Библиотека советской фантастики (Изд-во Молодая гвардия) - Красные журавли (сборник)

      — Нет! Оставьте на всякий случай, — и улыбнулась в ответ на молчаливое недоумение Александра. — На счастье! И на память обо мне.
      — Спасибо.
      Гирин не без удовольствия спрятал патрончик в карман — авиаторы, как и люди других профессий, в которых случай и везение играют не последнюю роль, любят счастливые приметы. Все знают, что предрассудок, но что из того? В рискованных делах ценна любая мелочь, прибавляющая уверенность в себе.
      — А теперь, Саша, внимательно меня выслушайте. Красного журавля поймать можно только в небе.
      Александр приглядывался к девушке, намеренно сделавшей паузу. Ему показалось, что она шутит.
      — В небе?
      — В небе, в полёте. На земле это сделать невозможно! Ловцам доставались лишь мёртвые журавли, ни одного и никогда живого! Дело в том, что это электрические птицы. — Видя, что Гирин не совсем понял её, Дийна пояснила: — На Земле живут электрические скаты, сомы, электрические угри, а красные журавли — электрические птицы. На клювах у них разрядники, они способны метать молнии. Мелких животных вроде крылатых лягушек эти разряды убивают, человека один на один журавль, конечно, не убьёт, но первым, самым сильным разрядом с ног свалит. Если хотите, это птицы-громовержцы, Зевсовы птицы!
      — Надо же! Теперь я понимаю, почему они так строго охраняются.
      — Дело не в этом! — нетерпеливо, с досадой прервала Дийна, но в чем, объяснять не стала, а просто продолжила рассказ. — Красные журавли отважны, дружны вплоть до самопожертвования, живут стаями, но разбиваются на пары и супружескую верность хранят до самой смерти. Строят очень удобные, можно сказать, многокомнатные гнёзда. Попадая в безвыходное положение, насмерть поражают молнией самих себя.
      — На земле?
      — И на земле и в полёте. Последним зарядом электричества, как воин, не желающий сдаваться в плен, последней пулей.
      — Но вы сказали, что в небе их можно поймать!
      — Можно. Только в один определённый момент, когда птицы-громовержцы пересекают грозовое облако. Теперь вы понимаете, почему их отлов опасен?
      Гирин кивнул. Грозовое облако — настоящий ад! Ураганные порывы ветра во всех направлениях, тяжёлые, ливневые капли дождя, град, грохот и блеск молний многокилометровой длины. Во избежание катастрофы вход в грозовые облака запрещён всем типам летательных аппаратов, а, попав в грозу, экипаж должен сделать все возможное, чтобы покинуть опасный район скорейшим образом. И вот в таком аду Александр должен поймать легкокрылую птицу!
      — Почему обязательно в облаке?
      — Птицы впадают там в своеобразный транс, во время которого за счёт грозового электричества подзаряжают свои аккумуляторы. Да-да, это строго установлено! Земные электрические рыбы располагают батареями, а красные журавли используют исключительно ёмкие аккумуляторы. Немало птиц гибнет во время грозовой подзарядки, вся жизнь летающих громовержцев — сплошной риск. Чтобы жить, они должны буднично играть с самой смертью. Это прекрасно. Но это и ужасно!
      Лицо девушки было печальным. Гирин вдруг понял, что ему никак, ну никак не хочется ловить зевсовых птиц! Было в этом лично для него нечто нехорошее, кощунственное, сродни тому, что ударить женщину или сделать пакость товарищу, с которым летаешь в одной паре. В судьбе красных журавлей было что-то общее с судьбой лётчиков, особенно тех, кто ведёт неустанный воздушный бой на переднем фронте научного прогресса.
      — А без красных журавлей никак нельзя обойтись? — осторожно спросил Александр.
      Секунду девушка смотрела на него, похоже не совсем понимая, о чем он завёл речь, а потом озорно улыбнулась:
      — Можно. Но не нужно! Ваш путь домой через красных журавлей — самый короткий путь. Да и вообще, ловить журавлей в небе, разве это не интересно? — Она заговорщицки понизила голос. — Люци хитёр, но ведь и мы с вами, когда это нужно, можем стать хитрыми. Журавля мы поймаем, но Люци его насовсем не отдадим.
      — Каким же образом?
      — А это уж не ваша забота!
      Гирин задумался. Как это ни странно, а он был вовсе не против надуть лукавого оборотня! С полегчавшим сердцем он спросил:
      — И что мы будем теперь делать?
      — Завтракать. Отдыхать. И ждать. Как и земные перелётные птицы, красные журавли придерживаются определённых маршрутов. Один из них проходит прямо через лагерь. Около полудня птицы будут здесь. — И Дийна показала рукой на густо-синее небо, которое в одном месте было расплавлено и выжжено яростным голубым солнцем.

Глава 21

      Время тянулось лениво, как оно тянется в ожидании лётной погоды, когда эта самая погода все устанавливается, устанавливается и никак не может установиться. Дийна занималась своими делами, не совсем понятными Александру, непонятными прежде всего потому, что он не обращал на них сознательного внимания. Казалось, предстоящая операция поимки красного журавля нисколько её не волновала, а Александр не находил себе места. Он ещё и ещё раз перебирал порядок своих действий: дождаться пролёта красных журавлей, взлететь вслед за Дийной и все время держаться рядом с ней, особенно после входа в грозовое облако, а затем по её сигналу ринуться к красному журавлю и крепко ухватить рукой за длинный клюв, так чтобы он не мог его открыть. В трансе подзарядки птицы-громовержцы полностью отключаются от окружающего — кого им опасаться в чреве грозового облака! Но иногда реагируют на прямые прикосновения. Поэтому и нужно принять меры предосторожности: журавли мечут свои молнии через полуоткрытый клюв, стоит клюв зажать, как они лишаются своего грозного оружия. О Дийне ему не следует беспокоиться ни при каких обстоятельствах, она уверила Александра, что может создавать вокруг своего тела магнитную противозащиту разрядам и поэтому полная безопасность ей обеспечена. Он должен заботиться лишь о деле и о самом себе!
      Еле слышный, но глубокий звук оторвал Александра от размышлений, точно вздохнуло само густо-синее небо. Гирин вскочил на ноги и крикнул девушке, рубашка которой голубела среди кустарника:
      — Журавли!
      Дийна вышла на поляну, посмотрела на солнце.
      — Вам показалось, рано. Они пролетят примерно через полчаса.
      — Нет, — уверенно возразил Александр, — я слышал. Летят красные журавли!
      Дийна с сомнением взглянула на него, прислушалась, и снова глубокий звук, словно вздох, опустился с неба на редколесье.
      — Они! Далеко вы их услышали.
      — Я ждал. И ждал совсем не так, как ждали вы.
      Девушка внимательно взглянула на него, но ничего не сказала. Крики журавлей становились яснее и звонче, скоро Дийна заметила птичий треугольник и указала на него Александру.
      Птицы-громовержцы летели выше, чем в прошлый раз. В свете голубого солнца они казались не красными, а чёрными, лишь концы крыльев отсвечивали тусклым багровым огнём. «Олла! Олла!» — падал на редколесье звучный, зовущий крик.
      — Пора, — сказала Дийна, следя глазами за птицами.
      — Я готов.
      — Пора, — повторила девушка, обращаясь уже непосредственно к Александру, и, мягко оттолкнувшись ногами, поднялась в воздух.
      Они летели с Дийной в полукилометре от журавлиного строя, лишь немного поотстав, в правом пеленге. Скорость была большой, около семидесяти километров в час, нещадно палило солнце, но встречный поток воздуха не давал перегреться. Через час полёта Дийна, подскользнув к Александру вплотную, крикнула, перекрывая свист ветра:
      — Готовьтесь! И держитесь рядом со мной!
      Впереди по курсу небо стало туманиться, теряя прозрачность, и сереть, понемногу вырисовывались очертания лохматой облачной массы. Круто развернувшись влево, Дийна зашла в хвост журавлиному строю и начала сокращать дистанцию. В левом ряду было четыре журавля, в правом — семь.
      — Брать будете крайнего правого!
      — Понял!
      Облако было рядом, это было ощутимо и зрительно, и по резким порывам ветра, которые начали бесцеремонно швырять Александра в разные стороны, Дийна оказывалась то выше, то ниже. Он прилагал большие усилия, чтобы держаться рядом, следить за журавлями стало некогда, пришлось во всем положиться на свою спутницу. Гирин знал, что Длина решает сейчас сложную задачу. Если поторопиться, то не успевшие впасть в транс журавли могут заметить их и атаковать. Если немного запоздать, птицы углубятся в грозовое чрево, молнии которого пострашнее журавлиных.
      — Руку!
      Александр послушно протянул руку, Дийна крепко обхватила его кисть и резко прибавила скорость. Пронзительно завыл ветер, выжимая из глаз слезы. Через несколько мгновений они окунулись в облачную, дышащую влагой и холодом массу, и тут же Александр ниже и впереди себя увидел силуэт большой птицы, мерно взмахивающей крыльями.
      — Вперёд, Саша!
      Александр выпустил руку девушки и нырнул к журавлю. В тот же миг журавль повернул голову, и на Гирина строго взглянули большие серебряные глаза. Клюв приоткрылся, и вспышка голубого пламени смяла Александра.
      — Дийна! — теряя равновесие, крикнул он.
      Но в ответ снова полыхнул огонь.
      — Нина!
      Очнулся Александр в свободном падении. Он летел в сером и влажном облачном мареве, его крутило и вертело во всех трех измерениях, трудно было даже разобрать, где небо, а где земля. Александру вдруг подумалось о том, что напрасно преисподнюю рисуют в огненно-чёрных тонах. Не говоря уже о красном, даже в чёрном цвете есть нечто утверждающее — пусть через отрицание. Настоящее небытие — это не утверждение и не отрицание, а нечто такое же вот серое и неопределённое, как эта облачная утроба.
      Земля!
      Она открылась не сразу, а вырисовалась постепенно. Александр ощутил острый укол тревоги: он легко опознал район своего аэродрома — широкую ленту автострады, голубую змею реки, лесной массив, а на его западной окраине озеро. Родной аэродром в далёком инозвездном мире? Это было непонятно, это тревожило, пугало. И сердце вдруг приостановилось на миг, а потом зачастило, все время сбиваясь со своего здорового мерного ритма. Трудно стало дышать, словно лежал Александр не на весёлой и озорной встречной струе воздуха, а в тёмном и душном подвале.
      Александр падал лицом вниз, чётко, как на соревнованиях, фиксируя положение своего тела. Странное спокойствие овладело им. Он понимал, что обречён. Через два-три десятка секунд его тело врежется в летящую землю, превратится в противный мешок мяса и раздроблённых костей. Не будет больше на свете пилота Александра Гирина. «А свидание? — вдруг подумал он с грустью и сожалением. — Напрасно будет ждать меня Нина!» Желание жить вспыхнуло с такой силой, что Александр еле удержал крик, рвущийся из груди. Нет-нет, все это не может быть правдой! Смерть, такая внезапная, неотвратимая и грубая? Теперь, сейчас, когда за облаками так ярко светит солнце, а на землю сеет мелкий тёплый дождь? Чепуха! Просто его сморил неожиданный тяжёлый сон, может быть, прямо в кабине самолёта. Очень просто, майор Ивасик взял управление, а он задремал. А может быть, его зачаровала неземная среброглазая девушка. Ей скучно одной на чужой планете, вот она и наслала на него этот удушливый морок. Сейчас злые чары рассеются, и настоящая жизнь снова пойдёт своим чередом!
      Но ничего не менялось. Надоедливо, противно свистел воздух, бьющий прямо в лицо с растягивающейся вширь, обрастающей деталями земли. Поток срывал дыхание и мешал сосредоточиться на самом главном, на том, что Александр обязан был вспомнить и никак не мог. Поздно! Неужели поздно? Летящая навстречу, готовая смять и растерзать его тело земля — жестокая правда, а не тяжкий сон. Поздно? Нет, нельзя сдаваться! Надо искать выход — не может быть, чтобы судьба не подарила ему хотя бы малюсенький шанс на спасение. Ведь судьба всегда благосклонна к сильным духом!
      А озеро? Озеро, расположенное на опушке леса, разве это не шанс? Озеро! Во время Отечественной войны какой-то морской лётчик-истребитель остался жив, упав с нераскрытым парашютом на заснеженный склон оврага. Озеро! А где-то в Америке рисковые парни ныряют в море чуть ли не с тридцатиметрового обрыва! Озеро! Самое главное — точный вход в воду. Озеро!
      Придав телу наклонное положение, Гирин очутился над центром озера, над тёмным пятном больших глубин, которое, растягиваясь как резиновое, валилось на него. Он отчётливо представлял, что спасти его может лишь строго вертикальное положение тела. Но это положение нельзя принимать слишком рано — наберёшь большую скорость. И Александр выжидал тягучие, весомые доли секунд… Теперь пора! Гирин начал энергичный кувырок вперёд, на голову, стараясь вытянуть тело в единую линию, зафиксировать его как можно ближе к вертикали.
      Вот она, вода, рядом! Рвётся в самые глаза!

Эпилог

      Рыбаки, их на озере всегда предостаточно, были среди них и авиаторы сюда весь город ездил, видели, как с неба на глубокие места, что неподалёку от берега, упал человек. С десяток разных лодок, одни сразу, другие чуть позже, рванулись к месту падения, обозначенного кругами расходящихся волн. Тишина сменилась плеском воды, скрипом уключин, возбуждёнными голосами и криками. Нырять за Гириным не пришлось — удар о воду вырвал из парашютного ранца часть купола, она плавала теперь на поверхности воды. Ухватившись за мокрую ткань, Гирина со всеми мерами предосторожности втащили в лодку — операцией руководил врач, случайно оказавшийся среди рыбаков. Гирин не захлебнулся, наверное, при ударе о воду ему на какое-то время сбило дыхание. Когда Александра осторожно втащили в лодку, он вздохнул, ресницы у него дрогнули. Жив!
      Расстелив на мокрой траве плащ-палатку, Гирина уложили на самом берегу озера под раскидистой сосной. Врач не отходил от него ни на шаг. Гирин несколько раз приоткрывал глаза, пытался сказать что-то, но тело его оставалось странно неподвижным, и по-настоящему в сознание он так и не приходил. Врач отирал лицо Александра носовым платком, когда к берегу озера, срывая дёрн и разбрызгивая грязь, вывернула из-за кустов вишнёвая «Волга». Взвизгнули тормоза, и, клюнув носом, машина замерла как вкопанная. Хлопнув дверцей, из неё вышел Миусов, а за ним выскочил техник звена, который по поручению рыбаков-авиаторов дежурил у тракта, поджидая полковые машины.
      Миусов был без фуражки, в старой, изрядно потёртой кожаной куртке, волосы у него были спутаны, на загорелом лице начала пробиваться щетина брился-то он часа в четыре утра. Но врач, поспешивший к машине, сразу разобрался, кто есть кто, и, обойдя щеголевато и модно одетого техника, вполголоса объяснил Миусову, что лётчик жив, но транспортировать его не стоит: он обречён, жить ему осталось считанные минуты. И, задержавшись взглядом на рубленом лице Миусова, торопливо добавил:
      — К сожалению, это тот самый печальный случай, когда медицина бессильна.
      Миусов выдержал паузу, критически разглядывая докторскую лысину, неуклюжую рыхлую фигуру с заметно очерченным брюшком и неожиданно сильные длиннопалые руки.
      — Кто вы такой?
      — Врач. Я работаю в травматологии, у меня двадцатилетний хирургический стаж, — с некоторой обидой ответил доктор.
      — Где гарантии, что вы не ошибаетесь?
      — Глубокий шок, нитевидный пульс, который едва удаётся прослушать, больной за полтора часа ни разу не пришёл в сознание. — Доктор пожал рыхлыми покатыми плечами. — Самый факт падения в воду с большой высоты.
      Миусов кивнул в знак того, что принял эти слова к сведению, и, помедлив, тихонько направился к лежащему под сосной Гирину. Постояв над ним и поразившись тому, как сильно изменилось его лицо с момента их последней встречи на предполётной подготовке, Миусов опустился на колени. И помедлил, замялся, испытывая нечто вроде смущения: он не знал, не мог решить, как ему обратиться к юноше, которого он по-своему любил и пестовал как пилота. Гирин? Миусову претило обращение по фамилии в такой момент. Саша? Но он никогда не называл его так. Крупные желваки вспухли и опали на скулах Миусова.
      — Лейтенант, — негромко позвал он.
      При звуках этого приглушённого гнусоватого голоса веки Гирина дрогнули, глаза открылись и понемногу приобрели осмысленное выражение.
      — Командир, — прозрачная тень улыбки легла на лицо Гирина. — Я все сделал, как надо… Как учили.
      Голос его звучал едва слышно, но отчётливо.
      — Я горжусь вами, лейтенант.
      Гирин сделал лёгкое движение. Миусов сразу понял, что он хочет приподняться, и покосился на хирурга, стаявшего рядом. Тот отрицательно покачал головой. Тогда Миусов склонился к самому лицу Гирина.
      — Нина, — прошептали губы. — Хочу видеть Нину.
      — Она придёт. Сейчас!
      Встревоженное лицо Гирина обмякло, успокоилось. Он пробормотал что-то неразборчивое, притих и вдруг отчётливо спросил:
      — Слышите?
      Миусов невольно прислушался, так требователен был этот короткий вопрос, но, кроме приглушённого говора людей и далёкого лая собак, не услышал ничего.
      — Слышите? — настойчиво переспросил Гирин, и снова прозрачная тень улыбки легла на его лицо. — Красные журавли!
      — Он бредит, — вполголоса сказал хирург.
      — Я не брежу, — в голосе Гирина звучала странная, снисходительная уверенность. — Летят красные журавли! Скоро будет гроза.
      Кто-то уронил в воду весло. Миусов обернулся на плеск, на секунду задержав тяжёлый взгляд на смущённом владельце лодки, а когда снова перевёл взгляд на Гирина, тот был уже мёртв. За четверть века лётной службы Миусов повидал многое и разное, ему не нужно было свидетельства врача о том, что Александр Гирин умер. Он умер сразу и спокойно с еле заметной, загадочной улыбкой на губах.
      Миусов поднялся с колен, зачем-то подтянул «молнию» своей старенькой куртки и прямо через расступившуюся толпу прошёл на берег озера. Постоял, глядя вдаль, и сел на древний, уже лишившийся коры лысый пень. Александр Гирин умер. А майор Ивасик жив! Нет, Гирин не умер — погиб. Погиб, совершив, как нечто естественное, свой маленький подвиг. Погиб, выполняя свой долг на этом проклятом и прекрасном пути за овладение небом воздушным океаном и космосом.
      Сзади к Миусову подошёл давешний техник. Хирург, недавно во всеуслышание объявивший, что Гирин совершенно безнадёжен и должен с минуты на минуту умереть, теперь, когда смерть наступила, с каким-то остервенением делал Гирину непрямой массаж сердца. Добровольные помощники в то же самое время делали Александру искусственное дыхание. Разве можно так терзать грудную клетку человека, упавшего в воду с такой высоты? У техника было собственное мнение на этот счёт, которым он и пришёл поделиться с Миусовым после того, как врач мимоходом послал его очень далеко.
      — Товарищ подполковник!
      Миусов повернул голову, некоторое время хмуро разглядывал щеголеватого молодого человека. И устало прогнусавил:
      — Ну что там ещё?
      Техник открыл было рот, собираясь изложить свои сомнения, но прикусил язык. Железный Ник плакал! Плакал без всякой позы, как это было ему дано просто на его загорелой, задубевшей щеке протянулся влажный след одинокой слезы. Пока техник лихорадочно собирал вдруг разбежавшиеся мысли, с нависавшей ветви сосны ему на шею упала тяжёлая прохладная капля влаги. Упала, заставила его вздрогнуть и внутренне облегчённо улыбнуться. Слезы? Как только ему могла прийти в голову такая глупость! Как только он мог подумать, что Железный Ник способен плакать! Просто старая сосна уронила ему на щеку одну из жемчужин-капель, которыми были щедро украшены её длинные иглы. Уронила и оставила на задубелой щеке нежный, трогающий сердце, такой эфемерный след!
      — Ну? — хмуро поторопил Миусов.
      И, отвернувшись от техника, стал рассеянно подбирать с прибрежного песка камешки и швырять их в воду. Попался ему под руку и никем не замеченный прежде тупорылый красноносый патрончик. Все так же рассеянно, не ощутив специфики предмета, Миусов и патрончик кинул в озеро.
      Техник так и не успел ничего объяснить. По озеру прокатился глухой удар, точно плеснул хвостом большущий сом, а сзади послышался нарастающий натужный рёв двигателей, работающих на высоких оборотах. Скользнув взглядом по разбегающимся по поверхности озера волнам, Миусов обернулся через плечо: из-за кустов по следу, проложенному «Волгой», выбирались полковая «санитарка» и автобус. Не успели машины затормозить, как дверца «санитарки» распахнулась.
      — Нина! — услышал Миусов шёпот.
      Тяжело опираясь на локоть, Александр Гирин приподнимался навстречу молодой женщине, бегущей к нему по мокрой зеленой траве.

ШУТНИКИ

Глава 1

 

 
      Три месяца патрульный космолёт «Торнадо» находился в свободном поиске, обследуя неизвестный ещё участок Млечного Пути. Работа была самой обыденной: на карту пунктуально наносились все галактические объекты, от звёзд до метеорных роев, и давалась их краткая характеристика. На девяносто шестой день свободного поиска произошёл тот самый случай, ради которого космонавты терпят скуку и невзгоды патрульной жизни. Штурман корабля Клим Ждан во время очередной вахты запеленговал работающую радиостанцию на третьей планете жёлтого карлика Ж-11-23. Передача представляла собой обычную звуковую речь, записанную методом частотной модуляции на радиоволнах метрового диапазона. Неведомый язык характером звуков, мелодией и ритмом удивительно напоминал земные европейские языки.
      — Я всегда верил, что так будет! — возбуждённо говорил Клим. Он не находил себе места. Ходил взад и вперёд по кают-компании, ероша свои жёсткие чёрные волосы и время от времени присаживаясь то на диван, то на подлокотник кресла, то прямо на край стола.
      — Теперь наши имена войдут в историю. Иван Лобов, Клим Ждан и Алексей Кронин открыли новую цивилизацию!
      Клим передёрнул плечами и недоверчиво засмеялся.
      — Прямо не верится!
      Остановившись перед инженером, лениво развалившимся в кресле, он вдруг деловито спросил:
      — А тебе не кажется, что язык этих разумных определённо напоминает испанский?
      — Испанский? — удивился Кронин.
      — Да ты прислушайся! Та же самая звучность и эмоциональность!
      Кронин улыбнулся одними глазами:
      — Знаешь, я как-то не задумывался над этим.
      Клим пожал плечами, прошёлся по кают-компании и заглянул в ходовую рубку.
      — Иван, когда мы наконец изменим курс?
      — Когда запеленгуем следующую передачу, — ответил Лобов, не отрываясь от работы.
      — Разве одной пеленгации недостаточно?
      — Ты мог ошибиться, — хладнокровно пояснил Лобов.
      — Я? Чепуха! — возмутился штурман. — А если следующей передачи не будет?
      — Тогда и подумаем, что делать.
      Клим раздражённо хмыкнул, некоторое время постоял, сердито глядя на затылок Лобова, и вернулся в кают-компанию. Плюхнувшись в угол дивана, он задумался, хмуря брови. Постепенно выражение досады сошло с его лица.
      — Если их язык так напоминает земной, почему бы им не быть антропоидами? — повернулся он к инженеру.
      — Это было бы слишком большой удачей, — вздохнул Кронин.
      Человечество поддерживало контакты с несколькими цивилизациями галактики, но все известные расы разумных морфологически сильно отличались от людей. Ещё более сильные колебания испытывала мораль и этика разумных сообществ, а все это, вместе взятое, затрудняло взаимопонимание и общение. Люди давно мечтали о встрече с себе подобными, но до самого последнего времени поиски антропоидов оставались безуспешными. Тревога Клима оказалась напрасной. На исходе второго часа ожидания с той же планеты была запеленгована ещё одна радиопередача. Она оказалась более продолжительной и содержала не только речь, но и музыку, которая даже на земной вкус звучала легко, ритмично и слушалась не без удовольствия.
      — Я же говорил, что это антропоиды! — торжествовал Клим.
      — Не торопись с выводами, — остудил его пыл Кронин, — я довольно близко знал одного оратора, отлично говорившего по-испански. Однако он вовсе не был антропоидом. — В ответ на недоверчивый взгляд Клима он невозмутимо пояснил: — Его звали Лампи. Милейшее существо из породы попугаев!
      — Не понимаю! Как ты можешь шутить в такой момент?
      Лобов не принимал участия в спорах. Он был занят сверкой данных обеих пеленгации. Дважды проверив все расчёты и не обнаружив существенных расхождений, он дал наконец команду на изменение курса корабля. «Торнадо» выполнил этот нелёгкий манёвр, потребовавший отдачи всей мощности ходовых двигателей, и на гиперсветовой скорости устремился к жёлтому карлику.
      Количество принимаемых радиопередач множилось с каждым часом, а на третьи сутки полёта по новому курсу были приняты и первые телевизионные изображения. Это были примитивные черно-белые картинки с развёрткой всего в пятьсот сорок строк, но они произвели настоящую сенсацию на корабле. Неведомая раса разумных и впрямь оказалась антропоидной! Телепередачи были так несовершенны и так пестрели помехами, что сначала об этом можно было только догадываться. Потом догадки сменились более или менее уверенными предположениями. И наконец, когда удалось принять чёткий телеотрывок, посвящённый какой-то спортивной игре, участники её были почти обнажены, исчезли последние сомнения. Это было эпохальное открытие. Клим Ждан торжествовал так, словно антропоиды были его личными творениями.
      С момента приёма первых радиопередач с полной нагрузкой работала бортовая лингаппаратура. Сочетание речи, изображений и пояснительных надписей создавало для неё почти идеальные условия. В рекордно короткий срок удалось установить фонетику языка, разработать его морфологию и синтаксис. Быстро рос и словарный запас. Когда он перевалил за тысячу слов, к изучению языка активно подключились космонавты. Работали с полной нагрузкой: днём изучали грамматику и практиковались в разговорной речи, а ночью с помощью гипнопедических установок пополняли словарный запас. Скоро выяснилось, что планета, к которой летел корабль, носит прозрачное имя Илла, а её антропоидные обитатели называют себя иллинами.
      Параллельно с изучением языка космонавты старались разобраться в биологии и социальных отношениях иллинов, но тут натолкнулись на неожиданное и довольно забавное препятствие. Принимаемая информация имела интересную особенность, которая, как плотный туман, скрывала и детали и самую суть иллинской жизни. Пика словарный запас космонавтов был невелик, а перевод соответственно был приближённым, эта особенность не очень бросалась в глаза. Но по мере того, как космонавты овладевали языком и знакомились с бытом иллинов, она стала вырисовываться все яснее и чётче. Все радио- и телепередачи, которые удавалось принять, носили шутливый, юмористический, развлекательный характер! Они были заполнены лёгкой музыкой, репортажами многочисленных соревнований, весёлыми пьесками, напоминавшими земные оперетты, головоломно-приключенческими повестями юмористической окраски… Серьёзная информация отсутствовала вовсе. Исключение составляли лишь обстоятельные сводки и прогнозы погоды, передававшиеся с завидной регулярностью шесть раз в сутки, которые, кстати говоря, составляли около двадцати земных часов. Сначала все это забавляло и даже радовало космонавтов — передачи рисовали иллинов премилым, добродушным народом, встреча с которым обещала быть дружеской и непринуждённой. Но день проходил за днём, а кроме веселья, в иллинских передачах не удавалось почерпнуть ничего нового. Как и в первые часы знакомства, космонавты оставались в полном неведении относительно иллинской науки, техники, социальной структуры и даже семейно-бытовых отношений. Юмор надёжно скрывал тайны этой странной цивилизации.
      — Может быть, у них всепланетный праздник? — высказал догадку Клим Ждан.
      — Праздник, который без перерыва длится целую неделю? — усомнился Лобов.
      — А почему бы и нет? — поддержал штурмана Кронин. Вспомни наши Олимпийские игры. Разве, наблюдая в эти дни за земной жизнью, можно составить о ней правильное представление?
      Лобов пожал плечами, но в спор ввязываться не стал.
      Прошла ещё неделя, жёлтый карлик превратился в самую яркую звезду на чёрном небосводе, а на Илле ничего не изменилось — планета продолжала безудержно веселиться.
      — Если это праздник, — со вздохом констатировал наконец инженер, — то надо признать, что он порядком затянулся. Вообще премилый народ эти небожители. По-моему, они просто не способны относиться к чему-либо серьёзно.
      — Какой-то жизнерадостный идиотизм в планетарном масштабе! — с сердцем сказал Клим.
      — Вот-вот, — флегматично поддержал его инженер, — сборище комедиантов и лицедеев. Планета превращена в театральные подмостки, жизнь — в комическую роль, любовь — в лёгкий флирт, ненависть — в розыгрыш, честолюбие — в острословие. Не возьму лишь в толк, кто кормит и одевает всю эту шуструю богему? С какой целью?
      Между тем жёлтый карлик запылал на небе новым солнцем. «Торнадо» сбросил скорость, вошёл в гравитационное поле системы, сблизился с Иллой и, превратившись в её спутник, начал орбитальный облёт планеты. Космонавты возлагали большие надежды на прямые визуальные наблюдения загадочного мира, но их ждало разочарование. Вся поверхность Иллы, за исключением крайне редких окон, оказалась закрытой мощной многослойной облачностью, сквозь которую с трудом пробивались лишь радиоволны метрового диапазона, позволявшие получить самую общую картину пролетаемой местности. Но и в таких условиях удалось сделать ряд интересных наблюдений. Илла оказалась удивительно «водянистой» планетой, суша занимала не более шести процентов всей её поверхности. По существу, вся планета представляла собой единый глобальный океан, по которому там и сям были разбросаны архипелаги островов. Континентов, подобных земным, не было совершенно.
      Острова, находившиеся в благоприятной климатической зоне, были густо заселены. Поселения иллинов представляли собой просторные озеленённые города, расположенные, как правило, на самом берегу океана. Несмотря на все старания, ни в самих городах, ни в их окрестностях не удалось обнаружить никаких признаков концентрированной промышленности и энергетики. Клим Ждан, так много ждавший от антропоидной цивилизации, брюзжал:
      — Цивилизация без науки и производства. Цивилизация без энергетики. Кто в это поверит? Если мы привезём такие данные, Земля добрую неделю будет корчиться от смеха!