Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Маша Швецова - Овечья шкура

ModernLib.Net / Политические детективы / Топильская Елена / Овечья шкура - Чтение (Ознакомительный отрывок) (стр. 2)
Автор: Топильская Елена
Жанр: Политические детективы
Серия: Маша Швецова

 

 


— Никита Владимирович, вы сами труп смотрели?

— Естественно.

— Повреждения на руках — это именно следы связывания? Других вариантов быть не может?

— Каких других? — Пилютин слегка запыхался, протаскивая меня к поезду, но мы все равно не успели, двери захлопнулись перед самым нашим носом.

— Ну, может, она хваталась за что-то или ударилась, — предположила я, сама не веря в такое; в акте вскрытия четко были описаны полосовидные ссадины, охватывавшие запястья; так удариться нельзя.

— Нет, ее именно связывали, и связывали туго, так, что веревки впились, там ведь ссадины на фоне кровоподтеков. И развязали незадолго до смерти.

— Я читала, что на коже трупа могут быть отпечатки врезавшейся одежды, которые симулируют странгуляционные борозды.

— Это если труп уже гнилой, в подкожной клетчатке газы образовались, шея, скажем, раздулась, воротник на нее давит. Вот когда его разденут, след на шее можно принять за странгуляцию. А тут ничего ей на руки не давило.

Из-за шума приближающейся электрички Пилютину пришлось повысить голос. Стоявший рядом с нами мужчина косо посмотрел на него и отошел к краю платформы.

— Вы думаете, на руках — прижизненные повреждения?

— Конечно. Там реакция пошла в окружающих тканях.

— Понятно. А фамилия Вараксин вам ничего не говорит?

Это я спросила на всякий случай, но Пилютин кивнул.

— Конечно, говорит. Это труп, который нашли в том же лесопарке. Но к Кате он не имеет никакого отношения.

— Вы уверены?

— Абсолютно. Если хотите, уточните у Катиных родителей.

Катины родители оказались именно такими, какими я их представляла со слов Пилюгина. Молодые, очень красивые, до сих пор влюбленные друг в друга — это было видно невооруженным глазом. Каждый из них держался только благодаря другому. И младшей дочке — там была еще Катина младшая сестра, тринадцатилетняя Алиса. Держались они все очень хорошо. И все равно я на мгновение растерялась, выбирая верный тон: мне предстояло топтаться, как слону в посудной лавке, по больному, бередя то, что хотелось бы забыть.

Квартира была двухкомнатной, одна комната родительская; вторая, побольше, была отдана девочкам, и по соотношению занимаемой площади было понятно, что детей тут очень любят, и не приносят их интересы в жертву родительским, по принципу “взрослым нужнее”. Оглядевшись в родительской комнате, я попросила разрешения взглянуть на девичий уголок.

Сопровождала меня туда Алиса, родители не пошли: мать побледнела, отец схватил ее за руку и тревожно стал заглядывать в глаза. Я их оставила на попечение Пилютина и кивнула Алисе в сторону ее комнаты. Алиса, серьезная полненькая девочка с русой косой, открыла дверь, пропустила меня вперед, а сама осталась стоять у порога. Я медленно обошла комнату, потрогала покрывала на двух тахтюшках, присела на корточки перед стеллажом с видеокассетами — ничего сатанинского, обычный подростковый набор. Алиса спокойно следила за моими перемещениями.

На стенах висели качественные фотопортреты, цветные: Алиса и Катя, смеющиеся. С лыжами в руках, в лесу с лукошками, полными грибов; на пляже. Я отметила, что обе сестры были примерно одной комплекции, но друг дружкины вещи явно не носили, у каждой в гардеробе было свое отделение с одеждой. Меня допустили даже до интимных шкафчиков с бельем и прокладками. И там все было в порядке, и ничто не указывало на тайную сексуальную жизнь старшей сестры, во всяком случае, ни вибраторов, ни плеток, ни кожаных трусов я там не обнаружила.

— Я вам приготовила Катины вещи, — тихо сказала Алиса, еле сдерживая слезы. — Вот они, на секретере. Там ее сумка, большая, с которой она ходила в школу. Книги я отдельно сложила.

Подойдя к секретеру, я перебрала стопку книг: в основном это были учебники, но затесались и две модные художественные книжонки, правда, не сексуально-садистский авангард, а вполне пуританские. Тетради, пенал, школьный дневник-Катя действительно хорошо училась.

— Алиса, — я обернулась к девочке, — а…

— Нет, — ответила обстоятельная круглощекая Алиса, даже не дослушав, — личного дневника у Кати не было. Я бы знала. Но после… — она помолчала и даже на секунду закрыла глаза, но быстро справилась с собой, — в общем, после вторника я все равно поискала. Есть только записная книжка.

Записная книжка лежала рядом с учебниками.

— Я ее заберу, хорошо?

Алиса пожала плечами.

— Конечно, вы же следователь.

— А ты всех знаешь, кто здесь записан?

— Нет, что вы.

— Нам с тобой придется сесть и проверить каждое имя. А Катины подружки всех ее кавалеров знают?

— Наверное… Я их спрашивала, но они тоже не представляют, что могло с Катей случиться.

— Алиса, а что ты сама думаешь? Куда она пошла в тот день?

Губы у Алисы задрожали, и, как она ни крепилась, слезы все равно полились по круглым щекам. Она заплакала, уже не сдерживаясь, давясь слезами.

— Я не знаю, я на музыке была… Пришла домой, а ее нет…

Я подошла к ней и погладила ее по плечу. Алиса всхлипнула и затихла.

— Алиса, твоя сестра была спокойной? Уравновешенной? Или импульсивной?

— Нет, она была очень спокойная. Она была для меня идеалом…

— Мне тоже показалось, что она была спокойной. А скрытная она была, или рассказала бы тебе, если с ней что-то неладно?

— Да, рассказала бы. Мы с ней советовались, она мне помогала, но иногда и я ей советы давала.

Я улыбнулась; в конце концов, у сестер была такая незначительная разница в возрасте, что Алиса вполне могла давать советы старшей. А при ее рассудительности эти советы могли быть очень дельными.

— Значит, если не рассказала, то не успела.

Алиса кивнула.

— Значит, если что-то с ней произошло, то в тот самый день, когда она пропала. Алиса, если ты вспомнишь или узнаешь что-то необычное, что касается твоей сестры, или вообще что было в этот день, расскажи мне, хорошо?

По глазам Алисы было видно, что она и так постоянно перебирает про себя все, что касается ее сестры. Конечно, ее нужно допрашивать как следует, подробно, и не здесь, а в прокуратуре, в официальной обстановке. Хоть она и обстоятельная девочка, здесь она все время будет путаться мыслями и отвлекаться.

Я вернулась к Катиным родителям. Они тоже не пролили много света на то, что произошло с их дочерью. Но я особо и не надеялась. Похоже было, что разгадка лежит именно в последнем дне ее жизни. Что-то такое с ней было, о чем она рассказала бы родителям и Алиске, если бы успела.

Договорившись, что Алиса придет ко мне в прокуратуру, я стала прощаться. Родители вышли в прихожую, подали мне плащ, Пилютин на правах старого друга дома, все тут знающего, уже открывал сложный замок, когда из-за папиной спины выдвинулась Алиса и проговорила:

— Я только одну необычную вещь вспомнила. У нее колготки были другие, когда ее нашли.

— В каком смысле другие? — я резко повернулась к девочке, и родители вместе с Пилютиным тоже уставились на Алису.

— Я тоже ездила с папой и мамой в этот лесопарк, где Катю нашли. На ней были другие колготки. Она ушла из дому в черных, а там, в пруду… — девочка содрогнулась, — на ней были светлые.

— Телесные, — машинально поправила ее мать.

— Алиса, а может, она после школы переоделась? — я еще не верила в то, что это обстоятельство имеет хоть какое-нибудь значение.

— Нет, — Алиса упрямо покачала головой. — Я точно знаю. Тех черных колготок, в которых она ушла, дома нет. Я везде проверила, даже в стиральной машине.

— А если они порвались, и Катя их выкинула?

— Нет, она не переодевала колготки. Я помню, сколько новых колготок у нас было. Все на месте. Я даже проверила мусорное ведро, там не было пакетиков от новых колготок.

— А если она пошла куда-то, у нее порвались колготки, и она по дороге купила новые?

— Она бы те черные не выкинула. Их можно было бы под брюки носить. И денег у нее при себе было бы меньше, если бы она на колготки потратилась.

— А если колготки вдрызг порвались, так, что больше их носить нельзя, даже под брюки?

— Нет, — гнула свое эта маленькая пинкертонша, — они сильно могли порваться, только если Катя упала. Но тогда у нее были бы синяки или ссадины.

Мы с Пилютиным переглянулись. Алиса, по крайней мере, выдала четкое обоснование своей версии. Я пожала плечами, но Алиса добавила:

— И она такие колготки ни за что бы не надела. Они малы ей были, и толстые, она такие не носила.

Вот это уже было серьезно.

Домой я возвращалась в задумчивости. С одной стороны, кое-что немного прояснилось, с другой стороны, запуталось еще больше. Но это меня не особо беспокоило, я из опыта знала, что по мере накопления информации создается впечатление, будто ситуация усложняется, но когда объем информации достигает критической массы, все встает на свои места. Уже было понятно, что девочка не была ни сектанткой, ни наркоманкой, ни тайной развратницей. Не мучилась от неразделенной любви и не была психически неуравновешенной. Конечно, бывает, что подростки кончают с собой из-за каких-то глупостей, которые взрослому не покажутся даже поводом выкурить лишнюю сигарету. Но здесь не тот случай. В такой семье девочка не могла страдать от одиночества или от комплекса неполноценности.

Скорее всего, именно в пятницу она пересеклась во времени и пространстве с человеком, который стал виновником ее смерти. Конечно, в душу не заглянешь; но я повидала огромное количество людей, в том числе и подростков, в трагические периоды их жизни. И имела представление о том, как они себя ведут, будучи ограбленными, изнасилованными, втянутыми в преступление. Катя, случись с ней такое, пошла бы не к пруду, а домой. Но она оказалась в пруду, а значит, это было не самоубийство.

А помимо происшествия с Катей, меня занимали мысли о собственной жизни. Катины родители, прожившие вместе семнадцать лет, до сих г пор не утратили друг к другу интереса. Каждый из них точно знал, что он не один на свете. Выходит, такое возможно, и есть шанс за семнадцать лет не надоесть своему партнеру. Что же для этого нужно? И вообще, что нужно для того, чтобы прожить жизнь с любимым человеком? Внешность? Чепуха, я знала страшненьких женщин, которых мужчины на руках носили. Недюжинный ум? Да нет, скорее наоборот. Конечно, совсем полные дуры не котируются, но и запредельный IQ — отнюдь не залог. Отнюдь. То же самое относится к умению готовить, размеру обуви, цвету волос, качеству косметики и даже к чувству юмора.

Так что же, черт побери, что нужно?! Почему Стеценко, человек, с которым мы сошлись по страстной любви и прожили вместе несколько лет, влюбляясь друг в друга все сильнее и сильнее, смирился с тем, что мы больше не живем вместе, и не желает ударить палец о палец, чтобы восстановить статус-кво? Говорит, что любит меня одну и больше ни на кого смотреть не может, но прекрасно обходится телефонными звонками, даже не встречаясь со мной неделями? Если он меня так любит — что ему мешает прийти, схватить меня в охапку и сказать: “Ты моя навеки”? Нет, он предпочитает любить меня издалека (если не врет, конечно, но вроде бы не врет), и это после нескольких лет совместной жизни! А время-то идет! И старость близится! Ненавижу!

Я даже скрипнула зубами, и случайно поймав в черном окне поезда метро свое отражение, содрогнулась. Все, надо немедленно выйти замуж.

Или, на худой конец, кого-нибудь соблазнить. Я обвела взглядом вагон, ища того, с кем захочется ну уж если не прожить остаток дней, то хотя бы пофлиртовать. Набитый пассажирами поезд оказался удивительно беден по части мужчин моей мечты. И тут неудача…

Домой я приплелась полдвенадцатого. Как всегда, процесс воспитания свелся к лицемерному вопросу, сделал ли ребенок уроки, и к не менее лицемерному ответу, что сделал. При этом ребенок еще не спал, а, попирая все нормы здоровой жизни подростка, читал журнал “Плей-стейшн”. Конечно, уже хорошо, что он в этот момент мирно лежал в постели, а не нюхал что-нибудь в подвале из мешка, надетого на голову, и не грабил ларьки у метро, и не занимался однополой любовью (тьфу-тьфу-тьфу! Господи, что там еще бывает более кошмарного? Вон к нашему помощнику прокурора Лариске Кочетовой на прием пришла приличная дама и, рыдая, пожаловалась, что ее пятнадцатилетняя дочка привела домой одноклассницу — мол, можно, Марина у нас поживет, а то у нее родители несовременные, ее не понимают; ну она и разрешила — очень хотелось выглядеть современной в глазах дочери; а через некоторое время она застукала девчонок за совершенно недвусмысленными объятиями, раскричалась, стала выгонять Марину, а дочка заявила, что Марину любит и если что, уйдет вместе с ней; и ушла; вот бедная женщина и спрашивала прокурора, что ей делать и как вернуть дочку). Безусловно, все познается в сравнении, но радоваться тому, что мой ребенок бессовестно нарушает режим при попустительстве собственной матери, я не могла.

— Чудовище, почему ты не спишь? Как тебе не стыдно, без двадцати двенадцать! — упрекнула я сына.

— Без двадцати двух, — невозмутимо уточнило чудовище, переворачивая страницу.

— Да, это меняет дело. Спать! — приказала я, но тут он заныл:

— Ну, мамочка, ну еще пять минуточек, ну пожалуйста…

Я махнула рукой и ушла в ванную, крикнув по дороге:

— Чтобы через пять минут спал!

Ребенок пробасил мне вслед:

— Тебе Саша звонил.

— Что ты ему сказал? — поинтересовалась я, притормозив на полпути.

— Что ты на работе.

— Эх ты! Не мог сказать, что я где-нибудь развлекаюсь? — конечно, это было непедагогично, требовать от ребенка, чтобы он врал по телефону в моих интересах, но очень хотелось.

— В следующий раз скажу. Ма, а может, хватит уже Сашу гноить? Чего ты на него взъелась?

Пришлось вернуться в комнату.

— А что? Что это ты за него заступаешься?

— Да просто он нормальный. А ты к нему придираешься, — “нормальный” в устах моего ребенка имело значение превосходной степени. — И ко мне тоже придираешься, — но это он говорил не всерьез, улыбался. — Не кормишь и бьешь.

— А ходить в обносках и батрачить от зари до зари не заставляю?

— Да, как же я позабыл!

— Хрюшка! — я вернулась и стала таскать его за уши. Ребенок отбивался и хохотал. На часах была почти полночь, а нерадивая мамаша в моем лице тормошила ребенка вместо того, чтобы обеспечить ему здоровый и спокойный переход ко сну.

Наконец я оставила его в покое и поплелась на кухню убирать учиненный замордованным младенцем бардак. Уже глубокой ночью, в ванной, смывая косметику и разглядывая себя в зеркало, я решила соблазнить кого-нибудь завтра же. Интересно, кого? Шеф и Горчаков отпадают, Пилюгин женат и счастлив, с операми нашими каши не сваришь… Перебрав с десяток кандидатов, я выяснила, что остался один Стеценко. Тьфу! Ладно, будем искать.

Раздался телефонный звонок; я рванулась к трубке и стукнулась коленкой о дверь ванной. Черт! Оказалось, что травма получена напрасно, звонил всего лишь соскучившийся Горчаков.

— Слушай, как мне с Зойкой помириться?

— Ты что, один дома? — удивилась я.

— Ленка в ванне, дети спят. Ну, так как?

— Принеси ей букет цветов, встань на колени и скажи: “Дурак я, дурак, Зоенька, я тебя не стою!”.

— Идиотский совет, на хрен ей цветы? Ей на той неделе милицейский следователь приносил какой-то веник, этот веник еще не завял.

— Какая разница? Ей же приятно получить цветы от тебя, а не от какого-то милицейского следователя. Кстати, с чего бы это он ей цветочки дарил?

Горчаков заволновался.

— Елки! А я и не подумал! Ну, я ей выдам!

— Я не поняла, ты хочешь с ней помириться или еще больше поссориться?

— Да, чего это я? — опомнился Лешка. — Как ты сказала — “осел я, осел”?

— Можно и так.

— А дальше? Надо про то, что я ее не стою?

— Ага. Как сказал Уайльд, если бы вы, мужики, получали женщин, которых достойны, плохо бы вам пришлось.

— Слушай, ты это серьезно? — Горчаков задумался. — В смысле, что за цветы баба может простить все, что угодно?

— Ну, не все, а многое. И не только за цветы. Не забудь про то, что надо встать на колени и сказать, что ты дурак.

— Да? — с подозрением спросил Горчаков. — Интересно, а если бы твой Стеценко пришел к тебе с веником, встал на колени и поклялся, что он дурак, ты бы к нему вернулась?

— Вернулась бы, — твердо ответила я. И сама верила в то, что сказала.

Проснувшись утром, я с удивлением обнаружила, что стремление соблазнить кого-то не исчезло. В соответствии с настроением я оделась в довольно прозрачную блузку, да еще и расстегнула на ней ровно на одну пуговицу больше, чем позволяли приличия, плюс изящно причесалась. Видимо, судьба заметила мои старания: через полчаса после начала рабочего дня открылась дверь моего кабинета и вошел относительно молодой и довольно привлекательный мужчина, одетый в недорогой, но приличный костюм. Он ослепительно улыбнулся и сразу перешел к делу:

— Вы следователь Швецова?

— А вы кто? — в свою очередь поинтересовалась я. Не то чтобы у меня в голове сразу щелкнуло “это он”, но я припомнила слова Горчакова про то, что когда мужчина впервые видит женщину, он сразу задает себе вопрос “да или нет?”, и в дальнейшем ведет себя с этой женщиной в зависимости от ответа. Наверное, с женщинами происходит то же самое, и при виде визитера в моей черепной коробке прозвучал ответ “да”, что означало — с этим кандидатом все возможно. Конечно, если он не представитель преступного сообщества, не состоит на учете в психоневрологическом диспансере, не болен СПИДом и не знаком со Стеценко. В общем, он мне понравился.

Но вместо того, чтобы четко назвать свое полное имя, должность и цель визита, он широко шагнул к моему столу и протянул мне руку. В тот самый момент, когда я подала ему свою, одновременно открыв рот, чтобы сообщить, что мужчина не должен первым протягивать руку женщине, это женщина решает, хочет она поздороваться за руку или нет, — он нагнулся и поцеловал мне пальцы.

— Коленька, — представился он, не переводя дыхания.

— Э-э… — проблеяла я, не зная, как реагировать на его поведение.

Отпустив мою руку, он откуда-то достал удостоверение, раскрыл и продемонстрировал его, и более того, вслух рассказал то, что было там написано:

— Старший оперуполномоченный отдела по раскрытию умышленных убийств районного управления внутренних дел капитан милиции Васильков Николай Васильевич. Для вас — Коленька.

Понятно, этот экзотический экземпляр со среднерусской внешностью прибыл из того района, откуда мне прислали два дела о трупах в лесопарке. Быстро, однако, их район действует. Интересно, это их общая тенденция или Коленька такой легкий на подъем сам по себе? Я слегка расслабилась. Теперь осталось выяснить, не болен ли он СПИДом и не знаком ли со Стеценко. Но он мне не дал рта раскрыть:

— А вы моложе, чем я думал.

— А…

— Да я справочки-то навел, с кем работать придется. Или вы просто выглядите моложе?

— Вы по поводу Кати Кулиш? — осведомилась я, прорвавшись в паузу, но Коленька покачал головой.

— Я знаю, что у нас был такой труп, но там ведь отказник? Да? А я по Вараксину приехал.

Несмотря на несвойственную операм куртуазность, этот Васильков после целования ручек вел себя нормально, дельно и серьезно.

Я вздохнула. Ну, по Вараксину, так по Вараксину. По этому делу тоже работать надо, сейчас все и обсудим. Для начала, конечно, надо съездить в этот самый лесопарк, посмотреть место происшествия своими глазами.

— Ну что, поехали на место? — тут же спросил Коленька, будто прочитал мои мысли. Не дожидаясь моего ответа, он резво вскочил и, сняв с вешалки мой плащ, подал его мне.

— Вы на машине? — спросила я, и Коленька сделал круглые глаза:

— А то! Неужели я предложил бы даме проехаться на трамвае?

Он потряс плащом, и я вынуждена была всунуть руки в рукава.

— А почему Коленька? — задала я ему вопрос, закрывая кабинет.

— А мне нравится, когда меня ласково называют.

Про себя я отметила, что это меня не раздражает. Он производил впечатление вполне вменяемого.

— А что это вы так резво прискакали? Дело к раскрытию или труп — важная персона?

— Да просто люблю работать.

Сказал он это с серьезным видом, и я стала спускаться по лестнице, раздумывая, издевается он надо мной или на самом деле такой незатейливый.

В машине — очень старой, но ухоженной “восьмерке”, только не “Ауди”, а “Жигулях” — я попросила нового знакомого рассказать мне суть дела, поскольку бумаги прочесть я еще не успела, а дорога предстоит длинная.

— Вот и правильно, — заметил Васильков, — читать там нечего. Кроме протокола осмотра трупа, ничего там нет. Все вот тут, — он постучал себя по лбу.

Осмотревшись в машине, я решила, что оперуполномоченный Васильков на бандитов не работает и взяток не берет. Взяточники и купленные менты на таких старых “тачках” не ездят, даже в целях маскировки, тем более что сейчас уже никто не маскируется. Это прежний начальник ГУВД выгонял из милиции обладателей кожаных курток, что тоже было не совсем разумно, а теперь хоть виллу на Гавайях прикупи на свое имя, никто слова не скажет.

Но при всей своей дряхлости машина была чистая и исправно ехала, из чего я сделала вывод, что и спиртным Васильков не злоупотребляет (я даже нахально заглянула в бардачок: стакана там не было, и под сиденьями пустые бутылки не перекатывались), и по натуре аккуратный и хозяйственный. Не самые плохие качества для опера.

— Ну что, — начал Коленька, выруливая на большую дорогу, — рассказываю про убийство господина Вараксина.

— Он что, крупный бизнесмен? — спросила я.

— Ну да, крупный. Средней руки барыга. Молодой еще был, двадцати шести лет безвременно почил. Его забрали из дома, привезли в этот самый лесопарк, там застрелили, облили бензином и по дожгли.

— А почему в лесопарк, в черте города? Уж увезли бы в область, там в болоте и похоронили бы, надежнее.

— Видимо, побоялись мимо постов ГИБДЦ ехать. Отвезли, куда поближе и где побезлюднее. А в лесопарке только маньяки ночами шастают, даже местная молодежь туда после восьми вечера носу не сует.

— А днем?

— Да и днем озоруют.

— Ага. Значит, знали, куда ехать. Бывали в лесопарке.

— Скорей всего. Места у нас глухие; подозреваю, что на самом деле трупов там гораздо больше, чем у нас уголовных дел, — абсолютно серьезно сказал Васильков, ловко объезжая колдобину. — Послушай, давай на “ты”, а то мне тяжело так официально общаться.

Я не возражала, и звать его Коленькой мне было не трудно. Работать нам с ним вместе придется плотно и долго, наши опера по чужим трупам колотиться не будут, разве что Синцова из главка удастся ангажировать.

— А почему ты так уверенно говоришь, что его забрали из дома? Там что, есть свидетели? — спросила я.

— Еще нет, но будут. Все зависит от тебя.

— В каком смысле?

— Видишь ли, — машина стала на светофоре, Коленька повернулся ко мне и стал изучающе меня разглядывать, словно решая, посвящать меня в страшные оперативные секреты или я этого недостойна.

— Ладно, я же справки о тебе навел, — вздохнул он, — никто про тебя ничего плохого не сказал. В общем, есть у меня агентесса, просто прирожденная “барабанщица”, ну ты посмотришь. По счастливой случайности она оказалась дамой сердца этого самого Вараксина, его при ней забирали.

— И с ней ничего не сделали? — поразилась я. — Оставили свидетеля?

— Да видать, не слишком опытные киллеры. Собственно, благодаря ей и труп так быстро идентифицировали. Она поутру ко мне прибежала, мол, Володю забрали. А днем в нашем лесопарке труп нашли, я сразу на Володю и примерил, и оказалось, в цвет. Так что потенциального свидетеля имеем, а вот даст ли она тебе показания, это уж от тебя зависит.

— Так она ж твоя агентесса, ты что, ей объяснить не можешь, что она должна исполнить гражданский долг?

— Если бы все было так просто, — Коленька тяжело вздохнул. — Ты должна ей понравиться, и вызвать доверие.

Проговорив это, Коленька снова испытующе глянул на меня: мол, как я восприму необходимость нравиться какой-то девчонке. Я его понимала; если бы я встала в позу и дала гневную отповедь в том смысле, что я не обязана нравиться каждому свидетелю, что мое дело допросить, а его дело обеспечить показания, Коленька наверняка перекрестился бы про себя и даже не стал “светить” передо мной свою агентессу.

Но мне было не привыкать, ради ценных показаний можно и потерпеть. Один раз я перед допросом даже волосы покрасила — потому, что один известный мафиозо, от которого я ожидала откровений по уголовному делу, предпочитал шатенкам брюнеток.

— Тогда расскажи мне, как я должна себя вести, — ответила я, и Коленька удовлетворенно кивнул.

— Ты, главное, ничему не удивляйся. Просто внимательно слушай и не выражай своего недоверия.

— А что девушка из себя представляет?

— Девушка своеобразная, — вздохнув, сказал Коленька. — Очень ценный кадр, не дай Бог ее спугнуть.

— Ладно, посмотрим. А как я должна выглядеть?

Коленька снова стал разглядывать меня, видимо, прикидывая, не следует ли мне перед допросом быстренько сделать пластическую операцию.

— У тебя форма есть? — спросил он.

— Конечно.

— Лучше форму надень. Сегодня у тебя видок слегка вызывающий.

— Для тебя или для свидетеля? — уточнила я ехидно.

— Для меня в самый раз, — отозвался Васильков. — А для девушки ты лучше будь в форме. Тогда она тебя не будет ко мне ревновать.

Я кивнула, в этом был резон. Если у опера с агентессой есть какие-то личные отношения, и вправду лучше, чтобы девица его ко мне не приревновала. Что же это за Мата Хари такая капризная? Уж скорей бы посмотреть… Моему внутреннему взору представилась томная длинноногая блондинка в лучших традициях джеймс-бондовских подружек, способная соблазнить кого угодно, пронести в лифчике гранату в самое логово врага, пить не пьянея и есть не толстея. Я тут же закомплексовала; хотя надо сказать, что форма с погонами младшего советника юстиции, сиречь майора, замечательно спасает от неуверенности в себе.

По дороге мы еще успели обсудить возможные мотивы убийства Вараксина. Коленька честно признался, что с мотивом полный туман. Потерпевший со товарищи всего-навсего торговал секонд-хендом, причем даже не элитным, из-за торговых площадей ни с кем не ссорился, из-за поставщиков тоже.

— А чего твоя агентесса говорит? — поинтересовалась я. Коленька пожал плечами.

— То ли темнит, то ли действительно не знает.

— Раз у него все хорошо было с конкурентами, тогда, может, с партнерами по бизнесу возникли проблемы? — предположила я.

— Я об этом думал, — согласился Васильков. — И даже пытался этих партнеров вытащить, поболтать.

— Ну и…

— Никого не нашел. То ли они все после убийства компаньона ушли в подполье, то ли…

— То ли их тоже всех поубивали? — закончила я за него.

— Ну… Их трупы я пока не искал.

Подведя итог, мы выяснили, что информации для выдвижения серьезных версий недостаточно. И что надо искать компаньонов Вараксина, может, они прольют свет на мотивы убийства. С этой идеей мы въехали на территорию лесопарка, и Васильков стал искать, где припарковать машину.

— Черт, тут машину оставлять опасно, — пожаловался он, пока мы медленно ехали вдоль пруда.

— Неужели ты боишься, что ее угонят? — поразилась я. На мой взгляд, его машина особых товарных перспектив не имела.

— Нет, угонять не будут. И даже запчасти не снимут. Но погадят: колеса пробьют, кузов поцарапают, наложат под колеса…

— Чего наложат?

— Того самого.

Наконец Васильков пристроил автомобиль на площадку, просматриваемую со всех сторон, и помог мне выйти из машины.

— Вот где бьется криминальный пульс нашего района, — сказал он, обводя широким жестом лесопарковые угодья.

Я поежилась: местечко и вправду было мрачноватым. Несмотря на то, что сентябрь еще только начинался, и пожелтевшие деревья являли миру неописуемую прелесть золотой осени, а денек был ясным и спокойным, здесь было совершенно не спокойно. Прямо тревога какая-то в воздухе разливалась. И даже не возникало дополнительных вопросов — почему этот дивный пейзаж не украшен мамашами при колясочках и влюбленными парочками. Зато украшен он был компанией гопников, просто-таки персонажами Двора Отбросов, провожающих зловещими взглядами одиноких прохожих. И рокерской бригадой вдалеке, на пригорочке, не менее зловеще порыкивающей своей могучей техникой. Я сразу подумала, что законопослушный житель окрестностей в этот парк придет прогуляться только по приговору суда.

— Милиция бы тут патрулировала, что ли, — заметила я в пространство.

— Милицию сюда не заманишь, — философски ответил оперативник Васильков. — Тут у нас в прошлом году участкового убили.

— Кто?

— Шпана озверевшая, пистолет забрали и по уткам из него палили.

— А зачем он вечером сюда один пошел?

— Почему вечером? Днем, в три часа. Шел в РУВД, решил угол срезать, через парк проскочить. Мы вообще-то тут не ходим, тем более с оружием.

— И что, малолеток воспитывать стал по дороге?

— Да нет, просто мимо шел, на них даже не смотрел. А они, как стая шакалов, на него налетели, и ногами забили. За пятнадцать минут справились.

— Да у вас тут какая-то геопатогенная зона.

— Вполне возможно, — согласился Васильков. — А у тебя оружия нет?

— Нет, — сказала я, начиная раздражаться. — В хорошенькое место ты меня притащил.

— Да ладно, — отмахнулся Васильков, — тебе же надо место самой посмотреть, чтобы иметь представление. Ты, если что, беги со всех ног, а я буду отстреливаться, — и он отвернул полу пиджака, продемонстрировав мне самодельную кобуру, вытащил пистолет и передернул затвор. Мимо нас как раз проезжал невесть как заруливший в парк немолодой “опель-кадет”, по самые уши забрызганный грязью. Сквозь тонированные стекла не было видно, кто за рулем, зато водителю наверняка были хорошо видны васильковские экзерсисы с огнестрельным оружием. “Опель” нервно развернулся и дал по газам прочь из этого чумного места.

— Если что? — нервно уточнила я, чувствуя себя словно не посреди культурной столицы России, а в забытом Богом и полицией углу Гарлема.


  • Страницы:
    1, 2, 3