Орден Манускрипта (№1) - Трон из костей дракона

Моргенс сложил все собранное в мешок и вернул мальчикам платки. Он внимательно осмотрела свою одежду и очистил ее от приставших листьев и хвои.

— Я полагаю, в этом нет ничего невозможного, — сказал доктор, как только они отправились в обратный путь. — Я не сказал бы, что вся эта затея мне нравится, да и вряд ли записка от меня заставит их отнестись к тебе внимательно и уважительно, но если Якоб знает, то пожалуй… — Они шли, вытянувшись в цепочку, пробираясь сквозь колючие заросли.

— Спасибо, доктор, — пропыхтел Джеремия, изо всех сил пытаясь не отстать.

— Вряд ли они тебя возьмут, — раздался немного завистливый голос Исаака.

По мере приближения к замку его высокомерие неуклонно возрастало.

— Доктор Моргенс, — сказал Саймон, изображая мягкую неуверенность в своих силах, — а почему бы мне самому не написать это письмо? А вы бы потом посмотрели и подписали? Ведь это было бы неплохой практикой, верно?

— Что ж, Саймон, — ответствовал доктор, перебираясь через ствол поваленного дерева. — Это великолепная идея! Ты замечательно придумал! Может быть, из тебя еще и выйдет настоящий помощник.

Веселый голос доктора, гордость, звучащая в нем, придавили Саймона тяжелым свинцовым грузом. Еще вообще ничего не было сделано, ни хорошего, ни плохого, а Саймон уже чувствовал себя самым настоящим убийцей. Он уже собирался сказать что-то еще, но внезапно застывший лесной воздух разорвал отчаянный крик.

Саймон обернулся и увидел, что Джеремия, с лицом белым как мука, указывает на нечто, скрытое в зарослях возле поваленного ствола. Лицо Исаака стоявшего рядом, окаменело. Саймон бросился к ним, за ним метнулся Моргенс.

Они увидели наполовину скрытое в зарослях мертвое тело. Лица не было видно, но, судя по тому, что остальное было почти лишено плоти, смерть наступила уже давно.

— Ой-ой-ой, — задыхался Джеремия. — Мертвец! Где-то здесь бандиты. Что же нам теперь делать?

— Заткнись! — прикрикнул Моргенс. — Начинается! Дайте мне взглянуть.

Доктор подобрал подол своего одеяния, ступил в заросли и осторожно приподнял ветки, скрывающие большую часть тела.

Насколько можно было судить по изъеденному птицами и насекомыми лицу, умерший был северянином, возможно риммерсманом. На нем была неприметная одежда, какую можно увидеть на каждом путешественнике: легкий шерстяной плащ и кожаные ботинки, которые, впрочем, уже сгнили, так что наружу торчали куски меховой подкладки.

— Отчего он умер? — спросил Саймон. Пустые черные глазницы трупа начисто лишили его присутствия духа. Зубастый рот мертвеца оскалился в жуткой улыбке, как будто он наслаждается своей черной шуткой.

Моргенс палкой оттянул в сторону плащ покойника. Несколько мух лениво взлетели и закружились над телом.

— Смотри, — сказал он. Из сморщенного отверстия в высохшей груди торчал обломок стрелы. — Кто-то очень торопился. Наверное, он не хотел, чтобы опознали его стрелу.

Они дождались, пока перестанет с шумом рвать Исаака, и поспешили к замку.

Глава 9. ДЫМ НА ВЕТРУ

— Ты достал? Он догадался? — Все еще бледный Джеремия подпрыгивал вокруг Саймона, как надутый бычий пузырь вокруг рыбачьей сети.

— Достал! — рявкнул Саймон. Суетящийся Джеремия раздражал его, такое поведение как-то не соответствовало всей мужественности и серьезности их задачи. — Ты чересчур много болтаешь.

Джеремия не обиделся.

— Ну, раз достал, — сказал он.

Центральный ряд, открытый жаркому полуденному солнцу, с откинутым тентом, был почти пуст. Стражники — в желтой форме, что свидетельствовало об их прямом подчинении графу Брейугару, и с зелеными кушаками — королевским цветом Элиаса — лениво стояли в дверях или играли в кости у стен запертых магазинов. Даже учитывая то, что время утреннего рынка давно прошло, на улице встречалось удивительно мало знакомых Саймона. На виду были в основном бездомные, наводнившие Эрчестер за время страшных зимних месяцев. Эти несчастные были изгнаны из деревень пересохшими речушками и опустевшими колодцами. Они стояли и сидели, прислонившись к каменным стенам, равнодушные и безучастные ко всему, движения их были вялыми и бесцельными. Стражники не обращали на бездомных никакого внимания, словно это были не люди, а просто уличные собаки.

Парочка свернула на Трактирный проезд — самый большой из переулков, перпендикулярных Центральному ряду. Здесь народу было побольше, хотя это и были по большей части солдаты. Жара загнала их в дома; они высовывались из окон, сжимая в руках фляги и наблюдая за Саймоном и Джеремией с пьяным равнодушием.

Крестьянская девушка в домотканной юбке и с тяжелым кувшином на плече куда-то спешила вдоль по улице. Солдаты свистели ей вслед, выплескивая остатки пива на пыльную землю под окнами таверны. Девушка, не взглянув на них, быстро шла мимо, потупив глаза. Она шла семенящей походкой, а Саймон оценивающе смотрел на плавное покачивание ее бедер, до тех пор пока она не исчезла, поспешно свернув в боковую аллею.

— Саймон, пойдем! — позвал Джеремия. — Это здесь.

Выступая из ряда кособоких зданий, как камень из разбитой мостовой, перед ними стоял собор Святого Сутрина. Его огромный фасад вяло отражал спокойное солнце. Высокие арки и винтовые опоры фасада отбрасывали тонкие тени на группы гаргулий, чьи живые уродливые лица жизнерадостно наблюдали за происходящим на улице. Гаргулии хихикали и перешептывались за спиной у лишенных чувства юмора святых. Три флажка трепетали на мачте, укрепленной над высокими двойными дверьми: Зеленый дракон Элиаса, Древо и Колонна Матери Церкви и золотая корона города Эрчестера на белом фоне. Пара стражей прислонилась к косякам открытых дверей, наклонив пики к земле в сторону широкого каменного дверного проема.

— Вот мы и на месте, — мрачно сказал Саймон и с трусящим за ним Джеремией двинулся вверх по двум дюжинам мраморных ступеней. Один из стражей лениво поднял пику и загородил им проход.

— Ну, и что вам здесь надо? — спросил он, прищурив глаза.

— Послание для Брейугара, — Саймон с огорчением услышал, что его голос звучит не очень уверенно. — Для графа Брейугара от доктора Моргенса из Хейхолта!

Стараясь быть суровым и солидным, он достал свернутый пергамент и предъявил его стражу. Тот взял его, повертел в руках и бросил легкий взгляд на печать. В это время второй страж внимательно рассматривал входную дверь, как бы надеясь увидеть там уже подписанную увольнительную на этот день.

Первый страж, пожав плечами, отдал пергамент Саймону.

— Внутрь и налево. И не шатайтесь вокруг.

Саймон был возмущен. Вот если бы он был стражником, он держался бы с куда большим достоинством, чем эти небритые, унылые идиоты! Неужели они не понимают, какая это большая честь — носить зеленые цвета короля? Вместе с Джеремией он прошествовал мимо них в прохладное помещение Святого Сутрина.

Ничто не шевелилось в огромном вестибюле, даже воздух. Но где-то за самой дальней дверью Саймон разглядел легкие тени движущихся фигур. Он быстро оглянулся, чтобы убедиться, что стражники не наблюдают за ними, и решительно двинулся вперед, вместо того, чтобы идти к левой двери. Он хотел посмотреть на огромную часовню собора.

— Саймон, — зашипел встревоженный Джеремия. — Что ты делаешь? Они же сказали туда, — он показал на левую дверь.

Не обращая внимания на своего испуганного спутника, Саймон заглянул в дверь. Джеремия, что-то недовольно бурча, подошел сзади.

Очень похоже на одну из тех церковных картин, подумал Саймон. Там, где вдали виднеется Узирис и древо, а на переднем плане, совсем близко, лица наббанайских крестьян.

Действительно, часовня была так велика, а купол так высок, что казалось, это особый, совершенно самостоятельный мир. Солнечный свет, проходя через цветные стекла, потоками низвергался с огромной высоты. Одетые в белое священники бесшумно двигались вокруг алтаря что-то чистя и полируя. Ни дать, ни взять — бритые горничные. Саймон сразу догадался, что они готовятся к службам Элисиамансы, которые должны были начаться через одну-две недели.

Ближе к дверям, двигаясь также бесшумно и деловито, бегали взад и вперед констебли Брейугара, одетые в желтые камзолы. То тут, то там мелькали зеленые одежды стражей или серовато-коричневые какого-нибудь эрчестерского нотабля. Обе группы существовали независимо друг от друга, тем более что между задней и передней частями собора была сооружена баррикада из столов и стульев. Внезапно Саймон понял, что это ограждение существует не для того, чтобы держать священников внутри, как могло показаться на первый взгляд, а наоборот, для того чтобы держать суетившихся солдат вне. Похоже было, что аббат Дометис и священники все-таки не потеряли надежды, что вторжение лорда-констебля и его людей в их собор — дело временное.

Саймон и Джеремия вернулись к указанной им двери. Когда они поднимались по лестнице, им пришлось предъявить свой пергамент еще трем стражам. Эти были гораздо более бдительны, чем те, у входных дверей. То ли потому, что они находились внутри, а не на горячем солнце, то ли потому что они были ближе к предмету их охраны. Наконец, они добрались до комнаты, набитой стражниками, и остановились перед покрытым шрамами, полубеззубым ветераном. Его пояс был увешан гремящими ключами, а космическое безразличие и равнодушие доказывали — перед вами представитель власти.

— Да, лорд Брейугар сегодня здесь. Дайте мне письмо, и я передам его, — процедил сержант.

— Нет, сир. Мы должны вручить это ему лично. Это от доктора Моргенса. — Саймон очень старался, чтобы его голос звучал как можно тверже. Джеремия молча глядел в пол.

— Лично? Подумать только! — сержант плюнул на покрытый опилками мраморный пол. — Чтоб меня Эйдон укусил, что за денек сегодня. Ждите тут.

— Итак, что у вас? — граф Брейугар слегка приподнял бровь. Он сидел за столом около большого блюда, заваленного остатками мелких птиц и гарнира.

Когда-то у него были тонкие черты лица, но сейчас оно заплыло жиром. Только руки остались прежними, изящные руки музыканта, с длинными пальцами.

— Письмо, мой лорд, — Саймон, преклонив колено, протянул свиток пергамента.

— Ну что ж, тогда давай его мне, мальчик. Хотя можно было бы подождать, пока я пообедаю. — Голос у графа был высоким и немного жеманным, но Саймон знал, что Брейугар потрясающе владел мечом — эти изящные руки убили не один десяток людей.

Пока граф медленно читал послание, слегка шевеля губами, блестящий от пота Саймон пошире развернул плечи, стараясь держать спину прямо, как древко у пики.

Краем глаза он заметил, что седой сержант поглядывает на него. Тогда он еще немного выпятил грудь и смотрел прямо перед собой, надеясь, что он выгодно отличается от бездельников, стоящих внизу.

— Пожалуйста… примите… подателей… на службу под руководством вашего лордства… — читал вслух Брейугар. Легкое ударение на слове «подателей» на мгновение ввергло Саймона в панику. Неужели он заметил, что Саймон исправил единственное число на множественное? Ведь ему для этого пришлось сжимать буквы, чтобы слово влезло на отведенное ему место.

Граф Брейугар, не сводя глаз с Саймона, передал письмо сержанту. Сержант начал читать его, тоже шевеля губами, только еще медленнее, чем граф. Брейугар неторопливо осмотрел Саймона сверху вниз, а затем также неторопливо и тщательно осмотрел все еще коленопреклоненного Джеремию.

— Так, — скорее выдохнул, чем произнес Брейугар. — Моргенс, старый врач, хочет, чтобы я взял парочку замковых мышек и сделал из них мужчин. — Граф взял с тарелки крошечную ножку и с хрустом разгрыз ее. Выплюнув на блюдо остатки, он сказал:

— Невозможно.

Саймон почувствовал, что у него ослабели колени и тошнота подступает к горлу.

— Но… но почему? — спросил он, запинаясь.

— Потому что вы мне не нужны. Потому что у меня достаточно бойцов и вас брать некуда. Никто на сеет, когда нет дождя, и у меня уже огромная очередь из людей, которые ищут работу, способную их прокормить. Но главное — я не хочу вас брать. Вас — парочку мягких, как сало, замковых мальчишек, которые в жизни не испытали ничего страшнее, чем шлепок по вашим розовеньким задам за парочку стянутых вишен. Ступайте себе. Если придет война, если эти язычники в Эрнистире будут и дальше сопротивляться воле короля или вернется вероломный Джошуа, вот тогда… Тогда вы сможете взять вилы и косы вместе с остальными крестьянами. И может быть, даже идти за армией и поить лошадей, если больше некому будет это делать. Но вы никогда не станете солдатами. Король сделал меня лордом-констеблем не для того, чтобы нянчить щенков. Сержант! Покажите этим замковым мышам какую-нибудь дырку, чтобы они могли юркнуть в нее и убраться восвояси!

Ни Саймон, ни Джеремия не сказали друг другу ни слова на всем длинном и долгом пути обратно в Хейхолт. Когда Саймон остался один в своем занавешенном алькове, он сломал о колено свой меч из бочарной доски. Но он не плакал. Он не станет плакать.

Что-то странное сегодня чудится в северном ветре, думал Изгримнур. Что-то, что пахнет то ли зверем, то ли приближающимся штормом, то ли и тем и другим сразу… что-то неприятное, что заставляет волосы у меня на загривке вставать дыбом.

Он потер руки, как бы от холода, хотя холодно не было совсем, и натянул рукава своего легкого летнего камзола. Его следовало бы носить несколько месяцев тому назад, но такой уж это был год. Он снова подошел к двери и выглянул в нее, чувствуя некоторое смущение оттого, что такой старый солдат, как он, играет в такие детские игры.

Где же этот проклятый эрнистириец?

Повернувшись, он чудом не задел груду пеналов, наваленных на полу, но зато зацепил каблуком небольшой пергамент, самый нижний из пирамиды свитков, которая громоздилась тут же. Раздраженно выругавшись, он все-таки успел наклониться и удержать это сооружение от падения. Слов нет, пустая комната в зале архивов, в которой священники-писцы могли составлять свои обозрения Элисиамансы, была хорошим местом для тайной встречи. Ничего лучшего и нельзя было найти за столь короткое время. Но какого дьявола они не оставили здесь пространства среди своей проклятой пачкотни, чтобы нормальный человек мог нормально передвигаться?

Послышались шаги. Герцог Изгримнур радостно бросился вперед и вместо того, чтобы осторожно приоткрыть дверь, распахнул ее настежь. За дверью были не два человека, как он ожидал, а один.

— Слава Эйдону, что ты здесь, Эолер! — рявкнул он. — А где эскритор?

— Ш-ш-ш. — Граф Над Муллаха прижал два пальца к губам и осторожно закрыл за собой дверь. — Тише, начальник архивов здесь рядом, в холле.

— А мне что за дело! — снова рявкнул герцог, но уже не так громко, как в первый раз. — Что мы, дети, чтобы прятаться от этого старого евнуха!

— Если вы так хотите, чтобы об этой встрече знали все, то почему мы прячемся в чулане? — спросил Эолер, усаживаясь на единственный стул.

— Это не чулан, — проворчал Изгримнур, — и вы прекрасно знаете, почему я велел вам прийти сюда. Потому что ни один секрет не остается секретом, пока мы во Внутреннем владении. Так где эскритор Веллигис?

— По-видимому, он почувствовал, что чулан — неподходящее место для правой руки Ликтора.

Эолер засмеялся. Изгримнур — нет. Ему показалось, что эрнистириец просто пьян. По крайней мере немного. И сразу ужасно захотелось выпить.

— Я считаю очень важным, чтобы мы встретились там, где можно говорить совершенно свободно. — Изгримнур слегка оправдывался. — Слишком многие видели нас беседующими.

— Нет, Изгримнур, вы, конечно, правы, — успокаивающе махнул рукой Эолер.

Он был одет для празднования дня леди, где играл роль почтенного иноземца, роль, которую язычник-эрнистириец выучил безукоризненно. Его праздничная белая туника была трижды подпоясана, и каждый пояс был покрыт золотом или эмалью.

Длинные черные волосы были перехвачены сзади золотой лентой. — Я просто пошутил, и это очень грустная шутка, — закончил он. — Подумать только! Верные подданные короля Джона должны собираться в чулане, чтобы обсуждать вещи, которые никогда никто не мог назвать изменой!

Изгримнур медленно подошел к двери и пощупал замок. Убедившись, что дверь заперта, герцог подпер ее дополнительно своей широкой спиной и скрестил руки на груди. Он тоже оделся для праздника в легкий голубой камзол и обтягивающие штаны, но косички его бороды уже расплелись от постоянного нервного подергивания, а штаны на коленях вздулись пузырями. Изгримнур терпеть не мог рядиться.

— Ну, — прорычал он, наконец, — кто будет говорить первым?

— Нет нужды спорить, — сказал граф.

Румянец на щеках Эолера, высота его скул напомнили герцогу призрачную фигуру, виденную им много лет назад на расстоянии пятидесяти локтей в снегах Риммергарда.

Белая лисица — сказал тогда мой отец.

Изгримнур подумал, что в рассказах стариков, возможно, есть доля правды, и в крови самых благородных домов Эрнистира действительно течет кровь ситхи.

Эолер, продолжая говорить, провел рукой по лбу, смахивая капельки пота, и мгновенное сходство исчезло так же внезапно, как и появилось.

— Мы говорили уже достаточно и давно сошлись на том, что происходит что-то неладное. О чем нам давно пора сказать и для этого нам и нужно уединение, — он махнул рукой, указывая на архивную комнату, в которой он" находились: темное гнездо из бумаг и пергаментов, — так это о том, что мы можем теперь сделать.

Если это в наших силах. Что мы можем сделать?

Изгримнуру все еще не хотелось вступать в разговор, носивший, что бы там ни говорил Эолер, тошнотворный привкус измены.

— Дело вот в чем, — сказал он. — Я буду последним, кто объявит Элиаса виноватым в этой проклятой жаре. Потому что я должен бы знать лучше других, что пока здесь, как дыхание дьявола, эта мучительная, распроклятая жара, у нас, не севере, чудовищная зима, какой еще не было на нашей памяти. Так что здешняя погода не большая вина короля, чем проломленные крыши и замерзшие в хлевах стада Риммергарда — моя. — Он свирепо дернул бороду, и еще одна косичка расплелась, а ленточка безжизненно повисла, зацепившись за седую прядь. — Конечно, Элиас повинен в том, что я прохлаждаюсь здесь, пока мой народ и моя семья так страдают, но это уже другая снасть и другой крючок. Нет, дело в том, что этому человеку, похоже, на все наплевать. Реки высыхают, поля лежат невспаханные, люди мрут от голода на полях и от чумы в городах — а он вроде бы ничего этого не замечает. Цены и налоги продолжают расти, а эти, будь они прокляты, щенки, которых он набрал в друзья, все так же крутятся вокруг него, лижут ему задницу, пьют, поют и… и… — старый герцог недовольно хрюкнул. — И еще эти проклятые турниры! Нет, я тоже любил турниры в свое время, не меньше чем любой другой. Но ведь Эркинланд рассыпается в прах прямо перед троном его отца, народ мечется, словно жеребец, увидавший привидение, а турниры все продолжаются. А водные праздники на Кинслаге! А фокусники и акробаты! А медвежья травля! Все это так же отвратительно, если судить по рассказам, как худшие выходки Крексиса Козла!

Изгримнур сжал кулаки, лицо его налилось кровью, он мрачно уставился в пол.

— В Эрнистире, — голос Эолера казался особенно мягким и музыкальным после хриплой тирады риммерсмана. — В Эрнистире мы говорим: пастух, но не мясник. Это значит, что король должен сохранять свою страну и свой народ, как доброе стадо, брать от них только то, что необходимо, а не использовать бездумно и бесполезно, до тех пор пока не останется только доесть остатки. — Эолер в задумчивости смотрел на маленькое окошко и мельчайшие частицы пергаментной пыли, плавающие в воздухе. — Это как раз то, что делает Элиас. Он потеряет свою страну, часть за частью, подобно тому как Веринак Кройнма-Фиарег некогда уничтожил гору в Крианхире.

— Он был когда-то совсем неплохим человеком, Элиас, — задумчиво сказал Изгримнур. — С ним гораздо легче было иметь дело, чем с его братом. Увы! Не все люди предназначены для королевской власти. Но вроде как дело не просто в человеке, которого испортила власть. Есть что-то дьявольски не правильное… И это не только Фенгбальд, и Брейугар, и остальные, кто ведет его к пропасти. — Герцог перевел дыхание. — Вы же знаете, что этот гнусный ублюдок Прейратс забивает ему голову идиотскими вещами и держит его ночи напролет в этой башне с дьявольскими огнями и дьявольскими звуками, пока король не перестает понимать, где он находится. Что может быть нужно Элиасу от такой твари, как этот сукин сын священник? Ведь он король всего известного нам мира! Что же мог предложить ему Прейратс!

Эолер, все еще смотревший на свет, струящийся сверху, вытер лоб рукавом.

— Хотел бы я знать, — произнес он наконец. — Итак… что же делать?..

Изгримнур опустил глаза.

— Что сказал эскритор Веллигис? В конце-то концов это собор Святого Сутрина принадлежащий Матери Церкви, конфискован в Эрчестере. Это ведь корабли герцога Леобардиса, так же как и вашего короля Ллута украл Гутвульф в суверенном порту Абенгейта. Леобардис и Ликтор Ранессин близки; они правят Наббаном, как один двуглавый монарх. И я думаю, у Веллигиса есть что сказать от имени своего господина.

— Он может сказать много, но почти ничего существенного, друг мой. — Эолер устало опустился на стул. По мере того как солнце садилось, света становилось все меньше, и маленькая комната все больше погружалась во тьму. — Что думает герцог Леобардис об этой пиратской акции — прямо в эрнистирийском порту похищены три корабля с зерном — благочестие Веллигиса не знает. Он всегда высказывается неопределенно по поводу своего хозяина. Его святейшество Ранессин, надо полагать, собирается стать миротворцем между Леобардисом и королем Элиасом. Кроме того, он явно хочет немного укрепить в Хейхолте позиции вашей эйдонитской церкви. Может быть, мне удастся разобраться во всем этом, когда я буду в Наббане — по приказанию моего короля Ллута. Но я боюсь, что Ликтор, если я правильно понял его намерения, просчитался. Судя по тому презрению, с которым смотрят на него лизоблюды Элиаса, король еще даже меньше, чем его отец, склонен находиться в широкой тени Матери Церкви.

— Сколько заговоров! — простонал Изгримнур. — Сплошные интриги! Ну непригоден я для этого занятия. Дайте мне меч или топор, и я буду наносить удары.

— Вот почему вы так привязаны к чуланам! — улыбнулся Эолер и достал бурдюк с хмельным медом. — По-моему, никто ничего не пронюхал. У вас не так уж плохо получается с интригами на старости лет, мой добрый герцог.

Изгримнур поморщился, но бурдюк взял.

Он сам-то прирожденный интриган, наш Эолер. Какое счастье, что есть хоть один человек, с которым я могу обсудить все, волнующее меня! Как говорится в эрнистирийской песне, он с дамами похож на мотылька, но как скала тверда его рука. Настоящий союзник для предательских времен.

— Есть кое-что еще, — Изгримнур передал бурдюк обратно Эолеру и утер губы.

Граф сделал долгий глоток и кивнул:

— Выкладывайте. Я весь — уши, как цирккольский заяц.

— Мертвец, которого старый Моргенс нашел в Кинсвуде, — сказал Изгримнур, — убитый стрелой. — Эолер снова кивнул. — Это был мой человек. Я никогда не узнал бы его, если бы не сломанный нос. Он сломал его, выполняя одно давнее поручение. Его звали Виндесенн.

— Ваш человек? — Эолер поднял бровь. — И что он делал? Вы знаете?

Изгримнур кротко засмеялся, как залаял:

— Конечно. Потому я и держу язык за зубами. Я послал его, когда Скали из Кальдскрика забрал, наконец, своих родственников и уехал на север. Острый Нос завел при дворе куда больше друзей, чем мне бы хотелось, так что я послал Виндесенна с посланием к моему сыну Изорну. Раз уж Элиасу угодно было занимать меня какими-то смехотворными поручениями и псевдодипломатиями, которые он называет крайне важными — а если они уж такие важные, зачем их доверять такой старой боевой собаке, как я? — мне хотелось, чтобы Изорн был особенно бдительным. У мальчика и без того достаточно неприятностей, а Скали я доверяю не больше, чем голодному волку. С севера идут плохие новости — дороги небезопасны, селяне перебираются в центр страны, да ко всему еще эта проклятая погода. Тяжелое время, и Скали это отлично знает.

— Так вы думаете, он и убил вашего человека? — спросил Эолер, передавая герцогу бурдюк.

— Откуда я знаю! — Изгримнур запрокинул голову, кадык его ходил ходуном, тоненькая струйка меда побежала по голубому камзолу. — Это первое, что приходит в голову, но я все-таки сомневаюсь… — Он с отсутствующим видом потер пятно, образовавшееся на ткани. — Если Скали и поймал Виндесенна, он должен был понимать, что, убивая, совершает прямую измену. Я дурного мнения о Скали, но так или иначе он остается моим вассалом, а я — его сеньором.

— Тело ведь было спрятано!

— Да, но не так уж хорошо. И почему так близко от замка? Почему им было не подождать, пока он доберется до Вальдхельмских гор или выйдет на дорогу к Холодному пути, и не убить его там, где я никогда об этом не узнаю? Кроме того, мне странно, что Скали воспользовался стрелой. Я могу себе представить, что он зарубил Виндесенна своим огромным топором, но застрелить и спрятать в Кинсвуде… Странно это.

— Тогда кто?

Изгримнур покачал головой, ощутив наконец действие меда.

— Я не знаю. Это и тревожит меня, эрнистириец, — сказал он, помолчав. — Странные вещи происходят. Рассказы путешественников, замковые слухи…

Эолер подошел к двери и распахнул ее. Свежий воздух хлынул в комнату.

— Времена действительно странные, друг мой, — сказал он и глубоко вздохнул. — Но, может быть, самый главный из странных новых вопросов — куда же делся среди всех этих странностей принц Джошуа?

Саймон поднял кусочек черепицы и запустил его в воздух. Описав изящную дугу, камешек свалился на куст, остриженный в форме какого-то животного. Саймон подполз к краю церковной крыши и разглядел, будучи опытным стрелком из рогатки, что в месте попадания камешка прыгнула испуганная земляная белка. Он откатился от водосточного желоба в густую тень дымовой трубы. Кирпич приятно холодил спину. Над головой полыхало свирепое око маррисовского солнца, подходившего к своей полуденной вершине.

Это был хороший день, чтобы ускользнуть от надоедливой работы, поучений Рейчел и объяснений Моргенса. Доктор еще ничего не знал, а может быть просто не упоминал о неудавшемся порыве Саймона к военной карьере. Это было очень хорошо.

Можно надеяться, что так оно и останется.

Несчастный и злой, морщась от яркого утреннего света, он вдруг услышал слабый тикающий звук возле своей головы. Он открыл один глаз и едва успел заметить маленькую серую тень, прошмыгнувшую мимо. Саймон нехотя перекатился на живот и внимательно оглядел крышу.

Она расстилалась перед ним огромным полем, усеянным горбатой черепицей. Из глубоких трещин торчали холмики коричневого и светло-зеленого мха, волшебным образом пережившего засуху. Черепичное поле поднималось к куполу церкви, который вздымался над крышей, как панцирь морской черепахи, выходящей на берег в тихой бухточке. Витражи, украшавшие купол церкви, изнутри казавшиеся волшебными картинками из житий святых, отсюда выглядели как темные, плоские изображения грубых фигур на серо-коричневом фоне. На вершине купола блестело в солнечных лучах золотое древо. Саймону было видно, что оно просто позолоченное, потому что тонкие золотые полоски облупились, выдавая скрытую под золотом ржавчину.

За замковой церковью расстилалось целое море крыш. Наклонные бугристые пространства Большого дома, тронного зала, архива и помещений для слуг снова и снова восстанавливаемые, снова и снова разгрызало время. Слева от Саймона маячила стройная и высокомерная Башня Зеленого ангела, еще дальше из-за арки церковного купола высовывалась приземистая серая Башня Хьелдина, похожая на собачку, стоящую на задних лапах.

В тот момент, когда Саймон окончательно углубился в созерцание мира крыш, он снова заметил уголком глаза мелькнувшую серую тень. Саймон обернулся и увидел хвост маленькой дымчатой кошки, исчезающей в щели на краю крыши. Саймон решил подползти поближе. Он опять перевернулся на живот и стал наблюдать.

Теперь нигде не было и намека на движение.

Кошка на крыше, думал он. Что ж, она имеет полное право жить здесь, во всяком случае, не меньше, чем мухи и голуби. Наверное, она ест чердачных крыс, которые вечно скребутся по ночам.

Саймон внезапно ощутил странную нежность к этому маленькому существу, которое он и видел-то только частично. Что-то было у них общее. Кошка, как и Саймон, знала здесь все входы и выходы, все потайные щели и повороты, она тоже ни на что не спрашивала разрешения. Маленький серый охотник шел своим путем, не ожидая от других ни заботы, ни участия…

Саймон знал, что это трагическое описание не вполне подходит к его положению, но ему чем-то льстило такое сравнение.

Вот, например, разве ему не пришлось пробираться незаметно на эту самую крышу, чтобы посмотреть, как выходит в поход отряд эркингардов? Рейчел Дракон, которую раздражало его увлечение всем на свете, кроме помощи в ведении домашнего хозяйства, что она считала его истинной, хотя и пренебрегаемой им обязанностью, жестоко запретила ему спускаться вниз и присоединяться к толпе у Главных ворот.

Горбатый Рубен Медведь, поигрывая свинцовыми мускулами, сказал Саймону, что отряд идет до Фальшира, вверх по течению Имстрека к востоку от Эрчестера.

Там сейчас волнения гильдии торговцев шерстью, объяснил он юноше, бросая в воду раскаленную подкову. Кашляя от горячего пара, Рубен пытался описать происходящее: убытки, нанесенные чумой, так велики, что Верховная власть вынуждена забрать овец фальширских фермеров — их главное средство к существованию — чтобы накорми голодающих, со всех сторон стекающихся в Эрчестер. Торговцы шерстью решили, что они таким образом тоже станут голодающими, и теперь толпятся на улицах, настраивая местных жителей против непопулярного эдикта.

Совершенно естественно, что Саймон в прошлый вторник забрался на крышу церкви, чтобы стать свидетелем того, как граф Фенгбальд, сеньор Фальшира, ведет за собой отряд эркингардов: несколько сотен хорошо вооруженных пеших солдат и дюжину рыцарей.

Он ехал впереди, на нем были кольчуга, шлем и прекрасный алый камзол с вышитым на груди серебряным орлом. Наиболее циничные зрители предполагали, что граф взял с собой столько солдат, боясь, что фальширские подданные не узнают его, поскольку Фенгбальд больше времени проводил в отлучке, чем дома. Другие говорили, что граф опасается, что они могут ненароком узнать его — ибо он не снискал особенной любви в своем наследственном владении.