещаю вам, она не будет нас обижать. Она просто… – он мельком взглянул на Бренду, – невоспитанная.
      – Мне не нравится, когда вы невоспитанная, – захныкала Эми, глядя на нее большими карими глазами, полными слез.
      Бренда приросла к стулу. Она не могла понять, чем так напугала детей. Вроде бы не бросалась предметами, не кричала и не визжала.
      – А что я… такого сделала? – спросила она.
      – В нашем доме не говорят в таком резком тоне, – ответил Хэмиш, возвращаясь на место. – Кроме того, никто в присутствии детей не разговаривает непочтительно с их отцом: – Его и рассердила, и насмешила эта сцена. Подняв бровь, он со значением посмотрел на Бренду, потом сказал дочерям: – Ешьте спокойно, дети. После ужина я вам почитаю сказку.
      Когда, поужинав, девочки перешли в гостиную, Бренда обратилась к священнику:
      – Среда уже завтра. Значит, у вас есть всего двадцать четыре часа, чтобы найти кого-то, кто посидит со мной. Вы бы хоть заранее предупредили.
      – Постараюсь кого-нибудь найти, – сказал Хэмиш.
      Бренда ждала, что получит вполне заслуженную взбучку за грубость в присутствии детей, но он молчал.
      – Мне так стыдно за то, что я напугала девочек, – сказала она, опустив глаза. – Я просто не понимала… я больше никогда…
      – … так не поступите? – закончил он. Взглянув на Хэмиша, она увидела, что он не сердится. – Но боюсь, что вам не скоро удастся завоевать мою младшую, как бы вы, ни старались. Энни очень робкая девочка, даже в самой благоприятной обстановке.
      Не очень-то хорошо началась моя жизнь в этом доме, подумала Бренда. Но ее оправдывает то, что она не только не умеет обращаться с детьми, но и элементарно не привыкла жить в семье. Однако случались ситуации и похуже. И она справится с этой задачей тоже, потерпит, пока будет жить в доме пастора.
      Еще долго преследовали ее испуганные глаза детей. Ведь она на своем опыте убедилась, как ужасно испытывать неприязнь взрослых, особенно тех, кому хотелось бы доверять.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

      В среду днем, приехав домой обедать, Хэмиш объявил, что не нашел никого, кто мог бы посидеть с Брендой во время вечерней службы.
      Дети были здесь же, и Бренда уже знала, что должна слегка снизить тон, реагируя на заявление священника.
      – Но вы хотя бы пытались кого-то найти? – спросила она.
      Он вскинулся с демонстративным возмущением:
      – Боже мой, Бренда, неужели я только и мечтаю о том, чтобы вы устроили сцену в церкви?
      Вместо того чтобы промолчать, Бренда продолжала тоном обвинителя:
      – Не могу поверить, что вы потащите детей туда, где они будут два часа изнывать на занудном молебне.
      – Но это не просто молебен, – возразил Хэмиш.
      В споре победил, естественно, священник, и ровно в шесть тридцать он уже усадил ее в инвалидную коляску. Бренда подозревала, что Хэмиш нарочно пораньше вывез ее из дома, чтобы миссис Би могла спокойно собрать детей. Неужели я такое пугало? – думала она.
      Они пересекли два перехода на асфальтовом шоссе, потом двинулись по гравиевой дорожке, с двух сторон обсаженной деревьями. Шагов через пятьдесят деревья расступились, и Бренда увидела величавое шестиугольное здание из красного кирпича с огромными окнами-витражами и застекленной крышей. Казалось, его перенесли сюда из какого-то другого мира.
      Совсем не похожее на деревенскую церковь, это современное здание, тем не менее, уютно разместилось среди деревьев на пологом зеленом холмике.
      Хэмиш помог Бренде въехать внутрь, и, как раз когда они двигались по широкому главному проходу, лучи заходящего солнца осветили цветные стекла витражей и окрасили алтарь в яркие тона.
      – Боже, какая красота, – ахнула Бренда. – Просто великолепно.
      Хэмиш был явно доволен.
      – Красиво, не правда ли? – подхватил он. – Но вам не обязательно участвовать в службе, если у вас нет настроения. Служба будет довольно короткой, хор уже готовится. – Он поднял голову в сторону балкона. – Привет, Тэмми.
      Женщина была красива, как полевой цветок, слегка загорелая, без всяких украшений, русые волосы уложены французской косой. Свободный балахон уже не прикрывал беременность.
      – Это Тэмми Бенц, жена младшего священника Медфорда Бенца, – представил Хэмиш. – Тэмми, познакомься с Брендой Джейн Долливер.
      – Я давно мечтала встретиться с вами, Бренда, – Тэмми говорила спокойным голосом и приветливо улыбалась. Идеально подходит на роль жены священника, подумала Би Джей; такая тихая, мягкая, непритязательная. Совсем не то, что я.
      – Я должен вас покинуть, мне нужно приготовиться к службе, – сказал Хэмиш.
      Бренда чуть не съязвила по поводу того, что он совсем неподходяще одет для ведения церковной службы, но вместо этого только подмигнула, глядя на его измятые шорты цвета хаки, грязные кроссовки и выцветшую футболку. Поняв ее взгляд, Хэмиш тихо засмеялся и пошел к боковому выходу.
      Там его ждала пожилая женщина, с которой он, о чем-то заговорив, исчез за дверью.
      – Пастор предупредил меня, что вы будете присутствовать, – сказала Тэмми, ее нежный голос звучал почти по-детски. – Хотите, я покажу вам, где тут у нас что?
      Не обязательно, чуть было не ответила Бренда, но вспомнила, что обещала хорошо себя вести.
      – Буду очень вам признательна, – сказала она.
      – После службы, – начала Тэмми, – дети смогут заниматься, кто, чем хочет или играть на церковном дворе, пока женщины вот здесь, – она указала на небольшие помещения, расположенные по сторонам главного зала церкви, – будут шить лоскутные одеяла. Их продажа даст нам средства на закупку продуктов к Рождеству.
      – К Рождеству? Так ведь сейчас всего лишь октябрь.
      – Да, но Рождество – самый светлый праздник в году! – Лицо Тэмми осветилось радостью. – Мы уже понемногу готовимся. – Она пошла вперед по проходу. – Некоторые прихожане заняты кустарными поделками. Во всех комнатах кипит работа: многие уже мастерят украшения и подарки к Рождеству.
      – Ничего себе вечерний молебен, – проворчала Бренда.
      – Что вы сказали?
      – Да нет, ничего. А что происходит на церковном дворе?
      – Сегодня играют в софтбол. В другие дни – в волейбол. Очень интересно наблюдать, особенно когда играет сам пастор. Конечно, иногда не позволяет погода, – продолжала Тэмми, – но сейчас стоит прекрасная осень. Может, в этом году сегодняшняя игра последняя, хотя площадка освещается.
      Тут появилась миссис Би с детьми. Она предложила Бренде подкатить коляску поближе к алтарю, чтобы получше видеть службу. Тэмми последовала за ними.
      На скамье экономка уселась рядом с Брендой, а девочки – по другую сторону от миссис Би. Церковь быстро заполнялась прихожанами, почти неслышно ступающими по полу и разговаривающими только вполголоса. В семь вечера, оглянувшись назад, Бренда увидела, что церковь на две трети заполнена людьми. По ее примерным подсчетам, здесь было около двухсот мужчин, женщин и детей.
      Полилась органная музыка, и Би Джей взглянула на резной дубовый алтарь. Перед ним появился Хэмиш в синем облачении и белом пасторском воротничке. Теперь он выглядел настоящим священником, и Бренда почувствовала укол в сердце.
      – Добрый вечер, друзья и соседи, – заговорил он красивым глубоким баритоном, который словно бы воспарил над головами верующих. – Прошу вас присоединиться ко мне в общей молитве. – Мягко заиграл орган, а Хэмиш, подняв голову, распростер руки над паствой, словно обнимая ее, и начал вечернюю службу.
      Его голос завораживал Бренду. Он просил у Бога благословения на то и на это, благодарил за все. Он убеждал людей, что поведение каждого в будничной жизни гораздо важнее, чем формальное соблюдение церковных ритуалов. Потом попросил мальчика-служку прочитать отрывок из Библии.
      Затем, сделав несколько объявлений, священник указал на Бренду.
      – Я прошу вас всех молиться за скорейшее выздоровление женщины, которая сейчас гостит в нашем приходе, – сказал он. – Ее имя – Бренда Джейн Долливер, и она верит в чудеса.
      Вот так-то – перед лицом сотен людей он снова сделал это: проник в глубь ее души, да еще вовлек ее в свою жизнь, причем так внезапно, что она растерялась. Своей необоримой силой, и словами, обладающими особой магией, он втягивал ее в мир, в котором сам живет.
      Но это был чужой мир. Чужой и незнакомый. Какое-то огромное таинственное пространство, предлагающее ей доброту и заботу, способное лишить ее всякого сопротивления, сделать податливой настолько, что, когда придет час остаться одной, она окажется совершенно беспомощной.
      Когда служба закончилась, рядом с Брендой засновали люди: певцы просили выдать им песенники, спортсмены спешили получить спортинвентарь, молодая женщина искала ключ от комнаты для поделок, старик жаловался на то, что сегодня нет кофе, дети перекликались, какая-то мать в панике искала потерявшегося ребенка.
      Но понемногу порядок восстановился, нужные вещи нашлись. К Бренде то и дело подходили со словами участия, говорили, что будут молиться за ее выздоровление, выражали удовольствие по поводу того, что она поселилась в их городке. Но некоторые кривились, узнав, что она живет в доме пастора.
      Улучив момент, Тэмми наклонилась к ней и прошептала на ухо:
      – Наш пастор – красивый мужчина и к тому же вдовец, поэтому кое-кто считает, что молодая незамужняя женщина не должна жить у него в доме.
      – Но это, же идиотизм! – взорвалась Бренда. – Хэмиш никогда бы не… Как они могут так рассуждать? Кроме нас, в доме миссис Биллингс и дети… Как же можно…
      – Не расстраивайтесь, – Тэмми легко прикоснулась к ее руке. – Конечно, это смешно, но ведь есть такие люди, для которых приличия важнее всего.
      Миссис Биллингс уже куда-то исчезла вместе с девочками, Бренда отклонила предложение Тэмми присоединиться к тем, кто шьет одеяла или мастерит новогодние подарки. Вместо этого она попросила новую знакомую показать ей спортивную площадку.
      Это было довольно большое поле, с новой прочной трибуной и двумя рядами скамеек для зрителей. Группа, состоящая в большинстве своем из мужчин и подростков, уже делилась на команды. Когда команды выстроились одна перед другой, кто-то из игроков крикнул:
      – Пастор, вы будете играть?
      – А вы хотите, чтобы я играл? – откликнулся Хэмиш, уже снова в шортах, делающий легкую пробежку вокруг церкви.
      – Ну да, у Вельмы нет сильного нападающего.
      Подъехав к зрительским скамьям, Бренда стала наблюдать за игрой. В былые времена, вместо того чтобы с дурацким видом сидеть среди публики, она была бы в гуще событий. Ей и сейчас нестерпимо хотелось играть, чувствовать, как мяч с силой ударяется о рукавицу, хотелось развернуться вместе с мячом, посылая его, и радоваться, видя, как он ударяется о землю на другом поле. Хотелось чувствовать песок под ногами и удовлетворение от удачного броска.
      Хэмиш вышел на поле и был встречен приветственными криками. Играл он с полной самоотдачей, и сердце Бренды билось от восторга: она видела, что он превосходит всех. Движения его были сильны и гибки, как у настоящего, хорошо тренированного спортсмена.
      Но в разгар игры произошло нечто непредвиденное. Из церкви выбежала, заливаясь слезами, Энни. Девчушка споткнулась, упала на живот и заплакала навзрыд, уткнувшись носом в траву.
      И тут Хэмиш Чандлер совершил, на ее взгляд, нечто невероятное.
      Покинув игровое поле, он бросился к своей плачущей дочери, присел рядом на корточки, поднял ее с земли и начал качать на руках, успокаивая.
      – Пастор, вы что, выбыли из игры? – крикнул кто-то.
      – Считайте, что на время выбыл, – ответил Хэмиш, убирая с лица девочки мокрые от слез пряди волос.
      Би Джей наблюдала сцену, потрясенная тем, что эта трехлетка могла отвлечь отца от такой захватывающей игры. Боже мой, вот если бы я так заплакала, думала она, мой отец просто обозвал бы меня «ревой-коровой».
      Хэмиш не вернулся в игру. Он устроился на зрительской скамье рядом с креслом Бренды.
      Дочку он повернул так, чтобы она смотрела на поле, прижавшись спиной к его груди.
      Счастливое детство у этих двух девочек, думала Бренда, но они, как пить дать, вырастут беззащитными нюнями и всю жизнь будут зависеть от кого-то более сильного и умелого. В конце концов, все от них откажутся, презирая их за слабость.
      Однако в душе она была бы не прочь тоже прильнуть к Хэмишу.
      Энни протянула, было, ручку к Би Джей, но, взглянув ей в лицо и, видимо, вспомнив, что не любит ее, отвернулась.
      – Меня Билли укусил, – сказала она, всхлипывая, снова обращаясь к отцу. На розовой коже ребенка Бренда успела заметить две полу-подковки – следы детских зубов.
      – Билли плохой, – заявила Бренда, неожиданно разозлившись оттого, что кто-то, пусть тоже ребенок, посмел обидеть Энни, этот образец очарования и невинности. На миг ей захотелось, чтобы укусили ее, а не Энни. Она глубоко вздохнула, чтобы успокоиться, и спросила Хэмиша: – Что вы намерены предпринять?
      – Поговорю с его матерью, – ответил он, не отводя глаз от мяча.
      – А вы не вернетесь на поле? Ваша команда явно проигрывает без вас. – Бренда все еще была под впечатлением его удивительного поступка.
      – Сейчас я нужен дочери.
      – Вы вырастите из нее неженку, – заявила Бренда, сама в это не веря. Потому что ей-то ох как не хватало в жизни нежности и ласки.
      Хэмиш медленно повернул к ней голову, и, заглянув в его голубые глаза, она увидела в них неизбывную грусть.
      – Я хочу научить ее тому, что любовь и забота о человеке могут залечить любую рану, – сказал он. – Что вы знаете о любви, Бренда Джейн?
      Впервые она поняла, что зря почти всю свою жизнь истратила на физическую и психическую закалку. Говорить о любви ей было трудно.
      – Ну… во-первых, я не ребенок. Во-вторых, всегда считала, что любовь как чувство сильно переоценивают…
      – А вы любили кого-нибудь?
      – Отца… в какой-то мере.
      Она сказала это, отвернувшись, наблюдая за игрой. Горло сжал спазм. Казалось, еще одна ложь просто задушит ее.
      – Значит, нам придется поработать над этим вопросом, согласны? – спросил он, тоже не отрывая взгляда от игры.
      Бренде было очень стыдно. Наверное, он не ошибся, разглядев в ней какую-то несостоятельность, неспособность понять, как можно любить людей, заботиться о них, не боясь быть обиженным ими или отвергнутым. Надо было бы возражать ему и противоречить, но больше всего ей хотелось броситься к нему с разбегу, как делают его дети, зная, что он обязательно подхватит и крепко прижмет к себе – в любой момент, когда будет нужен или желанен. Он – единственный человек, способный на это.
      Опасная мысль. Хэмиш – троянский конь, преподнесенный ей в виде подарка, хитро проникший сквозь ее оборону.
      Бренда удалилась со спортивной площадки вместе с миссис Биллингс и детьми около девяти часов, а Хэмиш остался проследить, чтобы убрали спортинвентарь, закрыли все шкафы, а церковь заперли на ночь.
      В девять тридцать она еще не ложилась. Ждала священника, размышляя: ничего себе вечерняя служба – десять минут потрачено на молитву и хороших два часа на игру. Как это понимать?
      Когда миссис Би вела детей мимо нее в спальню, Эми, чуть поколебавшись, сказала: «Спокойной ночи, Бренда» – и заспешила вверх по лестнице. Энни даже не обернулась.
      Миссис Би карабкалась позади, тяжело опираясь на полированные перила: каждый шаг давался ей с трудом. Она одарила Бренду усталой улыбкой, как бы извиняясь за детей.
      Вечернее «спокойной ночи», догадалась Бренда, должно быть, включает в себя объятия и поцелуи. Ей приходилось видеть этот ритуал в других семьях, и она всегда считала, что детям не столько хочется целоваться, сколько оттянуть время сна. Но она уже научилась держать свой скептицизм при себе, убедившись, что люди, как правило, очень чувствительны во всем, что касается семейных традиций. И все-таки в душе ее шевельнулось сожаление. Эми и Энни явно не склонны соблюдать вечерний ритуал по отношению к ней. Девочки не испытывают ко мне теплых чувств, вздохнула она. Даже покладистая Эми.