Девчонки - Новый старт

Он сунул руку под одеяло и легонько потряс Сару.

— Фрэнки? — пробормотала она и села.

На ней не было ни ночной рубашки, ни пижамы, только полосатая маечка. Она была маленькая и худенькая, почти как Вита, с взъерошенными короткими черными волосами и темными тенями вокруг глаз. На голом плече у нее была татуировка в виде синицы, и синий лак в тон на коротких обкусанных ногтях.

Она заморгала, посмотрела на нас, почесала голову и наморщила нос:

— Боже, Фрэнки, ты что тут, наблевал?

— Не я, дети. Мы потому и пришли. Бедненькой Эм срочно нужна ванна.

— Это не меня стошнило! — возмутилась я.

— Но переодеться требуется тебе. Сара, у тебя найдется что-нибудь чистое — одолжить Эм? — спросил папа.

— Дьявольщина, Фрэнки, откуда я знаю. Наверное, найдется. Слушайте, дети, вы там поживее купайтесь, мне тоже нужна ванна. — Она улыбнулась папе. — Приготовишь мне чашечку кофе, м-м?

— Конечно, дорогая, — сказал папа.

Мы смотрели на нее в ярости. Что это она вздумала командовать нашим папой? Да она не намного старше меня!

— Ты девочка или тетя? — спросил Максик.

— Ни то ни другое, — ответила Сара.

Она вытащила пачку сигарет, закурила и тут заметила мой взгляд.

— Что такое? — раздраженно спросила она.

Я посмотрела на папу. Он не выносил, когда при нем курили. Мама рассказывала, что раньше выкуривала по двадцать сигарет в день, но после того, как познакомилась с папой, пришлось бросить. Я помню, она еще несколько недель отчаянно жевала резинку.

— Наш папа не любит сигареты, — сказала Вита.

Так его никто и не заставляет курить, Эм, — сказала Сара. — Мне больше достанется.

— Я не Эм! — изумилась Вита. — Я Вита!

— А, все равно, — сказала Сара.

Ее это совершенно не волновало. Она вела себя так, словно мы — три приблудные собачонки, которые напачкали у нее в квартире. Она не собиралась давать себе труд разбираться, кто из нас кто. Ей явно хотелось только одного — вытурить нас отсюда как можно скорее.

— Ладно, Эм, иди купайся, — сказал папа. — И постарайся не тратить слишком много горячей воды, золотко, а то Саре тоже будет нужна ванна.

Я налила самую чуточку горячей воды, не больше, чем на два сантиметра, стащила с себя одежду и забралась в ванну. Я чувствовала себя, точно громадный розовый бегемот, который пытается искупаться в маленькой лужице. Я мылась так быстро, как только могла. Пришлось взять непонятно чью мочалку. Я очень надеялась, что она папина. Странно было видеть на подоконнике его зубную щетку, его бритву, его специальную черную щетку для волос. Вещи Сары были разбросаны по всей ванной: тени для век, черная краска для волос, смешные кусочки мыла с вплавленными в них лепестками. У меня над головой висели на веревке ее полосатые колготки, черные с фиолетовым. И нижнее белье тоже висело, но я старалась не смотреть на эти ужасные штуковины, тонкие, словно паутинка.

Наконец я вылезла из ванны и подозрительно осмотрела полотенца. Все они казались не слишком чистыми. И пол в ванной тоже был здорово замусорен. Похоже, Сара вообще никогда не занималась уборкой. Я вспомнила, как мама носится каждое утро с пылесосом. Она должна была содержать нашу половину дома в идеальной чистоте, а то бабушка замечает каждую пылинку.

Я наскоро вытерлась, снова натянула трусики, джинсы, носки и туфли. Рубашку с котенком надеть было невозможно, ворот у нее совсем промок. Я не знала, что делать. Ужасно не хотелось возвращаться в комнату полуодетой.

Вита постучалась в дверь:

— Эм, открой!

Она принесла мне черный джемпер и джинсовую курточку.

— Это все ее. Сказала, их нужно будет вернуть.

— А она думала, я их себе оставлю, что ли? — прошипела я. — Кому нужны ее мерзкие шмотки, мне их и надевать-то противно!

Я натянула черный джемперок. Сара взрослая, а я еще ребенок, но джемпер на меня еле налез. Я знала, что он обтягивает все мои выпуклости, и поскорее прикрыла его джинсовой курткой. Даже и та была мне тесновата.

Я почувствовала, как мои глаза наполняются слезами. Быстро сморгнула. Хоть бы Вита не заметила, что я разнюнилась, как ребенок.

Вита все-таки заметила, но тут она меня удивила. Она поднялась на цыпочки, крепко меня обняла и шепнула:

— Все хорошо, Эм, выглядишь отлично.

Я подергала тесный свитер.

— Почему она такая мелкая, она же взрослая? Вита, как ты считаешь, она красивая? Красивее мамы?

Вита так сильно замотала головой, что у нее в шее что-то хрустнуло.

— Нет! По-моему, она ужасная.

— Ш-ш!

— Пусть слышит, мне все равно. Зачем папа с ней?

Я этого тоже не понимала. Я вернулась в комнату и остановилась, не зная, куда девать руки.

— Ого! Ты потрясающе выглядишь, Эм, — сказал папа. Потом посмотрел мимо меня на Сару. — Давай, малыш, твоя очередь купаться. А потом мы все вместе пойдем куда-нибудь поедим, хорошо?

Ничего тут не было хорошего. Все было очень плохо. Вита еле дождалась, пока Сара удалится в ванную.

— Папа, мы хотели побыть с тобой — чтобы только ты, я, Максик и Эм.

— Ладно вам, перестаньте, лапочки мои, — сказал папа.

— Сегодня наш день, папа, только для нас, — уперлась Вита.

— А можно, это будет наш общий день?

Папа пощекотал Виту под подбородком, пытаясь ее рассмешить.

Вита зло сверкнула на папу глазами, вздернула свой остренький подбородок:

— Нет, нельзя!

Она сжала кулачки и понарошку стукнула его.

— Нет, нельзя! — собезьянничал Максик и тоже стукнул папу.

Он не умел бить понарошку и стукнул кулаком со всей силы.

— Эй, эй!

У папы вдруг сделался холодный, сердитый голос.

Вита и Максик потрясенно смотрели на него. Папа никогда не сердился.

— Прекратите эти детские глупости. Я так мечтал познакомить вас с Сарой, и вот такой прекрасный случай. Она мне очень дорога.

Я сказала:

— Не может она быть тебе так уж дорога! Ты с ней всего-навсего с Рождества.

— Мы с Сарой знакомы уже полгода, Эм, — тихо сказал папа.

— А с мамой ты знаком много-много лет, — сказала я.

Папа вздохнул:

— Я думал, хоть ты-то поймешь, Эм. Ладно, ребята, выше нос! Кончай дуться, Вита. Максик, не вздумай плакать. Я знаю, вы все полюбите Сару, когда узнаете ее получше.

Но мы так и не полюбили Сару. Мы ее еще больше возненавидели.

В «Макдоналдс» мы так и не попали. Нас повели в пижонский итальянский ресторан. Папа заказал Вите и Максику по целой тарелке спагетти, хотя мне, например, было ясно, что столько они не съедят. Сара тоже ела мало, только возила еду по тарелке, наматывала спагетти на вилку и подхватывала губами болтающиеся макаронины, как маленькая. Папа смотрел на нее и весело смеялся, а когда я попробовала сделать так же, строго сказал, чтобы я прекратила баловаться за столом и ела по-человечески.

— Смотри, ты забрызгала Саре соусом свитер! — сказал папа. — Эм! Я к тебе обращаюсь.

Я не хотела с ним разговаривать. Сидела, уткнувшись взглядом в тарелку, чтобы не разреветься. Папа, видно, не понимал, как сильно он меня обидел. Он преспокойно снова стал разговаривать с Сарой. Она прижалась к нему и что-то нашептывала на ухо. Совсем как в школе, когда одноклассники заведут отдельную компанию, а тебя не принимают.

Я так долго сидела не моргая, что в глазах у меня зарябило и спагетти превратились в кучу извивающихся оранжевых червяков. Я крутила кольцо на пальце под столом. Мне хотелось сорвать его с пальца и бросить прямо на грязный пол. Я решила, что терпеть не могу папу.

Потом мы пошли гулять в парк. Было холодно, накрапывал дождик, я дрожала в коротенькой курточке Сары.

— Бедная принцесса Эсмеральда, тебе сегодня судьба целый день мерзнуть! — Папа обхватил меня руками.

Я вся напряглась, но он не сдавался, только еще крепче прижал меня к себе.

— Сейчас я тебя отогрею, солнышко мое.

Потом подхватил меня под мышки и закружил. Папа у нас стройный, а я — позорно громадная, но он держал меня так, словно я легкая, как перышко.

Потом он взял меня за руку и стал рассказывать о приключениях принцессы Эсмеральды в Стране Вечных Льдов. Он так здорово рассказывал, мы как будто на самом деле скользили по сверкающему льду, закутавшись в пушистые меховые шубы, а мимо проходили, переваливаясь, белые медведи, тюлени приветливо лаяли и махали нам ластами, пингвины смешно съезжали на животе по замерзшему склону прямо в черную морскую воду. Сердце у меня растаяло в этой холодной придуманной стране, и через две минуты я уже любила папу так сильно, что готова была все ему простить.

Я даже постаралась быть вежливой с Сарой. Она-то не старалась быть с нами вежливой. Молча шла рядом, сгорбившись, обхватив себя руками. Максик погнался за утками, споткнулся и полетел носом вниз. Сара даже и тогда не расплела свои ручки. Стояла себе и ждала, пока кто-нибудь другой его поднимет и утешит.

Папа утер Максику мордашку и посадил его к себе на плечи. Вита шла чуть в стороне от нас и что-то шептала Балерине.

Я попробовала пристроиться в ногу с Сарой. Спросила:

— А где вы познакомились с моим папой?

— Да так, случайно вышло, — ответила Сара до ужаса неопределенно.

— Вы работаете в Розовом дворце?

— Ну нет!

— А где вы работаете?

— Я актриса.

— И какие роли вы играете?

— Разные.

Я кивнула. Папа тоже всегда так говорит. Это значит — в последнее время, считай, что никаких.

Я сказала:

— Вита хочет быть артисткой.

Вита услышала и сделала пируэт.

— Да уж, на нее похоже, — сказала Сара. — А ты тоже мечтаешь стать актрисой?

Я не поняла — она что, издевается?

— Я не знаю, кем я хочу стать.

— А что ты умеешь лучше всего? — спросила Сара.

Я задумалась, потихоньку впадая в панику. Ничего я толком не умею. Умею сочинять всякие истории, но это же не в счет. И вообще, я придумываю гораздо хуже, чем папа. Мне нравится раскрашивать картинки в книжках, но рисовать людей самой у меня не получается. Люблю танцевать, когда меня никто не видит, но никогда всерьез этому не училась. Я бы просто умерла, если бы меня заставили натянуть такое обтягивающее крошечное трико.

— Ничего не умею, — вздохнула я.

— Нет, умеешь! Эм очень хорошо о нас заботится! — крикнула Вита через плечо.

Сару это не особенно восхитило.

— Тебе нравится заботиться о других? — спросила она.

Я опять задумалась. На самом деле это не так уж хорошо у меня получается. Вот если бы я могла по-настоящему позаботиться обо всех… Я бы устроила для Виты звездную роль в какой-нибудь телепередаче. Сделала бы так, чтобы Максик перестал бояться всего на свете и подружился с другими ребятами, которые сейчас его только дразнят. Папу я бы сделала звездой Голливуда, но он обязательно пристал бы к нам на выходные в своем личном реактивном самолете. Я подарила бы маме собственную парикмахерскую, и она бы выпускала фирменную линию средств для ухода за волосами — «Джули».

— Ay! С добрым утром! — грубо окликнула Сара, помахав рукой у меня перед глазами.

— Спокойной ночи! — огрызнулась я.

Прошмыгнула мимо Сары, схватила Виту за руку и мы с ней бросились бежать. Максик оторвался от папы и ухватил меня за другую руку. Мы втроем неслись как полоумные и орали во весь голос.

Мы бежали, бежали, бежали по дорожке вокруг пруда и вверх по склону. Я думала, папа испугается и побежит за нами. Я ждала — вот-вот он начнет звать нас по именам.

Никто нас не звал, не слышно было топота за спиной.

Когда мы были почти уже на вершине холма, Максик опять споткнулся и упал. Он лежал на земле и пыхтел. Вита тоже остановилась, вся ярко-красная, держась за бок. Я оглянулась. Кровь так и стучала у меня в голове, глаза застилал красный туман. Проморгавшись, я увидела далеко внизу нашего папу, маленького, как куколка. Он держал Сару в объятиях. Он ее целовал. Не так, как он обычно целовал маму. Как целуются в фильмах кинозвезды.

— Фу, гадость! — сказала Вита.

— Фу-фу-фу! — завел Максик, поднимаясь с земли, и тут увидел, на что мы смотрим. Он выпятил нижнюю губу. — Почему папа целует эту тетю?

Я проглотила комок в горле.

— Потому что она ему нравится.

— А нам не нравится! — заявила Вита. — И папу мы тоже больше не любим. Мы хотим домой.

— Мы хотим домой, — повторил за ней Максик.

Я тоже хотела домой. Я ненавидела этот холодный, тоскливый, дурацкий парк.

Мы двинулись обратно, держась за руки. Когда мы спустились с холма, они все еще целовались.

— Фу, он как будто ее ест, фу, фу! — сказала Вита. — Давай подкрадемся и спихнем их в пруд!

Мы все захохотали, как-то странно, с привизгом.

— Ну, давайте! — повторила Вита.

Не знаю, всерьез она это говорила или нет. Мне было все равно. Меня вдруг страшно вдохновила эта картина: папа и Сара с воплями барахтаются в пруду. Я прямо так и видела Сару, обмазанную зеленой тиной, смешную и некрасивую.

— Вперед! — шепнула я.

Но тут папа оглянулся и заметил нас. Они отступили друг от друга. Сара засмеялась, глядя на наши лица. Папа смущенно улыбнулся:

— Ну, дети, как дела? Веселитесь?

— Нет, — с казала Вита. — Мы хотим домой.

— К Саре?

— Это не дом, — сказала Вита брезгливо. — К нам домой.

— Попозже, принцесса Вита. Иди сюда, золотце, я тебе расскажу про новый летний домик принцессы Виты. Этот домик стоит на высокой скале, а сделан он из морских раковин — тысячи и тысячи раковин, из них выложены красивые узоры…

— Я тебя не слушаю! Не нужны мне дурацкие принцессы! Не слушаю, не слушаю, не слушаю! — кричала Вита, зажав себе уши ладошками.

Она не такая слабохарактерная, как я. Папа так и не сумел ее уболтать, хотя очень старался. Она даже не пожелала поцеловать его на прощание, когда мы наконец дотащились до дома. Папа все равно ее поцеловал. Вита стала тереть щеку так яростно, как будто он ее испачкал. Максик упорно отворачивался, тоже не давая себя поцеловать.

— Ох, дети, — сказал папа с грустью и посмотрел на меня. — А ты меня поцелуешь, Эм?

Я хотела его поцеловать. Конечно, хотела. Я хотела обхватить его за шею и просить и умолять, чтобы он остался. Но я не могла забыть, как он целовал Сару. Я увернулась от папы и позвонила в дверь, не оглядываясь.

5

— Не могу поверить, что он привел вас к той женщине! — сказала бабушка. — Сними сейчас же эту одежду, Эм!

Она гневно сорвала с меня вещи чуть ли не вместе с кожей. Мама взяла черный свитерок двумя пальцами.

— Должно быть, она очень стройная, миниатюрная, — сказала мама. — Эм, она очень красивая?

— Нет! Ничуточки. Она с привихом.

— Почему с привихом?

— Например, у нее татуировка на руке. И волосы такие коротенькие-коротенькие. И вся какая-то ощипанная, — объяснила я, натягивая верхнюю часть пижамы.

Вита и Максик уже лежали в постели, хотя затолкать их туда удалось с трудом. Вита выпендривалась по-страшному, прыгала по комнате, как танцовщицы из новогодней процессии, размахивая над головой двумя старыми носками вместо лент. На Максика напал смехунчик, он дохихикался до икоты и никак не мог остановиться. Икал он с открытым ртом, чтобы получалось как можно громче.

Я никак не могла их успокоить, а мама даже и не пыталась. Она прислонилась к двери в ванную и неподвижно уставилась в пространство. В конце концов пришла бабушка, отругала обоих, вытащила из ванной и хорошенько встряхнула. Потом вытерла их, переодела в ночные рубашки и через десять минут уложила спать, пригрозив, что, если услышит еще хоть один звук, им же будет хуже.

Меня она ложиться не заставила, потому что хотела узнать все подробности насчет папы с Той Женщиной. Тут и мама очнулась и давай меня расспрашивать. У меня даже голова разболелась, так я старалась правильно отвечать на ее вопросы.

— Как ты думаешь, Эм, он ее любит по-настоящему? — спрашивала мама жалким шепотом.

Бабушка фыркнула:

— Это не совсем то слово, которое я бы употребила в данном случае! Фрэнки вообще не умеет любить.

Бабушка ворчала без умолку. Мы с мамой ее не слушали. Мама с отчаянием смотрела на меня.

Я не могла выдавить ни слова. Просто не знала, что сказать. Я все вспоминала, как папа смотрел на Сару, не отходил от нее ни на шаг, как они целовались. Это и есть любовь, правда? Вдруг мне пришло на ум выражение, которое я вычитала в одном из маминых журналов.

— Я думаю, мама, это просто мимолетное увлечение.

Бабушка засмеялась и назвала меня маленькой старушкой, но мама отнеслась к моим словам очень серьезно.

— Так ты считаешь, это ненадолго и он вернется к нам?

— Да конечно, он к нам вернется, — подтвердила я.

А что еще я могла сказать?

— Ты будешь дурой, если примешь его обратно! — сказала бабушка.

— Очень хорошо, значит, я дура. Ну и пусть, — сказала мама. — Ты ничего не понимаешь.

— Действительно, не понимаю, — сказала бабушка.

Я спросила:

— Ты когда-нибудь влюблялась, бабушка? Ты ведь любила дедушку, да?

— А чем это кончилось? — фыркнула бабушка. — Он удрал, а я осталась с твоей мамочкой на руках. Но я, по крайней мере, учусь на своих ошибках.

Она покачала головой, глядя на маму.

— Ты тоже можешь ошибаться, бабушка, — сказала я. — Папа обязательно вернется, вот увидишь. Все будет хорошо, и мы снова будем счастливы.

— Что за звук такой мне послышался? О, это рак на горе свистнул! — сказала бабушка. — Если вы меня спросите, так, по-моему, вряд ли вы его снова увидите.

— Мы тебя не спрашивали. Конечно, мы его еще увидим. Я каждый день буду видеть его на работе, в Розовом дворце, — сказала мама.

Розовый дворец с виду на самом деле совсем как настоящий дворец. Это громадное здание в викторианском стиле, с башенками и шпилями. Раньше оно принадлежало крупной страховой компании, но в шестидесятых годах его продали, а новые хозяева перекрасили его в ярко-розовый цвет и превратили в универмаг подарков. Розовая краска поблекла и начала шелушиться, башенки частично обвалились, но магазин подарков все еще работает, хотя половина отделов в нем закрылась.

Остался отдел, где продают футболки, кроме того, ларьки с серебряными украшениями и подержанными компакт-дисками и еще несколько отделов, где продают всякую ерунду. А лучше всех папин отдел — «Волшебная страна». Он совсем крошечный, в отдельной темной пещерке, на потолке мерцают светящиеся серебряные звезды, и большой зеркальный шар рассыпает искры по всему полу. Здесь продаются маскарадные костюмы фей, крылышки и украшения, волшебные палочки, статуэтки крошечных фей и книги о феях Каспера Грёзы.

Это я подала папе идею «Волшебной страны»! Когда я была совсем маленькая, я до ужаса увлекалась феями. Мне жутко хотелось настоящее платье феи. До сих пор стыдно вспоминать, ведь я и тогда была жирная и все-таки воображала себя в пышной розовой тюлевой юбочке и с крылышками за спиной.

Папа всюду искал такой костюм, чтобы на меня налез, хотел подарить мне на день рождения. Пытался узнать, нет ли где специализированного магазина, посвященного феям. И тут его осенило. Он решил сам открыть такой магазин и назвать его «Волшебная страна».

Сначала торговля шла успешно, потому что цены у папы были низкие, а когда дети смотрели на него грустными глазами, он дарил им бесплатно волшебную жвачку и заколдованные карамельки. Даже нанимался устраивать тематические детские утренники по субботам. Маленькие девочки были от него в восторге. Мамочки тоже были от него в восторге. Но всякий раз, как папе подворачивалась работа в театре, он закрывал свой магазинчик, и даже когда сидел без работы, ему было лень каждый день тащиться в Розовый дворец и сидеть у себя в «Волшебной стране». Он начал терять покупателей. В конце концов мама стала вешать у входа в его отдел табличку: «ЕСЛИ ВЫ ЖЕЛАЕТЕ ПРИОБРЕСТИ ФЕЮ, ОБРАЩАЙТЕСЬ К ДЖУЛИ В ПАРИКМАХЕРСКУЮ „РАДУГА“ НА ЧЕТВЕРТОМ ЭТАЖЕ».

Мама ходила на работу пять дней в неделю, иногда и шесть, если в парикмахерской не хватало персонала, а по четвергам, в день вечерних покупок, она работала до десяти часов вечера. У них в парикмахерской действительно красили волосы во все цвета радуги. Мы с Витой просто умоляли маму покрасить нам волосы в химически-розовый цвет, или в голубой, или в фиолетовый, но она только смеялась над нами.

Второго января мама вышла на работу. Я осталась дома с Витой, Максиком и бабушкой. Я достала новенький подаренный дневник и задумалась над первой чистой страницей. Подумав десять минут, я написала: «Виделась с папой». Еще подождала, кусая шариковую ручку Потом захлопнула дневник. Мне что-то не хотелось ничего больше писать.

День тянулся, и тянулся, и тянулся. Я не могла дождаться, когда вернется мама. Она задержалась дольше обычного. Я даже разволновалась. Может быть, это значит, что мама с папой зашли куда-нибудь после работы выпить и поговорить. Может быть, прямо сейчас, вот в эту самую минуту, папа говорит маме, что совершил ужасную ошибку. Потом он ее поцелует — так, как целовал Сару. Они придут домой вместе, обнявшись, наши мама и папа.

Я так и кинулась к двери, когда услышала, что ключ поворачивается в замке. Мама стояла на пороге одна. Лицо у нее было серое от холода, на щеках виднелись потеки туши, похожие на след от улитки.

— От ветра глаза слезятся, — сказала она, утираясь ладонью.

— Ты видела папу? — спросила я тихо, чтобы бабушка не услышала.

Мама покачала головой. Она закрыла глаза, но слезы все равно текли из-под ресниц. Я обняла ее.

— Он придет на работу завтра, — сказала я.

Но он не пришел. Ни завтра, ни послезавтра, ни послепослезавтра. Он отключил мобильный телефон. Мы никаким способом не могли с ним связаться.

— Мне необходим его адрес. Мало ли, вдруг что-нибудь случится? — сказала мама. — Эм, ты не помнишь, где живет эта Сара? Как называется улица?

Я думала изо всех сил, но так и не смогла вспомнить. Я тогда была такая несчастная и расстроенная, что ничего вокруг не замечала. Я даже не помнила, на какой станции мы вышли, хотя мама принесла схему метро, чтобы мне помочь. Я разглядывала схему, пока разноцветные линии не слились в одно размытое пятно. Все эти названия ничего мне не говорили.

— Проклятье, Эм, ну почему ты такая бестолковая? — рассердилась мама.

Я заперлась в уборной и наплакалась от души. Я сама понимала, что я бестолковая и ни на что не гожусь. Я вертела на пальце свое изумрудное колечко. Было бы оно волшебным, я бы мигом наколдовала папу.

Я не понимала, как я могла так злиться на папу в Новый год. Почему не захотела поцеловать его на прощание? Сейчас все бы отдала, лишь бы только поцеловать его.

Я знала, что Вита чувствует то же самое. Она весь день была непривычно тихая, сидела, свернувшись калачиком, с Балериной в руках. Вечером без возражений легла в постель и как будто сразу заснула, но, проснувшись ночью, я услышала, как кто-то всхлипывает. Я подумала, что это Максик, выбралась из постели и подошла к его лежбищу. Он устроился среди своих медведей и сладко сопел. Всхлипывание доносилось из моей кровати.

— Вита! — позвала я шепотом. — Ты плачешь?

Она ревела, спрятав голову под подушку. Балерина была надета у нее на руку, словно большая мохнатая варежка.

— Эй, вылезай оттуда, задохнешься.

Вита отвернулась от меня, закрываясь рукой со стыда.

— Все нормально, Вита. У тебя платки носовые есть?

— Все кончились, — икнула Вита.

— Подожди, я тебе туалетной бумаги принесу.

Я снова выскользнула из кровати, оторвала длинную розовую ленту «Андрекса» и на цыпочках вернулась обратно.

— Это ты, Эм? — крикнула мама из спальни. — Ты хорошо себя чувствуешь?

— Да, мам, все нормально, — ответила я шепотом.

Мне не хотелось, чтобы мама беспокоилась. Судя по голосу, она тоже только что плакала.

Я забралась под одеяло и хотела вытереть Вите лицо.

— Отстань! Я сама! — сказала она со злостью.

Когда она закончила вытираться, сморкаться и хлюпать носом, я рискнула ее обнять. На этот раз она не вырывалась.

— Бедненькая Балерина, ты всю ее промочила, — сказала я, пощупав игрушечную олениху. — Ну что, больше не плачешь?

— Я стараюсь удержаться, но как подумаю про папу, и как я его не слушалась, и вот теперь он сердится на меня, оттого и не приходит…

— Чепуха какая! Папа никогда не сердится, тем более на тебя, Вита. Ты же знаешь, ты у него любимица.

— Ничего подобного! — сказала Вита, но в голосе ее слышалась надежда.

— Тебя все любят, — вздохнула я.

Вита шмыгнула носом от удовольствия.

— Высморкайся еще, — посоветовала я и оторвала ей еще кусок туалетной бумаги.

Она хотела утереть нос лапкой Балерины.

— Успокойся, принцесса Вита, — сказала я голосом Балерины. — У всех бывает иногда плаксивое настроение. Дай-ка я вытру тебе носик. Вот так. Хочешь, скажу секрет?

— Какой? — спросила Вита.

— Я тоже люблю тебя больше всех. Ты такая хорошенькая, не то что эта толстая зануда или глупая мелкая сосиска Максик.

Вита захихикала.

— Ага, он и правда глупая мелкая сосиска, — сказала она и запнулась. — Эм все-таки немножко хорошенькая. У нее чудесные волосы.

— И еще у нее чудесный характер, если она соглашается терпеть такую вредную сестричку, как ты, — сказала я.

— В следующий раз, когда папа придет, я буду себя вести хорошо, — шмыгнула носом Вита. — Только пусть не приводит с собой эту Сару!

— Она ужасная, — согласилась я. — Папа, наверное, с ума сошел, что она ему нравится больше мамы.

— Когда я выйду замуж, я не позволю своему мужу от меня убежать, — сказала Вита.

— А я вообще не выйду замуж, — сказала я. — Слишком уж легко ошибиться. Я буду жить одна, сама по себе, буду каждый день есть свои самые любимые вкусности и ложиться так поздно, как только захочу, буду целыми днями читать, и сочинять сказки, и рисовать, и чтобы никто мне не мешал и не воспитывал, и чтобы ни о ком не нужно было заботиться.

— А тебе не будет одиноко? — спросила Вита.

— У меня будет добродушная собака и кошечка, которая будет сидеть у меня на коленках. И сестричка Вита будет ко мне приезжать в гости верхом на оленихе по имени Балерина, а с ней — ее добрый послушный муж и шесть очаровательных дочек. И братец Максик будет приходить ко мне в гости, а с ним — его высокая храбрая жена и шестеро мелких глупых мальчишек, так что я не заскучаю, можешь не беспокоиться.

— А мама будет приходить к тебе в гости?

— Конечно! Я повезу ее в отпуск и буду смотреть, чтобы ей было хорошо.

— А папа?

— Папа тоже будет ко мне приезжать, — сказала я. — Он сделает фантастическую карьеру в Голливуде, прославится, разбогатеет, у него будет собственный домик на берегу океана. Мы поедем к нему, будем купаться и загорать, и нам будет хорошо-хорошо!

— Хорошо-хорошо… — пробормотала Вита и вдруг затихла — она уже спала.

Я еще долго лежала без сна и пыталась рассказывать себе сказки. У меня получалось придумывать достаточно убедительные сказки, чтобы утешить Виту, но гораздо труднее оказалось запудрить мозги самой себе. Я тихонечко забрала у Виты Балерину и заставила ее погладить меня по голове пушистыми лапками.

— Гляди веселей, подружка Эм! — сказала Балерина. — Не вздумай плакать. Выше нос, улыбайся, вот умница! А теперь закрой глазки, устраивайся поуютнее и спи-засыпай. Глазки закрывай… Поскорее засыпай…

Поскорее заснуть у меня не получилось. Засыпала я до-олго, а проснулась очень рано. Я решила насыпать себе кукурузных хлопьев и позавтракать в одиночестве с книжкой. Я как раз перечитывала «Элси-бродяжку» Дженны Уильямс. Элси — отличная девчонка, хотя шутки у нее кошмарные. Я прекрасно понимала, каково ей приходилось — постоянно присматривать за младшей сестрой и братцем.

На кухне за столом сидела мама в ночной рубашке и пила чай. Мы обе так и подскочили. Мама пролила полчашки на подол своей черной нейлоновой рубашечки.

— Мам, прости! Я не хотела тебя пугать, — затараторила я, испугавшись, что она опять на меня рассердится.

— Ты не виновата, Эм, — сказала мама. — Ну иди сюда, моя радость. Не бойся. Прости, что я все время на тебя кричу.

Она промокнула ночную рубашку салфеткой и усадила меня к себе на колени. Я, наверное, ее совсем придавила, но она не жаловалась. Мама обняла меня и стала укачивать, как маленькую.

— Моя Эм, — сказала она. — Что бы я без тебя делала? Мы с тобой много пережили в этой жизни, малыш. Ты помнишь своего настоящего папу?

— Чуть-чуть, — ответила я осторожно.

Мне не хотелось вспоминать.

— Каждый раз, как он наорет на меня или ударит, ты прибегала и заставала меня в слезах. Ты обнимала меня своими пухленькими ручками и уговаривала не плакать, помнишь? Ты всегда обо мне заботилась, Эм. А теперь ты заботишься еще и о Вите с Максиком.

— Значит, я не совсем бестолковая?

— Ох, молчи! Как я могла такое ляпнуть? Прости, моя родная. Слушай, а хочешь, пойдем сегодня со мной в Розовый дворец? Ты будешь мне помогать, да?

Я пришла в восторг от такого приглашения. Мы с мамой пошли на работу, а Вита и Максик остались дома с бабушкой.

Мне очень нравилась Виолетта, хозяйка парикмахерской «Радуга». Она была уже старенькая, как наша бабушка, но красила волосы в сумасшедший розовый цвет и втискивала свое полное тело в малюсенькие девчоночьи наряды. И носила туфли на высоченном каблуке, хотя к концу рабочего дня она обычно их сбрасывала и шлепала в одних чулках. Она сделала вид, будто не узнала меня.

— Ты, верно, наша новая ученица, да, дорогая? Добрый день! Я очень рада, что ты будешь работать у нас. Давай-ка найдем для тебя спецодежду.

Она обрядила меня в просторный синий халат. Он мне доходил до щиколоток, ну и что? Я закатала рукава и стала мыть раковины и подметать пол. Когда к маме пришла первая клиентка, я сполоснула ей волосы после шампуня, обернула вокруг шеи чистое полотенце, подавала маме щетку и расческу, а пока мама красила ей волосы, я сварила кофе. Это было очень здорово, особенно когда клиентка дала мне два фунта на чай! Я даже сначала не поняла, шутит она или всерьез.

Я показала деньги Виолетте и спросила, нужно ли положить их в кассу.