Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Майджстраль - Оголенный нерв

ModernLib.Net / Научная фантастика / Уильямс Уолтер Джон / Оголенный нерв - Чтение (стр. 1)
Автор: Уильямс Уолтер Джон
Жанр: Научная фантастика
Серия: Майджстраль

 

 


Уолтер Йон Уильямс

ОГОЛЕННЫЙ НЕРВ

Снимаю шляпу перед Терри Борен и Лаурой Миксон, знаменитыми заговорщиками из нашего любимого бара.

Премного благодарен и Роджеру Желязны, любезно предоставившему мне свой кегельбан.

1

Он мчался по высокогорной дороге от города Санта-Фе на север, в штат Колорадо. Близилась полночь, но какая-то щемящая и неотвязная тоска не позволяла ему расслабиться. Для управления машиной не требовалось участия рук и ног, нейронные сигналы из мозга поступали непосредственно в электронный интеллект. За боковым стеклом стремительно и плавно струились чудесные пейзажи. Быстроходный бронированный «мазерати» со жидкокристаллическим сердцем был машиной чуткой, словно живое существо. Глаза Ковбоя следили за извивами дороги, за глубокой колеей, размытой недавно отбушевавшими весенними ливнями, успевая фиксировать проносящиеся мимо силуэты деревьев. Время от времени мощные фары упрямо взбирающегося вверх «мазерати» выхватывали из тьмы затаившихся на горных пастбищах животных. Этот почти монохромный мир, бешено проносившийся мимо, напоминал Ковбою черно-белое кино, вызывая сладостное ощущение полета.

Еще в ту пору, когда Ковбой собирался обзавестись сверхчувствительными глазами фирмы «Кикую», он бредил идеей погрузиться в старый добрый мир черно-белых иллюзий, в мир, где властвовали славные, но ныне забытые актеры — Гарри Купер и Дюк Вэйн. Но поскольку столь странные фантазии давно уже никого не посещали, черно-белый вариант глаз сняли с производства. Ковбою пришлось проститься с сентиментальными воспоминаниями, и довольствоваться цветным изображением суровой реальности. Не встретила понимания и другая причудливая просьба — сделать ему радужную оболочку цвета хромированной стали. Как заметил Доджер, его менеджер, это было бы слишком заметно и подозрительно, что совершенно недопустимо для человека его профессии. Со столь веским доводом Ковбой нехотя согласился и отказался от своей экстравагантной затеи. Впрочем, так случалось всегда, когда Доджер тем или иным способом ограничивал безрассудную фантазию подопечного. Но зрачки отстоять удалось, и теперь они у Ковбоя были не черные, как у всех, а фиолетово-серые, цвета предгрозового неба.

В горах Сангре де Кристо, что в переводе с испанского означает Кровь Христова, взору открывались куда более древние чудеса, чем в прелестных фильмах на несовершенной целлулоидной пленке. Вот они как на ладони перед его новыми глазами. Белоснежная церковь с лазурно-небесной росписью вокруг входа, на кругловерхой арке красуется багряно-желтая пирамида со всевидящим оком. Белая массивная крепость в марокканском стиле, некогда сооруженная арабами, давно исчезнувшими в туманных глубинах истории. Минареты и ажурные железные решетки намного пережили своих создателей, но беспощадное время не пощадило и их. В этих древних местах блуждали духи индейцев-отшельников с длинными волосами, спадающими до мокасин из оленьей кожи. В запредельно далекие времена они, совершая искупительные паломничества, брели при лунном свете к священному храму у селения Чимайо, чтобы вознести смиренные молитвы святым или попросить милости и заступничества у Богородицы. Видения, словно сторожевой отряд, охраняющий этот гребень Земли под самым небосводом, преодолев мрак прошедших веков, предстали вдруг пред зоркими глазами Ковбоя.

Он мчался на максимальной скорости, время от времени посматривая на индикаторы приборов. Ночные полеты — его стихия. Рев двигателя эхом отражался от скал и деревьев, в открытое окно рвался горный ветер, напоенный запахом хвои. Мелькание за стеклом все ускорялось. Нейронные импульсы, преобразуясь жидкокристаллическим устройством в голове Ковбоя, передавали машине волю человека, управляя мотором, сцеплением, направлением дрожа от напряжения колес. На спуске «мазерати» еще больше увеличил скорость и уже внизу, подняв облако брызг, в одно мгновение перескочил через речушку у городка Пенаско. Капельки воды, высвеченные фарами, вспыхнули яркой радугой, как бы знаменуя конец монохромного миража и возвращение к разноцветью реального мира.

На рассвете «мазерати» пересек границу Колорадо, а к утру его бронзовый силуэт уже мчался по территории округа Кастер. Мягкие контуры зеленовато-бурых гор радовали глаз, свежий ветер весело трепал ожившие сосны и уносил прочь ночные черно-белые фантазии. В этих краях жили друзья Ковбоя. Машина свернула на частную грунтовую дорогу, сразу же попав в поле зрения электроники.

Дорога замысловатым серпантином поднималась к плоской вершине с зелеными лужайками и взлетно-посадочной полосой. Еще не так давно отсюда взмывали в небо черные «дельты», отправляясь на опасные секретные задания. Теперь же сквозь трещины взлетной полосы проросли дикие цветы и травы. До сих пор еще были отчетливо различимы следы разыгравшейся трагедии: однажды пилот подбитой «дельты» совсем немного не дотянул до аэродрома и врезался в крутой склон, пропахав глубокую борозду. О былом молчаливо свидетельствовали израненные осины, но на самой скале рубцы сгладились, затянувшись молодой порослью. С тех пор полевой аэродром пребывал в запустении, лишний раз напоминая о том, о чем и так невозможно забыть. Ковбой постоянно держал в памяти события тех дней, не давал им померкнуть, полируя до блеска, словно новую сверкающую машину.

Одиннадцать поколений предков Ковбоя фермерствовали на юго-востоке штата Нью-Мексико среди однообразия рыжей равнины, столь же отличающейся от гор Сангре де Кристо, как Украина от Перу. И в каждом поколении кто-нибудь из мужчин всякий раз, когда над Соединенными Штатами нависала угроза, с оружием в руках шел защищать интересы страны. Но гораздо более опасными оказались враги из соседнего Техаса. Они беззастенчиво и в огромных количествах потребляли воду, установив мощнейшие прожорливые насосы у самой границы штатов и варварски высасывая влагу из Нью-Мексико. Настал час, когда вода иссякла, и замер последний насос. Лишенная жизни земля закружилась в воздухе ржавой пылью, ветер взметнул над Нью-Мексико песчаные бури.

Детство вспоминалось Ковбою как сплошная череда пыльных смерчей, отравлявших его существование на ранчо у дяди. Он перебрался туда после смерти отца, надорвавшегося в бесплодных попытках вести хозяйство на мертвой земле. Ковбой не мог забыть унылую жизнь в обшарпанном доме, куда порывы свирепого ветра наметали вездесущий песок. От песка нигде нельзя было укрыться, даже солнце не могло пробиться сквозь ржавую пелену. Фермерам пришлось отказаться от ставшего невозможным земледелия. Семья пробовала сводить концы с концами, занимаясь скотоводством, но и это не приносило дохода. Бывая с родными в церкви ближайшего городка, мальчик замечал, как с каждой неделей мрачнеют лица прихожан, как сереет их кожа, а глаза наполняются безнадежностью и отчаянием. Они безропотно возносили Господу горькие молитвы о прощении грехов, вольных и невольных, за которые он вверг их в это чистилище. Их враги — техасцы — уже перебрались в другие края, а те, что остались, влачили жалкое существование в картонных коробках или в старых машинах с облупившейся краской, стоявших вместо колес на кирпичах. После Скальной Войны положение еще более ухудшилось. Прихожане продолжали молиться, проклиная спиртное и карты, а аукционы по продаже имущества разорившихся фермеров росли как грибы.

Вот тогда Доджер, немолодой уже человек, и подался в Колорадо. А вернувшись, начал разъезжать в новеньком блестящем автомобиле. И в церковь он уже не ходил. В свободное время Доджер предавался своему любимому занятию — играл на мандолине в местном оркестрике. Остальные обитатели городка по-прежнему упрямо ходили на богослужения и не любили судачить о том, какими путями этому человеку удается зарабатывать немалые деньги.

Однажды Доджер увидел Ковбоя на родео, после чего пришел на ранчо просить дядю, чтобы тот отпустил мальчика к нему. Он даже оплатил его временное отсутствие. Протестировав Ковбоя на тренажере, Доджер позвонил посреднику. Дальнейшее, по его любимому выражению, окутано мраком.

Ковбой начал летать, когда ему едва стукнуло шестнадцать. Деревенский мальчишка в скрипучих, изодранных сапогах выделялся среди сверстников своим высоким — под метр девяносто — ростом. А вскоре достиг совсем иных высот, пронзая небо белым следом стремительной «дельты». Он курсировал над Северной Америкой от одного побережья к другому, бесперебойно доставляя «почту», как условно назывался его таинственный груз. Орбиталы и таможенники Среднего Запада оказались своего рода техасцами — каждый стремился урвать кусок побольше, не считаясь ни с чем и ни с кем. Когда усилилась противовоздушная оборона, пилоты пересели на машины, и «почта» продолжала исправно доставляться. Теперь уже по земле. Такая работа тоже имела свои прелести, но, будь на то воля Ковбоя, он бы ни за что не расстался с любимым небом.

Сейчас ему уже стукнуло двадцать пять. Почти старость для такой опасной профессии — почти старость, ведь она требует мгновенной реакции, а в этом возрасте рефлексы начинают необратимо замедляться. Ковбой презирал всякие попытки замаскировать разъемы, вживленные в череп, через которые информация поступала прямо в мозг, что на несколько миллисекунд ускоряло прохождение сигнала к электронике и механизмам любой машины. Многие стеснялись, отращивали длинные волосы, прикрывая «розетки» на голове, опасались, что их станут обзывать дыроголовыми или еще похлестче. А Ковбой демонстративно стригся очень коротко, выставляя напоказ черную керамику и серебристый металл разъемов, украшенных бирюзой. Впрочем, здесь, на Западе, люди имеют некоторое представление о значении подобных штук и посматривают на их обладателей со смешанным чувством страха и благоговения. Разъемы были подведены ко всем главным участкам мозга Ковбоя, а глаза фирмы «Кикую» позволяли ему видеть недоступное простым смертным.

Ковбой имел дом в Санта-Фе и ранчо в штате Монтана, где хозяйство вел его дядя. Кроме того, ему принадлежали прежние семейные владения на мертвой земле Нью-Мексико. Ковбой исправно выплачивал налоги за недвижимость, которая не приносила никаких доходов. Имелись также автомобиль «мазерати», и личный самолет, и немалые сбережения в виде надежных акций, и даже тайник с золотом. Наконец, есть у Ковбоя и это почти никому не известное местечко высоко в горах. Он купил его во имя воспоминаний, которым никогда не даст поблекнуть.

Но, несмотря на внешнее благополучие. Ковбой нутром чувствовал что-то неладное. Это чувство и привело его сюда.

Он заглушил двигатель «мазерати» у бетонного хорошо замаскированного ангара. В наступившей тишине прислушался к льющимся оттуда звукам акустической гитары, к обволакивающему со всех сторон шелесту травы. Подойдя к дверям ангара, вытащил из замка кабель, соединил его с разъемом на голове. Мысленно продиктовал код.

Прямо за открывшейся стальной дверью красовался ископаемый «Вурлицер», так и лучась сиянием ярко-желтого флуоресцентного пластика и изливая в огромное чрево ангара старинную песню Вуди Гутри. Под потолком замерли три матово-черные «дельты», в их силуэтах даже при тусклом освещении угадывались непомерная мощь и невообразимая скорость. Но машины уже устарели. Ковбой купил их по дешевке, чуть дороже стоимости двигателей, когда пришлось пересесть в бронированные машины.

В круге света у станка стоял старик Уоррен, разглядывая деталь от топливного насоса. На его морщинистом лице мерцали отблески наблюдательных экранов, которые включились, когда Ковбой появился у ангара. Вокруг все было просто утыкано видеокамерами, и Уоррен следил за ними с той же тщательностью, с какой поддерживал в полной боеготовности «дельты».

Уоррен служил начальником подразделения, базировавшегося в Ванденберге. Когда началась Скальная Война, он дежурил в воздухе и за долю секунды до катастрофы, спиной или каким-то шестым чувством, почуял стремительно несущийся сверху снаряд… Он успел выполнить свой долг — передал сообщение о нападении, и в небо взмыли истребители, готовые защитить Землю от орбиталов. Уоррен всей душой желал победы боевым товарищам, надеясь, что они отомстят за него врагам. Увы, события приняли иной оборот — глядя в ночное небо, Уоррен видел только горящие обломки поверженных истребителей, окропленные кровью молодых пилотов, так любивших щеголять в шелковых лазурных шарфах. Эфир переполняли предсмертные вопли умирающих машин. Рассеянное взрывом топливо в сильно разреженном воздухе верхних слоев атмосферы, почти вакууме, превращалось в белые облачка и струи ледяных кристалликов…

Так разбилась последняя надежда Земли на победу в войне с орбитальными захватчиками.

Уоррен прождал в Ванденберге несколько часов, надеясь, что хотя бы один из его товарищей вернется, но все было напрасно. Земля сдалась. Вслед за Орландо, Хьюстоном и Кубой орбиталы оккупировали и Ванденберг. Уоррен выжил лишь потому, что Ванденберг оказался достаточно важным объектом, чтобы его уничтожать. Затем последовали бесчисленные разговоры об организации Сопротивления. Участвовал в обсуждении и Уоррен… Вероятно, он не ограничился одними разговорами, если принять на веру историю с шаттлом, якобы подбитым над пустыней Мохаве. На его борту находились представители фирмы «Туполев». Во всяком случае, сам Уоррен о том периоде своей жизни предпочитал не распространяться. В конце концов он начал работать на посредника в Колорадо, где и повстречался с Ковбоем. Дальнейшее, как в таких случаях любит говорить Доджер, окутано мраком.

— Привет, Ковбой, — проворчал Уоррен, не поворачивая головы.

— Привет. — Ковбой подошел к «Вурлицеру», включил старинную джазовую мелодию и удалился в сумеречную глубину ангара.

— Что-то случилось с топливным турбонасосом, — объяснил Уоррен. — При его проверке на испытательном стенде загорелась красная лампочка. Где-то, значит, неисправность. Смотри, в этом месте, кажется, турбина трется о металл. Похоже, придется вытачивать новую деталь.

— Тебе помочь?

— Справлюсь.

Свет яркой лампы бесстрастно выделял морщины и шрамы, испещрявшие лицо Уоррена, а крючковатый нос под тенью шляпы казался крупнее, чем на самом деле. Уоррен сохранил спортивную осанку, его тело оставалось сильным и мускулистым. Впрочем, возраст не играл никакой роли, в этих местах ценилось совсем другое. Официально аэродромом владел Уоррен. Ковбой — тайный совладелец: он предпочитает не оставлять следов.

Повертев в руках вышедшую из строя деталь, Уоррен снял замеры, подошел к станку и надел защитные очки. Ковбой стоял рядом, готовый при необходимости подать приятелю нужный инструмент. Доставать запчасти для двигателей военных реактивных самолетов становилось все труднее и опаснее. И зачастую приходилось изготавливать их самим.

Токарный станок визгливо взревел, на бетонный пол посыпались искры, напоминавшие крошечные метеоры.

— В среду ночью я отправлюсь на задание, — сказал Ковбой. — Через пять дней.

— Я могу вернуться в понедельник, тогда и начну проверку твоей машины. Не поздно? — спросил Уоррен.

— Нет, в самый раз. Поездка ерундовая. — В голосе Ковбоя послышалась обида.

— Опять в Айову?

— Опять, черт бы их побрал! Этот Аркадий и его люди… они как попугаи твердят, что все тщательно проанализировали. Что у каперов теперь мало денег, поэтому нам надо выждать и не дать им возможности захватить груз.

— Ну?

— На самом деле надо действовать не так. Нельзя рассчитывать на успех, играя по их правилам. Необходимо появляться в штате Миссури каждую ночь, заставляя этих ублюдков расходовать горючее и боеприпасы, не давать им покоя. — Ковбой вздохнул. — «Мало денег». Хотел бы я посмотреть, как скажется на их банковских счетах потеря дюжины самолетов.

— Так в среду ты идешь рейс по заданию Аркадия? — оторвавшись от работы, глянул на ковбоя Уоррен.

— Да.

— Не нравится мне этот тип. Никак не могу понять, что он за птица. — Уоррен покачал головой и снова склонился над станком.

Ковбой терпеливо ждал, зная, что старик продолжит, когда сочтет нужным. Наконец тот выключил станок и снял защитные очки.

— Этот парень взялся невесть откуда и сразу же стал самым крупным посредником в горных штатах. У него есть источники снабжения, недоступные другим. А эти его модные одежки из Свободной Зоны Флориды?!

— Я тоже не в восторге от его манеры одеваться. Но он отличный организатор.

— Поговаривают, что Аркадий достает товар с помощью взяток. Подкупает представителей орбиталов. — Уоррен поднес выточенную деталь к свету. — Дескать, обычная вещь, что тут такого! Но ведь не в таких же количествах! Вряд ли орбиталы этого не знают.

Слова приятеля внесли смятение в душу Ковбоя, и он начал мысленно оправдываться, пытаясь успокоить свою совесть: «Я делаю это не ради груза, просто катаюсь». Как правило, Ковбой вообще не знал, какой груз доставляет.

— Зачем ты мне это говоришь?

— Не слушай, если не хочешь. — Уоррен снова углубился в работу, надел наушники и приступил к проверке.

А Ковбой задумался об Аркадии. Тот управлял доброй половиной всех перевозок через Границу; его постоянно сопровождали всевозможные помощники, секретари, телохранители, технические работники, какие-то личности без определенных занятий. Все они стремились походить на босса изысканными манерами и одеждой. В этой странной свите всегда присутствовали женщины, но ни одна из них не имела ни малейшего отношения к делу. Насколько Ковбой понимал, именно такое окружение соответствовало скрытному характеру Аркадия с его непонятными предрассудками и предубеждениями, внезапными вспышками ненависти и гнева, которые странным образом уживались с добротой, чувствительностью и типичной для русских навязчивой подозрительностью, больше похожей на паранойю, чем на разумную осторожность.

Да, Аркадий явно не нравился Ковбою. Впрочем, плевать. Этот человек считал себя просвещенным повелителем, способным манипулировать людьми, но в действительности он не знал главного — внутреннего мира курьеров, которые представляли собой как бы гибрид человека и бронированной машины, некое удивительное существо с турбинным насосом вместо сердца, с кристаллом, вживленным в мозг, с всевидящими глазами… Аркадий вовсе не управляет ими, для них он всего лишь предлог, чтобы прорваться через Границу в легенду. И если он не понимает действительного положения дел, это его личные трудности, которые никак не влияют на происходящее.

Пока Уоррен занимался делом, Ковбой прошел в глубь ангара, где в полумраке неподвижно парили «дельты», замершие в ожидании пилота, готовые в любой момент ожить и взмыть в поднебесье черными птицами. Ковбой любовно погладил гладкое брюхо одной из машин. По приставной лестнице он забрался в кабину и опустился в кресло, несколько лет назад подогнанное под его тело. Вдохнул знакомые запахи, закрыл глаза, и сразу в памяти всплыл тот ночной полет. То шальное бегство от властей, когда ему пришлось петлять между гор и долин плато Озарк.

Свою первую «дельту» Ковбой назвал «Полночным солнцем». Тогда он еще не понимал происходящею. Нет, Ковбой и другие пилоты «дельт» вовсе не являлись заурядным порождением рыночного спроса. Они были живым продолжением легенды. Вопреки усилиям угнетателей, они доставляли «почту», проносясь в небе огоньками надежды, назло орбиталам оставляя в небе сияющий инверсионный след. Последние свободные американцы на последней небесной дороге…

Внезапное осознание происходящего заставило Ковбоя измениться. Он принял свою слегка насмешливую кличку и уже не признавал другого имени. Ковбой сделался лучшим из лучших, никто не мог тягаться с ним в небе. Свою вторую «дельту» он назвал «Пони-экспресс» и перевозил на ней «почту» до тех пор, пока не пришлось отказаться от полетов.

Когда пришла пора изменить способ доставки, Ковбой из летчика переквалифицировался в шофера. Его зоркие глаза, способные в ночном мраке на большом расстоянии замечать размытые инфракрасные силуэты патрулей над прерией, теперь видели только тесное пространство бронированной кабины. Внешнее наблюдение осуществляли специальные устройства, передающие изображение внутрь. И на земных дорогах Ковбою по-прежнему не было равных, о нем шла слава как о лучшем курьере Запада.

Очнувшись, Ковбой заерзал на сиденье. Музыка смолкла, слышалось лишь негромкое жужжание станка Уоррена. Неясное беспокойство по-прежнему владело Ковбоем, но он был не в силах выразить его словами…

2

СЕГОДНЯ/ДА


Стробоскопическая световая пульсация выхватывала из темноты дергающиеся тела. Руки, ноги, запавшие глаза, бессмысленно устремленные в мерцающий потолок, карикатурно напоминавший звездное небо. В наэлектризованных волосах проскакивают искры. Иссиня-белое флуоресцентное сверкание зубов в кроваво-красной оправе. «Зонный танец». Несмотря на оглушительный грохот оркестра, многие «зонники» извивались под свою собственную музыку, которая поступала в мозг через маленький кристаллик, насаженный на слуховой нерв, или же через крохотные наушники, настроенные на один из двенадцати каналов передатчика бара… Каждый двигался в своем ритме, не обращая внимания на других, по возможности соблюдая порядок. Но столкновения были неизбежны, и иногда вспыхивали короткие драки. В бешеном ритме мелькали кулаки, локти, из дергающегося людского месива выползали окровавленные жертвы равнодушной толпы. Бар назывался по-французски «Aujourd'Oui», что означало «Сегодня — Да». Сара разглядывала танцующих и думала о том, что они напоминают один огромный разлагающийся кусок мяса, бессмысленный и бесчувственный. Бессознательная биомасса. Сара пришла сюда на охоту При ней было ее неизменное оружие, напоминавшее ей маленького, но опасного хищника — ласку.


СОВРЕМЕННОЕ ТЕЛО! СОВРЕМЕННОЕ ТЕЛО! СОВРЕМЕННОЕ ТЕЛО!

Хочешь иметь современное тело? Электронное. Со сменными частями. Модное! Обратись к нам сегодня!

СОВРЕМЕННОЕ ТЕЛО! СОВРЕМЕННОЕ ТЕЛО! СОВРЕМЕННОЕ ТЕЛО!


У женщины-дизайнера скулы цвета слоновой кости, глаза обрамлены блестящим фиолетовым узором. Волосы, выкрашенные в белую полоску, безупречно уложены на затылке в виде рыбьего плавника. Рот как искусственный цветок. Мягкая, кошачья грация движений.

— Волосы сделаем покороче, длинные и распущенные никто уже не носит, — сказала она, ухватив Сару за подбородок острыми фиолетовыми ногтями и повернув ее голову к холодному свету. Сара лишь мрачно сверкнула глазами. — И подбородок у тебя маловат, — улыбнулась дизайнерша, продолжая свою безжалостную критику. — Мы его увеличим. Кончик носа тоже изменим, слишком уж ты курносая. Нижнюю челюсть сделаем более плоской. И, конечно же, уберем твои шрамы. Обязательно.

Острые ногти женщины впились в подборе док, Сара скривилась. Дизайнерша отпустила ее и повернулась к Каннингхэму:

— Зачем нам эта девчонка? У нее нет ни стиля, ни грации, тело слишком велико и неуклюже. Она вообще ничто. Заурядность!

Каннингхэм, одетый, как всегда, в неприметный коричневый костюм, молчал. Его бесстрастное, незапоминающееся лицо не выражало ровным счетом ничего. Говорил он всегда тихо и ровно, почти без интонаций. Саре казалось, что такой голос может принадлежать компьютеру, настолько он был бесцветен.

— У Сары есть стиль, Фаэрбад, — ответил наконец Каннингхэм. — И стиль, и способности. Ты должна хорошенько поработать над ней. Я прослежу. Придай ей военизированный облик с подобающим знаком на лице. Сара нам очень пригодится. — Он перевел спокойно-равнодушные глаза на девушку. — Как ты на это смотришь?

Та лишь растянула губы в улыбке, оскалила зубы и пригрозила дизайнерше:

— Мы еще встретимся с тобой где-нибудь в темном переулке, Фаэрбад. Тогда я покажу тебе свой стиль.

— Дрянная девчонка, — фыркнула та, закатив глаза, но на всякий случай попятилась.

Сара удовлетворенно засмеялась.

— И вот еще что, Фаэрбад, — продолжил Каннингхэм, — шрамы оставь. Это понравится Принцессе. Они очень удачно подчеркивают суровую земную реальность, в создании которой участвовала Принцесса. Да, да, не трогай эти рубцы. — На его лице появилось подобие улыбки, едва заметное движение, холодное, словно жидкий азот. — Наша Принцесса полюбит эти шрамы. Обязательно.


ПОБЕДИТЕЛИ/ДА. ПРОИГРАВШИЕ/ДА


«Aujourd'Oui» посещали пилоты всех рангов — лунные, спутниковые, сторожевые, извозчики, разведчики. Они снисходительно позволяли присоединиться к своему обществу «юной грязи»: простым парням и девчонкам, которые приходили сюда, в надежде поймать судьбу: набиться к кому-нибудь из пилотов в ученики, завести роман или на худой конец просто постираться возле небожителей, погрузиться в их ауру. Летчики обычно щеголяли в форменных жилетах и пиджаках с эмблемами «TRW», «Пфайзер», «Тошиба», «Туполев», «АРАМКО». На лацканах пиджаков красовались памятные знаки победителей в Скальной Войне, пилоты носили награды с небрежной гордостью.

Сара грациозно шествовала среди них в черном атласном пиджаке с гербом в виде белого журавля, возносящегося в небо в окружении ярко-желтых китайских иероглифов. Это была эмблема маленькой фирмы из Сингапура, вряд ли» кому известной здесь, в Свободной Зоне Флориды. Да и саму девушку, ростом под метр девяносто, завсегдатаи бара видели впервые. Однако Сара надеялась, что к ней не отнесутся с предубеждением. Она бы выглядела куда подозрительнее, будь у нее знак фирмы «Туполев» или «Кикую оптик».

Флоридский загар уже сошел, и темные подведенные глаза подчеркивали бледность лица. Почти черные волосы вздыблены в высокий начес, на спину спускаются небрежные космы. Сережки из хромированной стали касались плеч. Фаэрбад расширила ей и без того широкие плечи и сузила таз. На лбу цветная татуировка в виде стрелы — боевой знак, как и требовал Каннингхэм. Тело плотно облегал темно-пурпурный комбинезон с глубоким вырезом, чуть ниже которого под тканью угадывались соски, заметно увеличенные дизайнером. Рубашка из легкой, темной материи с искрой, черный шелковый шарф. К слуховому нерву Сары прицепили приемно-передающее микроустройство, а к зрительному центру мозга — видеоприемник, что позволяло ей постоянно принимать сигналы полицейских радиостанций и видеть в периферийной области зрения светящиеся надписи. Все это подарки Каннингхэма. Но вживленные в мозг микросхемы с боевыми рефлексами и «ласка» — ее собственные.


Я ЛЮБЛЮ МОИ НОВЫЕ ГЛАЗА «КИКУЮ».

ОНИ КАК У ПОРНОЗВЕЗДЫ РОДА МАКЛЕЙША.

ОБРЕТЯ ЗРЕНИЕ В ИНФРАКРАСНОЙ ОБЛАСТИ СПЕКТРА,

Я МОГУ УБЕДИТЬСЯ, ДЕЙСТВИТЕЛЬНО ЛИ

МОЙ ПАРТНЕР ВОЗБУЖДЕН, А НЕ МОРОЧИТ МЕНЯ

С ПОМОЩЬЮ СИЛИКОНОВОГО ПРОТЕЗА.

«Кикую оптик», отдел Микояна-Гуревича


Каннингхэма она впервые встретила в баре «Лазурный шелк». Незадолго до этого Сара, в соответствии с контрактом, выполняла очередное задание с помощью своей «ласки». Но ей попался не в меру жадный клиент-контрабандист, который хотел слишком многого. Он здорово сопротивлялся, и у нее остались синяки. К счастью, Сара все-таки справилась с заданием. Клиент не выкрутился. А поскольку контракт был заключен с посредником, оплату произвели эндорфином, что пришлось весьма кстати, так как ей самой позарез требовался этот наркотик.

Сара сидела, облокотившись на мягкую стойку бара, и не спеша потягивала ром с лимоном. Приятная музыка успокаивала нервы.

Владелец бара Морис, в прошлом летчик-истребитель, индеец с глазами устаревшей модели фирмы «Цейс», участвовал в Скальной Войне на стороне побежденных. Электрические разъемы имелись у него только на лодыжках и запястьях, как у всех военных того времени. Стены бара были увешаны портретами его боевых друзей и других героев войны. Все летчики — с шелковыми лазурными шарфами, что говорило об их принадлежности к элитным частям. Многие портреты в черных траурных рамках, приобретших за долгие годы печальный фиолетовый оттенок.

Саре было любопытно, способен ли Морис разглядеть хоть что-нибудь своими несовершенными глазами. Мог ли он, например, заметить рентгеновскую вспышку, сопровождавшую запуск с орбиты глыбы весом в десять тысяч тонн, которая гигантским метеоритом устремлялась к Земле с одной-единственной целью — стереть с лица планеты очередной город? Эти искусственные метеориты, разрушительная сила которых превосходила самые мощные ядерные взрывы, обрушилась на восточное полушарие Земли, начав с Момбасы и Калькутты. Потом, когда под обстрелом оказалось и западное полушарие, Земля взмолилась о пощаде и выбросила белый флаг. Но орбитальные фирмы сочли преподанный урок недостаточным и продолжали уничтожать западные города. Позже они оправдывались тем, что их подвела связь, но миллиарды погибших уже было не вернуть.

Десятилетняя Сара находилась тогда в детском лагере около городка Стоун-Маунти, когда обломки скал смели ее родной город Атланту, убили мать. Восьмилетний брат Дауд оказался под развалинами рухнувшего дома, но оставшиеся в живых соседи услышали его крики и спасли. Потом Сара с братом долго скитались по всевозможным агентствам помощи бездомным, пока наконец не встретились в Тампе с отцом, которого Сара видела в последний раз, когда ей было всего три года. Служащий агентства проводил детей по неухоженной лестнице до двери в квартиру отца. В подъезде воняло мочой, на лестничной площадке валялась разорванная кукла — символ страшной участи жителей Земли, разъединенных народов и сломанных судеб. Дверь открыл неопрятный субъект с водянистыми глазами неизлечимого алкоголика, в рваной рубахе с пятнами пота. Пока он блуждающим взглядом рассматривал гостей, служащий агентства предъявил ему сохранившиеся документы и сообщил детям:

— Это ваш отец. Теперь он будет заботиться о вас. — И подтолкнул Сару вперед.

Как потом выяснилось, правдой оказалась только первая половина…

Сара рассматривала фотографии погибших летчиков в пыльных траурных рамках, мужчин и женщин с металлическими глазами фирмы «Цейс». Морис тоже то и дело поглядывал на портреты. Его скорбь безутешна, и девушке казалось, что саднящая горечь вот-вот слезами прорвется наружу из несовершенных глаз бывшего пилота. Но Морис давно утратил способность плакать. Его глазное яблоко омывалось кремнийорганической смазкой, а слезные протоки, разумеется, давно атрофировались, как и надежды пяти миллиардов людей, некогда полагавших, что орбиталы изменят их жизнь к лучшему. Прошло время, и наивные грезы сменились страхом перед холодно-беспощадным синим небом.


  • Страницы:
    1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18, 19