Последний император Китая. Пу И

Конец! Теперь это уже ни к чему!» Он сорвал с головы высокий клобук и с силой бросил его к подножию искусственно горки. Это не укрылось от глаз Пу И, императрицы и наложницы, но никто не произнес ни слова. Все, как ни в чем не бывало, продолжали путь. Впереди показались ворота Шуньчжэньмэнь. В опустевшем и осиротевшем императорском саду лишь яркие перья «хуалин» тихонько трепетали под порывами ветра. Этот ставший ненужным клобук как бы символизировал уход с исторической арены регента, да и самого Сына Неба.

За воротами Шэньумэнь императора и его свиту ожидали несколько автомобилей. К Пу И подошел с непроницаемым видом начальник гарнизона Ли Жунлинь.

– Мы проводим вас в Северную резиденцию, – сказал он тоном, не допускавшим возражений.

В головную машину сел Чжан Би. Пу И оказался во второй, и ему пришло в голову, что первой раз в жизни его лишили права приказывать, да еще посадили не в первую машину кортежа. В третьей машине были его жена Вань Жун в сопровождении евнуха Сунь Яотина и одной из служанок в четвертой – наложница Вэнь Сю. Ли Чжунлинь сел в пятую, предпоследнюю машину, кортеж завершала машина, в которой были Шао Ин и другие сановники. За воротами Запретного города, когда выезжал императорский кортеж, по обеим сторонам пути стояли солдаты с винтовками наизготове.

Вскоре кортеж добрался до Северной резиденции князя Чуня, что находилась на северном берегу озера Шичахай.

Северная резиденция была второй резиденцией князя Чуня. Резиденция Князя Чуня в Пекине трижды меняла свое местонахождение. Когда в десятый год правления Сяньфэна девятнадцатилетний князь второй ступени И Хуань, следуя императорскому указу, вступил в брак с Ехэнала – младшей сестрой второй жены императора, то по обычаю своих предшественников ему полагалось получить резиденцию вне императорского дворца. Пожалованная ему резиденция была расположена на восточном берегу озера Тайминху в Пекине, недалеко от ворот Сюаньумэнь, там, где сейчас находится Центральная консерватория. Это была первая резиденция князя Чуня. Место для второй резиденции выделила вдовствующая императрица Цыси – раньше это была резиденция князя императорской крови четвертой степени. Ее заново перестроили и отделали, на что потребовалось около 160 тысяч лянов серебра [49].

Когда подъехали к главному входу в Северную резиденцию, машины остановились, Пу И вышел из автомобиля. К нему подошел Лу Чжунлинь. Пожав руку он спросил:

– Господин Пу И, вы намерены оставаться императором или хотите стать обыкновенным гражданином?

– Отныне я хочу стать обыкновенным гражданином, – последовал ответ.

– Хорошо! – засмеялся Лу Чжунлинь. – Тогда я буду охранять вас.

Он добавил, что, поскольку существует Китайская республика, бессмысленно сохранять титул императора и Пу И, как гражданину, следует хорошенько служить стране.

– Вы теперь гражданин, – значит, у вас будет право избирать и быть избранным, – добавил Чжан Би. – Вы даже сможете в будущем стать президентом!

При слове «президент» Пу И стало не по себе. Он сказал: – Я давно уже думал отказаться от «Льготных условий», и их аннулирование совпадает с моим желанием. Я полностью одобряю ваши слова. Будучи императором, я был лишен свободы, теперь я ее получил». Такими словами он сорвал аплодисменты у солдат национальной армии, стоявших вокруг и у ворот Северной резиденции.

Когда Пу И с сопровождавшими его лицами прибыли в Северную резиденцию, то они обнаружили там панику, охватившую великокняжескую резиденцию. Никому не разрешали выходить из резиденции. Отец императора был страшно напуган. Джонстон впоследствии так описывал события того вечера в своей книге:

«Он (отец Пу И – В.У.) встретил меня в большой приемной, где было полно маньчжурской знати и чиновников Департамента двора… Прежде всего я должен был доложить о результатах посещения Министерства иностранных дел тремя посланниками.. Они уже знали от Цзай Тао, что утром мы вели переговоры в голландской миссии, и, естественно, спешили узнать, как проходила встреча с доктором Ваном (новый министр иностранных дел временного кабинета – В.У .). В се внимательно слушали меня, кроме великого князя Чуня, который, пока я говорил, бесцельно слонялся по комнате. Несколько раз он внезапно ускорял шаги, подбегал ко мне и бормотал что-то невнятное, заикаясь больше обычного. Смысл его слов каждый раз сводился к следующему: «Попросите императора не бояться!» – замечание совершенно излишнее, ибо сам он был перепуган значительно больше императора. Наконец мне это надоело, и я сказал ему: «Его величество стоит рядом со мной, почему вы сами ему это не скажите?» Но он был слишком взволнован, чтобы заметить мою резкость, и продолжал бесцельно кружить по комнате…»

Более приятные новости к вечеру того же день принес Джонстон. Благодаря его энергичным действиям дуайен дипломатического корпуса голландский посланник Удендайк, посланники Англии – Маклей и Японии Есидзава выразили протест новому министру иностранных дел временного кабинета. Последний гарантировал им безопасность жизни императора и его имущества.

Ежедневная коммерческая газета «Шуньтянь шибао», контролируемая японской дипломатической миссией, в те дни много писала о событиях в Пекине, часто публикуя всевозможные небылицы. К примеру, она сообщала, будто «такая-то наложница пожертвовала жизнью в знак преданности династии Цин», якобы «наложница Шу отрезала себе палец и кровью написала, что хочет собственным телом охранять ворота дворца», а «наложница Шу распустила волосы, сплела их с колесами, чтобы остановить колесницу».

За всеми этими событиями внимательно следили японцы. После пожертвования Пу И денег в помощь пострадавшим от землетрясения в Токио между японской миссией и «преданными» чиновниками свергнутого императора установилась тайная связь. Был установлен контакт с японскими казармами. Японский полковник Такэмото из Посольского квартала вместе с Чжэн Сяосюйем, служившим у Пу И чиновником, выработали тайный план побега императора из Северной резиденции. Капитан Накахира Цунэмура, подчиненный полковника Такэмото, переодевшись в гражданскую одежду, должен был вместе с доктором прийти в Северную резиденцию и под предлогом отправки в госпиталь перевести Пу И в японские казармы. Однако этот план встретил единодушное решительное неприятие со стороны князей и чиновников, а также отца императора. Они считали, что таким образом очень трудно проскользнуть мимо стоящих у ворот солдат, а на улице легко наскочить на патруль национальной армии.

На следующий день ограничения, связанные с посещением Северной резиденции, усилились. Из ее ворот никого не выпускали, разрешалось только туда входить. Затем последовало некоторое послабление – разрешили входить и выходить только наставникам императора, а также сановникам. Иностранцев в резиденцию вообще не пускали. В связи с такими запретительными действиями паника в резиденции усилилась, большинство считало – если уж национальная армия не считается с иностранцами, значит, никаких гарантий больше нет.

В это время от Пу И за помощью к японцам в международном вагоне поезда Пекин-Тяньцзинь отправился один из его приближенных. Тайно прибыв в штаб японского гарнизона г. Тяньцзиня посланник Сына Неба просил японское командование открыто выразить поддержку императору. В японском гарнизоне г. Тяньцзиня его заверили, что в Пекине императора будет охранять полковник Такэмото, затем была достигнута договоренность с этим полковником, что вблизи Северной резиденции начнет патрулировать японская кавалерия и что, если национальная армия предпримет какие-либо действия против резиденции, где находится император, японский гарнизон немедленно прибегнет к решительным мерам. Якобы японцы даже намеревались прислать в резиденцию военных почтовых голубей на случай внезапной тревоги. Когда же Пу И была получена через японский гарнизон секретная телеграмма Дуань Цижуя следующего содержания: «Я буду всеми силами поддерживать императорский двор и защищать его имущество», а также сообщение о том, что Дуань Цижуй протестовал против давления Фэн Юйсяна на императорский дворец, то у Пу И возникла мысль, что еще не все потеряно, и затеплилась новая надежда. Когда в резиденции узнали о разногласиях между Чжан Цзолинем и Фэн Юйсяном, а затем о согласии последнего на решение Чжан Цзолиня разрешить Дуань Цижую вернуться к общественной жизни – это всколыхнуло обитателей Северной резиденции. Через несколько дней Чжан Цзолинь и Дуань Цижуй уже прибыли в Пекин. Джонстон дважды был приглашен к Чжан Цзолиню – цель визитов – выяснить через него настроения Посольского квартала. Пу И от своего имени послал Чжан Цзолиню через англичанина подписанную его рукой фотографию и бриллиантовый перстень. Фотография была с любезностью принята, от перстня Чжан Цзолинь отказался, в то же время, подтвердив свои симпатии императору. Дуань Цижуй дат понять, что цинской двор может рассчитывать на восстановление «Льготных условий». Такие высказывания и действия подавали орпделенные надежды обитателям северной резиденции, что еще не все потеряно.

У обитателей Северной резиденции отсутствовала единая точка зрения на дальнейшие действия. Вот как об этом в «Дневнике переворота» позднее писал Цзинь Лян:

«Войдя в столицу, Дуань Цижуй и Чжан Цзолинь отнеслись к нам очень дружественно, однако их дружба была лишь на словах. Все были введены в заблуждение, поверив, что возращение во дворец неизбежно, и, когда этого не произошло, начались разные толки. Одни говорили, что мне не следовало разрешать менять ни одного слова в «Льготных условиях; другие считали, что император должен вернуться во дворец с восстановленным титулом; третьи – что ему нужно изменить свой титул на «уединившийся император»; четвертые предлагали сократить ежегодные ассигнования, сохранив, однако, иностранные гарантии; пятые – переехать в загородный летний дворец Ихэюань; шестые – купить дом в восточной части города. Но поскольку реальная власть находилась в руках других людей, все эти планы оставались лишь пустой мечтой».

10. Бегство в японскую миссию

Когда однажды Джонстон пришел к Пу И (к этому времени у ворот резиденции были сняты часовые национальной армии) и рассказал о новостях, которые он прочел в иностранных газетах, в частности о намерении Фэн Юйсяна в третий раз двинуться на Пекин, эта информация крайне взволновала императора. Вновь встал вопрос о необходимости укрыться в Посольском квартале. Был предложен в Посольском квартале немецкий госпиталь, где один из докторов знал Пу И. Быстро был разработан план, как обмануть бдительность властей республики, а также отца императора, который был категорически против его отъезда из своей резиденции. «Сначала я и Джонстон отправились навестить двух императорских наложниц – Цзин И и Жун Хуэй, также покинувших дворец и живших в переулке Цилиньбэй, – рассказывал об этом позднее Пу И. – После этого мы возвратились в Северную резиденцию и тем самым завоевали ее доверие. Первый шаг был сделан». На следующий день был предпринят второй шаг. В тот день погода была плохая, дул сильный ветер, воздух был наполнен желтой пылью и в двух шагах ничего не было видно, это должно было помочь беглецам. Они сели в автомобиль, по обеим сторонам автомобиля на подножках, как положено церемонии сопровождения важной персоны, стояли двое полицейских. «Желая якобы посмотреть в переулке Бяобэйхутун сдающийся внаем дом, мы намеревались, сделав круг, попасть оттуда в Посольский квартал, и прежде всего в немецкий госпиталь, а затем в иностранную миссию, – продолжал свои воспоминания Пу И. –. Стоило только попасть в Посольский квартал, как все остальное, связанное с переездом Вань Жун, не вызывало затруднений [50]. Наконец, император появился у немецкого доктора Диппера в Посольском квартале, его поместили в палату для отдыха. Джонстон ушел связаться с английской миссией. Однако в там не очень желали видеть императора, было заявлено, что в «миссии мало места и принимать императора неудобно». Опасность того, что за Пу И могли приехать из Северной резиденции и вернуть его обратно туда возрастала с каждой минутой.

Вот как в дневнике начальника дворцового управления, главного хранителя печати, бывшего (при Цинах) консула в Японии Чжэн Сяосюя описаны последующие события:

«Я посоветовал его величеству поехать в японскую миссию, и он приказал мне переговорить об этом с японцами. Я посетил полковника Такэмото и сказал ему о прибытии императора. Он поставил об этом в известность господина Есидзава. Такэмото просил меня немедленно пригласить императора в миссию. …Вернувшись в госпиталь, я посоветовал его величеству пересесть в мою коляску, боясь, что его шофер может не подчиниться приказу. Меня беспокоила толпа людей, стоявшая у главного входа в госпиталь; поэтому доктор Диппер и сестра вывели нас черным ходом, и там нас ждала коляска. Император сел в нее вместе со мной и слугой. Расстояние между немецким госпиталем и японской миссией равно примерно одному ли, и ехать туда можно было двумя путями. Первый путь пролегал через Посольский квартал с востока на запад, затем следовало свернуть на север; второй путь – вдоль улицы Чанъаньцзе с последующим поворотом на юг. Второй путь был несколько короче, и мы избрали его. Его величество встревожено воскликнул: «Почему мы едем здесь? На улице полицейские». Коляска ехала быстро, и я сказал: «Мы будем на месте в одно мгновение. Никто не знает, что в коляске император. Пожалуйста, не волнуйтесь, ваше величество».

Когда мы повернули на юг и поехали вдоль берега ручья, я смог доложить, что мы снова находимся в Посольском квартале. Мы приехали в японскую миссию. Императора встретил Такэмото и проводил в казармы. Где к нам присоединился Чэнь Баошань» [51].

Вскоре в газете «Шуньтянь шибао» была помещена информация относительно появления китайского императора в японской миссии следующего содержания: «Посланник Японии Есидзава, выступив вчера перед корреспондентами газет, рассказал о том, как бывший император Пу И переехал в японскую миссию. Вот что он сообщил:

«В прошлую субботу, после трех часов дня, неожиданно пришел человек (посланник предпочитает не объявлять его имени), который хотел встретиться со мной. Он сказал, что бывший император в настоящий момент находится в немецком госпитале, однако долго там ему находиться нельзя. Учитывая различные обстоятельства, ему лучше было бы переехать в японскую миссию. Именно поэтому бывший император направил этого человека для переговоров. Я, в общем, не имел каких-либо возражений, однако все это случилось столь неожиданно, что я обещал подумать и дать ответ. Через двадцать минут после ухода этого человека мне сообщили, что бывший император уже прибыл в японские казармы и просит встретиться со мной. Я велел приготовить помещение и лично отправился в казармы. В пять часов, после того как бывший император был приглашен в миссию, я послал секретаря миссии Икэбэ в Министерство иностранных дел к заместителю министра, чтобы сообщить о лучившимся и просить передать об этом временному правительству Дуань Цижуя во избежание неверных толкований…»» [52].

В японской миссии император встретил довольно теплое и дружеское к себе отношение. Ему было предоставлено три комнаты. Пу И стал просить японцев посодействовать вызволению супруги Вань Жун и наложницы Вэнь Сю из Северной резиденции. Миссия специально послала своего секретаря для переговоров в китайскими властями, но они прошли безрезультатно, женщин не отдавали. Пришлось японскому посланнику Есидзава лично обратиться к временному правительству Дуань Цижуя, и лишь после этого демарша Вань Жун и Вэнь Сю вместе со своими евнухами и служанками были выпущены из Северной резиденции (В 1931 г. Вэнь Сю неожиданно потребовала развод у Пу И и получила его. [53] В связи с этим она, по высочайшему указу императора, из ранга наложницы понижалась до звания простого человека. Умерла она в 1950 г. так и не выйдя больше замуж). В связи с увеличением количества домочадцев императора в японской миссии им было выделено специально здание, в котором и поселились члены Южного кабинета, сановники двора, а также несколько десятков телохранителей, евнухов, дворцовых слуг, служанок, поваров и т.п.

Японский посланник Есидзава добился от временного китайского правительства снисхождения для бывшего императора, оно не только вынуждено было выразить посланнику свое понимание сложившихся обстоятельств, но и направило в японские казармы к полковнику Такэмото китайского генерала для подтверждения того, что правительство уважает и приветствует свободную волю императора и в пределах возможного будет охранять его жизнь и имущество, а также безопасность его подданных. В миссию стали приходить китайские князья, отец императора и уговаривать его вернуться в северную резиденцию. Однако Пу И был категорически против этого. Хотя они и утверждали, что Дуань Цижуй и Чжан Цзолинь подтверждают гарантию безопасности императора при его возвращении в Северную резиденцию, однако сами подыскивали себе жилье в Посольском квартале. Позднее одни оказались в немецких казармах, другие поселились в гостинице. Отец императора снял складское помещение при одном из соборов, где спрятал свои драгоценности и имущество. А вскоре и братья и сестры Пу И тоже перебрались из северной резиденции в этот собор.

Вскоре после китайского Нового года наступил день рождения Пу И – ему исполнилось двадцать лет. Император первоначально не хотел торжественно отмечать эту круглую дату вне своего дома, но хозяин японской миссии неожиданно для Пу И настоял на пышном торжестве. Он любезно предоставил для приема гостей парадный зал, который в день торжества был украшен и устлан великолепными коврами. Был сооружен трон из кресла, застеленного желтой подстилкой, ширму за креслом оклеили желтой бумагой, слуги недели цинские шапки с красными кистями. Число приглашенных бывших сановников, приехавших из разных мест – Тяньцзиня, Шанхая, Гуандуна, Фуцзяни и других мест, перевалило за сотню. Вместе с князьями и сановниками, а также иностранными гостями собралось около 500-600 человек.

Император одел синий шелковый халат с узорами и куртку из черного сатина. Князья и сановники были одеты так же.

После окончания праздничной церемонии Пу И обратился к присутствующим с речью, которая была опубликована в одной из шанхайских газет.

«Так как мне всего лишь двадцать лет, было бы неверным отмечать мое долголетие, и я, будучи гостем под чужой крышей, при нынешних трудностях не намеревался отмечать эту дату. Но поскольку вы прибыли сюда, проделав большой путь, я хотел воспользоваться случаем повидать вас и поговорить с вами, – изрек император. – Мне хорошо известно, что в современном мире императоры не могут больше существовать, и я решил не рисковать и не быть исключением. Моя жизнь в самом дворце мало отличалась от жизни заключенного, и я постоянно ощущал, что мне недостает свободы. Я долго питал надежды на поездку за границу учиться, усердно изучал для этого английский язык, но на моем пути оказалось слишком много препятствий.

Сохранение или упразднение «Льготных условий» не имело для меня большого значения. Я мог отказаться от них добровольно, но не потерпел насилия. «Льготные условия», являясь двухсторонним соглашением, не могут быть изменены указом одной из сторон, так как приравнены к международному договору. Посылка Фэн Юйсяном солдат во дворец – акт насилия, недостойный человека, в то время, как все можно было легко уладить путем переговоров. Я всегда искренне мечтал не пользоваться пустым титулом, но то, что это было сделано с помощью вооруженных сил, огорчает меня больше всего. Подобные варварские действия причиняют большой ущерб авторитету республики и ее репутации.

Не буду говорить о причинах, побудивших меня покинуть дворец: они, по-видимому, уже известны вам. Я был совершенно бессилен, и то, как действовал против меня Фэн Юйсян, не делает ему чести. Трудно передать чувство унижения, с которым я покидал дворец. Даже если Фэн Юйсян и имел основания изгнать меня из дворца, почему он конфисковал одежду, старинные вазы, каллиграфические надписи и книги, оставленные моими предками? Почему он не разрешил нам взять с собой чашки для риса, чайные чашки и кухонные принадлежности, так необходимые в повседневной жизни? Делалось ли это для сохранения антикварных вещей? Много ли они стоили? Не думаю, чтобы он поступал так грубо даже при дележе добычи между бандитами.

Когда Фэн Юйсян говорил, что реставрация 1917 года лишила законной силы «Льготные условия», ему следовало бы помнить, что мне тогда было всего лишь двенадцать лет и сам я не мог организовать реставрацию. Если даже оставить это в стороне, разве так называемая ежегодная субсидия когда-либо выплачивалась вовремя с тех пор, как были подписаны «Льготные условия»? Когда выплачивались дотации князьям и знати, о которых записано в различных соглашениях? Разве маньчжурам выплачивались средства на существование, предусмотренные «Льготными условиями»? Ответственность за нарушения «Условий» лежит прежде всего на республике: игнорирование этого и ссылка на реставрацию 1917 года лишены всяких оснований.

Не хочу жаловаться, но не могу упустить случая, чтобы не излить печаль, охватившую мою душу. Поэтому, если правительство республики услышит о ней, оно поймет, что все должно быть улажено справедливо. И я бы согласился с подобным урегулированием без колебаний.

Я хочу также сделать одно важное заявление. Я никогда не соглашусь ни на какие предложения прибегнуть ради собственных интересов к помощи иностранной интервенции. Я никогда бы не использовал иностранную силу для вмешательства во внутреннюю политику Китая» [54].

Примерно в те же дни, когда император отмечал свое двадцатилетие, во многих газетах появились полные негодования и возмущения материалы, направленные против Пу И и его окружения, скорее всего это было непосредственно связано с тем, что он переметнулся к японцам. В это время Комитет по реорганизации цинского двора, проводя инвентаризацию дворцового имущества, обнаружил ряд материалов, вроде резолюции на «Льготных условиях», написанной рукой Юань Шикая, документов о закладе, продаже и вывозе за границу антикварных изделий и т.п. Материалы были обнародованы и получили большой резонанс в китайской обществе. Наибольшее возмущение вызывала связь малого двора с японцами и начатое сторонниками монархии движения за восстановление «Льготных условий» (ко дню рождения императора в газетах уже было опубликовано тринадцать петиций за подписями более трехсот человек из пятнадцати провинций).

Среди –многочисленных газетных материалов разного толка, отражавших общественное мнение, были и фельетоны, и прямые гневные обвинения; встречались добрые советы, попадались и предупреждения японской миссии и республиканским властям.

В газете «Цзин бао» практически был расписан довольно точный и подробный сценарий дальнейшего развития событий:

«Самая мрачная цель заговора заключается в том, чтобы держать его (Пу И – В.У.) до тех пор, пока в одной из провинций не произойдет какой-нибудь инцидент и определенная держава не пошлет его туда и не восстановит при вооруженной поддержке титул его далеких предков. Провинция будет отделена от республики и защищена этой державой. Затем с ней станут поступать так, как поступают с уже анексированной страной.

Побег Пу И – результат преднамеренного запугивания и постепенного вовлечения его в сети далеко идущих планов. Заинтересованные лица согласны ради его обеспечения идти на любые расходы. Страна купила дружбу всех его последователей; сами того не подозревая, они попали под ее контроль и в будущем будут служить для нее орудием» [55]

Общественное мнение в то время было явно не на стороне императора. Со стороны же японцев Пу И ежедневно встречал подчеркнутое внимание. Широкая критика его в печати, недовольство его отца и его окружения – все это вызывало злобу и усиливало ненависть императора. Понимая, что ради своего будущего нужно что-то предпринимать, он решил попытаться уехать в Японию. Когда он сообщил о своем желании японцам, то японский посланник официально никак не выразил своего мнения, но секретарь Икэбэ открыто выражал свой восторг.

Спустя несколько дней после дня рождения Пу И сановник Ло Чжэньюй сказал императору, что он уже договорился обо всем с Икэбэ. Выезд за границу должен подготавливаться в Тяньцзине, в Пекине же оставаться императору не очень удобно. Вскоре в Тяньцзине на территории японской концессии был куплен дом и императору доложили, что все готово и можно выезжать»Момент был выбран удачно, – вспоминал Пу И, – так как национальная армия как раз меняла свои гарнизоны и вдоль железной дороги осталось лишь небольшое количество солдат фэнтяньской группировки. Я поговорил с Есидзава, и он дал согласие на мой переезд в Тяньцзинь. Не возражал и Дуань Цижуй, когда ему сообщили о моем намерении, и предложил послать своих солдат для охраны. Посланник отказался от его добрых услуг. Было решено, что в Пекин прибудут начальник полиции при японском генеральном консульстве в Тяньцзине и переодетые полицейские; они и будут меня охранять. Следом за мной приедут Вань Жун и другие» [56].

28 февраля 1925 года в семь часов утра Пу И любезно распрощался с японским посланником и его супругой и в сопровождении секретаря Икэбэ и переодетых японских полицейских он вышел через черный ход японской миссии в Пекине и пешком дошел до железнодорожного вокзала. Уже в пути из Пекина в Тяньцзинь на каждой остановке в поезд садилось несколько японских жандармов и агентов секретной службы, одетых в черные костюмы. Когда поезд прибыл в Тяньцзинь, почти половина пассажиров состояла из подобных лиц. Его встретили на Тяньцзиньском вокзале аккредитованный в этом городе генеральный консул Есида Сигэру и несколько десятков офицеров и солдат японского гарнизона.И так, начался тяньцзиньский период жизни Пу И, который продлился семь лет.

За эти годы Пу И потратил много денег и драгоценностей на подкуп военных разного уровня с целью привлечь их на свою сторону и надеясь на их помощь при восстановлении монархии. По его признанию на протяжении этого семилетнего периода он был непрерывно связан с атаманом Г.М.Семеновым [57].

Царский генерал Семенов после разгрома своих войск Красной Армией на Дальнем Востоке с их остатками бежал в пограничные районы Китая и Внутренней Монголии, где грабил, жег, насиловал, убивал местных жителей. После неудачных попыток проникнуть на территорию МНР, Семенов со своим отрядом обосновался на китайско-монгольской границе, но и оттуда его изгнали местные китайские войска. Семенов претендовал на роль руководителя контрреволюционных сил на Дальнем Востоке. Так как у него были довольно тесные отношения с японцами и поэтому многие российских эмигрантов считали его ставленником Японии и не желали с ним иметь дело. К примеру, когда он, поселившись в городе Нагасаки в Японии связался с бывшим управляющим КВЖД генералом Д.Л. Хорватом, который объявил себя главной русской эмиграции и считался хорошим дипломатом, установив «отличные отношения со старым Китаем, с дипломатическим корпусом», то тот не считал возможным «вести какую-либо работу» вместе с атаманом Семеновым. Атаман до этого побывал в Пекине, Тяньцзине, Шанхае, Люйшуне, а также в Гонконге, затем посетил Японию, пытаясь найти среди китайских милитаристов и иностранных политиканов, в том числе японцев, финансовую и военную поддержку своим начинаниям по борьбе с красной угрозой.

Известно, что в Нагасаки Семенов вел тяжбу за право распоряжаться крупными суммами бывшего русского Военного министерства, оставшимися нереализованными в японском банке.

Руководители белой эмиграции в Европе внимательно следили за тем, что делается в Китае. Им казалось, что разрыв дипломатических и торговых отношений Великобритании с СССР отразится «очень благоприятно на ведении на Дальнем Востоке работы по свержению советской власти в России» [58]. Так утверждалось в записке, составленной генералом А.С.Лукомским, выполнявшим при великом князе Николае Николаевиче роль уполномоченного по делам Дальнего Востока.

За несколько лет до этого, зимой 1924-1925 гг., Лукомский совершил конфиденциальную поездку в Китай. Этот белый генерал в прошлом занимал должности помощника военного министра (в годы мировой войны), начальника штаба генерала Корнилова, военного министра в деникинском правительстве. Он считался крупным военным специалистом и должен был не месте разобраться в обстановке, а если потребуется, возглавить силы контрреволюции на дальнем Востоке, поскольку полагали, что лучше, если таким лицом будет человек, ранее не связанный с враждующими между собой в этом районе эмигрантскими группировками. Великий князь тогда заранее даже сообщил Лукомскому текст телеграммы, которую он должен был получить в необходимый момент: «Назначаю Вас моим представителем на дальнем Востоке, главнокомандующим всеми вооруженными силами на дальнем Востоке, уже сформированными и впредь формируемыми, с присвоением Вам прав генерал-губернатора по гражданскому управлению. Да поможет Вам бог успешно исполнить Ваш долг и внушить это всем, Вам подчиненным» [59].

Чтобы попасть в Китай, Лукомский совершил морское путешествие из США, по пути побывав в Японии и в Нагасаки встретившись с Семеновым. Лукомский рассказывал, что атаман встретил его в форме забайкальского казака с погонами генерал-лейтенанта и что он, кроме того, имел звания монгольского князя и китайского мандарина 1-го класса. По впечатлениям, который вынес посланник Великого князя, японцы считали Семенова своим надежным агентом. В своем отчете Лукомский подчеркнул: «Он (Семенов – В.У.) связан с ними настолько прочно, что будет всецело находиться в их руках» [60]. Лукомский снова встретился с Семеновым в Шанхае, где обнаружил, что тот ведет переговоры с китайскими генералами.

Атаман Семенов вел переговоры с китайским милитаристом Чжан Цзолинем и с японским генеральным штабом о создании белых отрядов на территории Маньчжурии. Как сам Семенов писал в своих воспоминаниях, изданных в конце 30-х годов, в 1927 г. он обратился к маршалу Чжан Цзолиню с предложением «начать работу по созданию единого антикоммунистического фронта в Китае» [61].