Кукловод

– Через час я умру от обморожения.

– Слушай, с меня неустойку возьмут, если завтра тачки не будет в гараже у Рифата, – голос Чулкова сделался тусклым. – Я ведь подписался на это дело. Он на меня все концы повесит.

– Забудь ты об этом. Подписался... Концы повесит, стрелки переведет... Неустойка какая-то... Херня все это.

– Ну, может, неустойку платить не придется. Но хороших заказов мы еще как минимум полгода не увидим. В наказание.

– И хрен с ним, с Рифатом, с этой мордой, – сказал Рогожкин. – И с его заказами долбанными. Сам пусть этим занимается. Почему грязная работа достается нам, а он стрижет купоны?

Продолжая сидеть на корточках, он поднял воротник короткой матерчатой куртки на синтепоне, натянул на уши вязаную шапочку.

Разноцветные огоньки мигали над бензоколонкой, переливались, отражаясь в мокром асфальте. Это электрическое великолепие дополняли два рекламных щита с верхней подсветкой. Женщина оператор, следуя указаниям своего работодателя, включила иллюминацию ровно в одиннадцать вечера. Бензоколонка, расположенная на открытом месте, хорошо просматривалась со всех четырех сторон, огоньки стали видны издали, однако ажиотажа не возникло и "Мерседесы" поблизости не наблюдались.

Время от времени, с интервалом в три-пять минут, к станции подъезжали легковушки, владельцы которых, вставив "пистолет" в бензобак, подходили к окошку, рассчитывались, заправляли автомобили. Через пару минут машины растворялись в темноте. Чулков проводил взглядом "Вольво", снова сплюнул под ноги, вслух ответил на собственные мысли.

– Дрянь, старье ржавое.

Он встал на ноги, чтобы немного размяться, сделал несколько шагов взад-вперед, поежился, снова присел на корточки. Достав из кармана самодельный нож с шестнадцатисантиметровым очень узким клинком из нержавеющей стали, деревянной рукояткой и навершием из кованой латуни, он стал вертеть нож в руках. Затем, держа большим и указательным пальцем за рукоятку, опустил вниз острие. Разжал пальцы, нож, сверкнув двухсторонней заточкой клинка, воткнулся в сырую землю.

– Ничего перышко? – спросил Чулков.

– Не носил бы ты его с собой. А то по пьяни ударишь кого.

– Коля, запомни: пером не бьют, пером суют.

Чулков вытер нож о темные брюки, спрятал его во внутреннем кармане куртки. Рогожкин поочередно зажимая ноздри носа большим пальцем, высморкался, достал сигареты. Прикрывая ладонью огонек зажигалки, он глубоко затянулся, но так и не почувствовал тепла, только неприятную горечь на сухих губах.

Чулков потер ладони, глянул в сторону и прищурился, как тигр перед прыжком. Клюнуло.

"Мерседес" темно синего цвета медленно подъехал к станции. Мужчина средних лет невысокого роста выбрался из машины, и даже не потрудился захлопнуть за собой дверцу. Его светлая шерстяная куртка в свете мигающих разноцветных огней отливала всеми красками радуги. Вставил "пистолет" бензонасоса в бак, мужчина неторопливо подошел к будке, пригнул голову, что-то сказал оператору, полез за кошельком.

* * *

Водитель, расплатившись за бензин, возвращался к машине. Он смотрел себе под ноги, засовывая в глубокий внутренний карман куртки кожаное портмоне с серебряными уголками. Расчет с оператором занял ровно пятьдесят секунд.

Этого времени Чулкову хватило, чтобы выскочить из кустов, пригнувшись так низко, что руки едва не волочились по асфальту, добежать до автомобиля, заглянуть в салон. Никого. Хозяин тачки даже ключи не вынул, оставил в замке зажигания. Чулков встал во весь свой прекрасный рост, обошел машину сзади.

Водитель, наконец, засунул бумажник в карман, поднял глаза и застыл на месте. До "Мерседеса" оставалось всего несколько шагов. Но дорогу преграждал здоровый парень с короткой рыжей шевелюрой. Парень доброжелательно улыбался. Но улыбка получилась жалкой, да и Чулков оказался слишком плохим психологом.

– Здравствуйте, – он продолжал с усилием улыбаться. – Сегодня ровно год, как открылась наша бензоколонка. Мы хотим подарить вам набор гаечных ключей. Как юбилейному покупателю. Абсолютно бесплатно. Задаром.

Мужчина поправил на носу очки с бесцветными стеклами без оправы. Он, как всякий разумный человек, которому предложили получить товар за бесплатно, испытал душевное неудобство, похожее на испуг. Даже отступил на шаг. Не очень верится, что такой рыжий амбал с идиотической улыбкой здесь трудится. Что этот идиот способен получить работу даже на паршивой бензоколонке. Мужчина секунду раздумывал, не позвать ли на помощь охранника, но так и не принял решение.

Чулков был выше своего оппонента на полголовы, поэтому чувствовал себя уверенно. Он шагнул вперед.

– Бесплатные гаечные ключи. Как юбилейному...

Мужчина свел брови, раздраженно махнул рукой, не дав Чулкову договорить.

– Спасибо. Мне не нужны никакие ключи. Тем более бесплатные.

– Вы их еще не видели...

– И не увижу. Не хочу.

Времени на дальнейший диспут не осталось. Если продолжать разговор, можно все испортить окончательно.

Чулков коротко развернулся и слева ударил мужчину в нижнюю челюсть. Но тот оказался готов к нападению. Он успел выбросить вперед правую руку. Кулак Чулкова пробил эту защиту, но лишь скользнул по челюсти противника, задел щеку, ушел вверх.

Зато боковой удар справа пришелся точно в ухо. Блеснули очки, слетевшие с носа мужчины. Но, как ни странно, противник Чулкова, видимо, имевший навыки и опыт кулачного боя, устоял на ногах. Мало того, отступив назад, он довольно чувствительно пнул Чулкова носком ботинка в опорную ногу. Чулков даже не почувствовал острой боли, он на мгновение просто растерялся. Он не ждал сопротивления от человека средних лет, к тому же находившегося в более низкой весовой категории. Никак не рассчитывал, что тот устоит на ногах, пропустив такой жестокий удар.

Мужчина сунул руку в карман куртки. Он дернул кверху локоть, но рука почему-то не вылезала из кармана. Чулков понял, что сейчас его ход. Последний ход. Треснули, рассыпались очки, раздавленные чьим-то каблуком.

Чулков успел выхватить нож и ударил первым.

Тонкий клинок вошел слева точно под пятое ребро. Мужчина тонко вскрикнул, вытащил правую руку из кармана, схватился за грудь. Чулков резко дернул рукоятку ножа вверх. Клинок обломился, остался в груди владельца "Мерседеса". Мужчина снова вскрикнул, на этот раз совсем тихо. Плюнул кровью, пискнул и, закатив глаза, повалился спиной на асфальт.

* * *

Рогожкин на ватных, занемевших от долго сидения на корточках ногах дошагал до будки в тот момент, когда от нее отходил водитель синего "Мерседеса". Подойдя на расстояние шага к окошечку, он широко распахнул куртку, стараясь загородить оператору весь обзор. Женщина подняла на Рогожкина глаза, похожие на бесцветные пуговицы. Он, обдумывая вопрос, стянул с головы шапочку, сунул ее в карман и поскреб затылок. Странно действует холод. До костей промерзнув на осеннем ветру, Рогожкин стал туго соображать. Чтобы сформулировать простейший вопрос, требовалось огромное умственное напряжение.

– У вас есть этот, как там его, – Рогожкин наморщил лоб. – Как там его, черт... Моторное масло у вас есть?

Придумывая и задавая свой вопрос, он разглядывал через стекло помещение бензозаправочной станции. Виден письменный стол, за которым сидит женщина. На столе кассовый аппарат, навалены какие-то бумажки, поверх них журнал с кулинарными рецептами.

Рогожкин кожей чувствовал, какие-то события сейчас происходят за его спиной. Но оборачиваться, смотреть назад нельзя. Это может насторожить оператора. Она тоже захочет посмотреть, что там...

– Масло? – переспросила женщина, будто плохо слышала вопрос.

– Да, да, – кивнул Рогожкин. – Масло. Машинное масло.

– Вон, перед вами. На витрине.

Рогожкин повернул голову направо, куда показывала пальцем женщина. Действительно, рядом с окошком оператора оборудована небольшая витрина, где на полках расставлены фляжки и канистры с маслами, присадками и автокосметикой. Он сделал вид, что разглядывает товар, а сам наблюдал за внутренним помещением.

Комната небольшая. В углу на тумбочке маленький телевизор. У стены рядом с телевизором стоит гладкоствольное помповое ружье. В экран неподвижным взглядом уставился усатый охранник. Он, одетый в камуфляжную форму, подпоясанный ремнем, имел бы весьма бравый вид. Но дело портил натягивающий пятнистую курку отвислый живот.

Рогожкин услышал за своей спиной несколько коротких реплик, какую-то непонятную возню.

– А антифриз есть?

Рогожкин придвинулся вплотную к окошечку и еще шире распахнул полы куртки. Лишь бы чертова баба ничего не услышала. Слава Богу, телевизор включен. Нет, ничего она не услышит. А охранник слишком далеко сидит от окошечка.

За спиной Рогожкина раздался тонкий крик, похожий на женский. Рогожкин, мгновенно сориентировавшись, выхватил из кармана носовой платок и высморкался так громко и смачно, что нос мгновенно покраснел. Женщина глянула на покупателя удивленно. Казалось, она не могла понять, как страдающий насморком человек может издавать подобные, похожие на женский крик звуки. Рогожкин развернул в руке сопливый платок, словно искал на нем сухое место, чтобы снова высморкаться. Он доброжелательно улыбнулся.

– Антифриз...

– Да вон же все на витрине, – женщина поморщилась. – Смотрите сами.

– Спасибо, спасибо. Большое спасибо.

"Лишь бы сейчас никто не подъехал, – думал Рогожкин. О, Господи. Лишь бы никто не подъехал. Господи, помилуй. Лишь бы пронесло".

* * *

Чулков, ухватил мужчину за щиколотки ног, задрал их до уровня своей груди и потащил тело к кустам.

Чулков шел спиной вперед, волоча за собой мужчину, оказавшегося слишком тяжелым для своей весьма скромной комплекции. По мокрому асфальту тянулась кровавая, казавшаяся черной, полоса. За кустами Чулков, разжал руки. Присев на корточки, потрогал кончиками пальцев шею своей жертвы, слева, под нижней челюстью. Пульса, разумеется, нет. Что ж, с длинным клинком в груди, под пятым ребром, люди не живут. Точнее, живут, но не долго.

Мужчина лежал на спине, уставившись широко распахнутыми глазами в небо, словно внимательно считал звезды в его холодной темноте, и никак не мог их сосчитать, сбивался. На груди, на белой рубашке выросло темное пятно почти правильной круглой формы. Чулков, преодолевая страх и брезгливость, обшарил внешние карманы светлой шерстяной куртки. Так и есть – пистолет. В темноте и не разберешь, что за модель, ясно, что иностранный. Чулков сунул пистолет за пазуху.

Мужик, обороняясь, хотел пристрелить его. Но пистолет, видимо, зацепился курком или выступом рукоятки за подкладку куртки. В распоряжении Чулкова оказалась лишняя секунда. Вроде бы, фора во времени небольшая, но она-то все и решила. Чулков не оплошал, не промахнулся. Он хотел пошарить и во внутренних карманах светлой куртки, но побоялся испачкать руки кровью.

Чулков видел, как Рогожкин топчется у окошечка бензоколонки, разговаривает с оператором. Трясет в руках какую-то прозрачную пузатую бутылку. Тянет время, отвлекает. Чулков поднялся на ноги, и тут только заметил, что его все-таки угораздило запачкать руки. Правая ладонь вся в крови. И с тыльной стороны левой руки тоже заметные крупные пятна. Вытирать руки о траву уже не осталось времени.

Чулков вышел из кустов, подошел к машине, вытащил из бензобака "пистолет" бензонасоса, вставил его в держатель.

Он оглянулся назад. Все в порядке, отсюда, со стороны бензоколонки человеческое тело, лежавшее за кустами на желтой траве не было заметно. Почти не было заметно. Эти проклятые лампочки. Вокруг слишком светло. Но, скорее всего, этого мужика не найдут раньше завтрашнего утра. В восемь часов на колонке пересменка. Придут новый оператор, охранник. Они и углядят этого клиента. Но до восьми – вся ночь и добрая половина утра.

Чулков устроился на водительском месте, захлопнул дверцу.

* * *

Охранник, видимо, считал ниже своего достоинства обращать внимание на сопливого покупателя машинного масла и антифриза. Оператор обернулась к охраннику, то ли ответила на его вопрос, то ли сама о чем-то спросила, Рогожкин не расслышал. Женщина улыбнулась, охранник показал пальцем на экран телевизора и засмеялся.

Рогожкин бросил короткий взгляд за спину. "Мерседес" с раскрытой передней дверцей стоял на прежнем месте. Но где люди? Вокруг никого. Ни Чулкова, ни водителя не видно.

– Антифриза дайте, пожалуйста. Вон тот, крайний двухлитровый флакон.

Рогожкин покопался в карманах и сунул в окошечко деньги. Черт, куда же делся этот придурок Чулков? И где водитель? Оператор поднялась со стула, сняла с полки прозрачную бутыль с голубой жидкостью, через окошко сунула ее покупателю. Рогожкин принял бутыль, не зная, что делать дальше, повертел ее в руках.

Он тянул время, встав в пол-оборота к окошечку, сделав вид, что читает надписи на этикетке, скосил глаза в сторону. Из кустов появилась рыжая башка Чулкова. Он подошел к машине, повозился у бензоколонки, сел за руль. Фу, порядок.

– Спасибо, хороший антифриз, – еще раз поблагодарил оператора Рогожкин.

Помахивая бутылкой, он подошел к машине, открыл дверцу и упал на переднее сидение.

– Мать твою, что ты возился целый час?

Чулков помолчал секунду, наконец, чужим деревянным голосом сказал:

– Я только что убил этого мужика.

– Убил? – Рогожкин вытаращил глаза. – Мать твою...

Он обхватил голову руками и тихо застонал.

– Да пошел ты. Сам бы с ним разбирался, умник. Все, поехали, а то блевону.

Чулков резко взял с места, развернулся и погнал машину по темной дороге. Через пару минут веселые огоньки бензозаправочной станции исчезли за поворотом.

* * *

Проехав два десятка километров по кольцевой дороге, Чулков свернул в сторону области. Сидевший рядом Рогожкин молчал, грыз ногти и часто вздыхал. Могло показаться, он остро, до черноты перед глазами, переживает, что заурядный угон машины превратился в мокруху, терзается мыслью о смерти невинного человека. Нет, Рогожкин уже решил для себя, что муки совести в его положении непозволительная роскошь. Будь, что будет. Пусть случится все, чему суждено случиться. А, снявши голову, по волосам не плачут. Вот и вся мораль.

Он думал о другом, думал, что подвеска нового "Мерседеса" жестковата, и это хорошо, по-спортивному. На крутых поворотах автомобиль долго не раскачивается, а стабилизируется очень быстро. Машина наворочена по полной программе: кожаный салон, трехсотый двигатель. В ообще, в этой тачке есть все, от гидроусилителя руля до бортового компьютера и кондиционера. Наверное, приятно посидеть за рулем тачки стоимостью сто тысяч долларов. Разумеется, приятно. Даже очень приятно, если от машины не пахнет свежей кровью. Не воняет мертвечиной. От этой ох как попахивает. Еще Рогожкин подумал, что мать сейчас вернулась со смены, а его, как всегда, нет дома. Отчим, скорее всего, дрыхнет...

– Надо позвонить Рифату, – сказал Чулков. – Если его нет в гараже, пусть приезжает. Срочно приезжает.

– Увидишь телефонную будку, остановись.

– Да какого хрена, будка, – процедил Чулков. – Разуй глаза. Вот мобильный телефон. Внизу, под приборной доской.

Рогожкин поднял темную трубку, включил аппарат и набрал номер. Три длинных гудка. Голос Рифата показался таким близким, словно тот сидел на заднем сидении.

– Это я, – обрадовался Рогожкин. – Мы все сделали, едем.

– Давай, я на месте, – Рифат положил трубку.

– Ждет, – сказал Рогожкин.

– Может, не будем говорить ему... Ну, об этом?

– Надо сказать, – покачал головой Рогожкин. – Я сам скажу. А там пусть решает.

Попетляв по спящим улицами улицам пригородного городка, "Мерседес" оказался на его окраине, в производственной зоне. Бесконечные заборы, темные коробки заводских корпусов, трубы, плюющие в звездное небо серой копотью. Ни людей, ни машин. Здесь легко заблудиться, если хорошо не знать дорогу.

Рифат Шабаев, даривший краденым автомобилям новую жизнь, арендовал большой ведомственный гараж в одном из номерных НИИ в ближнем Подмосковье. В добрые старые времена институт занимался оборонкой и процветал, теперь он, разоренный, лишенный заказов, натурально загибался от бедности и сводил концы с концами, сдавая арендаторам свои помещения.

Чулков сделал последний поворот, промчался метров триста по прямой и затормозил. Машина встала, как вкопанная. Решетку радиатора от ржавых ворот отделяли считанные сантиметры.

– Хорошие тормоза, – Чулков почему-то грустно вздохнул и трижды посигналил короткими гудками.

Рогожкин дважды прочитал надпись, выведенную на бетонном заборе красной масляной краской: "Стой. При входе на вахту предъяви пропуск в развернутом виде". Из калитки, прорезанной в воротах, вышел человек, одетый в длинный полушубок с лохматым воротником, подошел ближе, через стекло заглянул в лицо Чулкова. Человек кивнул и исчез за калиткой. Послышался шум запускаемого мотора, лязгнули приводные цепи, створки ворот качнулись, поползли в стороны, открывая дорогу.

* * *

Рифат уже спустился из конторы вниз. Ожидая гостей, он стоял посредине двора, под фонарями, закрепленными на стенах кирпичных боксов. Высокий, черноволосый в белом свитере с высоким горлом, он напоминал немолодого спортсмена, затевающего в поздний неурочный час легкую разминку.

Чулков с Рогожкиным вылезли из машины, отступив в сторону, молча наблюдали за Шабаевым. Рифат несколько раз обошел машину, заглянул под капот, сел на водительское место и вылез с видимой неохотой. Он, скупой на похвалу и добрые жесты, не часто позволял себе улыбаться. Но на этот раз улыбнулся. Все, пора портить заказчику настроение, решил Рогожкин. Он откашлялся в кулак и коротко рассказал Рифату все, что случилось на бензоколонке.

– У этого типа был пистолет, – подал голос Чулков. – Он хотел меня пристрелить.

– Жаль, что он этого не сделал, – Рифат с ненавистью глянул на Чулкова.

– Еще бы секунда – и он меня уложил. Я защищался. Я хотел просто вырубить его, пару раз двинуть по репе. И не смог как следует вмазать. Я совсем задубел, пока ждал эту тачку. Руки сделались непослушными. Удар вышел вялым.

– Все, я не хочу слышать того, что я не хочу слышать. И не расстраивай меня лишний раз. Это хреновая грязная работа.

– Да ладно, эта тачка стоит целое состояние.

Чулков, рассчитывая на понимание и, возможно, даже сочувствие, скорчил жалобную морду.

– Она ничего не стоит, – усмехнулся Рифат. – Ни гроша. На ней кровь. Что я буду делать с этой телегой?

– Тоже самое, что делаете с другими тачками, – Чулков быстро уставал от пустых препирательств. – И кто знает, что на ней кровь? Только мы двое и вы. Новые номера, новые бумаги. "Мерседес" это не "Астин Мартин". "Мерседесов" в Москве полно, пруд пруди.

– Пруди, – передразнил Рифат. – Рассказывай все как есть, мне нужна история этой машины. От и до. Как вы на нее вышли?

Чулков шагнул вперед, опустив голову, встал перед Рифатом, как провинившийся школьник.

– Я искал подходящую машину три дня. Были варианты, но все сорвалось. Моя подружка работала на той бензозаправке. Месяца полтора назад она рассчиталась, ее рассчитали. Ну, это не важно. Короче, я просил ее брать на заметку, какие машины приезжают туда вечерами заправляться. Регулярно приезжают. Меня интересовали дорогие иномарки. Чтобы, когда подвернется случай... Ну, понятно. Она и рассказала об этом "Мерседесе". Вечерами он там часто останавливался. Видно, его хозяин рядом живет. То есть жил... И я решил попробовать. Ну, подождать. Мы ждали два дня.

– Черт бы вас побрал. Я обещал человеку, что тачка будет обязательно.

– Значит, оставляете машину? – обрадовался Рогожкин.

Прежде чем ответить, Рифат добрую минуту боролся с собственной жадностью. Он морщил лоб, загибал пальцы, что-то тихо шептал, пуская пар из носа. Наконец, жадность победила.

– Оставляю, живодер ты хренов. Но никакого аванса не получите. Ни рубля, ни копейки. Все, это не подлежит обсуждению. Когда тачка уйдет, поговорим. Не раньше чем через неделю денег не ждите.

Рогожкин понял, что торговаться бессмысленно, Рифат не уступит. Теперь нужно где-то ловить попутку и добираться до Москвы, до дома.

Глава третья

Понедельник не принес Каширину приятных сюрпризов. Весь рабочий день он названивал в фирму "Степ". Как ни странно, ни один из телефонов не отвечал. Молчал и домашний телефон Кобылкина, после гибели Ореховой оставшегося в фирме за главного. Лишь под вечер Каширин сдался, решил отложить это дело до следующего дня.

Вторник Каширин начал с бесконечных звонков в "Степ". Снова у Кобылкина никто не снимал трубку. Часов в десять утра ответила секретарша. Девица разговаривала таким сонным голосом, будто только что очнулась после летаргического сна.

– Кобылкина сегодня не будет. А кто это говорит?

Каширин представился и спросил, когда Кобылкин намерен появиться на работе.

– Попробуйте позвонить завтра во второй половине дня.

– Но хоть кто-то из руководства на месте?

– Никого нет, – секретарша зевнула. – И сегодня вряд ли кто появится. Сами понимаете...

Каширин положил трубку и решил действовать. Он вызвал адвоката инвестиционной фирмы, старого еврея Рахинсона. Коротко объяснив ситуацию, передал ему документы и приказал, чтобы тот немедля ни минуты составил исковое заявление в арбитраж. Подавать заявление в суд в ближайшие два дня не следует, но нужно иметь его под рукой. Рахинсон долго знакомился с бумагами. И когда понял, о какой сумме идет речь, глаза просто вывалились из орбит. Казалось, зрачки вот-вот коснутся толстых выпуклых стекол очков.

– Три миллиона долларов? – Рахинсон хотел ошибиться. – Плюс проценты в полмиллиона?

– Все правильно, – кивнул Каширин. – Нас хотят кинуть именно на три с половиной миллиона. Причем долларов.

Рахинсон вскочил на ноги, заметался по кабинету, захлопал руками, как подбитая камнем птица хлопает крыльями. И вправду, в своем темно синем костюме он напоминал огромную галку. И нос длинный, как клюв. Адвокат, пощелкав клювом еще пару минут, улетел сочинять исковое заявление.

Каширин созвонился со своим старым знакомым Нарышкиным, коммерческим директором одной из московских фирм. Еще вчера Нарышкин выразил заинтересованность в приобретении технических алмазов. Но сегодня его тон не излучал оптимизма, голос звучал блекло.

– Трудные времена, старик, – сказал Нарышкин. – Помочь тебе можно. Но о наличных и речи быть не может. Давай так: пришлю к тебе своего эксперта. Он оценит эту фигню. Ты сбросишь процентов двадцать от оценочной стоимости. Это как минимум. А дальше поговорим.

– Мне срочно нужны деньги, – сказал Каширин. – Просто подыхаю, как нужны.

– Нет, старичок, – Нарышкин зачмокал губами. – Наличманом рассчитаться не могу. Если придем к соглашению, выдам тебе вексель со сроком погашения четыре месяца.

– Хорошо, я подумаю.

У Каширина оборвалось сердце. Алмазы стоят приблизительно два с половиной миллиона. Эксперт Нарышкина занизит цену, ну, процентов на двадцать. Еще двадцать процентов надо сбросить. Затем Каширин получит вексель со сроком погашения четыре месяца. Это слишком долгий срок. Но нет никакой гарантии, что вексель примут к оплате. У Нарышкина репутация человека не слишком чистоплотного в делах.

Каширин долго загибал пальцы, наконец, вслух подытожил свои вычисления:

– А сам с хреном остаюсь, – сказал он.

Короче, этот вариант не проходит.

* * *

Ровно в час дня дверь кабинета распахнулась оттого, что с другой стороны в нее пнули носком ботинка. Каширин поднял глаза от бумаг и, встав на ноги, заспешил пожать лапу некоему Литвиненко.

Сопровождал Литвиненко какой-то сопляк в очках, в черном костюме и галстуке, с мордой важной, как у министра. Гости безмолвно расселись в креслах перед столом Каширина. Литвиненко сунул в рот сигарету и подождал, когда молодой человек поднесет ему огонька. Каширин сел за стол, замялся, не зная, с чего начать.

Хороших новостей не было, а посетители пришли сюда не для того, чтобы покалякать о превратностях погоды. Литвиненко нежно погладил ладонью бритую наголо шишковатую голову и начал сам, без лирических предисловий.

– Хреново получается, – сказал он. – Ну, с этим кредитом. Совсем хреново.

Литвиненко выпустил дым из заросших шерстью ноздрей и надолго замолчал. Так, выходит, Литвиненко все знает, – решил Каширин. И о кредите, и о проблемах с его возвратом. Впрочем, удивляться тут нечему.

По долгу службы Литвиненко обязан знать все, что происходит в инвестиционной компании "Горизонт". Он начальник службы безопасности, по существу, правая рука Вадима Ступина. А Ступин... Ну, тут и объяснять ничего не надо. Он большой человек, учредитель "Горизонта", владелец основного пакета акций. В жилетном кармане Ступина наверняка помещается десяток таких инвестиционных компаний. Плюс парочка коммерческих банков, казино, горы недвижимости и еще много чего.

Каширин только руками развел, молчаливо соглашаясь с оценкой "совсем хреново".

– И что думаешь делать? – спросил Литвиненко. – Кажется, кредит стал невозвратным.

Каширин подвинул пепельницу на противоположный край стола, но Литвиненко сделал вид, что не заметил этого движения. Стряхнул пепел на ковер. Молодой человек в очках сидел на стуле, как истукан, уставившись в пустой дальний угол кабинета. Кажется, он не слушал разговора, а забавлял себя, постукивая кончиками пальцев по крышке лежащего на коленях кейса.

– Наш юрист сейчас составляет исковое заявление в арбитраж, – ответил Каширин. – Это, во-первых. Во-вторых, я начал переговоры о продаже залога, взятого под кредит. Тех самых технических алмазов. В-третьих...

– Заткнись лучше, – Литвиненко погасил окурок о каблук своего сапога. – В-третьих, я знаю что. Ты скажешь, что мы можем наехать на этого засранца, заместителя Ореховой. Ну, на Кобылкина можем наехать. Например, отвезти его за город, положить в гроб и закопать в землю. Часов на восемь. Чтобы он, сука драная, лежа в гробу на метровой глубине, подумал о вечных ценностях. И о прелестях мира. Так, я тебя спрашиваю?

Каширин молча пожал плечами. Хотя бы так, решил он, лишь бы деньги вернуть.

– А потом мы его откопаем и получим бабки, – продолжал Литвиненко. – Мне приходилось заниматься такими делами. И вот что я скажу. Часов за восемь, проведенных в гробу, в могиле, люди здорово умнеют. Мы закопали – откопали, закопали – откопали... А он лежит в гробу и умнеет сука, умнеет...

Литвиненко глубокомысленно поковырял в носу, вытащил оттуда длинный волос.

– Лежа в земле, люди начинает понимать: деньги не главное дерьмо на этом свете. А если человек не поумнел, значит, мало там полежал. Пусть еще десять часов отдохнет. Все рано заплатит. А когда заплатит, можно его зарыть и больше вообще не выкапывать. Такого умного.

– Я и говорю, из Кобылкина можно выбить эти деньги, – сделал осторожный прогноз Каширин.

– Да, можно выбить, запросто, – согласился Литвиненко. – Это небольшая проблема. Сущий пустяк. Но теперь об этой возможности надо говорить в прошедшем времени. В прошедшем, догоняешь? Если бы ты пришел ко мне хотя бы в пятницу, этот вариант сработал. А ты вместо того, чтобы ко мне лететь... Ты полетел на крыльях любви к молодой жене, ее задницу чесать.

Каширин сжался в кресле. Сейчас ему хотелось схватить со стола тяжелую пепельницу, круто развернуться и со всего маху запустить ее острым краем в лысую башку Литвиненко.

– А сегодня, в понедельник, поздно заниматься этими делами, – Литвиненко плюнул на ковер. – Потому что Кобылкин слинял в Германию. В субботу, вечерним рейсом. Так донесла моя разведка.

– Значит, Кобылкин не поехал на поминки Ореховой? – тупо переспросил Каширин.

– На кой хрен ему эти поминки? – Литвиненко длинно матерно заругался. – Сейчас он наверняка в Штатах. Сто процентов. У него была открытая виза. Где прикажешь его искать? Где-то между канадской и мексиканской границей. Большой район поисков. А час назад мои ребята выяснили, что все счета этого долбанного "Степа" пустые. А те коттеджи, что они строили, уже проданы или заложены банкам. С них не хрена взять кроме конторских столов и устаревших компьютеров.

* * *

Каширин схватился руками за голову, до боли сжал ладонями виски. Значит, все было кончено еще в субботу. Точнее в пятницу. А еще точнее, в четверг. В тот самый день, когда погибла Орехова. Кобылкин подсуетился, по фальшивым контрактам перевел деньги за границу, разбросал их по десяткам счетов в разных банках разных стран. А перед Кашириным на кладбище просто ломал комедию. Мать его... Его мать так...

– Тебе платят хорошую зарплату, – продолжил Литвиненко. – За что ее платят? Чтобы ты эффективно, с умом управлял чужими деньгами. Ты это понимаешь? Чужими.

– Помню, я об этом всегда помню, – кивнул Каширин. – Но до сих пор осечек не было. Я как мог...

Литвиненко выпятил нижнюю губу и снова сплюнул на пол табачную мокроту.

– Да не гони ты порожняк. Не было у него осечек. Ты дал три лимона своей бывшей любовнице, старой подстилке. Дерьмовой шлюхе дал деньги.

– Орехова не шлюха. Она надежный человек. И при чем тут любовница...

– Надежный. Ты даже не получил нормальное обеспечение кредита. Ты обосрался. Ты в дерьме по уши. И еще что-то вякаешь про арбитраж. Советы мне даешь. Пошел в задницу со своими советами. Теперь я тебя спрашиваю: что мы будем делать?

Во рту Каширина пересохло, он с трудом выдавливал из себя слова.

– Не знаю. Не знаю, что делать.

– Итак, три миллиона, плюс проценты, еще пол-лимона. Этот долг на тебе. Мой шеф хочет получить его через четыре дня. В субботу.

– Где же я возьму такие деньги?

– Срочно продавай эти чертовы алмазы. Залезай в долги. А пока я должен предпринять некоторые меры предосторожности. Начнем твоего недвижимого имущества. Прекрасный дом на Рублевском шоссе, зимним садом, сауной, джакузи, участок на тридцать соток. В твоем доме четыре сортира. Зачем тебе четыре сортира? У тебя много задниц? Ладно, этот домишко потянет тысяч на восемьсот долларов.

От волнения Каширин вдруг заговорил сиплым утробным голосом чревовещателя.

– Дом стоит миллион триста тысяч. Как минимум. Плюс земля.

– Заткнись, я сказал восемьсот, – ответил Литвиненко. – Далее. Четырех комнатная квартира на Ленинском. Ну, пусть будет для ровного счета двести тысяч. На твоем личном банковском счете полмиллиона долларов с копейками. Итого, ты стоишь полтора миллиона долларов.

Литвиненко вытащил из кармана бумажку, что-то нацарапал на ней, кинул бумажку на письменный стол Каширина.