Некромерон (№1) - Некромерон

– Спокойно, дети, спокойно, – заявила горгулья. – Все набрали полную грудь воздуха и представили себе что-нибудь приятное, успокаивающее, расслабляющее. Оказываем маме моральную поддержку!

Но взволнованная семья уже не слушала очаровательную почтальоншу. Выхватив прямо из сумки пухлый рулончик «Королевского паникера», Мунемея уперлась взглядом в передовицу.

КРИЧИ ГВАЛТ!

Одна маленькая птичка прочирикала нам, что у Кассарийского замка состоялось эпохальное сражение, которое выиграл для наследника кассарийских некромантов Зелга Галеаса Окиралла, герцога да Кассар, владетельного князя Плактура, его генерал милорд Такангор Топотан. Он победил в этом бою, но кто победит в войне – теперь неизвестно.

Но как же, спросит наш постоянный читатель, прикажете это понимать? Какая птичка, при чем тут птичка? А где наш гениальный военный корреспондент, который вот уж двадцать с лишком лет представляет интересы «Королевского паникера» во всех «горячих» точках Ниакроха?

Где тот, кто три месяца сидел в осажденных Лю-лячаках, питаясь исключительно сушеными кузнечиками и заплесневелой хуча-пучей, но ежедневно отправлял нам самые свежие и достоверные донесения?

Где тот, кто не щадил живота своего, комментируя конфликт между циклопами и аздакскими великанами, происшедший на почве расхождения по главному вопросу: сколько глаз должен иметь знатный исполин?

Где тот, кто сопровождал войска Ангуса да Галармона в Желвацинию и Лягублъ, честно и подробно освещая все ключевые моменты кампании: героический переход через заснеженные Пальпы на ползучих вавилобстерах, протискивание армии через Безымянный проем и знаменитый двойной охват под Кокревкой, неделями обходясь без бульбяксы насущной? Где он, этот скромный герой?

Мы вынуждены с прискорбием сообщить нашим преданным подписчикам, что любимый всеми Люсипун серьезно пострадал при налете вражеского военного корреспондента на его наблюдательный пункт. К тому времени Люсипун уже побывал в бою со свирепыми хряками, которые не брали пленных, зверски выпотрошили полевую кухню и истоптали не один десяток славных стражей порядка из ведомства господина главного бурмасингера.

ЛЮТИК

Универсальное средство для борьбы с садовыми и огородными паразитами. Травит безотказно. По известным причинам цены – демпинговые! Самоубийцам – скидки до 75%.

Замусоленного, истерзанного и покусанного Люсипуна доставили на предмостное укрепление, где он мужественно залег в засаде и принялся из последних сил описывать происходящее, дабы своевременно отправить статью в редакцию. Однако был атакован неким Бургежей, приспешником и исполнителем злой воли кассарийского некроманта; существом, которое настолько презрело опасность, что было вооружено исключительно заточенными карандашами и защищено заговоренным тазиком для бритья.

Наше утверждение не голословно: кто еще сможет отбиваться от врагов, пинать и клевать храброго Люсипуна и брать интервью у маркиза Гизонги.

Детский же истребительный батальон скелетов окончательно подкосил боевой дух нашего репортера. У кассарийцев не осталось ничего святого, ибо их скелеты шли в бой под штандартом «Жить вредно», били на жалость, тыча под нос флаг «В ребенка стрелять и король не посмеет», и применяли к нашим войскам запрещенные приемы, пугая их блюваблями.

Генерал Галармон безуспешно искал счастья в контратаках.

ТРИДЦАТЬ ТРИ БОГАТЫРЯ

Школа жесткой обороны ветеранов Харцуцуйской кампании. Учимся на чужих ошибках! Обращаться в булли-толлийский военный гарнизон, гвардейский полк им. Нумилия Второго Кровавого. Спросить Гришу.

Генерал Топотан успешно искал счастья в яростных атаках и в результате нашел и захватил войсковую казну, что явилось причиной глубокой депрессии господина главного казначея.

Многие наши храбрые рыцари были окружены, взяты в котел, наголову разбиты и пленены кошмарным троглодитом на неистовом осле. Это порождение тьмы очаровало воинов неизвестным заклятием «брыслъ».

За разъяснениями мы. обратились к нашему постоянному консультанту, специалисту в области черной и белой магии, профессору Булли-Толльского университета, лауреатуIV Всениакрохского конкурса чародеев господину Пупавитусу Хухе.

К. П. – Господин Хуха, что вы можете сказать о заклинании, которое было использовано в битве под Кассарией против наших войск?

П.X. – О, это очень древнее и страшное заклинание, тайну которого тщательно оберегают варварские племена троглодитов Сэнгерая. Возможно, корни его уходят в глубокую древность, в те времена, когда Сэнгераем безраздельно правила раса драконов. В устах опытного чародея, знающего особый секрет его произнесения, «брыслъ» становится страшным оружием. Дилетант же будет бессмысленно и напрасно произносить его хоть до второго рождения Тотиса. (Улыбается).

К. П. – Разрешите задать вам вопрос интимного, так сказать, свойства. Вы сами знаете, как использовать силу «брысля»?

П.X. – (Тонко улыбаясь.) Ну, я-то знаю, но никогда не решусь воспользоваться этим знанием. Я же не троглодит какой-нибудь.

К. П. – И правда. (Смеется.) Ну что же, мы благодарим нашего консультанта и снова возвращаемся к месту событий.

Мы не беремся описывать зверские деяния хлебопекарной роты, дерзко окопавшейся на пути следования его королевского величества к столице, откуда наш король мог более результативно руководить обычно победоносной армией.

Дешево продам вечнозеленую дубовую рощу, дающую до 30 телег желудей за сезон. Или обменяю на равноценную в другом государстве. Продам мынамыхряка по ценам производителя. Обращаться на мельницу в агрипульгии Двух Филинов. Пароль «Унылая русалка».

Но что же на самом деле произошло под Кассарией? Увы, мы не знаем.

Известно только, что, когда Зелг да Кассар и Та-кангор Топотан уже собирались праздновать победу, в происходящее вмешалось третье лицо. Мы не владеем фактами, чтобы наверняка утверждать, что это за персона, но скажем, что на поле битвы опустилась тьма и все явственно слышали бой часов, которые отбивали 12 раз.

– Пробил наш час, – утверждает герой Люсипун. Как ему не поверить?

Неужели нас ждет конец мира?

Караул?!!

Успейте насладиться нашей сдобой! Изготовление и распространение пончиков вручную. Кондитерская «Золотые кренделя».

P.S. Этим исчерпываются сегодняшние новости. Но завтра, пусть даже с риском для жизни, наши свежие репортеры добудут новую порцию информации. Оставайтесь с нами! Покупайте ваш любимый «Королевский паникер» во всех почтовых отделениях страны!

P.P.S. Редакция не несет ответственности за содержание и паникерские настроения рекламных объявлений, помещенных в сегодняшнем выпуске.

– Хур-хур! – радостно завопили Бакандор и Милталкон. – Такангор выиграл! Такангор победил!

– Интересно, он догадается привести нам прекрасных пленных рыцарей? – хихикнула Тохиморутха.

– Издевательства и жестокое обращение с пленными запрещены Комалсальским договором еще в шесть тысяч пятьсот пятьдесят седьмом году от рождества Тотиса, – невинно заметил Бакандор. – Брат блюдет воинский кодекс чести.

– Подумаешь, – обиделись сестрички. – Хвост у тебя не дорос дразниться. Маменька, скажите ему…

– Помолчите! – строго сказала Мунемея, сворачивая газету. – Мадам Горгарога! У вас больше нет никаких новостей?

– Оно вам не новость? – возмутилась горгулья. – Вам не хватает? Так я добавлю – наступает конец света. А это что-нибудь да значит. Только вы не волнуйтесь, пожалуйста. Это еще не конец света. Ой, и так не вовремя.

– А что, такое может случиться вовремя?

– Ну как вам сказать: конечно, всеобщая катастрофа – это далеко не марципанчик. Но иногда бывает под настроение. Поймите меня правильно…

– Я понимаю.

– Маменька, – взволновался Милталкон, – я же просил вас отпустить меня ударить в тыл. А теперь вот, пожалуйста, допрыгались. Кстати, я совершенно ничего не понял. Такангор победил?

– В битве – да.

– Чего же еще? Радоваться надо, праздник устроить. Воинственно-зажигательные пляски, всенародное гулянье в Малых Пегасиках, оргии и, думаю, по такому случаю можно позволить всеобщее распутство. А?

– Какие часы? – недоумевал Бакандор. – Какой конец света? Братец добрый, разве что обложит короля непомерным налогом или объявит всеобщую мобилизацию и справедливую войну за власть над миром.

– Чем вы всю неделю занимались? – строго спросила Мунемея. – Опять играли в Такангора? А книги по диагонали просматривали? Марш в лабиринт и читайте исторический учебник Авилопса с пятнадцатой по сорок седьмую главу. Очень успокаивает. И просвещает.

– Маменька, – завопили сынули. – Это же на неделю с гаком.

– Меня устраивает, – вынесла вердикт маменька. – Давайте, давайте, весело, с огоньком.

Минотавры, понурившись, поплелись в глубь лабиринта.

– Девочки, а вам нужно особое приглашение? – обратилась Мунемея к дочерям. – Брат стал великим полководцем, о нем уже в газетах пишут, скоро к вам толпой женихи повалят. И что вы им скажете? Что, вместо того чтобы вышивать себе приданое, развесив уши слушали, как мама разговаривает с тетей Горгарогой? Вы думаете, их это утешит?

– Если полюбит, возьмет и без приданого, – фыркнула Урхомуфша, самая смелая из сестер. – И вообще, Милталкон прав – давайте устроим праздник со всеобщим распутством. Это очень патриотично.

– Кого я вырастила?! – грозно нахмурилась Мунемея. – Еще какие-нибудь предложения есть?

Сестры молчали, насупившись. Они совершенно не понимали, отчего маменька сама не радуется блестящей победе старшего сына и им не позволяет.

– Без приданого, нет, вы слышали? – обратилась минотавриха к почтальонше. – В невесте все должно быть прекрасно: и мать, то бишь будущая теща, и порода, и ум, и приданое. С двумя последними пунктами у нас пока проблемы.

Девочки исчезли, возмущенно посапывая и крутя хвостами.

– А вас, мадам Горгарога, я прошу в беседку. Выпьем по паре коктейлей и поговорим.

– Мадам Топотан, я восхищаюсь вашим педагогическим талантом и умом, – сказала горгулья. – Я могу рассчитывать на вашу моральную поддержку?

– Полностью.

– Это утешает. А то я хотела было рассказать все Прикопсу, но он уже заметил у меня в сумке свои «Вершки и корешки», вы меня понимаете?

– Конечно.

– Почему вы не объяснили детям?

– Это еще не конец света, – сказала Мунемея. – Пусть живут спокойно, а там посмотрим. Что-то мне подсказывает, что вся эта история только начинается. Конечно, вы подумаете, что во мне говорит чрезмерно любящая и гордящаяся мать, но я очень надеюсь на своего сына. Он не должен нас подвести.

– Ваши бы слова да Тотису в уши, – вздохнула горгулья. – У меня такая радость, а тут такое горе. Просто ума не приложу, что делать. Господин Цугля сделал мне предложение лапы и сердца. Вы свидетель – я ждала этого светлого момента долгих восемьсот лет. Вам все про меня известно, я бывала замужем и бывала счастлива, но я всегда любила только его. А он все не решался, не решался, не решался. И тут увидел статью, весь встопорщился и вдруг бросился на меня, как грифон какой-то. «Будьте, – говорит, – моей парой, восхитительная. Желаю, чтобы вы сидели в моем гнезде на правах хозяйки».

Я была счастлива в браке двадцать лет. На это у меня ушло пять мужей.

Жанна Голоногова

Вот я и на распутье: то ли давать объявление об обмене наших гнезд на одно, побольше. Или переехать в грот над водопадом? В «Твоем счастье» как раз описывали одну лавочку, где предлагают чудесную обстановку для гротов и пещер, и просто даром. Или махнуть на все крылом: какая тут свадьба? Пробил наш час.

– Еще не пробил. Я рада за вас, мадам Горгарога, – улыбнулась минотавриха. – Поздравляю. Господин Цугля такой милый и благовоспитанный горгул. Он, несомненно, сделает вас счастливой.

– Вы думаете? – И почтальонша смущенно почесала когтем кончик носа. – Представляете, он мне открытку написал: «Моей сумрачной прелестнице».

– Романтично.

– И преподнес коллекцию пестрых камешков. Мы уже хотели заказывать свадебный обед в «На рогах» и шить у мадам Хугонзы шляпки. Мне такую, знаете, розовую, в мелкий цветочек и непременно с острой тульей, чтобы с нее волнами ниспадал шлейф; а господину Цугле – солидного синего цвета с двумя симпатичными ушками по бокам. Как вы находите?

– Это уже серьезный разговор.

– Вы меня успокоили. Как хорошо, что я зашла оказать вам моральную поддержку, просто камень с души спал. Так что вы скажете насчет грота?

– Идеальный выбор, я полагаю. Вы с вашим вкусом сделаете его самым уютным жилищем на этом берегу Нэ-Нэ.

– Я уже подумываю про дубовый насест с бронзовыми накладками и кожаным сиденьем. И палевые шторки в голубой дрипчик.

– Изумительно! – воскликнула Мунемея, знать не зная, что цитирует графа да Унара.

* * *

А что же несчастнейший из смертных – граф, который только теперь понял, что натворил, но уже не мог ничего исправить? Мы оставили его во вчерашнем дне, за сутки до того, как Мунемея и Горгарога читали статью в «Королевском паникере», он еще не знает, как разрешился конфликт, и оттого ему отчаянно плохо.

О, он пребывал в кошмарном состоянии. Посудите сами, его трезвый и практичный ум ни на секунду не допускал, что все истории про Галеаса Генсена, Нерожденного короля Бэхитехвальда, и его хищное королевство могут оказаться правдой. Он не позволял себе так думать. Самой верной ему представлялась следующая мысль: некто из могущественных чародеев современности в погоне за властью и славой воспользовался давними суевериями и разыгрывает древнего владыку, чтобы влиять на слабых духом людей. Начальник Тайной Службы и сам многое узнал о Генсене в последнее время, но был склонен считать его мифом, легендой, а не реальным существом. До того мгновения, как страшный гость объявился в его шатре, он вообще был уверен, что его обманули, и лихорадочно искал выход из сложившегося положения. В ту секунду, когда он увидел своего партнера, эта уверенность внезапно улетучилась, уступив место совершенно необъяснимому страху.

Вероятно, его более мудрое «я», которое любой, даже самый разумный из нас (а возможно, самый разумный – более всех) старается заглушить, пусть даже для этого приходится кричать в полный голос, уже уверовало в реальность короля Бэхитехвальда. Просто граф с этим не мог согласиться.

Он цеплялся за слабую надежду, что таинственный его гость разыгрывает свою комедию до конца, и даже бой часов и внезапная тьма, упавшая на равнину, еще не вполне убедили его. Тем более что такие фокусы были под силу и не самому сильному колдуну. Но когда пространство на его глазах стало меняться, когда все вокруг стало истончаться, словно тонкая корочка льда на солнцепеке, и сквозь очертания одних предметов стали смутно проступать абрисы иного мира, графа да Унара впервые в жизни охватила паника.

И он еще успел подумать, как странно, что человек, не пробовавший это состояние на вкус, сразу узнает его, едва только почувствует.

Часто, когда он проводил допросы, его собеседники бледнели и потели, и это вызывало у него сдержанную брезгливость: он терпеть не мог слабодухих людей и презирал их естественные реакции. Теперь же он сам утирал пот, холодными каплями выступивший на лбу и висках, ненавидел себя за это и одновременно испытывал нечто вроде запоздалого раскаяния по отношению к тем, кто узнал это чувство по его вине.

– Отчего вы так взволнованы, друг мой? – прошелестело из-под черного капюшона.

Граф подумал, что голос Генсена похож на шелк на ветру.

– Не беспокойтесь, я намерен честно соблюсти нашу договоренность. Если я получу Кассарию – а на сей раз я ее все-таки добуду, – то ваше игрушечное королевство с вашим игрушечным королем не будет меня интересовать.

– Я читал, что случалось в странах, где проявлялся Бэхитехвальд, – отвечал да Унара, борясь с приступами тошноты. Ему никто не говорил, что от страха может тошнить, как во время качки на корабле. – Нам конец.

– Глупости, вы так ничего и не поняли. А я считал вас достойным партнером. Кассария – это живительный источник силы. Это бурный океан энергий и стихий, это как гроза. Бэхитехвальд и его жители могут поглотить целый мир и не получить того, что способна дать Кассария. Уверяю вас, что потеряю всякий интерес к Тиронге и ее гражданам, когда осуществлю свою давнюю мечту.

– А если нет?

– Если нет, милый друг мой, то вам и подавно нечего бояться.

– Послушайте, – молвил да Унара, лихорадочно соображая, что к Генсену следовало бы обращаться «ваше величество», но язык не поворачивался…

– Не нужно, – небрежно махнул тот рукой. – К чему нам эти харцуцуйские церемонии? Мы прекрасно обходились без титулов до сегодняшнего дня. Так что вы хотели спросить?

– Зачем вам был нужен я? – вскричал бедолага. – Вы обращаете мир в руины одним своим присутствием, вы стираете людей в прах и пепел, и, возможно, вам для этого не нужно даже щелкать пальцами. Я не представляю, на что вы способны, а это уже само по себе определяет меру вашего могущества – ведь у меня хорошее воображение и четкие представления о силе и власти. Я не понимаю, к чему был весь этот спектакль с подписанием договора, заключением сделки. Что вам до наших проблем?

– Я всегда настаивал на том, что мне ровным счетом нет никакого дела до людских проблем. У меня хватало своих, – доброжелательно откликнулся Генсен. – Но спасибо за комплименты. Вот что, времени у нас еще достаточно, Бэхитехвальд нетороплив. Можем и побеседовать. Вы не поверите, друг мой, но я даже как-то к вам привязался за эти годы. Вы так приветливо принимали меня в своем доме, теперь моя очередь.

Он не совершил сколько-нибудь заметного движения, однако в шатер вплыло существо, представляющее собой гротескную копию любимого дворецкого начальника Тайной Службы. Оно несло огромный поднос, сплошь заставленный драгоценными сосудами: целиком отлитыми из золота и украшенными самоцветами; графинами голубого стекла в паутине из тончайших платиновых нитей; тяжелыми темными бутылями старинных вин, которые производились в странах, поглощенных Бэхитехвальдом и отошедших в область преданий. Словом, там было на что посмотреть, но да Унара смотреть не стал.

– Каноррское, – с удовольствием сказал Генсен. – Вино высочайшего класса, теперь таких не делают. Как тосковал перед смертью их жалкий божок, когда увидел, что все его любимые виноградники погибли. Впрочем, поверьте, друг мой, и я тосковал вместе с ним. Я тоже люблю хорошие напитки. Но мое королевство требует своего. Удалось спасти жалкие крохи. Выпейте, вам сразу станет легче.

Удивительное дело, но он оказался прав.

– Это вы внушили мне мысль воевать против Зелга да Кассара? – спросил граф, набравшись храбрости.

– Что вы, оставьте эти мысли, они не делают чести ни вам, ни мне. Я просто веками ждал, что произойдет однажды событие, которое даст мне возможность осуществить мой план. Это случилось на вашем веку, только и всего, друг мой.

– Зачем вам я? – упрямо повторил граф.

– Долгая история, но вы так трудолюбиво изучали все легенды обо мне и моем королевстве, что облегчили мне задачу. Вы многое поймете. Дело в том, что я как-то уже пытался проникнуть в Кассарию и соблазнить ее отдаться мне. Я сулил ей миры и вечность. Я обещал хранить ее, как драгоценнейший талисман, любить и лелеять, как дражайшую супругу, но Кассария изгнала меня. Меня! Повелевавшего пространствами, жизнью и смертью, мраком и светом. Но уверяю вас, я не таю ненависти и не жажду мести. Есть у вас, людей, такое чувство – любовь. Странное, скажу вам, чувство, его трудно постичь и объять разумом. Вот нечто подобное я испытываю к Кассарии. Я жажду обладать ею не как вещью, а так, как пылкий юнец жаждет обладать своей возлюбленной. И потому столь горьким был для меня ее поступок.

Открою вам тайну, друг мой, – ведь теперь все равно ничего не изменить. По Закону я не имел более права приближаться к Кассарии, если меня не пригласят сюда, не позовут, не вручат мне ее судьбу и будущее. Если, граф, этого не сделает сам наследник Кассарии, ибо никого иного Закон не принимает в расчет. Вы удивлены? Вы не знали?

– Чего?

– Ну, тайны вашего происхождения. Полноте, друг мой, быть такого не может, чтобы не знали. Ваша прабабка подарила свое сердце не кому-нибудь, но его величеству Нумилию Первому Гахагуну, Нумилию Прекрасному. Он и впрямь был красавцем, и не одна придворная дама пала в его объятия, прельстившись пылкими речами, чтобы назавтра обнаружить, что она уже забыта и брошена.

Но маркизу Терессу он действительно любил. Причем настолько, что заключил с ней тайный брак и признал своим плод сей страсти. Он даровал вашему деду титул графа да Унара, земли, замки, дворцы. И хотя претендовать на престол Тиронги вы не можете, но в вас течет кровь старинной династии Гахагунов, тех самых северных варварских вождей, которые тысячелетия тому завоевали Тиронгу. Но ведь да Кассар – первый принц крови, он ведь тоже Гахагун. Соответственно – и вы да Кассар. Особенно если учесть, что Карр Алвин да Кассар – сын Узандафа Ламальвы да Кассара и его кузины, герцогини Люльи да Игонза, в девичестве графини да Унара. То есть вашей бабушки.

Неужели вы никогда не интересовались своими ближайшими родичами? А я, признаться, был уверен, что в этом священном походе против Зелга вы преследуете свои собственные цели, и был приятно удивлен, когда вы без колебаний отписали мне Кассарию.

– Вы хотите сказать, что мы с Зелгом – кузены?

– Совершенно верно.

– И что это я призвал Бэхитехвальд на земли Тиронги?

– Ну, все не так ужасно, как кажется. Во-первых, я уже изложил вам свою позицию относительно будущего вашей страны. Во-вторых, вы впускали в этот мир меня, а свое королевство я привел сам. Пейте, друг мой. И не огорчайтесь. Судьба распорядилась так странно: в вас течет кровь некромантов, но способностей у вас ни на грош. Вы и мертвого кузнечика не поднимете из праха. Так что вам Кассария ни к чему, она все равно вышвырнула бы вас вон. Я могу смело смотреть вам в глаза. С чистой совестью.

Совесть у него чистая. Не бывшая в употреблении.

– А вы уверены, что она подчинится Закону? Кстати, что это за Закон?

– Я бы не утверждал наверняка. Кассария непредсказуема. И я дивлюсь людям, которые слагают жуткие легенды о Бэхитехвальде и намного меньше боятся силы, с которой Бэхитехвальду не сравниться. Нет, она не подчинилась бы никакому закону, когда б не крохотная деталь: Кассария недовольна Зелгом. Он не оправдал ее ожиданий, и она ждет Галеаса.

– Герцог да Кассар носит имя Галеас.

– Да, и теперь у нас равные шансы, с небольшим перевесом в мою пользу. Мне есть что предложить Кассарии, я вернулся не с пустыми руками. Я способен дать взамен на ее могущество силу и власть иного рода.

– Вы одержимы ею, – не спросил, но констатировал начальник Тайной Службы.

– О, конечно, конечно, я одержимый из одержимых. Я мечтаю о ней столько тысяч лет, сколько не представить вашим историкам. Что до Закона, друг мой, я умалчиваю о нем не потому, что это тайна, а потому, что всех граней этой тайны не знаю и я.

– Башня Генсена – это вход в ваш мир?

– А вы любознательны. Что я в вас и ценю, впрочем. Да, это врата Бэхитехвальда. Ну что, граф, давайте выйдем из шатра. Вам будет чем полюбоваться, обещаю.

* * *

– Что это? – капризно спросил Юлейн, наблюдая, как стремительно темнеет небо. – Гроза?

– Нет, ваше величество, – ответил встревоженный Гегава. – На грозу не похоже.

– А на что похоже? – не унимался король.

– На солнечное затмение.

– Гегава, запишите в вашу маленькую книжечку для памяти: не забыть казнить Непестоса, когда мы вернемся в Булли-Толли. Виданное ли дело – предсказал нам успех в сражении и словом не обмолвился про солнечное затмение. Где успех? Где обещанная хорошая погода? Где счастливые предзнаменования? Князь Илгалийский мне еще должен?

Если дворецкий и удивился столь странной перемене темы, то виду не подал.

– Да, ваше величество. Его долг весьма значителен.

– Тогда точно запишите – казнить. Нам пришлют другого, в счет долга. А где мои вельможи?

– Господин главный бурмасингер воодушевляет ополчение и стражников…

В этот момент ветерок дунул в сторону королевского шатра, и до ушей монарха донесся медвежий рык.

– Вы не солнечного затмения бойтесь, вы меня бойтесь! В бараний рог скручу, на скелеты пущу! Вашу тещу вам в невесты! Лысину на ваши головы! …!!!

– Я не понял последней фразы, – поделился Юлейн с дворецким.

Дворецкий был сметлив:

– Это специальные бурмасингерские термины. Для узкого круга посвященных.

– Как интересно, а что они означают?

– Отеческое напутствие, ваше величество. Каждый ополченец и стражник теперь уверен, что господин главный бурмасингер мысленно с ним, и будут бодрее себя чувствовать даже перед лицом серьезной опасности.

– Нам грозит опасность? – изумился Юлейн. Гегава ощутил острое, ни с чем не сравнимое желание «напутствовать» короля по-бурмасингерски. Но принципы не позволяли.

– Всем грозит опасность, ваше величество, – молвил он после длинной паузы.

– А, это вы в философском смысле? – обрадовался король.

– Пожалуй.

– Хорошо, а где маркиз Гизонга и граф да Унара?

– За ними послали, ваше величество.

– Что же они не идут?

– Собирают информацию, вероятно. Чтобы прийти к королю с полным и исчерпывающим докладом.

– Какой, в бульбяксу, доклад! Даже мне понятно, что нужно высылать парламентеров, а они и не чешутся. Сошлю их, к драконьей бабушке, в Юйю, соль добывать. Или пиратам сбуду по дешевке. Хоть какая-то польза случится от этих двух проходимцев. Гегава!

– Да, ваше величество.

– У вас все такие же белоснежные платки?

– Да, – тревожно ответил дворецкий, которому не нравилось, что мысли короля скачут, как прыткие серны в период спаривания.

– А вы умеете вырезать палочки из растительности?

– Из чего, ваше величество?!

– Из окружающей растительности, говорю. Боже, какой же вы болван! Такой дубоголовый, как голем какой-то! Палочку прошу, не очень тонкую, ровную.

Гегава, ощущая легкое головокружение, подозвал слугу и шепотом отдал ему соответствующие указания. Тот сбегал к ближайшему кустарнику и мигом доставил искомое.

– А теперь привяжите платок к палочке, – приказал король. – Пойду переговоры проводить, а то ни одна морда не догадается, что делать.

– Это невозможно, – побледнел дворецкий. – Ваше величество намерены идти в стан врага? Вас же могут захватить в плен или убить! Кассар может претендовать на трон Тиронги, и он…

– Гегава, не морочьте мне голову. Я прекрасно знаю, что из этого следует. Но в критических ситуациях монарх должен выполнять свои обязанности, что бы там ни думал по этому поводу его дворецкий. Давайте белый флаг, а не то я занесу в вашу книжечку следующим пунктом и вашу казнь.

Риск погибнуть – это профессиональный риск любой коронованной особы.

Предположительно Великий князь Михаил Романов

И, взяв импровизированное белое знамя, Юлейн спокойно и даже величественно двинулся в сторону победоносных костеланг Зелга да Кассара.

Как раз в эту минуту Бэхитехвальд и стал проступать сквозь реальность Ниакроха.

Глава 14

Князь Мадарьяга оказался прав. Никакими словами невозможно передать, что чувствует наблюдатель, когда мир его теряет основательность. Нечто подобное испытывали те, кто пережил землетрясение либо извержение вулкана: полную свою ничтожность перед лицом разыгравшейся стихии, ощущение себя песчинкой, уносимой гремящим потоком, зыбкость и ненадежность того, что еще несколько мгновений тому казалось таким вечным и непоколебимым. Но при всех ужасах катастроф они конечны, и каждый питает надежду пережить эти страшные минуты.

Бэхитехвальд, поглощающий привычное пространство, такой надежды не оставлял.

Зелг, словно завороженный, смотрел, как сквозь истоптанную, перемешанную с травой, изрытую землю равнины прорастают, как сквозь бесплотное вещество, не являющееся преградой, какие-то серые голые скалы и уродливые черные деревья со скрюченными ветвями, лишенными листьев.

Нелепые дома таращились слепыми безумными окнами, и там, в глубине помещений, был кто-то враждебный, чуждый и непонятный.

Кривые улочки вели себя как раздраженные аспиды – по три, четыре раза оборачиваясь вокруг одного и того же района, чтобы затем внезапно окончиться каким-нибудь тупиком позади того места, где начинались.

Угнетали цвета. Зелг не мог бы назвать ни одного из них, хотя прежде немного по-ребячески гордился тем, что может поименовать около трехсот цветов и более тысячи оттенков. Бэхитехвальд игнорировал знакомые цвета, формы и материи. Здесь все находилось на грани существования: свет был, но его как бы не было; воздух был, но он затруднял видимость и движение, словно уже не воздух, а некое иное вещество, пропитанное грязью и влагой. За пять-шесть шагов ничего нельзя было толком рассмотреть, и именно там, на условной границе, которая отделяла от полной слепоты и беспомощности, то и дело мелькали неясные, размытые тени.

В этом мире не царила тишина, но и звуков в привычном понимании не было тоже. Что-то скрипело и стонало, кряхтело и тихонько выло; впрочем, Зелг теперь понимал, что безуспешно пытался объяснить ему бедный вампир. Конечно, то были не стоны и скрипы, а нечто совершенно иное, но как и цветам, так и звукам он не сумел дать имени. Он и вообразить не мог, что такое вообще возможно услышать при жизни.