Иллюминатус! (№1) - Глаз в пирамиде

Он говорил еще и еще, а Джо терпеливо слушал, решив превратить этот вечер в шизофренический практикум. Они перебрались в ближайший ресторанчик «Рассадник» на Фуллертон-стрит, и за пивом Саймон плавно перешел к обсуждению мистического значения W, двадцать третьей буквы английского алфавита, и ее присутствия в словах «женщина»[31], «утроба»[32], в форме женских грудей и разведенных ног совокупляющейся женщины. Он даже нашел какой-то мистический смысл буквы W в слове «Вашингтон»[33], но почему-то предпочел об этом не распространяться.

— Так что сам видишь, — втолковывал Саймон, когда ресторанчик уже закрывался, — к освобождению ведет путь магии. Анархизмостанется придатком политики и, как любая другая политика, останется формой смерти, если не освободится от обусловленной «реальности» капиталистического общества и не создаст собственную реальность. Борова — в президенты. Кислоту — в водопровод. Секс — на улицы. Заставим совершенно невозможное стать повсеместно возможным. Реальность термопластична, а не термореактивна, знаешь ли. Я хочу сказать, что ее можно перепрограммировать, хотя люди об этом даже не догадываются. Первородный грех, логический позитивизм, мифы об ограничениях — это всё колдовство, обман, построенный на термореактивной реальности. Господи, дружище, конечно же, пределы есть — надо быть полным дебилом, чтобы это отрицать, — но эти пределы вовсе не так жестко закреплены, как нас убеждали. Намного правильнее сказать, что нет практических пределов, и реальность такова, какой ее решают сделать люди. Но на протяжении последних тысячелетий мы, словно безумцы, постоянно выдумываем ограничения за ограничениями, так что нужна поистине негативная энтропия, чтобы поколебать основы. И это не просто треп, друг; я знаю, о чем говорю, потому что по образованию я математик.

— Я и сам когда-то давно учился на инженера, — сказал Джо. — Я понимаю, что часть того, что ты говоришь, правда...

— Это всё правда. Сейчас земля принадлежит землевладельцам, и дело тут в магии. Люди чтят документы, составленные в государственных учреждениях, и не смеют ступить на участок земли, если в каком-нибудь документе сказано, что этой землей владеет кто-то другой. Это помрачение, разновидность магии, и нужна противоположная магия, чтобы снять это проклятие. Нужна шокотерапия, чтобы разорвать и перестроить цепочки команд в коре головного мозга, сбросить «выкованные разумом оковы», о которых писал Блейк. Это элементы непредсказуемые: эрратические, эротические, эристические. Тим Лири сказал об этом так: «Люди должны сойти с ума, чтобы прийти в чувство». Люди не чувствуют настоящую землю, не наслаждаются ее теплом и запахом, пока в коре головного мозга позвякивают цепи, которые внушают, что земля принадлежит кому-то другому. Если не хочешь называть это магией, называй контркондиционированием, суть не изменится. Мы должны развеять галлюцинацию, навязанную нам обществом, и жить самостоятельно. Вернуть обратно старые реальности, которые считаются мертвыми. Создать новые реальности. Астрология, демоны... вывести поэзию с книжных страниц в повседневную жизнь. Сюрреализм, врубаешься? Антонен Арто и Андре Бретон кратко резюмировали это в Первом Манифесте Сюрреализма: «полное преобразование сознания и всего, что похоже на сознание». Они знали об основанной в 1923 году в Мюнхене ложе иллюминатов всё, и даже то, что она с помощью черной магии контролировала и Уолл-стрит, и Гитлера, и Сталина. Нам самим придется влезть в колдовство, чтобы снять проклятие, которое они наложили на сознание каждого человека. Да здравствует Дискордия! Вот так-то!

Когда они наконец расстались и Джо направился в гостиницу, чары рассеялись. "Я весь вечер слушал бред отъехавшего кислотника, — думал Джо в такси, которое везло его на юг, в сторону Лупа[34], — и чуть было не поверил ему. Если я продолжу этот маленький эксперимент, то действительно ему поверю. Именно так всегда и начинается безумие: ты считаешь реальность невыносимой и начинаешь придумывать ей замену". Усилием воли он заставил себя вернуться к привычной системе отсчета: какой бы жестокой ни оказалась реальность, Джо Малик встретится с ней лицом к лицу и не станет путешествовать с йиппи и «чокнутыми» в Мир Грез.

Но когда в гостинице Джо впервые заметил на двери своего номера табличку «23», он с трудом преодолел желание немедленно позвонить Саймону и рассказать ему о последнем вторжении сюрреализма в реальный мир.

Лежа в постели, он долго не мог уснуть, стараясь вспомнить все, что происходило в его жизни и так или иначе имело отношение к числу 23... и понять, откуда возник загадочный жаргонизм 1929 года «23 сваливай»[35].

Поплутав часок в старых кварталах, хорошо помнивших Гитлера, «Кларк Кент и его супермены» наконец нашли Людвигштрассе и выехали из Мюнхена.

— Еще миль сорок, и мы в Ингольштадте, — сказал Кент-Мохаммед-Пирсон.

— Наконец-то, — простонал один из его «суперменов».

В этот момент крошечный «фольксваген», словно ребенок, побежавший впереди матери, обогнал их микроавтобус. Кент был поражен.

— Видали этого типа за рулем? Я встречался с ним как-то раз, и никогда не забуду, так странно он себя вел. Это было в Мехико. Забавно увидеть его снова на другом конце земли и столько лет спустя.

— Давай его догоним, — предложил другой «супермен».

— Ну да, по этой же дороге едут «АМА», «Отребье» и прочий тяжеляк. Мы просто угробим себя заживо. Надо, чтобы он хотя бы узнал, что мы тоже выступаем в Ингольштадте.

КАК ДЕРЕВЬЯ У ВО-О-О-О-ДЫ

На следующее утро после собрания в Уоббли-холле Саймон позвонил Малику.

— Слушай, — спросил он, — а ты обязательно должен лететь вНью-Йорк сегодня? Можешь задержаться хотя бы на сутки? Я кое-что хотел тебе показать. Пора нам обрабатывать людей твоего поколения, и не просто разговоры говорить, а чтобы вы видели все собственными глазами. Ну как, хочешь?

И Джо Малик, бывший троцкист, бывший студент-технарь, бывший либерал, бывший католик, моргнуть не успел, как ответил: «Да». И услышал, как где-то в глубине души громкий, хотя и неслышный голос произнес какое-то более глубокое «да». Он хотел — астрологии, «И-цзина», ЛСД, демонов, всего, что мог предложить ему Саймон в качестве альтернативы миру здравомыслящих и рассудительных людей, которые здраво и рассудительно прокладывали путь к тому, что могло означать для планеты только гибель.

(НАС НЕ СДВИНУТ С МЕСТА)

— Бог умер, — пел священник.

— Бог умер, — хором вторил ему хор.

— Бог умер: мы все абсолютно свободны, — ритмичнее выпевал священник.

— Бог умер, — подхватывал почти гипнотический ритм хор, — мы все абсолютно свободны.

Джо нервно ерзал на стуле. Богохульство кружило голову, но одновременно и пугало. Он задумался о том, сколько же еще страха перед адом сохранилось со времен католического отрочества в темных закоулках его черепа.

Они находились в изящно обставленной квартире над Лейк-шор-драйв («Мы всегда здесь встречаемся, — объяснил Саймон, — из-за аббревиатуры названия улицы»), и шум машин далеко внизу странно смешивался с подготовкой, как догадывался Джо, к черной мессе.

— Делай, что хочешь: вот весь закон, — распевал священник.

— Делай, что хочешь: вот весь закон, — вторил ему вместе с хором Джо.

Священник — единственный, кто не снял с себя одежду перед началом церемонии, — был румяным мужчиной средних лет с белым воротничком, и Джо было неуютно отчасти из-за того, что выглядел он уж очень по-католически. Ситуация ничуть не улучшилась, когда при знакомстве со священником, к которому его подвел Саймон, тот представился как «Падре Педерастия», причем произнес это с подчеркнуто игривой интонацией, кокетливо глядя прямо в глаза Джо.

По мнению Джо, паства состояла из двух совершенно разных категорий «прихожан»: нищих хиппи-профессионалов из Старого Города и богатых хиппи-любителей как с самой Лейк-шор-драйв, так и, вне всякого сомнения, из рекламных агентств на Мичиган-авеню.

Однако их было всего лишь одиннадцать, включая Джо, а с Падре Педерастией — двенадцать. Где же традиционная чертова дюжина?

— Готовим пентаду, — велел Падре Педерастия.

Саймон и весьма миловидная юная девушка, ничуть не смущаясь своей наготы, встали со своих мест и направились в сторону двери, которая, как предположил Джо, вела в спальню. По дороге они взяли кусочек мела со стола, на котором в специальной подставке в форме козлиной головы курились гашиш и сандаловое благовоние, и, опустившись на корточки, нарисовали на кроваво-красном ковре перед дверью большой пятиугольник. Затем к каждой стороне пятиугольника они пририсовали по треугольнику, и так получилась звезда — особая звезда, которая, как было известно Джо, называлась пентаграммой — символом оборотней и демонов. Ему вдруг вспомнился сентиментальный старый стишок из фильма Лона Чейни-младшего, но сейчас он почему-то перестал казаться ему пошлым:

Даже тот, кто сердцем чист

И читает перед сном молитвы,

Может превратиться в волка,

Когда цветет волчий корень

И полна осенняя луна.

— И-О, — упоенно пел священник.

— И-О, — с чувством подхватывал хор.

— И-О, Э-О, Эвоэ, — становилось громче пение.

— И-О, Э-О, Эвоэ, — следовал ритмичный ответ хора.

Джо ощутил, как его рот наполняется странным, пепельно-едким вкусом, а в кончики пальцев ног и рук вползает холод. Внезапно воздух в комнате неподвижно застыл, став отвратительно слизким и влажным.

— И-О, Э-О, Эвоэ, ХЕ! — воскликнул священник то ли в страхе, то ли в экстазе.

— И-О, Э-О, Эвоэ, ХЕ! — Джо услышал, как его голос сливается с другими голосами. Показалось ему, или впрямь все эти голоса неуловимо изменились и приобрели что-то звериное, что-то человекообразное?

— Ол сонуф ваоресаджи[36], — чуть тише произнес священник.

— Ол сонуф ваоресаджи, — отозвался хор.

— Свершилось, — сказал священник. — Мы можем пройти мимо Стража.

Паства встала и направилась к двери. Как заметил Джо, каждый человек обязательно старался войти в пространство пентаграммы и на мгновение там задержаться, словно хотел набраться силы перед тем, как приблизиться к двери. Когда настала его очередь, он понял почему. Резной орнамент на двери, который издали казался всего лишь непристойным и омерзительным изображением, вблизи попросту ужасал. С огромным трудом он пытался себя убедить, что эти глаза были просто обманом зрения, оптической иллюзией. Он не мог избавиться от ощущения, что они смотрели прямо на него, и совсем не ласково.

Это... существо... и был Страж, которого следовало умиротворить, чтобы они могли войти в следующую комнату.

Пальцы рук и ног Джо неумолимо холодели, и объяснить это самовнушением было невозможно. Он всерьез засомневался, не грозит ли ему обморожение конечностей. Но когда он вошел в пентаграмму и холод внезапно исчез, а взгляд Стража стал не таким грозным, он ощутил, как по его телу заструилась свежая энергия. Это было то же чувство, что он испытывал на сеансах групповой психотерапии — после того как лидер сумел его уговорить освободиться от скрытой тревожности и подавленного гнева, без стеснения выражая свои чувства в топаний ногами, криках, рыданиях и ругательствах.

Он легко миновал Стража и вошел в комнату, где должно было происходить главное действие.

Ему показалось, что он покинул XX столетие. В обстановке и отделке комнаты проявлялось хаотичное смешение древнееврейского, арабского и средневекового европейского стилей, лишенных современной лаконичности и функциональности.

В центре стоял алтарь, покрытый черной тканью, и на нем лежал тринадцатый член шабаша. Это была рыжеволосая зеленоглазая женщина — такие глаза и волосы, по преданию, больше всего нравятся Сатане у смертных женщин. (Джо вспомнил, что были времена, когда любая женщина с такими приметами автоматически считалась ведьмой.) Естественно, она была обнажена и ее тело служило проводником для совершения этого странного таинства.

"Что я здесь делаю? — подумал Джо. — Почему я не ухожу от этих психов и не возвращаюсь в мир, который знаю, в мир, где все ужасы, в конце концов, лишь человеческие?"

Но он знал ответ.

Он не сможет — в буквальном смысле не сможет — пройти мимо Стража, пока все присутствующие не дадут на это согласие.

Заговорил Падре Педерастия: «Эта часть церемонии, — сказал он, манерно кривляясь, — как всем вам известно, мне крайне омерзительна. О, если бы Наш Отец Всенижний позволил нам положить на алтарь мальчика, когда я совершаю богослужение! — но, увы, Он, как вы знаете, совершенно непреклонен в таких вопросах. Поэтому, как обычно, я прошу нового члена занять мое место в этом ритуале».

Из «Молота ведьм» и книг о колдовстве Джо знал, в чем заключается ритуал, и испытывал возбуждение вперемешку со страхом.

В смятении он подошел к алтарю, заметив, что остальные образовали пятиугольник вокруг него и обнаженной женщины. У нее было дивное тело, большая грудь и нежные соски, но Джо все еще слишком нервничал, чтобы почувствовать физическое возбуждение.

Падре Педерастия протянул ему облатку. «Я самолично выкрал ее в церкви, — шепнул он. — Можешь не сомневаться, что она освящена и обладает огромной силой. Ты знаешь, что делать?»

Джо кивнул, не в состоянии встретиться взглядом с похотливыми глазками священника.

Он взял облатку и быстро на нее плюнул.

Уровень вязкости и электрической заряженности воздуха стремительно вырос. Свет показался более резким, он засверкал, словно меч, и стал той враждебной и разрушительной силой, какой его часто воспринимают шизофреники.

Он сделал шаг вперед и положил облатку на лоно Невесты Сатаны.

В это же мгновение она тихо застонала, словно это простое прикосновение оказалось более эротичным, чем бывает обычное едва заметное прикосновение. Она сладострастно раздвинула ноги, и середина облатки смялась, утопая в рыжих волосках ее лона. Это произвело мгновенный и поразительный эффект: все ее тело задрожало, и облатка погрузилась еще глубже в ее влажное влагалище. С помощью пальца Джо протолкнул туда остаток облатки, и женщина хрипло задышала в ритме стаккато.

Джо Малик встал на колени, чтобы завершить ритуал. Он чувствовал себя полным идиотом и извращенцем: он никогда не занимался сексом, тем более оральным, публично. Из-за этого он даже не мог почувствовать элементарное возбуждение. Он не сходил с дистанции лишь из-за желания выяснить, есть ли в этом тошнотворном безумии что-то действительно магическое.

Как только его язык вошел во влагалище женщины и она задвигалась, он понял, что вскоре она испытает первый оргазм. Наконец его пенис стал наполняться кровью; он начал лизать облатку нежнее и ласковее. В его висок, казалось, гулко бил барабан; он едва заметил, когда она кончила. Его чувства понеслись вскачь, и он продолжал лизать, осознавая лишь, что она «течет» интенсивнее и обильнее, чем женщины, которых он прежде знал. Он ввел большой палец в ее анус, а средний палец в ее влагалище, продолжая лизать область клитора. Эту технику оккультисты называют Ритуалом Шивы. (А свингеры, почему-то вспомнил он, — «театром одного актера».) Он почувствовал, как необычайно наэлектризовались волосы на ее лобке, а его пенис стал таким тяжелым и напряженным, каким не был еще ни разу в его жизни, но все остальное заглушал барабанный бой в его голове, вкус влагалища, запах влагалища, тепло влагалища... Это была Иштар, Афродита, Венера; переживание было настолько интенсивным, что в нем открывалось поистине религиозное измерение. Разве какой-то антрополог в XIX веке не доказал, что культ влагалища был самой древней религией? Он даже не знаком с этой женщиной, но испытывает чувство, которое выше любви: истинное благоговение. «Тащится», как сказал бы Саймон.

Он так и не узнал, сколько оргазмов она испытала; когда облатка полностью растворилась, он сам кончил, ни разу не прикоснувшись к пенису.

Он отодвинулся, едва не падая от головокружения, и ему показалось, что сейчас воздух сопротивляется его движению, как застоявшаяся солоноватая вода.

— Йогг Сотот Неблод Зин, — запел священник. — Именем Ашторет, Пана Пангенитора, Желтого Знака, даров, которые я преподнес, и могущества, которое я получил, именем Того, Чье Имя Нена-зываемо, именем Раббана и Азатота, Самма-Эля, Амона и Pa, vente, vente, Lucifer о, lux fiat![37]

Джо ничего не видел: он чувствовал это — и это напоминало нейропаралитический газ мейс, который мгновенно его ослепил и ввел в оцепенение.

— Приди не в этой форме! — выкрикнул священник. — Именем Иешу Элохим и Сил, коих Ты страшишься, приказываю Тебе: приди не в этой форме! Йод Хе BayXe — приди не в этой форме!

Одна женщина от страха зарыдала.

— Замолчи, дура, — заорал на нее Саймон. — Не увеличивай Его Силу.

— Твой язык связан, пока я его не освобожу, — сказал ей священник, но переключение внимания дорого стоило; Джо почувствовал, как Это вновь набирает силу, и, судя по тому, как судорожно глотали воздух остальные, они почувствовали то же самое.

— Приди не в этой форме! — вопил священник. — Именем Золотого Креста, Рубиновой Розы и Сына Марии я приказываю тебе итребую: приди не в этой форме! Именем Твоего Владыки Хоронзона! Именем Пангенитора и Панфага, приди не в этой форме!

Послышалось шипение, с каким воздух заполняет вакуумную трубку, и на фоне резкого понижения температуры атмосфера начала проясняться.

МАСТЕР, НЕ ПРИЗЫВАЙ БОЛЬШЕ ЭТИ ИМЕНА.

Я НЕ ХОТЕЛ ТЕБЯ ИСПУГАТЬ.

Этот Голос стал для Джо самым ужасным впечатлением ночи. Он был угодливый, льстивый, постыдно заискивающий, но в нем по-прежнему скрывалась тайная сила, и всем было слишком очевидно, что священник обрел над ней власть лишь временно, и что они оба это знают, и что расплачиваться за эту власть придется дорого.

— Все равно, не приходи в такой форме, — сказал священник строже и увереннее. — Ты прекрасно знаешь, что такие звуки и манеры должны пугать, а мне эти шуточки не нравятся. Приди в той форме, которую ты обычно принимаешь в текущих земных делах, или же я отправлю тебя обратно в то царство, о котором ты предпочитаешь не думать. Я приказываю. Приказываю. Приказываю. — В поведении Падре не осталось ни тени пошлости или манерности.

И вновь появилась комната — странная, средневековая, ближневосточная, — но все же обычная комната. Фигура, которая стояла среди них, меньше всего походила на демона.

— О'кей, — произнесла фигура с приятной американской интонацией, — не стоит обижаться и ссориться из-за внешних эффектов, верно? Лучше скажи мне, какое у тебя дело и зачем ты меня сюда вытащил. Уверен, мы все уладим запросто, по-деловому, в открытую, без обид и к полному взаимному удовлетворению.

Фигура напоминала Билли Грэма.

(— Братья Кеннеди? Мартин Лютер Кинг? Как же ты фантастически наивен, Джордж. Это уходит в прошлое намного дальше. — После сражения над Атлантидой Хагбард расслаблялся при помощи гашиша «черный аламут». — Посмотри на фотографии Вудро Вилсона в последние месяцы жизни: изможденный вид, пустые глаза и, в сущности, все признаки отравления каким-то ядом замедленного действия, который не поддается обнаружению. Ему подсыпали его в Версале. А почитай внимательно «дело» Линкольна! Кто выступал против плана, по которому «гринбэки»[38] должны были стать единственной валютой в США, — плана, самого близкого к льняным деньгам за всю историю Америки? Банкир Стэнтон. Кто приказал перекрыть все, кроме одной, дороги из Вашингтона? Банкир Стэнтон. И Бут[39] сбежал по этой дороге. Кто впоследствии держал у себя дневник Бута? Банкир Стэнтон. И кто сдал этот дневник, в котором недоставало семнадцати страниц, в Архив? Банкир Стэнтон. Джордж, тебе придется еще многое узнать о реальной истории...)

Преподобный Уильям Хелмер, ведущий религиозную колонку в журнале «Конфронтэйшн», удивлен. Все думали, что Джо Малик отправился в Чикаго освещать съезд СДО; как же он попал в Провиденс (штат Род-Айленд) и чем он там занимается, если присылает такие необычные указания? Хелмер внимательно перечитывает телеграмму:

Отложите работу над очередной колонкой. Плачу большую премию за быстрые ответы на следующие вопросы. Первое: проследите все передвижения преподобного Билли Грэма на прошлой неделе и выясните, мог ли он тайно попасть в Чикаго. Второе: вышлите мне список серьезных книг по сатанизму и колдовству в современном мире. Никому в журнале не рассказывайте. Телеграфируйте на имя Джерри Маллори: Отель «Бенефит», Провиденс, Род-Айленд. P.S. Узнайте адрес штаб-квартиры общества «Джон Диллинджер умер за тебя». Джо Малик.

«Наверное, эти парни из СДО накачали его кислотой», — решает Хелмер. Впрочем, Малик оставался его начальником и выплачивал хорошие премиальные, когда был доволен качеством работы. Хелмер снимает телефонную трубку.

(Направляясь на встречу с «Лейфом Эриксоном» в Пеосе, дельфин Говард напевает весьма сатирическую песенку про акул.)

Обычно Джеймс Идущий Медведь не питал любви к бледнолицым, но перед прибытием профессора Маллори он как раз проглотил шесть пейотных батончиков и потому был настроен благожелательно и снисходительно. В конце концов, разве не сказал когда-то Вождь-Проводник на очень священном летнем пейотном празднике, что строчка «как и мы прощаем должникам нашим» имеет для индейцев особое значение? Он сказал, что, только когда все мы простим бледнолицых, наши сердца полностью очистятся, и лишь когда они полностью очистятся, с нас сойдет проклятие — и тогда белые перестанут грешить, уберутся назад в Европу и начнут там мучить друг друга, а не нас. Джеймс попытался простить профессора за белый цвет кожи и в который раз убедился, что пейот весьма облегчает эту задачу.

— Билли Фрешетт? — переспрашивает он. — Черт побери, она умерла в шестьдесят восьмом году.

— Знаю, — сказал профессор. — Я ищу фотографии, которые могли остаться после ее смерти.

Ясно. Джеймс понимает, о каких фотографиях идет речь.

— Вы имеете в виду те, где Диллинджер?

— Да, она долгое время была его любовницей, фактически гражданской женой, и...

— Не надо. Опоздали на много лет. Репортеры скупили все, что у нее было, даже если там был виден лишь затылок Диллинджера. И это было давно, еще до того, как она приехала к нам в резервацию умирать.

— А вы ее знали?

— Еще бы. — Джеймс старается оставаться доброжелательным, и поэтому не добавляет, что все индейцы-меномины знают друг друга так, как вам, белым, не понять.

— Она когда-нибудь говорила о Диллинджере?

— Конечно. Старые женщины всегда говорят о своих умерших мужьях. И всегда говорят одно и то же: не было такого хорошего человека, как он. Если только не говорят, что не было никого хуже, чем он. Но это они говорят, когда пьяны.

Бледнолицый продолжает менять цвет кожи, как это обычно происходит с людьми, когда ты смотришь на них под пейотом. Сейчас он выглядит почти как индеец. Поэтому с ним легче говорить.

— А рассказывала ли она что-нибудь о том, как Джон относилсяк масонам?

Почему люди не меняют цвет? Все мировые проблемы вызваны тем, что люди всегда сохраняют один и тот же цвет кожи. Джеймс многозначительно кивает. Как обычно, пейот открыл ему великую Истину. Если бы у белых, черных и индейцев все время менялся цвет кожи, в мире исчезла бы ненависть, потому что никто не знал бы, какой из народов ненавидеть.

— Я спросил, не упоминала ли она когда-нибудь об отношении Джона к масонам?

— Ага. Ну да. Смешно, что вы спрашиваете.

Сейчас над головой профессора появилось сияние, и Джеймсу стало интересно, что это значит. Всякий раз, когда он принимал пейот в одиночку, происходили подобные штуки, и всегда он сожалел, что рядом нет Вождя-Проводника или кого-нибудь из других шаманов, чтобы объяснить, что это значит. Так что там насчет масонов? Ах да.

— Билли рассказывала, что масоны были единственными людьми, которых Джон по-настоящему ненавидел. Он говорил, что это они в первый раз засадили его в тюрьму и что они владеют всеми банками, поэтому он сводил с ними счеты, когда грабил эти банки.

Профессор от удивления и удовольствия открыл рот — и Джеймс подумал, как это забавно, особенно на фоне сияния, которое становится то розовым, то голубым, то розовым, то снова голубым, и все это одновременно.

(«Огромная пасть, а мозгов вовсе нет. Заботит ее только сытный обед», — пел Говард.)

Заметки, найденные стюардессой в кресле самолета, которое занимал мистер «Джон Мейсон», после завершения рейса «Мадисон (штат Висконсин) — Мехико» 29 июня 1969 года, через неделю после последнего в истории съезда СДО:

«Мы лишь грабили в банках то, что банки грабили у людей», — Диллинджер, тюрьма Краун-Пойнт, 1934 год. Такое мог бы сказать любой анархист.

Люцифер — носитель света.

«Просветление» Вейсгаупта и «просвещение» Вольтера: корень «свет» — от латинского «lux».

Христианство: сплошные тройки (Троица и т. п.). Буддизм — четверки. Иллюминизм — пятерки. Прогрессия?

Учение индейцев хопи: сейчас у всех людей по четыре души, но в будущем их будет пять. Найти хорошего антрополога и расспросить. Кто решил строить здание Пентагона в форме пятиугольника? «Отвязаться»??? Перепроверить[40].

«Адам» — первый человек. «Вейс» — знать; «гаупт» — глава, лидер. «Первый человек, ставший лидером тех, кто знает». Псевдоним с самого начала?

Иок— сотот в Пнакотических Рукописях. М. б., Йог-Сотот?

ТРУП — Тронувший Рожок Умрет Преждевременно. Пинчон знает?[41] Пусть Саймон объяснит, что такое «Желтый Знак» и «песнопения Акло». Может понадобиться защита.

Ч. утверждает, что на каждого из нас приходится тысяча неофобов. Если так, все это безнадежно.

Меня поражает, сколь многое из этого было все это время у всех на виду. Не только книги Лавкрафта, Джойса, Мелвилла и т. д. или мультфильмы про Багза Банни, но и научные труды, которые претендуют на то, чтобы все это объяснить. Любой, кто хочет нарваться на неприятность, может, например, узнать, что «тайной» элевсинских мистерий была фраза, которую шептали на ухо неофиту после того, как он принял священный гриб: «Бог Осирис есть черный бог!» Пять слов (естественно!), смысл которых не понимает ни один историк, антрополог, фольклорист и т. п. Или же кто-то понимает, но не хочет в этом признаваться.

Можно ли доверять Ч.? И кстати, можно ли доверять Саймону?

Так или иначе, история с Тлалоком должна меня убедить.

(«Ищет, где б кого замучить: ей бы жить на суше лучше. Ненавижу дрянь такую, где увижу — атакую».)

Когда Джо Малик сошел с самолета в международном аэропорту Лос-Анджелеса, его встречал Саймон.

— Поговорим в машине, — кратко сказал Джо.

Разумеется, машина Саймона оказалась психоделически разрисованным «фольксвагеном».

— Ну? — спросил он, когда они выехали со стоянки аэропорта на Сентрал-авеню.

— Все подтверждается, — отозвался Джо со странным спокойствием. — Когда раскапывали Тлалока, дождь полил как из ведра. И с тех пор в Мехико идут не по сезону сильные дожди. Зуб отсутствовал справа, а у человека, убитого возле «Биографа», зуба не было слева. Обычными способами Билли Грэм попасть в Чикаго никак не мог, а значит, либо это была самая лучшая работа гримера в истории шоу-бизнеса и пластической хирургии, либо я был свидетелем самого настоящего чуда. В таком же духе все остальное, Закон Пятерок и прочее. Вы меня убедили. Я отказываюсь от членства в гильдии либеральных интеллектуалов. Ты видишь во мне отвратительный образец ползучего мистицизма.

— Готов попробовать кислоту?

— Да, — сказал Джо. — Я готов попробовать кислоту. И сожалею лишь о том, что у меня есть лишь один ум, с которого я могу сойти ради обретения Шивадаршаны.

— Тогда вперед! Но сначала ты все-таки познакомишься с ним. Я отвезу тебя в его коттедж, это недалеко отсюда.

По дороге Саймон начал что-то напевать. Джо узнал мотив: «Рамзес Второй умер, любовь моя» из репертуара «Фагз». Некоторое время ехали в молчании, затем Джо спросил: «А сколько лет... нашей маленькой группе... если точно?»

— Она существует с 1888 года, — ответил Саймон. — Именно тогда в нее пролез Роде, и они «вышвырнули ДЖЕМов», как я рассказывал тебе в Чикаго после шабаша.

— А Карл Маркс?

— Говнюк. Мудила. Ходячее пустое место. — Саймон резко вывернул руль. — А вот и его дом. Самая большая головная боль, которая у них была с тех пор, как Гарри Гудини разгромил их спиритуалистические прикрытия. — Он усмехнулся. — Что, по-твоему, ты почувствуешь, разговаривая с мертвецом?

— Иррациональность происходящего, — ответил Джо, — но это ощущение и так не покидает меня последние полторы недели.

Саймон припарковал машину и открыл дверцу.

— Только представь себе, — сказал он, — как Гувер каждый день сидел за столом, на котором лежала посмертная маска, и в глубине души догадывался, как лихо мы его провели.

Они пересекли дворик маленького скромного коттеджа.

— Какое прикрытие, а? — фыркнул Саймон. Он постучал. Дверь открыл невысокого роста старик. Джо помнил по материалам ФБР, что его рост составлял ровно пять футов семь дюймов.

— Это новый член нашей организации, — скромно говорит Саймон.

— Входи, — предлагает Джон Диллинджер, — и выкладывай, как с помощью такого занюханного интеллектуала, как ты, мы выбьем дерьмо из этих сволочных придурков иллюминатов.

(— Их книги полны ругательных слов, и они называют это реализмом, — ораторствовал Улыбчивый Джим перед собранием РХОВ. — Что это за реализм такой? Я не знаю ни одного человека, который бы разговаривал на этом грязном языке, который они называют реализмом. Они описывают всевозможные извращения, противоестественные акты, которые настолько возмутительны, что я не позволю себе привести даже их медицинские названия, дабы не смущать слух присутствующих.