Меч в камне (дополнительные главы)

      -- Ты великана когда-нибудь видел? -- тихо, чтобы не помешать чтению, спросил Мерлин. -- Ну да, я помню, не видел. Ну-ка, возьми меня за руку и закрой на минутку глаза.
      Викарий еще что-то гудел про гигантского сына Эвандера, сэр Эктор глядел в огонь, Кэй с тихим щелчком переставил одну из фигур, а Варт с Мерлином уже стояли, держась за руки, посреди незнакомого леса.
      -- Это Лес Бурливых Вод, -- сказал Мерлин, -- мы с тобой собираемся навестить великана Галапаса. Теперь слушай. Сейчас ты невидим, потому что держишься за мою руку. Я способен усилием воли, -- должен сказать, чрезвычайно утомительным, -сохранять себя невидимым, равно как и тебя, пока ты ко мне прикасаешься. Трудов это требует раза в два больших, ну да уж ладно. Однако, если ты хотя бы на миг отпустишь меня, ты станешь на этот самый миг видимым, а если ты это проделаешь в присутствии Галапаса, он тебя в один присест слопает. Так что держись.
      -- Хорошо, -- сказал Варт.
      -- И не надо говорить "хорошо". Ничего тут хорошего нет. Все как раз плохо. Да, и еще. В этом чертовом лесу полно ловушек, так что ты окажешь мне большую любезность, если будешь смотреть под ноги.
      -- А что за ловушки?
      -- Да он тут нарыл ям глубиной футов примерно в десять с ровными глиняными стенами, а сверху накрывает их сухими ветками, сосновыми иглами и тому подобным сором. Человек наступает на ветки и валится в яму, а Галапас по утрам обходит ловушки с луком наготове, чтобы прикончить тех, кто в них попался. Пристрелит бедолагу, спустится вниз и вытаскивает, -так у него на обед несколько штук набирается. Сам-то он из десятифутовой ямы вылезает без труда.
      -- Хорошо, -- снова сказал Варт и тут же поправился, -- я буду осторожен.
      Быть невидимкой вовсе не так приятно, как кажется. Через несколько минут уже перестаешь понимать, где болтаются твои руки и ноги, -- в лучшем случае догадываешься об этом с точностью до трех-четырех дюймов, -- так что пробираться по заросшему кустарником лесу становится отнюдь не легко. Зарослито видишь отчетливо, а вот как ты сам расположен относительно них, точно сказать не можешь. С ногами, -- хотя возникающие в них ощущения тоже становятся путаными, -- кое-как еще удается сладить, приглядываясь к оставляемым ими следам и к траве, покорно ложащейся на землю под ними, но что касается рук, тут дело становится безнадежным, если только не сосредоточиться и не стараться запоминать, куда ты их в последний раз пристроил. О положении тела, как правило, можно судить либо по неестественному изгибу какой-нибудь колючей ветки, либо основываясь на странном ощущении "центральности", свойственном всякому человеку по той причине, что душа его располагается неподалеку от печени.
      -- Держись крепче, -- сказал Мерлин, -- и ради всего святого, не путайся под ногами.
      Они все шли и шли через лес, головы у них немного кружились, оба внимательно смотрели под ноги, -- не подается ли земля, -- и часто останавливались, когда какой-нибудь колючий куст впивался ветвями в их плоть. Мерлин, в очередной раз зацепившись, чертыхался, а чертыхаясь, отчасти утрачивал концентрацию, и оба становились видимыми -- смутно, словно осенняя дымка. При этом кролики, оказавшиеся от них с подветренной стороны, садились на задние лапки и восклицали: "Господи-Боже!".
      -- А дальше что? -- спросил Варт.
      -- Значит так, -- ответил Мерлин. -- Перед нами Бурливые Воды. На том берегу ты видишь замок великана, нам придется туда переплыть. Ходить, будучи невидимкой, тяжело, а уж плавать в таком состоянии и вовсе невозможно, даже если упражняться годами. Вечно зарываешься носом в воду. Так что, пока мы будем переправляться, мне придется тебя отпустить. Постарайся как можно скорее найти меня на том берегу.
      Варт вступил в теплую, освещенную звездами воду, струившуюся с мелодичностью, присущей только речке, в которой обитают лососи, и поплыл к противоположному берегу. Он плыл быстро, по-собачьи, забирая немного вниз по течению, и выбравшись из воды, вынужден был спуститься вдоль берега еще на четверть мили, прежде чем встретил мокрого Мерлина. Мерлин плыл брасом, демонстрируя изрядную точность неторопливых движений, и при этом глядел вперед, поверх рассекающей волну бороды, с отчасти озабоченным выражением плывущей за подбитой дичью собаки.
      -- Ладно, -- сказал Мерлин, -- беремся за руки и пойдем посмотрим, чем занят Галапас.
      Невидимые, они пошли по травянистому лугу, отведенному, по всему судя, под парк, ибо несмотря на столь позднее время, многочисленные садовники в железных ошейниках прокашивали, пропалывали и подметали траву. Это были рабы.
      -- Захочешь что-либо сказать, -- распорядился Мерлин, -говори шепотом.
      Они подошли к кирпичной стене с прибитыми к ней плодовыми деревьями, по которым им предстояло взбираться наверх. Способ для этого пришлось использовать необычный, -- влезая друг другу на плечи, подавая сверху руку и так далее, и всякий раз, как Варт поневоле отрывался от волшебника, он становился видимым. Со стороны это походило на сильно мерцающую фильму раннего кинематографа или на картинки, показываемые волшебным фонарем, в который приходится вставлять одну пластинку за другой. Рабсадовник, на глаза которому попался этот участок стены, скорбно постучал себя по голове и уполз в кусты, где его стошнило.
      -- Чшш, -- шепнул Мерлин, когда оба долезли до верха. Они глянули вниз и увидели великана собственной персоной, вкушавшего при свете свечей вечерний покой на зеленой лужайке.
      -- Так он совсем и не большой, -- разочарованно прошептал Варт.
      -- Десять футов, -- прошипел Мерлин, -- для великана он чрезвычайно высок. Я выбрал самого лучшего, какого знаю. Даже в Голиафе было всего-навсего шесть локтей с пядью, а это -девять футов четыре дюйма. Не нравится, иди домой.
      -- Прости. Я не хотел показаться неблагодарным, Мерлин, просто я думал, что в них росту футов шестьдесят или около того.
      -- Шестьдесят футов! -- фыркнул некромант.
      Великан услышал какие-то звуки, доносящиеся с верхушки стены, и посмотрел в их строну, заметив громыхающим басом:
      -- Ишь как нетопыри-то к ночи распищались!
      Затем он налил себе очередной рог мадеры и залпом осушил его.
      Мерлин понизил голос и пустился в объяснения:
      -- Люди находят зубы и кости существ, подобных твоему приятелю Атлантозавру, ну и начинают рассказывать байки про людей-великанов. Один отыскал как-то зуб весом в двести унций. Драконы, те действительно достигают крупных размеров, а великаны нет.
      -- Но разве человек не может вырасти очень большим?
      -- Я и сам не понимаю в чем тут дело, это как-то связано с составом костного вещества. Если бы человек вырос до шестидесяти футов, он попросту переломал бы себе кости собственным весом. Самым высоким из великанов был Елеазар, так и в нем было росту одиннадцать с половиной футов.
      -- Да, -- сказал Варт. -- Должен признать, для меня это разочарование.
      -- То есть не то, что ты привел меня посмотреть на него, -- поспешно прибавил он, -- а что росту в них меньше, чем я полагал. Но если подумать, так и десять футов -- тоже немало.
      -- Да он вдвое выше тебя, -- сказал Мерлин. -- Ты ему в аккурат до пупа достанешь, а он с легкостью забросит тебя на скирду такой высоты, что ты на нее и сноп-то еле-еле метнешь.
      Они до того увлеклись разговором, что совсем перестали следить за своими голосами, заставив великана вылезти из покойного кресла. Он приблизился к ним с трехгалонной бутылью вина в руке и некоторое время усердно пялился на стену, на которой они сидели. Затем швырнул в стену бутылью, ударившей чуть левее них, сердито сказал: "Чертовы совы!" и, тяжело ступая, потащился в замок.
      -- За ним! -- торопливо воскликнул Мерлин.
      Кое-как спустившись со стены, они схватились за руки и бегом проскользнули за великаном в садовую калитку.
      Помещения, располагавшиеся в начале уходящей вниз лестницы, еще свидетельствовали о некоторой цивилизованности, -- за обитыми зеленым сукном дверьми виднелись камердинеры и лакеи (правда, с железными обручами на шеях), начищавшие столовое серебро и допивавшие что осталось в графинах. Ниже располагались кладовые, заставленные крепкими древними ларями, в которых хранились разнообразные золотые блюда, кубки и иные призы, завоеванные великаном на турнирах и скачках. Еще ниже стояли в мрачных комнатушках затянутые паутиной клетки для винных бутылок, и безотрадной наружности крысы задумчиво взирали на бестелесные следы, возникающие в пыли, и несколько человеческих тел свисало с крюков в шкафах для дичи, дозревая до съедобного состояния. Все это походило на Комнату Ужасов (вход только для взрослых) в музее мадам Тюссо.
      В самом низу замка размещалась подземная тюрьма. Меловые стены ее сочились жирной на ощупь влагой, и разного рода душещипательные надписи и рисунки были нацарапаны на камнях. "Молитесь за несчастную Присциллу", -- гласила первая надпись, а вторая сообщала: "Ах, если б я честно заплатил собачий налог, не попал бы я в такую беду". Далее был нарисован человек, болтающийся на виселице, растопырив, наподобие чучела Гая Фокса, руки и ноги, а за ним -- черт с рогами. Пятой по порядку шла надпись, вырезанная в камне: "Ночное солнце в два тридцать", шестая надпись удивлялась: "Да неужели?", а седьмая восклицала: "Увы мне, вечно я забывал покормить мою бедную канарейку: ныне и меня ожидает столь же страшная участь". Имелось также полузатертая кляуза: "Старый скот Галапас любит мадам Мим, грязную собаку", и кто-то еще приписал: "Покайтеся и спасетесь, ибо близится Царство Диаволово". Были тут и разного рода поцелуйчики, даты, набожные восклицания и присловия вроде "Не потратишься, не спохватишься" и "Спокойной ночи, милые дамы", а также сердца, пробитые стрелами, черепа с перекрещенными костями, свиньи с закрытыми глазами и трогательные послания вроде: "Не забудь в половине первого вынуть картошку из плиты", "Ключ под геранью", "Отомстите вонючему Галапасу, предательски меня погубившему" или просто: "Индейский мед для тех, кому на пустой желудок не спится". Мрачноватое было место.
      -- Ха! -- вскричал Галапас, останавливаясь у одной из камер. -- Так надумал ты вернуть мне мой патентованный непробиваемый шлем или же изготовить новый?
      -- Ничего он не твой, -- отвечал слабый голос. -- Я его изобрел, я запатентовал, так что иди, заливай кому-нибудь другому, скотина.
      -- Назавтра без обеда, -- сказал жестокий Галапас и подошел к следующей камере.
      -- Ну, так как же насчет кампании в прессе? -- спросил великан. -- Собираешься ты, наконец, написать, что Царица Савская совершила на меня неспровоцированное нападение, а я в порядке самообороны захватил ее земли?
      -- Нет, не собираюсь, -- ответил томящийся в камере журналист.
      -- Утром отведаешь резиновых палок, -- сказал Галапас.
      -- Куда ты подевал мой эластичный корсет? -- загрохотал великан у третьей камеры.
      -- Не скажу, -- ответила камера.
      -- Не скажешь, -- объявил Галапас, -- пятки подпалю.
      -- Пали сколько влезет.
      -- Э-э, ну брось, слушай, -- взмолился великан. -- Не могу я без корсета, у меня живот отвисает. Ну, скажи, а я тебя за это в генералы произведу, -- меховую шапку наденешь, в Польшу поедешь охотиться. Или хочешь, ручного льва тебе подарю, или бороду, как на театре, и полетишь ты с Армадой в Америку. А хочешь, -- женись на любой из моих дочерей.
      -- По-моему, все твои предложения дурно пахнут, -- ответила камера. -- Ты бы лучше предал меня открытому суду за подрывную пропаганду.
      -- Ты просто-напросто подлый, мерзкий ворюга, -- сказал великан и отошел к следующей камере.
      -- Ну а ты, -- сказал, обращаясь к ней, Галапас, -- что ты скажешь насчет выкупа, грязная английская свинья?
      -- Я не свинья, -- ответила камера, -- и не грязная. Во всяком случае, не был грязным, пока не свалился в твою подлую западню. Теперь у меня, конечно, вся спина в сосновых иголках. Что ты сделал с моей зубной щеткой, великан, и куда подевал мою ищейную суку, что?
      -- Думать мне больше не о чем, как о твоих щетках и суках, -- взревел Галапас. -- Я тебя о выкупе спрашиваю, идиот, или ты до того закоснел в британской тупости, что совсем уже ничего не понимаешь?
      -- Я желаю почистить зубы, -- упрямо ответил Король Пеллинор. -- А то у меня в них возникает какое-то странное чувство, если ты понимаешь, что я имею в виду, и мне от него становится не по себе.
      -- Uomo bestiale, -- вскричал великан. -- А иных чувств, поизящнее, нет у тебя?
      -- Нет, -- сказал Король Пеллинор, -- по-моему, нет. Я хочу почистить зубы, и потом у меня ноги сводит от того, что я все время сижу на этих нарах, или как они у тебя называются.
      -- От пьянства ты что-ли отупел до полного невероятия? -взвился владелец замка. -- Что ты сделал со своей душой, лавочник? Ты способен думать о чем-нибудь, кроме зубов?
      -- Я много о чем думаю, старичок, -- ответил Король Пеллинор. -- Я вот думаю, например, как приятно было бы съесть яичко всмятку, что?
      -- Так не получишь же ты никаких яичек и будешь сидеть здесь, пока не заплатишь выкупа. Как я по-твоему буду вести мой бизнес, если мне выкупов не станут платить? Что будет с моими концентрационными лагерями, с похоронными венками по тысяче долларов штука? Думаешь, мне все это даром дается? Да одному только Королю Гуитно Гаранхиру мне пришлось отослать венок в виде Валлийской Арфы в сорок футов длиной, сделанной из одних орхидей. А надпись на нем была такая: "Сладкоголосые Ангелы Провожают Тебя В Обитель Твоего Покоя".
      -- А что, очень хороший венок, -- одобрительно сказал Король Пеллинор. -- Но нельзя ли мне все же получить назад мою зубную щетку, что? Нет, право же, черт подери, не столь уж многого я и прошу, в сравненьи с таким венком. Или все-таки многого?
      -- Недоумок! -- рявкнул великан и отошел к следующей камере.
      -- Мы должны спасти его, -- зашептал Варт. -- Это же бедный старый Король Пеллинор, он, наверное, гнал Искомого Зверя и свалился в одну из ловушек, о которых ты мне говорил.
      -- Вот и пусть посидит, -- сказал Мерлин. -- Если человек настолько глуп, что не может держаться подальше от лап великана, то о нем и печалиться нечего.
      -- Может быть, он о чем-то задумался, -- прошептал Варт.
      -- А не надо было задумываться, -- прошипел волшебник. -Великаны, вроде этого, в конечном итоге совершенно безвредны, -- прояви к такому немного участия, верни ему, скажем, корсет, и он сидит себе тихо, никого не трогает. Это любому известно. А раз уж он впутался в неприятности с Галапасом, пусть сам и выпутывается. Пускай выкуп платит.
      -- Я точно знаю, -- сказал Варт, -- что у него нет ни гроша. Он даже перину себе не может купить.
      -- Тогда вел бы себя повежливее, -- неуверенно огрызнулся Мерлин.
      -- Так он же старается, -- сказал Варт, -- он просто мало чего понимает. Ох, ну пожалуйста, Король Пеллинор -- мой друг, не могу я видеть, как он сидит в этой страшной камере, и никто ему не желает помочь.
      -- Да что мы сделать-то можем? -- сердито воскликнул Мерлин. -- Камеры же заперты накрепко.
      Сделать они и впрямь ничего не могли, но кричать так громко волшебнику все же не стоило, потому что крик этот навлек на них беду. Забыв о том, что самое правильное для невидимки -это помалкивать, Мерлин своими несдержанными речами сообщил их экспедиции опасный характер.
      -- Кто здесь? -- взвизгнул, повернувшись спиной к пятой камере, Галапас.
      -- Никого, -- выкрикнул Мерлин, -- мышка.
      Великан Галапас выхватил могучий меч, обернулся и оглядел коридор, освещая его факелом, который он поднял над головой.
      -- Чушь, -- заявил он. -- Мыши человеческим голосом не разговаривают.
      -- Пии, -- произнес Мерлин, надеясь сойти за мышь.
      -- Обдурить меня хочешь, -- сказал Галапас, -- не выйдет. Вот я тебе сейчас как врежу моим сверкающим клинком и посмотрим, мышка ты или не мышка.
      Он двинулся в их сторону, держа перед собой отливающее синим лезвие, и заплывшие жиром глаза его казались в свете факела безжалостными и по-поросячьи маленькими. Нетрудно вообразить, насколько это приятно, когда человек, весящий тридцать пять стоунов, пытается обнаружить тебя в узком проходе, держа в руке меч в твой рост длиною, и намереваясь проткнуть им твою печень.
      -- Не дури, -- сказал Мерлин. -- Это всего только мышка, ну, может быть, две. Мог бы и сам догадаться.
      -- Это не мышка, -- сказал Галапас, -- это невидимый волшебник. А невидимых волшебников я привык на части резать, понятно? Я их рву на куски, ты понял? чтобы невидимые кишки их вываливались на землю. Ну, где ты есть, волшебник? Иди сюда, я тебя зарежу, моргнуть не успеешь.
      -- Мы сзади тебя, -- испуганно сказал Мерлин. -- Оглянись, мы в дальнем углу у тебя за спиной.
      -- Ага, -- мрачно произнес Галапас. -- Вы сзади, а голоса у вас спереди.
      -- Держись, -- крикнул Мерлин, но Варт с перепугу уже выпустил его руку.
      -- А теперь -- видимый волшебник, -- сообщил великан. -Только маленький. Посмотрим, возьмет его меч -- не возьмет?
      -- Да держись же ты, идиот, -- отчаянно завопил Мерлин, и после недолгой бестолковой возни они снова схватили друг друга за руки.
      -- Опять пропал, -- сказал Галапас и, взмахнув мечом, рубанул по тому месту, где они только что стояли. Меч высек из камня синие искры.
      Мерлин прижал незримый рот к незримому уху Варта и зашептал:
      -- Ложись ничком на пол. Прижмемся к противоположным стенам, может, он мимо проскочит.
      Проскочить-то он проскочил, но Варт, уползая по полу, снова оторвался от своего защитника. Он наугад шарил вокруг, пытаясь найти Мерлина, и разумеется, опять стал видимым, как всякий другой человек.
      -- Ха! -- воскликнул Галапас. -- Все тот же маленький и такой же видимый.
      Он пырнул в темноту мечом, но Мерлин успел вцепиться в руку своего ученика и буквально сорвать его с опасного места.
      -- Удивительный тип, -- сказал великан. -- Пожалуй, самое верное, это прочирикать мечом весь пол.
      -- Это, знаете, точь в точь как капусту шинкуют, -прибавил великан, -- или чего другое режут, меленько-меленько.
      Мерлин с Вартом, держась за руки, скорчились в самом дальнем углу коридора, а страшный великан Галапас приближался к ним, смеясь громовым смехом, исходящим из глубин его чрева, и простукивая мечом каждый дюйм пола. Клик, клик, звякал по грубому камню острый, как бритва, клинок,-- ясно было, что никакой надежды на спасение у них не осталось. Теперь великан оказался в их прежнем тылу, отрезав путь к отступлению.
      -- Прощай, -- прошептал Варт, -- а все-таки дело того стоило.
      -- Прощай, -- сказал Мерлин, -- хотя по-моему -- не стоило ни капли.
      -- Вот и правильно, попрощайтесь, -- ощерился великан, -ибо вскорости мой секач распорет вас по всем швам.
      -- Друзья мои, -- закричал из своей камеры Король Пеллинор, -- не говорите "прощай", не надо. Мне кажется, я слышу, как к нам приближается некто, и пока есть жизнь, есть надежда.
      -- Точно, -- крикнул, также приходя им на помощь, лишенный свободы изобретатель и слабыми руками потряс прутья своей камеры. -- Оставь этих людей в покое, ты, великан хрипатый, или не видать тебе непробиваемого шлема как своих ушей.
      -- А про корсет забыл? -- изо всей мочи крикнула следующая камера, пытаясь отвлечь внимание великана. -- Толстопузый!
      -- Я не толстый! -- заорал Галапас, останавливаясь в самой середине коридора.
      -- Еще какой толстый, -- ответила камера. -- Пузан!
      -- Пузан! -- заорали все узники разом. -- Жирный старый Галапас!
      -- Жирный старый Галапас плачет, мамочку зовет,
      У него корсет пропал, пузо по полу метет!
      -- Ну хорошо же, -- сказал великан, физиономия которого приобрела замечательный синий оттенок. -- Хорошо, красавчики мои. Дайте мне только прикончить эту парочку, и вы у меня все отведаете палок на ужин.
      -- Сам съешь, -- ответили узники. -- А этих двоих оставь в покое.
      -- Палок вам, -- это было все, что сумел ответить великан, -- палок и по малой порции тисочков для пальцев, на закуску. Ладно, на чем мы остановились?
      Откуда-то издалека донесся гомон, словно бы даже лай, и Король Пеллинор, все это время прислушивавшийся у зарешеченного окошка, принялся вдруг скакать и прыгать.
      -- Вот оно! -- завопил он в восторге. -- Вот!
      -- Что за "оно"? -- спросили все.
      -- Она! -- объяснил Король. -- Она, сама!
      Пока Пеллинор давал эти пояснения, шум приблизился и теперь, усилясь, слышался уже из-под двери подземной тюрьмы, прямо за спиной великана. За дверью определенно бесновалась собачья свора.
      -- Гав! -- рявкнула дверь, отчего великан и все прочие ошеломленно застыли.
      -- Гав! -- рявкнула дверь еще раз, и петли ее затрещали.
      -- Гав! -- в третий раз рявкнула дверь и слетела с петель.
      -- О-о-ой! -- завопил великан Галапас, когда дверь с жутким грохотом рухнула на каменные плиты, и в коридор ворвался Бет Глатисант.
      -- Оставь меня, ужасная тварь! -- возопил великан, когда Искомый Зверь вцепился зубами в седалище его штанов.
      -- На помощь, на помощь! -- завывал великан, пока чудище гнало его сквозь разломанную дверь.
      -- Добрая старая Зверюга! -- голосил из-за решетки Король Пеллинор. -- Нет, вы посмотрите на нее, я вас умоляю! Добрая старая Зверюга! Улю-лю-лю! Возьми его, старушка, возьми! Тащи его сюда, ну, ну, тащи его! Ах ты, умница моя! Сюда тащи, сюда!
      -- Дохлого, дохлого, -- несколько преждевременно прибавил Король Пеллинор. -- Дохлого тащи, ну, ну, тащи дохлого! Гони! Гони! Улю-лю-лю! Ну что вы скажете, а? Сама за дичью ходит, никто не учил!
      -- Р-р-гау! -- заходился вдали Искомый Зверь. -- Р-р-гау! Р-р-гау!
      И все ясно услышали, как великан Галапас кругами скачет по винтовой лестнице самой высокой башни своего замка.
      Мерлин с Вартом, воспользовавшись ключами, которые обронил великан, поспешно отомкнули двери всех камер, -- впрочем, не оброни он ключей, Зверь, без сомнения, разломал бы и их тоже, -и несчастные узники, помаргивая, выползли под свет горящего факела. Были они тощие, бледные, будто поганки, но дух их остался несломленным.
      -- Ну и ну, -- говорили они. -- Ничего себе вышла штука.
      -- Кончились наши тисочки на ужин.
      -- Ни тебе больше подземных тюрем, ни вони, -- сказал изобретатель. -- И на жестких нарах больше не придется сидеть.
      -- Интересно, куда он все-таки подевал мою зубную щетку?
      -- Отличное у вас животное, Пеллинор. Мы все обязаны ему жизнью.
      -- Трижды ура Глатисанту!
      -- Еще ищейка где-то тут должна быть.
      -- Да бросьте вы, дружище. Ну, почистите вы свои зубы в другой раз, найдете себе палочку или еще что, дайте только выбраться отсюда. Сейчас главное -- освободить всех рабов и удрать, пока Зверь не выпустил его из башни.
      -- И кстати, не мешало бы прихватить по дороге несколько кубков.
      -- Господи, я бы не возражал, если бы мне предложили сейчас посидеть у доброго огня. Это местечко наградило-таки меня ревматизмом.
      -- А давайте спалим все его палки и напишем на стенах, что мы о нем думаем.
      -- Старый добрый Глатисант!
      -- Трижды ура Пеллинору!
      -- Трижды ура всем остальным!
      -- Ура! Ура! Ура!
      Оставаясь незримыми, Мерлин и Варт тихо покинули празднество. Они покинули рабов, толпившихся снаружи замка, -Король Пеллинор снимал с их шей железные обручи, присовокупляя несколько уместных слов, как если бы он раздавал награды на выпускном вечере. Глатисант еще продолжал бесчинствовать у дверей главной башни, голося, как тридцать пар гончих псов, а Галапас, завалив дверь всей мебелью, какую нашел, торчал теперь в башенном окне и орал, требуя срочно вызвать пожарных. Заключенный из камеры N 3 деловито собирал в великановой кладовке Золотые Кубки "Аскота" и иные призы, а газетчик от души веселился, разжигая праздничный костер из палок, тисочков для пальцев и всего остального, хотя бы отдаленно напоминавшего орудия пытки. Изобретатель, вооружась молотком и зубилом, выбивал на стенах опустевшего теперь коридора оскорбительную надпись: "Накося, выкуси, Галапас!". Огонь костра, крики "ура" и ободряющие замечания Короля Пеллинора, наподобие: "Никогда англичане не будут рабами" или "Надеюсь, вы не забудете урока, который получили, когда были здесь вместе с нами", или "Всегда буду рад услышать о любом из Старых Рабов, -- узнать, как у них жизнь дальше сложилась", или "Постарайтесь взять себе за правило дважды в день чистить зубы", -- все это вместе создавало волнующую атмосферу прощального праздника, покидать который невидимым гостям совсем не хотелось, но -- "Время дорого", -- сказал Мерлин, и они поспешили к Бурливым Водам.
      Если принять во внимание все с ними случившееся, что-то и вправду странное было во Времени, равно как и в его дороговизне, ибо, когда Варт снова открыл в башенном покое глаза, Кэй все еще продолжал щелкать шахматными фигурами, а сэр Эктор по-прежнему смотрел в огонь.
      -- Ну хорошо, -- сказал сэр Эктор, -- и что же изображает собой этот ваш великан?
      Мерлин поднял глаза от вязания, а Варт в испуге открыл рот, собираясь ответить, однако вопрос был обращен к викарию.
      Преподобный Сайдботем закрыл книгу, повествующую о Палласе, сыне Эвандера, испуганно вытаращил глаза, зажал в кулаке жидкую бороду, набрал в грудь воздуху, закрыл глаза и выпалил:
      -- Великан, возлюбленные чада мои, это Адам, коего Бог создал без всяческой порчи. Рана же, от которой он умер, есть нарушение божественной заповеди.
      Сообщив это, он с шумом выпустил воздух, бороду оставил в покое и с торжеством посмотрел на Мерлина.
      -- Очень неплохо, -- сказал Мерлин. -- Особенно насчет отстутствия всяческой порчи. Ну, а как же свеча с иглой?
      Викарий снова зажмурился, как бы от сильной боли, и все затихли, ожидая истолкования.
      После нескольких минут ожидания Варт сказал:
      -- Если бы я был рыцарем в доспехах и повстречал великана, я отсек бы ему мечом ноги по самые колена и сказал: "При таком твоем росте с тобою проще иметь дело, нежели прежде", а потом снес бы ему и голову тоже.
      -- Чшш, -- сказал сэр Эктор. -- И думать об этом забудь.
      -- Свеча, -- несмело промолвил викарий, -- это вечное пламя, томящее грешника, а погашено оно посредством иглы, каковая есть страсти Христовы.
      -- Нет, право же, очень неплохо, -- сказал Мерлин и хлопнул викария по спине.
      Весело горел огонь, словно костер, вокруг которого плясали рабы, и одна из собак вдруг заворчала во сне: "Р-р-гау, р-ргау", -- и звук был такой, словно свора в тридцать пар псов гонит зверя где-то вдали, далеко-далеко, за освещенными ночью лесами.