Необыкновенные приключения юных кубанцев

- попросил внимания. Шум поутих. Девчонки, переставая хлюпать носами, тоже придвинулись вплотную. Стало слышно, как пшикает стоящий под парами локомотив. - Вы верняк не знаете, что с нами случилось. Я малость волоку по-фрицевски и из ихних разговоров кой-чего усек. Так вот, нас заманили под видом спичек и мыла, а теперь еще и заперли в этой духотище не для того, чтоб везти на какой-то там склад! Мы им понадобились, чтоб спастись от партизан.
      Это открытие вызвало глухой ропот.
      - А хиба тут е партизаны? - усомнился шкет лет двенадцати.
      - Не перебивай, дослушай до конца, - посоветовали ему, и Андрей продолжил:
      - Вы думаете, что в тех вагонах, позади паровоза? Не знаете. А я разобрал из ихнего разговора: в них пшеница и картошка. А еще разное награбленное добро. Теперь они хочут все это сплавить в свою фрицевскую Германию. А чтоб партизаны не пустили под откос, прицепили спереди вагон с детворой. Теперь про партизан: и тут е, и повсюду на кубанской земле, особенно вдоль железной дороги, - явно закусил удила Андрей. - Фрицы токо про них и долдонят: партизаны мерещутся им под каждым мостом, под каждым кустом вдоль дороги и в каждом камыше, ежели я правильно понял. И спасти нас теперь смогут только партизаны.
      Видя такую его осведомленность, товарищи по несчастью стали задавать вопросы. Некоторые ставили его в тупик. Но он решил, что если где и подзагнет, вреда не будет. Главное - успокоить и вселить хоть какую-то надежду на благополучный исход.
      - А як партизаны узнають, шо в вагони мы? - спросил кто-то.
      - Думаешь, они не догадливые? Зачем нужен вагон спереди паровоза? И потом, - пришла более убедительная догадка, - фрицы верняк прикрепят на вагон объявление. Большими, конешно, буквами, чтоб можно было прочитать издаля.
      - А если не спасут партизаны, что будет с нами потом? поинтересовалась девчушка с вьющимися кудряшками и миловидным личиком, на вид лет двенадцати.
      - Об этом у них разговоров пока не было... Но я думаю так: отпустят на все четыре стороны, как только проедем партизанскую угрозу.
      Его ответы вернули заложникам некоторое присутствие духа. Вернувшись в свой угол, девчонки окружили Марту. Мужская часть строила предположения, как же все-таки пойдет дело дальше: станут ли кормить, будут ли выводить до ветру или придется ходить в угол вагона. Выдастся ли случай задать лататы, как это сделал Степка Голопуп (его знали многие как отчаянного заводилу).
      Спустя час, а может, и все два, паровоз вдруг ожил: задышал чаще, коротко свистнул, вагон дернулся, и под колесами сперва нечасто, потом во все возрастающем темпе застучали стыки. Вернулась Марта в расстроенных чувствах.
      -У тебя ножик острый? - спросила, присев рядом.
      - Конешно. А зачем он тебе?
      - Надо спороть с платья синие ленточки. И немедленно.
      - Зачем? - удивился он. - Пацаны, а ну отвали, дайте поговорить с сестренкой! - Те послушно отодвинулись.
      - Ты, возможно, не обратил внимания... Когда мы были еще внизу, эти два верзилы пялили глаза на девочек. И говорили такие гадости... У меня сердце кровью обливается, как подумаю!..
      - Уж не снасильничать ли собираются?
      - Именно так... Даже Лена с Нелей, вон те, что постарше, догадались, хоть и не понимают их языка. И особенно не избежать этого мне.
      - Почему так решила? - обеспокоился не на шутку Андрей.
      - "А вон та, в платье с синими полосками, - настоящая конфетка! " Так, если слово в слово, сказал обо мне один из них. И добавил: жаль, мол, что старшой заберет это лакомство себе...
      - Что ты говоришь! - ужаснулся Андрей.
      Вот я и подумала: нужно поскорее убрать с платья это украшение - буду не так приметна.
      - Полоски убрать нетрудно. Но ты больше приметна другими своими украшениями. Как быть с ними?
      - Ты о чем? - не поняла она.
      - Будто не знаешь: привлекательная мордочка, стройная фигурка. А особую похоть вызвали у них, мне думается, твои выпуклости спереди. Их тоже надо бы убрать.
      - Груди что ли? Но как же их уберешь...
      - Придумать надо. Ленты в темноте спороть не получится, но мы отчекмарим их вместе с подолом. Платье длинное, и три сантиметра его почти не укоротят. Как и рукава.
      - И зачем только я его напялила, такое приметное! - пожалела она.
      - Лучше б ты родилась не такой красивой, - в свою очередь пожалел и он. - Но я тебе помогу. Лицо мы обезобразим, с помощью слюны и пыли. Косы расплетем, волосы перепутаем. Будешь выглядеть, как полоумная идиотка, на которую и смотреть-то противно. Не возражаешь?
      - Конечно, нет! Спасибо, что додумался.
      - А вот сиськи... их надо примотать туго-туго, чтоб стали, как лепешки Наверно, больно будет, они ведь у тебя еще твердые.
      - Потерплю. Только чем примотаем?
      - На мне новая майка. Сделаем из нее широкий бинт, но чтоб хватило обмотать тебя раза два-три. А закрепим примотку лентами.
      - Ты у меня такой сообразительный! - Исполненная благодарности, она обняла его и приникла щекой к лицу.
      Через некоторое время состав сделал остановку на какой-то станции. Взобравшись на плечи высокорослого крепыша по имени Серега, Андрей через зарешеченное окошко хотел сориентироваться, куда их завезли. Но не удалось: никаких построек видно не было; похоже, что стоят в тупике. Оставив вагон здесь, паровоз куда-то укатил.
      Еще засветло (если можно так сказать про полутемный вагон) они с Мартой успели управиться со всем, что намечали. Переделывая "выпуклости" в "лепешки", он поинтересовался:
      - А что это твердое под левой сиськой?
      - Твой вчерашний подарок, - пояснила бывшая именинница. - Я догадалась прихватить его утром с собой.
      - Нашла место! Давай мне в карман. А то потеряешь.
      - Не потеряю. Низ лифчика двойной, я, когда ты сидел отвернувшись, сделала прорезь в чашечке, и наш талисман там, как в кармашке.
      - Ты сурьезно веришь в талисманы? А по-моему, это такая же выдумка, как про бога или этих, как их, аллаха, будду и прочих.
      - А я в талисман верю. И он отведет от нас всякие беды.
      - Пока что этого не вижу... Вот теперь ты похожа на пацана, - проведя ладонью по спине, а затем спереди, сказал Андрей, довольный своей работой.
      В темноте и неизвестности время тянулось томительно медленно... Хотелось есть, а еще больше - пить. Дневная духота стала несколько спадать, но воздух в вагоне становился все более спертым, поскольку кое-кто "сходил" в угол. Разговоры стихли, все стали укладываться на ночь. В отличие от ребят, улегшихся покотом, девочки решили коротать ночь сидя, плотно прижавшись друг к дружке, чтоб не мерзнуть: почти все они были одеты в легкие платьица или кофточки. Марта примостилась рядом с "братом". Андрей укрыл ее пиджаком, а голову она пристроила ему на грудь.
      Но уснуть не успели. Снаружи послышался веселый, похоже - пьяный, смех, клацнул засов, и дверь со скрежетом отошла. В узком проеме блеснул свет, в вагон поднялись двое. Кое-кто вскочил.
      - Лешаит! фсем лешайт! - приказал, задвинув дверь до упора, офицер.
      Неожиданные посетители, раздвигая ногами лежащих, направились в угол к девчонкам. Те сидели, опустив книзу лица, так как свет от электрического фонарика слепил глаза. Один из охранявших, беря за волосы, поворачивал их к свету, разглядывал каждую, пока не осмотрел всех семерых. Кончился осмотр тем, что отобрали троих: Лену. Нелю и малявку с вьющимися кудряшками. Их подняли и стали подталкивадь к выходу:
      - Пошоль, пошоль!
      Чувствуя недоброе, старшие упирались, плача навзрыд. Меньшая визжала, как резаная, вырывалась из рук охранника, пока тот не передал ее поджидавшему внизу напарнику.
      Когда снова клацнул снаружи запор и стих плач уводимых, в притихшем вагоне послышались голоса:
      - А нашо их забралы?
      - Ты чо, идоси не знаешь?
      - Невже ж совисти хватэ? Светки ж ще и трынадцяты нема.
      - От же гады! Хрицы прокляти!
      Андрей расслышал, что Марта всхлипывает. Обнял, принялся успокаивать:
      - Не плачь, слышишь? . . Что ж теперь... теперь уже ничем не поможешь. Ты из-за девочек?
      - И за них, и за себя страшно. Они ведь долго искали меня. По полоскам на рукавах платья. Я чуть не умерла от ужаса: ну как найдут здесь... - И она опять залилась слезами.
      - Не переживай так, - заходился он уговаривать. - Видишь, все обошлось. Первый раз сработал талисман. Да ежли б и нашли... офицер увидел бы, какая ты страхолюдная и заехал бы в морду этому черту. За то, что хотел подшутить над своим начальством.
      - Ты так думаешь? - перестала она всхлипывать.
      - Уверен. Ты сейчас похожа не на конфетку, а на эту, как ее, на кикимору болотную. Да и платье-то оказалось бы без приметных полосок.
      - Ночью-то, может, и пронесет, но днем...
      - Да, надо что-то предпринимать... Поговорю с братвой, придумаем, как обезопаситься. Безвыходных положений не бывает.
      Уговоры несколько успокоили ее и приободрили. Вскоре она задремала, но и во сне изредка судорожно всхлипывала.
      Андрей уснуть больше не смог. Размышлял, что бы такое придумать для спасения не только своей ненаглядной, но и оставшихся четырех малолеток.
      К утру все продрогли и потому проснулись раньше, чем в вагоне начало сереть. Послышались приглушенные разговоры. Находившиеся поблизости Сергей Попченко со станичниками о чем-то совещались. Андрей шепнул Марте, что хочет принять участие.
      - Об чем разговор, пацаны? - подключился и он.
      - Думаем как бы сбежать, - сказал Серега. - Хочем надрезать доски в полу, чтобы в подходящий момент проломить дыру и смыться.
      - Одни или с девчатами?
      - Надо бы всем. Но - как получится.
      - "Как получится" - не пойдет, - возразил он. - Неужли душа не болит за землячек? Ведь эти гады тремя не ограничутся. А до Германии еще далеко.
      - А ты вроде обнадеживал, что нас освободят партизаны, - поймал его на слове пацан по кличке Сухарь.
      - На партизан надейся, но и сам не плошай, - переделал он известную поговорку на свой лад. - Это когда еще будет!
      - В следующую ночь мы их просто не впустим. Застопорим двери с помощью, например, ремня.
      - Не ночью, так днем зацапают, - возразил Андрей. - Нет, это не выход!Я предлагаю другое: как токо они задвинут дверь и направятся к девчонкам, давайте все, сколько нас есть - а нас на каждого из них по десятку - разом набросимся, свалим, кляп в пасть, коленкой на горло и... ну, там видно будет.
      - А третий - вдруг он с автоматом? - Это опять подал реплику Сухарь.
      - Навряд. А чтоб не догадался, что происходит внутри вагона, подговорим девчат, чтоб погромче кричали. Когда пистолет офицера окажется в наших руках, приоткроем дверь и кокнем его в упор. Машинисты навряд чтоб...
      Совещание прервано было возней снаружи. Отъехала почти на всю длину вагонная дверь. Посветлело, внутрь хлынул свежий воздух. В вагон по приставленному трапу поднялся офицер. Потянув носом, брезгливо сморщился.
      - Сейдшась ви путет тишайт свеши востух. Фсем вихотит нис - пистра! распорядился он.
      Андрей быстренько стер с лица Марты излишний марафет ("перебор тоже опасен"), перепутанные волосы уместились под кепкой, пиджак тоже отдал ей. Осмотрев, сказал с удовлетворением:
      - Ты стала неузнаваема. Даже я сомневаюсь, что вижу тебя, а не какую-нибудь замухрышку.
      Спустившихся вниз построили в колонну по два и куда-то повели под бдительным присмотром. Что за станция, узнать не удалось и сегодня, так как она оставалась в стороне. В промежутках между соседними колеями там и тут видны скелеты обгоревших вагонов, черные рваные цистерны, сваленные набок.
      Привели в некое полупустое помещение, стоящее на отшибе. Здесь их ждала молочная фляга с водой и кружкой, и возле нее сразу образовалась очередь жаждущих напиться. Двое в гражданском приготовили завтрак - хлеб и какое-то варево. Оно оказалось с неприятным запахом, невкусным. Но голод не тетка ели, хотя и с явным отвращением. Марта отказалась наотрез:
      - Не могу эту гадость проглотить, с души воротит...
      - Привыкай. Лучшего от них не дождешься.
      Но уговорить не получилось, и Андрей съел обе порции, а хлеб, свой и ее, сунул в карманы пиджака:
      - Проголодаешься сильнее - съешь, он вроде ничего.
      В этом помещении продержали почти до обеда. Затем строем погнали ли обратно. Уже издали они заметили надпись на "своем" вагоне: короткое слово "Д Е Т И", выведенное белой краской, занимало треть боковой площади. Впереди него стоял теперь пассажирский вагон, за ним - платформа с балластом, поверх которого лежали несколько рельс и с десяток шпал. Метрах в десяти от нее виднелась дрезина.
      И еще одно новшество: широкий вход в вагон забран решеткой из толстых реек, которая откидывалась книзу, служа в то же время и сходнями. Пол внутри посыпан ракушечником. У входа - фляга с водой и кружкой. В углу, служившему отхожим местом стояла алюминиевая кастрюля с крышкой. А в девчачьем... сидели уведенные ночью.
      Вид у девочек был жалок, если не сказать ужасен. У Нелли лицо в синяках, опухшая нижняя губа искусана. У Лены надорвано, к тому же, платье спереди так, что видна грудь, тоже с кровоподтеком, но она наготы даже не замечает. Самая младшая, Света, прислонилась к ней мертвенно-бледным личиком и кажется спящей. От них все еще несло винным перегаром...
      Решетку подняли, закрепили. Состав, громыхнув буферам, тронулся с места, набирая скорость. Снова из-под колес понеслось надоедливое "тук-тук тук-тук". 3а насыпью мелькали телеграфные столбы, проплывали поля, оставались позади речушки и перелески, небольшие населенные пункты. Один красивый пейзаж сменялся другим, вот только сквозь слезы все это было плохо различимо...
      Часть вторая
      Необыкновенные приключения юных кубанцев
      К а к п о м н и т читатель, знакомый с первой частью нашего повествования, состав с награбленным на Кубани добром предназначался для отправки в Германию. Так полагала Ольга Готлобовна, так теперь считали и Андрей с Мартой. Правда, вагонов пока маловато, всего десяток, но их, видимо, добавится в пути. Поставленный впереди их товарного вагона пассажирский заселили двумя десятками вооруженных солдат. Причем, пожилого возраста; возможно, по приезду их тут же демобилизуют как выслуживших положенный срок. Платформа с рельсами и шпалами - на случай, если путя окажутся поврежденными. Дрезинщики будут ехать впереди состава и заблаговременно предупредят машинистов - так рассудили ребята. Теперь, предположили они, ехать будут не только днем, но и по ночам.
      Но ошиблись: еще не свечерело, как поезд снова остановился на каком-то глухом полустанке. Как оказалось, на ночевку, и с наступлением сумерек у вагона впервые поставили часового.
      Андрея, Серегу и Сухаря это новшество огорчило, так как шанс "смыться", прорезав в решетке лаз, сошел на нет. А у Марты появилась надежда, что девочек - а значит, и ее - оставят в покое - неужели ж позволят себе бесчинства на глазах у старших, которые годятся им в отцы? Подумав, Андрей с нею согласился и разрешил умыться, привести в порядок волосы, а также убрать (теперь уже с помощью подруг по несчастью) "обмотку", не позволявшую вздохнуть полной грудью и до боли натрудившую "лепешки".
      Прикорнувшие с вечера, ребята постарше устроились возле решетки подышать свежим ночным воздухом родных мест; завтра, возможно, они будут уже далеко... Разговаривая вполголоса, наблюдали за прохаживавшимся взад-вперед часовым.
      - А что, ежли заговорить с этим асмадеем? Может, хуть что-нибудь удастся узнать, - предложил Андрей, когда тот присел на рельс и закурил, посветив спичкой у циферблата часов; похоже, скоро должен был смениться.
      - Слышь, фриц, сколько там натикало? - обратился он к нему.
      - Ихь бин хайсе Отто, - ответил тот, добавив что-то еще, чего Андрей не понял, за исключением последней фразы: - Унд руссише нихт ферштейн.
      - Он сказал, что зовут его не Фриц, а Отто и что по-русски не понимает ни слова, - перевела Марта. - Можно, я задам ему несколько вопросов по-немецки? Судя по выговору, это интеллигентный человек.
      - Ты так думаешь? Поговори.
      - Онкель Отто, заген зи, битте, ви шпэт эс? - обратилась она к часовому ("Дядя Отто, скажите - который час?")
      - Двенадцатый, - ответил он миролюбиво. - А почему вас это интересует?
      - Так просто... Спросила, чтоб узнать, удостоите ли нас ответом. Можно еще спросить?
      - Спроси. Ты где ж это так хорошо по-нашему говорить научилась?
      - В школе. Я была отличница.
      - Похвально. До войны я работал учителем, и у меня тоже были ученики-отличники. Вот только русский у нас не изучали. Так о чем же вы хотите еще спросить?
      - Заранее вам благодарны... Вы, видать, добрый человек и на фашиста не похожи. - Немец ничего не сказал на это, и она продолжила: - А вопросов много. Скажите, у вас дети есть?
      - Есть и дети, уже взрослые, и внучок. Я понимаю, почему ты об этом спросила... Но, хоть я и не фашист, а помочь вашему горю не смогу.
      Марта переводила жадно вслушивавшимся в их разговор ребятам свои вопросы и ответы на них "доброго нефашиста". Андрей вполголоса направлял ход их беседы.
      - У нас давно кончилась в баке вода, и мы умираем от жажды, - снова заговорила она. - Не могли бы вы...
      - Бедняжки! Вы, наверное, и голодны, - с полуслова понял ее Отто. - Ах, я старый пень! Нет, чтобы самому поинтересоваться. Сейчас что-нибудь придумаю.
      Не успела Марта перевести ребятам, как он подхватился, чтобы идти к своему вагону. Испугавшись, что вернется со сменщиком и она не спросит о главном, окликнула:
      - Если можно, воды потом... Скажите, нас везут аж в Германию?
      - Думаю, намного ближе, - вернулся он к самой решетке.
      - А куда - не скажете?
      - Сказал бы, но и нам не объяснили.
      - Как вы думаете, когда прибудем на место, нас отпустят?
      - Затрудняюсь сказать... Возможно, так и будет.
      - Спасибо, дядя Отто, это главное, что нам хотелось узнать! Не говорите никому, что я с вами по-немецки, ладно?
      - Обещаю.
      Вскоре он вернулся, как и предполагала Марта, со сменщиком. Они принесли ведро воды и три булки хлеба. Но, как поняла из их препирательства, тот не разделял доброты напарника.
      С рассветом состав двинулся дальше. Ехали, правда, на небольшой скорости - возможно, из-за дрезины, державшейся на приличном расстоянии от платформы.
      Равнинная местность вскоре перешла в холмистую, и железная дорога все чаще рассекала косогоры, поросшие густым кустарником, уже раскрашенным в яркие цвета осени. Начало попадаться редколесье, впереди темнели лесистые горы.
      Для детворы, выросшей в станице и дальше нее не бывавшей, успевшей повидать лишь хлебные поля, степи да лиманы, все было внове и интересно настолько, что на какое-то время забылись тревоги и беспокойство о дальнейшей судьбе. Так, по крайней мере, можно сказать об Андрее и Марте, делившихся дорожными впечатлениями. Они сидели у самой решетки, свесив ноги наружу, поскольку в дверном проеме места маловато, а смотреть хотелось всем.
      - Как красива кубанская земля! - сказала Марта скорей печально, чем восторженно. - Жаль, что повидать все это довелось таким вот образом...
      - Не говори, - в тон ей обозвался Андрей, задумчиво наблюдавший, как проплывают, оставаясь позади, лужайки, овражки, кустарники, купы деревьев они стали попадаться все чаще. - А скоро въедем в лес, там еще красивше. Говорят, там навалом каштанов, фундуковых зарослей.
      - Фундуки - это орешки, какие ты у Гапона нарвал? Вкусные! У меня аж слюнки потекли... Ты точно уверен, что в горах много партизан.
      - Ежли по правде, то не совсем. Выдаю, как ты однажды сказала, желаемое за действительное.
      - Я вижу, мои подсказки не остаются без внимания: твой выговор становится грамотней и чище. Но еще много всяких "ежли", "хуть", вместо "если", хотя" или вместо "опять" - "обратно". Неужели не замечаешь?
      - Привычка - дело труднопреодолимое. Но я стараюсь. А почему ты спросила про партизан?
      - Помнишь, мама сказала, что они, возможно, знают про эшелон. Может, им как-то сообщили уже и про нас?
      - Про нас - навряд, чтоб успели... Разве что по рации.
      Между тем достигли предгорий, и железная дорога уже не рассекала препятствия, а обходила их стороной, часто изгибалась то в одну сторону, то в другую. Одинокие купы деревьев и небольшие заросли сменил густой и высокий, казавшийся непроходимым, лес.
      На равнине дрезина придерживалась дистанции в сто, а то и двести метров; теперь расстояние сократилось метров до пятидесяти. Заметно снизил скорость и поезд.
      - Боятся, - заметил Андрей. - Значит, есть причины.
      - Что ты имеешь в виду - нападение партизан? - обеспокоилась Марта.
      - Вce может быть, но скорей просто порча колеи. А это, если прозевать, дорога под обрыв.
      - Ты меня пугаешь... Это ведь верная смерть и для нас.
      - Чему быть, того не миновать - есть такая пословица. Ты, никак, разуверилась в талисмане? Не потеряла его случайно?
      - Он все время напоминал мне о себе, словно испытывал терпение.
      - Как это? - не понял он.
      - Пришелся не плашмя, а ребром и сильно беспокоил.
      - Надо было сказать, я бы помог развернуть. А что это мы вроде как останавливаемся... Точно: слышишь, тормоза скрежещут?
      Поезд резко сбавлял ход, а затем и встал вовсе. Все тут же отхлынули от решетки и стали укладываться ничком на пол. В пути Андрей, взявший на себя роль старшого, дважды напоминал, как следует себя вести, если вдруг нападут партизаны. С Сергеем Попченко, смышленным и волевым пацаном, они поделили заложников на две группы с тем, что если придется убегать, то половина должна держаться Андрея, другая - его заместителя; а также выполнять все распоряжения беспрекословно.
      Оставаясь у решетки, старшой просунул голову наружу и стал наблюдать за тем, что происходит впереди, поскольку и выстрелов не слышно, и не трогались с места. Благодаря изгибу полотна видна была дрезина, а сразу за нею - куча наваленных на рельсы деревьев. Несколько солдат растаскивали завал, остальных видно не было - похоже, залегли в ожидании нападения.
      - Метрах в стах отсюда кто-то накидал на рельсы деревьев, - сообщил он обстановку товарищам. - Фрицы сбрасывают их под откос. Скоро, наверно, поедем дальше. Хотя... чтой-то не пойму... два, три, пятеро солдат и с ними начальник эшелона спешат сюда. Как бы не за нами...
      Догадка подтвердилась: офицер распорядился откинуть решетку и, когда это было сделано, приказал:
      - Стат! Фсем виходит нис, пистра, пистра!
      Но "пистра" не получилось: Андрей распорядился "тянуть резину", и желающих добровольно оставить вагон не нашлось. Поднялся солдат, в ход пошли пинки и подзатыльники. На насыпи ребят хватали за шиворот и по двое уводили за платформу, где строили в колонну по два. Андрей вполголоса напоминал каждому становиться в свою команду и быть готовым ко всяким неожиданностям.
      - Нами хочут прикрыться от партизан, - делился своими догадками. Завал - это верняк ихняя работа... а за ним, может, еще и рельсы развинтили... ждут, пока станут ремонтировать.
      Последними привели группу из четырех человек, из них две девчонки. Еще издали все заметили кровь на лице Лены. Андрей знал уже, что в ту злополучную ночь над нею измывался начальник эшелона. Как рассказали они Марте, в вагоне их сначала попытались "угостить" ужином. Все наотрез отказались. Тогда стали заставлять выпить шнапсу, а когда и из этого добром ничего не получилось, стали силком, каждой поотдельности, вливать из фляжки в рот, пока не напоили допьяна. Что было потом, помнили смутно, как дурной сон. Лена, по словам Марты, поклялась: если такое повторится - "выколоть гаду бельмы" . Похоже, подумал Андрей, она не стала дожидаться повторения и набросилась на мучителя при первой возможности, за что и поплатилась расквашенным носом. Однако на лице офицера царапин видно не было.
      Держа наготове пистолет, он скомандовал:
      - Фсем шагайт перет! Кто будет убегайт, ме будет стреляйт, как сапак!
      Метрах в десяти за дрезиной один из стыков был разворочен взрывом, о мощности которого говорили растрощенная шпала, согнутый рельс и глубокая воронка. От дрезины принесли ящик с ключами и другой инструмент, и несколько солдат, прикрываемых ребячьми шеренгами, принялись развинчивать болтовые крепления. Тем временем с платформы сбросили запасные рельсы и шпалы.
      Видимо, гитлеровцы и мысли не допускали, что среди ребят есть кто-либо, понимающий по-немецки, а потому говорили меж собой без опасения быть понятыми; не придавалось значения и шушуканью ребят.
      Отто Марту не выдал, и она все пыталась угадать его среди других пожилых немцев, оставленных ремонтировать железнодорожное полотно. Не этот ли, присматривающийся к девчонкам и прислушивающийся к их голосам? Пару раз он посмотрел и на нее, но недолго - видно, она не внушала доверия своей искуственной неопрятностью. А вот Андрея, пожалуй, вычислить сумел и даже догадался, что он здесь за вожака: все время поглядывал в его сторону.
      Фашисты ужасно нервничают, опасаясь, как бы не нагрянули партизаны, сообщала между тем Марта, переходя иногда на "немецкий", которому обучил ее Андрей; торопятся, хотят успеть с ремонтом засветло. Начальник, поторапливая, ходил от одной группы ремонтников к другой, успокаивал: дескать, партизаны не откроют стрельбу из-за детей, а если все-таки решатся сделать хоть один выстрел, он тут же пристрелит пару выродков и пригрозит так же поступить с остальными заложниками. Эти русские дикари ради своих зверенышей пойдут на любые уступки - не раз, дескать, проверено на практике.
      Эти его намерения заставили Андрея не на шутку встревожиться. Он напряженно искал выход из могущего создаться положения. Знать бы, что партизаны действительно где-то поблизости и ведут наблюдение, ожидая подходящего момента, можно бы и не ждать этого выстрела. Сговориться и всем разом - под обрыв и врассыпную; но могут быть убитые... А может, никаких партизан и нет: взорвали путя на всякий случай и ушли. Откуда им знать, что именно седни проследует товарняк да еще и с детьми в переднем вагоне... Нет, в это тоже не верится: зачем тогда устраивать еще и завал? Эх, стрельнули бы хоть раз, хоть в воздух - мы, мол, здесь, будьте готовы. Что ж придумать?. .
      - Слушай, Марта, - поделился он, не глядя, впрочем, в ее сторону, предосторожностью, - нужно объявить всем, чтоб знали: как только я свистну, нехай сразу падают и скатываются с насыпи. Это будет после первого же выстрела из лесу.
      - Думаешь, они где-то здесь поблизости?
      - Вполне возможно . И хоть тянут резину, но какой-то план у них есть.
      По цепочке в обе стороны был передан приказ: услышишь свист - падай и катись вниз.
      Снятие гнутых рельсов и установка новых, закрепление их на шпалах заняло немало времени. Когда брали на болты последний стык, солнце уже висело над лесом низко. И все это время - ни намека на кaкoe-либо присутствие партизан. Может, ждут, пока отремонтируют?
      Гитлеровцы заметно повеселели: они уверовали в отсутствие опасности. Офицер отдал команду группе прикрытия подняться наверх. Ремонтники уже складывали инструмент, когда он отправился к паровозу отдать распоряжение машинисту. Партизаны, видимо, только этого и ждали: в промежутке между дрезиной и платформой он был сражен короткой пулеметной очередью из леса.
      Не мешкая Андрей сунул в рот два пальца и издал пронзительный свист. И если для гитлеровцев стрекот пулемета стал полной неожиданностью и привел в замешательство, то ребята сигнала для себя ждали давно - их как ветром сдуло всех до одного. Подрастерявшуюся охрану точас накрыл свинцовый ливень. Скатываясь с насыпи, ребята слышали лишь дикие крики раненых, не успевших, похоже, даже вскинуть оружие. Когда стихла стрельба, только несколько человек сидя подняли руки над головой.
      Появились и сами нападавшие; детвора спешила им навстречу, многие на радостях кидались обнимать своих спасителей.
      Марта, найдя среди других Андрея, поспешила к нему и тоже обвила его шею руками; следом подошла Лена.
      - Мне показалось, что тот гад, которого подбили первым, - показала в сторону дрезины, - он вроде еще живой: ворочается. Я хочу задушить его своими руками! - добавила она с недетской ненавистью в голосе.
      - Вон, по-моему, идет партизанский командир - бежим к нему, может, он разрешит, - сказал Андрей.
      Заметив бегущих, мужчина остановился, поджидая. Пожилой, судя по бороде с проседью, буденновские усы; одет в гражданское, но подпоясан кожаным армейским ремнем с портупеей, на груди - бинокль. Это и позволило предположить в нем начальство.
      - Товарищ командир, - обратился к нему Андрей, - вон тот фриц, которого подстрелили первым, он еще живой.
      - Офицер?
      - Да, начальник эшелона. Он вооружен пистолетом, будьте осторожны. Если б вы знали, какой это гад! Лена хочет задушить его своими руками
      - Он ударил меня по лицу так, что я умылась кровью, - поспешила она объяснить причину ненависти, побоявшись, что Андрей проговорится о настоящей. - Я плюнула ему в харю, когда он хотел помочь мне сойти по трапу.
      Командир приставил бинокль к глазам.
      - Кузьма Петрович! - обратился к сопровождавшему его партизану. Займись-ка вон тем субъектом: он еще живой. Будь осторожен, у него в левой руке пистолет. Если сможешь, пока не добивай.
      - У нас к нему особый счет, - пояснил Андрей. - Мы хочем собственноручно.
      - Есть! Попробую разоружить.
      Пока другие партизаны проверяли убитых и раненых, Кузьма Петрович подкрался к дрезине, понаблюдал и, с автоматом наизготовку, подошел к раненому офицеру вплотную. Снизу было видно, как, ударом сапога выбив пистолет, он поднял его и подал знак подойти.
      Ребята, первыми вскарабкавшиеся наверх, приблизились к Петровичу. В метре от них лежал скрюченный, окровавленный начальник эшелона. Ранен в обе ноги выше колен, прострелена кисть правой руки ("вот почему не отстреливался, - подумал Андрей. - Как и когда-то комиссар, не смог взвести пистолет"). Жалкий, беспомощный вид фашиста не вызвал сочувствия, а глаза Лены горели ненавистью пополам со злорадством.
      - Что, не нравится? - сквозь зубы процедил Андрей. - Собирался нас "стреляйт, как сапак", а вышло по-другому? Товарищ командир, так вы разрешаете Лене прикончить этого гада? Не только за то, что раскровянил ей нос, он...