Рожденные перестройкой

      - Я здесь задержался, поэтому, чтобы быть более экономным, временно поселился в общежитии.
      - Но это же ужасно! - ахает девушка. - Общежитие? Фу!
      - Так куда все-таки едем? - нервно встревает в наш разговор таксист.
      - А ты, папаша, поспокойней разговаривай с клиентами, - советую ему, еще не отойдя от недавней стычки в ресторане. Кровь и адреналин во мне просто бурлят. - Мы ведь можем и без тебя укатить на твоей машине, а тебе придется пешком догонять, дорогой.
      Анна весело смеется. Мне-то она верит. Таксист как-то слабо улыбнулся или сделал такую попытку, но промолчал. Анна называет ему адрес. Едем.
      - Плохо, конечно, что вечер испорчен, - говорит девушка. - Но все-таки мне все понравилось, если честно, и даже последнее шоу, - улыбается она и берет меня за руку. Пальцы у нее теплые и мягкие. Благодарно пожимаю их в ответ.
      Возле дома Анны выхожу проводить ее до подъезда. Стоим друг против друга, не зная, что сказать. Я бы хотел подняться с ней, но...
      - Ну, вот я и дома, - произносит девушка стандартную фразу.
      Шубка у нее распахнута, и мне хочется обнять девушку и впиться в ее губы. Сдерживаюсь и молчу. Таксист терпеливо ждет. Пусть только попробует поторопить.
      - Жаль, что сегодняшний вечер так быстро закончился, - говорю я.
      Анна делает шаг ко мне, берет мои руки в свои и заглядывает мне в глаза.
      - Антоныч, - тихо говорит она, - расплатитесь с водителем, и пойдем ко мне. Я вас угощу отменным чаем.
      Я даже теряюсь: она все-таки приглашает меня к себе? Вот это получился вечерок! Кидаю водиле сотку и, не слушая его благодарностей, иду за своей феей.
      Анна живет на втором этаже дома, построенного еще, наверное, при царе. Квартира у нее трехкомнатная и великолепно обставлена. Анна мне уже говорила, что живет отдельно от родителей. Кажется, мне действительно везет. Девушка сделала обещанный чай, и мы пили его в гостиной. Пока Анна возилась на кухне, я спрятал револьвер под диван. Негоже будет, если она случайно наткнется на такую игрушку. В первый день знакомства это будет действительно некстати.
      Глава шестая
      Ночь с изумительной Анной прошла бурно, и, естественно, выспаться я не смог. Какие-то два-три часа мне все же удалось урвать, но они не в состоянии восполнить затраченную энергию.
      Контрастный душ приводит меня в более потребный вид. Ночью, в перерывах между любовными утехами, мы с Анной разговаривали, и я сказал, что лучшего компаньона, чем я, она себе не найдет. Анна оказалась точно такого же мнения.
      - У меня есть почти шестьдесят тысяч, - говорю ей утром за чашечкой кофе. Девушка удивленно округляет глаза.
      - Да только этих твоих денег нам хватит, чтобы организовать крупнейшую фирму! - восклицает она с энтузиазмом.
      Я скромно молчу. Деньги действительно по нынешним временам немалые.
      - У тебя есть свой офис? - интересуюсь у нее.
      - Пока нет, - признается девушка. - Но как только мы сможем делать заказы на крупные партии спиртного, нам лучше взять не просто офис, а сразу склад, где можно будет выделить себе место под конторку.
      С такой идеей я полностью согласен. Действительно, так будет гораздо практичнее.
      - Тогда давай сделаем так, - предлагаю ей. - Я сейчас поеду и сниму деньги со своего счета. Затем привезу их сюда. Пока ты будешь договариваться с людьми о товаре по своим каналам, я, может быть, придумаю кое-что и получше...
      Анна со мной согласна. Сказано - сделано. Незаметно забираю оружие из-под дивана и качу в сберкассу. Получив деньги, возвращаюсь назад и отдаю их Анне.
      - Когда ты приедешь вечером? - неожиданно мурлычет она у меня на груди, целуя меня в губы после каждого слова.
      - Часам к восьми, если со всем быстро управлюсь. Мы сможем потом где-нибудь поужинать.
      - Если ужин в ресторане, то, прошу тебя, не нужно больше мордобоя, смеется Анна.
      - Я буду скромен и терпелив, - заверяю ее.
      Расстаемся вполне довольные друг другом. Пусть Анна решает проблемы с орсовскими складами, а я задумал другой вариант обогащения.
      Еду в местный Аэрофлот обговаривать варианты, каким образом я и моя партнерша сможем поставлять драгоценный напиток на Север. Начальников много, поэтому даже предварительные переговоры без подписания бумаг отнимают у меня практически весь день. Как я и обещал Анне, к половине девятого возвращаюсь домой. Звоню. Дверь никто не открывает. Скорее всего, она еще не вернулась. Послонявшись по ближайшим улицам, возвращаюсь снова к дверям Анны. Ее так и нет. Сразу же приходит мысль, что с девушкой могло что-нибудь случиться. К сожалению, никаких ее знакомых я не знаю и, где она может сейчас находиться, также не узнать. Не у кого. Еду в ресторан и ужинаю в гордом одиночестве. От стойки администратора несколько раз отзваниваюсь Анне, но у нее в квартире так никто трубку и не снял.
      Беру такси и катаюсь по городу, прихватив с собой бутылку коньяка. Таксист сообразил, что разговаривать со мной бесполезно, и отвязался с расспросами. Настроение у меня с каждым часом падает все ниже и ниже. Теперь я уже уверен, что Анна не попала в беду, но упорно не желаю признавать себя последним идиотом. Несколько раз подъезжаю к ее дому, поднимаюсь. Никого. Никого нет, Черт бы все побрал!
      Кататься дальше уже, похоже, бесполезно. Смотрю на часы: половина третьего ночи. Заворачиваю таксиста, и едем к моей общаге. Заваливаюсь спать и дрыхну до позднего утра. Утро, как говорят, вечера мудренее. Вспоминаю, что Анна называла фамилию своего отца, который "шишка" в исполкоме. Даже не позавтракав, еду в тот самый исполком. Нужный мне человек на месте, но пробиться к нему нет никакой возможности.
      - Вы не могли бы передать вашему шефу, что я исключительно по поводу его дочери... - говорю секретарше.
      Секретарше лет пятнадцати до ста не хватает. Старая мегера смерила меня с ног до головы презрительным и злобным взглядом, но все-таки пошкандыбала доложить. Через пять минут меня приняли.
      Кабинет высокого начальства, как и должен выглядеть такой кабинет, огромен и внушителен. Эти кабинеты призваны принижать посетителей, подавлять их волю и воспитывать покорность. На меня подобные вещи не действуют. Быстро подхожу к столу и представляюсь.
      - Мне передали, что вы хотели что-то сообщить насчет моей дочери? спрашивает Аннин папаша. Он толстый. Это должно означать солидность и монументальность. Разговаривает свысока.
      - Вашу дочь зовут Анна? - уточняю я. Папаша важно кивает.
      - А вы сами откуда, молодой человек? - интересуется он.
      - С вашей Анной что-то произошло! - заявляю я, игнорируя его вопрос.
      - С Анной?! - удивляется папаша. - Что с ней может произойти, если я видел ее только сегодня утром? Вряд ли она успела к этому времени выбраться в город. Впрочем, это легко проверить.
      После моих слов он все-таки засомневался и набирает номер телефона.
      - Аннушка, у тебя все в порядке? - говорит папаша. - Ага. Ну, слава Богу! А то тут пришел один молодой человек и...
      Выхватываю у него трубку, он пытается возразить, но я останавливаю его жестом.
      - Гони его в шею. Это вообще какой-то маньяк! - слышу я голос Анны. Он мне на квартире у бабушки пытался досаждать! Если будет придумывать всякую чушь, сдай его в милицию, своему другу Геращенко. Пусть он разберется, что это за тип.
      Теперь мне все окончательно понятно. Девчонка аферистка еще та, но прикрывается своим папой. Кинула она меня на "бабки" красиво, ничего тут не скажешь. Но очень уж нагло себя ведет. Что ж, я найду время и место, чтобы отблагодарить курочку хорошим бульоном...
      - Я все понял, Анна, - спокойно говорю ей. - Вся беда твоя в том, что ты не знаешь, кого кинула на пятьдесят восемь штук. Ладно, Аннушка, погуляй на них смело. Придет время, и я выставлю тебе счет.
      Возвращаю трубку ее папику и, ни слова не говоря, выхожу из кабинета. У меня осталось рублей семьсот. Что ж, можно сказать, что я еще довольно обеспеченный человек по нынешним временам.
      Заезжаю за своей сумкой в общагу и рулю на вокзал. Не стоит теперь светиться в городе. Анна наверняка напоет своему всесильному папику, что я ей буду мстить, а значит, очень для них опасен. Отец ее слышал мои слова и, думаю, ей поверит. Отсюда только один вариант: если я не уберусь из города на некоторое время, то меня опять за что-нибудь посадят, а мне это сейчас не улыбается. Беру билет и вечером сажусь на поезд Красноярск-Абакан. Говорят, в Хакасии уже гораздо теплее, и я хочу сам убедиться в этом.
      Ночной плацкартный вагон в местном сибирском поезде - это, я вам скажу, картина.
      Пьянка в вагоне идет повальная. У меня еще ничего. Со мной едут старик с бабкой и молодой парень, скорее всего пэтэушник, если судить по его ушам и дебильной веснушчатой роже. Они почему-то не пьют. Я переоделся в спортивный костюм и лежу на верхней полке, читаю какую-то толстую книгу без начала и конца, которую тут и нашел. Обложка у нее отсутствует, и распознать название или автора вообще невозможно. Да, собственно, и не нужно. Книга - дерьмо, производственный роман времен великих совдеповских строек. Все в нем правильно, и слишком все это выглядит тоскливо. Герои не говорят, а митингуют и даже изрекают коммунистические истины в постели с женой. Трудно в таком случае понять, как у них вообще дети рождались? В подобных книжках даже плотники и закоренелые пьянчуги не ругаются, а проговаривают неправильные мысли правильным языком. Верно кто-то сказал, что русский язык без мата - это доклад.
      - Слышь, мужик! - тянут меня за ногу.
      Как раз в тот момент, когда директор огромной стройки союзного значения зачитывает работягам одну из своих очередных гениальных речей, которая должна подвигнуть баранов коммунистического труда на новые подвиги во имя социализма.
      Смотрю, кто меня тревожит. Вижу двоих парней в третьей стадии опьянения. То бишь недолго и до зверств.
      - Тебе чего? - интересуюсь я вяло.
      - Давай скинемся! Нам червонца не хватает. По десятке на троих, улыбается пацан. Ему лет двадцать пять.
      Секунду думаю, а затем соглашаюсь. Почему бы и не вмазать, раз нет охоты читать про рухнувший социализм.
      - Лады, - я спрыгиваю с полки.
      - Дак читал бы дальше, - бурчит снизу старуха. - Эко они тебя, сынок, совращают.
      - Да ладно тебе, бабка, - примирительно улыбаются старухе парни. - Мы ведь по сто пятьдесят, и успокоимся.
      - Где там ить успокоишься... - гнет свое бабка. - Выпьете окаянную, да глядишь, и энтой не хватит...
      Бабкин дед уже спит и разговора не слышит. Надеваю свои "казаки" и выхожу в проход.
      - Где берете? - интересуюсь у парней.
      - Аида к проводнику, - говорит тот, что тормошил меня за ногу. - Меня Андрюхой зовут, а это Димка, - кивает он на товарища.
      - Антоныч, - представляюсь я, и мы пожимаем друг другу руки.
      Идем к проводнику. Само собой получается, что я беру переговоры с проводником на себя. У парней я деньги не взял и купил сразу три бутылки.
      - А ты че с нас-то денег не снес? - волнуется Андрюха.
      - Ерунда, это как бы за знакомство, - объясняю им.
      - Вот это да! - радуется Димка. - Сразу видно, что наш человек!
      Идем в их купе. Парни едут вдвоем, их недавние соседи вышли полчаса тому назад. Купе у ребят перед самым тамбуром, что совсем неудобно: воняет куревом и сортиром. Выпиваем, завязывается разговор. Парни когда-то служили, но не сидели. Едут они в Абакан, где работают в геологической партии. В общем, пацаны неплохие. Выпиваем все три бутылки, и я беру еще. После уже помню все какими-то урывками. Приходили странные мужики, и я не помню, сколько их было. Что-то они до нас докапывались и докапались. Я вывел их в тамбур и качественно отмахал. Затем мы пили опять. Потом я опять кого-то метелил в тамбуре. В общем, все получилось по-русски - весело и увлеченно.
      Глава седьмая
      Просыпаюсь от криков проводника. Поезд прибыл к месту назначения. С трудом разлепляю глаза. Голова гудит, и смертельно хочется пить. Кажется, подведи мне сейчас трубу, и я выжру все воды Енисея. Осматриваюсь. На полках дрыхнут мои ночные знакомые.
      - Милок, дак вот ты где ж! - вылезает в проход старушка из моего купе. - Сумка-то ить останется!
      Бабушка приволокла мою сумку, тулуп принес за ней дед.
      - Спасибо... - благодарю их непослушным, сухим, как наждак, языком, который так и норовит прилипнуть к нёбу.
      Бабка что-то еще наставительно говорит, затем уходит. В окно вижу низкую платформу. Станции не видно. Парни вроде бы начинают просыпаться. Правда, пробуждением это назвать трудно. Скорее возвращаются из мертвых.
      - Ты как, Антоныч? - сипит с полки Андрюха.
      - Норма. Но не очень. - Держусь одной рукой за голову. В висках словно работает пара кузнецов.
      Скидываю с себя спортивный костюм, убираю его в сумку и надеваю свой джинсовый "вранглер". Ребята со стонами, кряхтеньем поднимаются на ноги.
      - Опять все расколотили, мать вашу! - ругается в тамбуре проводник.
      Вспоминаю, что ночью кого-то метелил, и смотрю на свои руки. Кожа на костяшках пальцев вся сбита. Выходит, точно с кем-то воевал. У моих знакомых морды вроде в порядке. И то хорошо, значит, своих не трогал. Щупаю рукой в сумке. В полотенце у меня был завернут наган с патронами. Все на месте. Облегченно вздохнув, выхожу в проход, чтобы не мешать одеваться парням.
      - Это вы тут нагадили? - сердито спрашивает проводник, обращаясь ко мне.
      - Там какие-то с другого вагона подрались, - говорит ему Димка. - За вами женщина ходила, чтобы вы порядок навели, да сказала потом, мол, вы пьяный совсем и идти разнимать драчунов не желаете.
      Проводник тут же что-то забубнил себе под нос и, протиснувшись мимо меня, поспешил к себе в конуру.
      - У нас ничего не осталось? - спрашивает меня Димка.
      - Пусто, - киваю ему на пустую тару под столиком у окна. - Я бы сам сейчас не прочь.
      - Похмелиться бы не мешало, - соглашается Андрюха.
      - Может быть, дойдем до нашей общаги? - предлагает Димка. - Мы там и денег перехватим, да и так найдем чего-нибудь. Пожимаю плечами:
      - Можно и до общаги.
      Это, кстати, очень даже удачно. Если что, то я смогу переночевать в общежитии у геологов. Идем на выход. В Абакане действительно теплее, и снега практически уже нет.
      Вовсю шпарит солнце и дуют ветрюги. Кругом одна степь.
      В геологической общаге мы бухаем без перерыва больше двух недель. Приезжают и уезжают какие-то работяги: они выбираются из тайги на закрытие нарядов и постоянно проставляются. В общем, к маю месяцу я почувствовал, что так дальше нельзя. Даже мое гигантское здоровье такой нагрузки не выдержит. Сумку я сдал заранее от греха подальше комендантше, а та заперла ее у себя в шкафу. Поэтому все вещи у меня в полной сохранности. Я уже тоже оброс, как геолог, и опухшая морда у меня теперь тоже как у геолога. Ну уж нет! Хорош, Антоныч, балдеть! До добра такое бухалово еще никого не доводило.
      В общаге я прижился быстро, и комендант, женщина пожилая и добродушная, взяла с меня только с самого начала за постой три рубля. Это была плата вперед за двое суток. За остальные я уже не платил. Да и платить теперь нечем. Денег осталось рублей шесть с мелочью.
      После душа переодеваюсь в чистые вещи.
      Чищу ботинки. Немного подумав, решаю, что бриться пока не буду. Из разговоров местных я уже приблизительно понял, что тут и как в этой Хакасии. Меня звали геологи работать к себе, но, как я уже говорил, пахать на государство мне не интересно.
      Первый раз за столько дней выхожу в город совершенно трезвый. Удивительно, но мир кажется совсем другим. Солнце, по сибирским меркам, для этого времени года жарит вовсю, я в тулупе.
      Сняв тулуп и перекинув его через руку, иду на рынок. Здесь мы обычно с утречка брали водяру. Захожу в ряды и нахожу кооператоров, торгующих шмотками. Они говорят, что возят товар из Китая. Может, оно и так, если не врут. Со мной особо не торгуются. Меняю тулуп на две куртки. Одна короткая, а вторая подлинней и разных цветов - так надо. Тут же надеваю на себя ту, что подлиннее, а вторую запихиваю в сумку. Наган приятно греет мне спину за поясом джинсов. Отвык я от своего друга за эти недели. Хочется его вынуть, почистить, пощелкать курком, медленно, с расстановкой вогнать в барабан тяжелые тельца патронов. Я даже еще не стрелял из него. Кстати, надо бы попробовать.
      Куда податься, я еще не решил. Денег нет, значит, далеко не уедешь. Выхожу на автовокзал, вижу автобус на Черногорск. Почему бы и нет? Покупаю билет за тридцать копеек и забираюсь на заднее сиденье Львовского автобуса.
      С трассы вдалеке видны пики гор со снежными шапками, красиво выделяющимися на фоне синевы чистого неба. В некоторых местах горного кряжа висит зеленоватая дымка, но она не портит общего впечатления. На отлогих склонах уже пасутся отары овец. Природа просыпается, выходит из зимней спячки.
      Черногорск - город шахтеров, медучилищ и "химиков". Не тех химиков, кто живет по таблице Менделеева, а осужденных батрачить на так называемых стройках народного хозяйства. Именно так звучит в приговорах суда.
      Когда едешь в автобусе и дорога спускается вниз, к городу, явно заметен смог, покрывающий весь Черногорск. Белых вещей здесь носить нельзя. Вылезаю в центре и иду куда глаза глядят. До Абакана отсюда всего восемнадцать километров, так что, если ничего не подвернется, вечером можно будет вернуться в общагу.
      Ноги заносят меня куда-то в глубь микрорайончика, состоящего из пятиэтажных домов. За этими домами уже тянется территория частного сектора. Выхожу на пустую площадку старого рынка. Некоторые деревянные здания здесь стоят с выбитыми стеклами и выставленными рамами. Часть бывших прилавков осталась, а другую часть, видимо, растащили на дрова.
      По земле гуляет легкий ветерок, закручивая пыль в затейливые мини-смерчи, которые опадают, едва касаясь моих ног. Пыльный городишко этот Черногорек.
      Замечаю у заколоченного досками павильона троицу парней. Они уже слегка поддатые и о чем-то спорят. Двое из них, похоже, русские, а вот третий смахивает на цыгана - чернявый, сухощавый, верткий. О чем-то с ними спорит, а те его выше на две головы.
      Подхожу. Троица замолкает, ожидая, что я им скажу. На асфальте стоят две бутылки водки, еще не открытые, и одна уже пустая. Рядом в большом бумажном пакете из серой грубой бумаги какая-то закуска. Вроде бы пирожки. Мне вдруг резко захотелось махнуть сто грамм и съесть пирожок. Желание выше моих сил. Ставлю свою сумку на асфальт и поднимаю один из водочных пузырей со стаканом. Открываю бутылку, наливаю себе почти полный стакан. Ставлю бутылку на землю и беру пирожок. Троица молча следит за моими действиями. Выпиваю стакан, закусываю. Прислушиваюсь к своим ощущениям. В голове начинает светлеть, и тело оживает. Отдаю пустой стакан одному из русских парней. Он удивлен, но забирает у меня из рук посудину. Выдохнув, лезу за сигаретами. Закуриваю. В глазах у цыгана, вижу, прыгают чертики. Ему все это страшно нравится, и он молча веселится. Киваю ему.
      - Хорошо пошла... - наконец говорю я и, подняв сумку, иду дальше.
      - Эй! Ты это... - кричат мне вслед. За мной кто-то идет следом. Дымлю сигаретой, сбавляю шаг. Меня грубо хватают за плечо. Не глядя, всаживаю назад ногой и тут же с разворота в прыжке врезаю парню ребром стопы по челюсти. Он ушел сразу же в глубокий принудительный сон. Вижу, и Цыган успел схлестнуться со вторым. Отхожу к сохранившемуся куску прилавка и запрыгиваю на него. Сижу и смотрю, как бьются пацаны. Хреново это у них получается. Оба машут руками и ногами, но толку от этого махалова никакого. Мне же торопиться некуда, почему бы и не поглядеть на концерт в мою честь. Как там в Древнем Риме было: хлеба и зрелищ! По-русски это не звучит. Водки и много водки! - вот это уже по-нашему, тогда и зрелищ будет хоть отбавляй.
      Здоровый худющий пес с огромной головой вытягивается откуда-то из-за прилавка. Смотрит лениво на дерущихся, потом на меня, зевает и крутит башкой, встряхиваясь. Снова смотрит на меня. В его больших глазах имеются признаки умного лукавства. Спал, наверное, бродяга блохастый.
      Кулачный бой переходит в другую фазу. Здоровый парень завалил цыгана на землю и молотит его кулаками, сидя сверху. Цыган кое-как защищается. Силы у них все-таки неравны. Но вот здоровый выдернул откуда-то нож. Лезвие самодельной финки сверкнуло на солнце. Слетаю с прилавка и тут же, сделав пару быстрых шагов, взмываю в воздух. Мгновение - и резкий еко-гери мощно впечатывается в голову пацана с финкой. После таких ударов вообще-то не живут. Парень заваливается набок. Помогаю цыгану подняться, протянув ему руку.
      - Спасибо, брат, - говорит чернявый, поднимаясь и отряхиваясь.
      Молча киваю ему и подбираю оставшуюся водку и пирожки. Цыган стоит, рассматривая нож.
      - Пойдем, что ли, где-нибудь выпьем, - предлагаю ему.
      - Пошли, - соглашается чернявый. Кидаю пирожок псу. Тот не просто ест, а влет проглатывает подачку и смотрит на меня с большим интересом.
      - Ты видел, - киваю я цыгану.
      - Жрать хочет, - смеется тот. Кидаю еще один пирожок. Пес так же ловит его на лету и так же мгновенно проглатывает.
      - Ну ты даешь, - уважительно говорю псине, и мы уходим с рынка. Быстренько погоняв лапой блох, собака чешет за нами. Хочет заработать еще пирожок. У меня их в бумаге достаточно, так что пес может рассчитывать.
      - На шпалах разопьем, - предлагает цыган.
      - Я не знаю, что это такое, - говорю ему так как не знаком с местными достопримечательностями.
      - А ты сам откуда? Химик, что ли? - интересуется чернявый.
      - Нет. Проездом.
      - А-а... - тянет парень. - Тут недалеко, возле железки...
      Пройдя улочками мимо частных домов, выходим к кустам возле железнодорожной ветки. Устраиваемся на шпалах. Я не присаживаюсь. Грязно. Цыган тоже остается стоять.
      Киваю ему на водку:
      - Наливай себе, я больше не буду.
      - Да ну? - удивляется тот. - А за знакомство полтинник не примешь?
      Киваю, что приму. Пока цыган наливает себе, скармливаю еще один пирожок зверю.
      Пес улегся от нас чуть в стороне.
      - Тебя зовут-то как? - интересуется чернявый.
      - Антоныч.
      - Меня Волк, - улыбается цыган.
      Пожимаем друг другу руки.
      - Ты на самом деле цыган? - интересуюсь у него.
      Парень весело кивает и наливает мне полстакана.
      - Цыган. Вон там, за железкой, и есть наш "Шанхай", - смеется он. Сегодня в гости пойдешь. Ты мне теперь как брат родной - от ножа меня спас.
      - Да ерунда, - отмахиваюсь я. - Вряд ли он бы ударил.
      - Не-е, - не соглашается со мной Волк. - Это Хромой был. Он бы меня убил, если б не ты. Он уже многих порезал.
      - Надо было тогда и второго, - киваю через плечо в сторону рынка. Цыган машет рукой:
      - Успеется еще. Я с братьями поговорю, мы его найдем.
      Ну и ладно, раз найдут. А мне бы пить сегодня не стоило. Скармливаю псу все пирожки. Затем идем с Волком в их "Шанхай". Никогда не был в гостях у настоящих цыган. Не знаю, какая мне от этого польза, но интересно.
      Глава восьмая
      Дядька Волка оказался самым настоящим цыганским бароном. Это вроде русского Вора в законе. Темным вечером все собрались в огромном дворе дома барона. Здесь не табор, но что-то типа этого. Только здешние цыгане оседлые, не кочевые. Все семьи живут в своих домах. Костры во дворе. Едим мясо баранов, жаренное на углях, слушаем великолепную музыку. Я такого раньше нигде не слышал. Фильмы о цыганах - все ерунда. Там сглажено и прилизано, как и те песни в обработке оркестров или ансамблей. Здесь же играют аккордеон, скрипка и три гитары. Поют хором, и по одному, и по трое. Музыка и песни завораживают. Водку тут не любят, ее продают черногорским бухарикам, а во дворе стоит гора ящиков с пивом. Подходи и пей сколько хочешь. Волк, видимо, рассказал, как мы с ним встретились, и поэтому я теперь сижу рядом с бароном за отдельно накрытым столом. На столе белая скатерть и все что угодно из еды. Такого я даже в хороших ресторанах не видел. А в магазинах у нас только банки с морской капустой да пшено...
      Барон одет как в кино. В каком-то национальном костюме с массивными золотыми украшениями. Мне нравится его золотая цепь, которая не просто большая, а огромная. Столько золота сразу на одном человеке мне видеть еще не приходилось.
      - Нравится? - улыбаясь, интересуется барон.
      Я быстро отмахиваюсь рукой:
      - Нет. Просто удивительно, какая она жирная. - Барон вроде бы облегченно смеется вместе со мной. Волк меня предупредил, что, если я скажу, будто мне что-то понравилось, барон будет обязан это тут же мне подарить. Даже если я скажу, что мне нравится его дом. Барон объявил всем, что считает русского парня своим кровным братом, так как я не дал пролиться крови его близкого родственника. А это здесь значит очень много. У меня теперь есть куча привилегий среди цыган. Странно как-то: вроде живем в одной стране, а о цыганах, по сути, ни хрена не знаем...
      Под утро все расходятся. Барон выделил мне комнату в своем доме. Но Волк меня отмазал, сказав, что я смогу остановиться у него и нам есть о чем поговорить. Волку уступили.
      На следующий день мы катались на лошадях, и один из старых цыган, когда мы отдыхали у костра в степи, рассказывал, как раньше работали конокрады. Барон тоже был с нами и с уважением слушал старика. За два часа я столько узнал о лошадях, что половину тут же забыл, не успев переварить услышанное. Но стойкое ощущение чего-то исключительного осталось навсегда.
      Вечером мы снова собираемся во дворе Барона, и снова костры, и снова гуляют над степью и над поселком цыганские сочные песни.
      - Чем думаешь заняться? - неожиданно интересуется у меня Барон, хитро улыбаясь в пышные усы.
      Пожимаю плечами:
      - Даже не знаю, но чем-нибудь займусь, это точно...
      - Я, конечно, не вправе тебе советовать, - говорит он, - но если захочешь чем-то заняться - скажи, я поддержу. Нужны будут деньги - будут деньги. Нужно что-то еще - все будет! Здесь тебя все приняли, - он обводит рукой двор, забитый цыганами,- Даже старый Гать сказал, что ты наш.
      - Спасибо, - искренне благодарю его. - Не говори спасибо, а лучше выпей чашу за всех нас! - Барон наливает вина в наши бокалы. - Я буду сейчас говорить для всех ромалэ на их языке. Ты не обижайся, брат, на меня за это, - говорит мне Барон.
      Я киваю. На что тут обижаться? Лучше, чем здесь, меня не принимали нигде. Барон говорит долго, но цыгане замерли и слушают его, забыв обо всем на свете. Во дворе повисла тишина, только слышно, как потрескивают угольки в кострах да где-то лают собаки. Барон закончил и посмотрел на меня:
      - Скажи и ты.
      Вот этого я не ожидал. Взоры десятков пар глаз устремились теперь в мою сторону. Даже детишки затихли в ожидании.
      - Я не умею говорить, - начинаю я, чтобы хоть как-то начать, - но я все-таки скажу. Таких прекрасных людей я не встречал за свою жизнь. Я пью за всех вас, дай Бог вам здоровья и радости! За вас, мои братья и сестры! - и я осушил огромный бокал до дна.
      Дальше не описать. Такой гул одобрительных возгласов и приветствий меня просто поразил. Я даже плюхнулся обратно на стул.
      Старый Гать, сидящий рядом, похлопал меня по спине и плечу.
      - Ты хорошо сказал, сынок, - произнес он. - Народ тебя благодарит.
      Наутро просыпаюсь поздно. Сквозь сон я слышал, что в дом приходили какие-то две женщины и чем-то занимались на кухне. Когда выхожу из комнаты в коридор, чтобы умыться, то вижу накрытый в кухне стол. К умывальнику подтягивается и заспанный Волк. Поливаем друг другу на спину, растираемся.
      Одевшись, садимся завтракать.
      - Слушай, Волк, - говорю приятелю, разливая горячий чай по чашкам. Мне уже даже неудобно, честное слово, меня тут у вас принимают словно президента.
      Волк смеется:
      - Президента так принимать не стали бы, не тот он человек.
      - Мне нужно будет у ехать, - гну я свое. - Ну не могу я так, понимаешь? Не привык.
      - Да о чем ты, брат?! - удивляется приятель. - Ты можешь здесь просто жить! Тебе ведь все равно некуда идти! Будь гостем, стань своим! Тебя приняли, а это самое главное!
      - Спасибо, но мне непривычно быть гостем всю жизнь, - улыбаюсь я. Нужно заниматься своим делом, а не пользоваться чужим. Волк на время задумывается.
      - Знаешь, - говорит он, - я ведь тоже ничем не занят. Даже водкой не торгую. Мать с отцом стараются, братья, а я так... Если у тебя есть какое дело на примете, возьми меня. Воровать умею, но лень. Что хочешь умею, да как-то все не собраться было. А?
      Я рассказывал Волку, что сидел, что собираюсь приподняться в этом мире, да вот только пока ничего стоящего не подворачивается. Надо искать.
      - А тебя-то отсюда отпустят? - задаю вроде нелепый вопрос вполне взрослому человеку, но Волк относится к нему очень серьезно.
      - Надо сказать Барону и братьям. Я думаю, отпустят...
      Днем заходим к Барону. Он уже присылал за нами своего пацаненка. Вернее, их припылила целая толпа. Детей у цыган много. Мы обговаривали с Волком возможные варианты нашей с ним совместной деятельности. Особо интересных схем пока не придумали. Да и что тут выдумывать. Сейчас время такое, что долбить можно только спекулянтов в других городах. Ну а дальше - что получится... Барон выслушал Волка и .кивнул мне.
      - На что готов, Антоныч? - интересуется он.
      - Что случится, - усмехаюсь я. Барон улыбается, пьет с нами чай.
      - Тебе скажу, - говорит он, - у нас разные есть заказы. Это раньше цыгане коней воровали, сбивали свои табуны, и тоже неплохо жили. Теперь другие интересы.
      Кажется, я начинаю его понимать. Барон тем временем продолжает:
      - Покупают у нас "Волги" и прочие новые машины. Шерсть покупают баранью вместе с грузовиками. Платят валютой. За золото и драгоценности дают доллары, и даже за наши деньги, если их сразу много.
      Мне уже все понятно. Переглядываемся с Волком. Волк счастливо улыбается. Ему по душе такой разговор. Барон замолчал, лукаво посматривает на меня.
      - Я все понял, - киваю ему. - Теперь мы с Волком знаем, чем нам заняться.
      Вечером собираемся в дорогу. Волк сползал на чердак и приволок оттуда матерчатый сверток. Развернул его. Вижу вороненый большой пистолет и к нему пару обойм. Таких волын я еще не видел.