Далия Трускиновская
Жертва страсти
За-яв-ле-ние-е… Дальше как писать, нотариус? На ваше имя или вообще в Конфликтную комиссию с большой буквы? Я ведь впервые к вам обращаюсь.
Кратко изложить суть дела? Не могу. Не умею! Приучен докладывать обстоятельно. Ведь у нас, в оперативных бригадах, как? Пошлют тебя в самое пекло, ну там, заблудившегося биоробота из пропасти вызволить или в кипящем вулкане чего-нибудь установить. А потом целая команда академиков тебя допрашивает. А не заметил ли ты, когда робота к тросу пришпиливал, имелись ли в камушках той чертовой пропасти кварцевые вкрапления?
Так что расскажу подробно.
Все началось с несчастной любви.
Я встретил на одной из наших опорных разведстанций Эвелину и через два дня предложил ей руку и сердце. Предложил и стою гордый — ну, не каждой же девочке из административного блока разведка такую честь оказывает. А она расхохоталась и говорит — мне тут предложения трижды в день делают, ты меня чем-нибудь другим удиви. Тогда, мол, пойду за тебя.
Ну, удивлять — это у нас профессиональное. Будь это на какой-нибудь из обжитых планет — я бы ей такого преподнес! Я бы ей ровно четверть своей биографии изложил — и хватило бы! Потому что от половины кто хочешь навеки заикаться начнет. Нужна мне жена-заика, что ли? А на разведстанции Эвелина всякого наслушалась, и вранья в том числе. Разве может моя правда конкурировать с талантливым и художественным враньем? Нет, конечно!
Через неделю я ей с астероида фербеллиновые кристаллы принес, начальство за голову схватилось, выговор объявило, и поделом — я там чуть все кости не переломал. И вообще они оказались смертельно радиоактивные. А надо бы вам, нотариус, на эти кристаллы хоть разок взглянуть. Ничего красивее в жизни, кажется, не видел. Кроме Эвелины.
А она посмотрела и плечами пожала.
Я за два дня программу «Зет» на интерлингве освоил. У всех глаза на лоб полезли. Ну, говорят, думали, ты спятишь! А ты, говорят, не спятил, даже удивительно! Всех удивил, ее, конечно, нет.
Ладно, думаю, ты у меня попляшешь…
И обратился я — знаете, куда? В бюро по обмену.
Остались у меня с той вылазки кристаллы, правда, начальство велело их в такущем сейфе держать и никому не показывать. Еще жил у нас в боксе рыжий тертуллианский кошкозел, обательная такая зверюга, другие экзотические мелочи имелись. Ребята сказали — раз такое дело, бери что угодно!
Я так рассудил — есть же в галактике удивительные вещи, может, я себе что-нибудь подходящее выберу и выменяю. Этого кошкозла у нас восемь зоопарков клянчили, да и за фербеллиновый кристалл любая лаборатория что хочешь выложит.
Консультанты составили текст, ввели в машину, там поворчало, как кошкозел, когда ему завтрак с опозданием выдают, и пожалуйста — на дисплее список владельцев удивительных вещей, жаждущих обмена.
Что любопытно — напрямую никто о своем сокровище не пишет, все экивоками и загадками. А первым в списке значился этот самый Айго Брейк.
Я как увидел, что он совсем поблизости обитает, на космобазе «Одуванчики», так и расцвел. Сразу туда и помчался. По дороге связался с ним по видео, представился, и встретил он меня чуть ли не у трапа с букетом какой-то тамошней хвостатой зелени.
Ну, что греха таить, старик попервоначалу производит приятнейшее впечатление. Так и запишите — в графе «особые приметы»… Бокс он себе оборудовал — как на старушке Земле. Вы бывали когда-нибудь на Земле? Я два раза, и знаю, как там люди живут. Красиво живут! У них окна открываются, представляете? Захотел — открыл, дыши, и никакой тебе отравы из таблицы Менделеева! Попробовал бы кто распахнуть иллюминаторы на Тертуллии!
Ну, у Брейка разве что окно не открывалось. А все остальное имелось — и подоконник, и занавески, и даже мебель деревянная. Турецким кофе он меня угостил. Горшки с цветами показал. Я и раскололся. Поведал ему свое желание. Портрет кошкозла на монитор вывел — полторы минуты в разных ракурсах плюс голос. Кристалл там же продемонстрировал — мне же его с собой таскать не позволяют!
Старичок восторга не выразил.
— Зверек у вас, конечно, симпатичный, — говорит. — И штучки эти хороши.
Только мне другое нужно. Видите ли, то, за чем вы гоняетесь, у меня есть, и оно — одно на всю галактику.
Цену, значит, набивает.
— А как же вы его заполучили? — интересуюсь.
— А выменял. Вот как вы сейчас выменять хотите.
Заметьте — я в ту минуту еще вовсе ничего не хотел!
— И что же это такое? — спрашиваю.
Тут любезный старикашечка встает, курточку снимает, по стенке восходит до самого потолка, а потолок у него белый с трещинами, как на Земле, и топает по диагонали вниз головой.
— Ну, этого добра у нас на базе хватает, — говорю. — Вот десять лет назад ботинки с антигравами не каждому разведотряду выдавали.
Брейк обиделся неимоверно, прямо на потолке разулся и обувку свою вниз сбросил, чуть джезву со стола не сшиб. И пляшет на потолке вокруг люстры, злодей, только белая пыль летит прямо в кофе!
Ну, сами понимаете, сперва я удивился, потом мне это понравилось. Спросил я его насчет механизма этого явления. Он минут пять толковал насчет мозговых центров, излучений, облучений, импульсов и чего-то еще, да я не понял. Не мое это дело — турусы на колесах разводить. Вот отработать смену в термостойком комбинезоне — пожалуйста.
Понял я только, что два каких-то центра взаимосвязаны, или наоборот противоположны, друг дружке жить мешают. Они в какие-то минуты посылают какие-то импульсы.
Слово «рецепторы» он тоже говорил. Так разве ж я знал, к чему он клонит?
В конце концов он мне растолковал, что за свою удивительную способность он просит недорого, что техническую сторону дела берет на себя, и так заморочил мне голову, что я даже не понял, с чем расстаюсь ради этих проклятых плясок на потолке.
Пошли мы в бюро по обмену, в местный его филиал, подали заявление и поехали меняться на другое конец базы, в лабораторию. Накачал меня этот вредоносный Айго Брейк какими-то микстурами, облепил датчиками, помахал у меня руками над головой, и я заснул.
Просыпаюсь в космопорту. Слышу — мой рейс объявляют. Я, не ломая голову над тем, почему это Айго меня сюда сонного приволок, мчусь на посадку, лезу в глицериновую ванну, защелки лязгают, и я опять засыпаю. До своего астероидного пояса.
Там я вываливаюсь из корабля, прыгаю в катер, кидаю в рот питательную таблетку и мчусь на разведбазу. По дороге репетирую на потолке катера дикий танец с двойными подскоками и прихлопами.
Сперва-то события разворачивались так, как предсказал старикашка. Вы запишите, нотариус, — по этой части у меня к нему претензий нет. В административном блоке я выбрал минутку, чтобы народу побольше, и взбежал на потолок. Эвелина, конечно, сразу вспомнила про антигравы. Еще бы — она же в отделе снабжения, знает, кому что выдается. Я извинился перед присутствующими и исполнил свое соло босиком.
Все орут:
— Не может быть!!!
Да это не я — это они так орали, я не ору, я рассказываю. Ну, в общем, было такое удивление, что дальше некуда.
А главное — Эвелина изумилась при свидетелях! Чего мне и требовалось. Тут я ее и прижал, а ребята из отряда помогли.
Правда, она сразу же сказала, что уже давно на меня глаз положила, и не в хождении по потолку дело, и если бы она захотела притвориться совершенно неудивленной, то и притворилась бы… Но я был так счастлив, что все эти девичьи выкрутасы казались мне райской музыкой.
Вся база потребовала торжественно отпраздновать помолвку. Побежали мы к синтезатору, запрограммировали огромный торт, и я вывалил к себе на тарелку чуть ли не половину. А вы учтите, нотариус, что я с самых «Одуванчиков» не ел, проголодался — клапаны от скафандра бы съел и добавки попросил.
Значит, отправляю я в рот кусок торта, зажмуриваюсь в предвкушении… и не чувствую ровно ничего. Как если бы синтетический пух из скафандровой подкладки пробовал разжевать.
Я, естественно, сам себе не поверил и зашевелил челюстями поактивнее. Во рту образовалась консистенция, которую можно было проглотить. Я машинально проглотил.
Потом я какое-то время с подозрением смотрел на тарелку. До того унизился, что подумал — а не ребят ли моих это шуточки? Мало ли кто сейчас оплакивает несбывшиеся надежды? Больше прочих я подозревал Ольгерда. Ну, подкрался, стянул у него кусок торта и запихал в рот.
Результат был тот же самый.
Я долго жевал этот кусок, и моя физиономия делалась все задумчивее. Я этого не видел — я это чувствовал!
Ребята галдели и лезли с поздравлениями. Я вспомнил, что на Земле в таких случаях посылают к черту, и вторично удивил Эвелину. В третий раз она остолбенела, когда я заказал синтезатору соленых огурцов, острого соуса, перца, горчицы, разных маринадов по списку, и все это съел, мешая в самых невероятных сочетаниях. Вкуса не было. А было то, что через полчаса дико разболелся живот.
Меня повели к врачам.
Мне было так стыдно за свою глупость, что я сперва ни слова никому не сказад про Айго Брейка. И лишь когда перепуганные врачи объявили всеобщий карантин и опечатали синтезатор, я признался в своем обмене, чтобы ребята из-за меня не страдали.
Меня возили к каким-то светилам. Я ел, а они на меня смотрели.
Они тоже, вроде как Айго, пробовали мне растолковать насчет мозговых центров, биопотенциалов и взаимодействий. Я так понял, что одно из двух: или ты ходишь вверх ногами, или чувствуешь, что у тебя во рту пережевывается, а чтоб все вместе — так не бывает. Вроде как в человеке идет война между этими мозговыми центрами. Ну, тут, нотариус, не у меня интересоваться надо, я все равно ничего не понял. И сами академики тоже в толк не могли взять, как Айго действовал. Кончили академики тем, что по всем прочим параметрам я совершенно здоров и могу исполнять свои обязанности. А мой случай обещали описать в каком-то медицинском журнале.
На сегодняшний день ситуация такова. Командиром отделения меня не назначают, потому что оперативник с такой способностью — один на всю разведку, и потому мной затыкают все возможные и невозможные дырки.
Эвелина сердится, что я не в силах оценить ее кулинарных изысков. А по потолку я дома все равно не хожу — незачем.
Так что вот оно, заявление. Требую найти этого старого пройдоху, который смылся с «Одуванчиков» в неизвестном направлении, и произвести принудительный обратный обмен! Чего обмен? Ну, этих… мозговых центров… на рецепторы, которые во рту… которые с импульсами… Вы меня, нотариус, не путайте, я сам кого хочешь сейчас запутаю! Есть хочу по-человечески, ясно? И пить по-человечески!
Нет, с утра-то я как раз не пил. Но если угодно — сейчас, сию минуту поднимусь на потолок, и от вашего плафончика с розочками одна стеклянная пыль останется. Не угодно? То-то…
Написано, наверно, в 1982 или в 1983 году, поскольку Фербеллин фигурирует в «Принце Гомбургском»…
