Дурная компания

— Ефим, — академик окончательно перестал понимать, что происходит, — ты все-таки посмотри, как получается отлично. Все, задачка решена на все сто процентов, больше никаких сомнений быть не может.

— Опять ты рапортуешь как на партийном бюро! — Ефим в ярости взревел.

— Ты что, совсем тронулся? Что ты отчитываешься, привык что ли? Скажи, — Ефим слегка присел, и на лице у него появилось гадкое выражение, —привык перед начальниками отчитываться и шапками всех закидывать? Прекрати сейчас же, а то я за себя не ручаюсь!

— Да я же серьезно говорю, — академик с удивлением посмотрел на Ефима и машинально взял его за руку чуть ниже локтя. — Не нервничай, посмотри на установку, красота какая получается.

— Не прикасайся ко мне! — Ефим перекосился от ярости и выдернул руку.

— Меня от этого трясет! Это ты власть свою хочешь так показать, вцепиться и не выпустить! У меня один знакомый был, он баб когда видел, так же хватал, сильно сжимал руку и не выпускал, пока не трахнет. Любишь власть, да? Руководить хочешь, начальником быть? Не можешь без этого, свихнулся на своей власти, идиот! Ты и Бориса из-за этого с дерьмом смешал, тебе абсолютной власти хотелось, не мог допустить, чтобы проектом кто-нибудь еще занимался!

— Ефим, в чем дело? — академик отошел в сторону и испуганно посмотрел на искаженное от ярости, перекошенное лицо Ефима. — Давай лучше поговорим в другой раз, когда ты успокоишься, я не привык к таким крикам.

— Ах, не привык! — Ефим заскрипел зубами от ярости. — А проект стоит, ни хера не сделано! Конкуренты уже подставки выпускать начали, ты знаешь, сколько я на них потерял? Миллионы, и все из-за тебя и твоих ученичков. Жлоба этого c пузом выписал неизвестно зачем!

— Что значит проект стоит? — холодно спросил академик. — Все досконально рассчитано и измерено.

— На хер мне твои расчеты? — Ефим в раздражении сгреб со стола бумаги, авторучки и резким движением швырнул все это на пол. Листочки, как белые голуби, разлетелись по комнате. — Ты расчетами и установками занялся специально, чтобы Борису свою правоту доказать. Мне, кто прав, неважно, ты понял? Мне подставку надо выпускать. Ты бы давно взял и начертил чертеж, что и где просверливать вместо своих идиотских упражнений. — Ефим в ярости стукнул ногой по креслу и вышел из комнаты. Колесики взвизгнули, кресло покатилось в угол комнаты, с размаху ударилось об угол стола и упало.

— Бог ты мой, — Олег был перепуган. — Что это с ним?

— Я и сам не пойму, — у академика дрожали пальцы. — Вы знаете, Олег, на меня никогда в жизни никто так не кричал. А я еще оправдывался, даже противно. У меня такое чувство, что я только что сделал колоссальную ошибку. Вы знаете, когда он только повысил голос, надо было сразу же его оборвать. А я все время про Володю думал, сдерживался. Ведь Ефим ему обещал, что вызовет сюда, иначе пропадет парень. Если бы не это, хлопнул бы дверью и ушел.

— Куда же вы пойдете, — Олег нахмурился. — Только если в Россию возвращаться.

— Да, — академик вздохнул, — с этими дырками я совсем свои дела запустил. Надо было со знакомыми связаться, может быть, удалось бы поработать где-нибудь в университете.

— А виза? — спросил Олег. — Для этого вашу визу изменять придется.

— Да, — академик смутился, — я, право, об этом как-то не подумал. Что это на Ефима нашло, ума не приложу. И ведь на результаты и краем глаза не посмотрел, что за удивительный человек! Надо действительно приготовить чертеж, пусть они просверлят свои дырки и угомонятся. Вы умеете чертить?

— Ох, у меня с этим плохо. — Олег страдальчески поморщился.

— А я, коллега, представьте себе, что-то помню. Я после школы некоторое время слесарем и токарем на станке работал, да и потом всю жизнь себе для установок сам детальки вытачивал. Это раз плюнуть, мы сейчас все за полчаса набросаем. — Академик, напевая себе под нос какую-то песенку, разложил на столе большой лист бумаги и начал что-то рисовать на ней, проводя тонкие линии карандашом.

— Эх, какое-то нехорошее у меня чувство, — вдруг грустно сказал Олег.

— Не каркайте, коллега, — академик весело посмотрел на него. — Вот увидите, скоро Ефим отойдет и придет извиняться. А тут мы ему чертежик и подсунем…

Президент, надев очки и громко, раздраженно сопя, ввалился в комнату около восьми часов вечера.

— Где чертеж, черт побери? — закричал он прямо с порога. — Готов чертеж или нет, я тебя спрашиваю!

— Вот, посмотри Ефим, — академик явно не ожидал напора и смешался, протягивая расчерченный лист бумаги.

— Что это? — в недоумении спросил Ефим и, скривив губы, начал внимательно всматриваться в рисунок. — Что это за говно, я тебя спрашиваю?

— Что? — переспросил академик.

— Почему шесть отверстий? Листен, Листен, Листен, Листен, ты совсем охренел. Это ты что, нарочно самовольничаешь? Ты что о себе возомнил? Где разметка? Это что за закорючка сбоку? Что же ты, идиот, нормального чертежа начертить не можешь, что ли?

— Ефим, — академик машинально развел руками. — Во-первых, я попрошу так со мной не разговаривать, я к этому не привык. А во-вторых, я все-таки не чертежник!

— Вот, — Ефим затрясся от злости. — В этом ты весь! Ты, мать твою, ученый! Белоручка, командовать хочешь, а руки марать так кто-нибудь другой! А ты у меня пойдешь сортиры мыть! Да, он видите ли не чертежник! Да из тебя инженер, как из моей задницы оратор! Члены царской семьи в Нью-Йорке таксистами работали и ничего! И не разводи руками, я от этого зверею! — взвизгнул он. — Я тебя видеть не могу, больше не буду в эту комнату заходить, иначе сорвусь и за себя вообще не ручаюсь, голову тебе оторву! — Ефим разорвал чертеж и бросил скомканные обрывки на пол. —Да! Что тебе? — в раздражении сказал он, увидев почтительно замершего на пороге Джона. — Что это у тебя в руке?

— Это я, Ефим, детальку выточил. — Джон, увидев сверкающие глаза президента, слегка подался назад.

— Дай сюда! — Ефим поманил его пальцем. Пожилой седовласый джентельмен машинально сделал движение, как будто ребенок, пытающийся спрятать от мамы конфету, но тут же спохватился и послушно протянул президенту ладонь с маленькой металлической штучкой.

— Иди, иди ко мне, — усмехнулся Ефим. Он схватил детальку и с яростью запустил ее в соседнюю комнату. Раздался жалобный стеклянный звон, и кто-то испуганно вскрикнул.

— Вот он, — Ефим показал пальцем на академика, — возьмет в руки паяльник и пойдет в цех работать! — Ефим всплеснул руками и вышел из комнаты.

— Ничего не понимаю, — академик растерянно посмотрел на Олега. — По-моему, он сошел с ума. Только вчера мы прекрасно беседовали, обсуждали планы на будущее. Может быть, у него осложнение болезни? Знаете, бывает такое временное помутнение сознания.

— Теперь совсем плохо будет, — Олег нахмурился. — Вы же знаете, мне Борис с Леонидом прохода не дают, я уже боюсь пойти в кафетерий и кофе себе налить. Только на кого-нибудь наткнешься, сразу начинаются гадкие намеки, угрозы. А теперь еще и Ефим взбесился… Наверное, придется уезжать, как это не обидно.

— Да я и сам не понимаю, — академик в недоумении развел руками, — при чем тут мои жесты, власть? Разве я когда-нибудь хотел власти? Олег, скажите честно, я когда-нибудь на вас давил, принуждал?

— Григорий Семенович, да Бог с вами! О чем вы говорите, мне с вами работать было очень приятно, клянусь.

— Спасибо, — у академика закружилась голова, и он прислонился к столу. — А то вы знаете, я уже сам себе не доверяю, может быть, я действительно давлю на людей, поступаю как властный старый самодур. Даже в голове что-то поехало в сторону. — Академик повращал шеей.

— Вам нельзя волноваться, — испуганно вскричал Олег, —посмотрите, у вас в глазу кровоизлияние, весь правый глаз кровью залит, и лицо покраснело.

— Да? — удивился академик, — а я-то думаю, что же это все как в тумане, — он кряхтя сел в кресло. — Да, иногда чувствую себя совсем стариком. Честное слово, если бы кто-то рассказал про сегодняшние события, не поверил бы. Меня друзья предупреждали, что Ефим иногда выкидывает фокусы, но говорили, что он человек очень порядочный, погорячится и отойдет, а если слово дал, обязательно сдержит. Ведь он же Володе обещал его пригласить!

— Я бы на вашем месте срочно связался с друзьями, может быть, они смогут помочь. — Олег нервно провел рукой по волосам. — А там, глядишь, и Володю удастся куда-нибудь пристроить.

— Да, может быть вы и правы. Черт, как будто снится все! — академик встряхнул головой. — Олег, я право чувствую себя перед вами виноватым, ведь теперь из-за меня и вам несдобровать.

— Ничего, я выдержу. А не выдержу, уеду, и дело с концом!

— Нет, нет, это вы погодите, — академик, прищуриваясь, надел очки и достал из ящика стола пухлую записную книжку в кожаном переплете. В книжку были вложены бесчисленные листочки, обрывки бумаги, исписанные адресами, перечеркнутые закорючками формул и диаграммами. Старая кожа на переплете книжечки вытерлась и обтрепалась.

— Вы знаете, что мне удалось раскопать в перерывах между изучением этих дырок, будь они неладны? — Академик воодушевился, лицо его осветилось лучезарным и одновременно ироничным взглядом, и он лукаво взглянул на Олега.

— За это, уважаемый, можно и Нобеля схватить, если повезет. Ну да хрен с ним, с Нобелем, динамитчик паршивый, не в нем дело! Я тут как-то сидел и смотрел на уравнения, результатики-то наших старых, еще московских экспериментов у меня с собой. И выявилась поразительная, красивейшая закономерность! Все это проглядели, вернее, знаете, как бывает: грибы когда-нибудь собирали? Все грибнички рвут с утречка с корзинками в заветные чащи, полянки, чешут через лес в своих резиновых сапогах, сердце екает: «А вдруг мою полянку уже обобрали»… А кто-то сел отдохнуть, и мать честная! Вдоль самой дорожки, по которой только что толпа промчалась, растут родимые, белые, крепкие, с коричневой шляпкой!

— Ну, вы художественно излагаете, — Олег заинтригованно посмотрел на академика, — даже самому в лес захотелось! Там тишина, листья шуршат и вокруг ни Ефима, ни Бориса…

— Ну да, так вот я обнаружил явление удивительное, которое столько всего объясняет, что все эти профессора из местных университетов будут меня на руках носить. А может быть, — и академик торжествующе посмотрел на Олега, — и вас со мной впридачу. К тому же в промышленности это если не переворот, то все-таки небольшая революция.

— Я-то причем? — Олег удивился. — Это же ваша работа.

— А кто об этом знает? Не выпендривайтесь, Олег. Считайте, что это нас из окопа вытаскивают… Я сейчас позвоню своему старому другу, американцу, он у меня в гостях в Москве целый месяц жил. Он здесь недалеко работает, директор большой лаборатории, знаменитость. Нобеля он, правда, не схватил, размаху не хватило, но медалей и призов всяких до хрена, что твой Брежнев на параде! Я ему намекну на мое открытие, он мужик цепкий, наверняка что-нибудь устроит.

Академик снял телефонную трубку и, прищуриваясь, с трудом разбирая мелкие цифры, набрал номер.

— Билл, — это Григорий, из Москвы. Нет, я в Америке. Ну видишь! Ты знаешь, я здесь недалеко, работаю в компании «Пусик». Ну да, это компания так называется… Нет, недавно, но закрутился, только сейчас собрался позвонить. Да, и я чертовски рад! Работа? Прекрасно, у меня есть кое-что новенькое, закачаешься! Давление в нашей задачке в тысячи раз вырастает… Интересно? Конечно, встретимся. Среда? Отлично, диктую адрес…

— Ну, что? — Олег заинтересованно подошел поближе.

— Клюнул как миленький. В среду примчится. Он хороший мужик, сильный, цепкий. — Академик от волнения потер лоб ладонью. — Эх, ваш покорный слуга, конечно осел и старый тупица. Как же так, накинулся на эти подставки, все забросил. Надо было сразу же ему позвонить. Да у меня и в других штатах несколько хороших знакомых в университетах есть. Ведь мы в России в нашей области все-таки пионерами были, на всех симпозиумах приглашенные доклады, американцы в рот нам смотрели!

— Да, — Олег скептически посмотрел по сторонам. — Как в сказке: нам бы день простоять, нам бы ночь продержаться. До среды, между прочим, еще два дня.

— Я, — академик вдруг как-то обмяк и сел на стул, — когда он отойдет, схожу к нему и поговорю по-человечески. Что это такое, должен же он понимать, что так не поступают. А если он еще раз на меня голос повысит, брошу все и уеду назад. Хотя, по совести говоря, мне и уезжать-то толком некуда. И с Володей беда, обнадежил парня, он там крутится, что-то для частников чинит, чтобы детеныша накормить… — Академик задумался. — Черт побери, что за жизнь идиотская пошла…

Солнце уже давно село, и улица освещалась лишь лиловым светом фонарей и огнями изредко проезжающих мимо машин. В религиозном центре происходила какая-то церемония, и около него скопилось огромное количество машин. На втором этаже в небольшой комнате заседала за закрытыми дверями команда, до которой быстро дошли слухи о том, что академик вышел из фавора.

— Все и так было понятно с первого же дня, когда этот старый болван появился здесь! — Борис торжествующе оскалился, и по лицу его пробежала презрительная усмешка. — Наконец-то Ефим понял, что для компании этот махинатор как гангрена, которую ржавой тупой пилой нужно отпилить!

— Да, да ребята, — Леонид был полон сил. — Все нормально, Эдика выперли, академика Ефим вышибет не сегодня, так завтра, так что можно считать, мы победили!

— Надо бы как-то поговорить с Ефимом и установить порядок приглашения и приема на работу новых людей. — Борис гремел, как динамик на городской площади. — Иначе результаты получаются плачевные! С этой парочкой, не считая Олега и верных ученичков, у меня ушло столько крови и нервов, сколько я за весь предыдущий год не потратил. Так что, — он на секунду задумался, явно что-то подсчитывая, — я оцениваю ущерб компании примерно в два с половиной миллиона, по миллиону с четвертью долларов на каждого из мудаков. Надо сделать так: во-первых, брать людей только проверенных, подходящих нам по стилю. Вот Сергей приехал, и все нормально, начальство слушает, рубашка правильная, задания исполняет. Во-вторых, каждому при приеме устраивать самый жесточайший экзамен, нам нужны люди только высочайшего уровня. В-третьих, — Борис оглянулся вокруг. — У нас слишком много русских, это пора кончать. — Он понизил голос, приобретший снова железные непримиримые интонации. — Я считаю, из России надо брать только людей действительно уникальных, которые за визу будут готовы выкладываться по четырнадцать часов в сутки без выходных! И стараться набирать американцев, сейчас такая безработица, на улице полно сильных людей. Хорошо бы, — тут Борис мечтательно поджал губы, — устроить небольшую чистку, уволить человек семь-восемь, самых отпетых. Они тут распустились, ходят вокруг компании во время обеда, курят!

— Борис, Борис, — Леонид испуганно замахал руками, — Не так все просто. Где ты найдешь американцев, которые так будут выкладываться за скромную зарплату! Ты с ума сошел, они к этому не привыкли. А хорошим специалистам надо хорошо платить, и все они давно сидят на тепленьких местах. А ведь могут попасться и такие, что Ефим на них накричит, а они в суд подадут за оскорбление личности. Вот и разбирайся с ними потом!

— Как тот пакистанец? — Борис усмехнулся. — Подал на компанию в суд за то, что Ефим дискриминирует мусульман в пользу русских и евреев.

— И чем это кончилось? — заинтересованно вступил в разговор Андрей.

— Ничем, — Борис засмеялся, — он же полным лопухом оказался. У него одним из главных аргументов было, что у Ефима работает девушка по имени Израиль, а она из каких-то папуасов что ли, словом такая же еврейка как и я. Судья как об этом узнал, распустил заседание и дело закрыл.

— Вот видишь, — Леонид серьезно посмотрел на Бориса. — А американец такого промаха может и не допустить… Нет, я считаю, что все развивается нормально и нервничать уже нечего. А людей надо погонять посильнее, чтобы не расслаблялись, и через неделю все будет в полном порядке!

С потолка раздавалось шуршание кондиционера, и в комнату спускался чуть сладковатый запах, принесенный из канализационного коллектора. В соседнем здании басом пели хоралы, и с улицы доносились веселые крики детей.

Среда наступила неожиданно быстро. Приехавший посмотреть на академика знаменитый американский профессор словно сошел с картины, изображающей надутого американского буржуя. Строгое, идеально выбритое, не выражающее особых эмоций лицо с немигающими зеленоватыми глазами за золотыми стеклами пенсне, добротный серый костюм с торчащими из кармана золотыми ручками, хрустящий накрахмаленный воротничок белой рубашки, кожаные ботинки, все это как нельзя более подходило к образу холеного буржуазного специалиста.

— Григорий, — на лице гостя появилось вежливое и застывшее подобие улыбки — Сколько лет! — Он пожал руку академика. — Поздравляю с приездом! Вот как велика сила демократии, подумать только, что ты здесь!

— Билл, я тоже ужасно рад. Теперь сможем обсуждать научные проекты, результаты… — академик слегка нервничал и суетился, усаживая гостя на вертящийся стул.

— Ну, рассказывай, чем ты здесь занимаешься, какие успехи. — Профессор аккуратно сел на стул, достал из кожаной папки блокнот, перевернул в нем чистый листок бумаги, достал из кармана золотую ручку и поправил пенсне.

— Да в общем-то в компании у меня работа прикладная, не исключено что и временная. — Академик усмехнулся. При этих словах брови гостя поднялись, и он на мгновение напрягся, но тут же вежливо улыбнулся и снова стал вежливым и чинным. — Главное, у меня недавно получились прекрасные результаты по той проблеме, которой мы с тобой раньше занимались, помнишь? Это целый переворот, оказывается что изменения давления происходят со скоростью, в тысячи раз превышающей ожидаемую!

— Неужели? — золотое перо забегало по бумаге, и Билл с удивлением посмотрел на академика. — Это же действительно уникальный, бесценный результат! У тебя есть экспериментальные данные?

— Конечно, — академик достал из стопки бумаг листочек с диаграммой.

— Вот посмотри, что получается.

— Потрясающе, — гость разволновался и испытующе взглянул на академика. — Григорий, поздравляю! Это большая находка. Ты уже опубликовал статью?

— Да какая там статья, — академик усмехнулся, — я тут одной работой был день и ночь занят. Но теперь обязательно напишу. Билл, я думал, может быть, мы вместе в твоей лаборатории поставим кое-какие эксперименты?

— Видишь ли, — Билл размеренным движением отложил авторучку в сторону. — Это было бы прекрасно, но мне нужны данные о твоей работе. Это же не так просто. Вот если бы ты приехал к нам и все рассказал подробно, — он пристально взглянул на академика, — мы смогли бы начать думать об этом.

— У меня есть все данные, — академик улыбнулся. — Я расскажу, с удовольствием. Но все-таки, может быть, мне удастся у тебя поработать, лекции почитать, хотя бы на временной позиции.

— Григорий, — взгляд гостя стал непроницаемым, а в голосе появились сухие интонации, — я бы с радостью, но для этого необходим ряд условий. Прежде всего, придется получить финансирование, ты же знаешь, сейчас в науке условия изменились.

— А что изменилось? — академик непонимающе посмотрел на коллегу.

— Вы, например. — Билл серьезно посмотрел на академика. — В России теперь демократия, холодная война закончена. Фонды на исследования почти не выделяются, ставок уже давно нет.

— Да не нужна мне ставка, — академик недоуменно пожал плечами. — Мне бы только на еду и квартиру хватало, а когда сделаем работу, выбьем кучу денег, я в этом уверен.

— Григорий, — укоризненно произнес профессор, — все совсем не так просто. Для того, чтобы получить деньги, необходимо подать заявку в Национальный фонд, а это большая и сложная работа. К тому же рассматриваются заявки только в декабре.

— Что же, до декабря придется ждать? — Академик растерянно взглянул на своего гостя.

— Да, безусловно. Я думаю, заявку все равно надо подать, у меня есть анкеты, начинай ее готовить. Можно даже совместно с нашей лабораторией подать… Хотя, если быть реалистом, шансов на то, что удастся получить деньги, почти нулевые.

— Почему? Ведь работа многообещающая. — Академик поднял брови.

— Работа прекрасная. Вот если бы ты год назад приехал… Наша лаборатория в прошлом году получила грант по сходной теме, так что в этом году еще одного нам не дадут. Может быть, тебе попытаться взять в соавторы кого-нибудь с Восточного побережья, из Принстона например профессора Холла. Они в прошлый раз как раз деньги не получили.

— Но как же так? — академик был потерян. — Билл, но ты же понимаешь, чем это пахнет, если работа получится!

— Григорий, пойми, результаты это одно, а финансирование совершенно другое. Конечно, когда удастся все доказать, опубликовать, поднять шумиху, тогда будет немного легче. Но для этого необходим по крайней мере год напряженной работы, — профессор отряхнул прилипшую к пиджаку нитку. — К тому же, неплохо бы иметь хорошие знакомства с людьми, распределяющими фонды.

— Никогда бы не подумал. Какой-то замкнутый круг получается. Что же ты мне посоветуешь делать?

— Во-первых, обязательно подготовь публикацию, тогда об этой работе начнут говорить. Во-вторых, — гость хрустнул загибаемым пальцем, — подготовь заявку в Национальный фонд. Я бы смог тебе помочь, скорее всего все равно придется включить в соавторы кого-нибудь из местного университета, это увеличивает шансы. Кстати, у тебя есть разрешение на работу в Америке?

— У меня виза с разрешением на работу…

— Не подходит, — Билл покачал головой. — В этом случае единственное, что остается, это совместный, Русско-Американский проект. Этот вариант может оказаться даже более успешным, так как Конгресс дает деньги на работу с Россией. Хотя тебе, видимо, придется в этом случае вернуться в Москву.

— Ну что же, — академик растерянно посмотрел по сторонам, — это лучше, чем ничего… А я по наивности ожидал, что передо мной будет открыта дорога…

— Григорий, — Билл нахмурился. — Я очень хочу тебе помочь, но давай будем реалистами. Финансируют в среднем одну заявку из ста. Шансов найти для тебя позицию в Университете почти никаких: подумай, ты же известный ученый, тебе с твоими заслугами нужна хорошая позиция. Вакансия для профессора появляется может быть раз в два года, и на нее претендуют несколько сот кандидатов, к тому же имеющих безупречный английский язык, — при этих словах Билл укоризненно нахмурился, — американское гражданство и обширные связи.

— Да, язык у меня не блестящий… Погоди, погоди, — академик затряс головой, — а результаты, наука что, никого уже не интересует?

— Ну почему же, — Билл поморщился, — хороший результат — это всегда хороший результат. Но для этого, — голос его стал серьезным и убеждающим,

— ты должен быть в Системе. Ситуация очень ухудшилась, Георгий. Я бы на твоем месте подумал о возвращении в Россию. Оттуда ты сможешь приехать к нам по программе научного обмена. Ты знаешь, на эти программы обычно легче выделяются средства.

— Хорошо, — академик задумался. — Этот вариант всегда остается. А все-таки с нашими исследованиями, ты мне можешь чем-нибудь помочь, каковы твои рекомендации?

— Я сделаю все, что от меня зависит, наведу справки, — Билл снова взял ручку и начал делать пометки на листе бумаги. — Но не хочу тебя особенно обнадеживать… Это требует скурпулезной, тщательной проработки. Вот если бы ты был молодым, мог бы пойти на пост-докторат… Это что-то вроде рабочей лошадки при университетском профессоре, но такую позицию найти проще. Тысяч двадцать, может быть даже тридцать долларов в год ты получать сможешь. Я напишу письма знакомым, хотя шансов все равно мало — обычно на такие места берут людей возрастом до тридцати — тридцати пяти лет.

— Но, — академик окончательно смутился, — я думал, что для меня это в некотором смысле пройденный этап.

— Что поделать… — Гость вздохнул. — Мне тебя искренне жаль. Самое вероятное для тебя сейчас — это поискать работу в промышленности, разослать резюме в две-три сотни компаний. Только, — Билл поморщился, — не упоминай своих научных регалий, главное упирай на практический опыт. Может быть, даже техником пойди, если тебя отсюда уволят.

— Да… — академик загрустил.

— Григорий, мы с удовольствием устроим тебе семинар в нашем Университете. — Билл расцвел, широко улыбнулся и засветился энтузиазмом. — Организовать лекцию я смогу, это несложно, — бодро сказал он. — Ну, мне пора, — гость аккуратным движением отодвинул белоснежный рукав рубашки и посмотрел на часы. — Извини, деловая встреча. Да, работа у тебя прекрасная, очень интересно. Срочно публикуй! Я, пожалуй, смогу одного студента к этой теме подключить, приезжай, звони. Какая разница, в Университете ты будешь работать или нет? Ну что же, желаю удачи! — Он крепко пожал руку академику и попрощался.

— Да, Олег, я, прямо вам скажу, озадачен, — академик с грустью потер щеку. — Как-то оттуда, из Москвы все казалось по-другому. Вы знаете, что меня поразило? Я же чувствовал, что ему ужасно хочется из меня выманить результаты, но в какой-то момент он передумал. Видимо, решил не связываться: статью-то я все равно опубликую, а мороки со мной не оберешься… Ну что же, человек цивилизованный, порядочный. В России бы у меня все результаты директор сразу же спер, быстренько включил бы в свою обзорную статью или доклад, а потом бы вообще заявлял, что это он все сам придумал!

— У меня осталось тяжелое впечатление, — Олег явно был расстроен.

— Подумать только, вы почувствовали? У них голова болит не о работе, а о шелухе: заявки, гранты, деловые связи. А ведь раньше, еще лет шесть назад все было проще… Ну что же, пойду разговаривать с Ефимом, может быть, он выздоровел…

— Не ходите, Григорий Семенович, прошу вас.

— Нет, Олег. Я прятаться не привык, лучше иметь полную ясность во всем с самого начала. — Академик встал, поправил рубашку и решительно поднялся на второй этаж. Ефим сидел в своем кабинете, развалясь в кресле и миролюбиво разговаривая по телефону.

— Ефим, нам необходимо поговорить, — начал академик, когда президент повесил трубку.

— Листен, Листен, Листен! О чем говорить? Ничего не сделано, нуль! Ты какую-то херню порешь, Олег этот с тобой распустился. Ты же его задавил, уничтожил, под себя подмял! — Ефим глухо засмеялся, смех перешел в какие-то надрывные рыдания, и президент вскочил и подбежал к окну.

— Ефим, — академик напрягся. — Я не привык, чтобы со мной разговаривали в таком тоне. Когда ты меня приглашал, мы разговаривали совсем по-другому. Если ты болен или я тебя не устраиваю, изволь, я готов сейчас же уйти.

— Опять ты херню несешь… — Ефим прислонился к окну, зевнул и со скучающим видом посмотрел на улицу. — Ну что мне с тобой делать, я же против тебя ничего не имею. Компания работает прекрасно, денег полно… Работай, делай что можешь, только не рапортуй! Ребята все тобой возмущаются, не мути воду, понял?

— Ефим, ну вот опять! Что ты говоришь, подумай! Я же докладывал тебе о реальных результатах, иди к нам в комнату, пощупай все руками! Кто мной возмущается, почему? Это же дикость какая-то!

— Опять «докладывал»! На хера ты мне докладывал, иди на партсобрании докладывай! — Ефим глухо застонал. — Какие результаты? Вот конкуренты продают подставки, это результаты. Они продали одну штуку, получили деньги. А ты непонятно чем занимаешься. Что ты за чертеж нарисовал с закорючкой сбоку? У меня семнадцатилетний паренек лучше тебя рисует!

— Ладно, Ефим, хватит! Я больше издевательств от тебя терпеть не хочу. Жаль, что так все получилось. — Академик развернулся и пошел к двери.

— Стой, — Ефим одним прыжком покрыл расстояние от окна до дверного проема. — Прекрати это! Провалил проект, победил тебя Борис, признайся себе в этом, а не устраивай сцены вроде истеричной девки, которая хочет, чтобы c нее сорвали юбку и тут же изнасиловали, а для виду изображает возмущение.

— Извини, — Академик попытался выйти.

— Нет, погоди. — Ефим снова глухо зарыдал и схватился за голову. — Ты влезь в мою шкуру, все разваливается, люди работать не хотят. У меня таблетки кончились, голова трещит. Ужас, эти идиоты сами не могут и шага ступить. Ты извини, я не в себе бываю. Хорошо, ты победил. Извини еще раз, я иногда не понимаю сам, что делаю…Не обращай внимания, работай, изучай, что хочешь. Я тебя не трогаю, получи спокойно свой вид на жительство. А получишь, решишь что делать, возвращаться в Москву или уходить в университет. Ведь у тебя голова хорошая, я же знаю.

— Ефим, — академик колебался. — Ты знаешь, я и сам не так уж здоров, такие сцены, вроде той, что ты устроил недавно, не для меня.

— Я к тебе больше не подойду, — Ефим нахмурился. — Я только волноваться начинаю, когда тебя вижу, мне ты думаешь это надо? Ты думаешь мне приятно кричать, это я о помощи прошу, плачу! Да, займись своими проектами, может быть, что-то получится. Володю вызовем, ты же хочешь его получить?

— Ну хорошо, только я тебя прошу, не устраивай больше скандалов.

— Вот и прекрасно. Извини еще раз, — у Ефима был виноватый вид.

Академик с тяжелым сердцем вышел из комнаты. Что-то давило ему сегодня на грудь и не давало дышать. Листы тетради, исчерченные графиками и диаграммами, установки, карандаш, тихий свет, льющийся с улицы… — А не собрать ли нам простенькую модель? — неожиданно подумал он. — Несколько баночек, колбочек, запаять стекло, сунуть кипятильник и пусть все закипает, бурлит и взрывается. Температуру можно поддерживать, давление тоже. Простенькая моделька, не чета той, что у нас в Москве была, но, может быть, удастся что-нибудь понять…

Через несколько дней модель заработала и начала выдавать забавные результаты. В стеклянной банке торчал кипятильник, рядом громоздился блок питания и странный ящик со множеством проводков. Из банки выходил тоненький стерженек колбочки, по которой жидкость поднималась вверх и скапливалась в другой баночке поменьше. Рядом стоял серый генератор с несколькими ручками и стерженьки, приклеенные к большой банке эпоксидным клеем. Несколько проводков тянулись в стоящий рядом компьютер, на экране которого светились колонки цифр. Время от времени в баночке происходили странные явления: откуда-то неожиданно возникал серебристый пузырь, рос, несся вверх, упирался в тоненький стерженек, и конструкция взрывалась. Раствор бежал вверх по тоненькой трубочке, выплескивался фонтанчиком и начинал бурлить, после чего снова затихал. Внешне спокойная, прозрачная жидкость начинала незаметно для окружающих накапливать энергию, и через несколько минут появлялся очередной пузырь, и все повторялось.