Не было бы счастья

— Отойдите от двери! Я сейчас же уйду.

— Ну конечно, — скривился он, — а потом подадите на меня в суд за причинение морального ущерба. Не денег жалко, а времени и нервов, понятно вам?

Женя, дрожа от ярости, спокойно заявила, что ничто подобное ему не грозит и он может подтереться своими деньгами, а время смело потратить на прием к психотерапевту.

— Так вы еще и хамка! — удовлетворенно констатировал Илья.

— Чья бы корова мычала, — брезгливо заметила Женя, мусоля в руках пояс халата.

Илья ехидно скривил губы, перехватив взглядом ее нервные движения.

— Вы что, хотите меня соблазнить? — с отвратительной ухмылочкой осведомился он.

— Да я скорее соглашусь выйти замуж за макаку! — выпалила Женька.

— Бедная макака! — покачал головой Илья.

Это начинало его забавлять. Раскрасневшаяся девица была сказочно хороша, и гневные молнии в ее глазах ничуть не пугали Илью, а только веселили безмерно. От раздражения и следа не осталось, в голове вдруг закрутилась какая-то легкомысленная мелодия, и захотелось пуститься в пляс, схватив в охапку юную львицу, дрожащую от ярости.

Он до такой степени был поражен собственными мыслями, что тихонько рассмеялся.

Женька обескураженно покосилась на него исподлобья.

— Что? — улыбнулся ей Илья.

Она машинально отметила про себя, что улыбка получилась замечательная — свободная, простодушная, без тени иронии. Почаще бы ему улыбаться…

— Извините меня, — хором сказали они. И расхохотались на этот раз тоже вместе.

— Тсс, — испугалась Женька, опомнившись первой, и быстро зажала ему рот ладошкой.

На секунду Илья ощутил мягкое подрагивание ее пальцев.

— Все же спят, — смущенно объяснила Женя, одергивая руку.

Илья кивнул зачем-то. На губах остался слабый запах душистого мыла и почему-то медовый вкус. Что она, пальцы в меде вымачивает, что ли? Или крем для рук у нее на медовой основе? Или ей, как Винни Пуху, приходится добывать это лакомство прямо из улья? Или что?

Он посмотрел на нее сердито.

Женька прошептала: «спокойной ночи» и поковыляла к двери. А когда распахнула ее, вдруг услышала тихий детский плач.

— Данька, — встрепенулся Илья, меняясь в лице.

Он ловко обогнул Женю и широкими шагами пересек коридор. Она зачем-то потрусила следом. Илья толкнул дверь, и за его спиной Женька разглядела в лунных бликах маленький силуэт на кровати.

— Папа?

Всхлипывающий голосок прозвучал недоверчиво, но с облегчением.

— Ты чего ревешь? — весело осведомился Илья.

— Папа! Я не реву, мне сон приснился кошмарный! Как будто твой самолет потерялся.

Илья подошел и сжал ладонями всклокоченные вихры сына, и услышал, как пульсирует жилка на взмокшем виске.

— Ты, Данила, сам посуди, — спокойно разъяснил Илья, — разве может целый самолет потеряться? Это ж такая махина!

— Пап, — дрогнувшим голосом перебил тот, — а кто там?

Илья проследил за кивком его головы. В дверях комнаты маячила невысокая фигура. Она переступила через порог и доверительно сообщила:

— Не пугайся. Это я, Женя.

И, продолжив движение, шагнула вперед. Тотчас раздался шорох игрушечных колес, вскинулись, словно два крыла, руки, взметнулся подол халата, и Женька спланировала на пол.

— Ооох…

Отец с сыном быстро переглянулись, сообща подумав о том, что неуклюжим девицам нечего шляться посреди ночи по дому.

— Живая? — прыгнул к ней Илья.

— Это она об мой джип чебурахнулась, — обстоятельно и даже с некоторой гордостью пояснил Данька, тоже перебираясь на пол.

Устроившись рядом с Женей, он подергал ее за ногу.

— У тебя сегодня день повышенного травизма.

— Травматизма, — поправила она, кряхтя.

— Идиотизма, — уточнил Илья и, решительно схватив ее подмышки, поднял и усадил на кровать.

— Вы зачем за мной поперлись?!

— Папа! Не кричи, как зарезанный! Давай мы лампочку Ильича включим и все осмотрим.

— Твоя лампочка, ты и включай, — огрызнулся Илья, жутко раздосадованный кретинским поведением незваной гостьи.

Она, между тем, молча раскачивалась на кровати, баюкая ушибленную ногу. Блин, просто ходячее несчастье какое-то!

Данька, ворча, нащупал выключатель торшера и, когда мягкий свет залил комнату, внимательно огляделся.

Джип, на котором решила проехаться Женя, валялся под столом и вроде бы был цел.

— Ну давайте оказывать первую помощь, — распорядился Данила, успокоившись, — пап, неси аптечку.

— Не надо, Дань, со мной все нормально, — пробормотала Женя.

— Да уж, нормально, — передразнил Илья, искоса разглядывая ее ногу, румяную и округлившуюся в районе лодыжки, словно колобок.

Он нехотя поднялся и пошел за льдом, по дороге размышляя, почему ему так не везет.

— Куда это он? — тихонько поинтересовалась Женька, когда дверь за Ильей закрылась.

Данька с чувством превосходства важным тоном пояснил, что папа отправился-таки за аптечкой. Дабы оказать-таки первую помощь.

— А ты чего плакал? — спросила Женя.

— Вот еще! Я не плакал вовсе, что я — девчонка? Просто сон нехороший приснился, вот и все дела.

— Вот и все дела, — задумчиво повторила Женька и потрепала его темные спутанные лохмы.

Данька извернулся. Нежностей он не любил в принципе, хотя иногда допускал. Но сейчас не тот случай, сейчас не его надо утешать, а, наоборот, ему нужно быть сильным и постараться успокоить бедную девушку. Машинка-то не поломалась, а девушка, кажется, здорово ушиблась.

Порассуждав таким образом, Данила решительно принялся гладить ее по голове, приговаривая:

— У кошки боли, у собачки боли, а у Жени пройди, это меня бабушка научила, — строго добавил он, — а у тебя бабушка есть?

— Есть, — тонким, чужим голосом ответила Женя, смаргивая слезы, — только далеко очень, в деревне.

— Ты щекотная, — сообщил Данька, — как ежик прямо. Мне дедушка в лесу ежика ловил, мы его молоком кормили, а потом отпустили обратно. А ты видела ежика?

— Нет. Расскажи, какой он.

Данька отпрыгнул, прижал ладошки к груди и, сложив губы трубочкой, несколько мгновений воодушевленно фырчал. Ежик в его исполнении получился весьма шумный, но симпатишный до такой степени, что Женька захихикала и даже хлопнула пару раз в ладоши.

— Совсем одурели, да? — мрачно осведомился Илья, заходя в комнату. — Что еще за концерт?

— Данька мне ежика показывает, — оправдываясь, произнесла Женя.

В глазах Ильи можно было без труда прочесть: «ИДИОТКА!» Да, именно так и крупными буквами. Но Женю это ничуть не смутило. Она притянула к себе Данилу и с заговорщицким видом прошептала, так чтобы было слышно всем присутствующим:

— Твой папа всегда такой угрюмый?

— Не-а, — дурачась, пропел Данька, — обычно он еще хуже. Настоящий бука!

— Так, ну хватит! — рявкнул бука и бросил рядом с Женей пакет со льдом, — давайте, охладитесь и отправляйтесь уже в свою комнату! А ты, мой драгоценный наследник, укладывайся в кровать! Два часа ночи, е-мое!

— Пап, не выражайся! Мне за тебя стыдно! — виртуозно пародируя интонации Ольги Викторовны, заметил сорванец.

И даже не сделал попытки покинуть Женькины коленки.

— Сговор? — надменно вскинул брови Илья. Женя, хихикнув, отвернулась. Вид у него был довольно забавный и совершенно растерянный.

— Да вы не волнуйтесь, — промурлыкала она, от души веселясь, — мы сейчас ляжем.

— Вы меня и не волнуете, — отрезал он, — я беспокоюсь за сына, понятно? Вы его среди ночи растормошили…

— Меня не тормошили, пап!

— Устроили, понимаешь, целый концерт!

— Я ничего не устраивала!

— А ребенок теперь будет до утра возиться! Не уснет толком!

— Я не ребенок!

Илья устало опустился на кровать и протянул руки к Женьке.

— Дайте мне его!

— Он же не вещь, — возмутилась она, отодвигаясь.

Ей не хотелось уходить. Она понимала, что это глупо, но отец этого замечательного мальчугана был таким кретином, что доверить ему ребенка было просто верхом легкомыслия. Уж лучше терпеть его уничижительные взгляды и выслушивать всякую ересь о себе.

Как говорится, на дураков не обижаются!

— Пап, лучше пусть нам Женя сказку расскажет, — миролюбиво предложил Данька.

— Нам?!

— Ну ты же еще не уйдешь? — уточнил Данила, беспечно барахтая в воздухе ногами.

Илья вдруг почувствовал что-то вроде досады, не услышав в Данькином голосе привычной настойчивости. Обычно сыну приходилось упрашивать его посидеть рядышком еще минутку, заискивающе, с отчаянной надеждой ловить его взгляд и каждый раз по-взрослому вздыхать, когда в этом взгляде обнаруживалась только пелена усталости.

Времени всегда не хватало, вот что. Даньке перепадали лишь жалкие крохи, да и те выбивал он с большим трудом.

А что же сейчас? Илья растерянно разглядывал макушку сына. Какая-то девица — незнакомка! прощелыга! стриженая пацанка! — так заинтересовала Даньку, что присутствие отца перестало играть первостепенную роль!

Уже через секунду Илья готов был набить самому себе морду за эти мысли. Мелкие, эгоистичные мыслишки, которыми он бессознательно пытался найти оправдание себе вчерашнему и прошлогоднему. Себе — успешному адвокату, непробиваемому типу, занудной «канцелярской крысе», приятному и необременительному любовнику, цинику и слепцу, не успевающему самого важного.

И все же он ничего не мог с собой поделать. Ему невмоготу было мириться с тем, что какая-то сопливая девчонка завладела вниманием его сына! Конечно, новый человек в доме — явление неординарное, но ведь совершенно необязательно прыгать от восторга и стараться познакомиться поближе. Ни к чему!

— Жень, ну чего? Ты сказку будешь рассказывать?

Данька нетерпеливо заглянул ей в лицо. Илья нахмурился.

Господи ты боже мой, да это же настоящая ревность! Вот это болезненное, тревожное чувство, уязвленное самолюбие, неуверенность, стыд. Все в кучу!

Илья даже присвистнул от изумления. Он и не подозревал, что в его душе могут кипеть такие страсти. И чувство вины перед сыном давно стало привычным, и вечный цейтнот особо не пугал, и, кажется, никогда ему не приходилось размышлять о собственных чувствах. Ковыряться в себе Илья не любил. Аккуратно препарировать свои комплексы тоже. Вот плыть по течению ему нравилось. Вернее, его это устраивало. Куда деваться? Нет времени, нет сил, чтобы разбираться еще и с червячками в голове. Пусть себе ползают, авось большой беды не случится.

Женя с Данькой уже вели свой, отдельный разговор, тихо пересмеиваясь и легонько шлепая друг дружку по ладоням.

— В ладушки что ли играете? — настороженно произнес Илья.

— Не-а, просто так бесимся! — радостно отозвался Данька, заваливаясь на бок так, что его голова оказалась у Женьки подмышкой, а рукой он смог дотянуться до отца.

Этой самой рукой он взялся его щекотать. Илья от неожиданности подпрыгнул, промычав что-то нечленораздельное.

— Папа больше всего на свете щекотки боится! — сообщил Данила, переползая поближе к отцу.

Тот протестующе выставил вперед ладони, но скрыться от атаки не смог. Безжалостные маленькие пальчики хватали его за бока, и оставалось только задыхаться от смеха.

Женька обескураженно смотрела в его перекошенное лицо, в момент изменившееся до неузнаваемости. Куда только подевались серьезность и важно сдвинутые брови?! А тонкая всезнайская ухмылочка?! Не говоря уж о чертях в глазах — самоуверенных, вертлявых и чрезвычайно надменных!

Надутый индюк в одно мгновение превратился в забавного, беззащитного воробья, попискивающего от смеха.

— Хватит! Данька, я тебя… Ну, пожалуйста! Ну… Мне… Я…

Вот и все, что мог поведать миру адвокат Кочетков.

Он жалобно всхлипывал, махал руками, топал ногами, и в целом был очень похож на несчастного макаку, которого истязает большая компания комаров.

Наконец ему удалось перехватить Даньку поперек, стащить его с Жениных коленок и обезвредить, запихав под одеяло.

— Я тебе это припомню, — отдышавшись, пообещал Илья.

— Да ладно, папочка, — пробубнил Данька, — ведь весело было.

— Очень! — вытирая слезы от хохота, усмехнулся тот и покосился на Женьку.

— Правда, весело, — кивнула она.

И отвернулась. Почему-то вид прибалдевшего от щекотки Ильи смущал ее невероятно.

— Данька, ты устроился? Ну тогда я начинаю сказку. Значит, начинаю. Кхм, кхм. Сказка…

Женька повозила ладонью по одеялу, покачала в воздухе здоровой ногой, зачем-то пригладила волосы.

— Так. Стало быть, рассказываю сказку.

Илья скептически фыркнул и заявил, что рассказывать сказки и сам умеет.

— Ты всегда засыпаешь на самом интересном месте и начинаешь так храпеть, что мне за тебя страшно! — бесхитростно возразил Данька.

И взглянул на Женьку, словно они дошколята, которые знают большую тайну из жизни взрослых. Жене стало немного полегче.

— Я не храплю! — запротестовал господин адвокат с таким пылом, будто выступал на самом громком процессе века.

— Ой, ну прям! — подскочил Данька, не желая считаться вруном. — Если ты мне не веришь, ложись сегодня с Женькой, а утром она даст эти… мм… показания!

Очень довольный своей идеей, он переводил взгляд с отца на Женю и не мог взять в толк, чего эти двое вдруг истерично затряслись и лицами стали похожи на парочку вареных свеколок.

— Ох, Ильич, ты меня когда-нибудь уморишь, — пробормотал Илья, теребя в руках край одеяла.

На Женьку он старался не смотреть. Она тоже пялилась в сторону, увлеченно разглядывая разноцветных, смешных верблюдиков на обоях.

— Я пойду спать, — доложила Женя этим верблюдам.

— А сказка?! — возмутился Данила. — Я без сказки не согласен!

Илья решительно поднялся.

— Все! Данила, отбой, сказку получишь завтра! Возражения не принимаются!

Почему-то он выпалил все это, упершись сердитым взглядом в Женьку. Она независимо выставила вперед подбородок.

— Дань, спокойной ночи. Я завтра обязательно расскажу тебе что-нибудь интересное.

Под бдительным оком папаши она чмокнула Даньку, он недовольно завозился, но в ответ тоже доверчиво ткнулся носом куда-то в район ее уха и жарко прошептал, чтобы она не забыла о своем обещании.

Илья пренебрежительно хрюкнул, наблюдая за этими телячьими нежностями.

— Ну все? Накузюкались? — нетерпеливо спросил он.

— Чего мы сделали? — подивилась Женя.

— Того! Пойдемте уже спать!

Хм… Прозвучало весьма двусмысленно. И вообще, что за бред он несет?!

Женька подоткнула Даньке одеяло со всех боков, встала, щелкнула выключателем и осторожно поковыляла к двери.

— Только не грохнись опять! — напутствовал Данила.

— Смотрите под ноги! — одновременно с сыном рявкнул Илья.

В ответ она споткнулась, запутавшись в собственном халате. И вцепилась в его локоть.

— Спокойной ночи, сынок, — проскрежетал Илья, сграбастав Женьку обеими руками, и ловко прикрыл дверь пяткой.

— И вам того же! — сказал он Жене, очутившись в коридоре.

— Ага, — пискнула она.

— Не шляйтесь по дому!

— Ладно.

— Не стирайте ничего!

— Хорошо!

— Идите уже спать!

— Как только вы меня отпустите!

Илья растерянно заморгал. Ясно. Все предельно ясно. Оказывается, он ее обнимает. То есть, не совсем обнимает. Короче говоря, надо бы разжать руки.

Как только он это сделал, Женя быстро попятилась, приглаживая снова вздернутый халат и оглядываясь то и дело, чтобы не налететь на стенку.

— Спокойной ночи, — нащупывая дверь в свою комнату, пролепетала она.

Илья только вздохнул в ответ. Спать ему категорически не хотелось.

Глава 10

Утро было просто замечательным. Солнце наливным яблочком висело в чистом небе, издалека протягивая к Илье шаловливые лучи. Несколько минут он лежал в постели, зажмурившись, и прислушивался к дому. Тот вел себя смирно, только слегка покряхтывал ставнями на чердаке.

Зевая, Илья протопал в ванную и пока чистил зубы, с интересом разглядывал висящее на веревке платье.

Стало быть, давешняя гостья еще не уехала. Он толком не знал, нравится ему это или нет. Настроение, впрочем, было отменным, и потому Илья благодушно решил, что просто не будет обращать внимания на ее присутствие. В огромном доме это несложно. Пусть себе гостит сколько влезет, вдруг у девчонки действительно проблемы с родителями, и здесь она на некоторое время от них спряталась.

Растрогавшись от собственного благородства, Илья взялся за бритву. Несмотря на то, что щетина была совсем юной, а в город он не собирался, и вообще, когда оставался дома, плевать хотел на свой внешний вид.

А вдруг придется срочно уехать в офис, подумалось ему, словно кто-то поинтересовался, зачем он бреется.

К тому же Илья надел новые светло-голубые джинсы вместо привычных, удобных до невозможности, свободных шортов. Ну да, да, не мог же он ходить, как расхлябанный подросток, если в доме чужие. Это же невоспитанно, в конце концов. Да и надоели ему эти шорты, право слово! В джинсах гораздо лучше.

Объясняясь с самим собой таким образом, он спустился на первый этаж. Дом по-прежнему казался притихшим, словно разморенный на солнце большой, добродушный пес. Илья особенно ценил это утреннее спокойствие, когда все уже позавтракали, мама перемыла посуду и теперь дремлет в гамаке, дедушка лениво перебирает в гараже свои драгоценные железки, бабушка играет с Данькой или совершает марш-бросок по магазинам, а малая бродит по двору, задумчиво хрумкая морковкой.

Можно усесться в одиночестве за столом в гостиной и поглядывать в окно на свое семейство. Можно прокричать что-нибудь бодренькое, утреннее, и в ответ услышать привычные радостные вопли. Можно выйти на веранду и попить кофейку, щурясь на солнышко.

Хорошо…

Интересно, а девица ударенная встала или нет еще?

Впрочем, что ему за дело? Надо поесть, вот что главное. Он зашел в кухню, и сразу из распахнутого настежь окна ударило по глазам спелое, июньское солнце.

Уф! Как же хорошо!

— У меня привычка в завтрак съесть яичко! — басом пропел Илья, раскрывая холодильник.

Слева от него за столом кто-то сдавленно хрюкнул.

— До-доброе утро, — сказала Женька, когда Илья обернулся и уставился на нее веселыми темными глазами, где нежились в солнечных лучах маленькие загорелые черти.

— Доброе! — воодушевлено согласился он, щурясь, словно Чеширский Кот. — А вы что здесь? Завтракаете?

— Молоко пью, — доложила Женя.

Илья чуть подвинулся в сторону, уклоняясь от яркого света. Перед глазами плыли разноцветные круги, и среди них выделялся один — золотистый, колючий, со вздернутым носиком и четкой линией рта.

Губы у нее, наверное, твердые и прохладные. Почему он так решил, непонятно.

— Будете со мной яичницу? — вежливо спросил Илья.

— Нет, нет, спасибо. Я уже поела. Это вот ваш дедушка мне молока принес, только что молочница приходила. Кажется, тетя Маруся, да? Очень вкусное у нее молоко! И сладкое, и такое…мм…

— Прохладное?

— Что?!

— Я говорю, оно теплое или наоборот?

— Наоборот. Вроде парное, только из-под коровы, а вот — холодненькое. Приятное такое, жуть!

— Так жуть или приятное?

Она растерянно замерла, вцепившись пальцами в край стола. Чего хочет от нее этот странный тип? За завтраком его не было, и Женька уж было подумала с облегчением, что он уехал на работу. Уточнить она стеснялась. Тем более что Ирина Федоровна снова завела речь о недельной вакации в их доме, так что Жене пришлось отбивать атаку и вяло искать причины, по которым она не может остаться. Причины бабушку и всех остальных не удовлетворили, семейство вообще готово было обидеться, и Женька принялась их успокаивать. И, в конце концов, радостно осознала, что плевали они на всякие расшаркивания, и ее ложная скромность никому не нужна. Можно вздохнуть, расслабиться и несколько дней пожить, как белый человек. Чужой жизнью, получается, ну и что?! Попробовать хоть кусочек изумительного, волшебного пирога счастья.

Вот только про хозяина дома она все-таки спросить не решилась.

Выходит, зря. Ни на какую работу он не уехал, и вот стоит перед ней в распахнутой рубашке и простецких джинсах, сверкает глазами и задает дурацкие вопросы.

— Я пойду, — выпалила Женька и пояснила развернуто, — пойду во двор, поиграю с Мариной в шахматы, она предлагала.

Он смотрел на нее с непонятным ожиданием.

— Бабушка с Данькой ушли на речку, — продолжила отчет Женя, — ваша мама вяжет на террасе, Виктор Прокопьевич, кажется, чинит машину.

— Он всегда ее чинит, — кивнул Илья.

Над верхней губой у девицы белели молочные усики. Он только сейчас заметил. А заметив, никак не мог отвести глаз. Неужели она не чувствует? Может, надо сказать?

— У вас…

— Что? — нервно вскрикнула Женя, не дав ему договорить, и лихорадочно ощупала халат.

Илья, рассмеявшись, махнул ладонью на уровне ее подбородка.

— Молоко осталось. Чуть-чуть, но видно.

Она машинально провела языком по губе. Он вздрогнул и отвернулся, мысленно чертыхаясь. Что, блин, за мысли с утра пораньше?! Это же не эротическая сцена с Памелой Андерсон, чтобы вот так бешено колотиться сердцу! Да никакие Памелы его не волновали сроду!

И мыслей-то в общем не было, вот в чем парадокс! Ни единой внятной, по крайней мере. Просто что-то промчалось в голове, обдавая нестерпимым жаром.

— Все? — завороженно спросила Женя.

Ей бы смыться отсюда по-быстрому. Или медленно и с достоинством. Но в любом случае, удалиться. Каждый разговор с этим мужчиной заканчивался неудачно. Мягко говоря — неудачно.

— Кажется, все, — с усмешкой констатировал Илья и вдруг, неожиданно для самого себя предложил, — подождите меня, пойдем играть в шахматы вместе.

— А… А Марина?

— Малая? Ей лучше удается футбол. Она с Герой мячик погоняет. Ну как?

— Что как?

— Пойдемте?

— Вы же еще не завтракали. Вы собирались яичницу жарить.

Он снова полез в холодильник, бесцеремонно повернувшись к ней спиной и загородив проход. Достал яйца, масло, сыр.

— Может, и вы со мной все-таки? — обернулся и снова уставился на нее, не мигая.

Женька обескураженно молчала.

— Вы мне сегодня нравитесь, — удивил сам себя Илья.

Ее не удивил. Ей просто некогда было удивляться. Она смотрела в немыслимую сверкающую темноту его глаз и не могла насмотреться.

В этой тьме была вселенная, и Женя с отчетливой ясностью поняла, что никогда и никому не заманить ее в другую. Никакая другая, кроме этой ей не понадобится.

Вот и все, подумала она. Никаких других объяснений тоже не надо.

Даже не вспомнилось, что еще сутки назад она понятия не имела о человеке, чей взгляд заменил ей целый мир.

Это был его, только его мир, с понятной лишь ему болью и радостью, вопросами и ответами, с масками и откровенностью. С затаенными детскими комплексами, с ненужными мыслями, с уверенностью в каждом дне, с яичницей по утрам и чувством вины на ужин. Но Женька знала, что теперь этот мир принадлежит ей. Знала также точно, как то, что у нее две ноги, две руки и только одно сердце.

Сердце, с которого вдруг с легким треском отвалилась короста суетливых, пустых дней, придуманных страхов, неоправданных ожиданий, тоски по желтым цветам от кого-то, чей образ был также смутен, как собственная тень.

Оказывается, все просто. Бог ты мой, как же все просто! Наверное, она знала об этом с того самого момента, когда увидела рядом с Шушиком ноги в безупречных костюмных брюках. Ну или чуть позже, когда совсем близко, напротив ее глаз оказалось лицо с припухшими от усталости веками, узкой ухмылкой и растерянными чертями в сумрачном взгляде.

Точно, знала. Только еще не понимала, что знает. А теперь поняла. Все просто.

И нет никаких цветов, и образ совсем не прояснился. Это совсем ни к чему, вот в чем дело.

Она видела, как он улыбается, как он двигается, как он хмурит брови. Она слышала его ярость и его смех. Она знала, что в джинсах ему удобней, зато в костюме он чувствует себя победителем. Она знала, что он храпит по ночам и стесняется этого.

Когда он злился, речь его становилась богаче, словно вдохновленная бьющим изнутри гневом.

Когда он удивлялся, ему изменяло чувство юмора, и серьезность наползала на лоб, истаптывая его крупными морщинами.

Когда он веселился, циничный изгиб рта разглаживала широкая улыбка, и невозможно было не улыбнуться в ответ.

Вот, пожалуй, и все.

Вот и все, вот и все, вот и все — билось в висках.

Будто случайная, неровная тропинка, на которую шагнула по глупости, вдруг привела к родному дому — единственным верным путем.

А что если там никого?! Или не ждут ее вовсе?!

Женя отвела взгляд, улыбнулась тихонько и, потуже затянув пояс на халате, села за стол.

Не так уж важно — ждут или нет, когда впервые в жизни точно знаешь, чего хочешь. Знаешь и точка.

— Вы соблазнились все-таки яичницей? — проговорил Илья хрипло, сбитый с толку ее долгим взглядом.

Секунду назад она смотрела на него, не отрываясь, и что-то удивительное творилось у нее с лицом. В ее взоре за несколько мгновений будто прошелестел календарь — осенняя усталость, зимний холод отчужденности, весенние сомнения и летняя, жаркая, страстная жажда счастья.

Елки-палки, неужели он все это выдумал?! С каких пор романтические бредни лезут в голову так настойчиво и бесцеремонно, словно имеют на это право?

Илья опустился на стул, недоверчиво поглядывая на Женьку.

— Яичницу я не буду, но кофе с вами попью, — спокойно ответила она на его вопрос.

— Отлично, — буркнул он.

Только сейчас Илья осознал, что несколько мгновений назад признался ей в… Кстати, в чем? «Вы мне нравитесь». Вырвалось будто самой собой, он даже не успел понять, почему, собственно. Из-за необъяснимого смущения в ее крыжовенных глазах? Из-за молочных усиков? Из-за утренней неги, сонной припухлости ее лица?

Или из-за того, что вчера ночью у нее распахнулся халат, и мир вдруг сузился до размеров тонкой полоски кожи, золотистой и гладкой?!

Или потому что минуту спустя его сын не ревел, как обычно, белугой, стараясь удержать папочку рядом, а смеялся и шалил, как обычный ребенок, вместе с этой незнакомкой?!

Или потому что двадцать четыре часа назад она посадила его в машину, и в ответ на его хамство вполне умело защищалась и лихо выписывала кренделя на дороге. При этом он видел, как двигаются худые, мозолистые пальцы, как подрагивает от смеха упрямый, гордо выдвинутый подбородок, как напрягается профиль, и ноздри начинают ходить ходуном, словно у норовистой кобылицы.

Причин можно придумать великое множество. Или же это только поводы?

И что это за слово такое — нравитесь?!

Илья понимал только одно — ответов на вопросы у него нет, и где их искать, он не знает, и если бы знал, то не стал бы. Потому что она снова взглянула на него. В изумрудном блеске ее глаз таилась спокойная сила, словно могучий подводный источник даровал ей неведомую доселе уверенность.

Но уверенность в чем?

Ему стало не по себе.

Он — тридцатишестилетний, опытный мужчина, давно приспособившийся оберегать свою независимость, — внезапно стушевался под взглядом сопливой девчонки!

Быть может, все ему только кажется? Быть может, немое до сих пор воображение сейчас вдруг разоралось в полный голос, грозя оглушить на веки вечные неожиданными откровениями?!

Пожалуй, он мог размышлять над этим до самого апокалипсиса. Но — благодарение небесам! — Женя нарушила тишину.

— Подайте мне, пожалуйста, сахар, — мягко попросила она, все еще не отводя глаз от его лица.

— Да. Да, конечно.

Он вскочил и бестолково засуетился, бегая по кухне.

— Сахар? Где же сахар?

Он постучал дверцами шкафов, заглянул в раковину, залез в холодильник и чинно прошелся вдоль подоконника. Он не помнил, как выглядит эта штуковина, которую положено добавлять в кофе. Или в чай. А еще в варенье и, должно быть, во всякие там торты и пирожки.

Наверное, так вот приходит маразм, мелькнула в голове дурацкая шутка.

— Есть мед. И карамельки.

Женя, улыбаясь, наблюдала за ним и не спешила помочь. Сахарница, между тем, мирно существовала на кухонной стойке, прямо у него под носом.

— Может быть, хотите шоколадку? — с отчаянием простонал Илья. — Кажется, где-то был сникерс.

— Нет, — веселилась Женька, — не хочу. Мне больше нравится Маркес.

Илья оторопело моргнул. Это она сейчас пошутила или что?

— Послушайте, — он в изнеможении уселся на стул, — я не знаю, где сахар. И забыл, что такое Маркес. Я вообще сейчас не соображаю ничего. Наверное, солнце слишком яркое, у меня голова прямо-таки раскалывается… Опять же похмелье. Пардон. Возраст и все такое…

— Илья, — перебила она, — просто протяни руку и подай мне сахарницу. Пожалуйста.

Он не смущался так с тех пор, когда в пятом классе Галка Прохорова случайно обнаружила в его тетради страницу, изрисованную сердечками с ее именем.

Сейчас он, кажется, покраснел еще ярче. Если это было возможно.

Во всяком случае, уши горели нестерпимо.

Да что же это за ерунда?! Или, действительно, дело в похмелье, преклонном возрасте и нагрянувшем исподтишка маразме? В тридцать шесть лет, ага!

— Держи свой сахар! — провозгласил он сердито, чуть не опрокинув злосчастную вазочку.

— Ты жалеешь, что я осталась? — быстро спросила Женька.

— Что? — изумился он.

— Ты злишься, потому что хотел позавтракать в одиночестве, да? И предложил мне остаться только из вежливости, так?

Он мгновенно овладел собой.

— Не так.

— Тогда давай, жарь свою яичницу и развлекай даму светской беседой.

Она не узнавала себя. Ей было страшно и весело одновременно, и еще невыносимо хотелось дотронуться до него.

Илья хмыкнул, покачал головой и решительно спросил:

— Мне кажется, или вы со мной флиртуете?

Она несколько смутилась под его насмешливым взглядом.

— Просто хочу разрядить атмосферу, вот и все, — пояснила Женька, — понимаете, ваша бабушка любезно предложила мне погостить у вас пару дней. Точнее, неделю. В общем, пока у меня нога не заживет. И если вы не против, если я вам не помешаю…