Колчин устроился на стуле напротив генерала. Антипов, начиная разговор, повесил на губу новую сигарету.
– Курировать группу из Москвы буду я, лично. Операции присвоено кодовое название, – Антипов выдохнул дым и закашлялся. – Название – «Холодный фронт». Что-то такое из сводок погоды, да? Кстати, это моя инициатива поставить тебя на операцию. Так что, с тебя бутылка.
Колчин не улыбнулся остроте Антипова.
– Без вопросов. Семизвездочный коньяк.
– Не слышал о таком. Вчера тебя познакомили с легендой. По документам ты бизнесмен из Болгарии. Приехал в Прагу на выставку сельскохозяйственных производителей, которая открывается там через три дня. Ты ищешь выгодные контракты, хочешь продать в Чехии мелкие партии консервированной кукурузы и горошка. Короче, ты мелкая сошка. Поэтому веди себя сообразно своему статусу и трать денег столько, сколько может потратить человек твоего положения. Теперь о главном. Твой непосредственный руководитель на месте, резидент группы…
Антипов согнул указательный палец, подавая знак Беляеву. Тот раскрыл папку, вытащил и разложил перед Колчиным несколько цветных и черно-белых фотографий. На снимках был запечатлен мужчина лет сорока пяти, с правильными приятными чертами лица. Волосы темные, на висках проседь.
– Донцов Алексей Степанович, он же Майкл Ричардсон, торговец скобяными изделиями из Лондона. Он прибудет в Прагу на два-три дня позже тебя. Продавцы материалов хотели выйти на англичан или немцев. Что ж, пусть будет так, как они желают.
Беляев сгреб фотографии, убрал их в конверт, вытащил из другой папки следующую серию фотографий, разложил их на столе. Со снимка на Колчина смотрел худой горбоносый мужчина лет тридцати пяти с длинными засаленными волосами.
– Это Анри Буфо, – пояснил Антипов. – Живет в Париже, держит конспиративную квартиру и работает под свободного художника. Человек он экстравагантный, анархических убеждений. Такие люди не всем нравятся. Но Буфо – проверенный надежный агент. Донцова и Буфо ты должен вывести на продавцов материала. Они возьмут на себя денежные счеты. Твоя задача – разведка. Плюс к тому ты обеспечиваешь силовое прикрытие. Окончательный план операции вы получите за два-три дня до дела. Запомнил?
– Запомнил.
– Теперь еще один человек, который будет тебе серьезно помогать. Вы уже работали вместе.
Антипов взял из рук Беляева и положил на стол пару снимков. С фотографий на Колчина смотрел невыразительный среднего роста мужчина в синей ветровке и серых брюках. Короткая стрижка, аккуратные седые усики и бородка клинышком. Похож на провинциального учителя.
– Ярослав Пачек, в рекомендациях не нуждается, – Антипов продиктовал шестизначный телефонный номер. – Со времени вашей последней встречи Пачек сменил адрес. Звони по этому телефону в любое время дня или ночи. Спрашивай господина Карела. Пачек ответит, что вы ошиблись номером. Звонок – это сигнал, через полчаса Пачек будет ждать тебя у входа в почтовый музей в районе Смихова. Где увидитесь в следующий раз, договоритесь при очной встрече. Пачек должен достать все, что тебе понадобиться. Оборудование для скрытого наблюдения, оружие и прочее. К активному участию в операции его можно смело привлекать. Уяснил?
– Уяснил, – кивнул Колчин.
– Когда список нелегалов окажется у нас…
Антипов оборвал себя на полуслове, прикурил новую сигарету и кивнул на подполковника.
– Теперь пусть он расскажет.
Беляев потер пальцами безупречно выбритый подбородок. – Информация – специфический товар, – Беляев говорил тихим бесцветным голосом. – Это не табуретки, не автомобили и не дома. Парадокс в том, что человек, торгующий информацией, в нашем случае списком нелегалов, продает товар и… И вместе с тем оставляет его себе. Понимаете о чем я?
– Стараюсь понять, – отозвался Колчин.
– Оставляет информацию себе и может снова торговать тем же товаром. На этом парадоксе строится работа двойных и тройных агентов, обслуживающих сразу несколько разведок. Предположим, сделка заключена, деньги перешли к продавцам, список у нас. Но нельзя быть уверенным, что мы единственные покупатели. До тех пор…
Беляев перевернул стакан, налил из бутылки минеральной воды, сделал пару несколько мелких глотков, выдержав паузу, и продолжил: – До тех пор, пока в отношении продавцов не проведена исполнительная акция. Это грязная работа, но выполнить ее придется. Разумеется, после того, как список нелегалов окажется в наших руках.
– Детали вы обсудите позже, – встрял Антипов. – Но сначала я хочу сказать одну важную вещь. Кундера успел сообщить, что в списке двадцать два имени. Так вот, дело крайне ответственное. Если накроется наша агентурная сеть, мы не сможет восстановить ее в обозримом будущем. От таких ударов долго не оправишься. На западе используют этот факт на всю катушку. Нагонят страстей, раздуют такую компанию, такую вонь поднимут… Короче, ты понимаешь.
– Понимаю, – ответил Колчин.
– Разведчики нелегалы отдали нашей разведке свои лучшие годы, – продолжил Антипов. – Они рисковали, вели двойную жизнь, работали без дипломатического прикрытия, без страховки. Если нелегал попадает за решетку, спецслужбы, на которые он работал, открещиваются: это не наш. Такова всемирная практика. Наши агенты искренне полагали, что действуют на благо своей же страны. Это достойные люди, многие из которых уже пенсионеры. Теперь их жизням угрожает опасность. Я не люблю высоких слов, но… Короче, наш святой долг защитить своих людей в трудную минуту. Любыми средствами.
Антипов молчал пару минут и, наконец, повторил свои последние слова.
– Наш святой долг.
Глава вторая
Москва, Ясенево, штаб-квартира Службы внешней разведки. 28 сентября.
Вечернее совещание, на котором собрались пять мужчин в гражданских костюмах – все руководство «европейским» управлением Службы внешней разведки, было целиком посвящено последним событиям в Праге. С докладом выступил куратор операции «Холодный фронт» генерал Антипов. Выключили верхний свет, деревянные панели, закрывавшие дальнюю стену, раздвинулись в стороны, обнажив большой белый экран.
В наступившей тишине кто-то покашливал, передвигал стулья, устраиваясь так, чтобы голова сидящего рядом человека не заслоняла экрана. Защелкал демонстрационный аппарат, загруженный слайдами. На экране, сменяя одна другую, появились фотографии людей, домов, автомобилей. Свет отражался от экрана, попадал на лицо и плотную фигуру Антипова. Генерал поднимал деревянную указку, направляя на экран, объяснял, что изображено на фотоснимке, затем выдавал пространный комментарий.
– Это Юрай Хорличек, чех по национальности, псевдоним Странник. Самый опытный связник, задействованный на постоянной основе в Праге. Вернее, был задействован.
Антипов направил указку на экран. На фоне безлюдной улицы, опираясь на трость и сутуля спину, стоял высокий, сухопарый человек. Серый костюм болтался на худых плечах, ветер трепал длинные пегие волосы. Затем собравшиеся увидели фотографии квартиры Странника, две его автомашины, жену, с которой тот развелся три года назад, сына, судя по жуликоватым глазам, законченного негодяя. Антипов сказал, что исчезновение Странника обнаружилось двадцать пятого мая, в тот день, когда он должен был встретиться с агентом нелегалом и получить от него письменное сообщение.
Встречу назначили в постоянном месте, пивном ресторане «У святого Томаша», где собираются любители браницкого темного пива. Но Странник не явился на встречу, агент проторчал в ресторане до позднего вечера и ушел ни с чем.
Поисками Юрая Хорличика один из агентов смог заняться через неделю. Связник жил один в новой двухкомнатной квартире рядом со стадионом имени Рошицкого. На телефонные звонки, стуки в дверь никто не отзывался. Однако в полицию об исчезновении отца не заявил взрослый сын Хорличека, ни его бывшая супруга, с которой после развода тот поддерживал добрые отношения. В городские морги и больницы человек с таким именем не поступал.
В Москве возникло предположение, что с Хорличеком, часто не носившим с собой документов, произошел несчастный случай или сердечный приступ. Возможно, он находится в бессознательном состоянии, и врачи до поры до времени не могут выяснить личность пациента, борются за его жизнь.
Пришлось принимать меры.
Агент, работающий под прикрытием русского торгпредства, получил задание провести в квартире связника негласный обыск и уничтожить на месте все улики, способные скомпрометировать Хорличека перед контрразведкой. Воспользовавшись набором отмычек, агент проник в квартиру ночью, вскрыл два тайника, уничтожил записи Странника, шифр-блокноты, проверил компьютер, не нашел ничего интересного, он на всякий случай стер всю память. Затем вынес из квартиры портативный радиопередатчик и еще кое-какие мелочи. Агент также обыскал обе машины Хорличека, которые стоят в подземном гараже дома, где тот проживал.
Судя по его донесению, обстановка в квартире Хорличека не нарушена. Холодильник работает, на веревках в ванной и на балконе развешено пересохшее стираное белье. Впечатление такое, будто хозяин вышел в киоск за сигаретами и вот-вот вернется. Однако есть серьезные подозрения, что кто-то опередил нашего человека, побывал в квартире до него, обнаружил один из тайников. Кое-каких вещей не агент не нашел на месте.
Речь идет о шифр-книге, замаскированной под посылочный каталог. Бумага, на которой она книга, изготовлена из химических веществ с примесью нитроцеллюлозы с той целью, чтобы агент в случае опасности мог сжечь опасную улику всего за несколько секунд. Это довольно толстая брошюра, где напечатаны наименования товаров, которые якобы можно заказать по почте, их цены. На самом деле посылочной фирмы в природе не существует. Цены на товары – это шифры, которыми пользовался Хорличек для передачи своих сообщений в Москву, где послания превращали в открытый текст. Хорличек обычной ручкой подчеркивал цифры в каталоге, передавал каталог курьеру, который доставлял почту в Россию.
Сын и бывшая жена Хорличека забили тревогу только спустя полтора месяца после его исчезновения. Однако поиски, предпринятые полицией, оказались безуспешными. В Москве продолжали ждать, надеясь, что Странник все же появится, но надежды таяли день ото дня. Худшие опасения подтвердились через два месяца. На экран вывели фотографию мертвого человека с лицом, обезображенным до неузнаваемости. Антипов пояснил, что несколько снимков неопознанного трупа, найденного в песчаном карьере в пригороде Праги, удалось раздобыть через человека, связанного с тамошней криминальной полицией.
Бывшая жена и сын Хорличека опознали труп по небольшой татуировке, оставшейся с армии. На левом плече наколота женщина, летящая на ангельских крыльях. Видимо, Странника жестоко пытали перед смертью, выбивали из него информацию: тяжелым предметом ему раздробили кисти рук и коленные суставы. Прикончили выстрелом в затылок. Стреляли в упор, на месте входного отверстия остался пороховой ожог.
Уже после смерти Хорличека ему изуродовали лицо. Возможно, для того, чтобы тело не смогли опознать.
Полиция пришла к выводу, что пожилой человек стал жертвой банды грабителей. И это лишь на том основании, что при нем не было найдено ни бумажника, ни денег. Гибель Хорличека порождает множество вопросов и версий. Возможно, со Странником поработали чешские или западные спецслужбы, а затем замаскировали свои действия под ограбление и корыстное убийство. Маловероятно, чтобы Хорличека действительно убили грабители, Странник не производил впечатления обеспеченного человека.
Время от времени из темноты до Антипова доносились реплики или вопросы людей, сидевших за совещательным столом. Генерал Антипов останавливал рассказ, вынимал из кармана платок, вытирал лоб. Выслушав вопрос, подробнее разъяснял суть дела. Лиц сидящих за столом людей генерал не видел, но узнавал начальство по голосам.
История с Хорличеком имела продолжение.
Один из наших агентов, работающий под дипломатической крышей, сообщил, что на пленку был записан отрывок разговора между неким мужчиной, судя по говору, чехом по национальности, и помощником американского военного атташе Крисом Коэном, кадровым разведчиком. Беседа происходила на празднике в польском посольстве, точнее в летнем саду, там по случаю национального праздника собралась куча народа, пригласили дипломатов из разных стран, аккредитованных в Праге, сотрудников чешского МИДа и еще бог знает кого.
Так вот, чех, уединившись с Коэном в дальнем уголке сада, сообщил, что он располагает списком русских агентов нелегалов, работающих в Чехии, а также другими документами, которые заинтересуют американцев. И хочет продать эти ценные сведения. Коэн никак не выразил своего интереса. В самых общих фразах обещал поговорить «с кем надо», предупредил, чтобы чех не пытался с ним встретиться. Сам найдет своего собеседника в ближайшее время и сообщит о результатах переговоров.
Видимо, Коэн и тот чех некоторое время были знакомы, иначе американец вообще не пошел на контакт, не стал бы вести важный разговор в таком неподходящем месте. Личность чеха установить не удалось. Однако дальнейшие события проливают свет на это темное пятно. Можно с большой долей уверенности предположить, что продавец, кадривший американца Коэна, и Юлиус Бареш, предложивший сотрудничество владельцу сувенирной лавки Мареку Кундере, – одно и тоже лицо.
Бареш ждал ответа американцев, но так и не получил приглашения к сотрудничеству. Можно предположить, что американцы усомнились в Бареше, заподозрив в нем двойного агента или сотрудника русской разведки. Они уклонились от контакта с продавцами. Видимо, аналитики ЦРУ пришли к выводу, что списки русских агентов сфабрикованы в Москве, а Бареш хочет скормить им дезинформацию. И тогда последует пропагандистский удар с целью компрометации американских спецслужб. Однако это лишь предположение, достоверной информации нет. Возможно, Бареш просто не умел ждать. Американцы потратили время на то, чтобы навести справки о его личности и, в принципе, готовы пойти на контакт в будущем.
Так или иначе, Бареш и некто Петер, на которого указал в своем кодовом послании Кундера, были вынуждены искать контакт не с американцами, а с англичанами или немцами.
Решили использовать Кундеру, за долгие годы в чешском МИДе обросшего обширными связями, словно днище морского корабля ракушками. Без сомнения, торговец сувенирами знал, к кому из английских или немецких дипломатов следует обращаться, чтобы войти в контакт с тамошними спецслужбами. И, главное, Кундера оказался на крючке у Бареша, ведь его имя было в том списке нелегалов и тайных агентов.
Генерал Антипов прервал доклад, ополовинил стакан с водой и продолжил. В последний момент что-то спугнуло продавцов. Возможно, они проследили Кундеру, когда тот шел закладывать контейнер с шифровкой, старик жаловался на слабое зрение, запросто мог не заметить слежки. Само послание, спрятанное в тайнике за батареей отопления, Бареш не смог найти, но заподозрил, что Кундера вошел в контакт с русским связником. Возможно, Кундера совершил другой роковой промах… Он исчез в тот же самый день, когда заложил контейнер с шифровкой в тайник и отправил письмо связнику. Антипов сказал, что не хочет накаркать, но шансы, что Кундера найдут живым, мизерны.
В заключении генерал коротко проинформировал собравшихся, что группа пребывает в Прагу и приступает к выполнению операции «Холодный фронт». Первым прилетит Колчин, за ним Анри Буфо и Донцов, он же Майкл Ричардсон. Люди подобраны лично Антиповым, он же несет ответственность за успех или неудачу. Цели и задачи операции сформулированы в письменном виде, бумаги розданы каждому присутствующему.
Он допил воду из стакана и на этом закруглил свое выступление. Зажгли верхний свет, Антипов вернулся на свое место за столом, попросил задавать вопросы.
– Почему так долго мы так долго не могли получить информацию от Кундеры? – спросил заместитель начальника Службы внешней разведки, начальник европейского управления Егоров.
– Кундера прекратил активное сотрудничество с нами около двух лет назад, – ответил Антипов. – Поэтому в его распоряжении оставили один единственный канал связи, которым он и воспользовался. Не самый оперативный канал, в Москве получили информацию с небольшой задержкой.
– Понятно, – кивнул Егоров. – Что известно о Бареше?
– Не так уж много, – покачал головой Антипов. – По образованию переводчик. Рабочий язык немецкий, но знает и разговорный английский. Работал в государственных структурах. Хорошее знание языков помогло Барешу получить место переводчика в министерстве иностранных дел. Рассчитывал сделать быструю карьеру, но вынужден был заниматься всякой рутиной, перспективы роста не было. Бареш уволился с государственной службы, посвятил себя торговли подержанными автомобилями. Сведения о контактах Бареша и западных спецслужб отсутствуют. Видимо, настоящий продавец использует Бареша как посредника, пользуется его старыми связями.
Антипов замолчал. Как давно повелось, откашлялся начальник управления кадров Кузьменков.
– Есть замечания по кандидатам, – Кузьменков обвел коллег пристальным взглядом серых, глубоко спрятанных глаз. – Рискованно использовать этого Буфо. Он неуравновешенный человек. И, мягко говоря, не интеллектуал.
– Он хороший стрелок – это главное, – возразил Антипов. – Глубокий аналитический ум в этом деле не требуется. Кузьменков только пожал плечами, мол, я свое мнение высказал. Антипов понял, что возражений по кандидатуре Буфо больше не последует. В эту минуту дверь, ведущая в приемную, открылась, в зал вошел человек в сером штатском костюме, положил перед начальником европейского управления сложенный вдовое бумажный лист, что-то прошептал на ухо Егорову и исчез. Егоров пробежал текст глазами и сказал: – Вчера вечером в пригороде Кладно, это под Прагой, найден труп Кундеры. Огнестрельное ранение в область сердца. Информация только что пришла с дипломатической почтой.
Над столом повисло долгое молчание. Антипов достал из кармана платок и промокнул влажный лоб.
София. 29 сентября.
Над софийским аэропортом зависло знойное солнце. Самолет авиакомпании «Балкан» приземлился в столице Болгарии поздним утром. Валерий Колчин сошел с трапа, на контроле предъявил паспорт и желтую бумажку частного приглашения на въезд в страну, оформленную на имя некоего гражданина Польши Ежи Мисировского, следующего транзитом через Россию. Заполнил небольшую анкету, указав в ней цель своего визита: бизнес. Выйдя из здания аэропорта, Колчин, знавший страну и болгарский язык так, будто здесь была его вторая родина, не замедлил шаг возле стоянки такси, а направился к автобусам.
По документам он польский торговец, значит, надо следовать легенде даже в мелочах. Мелкий бизнесмен, тем более поляк, это вам не японец и не американец, которые привыкли бросаться деньгами. Другой менталитет, другое мышление. Поляк никогда, ни при каких обстоятельствах, не потратит двадцать долларов на такси, чтобы добраться из аэропорта в центр города, выгадав при этом каких-то жалких десять минут времени. Он воспользуется автобусом восемьдесят четвертого маршрута.
На остановке собралось два десятка пассажиров, подкатил старенький «Мерседес» на сорок мест, Колчин отдал деньги билетеру и занял заднее кресло, поставив небольшой чемодан на колени. Автобус тронулся, Колчин перевел стрелки часов. Прилетая в столицу Болгарии, выигрываешь время. В Москве уже час дня, а здесь только полдень. Мелочь, а приятно.
Колчин вылез на последней остановке, возле университета, автобусное путешествие отняло менее получаса. Помахивая чемоданом, он прошагал пару кварталов, завернул в итальянский ресторан и проглотил отвратительную, жесткую, как голенище армейского сапога, пиццу, выпил рюмку фруктовой водки и чашку отличного кофе. Он расплатился с официантом, но не пожалел что зашел именно сюда, а не в «Деву Хелиос», ресторан с экзотической болгарской кухней. Там на обед наивному иностранцу запросто принесут сдобренный красным перцем желудок теленка или «черву», заплетенные в косы кишки, отваренные и запеченные.
Кому как, но на вкус Колчина жесткая пицца вкуснее непромытых кишок. Свернув с широкого проспекта на тихую улицу, попетляв по переулкам, Колчин снова выбрался на проспект. Слежки, кажется, не было. Колчин снова сел на автобус, заметая следы, проехал пару остановок. Затем поймал такси и велел водителю ехать в Коньовицу, пообещав хорошо заплатить. Сидевший за рулем пожилой дядька с черным от загара лицом тяжело вздохнул и тронул машину.
Коньовица – трущобный район с дурной репутацией на окраине Софии, там селятся цыгане, падшие женщины, воры и личности, конфликтующие с правосудием. В темное время желательно обходить цыганские кварталы стороной, если не хочешь остаться без кошелька и с физиономией, порезанной сапожным ножом. Впрочем, без кошелька можно остаться и днем. Даже полицейские не часто отваживались появляться на цыганской территории. И это хорошо.
Не доехав пяти минут до нужного места, Колчин остановил машину на узкой горбатой улице, застроенной двухэтажными хибарами из необожженного кирпича и подручного материала, что жители притащили с городской свалки. Расплатился, вылез из машины и пошел пешком дальше, вверх по улице, кожей чувствуя заинтересованные и неприветливые взгляды мужчин, сидевших в тени домов и чахлых фруктовых деревьев. Над разбитой дорогой висело знойное марево, ветерок, дувший со стороны свалки и асфальтового завода, приносил удушливые тошнотворные запахи.
Чумазые ребятишки орали от восторга и бросали камнями в кошку, от страха забравшуюся на самую макушку гнутого сухого дерева. Кто-то заливисто свистнул вслед хорошо одетому чужаку с чемоданом в руке. Затем послышался смех.
Прошагав полтора квартала, Колчин остановился перед двухэтажным домом, фасад которого недавно кое-как помазали белилами, а заодно уж обновили жестяную вывеску «парикмахерская», косо висевшую над единственной дверью. Дрогнула марля в окне второго этажа, видимо, хозяин Желе Сердиков следил за улицей через занавеску, ожидая гостя.
Шагнув через порог, Колчин очутился прямо в тесном зале парикмахерской и увидел свое отражение в мутном зеркале с поперечной трещинкой, висящим над металлической раковиной. Два кресла, на которых давно не садились посетители, кажется, покрылись слоем вековой пыли. В окно бьются мухи, где-то играет радио.
– Добро пожаловать. Жду.
Колчин повернул голову. На пороге из-за матерчатой занавески появился Желе Сердиков, в знак нескрываемой радости от встречи раздвинул руки в стороны.
Из одежды на нем были только поношенные шорты, не закрывавшие колен, и повязанный на животе и заляпанный цветными пятнами матерчатый фартук. Но на первый взгляд могло показаться, что хозяин парикмахерской надел черную зимнюю шубу. Руки, ноги, ноги, грудь и спина Сердикова заросли таким густым черным волосом, что, этот волос можно состригать электрической машинкой, словно овечью шерсть. И, пожалуй, машинку испортишь.
Сделав шаг навстречу, Колчин тряхнул ладонь Желе двумя руками, но от горячего поцелуя в губы сумел уклониться. Сердиков обдал гостя крепким духом фруктовой ракии, которая крепче итальянской граппы. Лицо лоснилось от пота, глаза оставались темными и блестели, как мокрые маслины. По болгарину никогда не поймешь, он сильно пьяный или только пару стопок перехватил.
Да и пить с болгарами дело неблагодарное, они положат на лопатки любого, самого крепкого кандидата.
Хозяин провел гостя на второй этаж, в лучшую в доме, самую просторную комнату, выходившую двумя окнами на двор, захламленный листами ржавого железа, почерневшими досками и заросший сорной травой. На заднем плане дымили трубы асфальтового завода.
Комната казалась совсем пустой. Из мебели здесь стоял круглый стол с толстыми гнутыми ножками, тумбочка, на ней вентилятор, и узкая металлическая койка, застеленная свежей простыней. Одну стены украшали несколько застекленных пожелтевших от времени фотографий в самодельных деревянных рамках, на другой стене висела большая картина с нарисованными на ней подсолнухами. Яркая картина на большой голой стене смотрелась нелепо, словно цветная заплата на штанах.
Прежде здесь, на втором этаже, жила мать Желе, психически нездоровая старуха, которая так орала целыми днями напролет, что соседи цыгане всерьез грозились сжечь поганую старуху вместе с парикмахерской.
Колчин никогда не видел бабку, но хорошо помнил ее голос, тонкий, пронзительный, похожий на крик подстреленной вороны. От дикого бабкиного карканья кровь в жилах останавливалась и леденела. Полгода назад старуха умерла. Теперь, после смерти матери, сорока трехлетний Желе всерьез подумывал о первой женитьбе на одной женщине, которая, по его словам, хоть и вдова, но готовит хорошо.
Желе деликатно удалился и ожидал в коридоре, когда гость переодевается в шорты и майку. Наконец, Колчин вышел из жаркой комнаты.
– Товар привезли? – спросил он.
– Приходил человек, – мигнул глазом хозяин. Спустились на первый этаж, в большую кухню, заставленную самодельной мебелью. Желе поднял люк погреба, проворно сбежал вниз по приставной лесенке, включил свет. Колчин последовал за ним, захлопнул за собой крышку.
Погреб был тесно заставлен полками и стеллажами, на которых стояли бутылки самодельной мастики, водки, по вкусу напоминающей микстуру от кашля. Стены украшали связки красного лука, чеснока и сушеного перца. Посередине стоял круглый голый стол, над которым свисала лампочка без плафона.
Желе встал на корточки, отодвинул от стены ящик с овощами, поднял обрезок доски, достал из тайника большую дорожную сумку. Колчин присел к столу, поставил сумку на колени. Поверх носильных вещей лежал большой желтый конверт. Колчин оторвал бумажную полоску, вытряхнул на стол болгарский паспорт, водительские права, приглашение на выставку сельскохозяйственных производителей и билеты на самолет до Праги. Вылет завтрашним утром.
– Христо Баянов, – пробормотал Колчин, раскрыв паспорт. – Звучит весело. Музыкально.
– Что? – не расслышал Желе.
– Ничего, просто не люблю фамилий, которые начинаются на букву б.
Желе засмеялся.
– На букву б… Нет, это не то, что ты подумал, – сказал Колчин. – Из суеверия не люблю. Одного моего приятеля с похожей фамилией на ту же букву, его… Ладно, не будем вспоминать о грустном.
Год назад Колчин пользовался фамилией Раков, и ничего плохого тогда не случилось. Его не сварили заживо, как варят речных раков. И на этот раз обойдется, потому что человек с веселой фамилией Баянов просто не имеет права умирать насильственной смертью. Фотографии, вклеенные в документы, были сделаны года полтора назад. На них Колчин был без усов, с темными, аккуратно подстриженными волосами.
– Вот так я должен выглядеть.
Колчин сунул бумаги обратно в сумку. Поднялись наверх, через кухню вошли в зал парикмахерской. Колчин занял кресло перед зеркалом. Желе куда-то умчался, вернулся с круглым подносом, на котором стояла литровая бутылка с виноградной ракией и большая тарелка, полная персиков. Колчину не хотелось пить, но отказаться, значит выказать неуважение к хозяйскому гостеприимству.
Опрокинув стопку, Колчин отдал себя в руки парикмахера. Желе повязал на его шее Колчина клеенчатый слюнявчик, который надевают грудничковым детям перед кормлением, вытащил из тумбочки тюбик с краской для волос, ножницы и опасную бритву. Колчин склонился над эмалированной раковиной. Желе взял кувшин, полил воду на голову теплую воду, надел резиновые перчатки, размазал краску по волосам.
Через сорок минут Колчин превратился жгучего брюнета, пахнущего лавандовой водой. Разглядывая свое отражение в зеркале, он повертел головой. Лишенное усов лицо выглядело голым, чужим.
– Теперь ты похож на болгарина, – сказал Желе.
– Тебе-то самому нравится то, что ты сделал? – спросил Колчин.
Желе выпятил нижнюю губу и отрицательно покачал головой.
Можно в совершенстве выучить болгарский язык, можно даже научиться понимать болгарскую речь без знания языка и даже без переводчика, особенно если собеседник говорит медленно. Но болгарские жесты, это что-то особенное, совершенно неповторимое. Если вам хотят сказать «нет», кивают головой. Если говорят «да», головой качают. Привыкнуть к этому невозможно, можно только запомнить.
– Отлично выглядишь, – Желе развязал тесемки слюнявчика. – Просто потрясающе.
– Правда?
Желе отрицательно покачал головой.
Глава третья
Прага. 30 сентября.
Город встретил болгарского гостя неприветливо: мелким дождиком и пронзительным северным ветром. Здание Рузиньского аэропорта, облицованное стеклом и пластиком, и, тем не менее, имеющее провинциальный доисторический облик, изнутри казалось совсем маленьким. Колчин знал, что за ним наблюдают, встретить его в аэропорту должен кто-то из посольских работников. Повесив большую дорожную сумку на плечо, Колчин проследовал вдоль зала ожидания, задержался у киоска с прохладительными напитками, но ничего не купил.
На ходу достал из внутреннего кармана вчетверо свернутый номер «Софийской правды». Зажал газету в левой руке, красной шапкой вниз, на кисть руки накинул петлю складного зонтика.
Он вошел в туалет, осмотрелся по сторонам: никого. На минуту заперся в крайней кабинке, поставив сумку на бачок унитаза. Вышел оттуда, нос к носу столкнувшись с мужчиной в сером плаще и кепке, надвинутой на глаза.
Мужчина держал в руке такую же черную сумку, что осталась в кабинке. Незнакомец косо глянул на номер газеты, которую Колчин не выпускал из руки, стараясь прочесть название.
– И когда только кончится этот дождь, – вздохнул мужчина. – Надоела слякоть.
– Но погода все-таки летная, – отозвался Колчин.
– Бордовый «Фиат Браво», пятидверный. На стоянке, ключи в кармашке сумки, – беззвучно одними губами прошептал незнакомец, назвал номер машины и заперся в освободившейся кабинке.
Колчин подошел к умывальникам, бросил газету в урну, положил зонтик на полочку. Пустив воду, наблюдал в зеркало, как человек в плаще покинул кабинку и, не даже сполоснув руки, поспешно скрылся за дверью туалета. Хорошо бы в этой спешке он не забыл подменить одну сумку на другую.
