Маккоркл и Падильо (№3) - Подставные люди

— Кто будет нас принимать?

— Та фирма, что находится на северной стороне Баш-стрит. Об этом-то и спорили в Далласе. Каждая хотела принять короля у себя.

— Как они отреагировали, когда вы сказали, что король может не прибыть на подписание документов?

— Улыбнулись, а затем на их лицах появилось мечтательное выражение. Просто удивительно, как похожи эти нефтяные дельцы.

— Что это были за улыбки?

— Вежливые и безразличные. А думали они уже о том, как подпишут документы с наследником Кассима. Нефть-то никуда не денется.

— Может, они вам не поверили? — спросил я.

Ванда пожала плечами.

— Может, и нет.

— Когда они ждут короля?

— Завтра в десять. На двадцать девятом этаже.

— Понятно, — я встал. — Что-нибудь еще?

— Скажите Падильо, что я приеду к вам в шесть вечера.

— На ночное дежурство?

— Что-то в этом роде.

— Он ожидает гостей.

— Я знаю. Гитнера и Крагштейна.

— Вас это не тревожит?

— Наоборот, я с нетерпением жду встречи.

— Почему? Вы думаете, они убили вашего брата?

— А вы так не думаете? Падильо так не думает?

— Он ничего такого не говорил.

— Но вы, мистер Маккоркл, что думаете вы?

— Только одно. Мне не нравится, что с ним разделались в моей гостиной.

Светло-синий «понтиак» следовал за моим такси от отеля «Святой Франциск» до «Бей вью лодж». В «понтиаке» сидели двое незнакомых мне мужчин, и они не пытались скрыть того, что следят за мной. Я, собственно, не возражал, ибо Падильо хотел, чтобы наши оппоненты узнали, где мы поселились.

Глава 17

Когда я вошел в номер мотеля, Падильо все еще лежал на кровати и разглядывал потолок.

— Ждем гостей, — возвестил я. — Они прицепились ко мне, как только я вышел из «Святого Франциска».

— Гитнер и Крагштейн? — по вопросу чувствовалось, что ответа он ждет отрицательного.

— Обоих я видел впервые. В «понтиаке». Светло-синем, если тебе это что-то говорит.

— Что сказала Ванда?

Я рассказывал о назначенной на завтрашнее утро встрече, а он слушал, не отрывая взгляда от потолка. Когда я, наконец, закончил, он медленно сел, не вынимая рук из-за головы, а затем, подняв ноги, коснулся коленями локтей.

— Это что, комплекс утренних упражнений?

— Я просто хотел убедиться, что мне это по силам.

— И ничего не болит?

— Нет, — он удивленно посмотрел на меня. — А должно?

— Только у тех, кто этого заслуживает, к примеру, у меня.

— Она сказала что-нибудь еще?

— Ванда?

Он кивнул, перебросил ноги через край кровати, встал.

— Во-первых, она приедет к нам в шесть вечера. Во-вторых, она убеждена, что Крагштейн и Гитнер убили ее брата. Более ничего.

— Это тоже версия, — Падильо вытащил из-под подушки пистолет. — Нужно же ей хоть кого-то подозревать.

— А у тебя, разумеется, есть другая.

— Я все еще ее разрабатываю.

Мы прошли в соседний номер, где король и Скейлз смотрели по телевизору фильм пятнадцатилетней давности о тогдашних благословенных временах. Едва мы появились на пороге, Скейлз выключил телевизор и одарил нас недовольным взглядом. И короля, похоже, не порадовал наш приход.

В брюках и тенниске, он лежал на кровати, совсем не похожий на царственную персону. Тенниска была относительно чистой, но с дырой на боку, и плотно обтягивала его круглый животик. Король не только смотрел телевизор, но и методично расправлялся с большой шоколадной плиткой. Я же легко представил его, всего-то надо побрить да приодеть, самодовольным деспотом, возлежащим на роскошном ложе в окружении сонма слуг, готовых выполнить любой каприз повелителя.

Падильо не жаловал преамбул, а потому сразу перешел к делу.

— Вас попытаются убить до десяти часов завтрашнего утра.

Король чуть не подавился шоколадом, но быстро взял себя в руки. Скейлз, сидевший на стуле, положив левую ногу на правую, поменял ноги местами, чтобы показать, что не пропустил слова Падильо мимо ушей.

Теперь, когда они его внимательно слушали, Падильо поделился с ними сведениями, полученными через меня от Ванды.

— Мне приходится повторяться, — добавил он, — но на вашем месте я обратился бы в полицию. Если у вас аллергия на местных копов, свяжитесь с Секретной службой, ФБР или другим правоохранительным федеральным учреждением. Всего-то дел снять телефонную трубку и набрать номер. И я бы просил не только обеспечить охрану, но и поместить вас в одну из камер местной тюрьмы.

Король отправил в рот очередной кусочек шоколада, пожевал его, проглотил, посмотрел на Падильо.

— Тюрьма в Далласе не спасла Освальда, мистер Падильо, — в голосе его слышался упрек. — Простите меня, но я не верю ни в вашу полицию, ни в ваши тюрьмы, ни вашему мистеру Герберту Гуверу.

— Дж. Эдгару, — поправил его Падильо. — Герберт[18] мертв.

— Да. Дж. Эдгару.

— Так вы не передумали?

Король покачал головой. Каков упрямец, подумал я.

— Нет. И не передумаю. Я верю в вас и мисс Готар. После короткой паузы он добавил: — И, разумеется, в мистера Маккоркла.

Я решил, что дипломат он никудышный, хоть и король.

— Вы с этим согласны. Скейлз? — спросил Падильо.

— Я полагаю, его величеству не откажешь в логике. Мистер Падильо, вы и ваши коллеги получили сегодня заслуженную похвалу и, надеюсь, долгие годы будете помнить слова его величества.

— Особенно если этой ночью его убьют, — Падильо посмотрел на часы. — Уже пять. То есть до подписания документов остается семнадцать часов. Я не знаю, когда Крагштейн и Гитнер предпримут очередную попытку. Возможно, с наступлением темноты. А может, в три часа ночи или по дороге в штаб-квартиру нефтяной компании. Вполне вероятно, что попытка будет не одна, хотя я в этом сомневаюсь. Им ни к чему впутывать в это дело полицию. Поэтому я не хочу, чтобы вы покидали эту комнату. Еду вам будут приносить или я, или Маккоркл. Дверь вы должны открывать только нам. Не отвечайте на телефонные звонки и не звоните сами. Если что-то случится, постарайтесь запереться в ванной. Этим вы выиграете одну-две минуты, которые вполне могут спасти вам жизнь. Если у вас есть вопросы, лучше задать их сейчас.

Для Падильо это была длинная речь, которую король и Скейлз выслушали со всем вниманием. Закончив, он посмотрел сначала на одного, потом — на другого. Король чуть качнул головой.

— Вопросов у нас нет, — ответил Скейлз. — За безопасность его величества отвечаете вы.

Похоже, с губ Падильо едва не сорвалась едкая реплика, но он сдержался. Двинулся к двери, взявшись за ручку, обернулся.

— Я думаю... — узнать, о чем он думает, королю и Скейлзу не довелось. Вместо этого Падильо указал на замок. — Запритесь, как только мы уйдем.

— Что ты хотел ему сказать? — спросил я, едва мы оказались в нашем номере.

— Что он чертов болван. Но королям такого не говорят, не так ли?

— Нет, если они на самом деле не... А впрочем, толку от этого никакого.

Ванда Готар прибыла ровно в шесть, с большой темно-коричневой кожаной сумкой, в туфлях того же цвета и серовато-коричневом брючном костюме. На лице ее отражалась тревога.

— Думаю, что за мной следили, хотя полной уверенности у меня нет. Слишком много машин.

— Это неважно, — успокоил ее Падильо. — Они знают, что мы здесь.

Он опять лежал на кровати, изучая потолок. И не поднялся, когда пришла Ванда. Она же осторожно опустилась в кресло, в котором только что сидел я, огляделась и скорчила гримаску. Наш выбор она, судя по всему, не одобрила.

Освоившись, она обратила свой взор на Падильо. Похоже, и он не удостоился у нее высокой оценки. Ванда сунула в рот сигарету, но на этот раз я и не попытался предложить ей огонек.

— Так когда, — она выпустила струю дыма, — по-вашему, они нападут?

— До десяти утра, — ответил Падильо потолку.

— Это не ответ.

— Лучшего предложить не могу.

— Ты же знаешь, как работает Крагштейн. Чему он отдает предпочтение?

— Особых пристрастий у него нет. Потому-то он до сих пор и жив. Утро, полдень, ночь. Ему без разницы. Тебе было лишь два года, когда он проявил себя в этой сфере человеческой деятельности. Так что не пытайся разгадать его планы.

— Уолтер полагал, что он уже не такой мэтр, каким ты его расписываешь.

— И Уолтер мертв, не так ли?

Я подумал, что говорить этого Падильо не следовало. О подобных фразах обычно сожалеешь. Ванда Готар вжалась в кресло, как после удара, но голос ее зазвучал ровно.

— И твоя нью-йоркская подружка погибла, потому что ты недооценил Крагштейна?

Падильо сел и уставился в пол, а уж потом посмотрел на Ванду.

— Наверное, я это заслужил.

Звучало это как извинение, но Ванда продолжала напирать.

— И все-таки ты его недооценил?

— Не совсем так. Меня ослепил блеск богатства. Теряешь бдительность, расслабляешься. Создается впечатление, что в такой дом и муха не залетит. Я успокоился, а Крагштейну хватило ума догадаться об этом, — он отвел взгляд от Ванды, достал сигарету, закурил. А когда продолжил, чувствовалось, что обращается он больше к себе, чем к нам. — Чтобы остаться в этом бизнесе, надо быть бедным. Богатых я не знаю. Во всяком случае, таких, кому удалось потратить полученные денежки, если они продолжали работать. Крагштейн варится в этом котле уже тридцать лет и ищет деньги, чтобы в следующем месяце заплатить за квартиру. Но он живой.

— Как и ты, — заметила Ванда.

— Но в Нью-Йорке убили женщину, потому что восемьдесят миллионов долларов заставили меня забыть про осторожность. Да и я сам мог погибнуть. Тут ты права. Мне пришлось действовать инстинктивно, а я этого не люблю. Я выбрал жизнь и позволил пулям Гитнера убить кого-то еще.

— То был не выбор, — возразил я. — Автоматическая реакция, рефлекс.

Падильо обернулся ко мне.

— Ты уверен?

— Я же все видел своими глазами.

— Ты видел, что я доверился высокооплачиваемой службе безопасности, сотрудники которой давно уже потеряли форму, потому что им не приходится иметь дело с такими, как Гитнер. Эта служба хороша только против квартирных воров, которые никогда не полезут в драку, боясь испортить костюм. Я ошибся, предположив, что они смогут остановить такого, как Гитнер, пожелай он войти. Он наверняка нашел их методы старомодными. И я могу себе представить, что он подумал обо мне.

— Только о тебе? — Ванда покачала головой. — Нет, Падильо, о нас всех. Мы напоминаем персонажи из какой-то послевоенной пьесы. Мрачноватые, потому что думаем о мести, но в то же время совестливые и даже стыдящиеся того, что так быстро отстали от жизни. Ты точно охарактеризовал нас. Мы все устарели.

Падильо встал, подошел к Ванде, долго смотрел на нее сверху вниз, затем коротко, но добродушно улыбнулся.

— Тебе не столь много лет, чтобы отнести себя к старикам, и ты достаточно молода, чтобы выйти из игры.

Улыбнулась и она, на моей памяти второй раз.

— Ты кое-что забыл, Падильо.

— Что же?

— Традиции Готаров, которым мы следуем уже сто семьдесят лет. Ты понимаешь, о чем я говорю?

— Не совсем.

— С рождения я слишком стара, чтобы выйти из игры.

«Бей вью лодж» — трехэтажное подковообразное здание, построенное из стекла, дерева и камня. Наш номер и тот, где мы поселили короля и Скейлза, находились на втором этаже, посередине подковы. Падильо снял еще два номера. Один на третьем этаже, по правую руку от наших номеров, второй — на первом, по левую руку.

Падильо протянул ключ Ванде Готар, и та небрежно бросила его в сумочку. Он звякнул о что-то металлическое.

— Какое у тебя оружие? — спросил Падильо.

— "Смит-вессон" тридцать восьмого калибра.

— Это все?

— Нет. Еще «вальтер РРК».

— Какой именно?

— Пауля.

— Я вспоминаю, что он действительно отдавал предпочтение «вальтеру», — Падильо повернулся ко мне. — Ты знаешь, что означает «РРК»?

— Polizei... а дальше не помню.

— Polizei Pistole Kriminal. Не крупноват он для тебя, Ванда?

— Я умею им пользоваться. Или ты об этом забыл?

— Нет, конечно. Ты пойдешь на третий этаж. Она кивнула.

— Маккоркл будет внизу слева. Я наверху справа, так что они попадут под перекрестный огонь. А где будешь ты, с королем?

— Если я буду с ним, то уже ничем не смогу помочь, если что-то случится. Я буду здесь. Хочешь поговорить с ними, прежде чем поднимешься наверх?

Ванда встала, покачала головой.

— Это необходимо?

— Нет.

— Тогда не вижу смысла в общении. Или их нужно подбодрить?

— Не обязательно.

Она уже двинулась к двери, но через пару шагов остановилась и посмотрела на Падильо.

— Ответь мне на один вопрос.

— Слушаю тебя.

— Ты отправляешь меня наверх не потому, что это самое безопасное место, так?

— Нет.

— Но причина на то есть?

— Несомненно.

— Какая же?

— Ты стреляешь лучше, чем Маккоркл.

— Понятно. Я так и думала.

Глава 18

Уже стемнело и начал сгущаться вечерний апрельский туман, когда я проводил Ванду к лестнице, ведущей на третий этаж.

— Вам следовало захватить пальто, — заметил я.

— Я не замерзну, — она с любопытством посмотрела на меня. — Почему вы здесь, Маккоркл? Это же не по вашей части.

— Моя жена в отъезде, — лучшего ответа у меня не нашлось.

— Она красивая? — И, прежде чем я успел открыть рот, продолжила: — Да, конечно, красивая. Вам такая нужна, — она пристально вгляделась в мое лицо, словно надеялась распознать какую-то, еще неизвестную ей черту моего характера. — Дети есть?

— Нет.

— Собираетесь заводить?

— Вроде бы уже поздновато.

— И вы храните верность жене, — она даже не спрашивала.

— Изменять — тяжелая работа, а я не люблю перенапрягаться.

— Падильо ее любил?

— Кого? — я сразу понял вопрос, но попытался потянуть время, чтобы найтись с ответом.

— Женщину из Нью-Йорка.

— Полагаю, она ему очень нравилась.

— И она была богата.

— Еще как.

— Вот это могло удержать его.

— От чего?

— От женитьбы. Вы заметили, что в некоторых вопросах он на удивление консервативен?

— Нет.

— Если б он не придавал значения такому давно вышедшему из употребления понятию, как месть, нас бы тут не было. Это же не убежище, — имелся в виду мотель. — Ловушка. В Сан-Франциско полно укромных местечек. Он бы без труда нашел одно или два.

— Почему вы прямо не сказали об этом?

— Потому что я еще более консервативна, чем он.

Она повернулась и начала подниматься по лестнице. А я, обогнув бассейн, в котором никто не плавал, направился в номер на первом этаже, чтобы разрядить свой револьвер в Гитнера и Крагштейна, как только они появятся. При условии, что мне удастся разглядеть их в тумане. И не заснуть.

Месть, думал я, войдя в номер и бросив ключ на письменный стол, возможно, вышла из моды, но по-прежнему движет людьми. Тихая, покорная жена может со злобным смехом плеснуть уксуса в лицо Другой Женщины. Пятидесятилетний бухгалтер — улететь с деньгами ночным самолетом в Рио, представляя себе физиономию хозяина, который утром откроет сейф, чтобы выдать сотрудникам месячное жалованье. А добропорядочный гражданин вполне может прогуляться к своему «шевроле», достать из багажника дробовик и, вернувшись в ресторан, разнести голову официанту, вывернувшему блюдо с подливой на новое платье его жены.

Эта разновидность мести основывалась на ярости, которая, разогретая до нужной температуры, могла заставить человека совершить любой, сколь угодно глупый поступок, но для него самого кажущийся абсолютно логичным и справедливым. Даже размозжить голову шестимесячного младенца о стену, потому что он не переставал кричать.

Но в действиях Ванды Готар и Падильо спонтанность, не говоря уже о ярости, начисто отсутствовала. К мести они подходили бесстрастно, хладнокровно расставляя ловушку, в которой сами являлись приманкой. И я порадовался, что мстить они собираются не мне.

Я поставил кресло у окна, плеснул в бокал виски из бутылки, купленной в Лос-Анджелесе, погасил свет и опустился в кресло. Вход в мотель лежал передо мной, как на ладони. Я даже достал из кармана револьвер и положил на столик рядом с креслом, чтобы при необходимости быстро схватить его и разрядить во врага.

Примерно через час я потянулся к телефону и попросил телефонистку коммутатора соединить меня с номером Падильо.

— Ты кое-что забыл, — заметил я после того, как в трубке раздался его голос.

— Что?

— Волшебные очки. Сквозь туман ничего не видно.

— Это точно. Ты — местный. Когда он поднимется?

— Только не ночью.

— Это нам на руку.

— Как так?

— Крагштейн, возможно, не захочет ударить в тумане.

— Специалист у нас ты.

— Я просто стараюсь думать, как Крагштейн.

— Это трудно?

— Не очень, если у тебя гадливый склад ума.

— Ты хочешь сказать, что он заставит нас бодрствовать всю ночь, а ударит утром, свеженький и полный сил, когда нам придется щипать себя, чтобы не заснуть.

— Возможно, он надеется, что мы будем рассчитывать именно на это.

— С такими мыслями мы потеряем бдительность.

— Особенно в три или четыре часа ночи.

— То есть при любом раскладе нам придется бодрствовать.

— Совершенно верно.

— Всю ночь.

— Всю ночь. Какая у тебя видимость?

— Одну минуту, — я выглянул из окна. Над бассейном разглядел свет в номере, который занимали король и Скейлз. Занавеси были опущены, и я не видел, чтобы за ними кто-то двигался. Возможно, король и Скейлз уже заперлись в ванной.

Я вновь поднес трубку к уху.

— Если подъедет патрульная машина, я увижу, что это полиция, но не более того. Видимость, по моим прикидкам, сорок процентов, и продолжает ухудшаться.

— И какой она станет?

— Я не синоптик.

— Выскажи свое некомпетентное мнение.

— Хорошо. Через час я не смогу разглядеть даже бассейн, который лежит под окнами.

— О Господи, — выдохнул Падильо. Помолчал, прикидывая варианты. — Их надо бы покормить.

— Не забудь про наемников.

— Ладно, я позвоню в бюро обслуживания и закажу гамбургеры и кофе. Их принесут тебе и Ванде. А уж ты отнесешь еду королю и Скейлзу. Если туман после ужина не рассеется, мы с тобой переберемся в номер короля, а Ванда спустится ко мне.

— Хочу внести уточнение.

— Какое?

— Мне гамбургер с луком.

Официант, юноша с грустными глазами, принес гамбургеры и кофе.

— Знаете, как они это называют? — он заговорил первый, хотя я и не спрашивал, что его гложет. — Учеба на работе. Я должен пройти все ступени.

— Гостиничного бизнеса? — поинтересовался я, наблюдая, как он ставит поднос на телевизор.

— Они называют это подготовка управляющих мотелями. В службе занятости твердят, что это очень перспективная профессия. Я тут уже три недели и еще ничему не научился.

— Это плохо, — пожалел я его. — Сколько с меня?

— Шесть гамбургеров и три кофе. Двенадцать долларов и восемьдесят шесть центов, включая налог.

Сумма показалась мне чрезмерно высокой, но спорить с официантом не имело никакого смысла. Я протянул ему три купюры по пять долларов, и он начал обшаривать карманы в поисках сдачи. Нервно хохотнул, даже сумел покраснеть.

— У меня нет мелочи, — и такая печаль звучала в его голосе, что я едва не погладил его по головке, лишь бы он не заплакал.

— Я в этом не сомневался.

— Я могу сбегать за ней.

— Не надо. Кстати, если вам надоела эта работа, в Лос-Анджелесе есть неплохие актерские школы.

Его это заинтересовало.

— Вы думаете, меня возьмут?

— Учиться — нет, но вот учить, вполне возможно.

После его ухода я переложил свою порцию на тарелку, а поднос с остальным отнес королю и Скейлзу. Постучал в дверь три раза, громко объявил, что я — Маккоркл. Услышал, как отодвинули засов, а потом Скейлз трижды заставил меня назваться, прежде чем повернул ключ в замке и открыл дверь.

— Гамбургеры и кофе, — я переступил порог, опустил поднос на письменный стол. Король сидел в кресле, полностью одетый. Скейлз был в порванном синем костюме.

— Туман еще больше сгустится, мистер Маккоркл? — спросил Скейлз.

— Скорее всего. В этом случае мы с Падильо переберемся в ваш номер.

Король уже принялся за гамбургер, но набитый рот не мешал ему задавать вопросы. Его интересовало, кому выгоден туман — нам или им. По крайней мере, так я расшифровал его вопрос.

— Им. Нам в любом случае придется бодрствовать. А они могут выспаться, а потом ударить под прикрытием тумана.

— И когда, по-вашему, они...

— Не знаю. Главное, держите дверь на замке, пока мы не придем сюда.

Вернувшись к себе, я заметил, что даже за то короткое время, что я отсутствовал, туман заметно сгустился. Я вновь выложил револьвер на стол, рядом поставил тарелку с гамбургерами и кофе и принялся за еду, поглядывая в окно. Впрочем, смотреть было не на что. Я уже не видел даже окна номера, в котором двое мужчин ждали, когда их убьют. Или попытаются убить. Мимо моего окна проехала машина, остановилась в десятке метров, так что я видел задние огни.

Я как раз допил кофе, когда в дверь постучали. Падильо. Лицо его было чернее тучи.

— Туман все гуще.

— Я знаю.

— Я иду за Вандой. А ты поднимайся к ним.

Я сунул револьвер в карман, и мы зашагали вдоль бассейна. Еще одна машина медленно проехала мимо. Я не сумел разглядеть, какой она марки и сколько людей сидит в кабине. Хотя мы смотрели во все глаза. Внезапно задние огни погасли, но мотор работал, то есть машина по-прежнему двигалась в направлении комнаты, в которой были Скейлз и король.

А потом двигатель взревел, словно водитель резко увеличил скорость машины. В тумане мы ничего не видели, пока он не нажал на тормоза и впереди не засветились две рубиновые полоски.

Падильо выругался и бросился бежать к машине. И тут же прогремел взрыв. Не выстрел, но взрыв, гулкий, громкий. А прежде чем стихло эхо, раздался второй, за ним — третий. Затем в повисшей над бассейном тишине дважды хлопнули закрывающиеся дверцы. Рубиновая полоска исчезла, вновь взревел двигатель, и машина помчалась к выездным воротам.

К тому времени мы уже были в номере короля и Скейлза. Падильо выхватил пистолет, но стрелять было не в кого. Его лицо разочарованно вытянулось. Кое-кто из постояльцев высунулись из дверей и спрашивали друг друга и туман, что, собственно, произошло, но никто не мог ответить ничего вразумительного. Дверь в номер сорвало с петель. Как и дверь в ванную. Но лампа в ванной каким-то чудом уцелела. Единственная в номере. Все остальные разлетелись вдребезги.

Одним из взрывов разнесло кровать. И ошметки поролонового матраса валялись по всей комнате. От письменного стола и стульев остались одни щепки. Картины слетели со стен. Дымились внутренности разбитого телевизора. Падильо заглянул в ванную и вернулся со стаканом воды. Вылил на телевизор. Что-то зашипело, и дым прекратился.

В номере не осталось ни одной целой вещи. Осколки зеркала, висевшего над письменным столом, валялись на полу. Из всех окон повылетали стекла. На стене у письменного стола темнело бурое пятно. При тщательном рассмотрении выяснилось, что это кофе. Падильо медленно поворачивался, стараясь ничего не упустить. Наконец, он сунул пистолет за пояс. Свой револьвер я так и не достал, потому что в очередной раз забыл о нем. Падильо покачал головой, недоуменно посмотрел на меня.

— Что-то здесь не так.

— Да, конечно, — кивнул я. — Не хватает изувеченных тел.

— А также забрызганных кровью стен и оторванных конечностей.

— Это означает, что дома никого не было.

— Это означает кое-что другое.

— Что именно?

— Нас обвели вокруг пальца. Надули.

Оглядел комнату и я.

— Возможно, мы того заслуживали. Я, конечно, посторонний, так что мое мнение не в счет.

Падильо наклонился и поднял клочок поролона. Понюхал, бросил на пол.

— Гранаты. Три.

— Мне показалось, что я слышал три взрыва. Падильо пожал плечами.

— Должно быть, у них был повод.

— У короля и Скейлза?

Он кивнул.

— Повод для чего?

— Чтобы убежать от нас, — он обвел комнату прощальным взглядом. — Кажется, я знаю, что это за повод.

— И что же это за повод?

— Очень и очень весомый.

Глава 19

Падильо и Ванда Готар сели в «форд», а я пошел к ночному администратору. Но в кабинете меня встретил тот самый грустноглазый официант, что приносил мне гамбургеры и кофе: ночной администратор дожидался полицию в разбомбленном номере, качая головой и цокая языком.

— Вы слышали взрывы? — спросил меня юноша. — Бабахнуло что надо.

— Я туда заглянул.

— Знали этих двух парней?

— Да, случайные знакомые. Они спешили на самолет, а потому дали мне денег, чтобы я расплатился, если за ними остался долг.

— Да нет, вроде все в порядке. За номер уплачено. Хинкли первым делом это проверил. Хинкли — это ночной администратор.

— А вот у меня он ничего не спросил, — я обернулся на женский голос. Дама средних лет с пышной прической сидела за коммутатором. — Они звонили в другой город и не заплатили ни цента.

Я вытащил бумажник.

— Я с радостью заплачу.

— Они могли бы сделать это сами, — продолжала возмущаться женщина. — Многие думают, что они могут не платить по счету, раз это мотель и за номер плату вносят вперед. И телефонной компании это не нравится.

— К черту телефонную компанию, — процедил юноша.

— Надо бы записывать телефонные номера тех, кто останавливается в нашем отеле, — гнула свое женщина. — И, тогда, если они позвонят в Гонолулу или Нью-Йорк и удерут, не заплатив, я бы позаботилась о том, чтобы эту сумму внесли в их месячный счет по домашнему адресу. Телефонная компания с удовольствием мне в этом поможет.

— Это миссис Хинкли, — тихим голосом пояснил мне юноша. — Раньше она работала в телефонной компании. И до сих пор полагает, что важнее учреждения на свете нет. Знаете, что я думаю?

— Что?

— Это — монополия, и, кажется, я нашел способ отыграться.

— Как?

— Вы знаете, что вместе с ежемесячным счетом телефонная компания присылает конверт, в котором вы можете отправить ей квитанцию об оплате?

Я кивнул.

— Так вот, на конверте указан только их адрес. Понимаете, к чему я клоню?

— Нет.

Он наклонился ближе, не желая доверять своего секрета кому-либо еще.

— Я бы не наклеивал на конверт марку, — прошептал он. — И им придется заплатить за нее. А теперь представьте себе, что так сделают все. Сколько у нас телефонов? Миллионов пятьдесят, сто?

— Допустим, пятьдесят.

— Итак, пятьдесят миллионов перемножим на шесть центов. То есть каждый месяц телефонной компании придется платить почте по три миллиона.

— Дельная мысль, — кивнул я. — Я поделюсь ею со своими друзьями.

— Думаю, она понравится многим.

Миссис Хинкли подошла с полоской бумаги. Одиннадцать долларов и двадцать восемь центов за телефонный разговор с Вашингтоном.

Я протянул ей пятнадцать долларов.

— Вас не затруднит выписать квитанцию?

Она кивнула и вернулась к коммутатору. Снаружи донесся вой полицейской сирены.

— И запишите, пожалуйста, номер, куда они звонили.

Она вновь кивнула, продолжая что-то писать.

Получив квитанцию, я поблагодарил ее, на что она вновь кивнула.

— Не забудьте насчет телефонной компании, — прошептал мне вслед юноша.

— Ни в коем случае, — успокоил его я. — Их следует проучить.

Идя к «форду», я взглянул на номер, который миссис Хинкли написала на квитанции. Мне он ничего не сказал, но на цифры у меня память плохая. Когда я садился за руль, в ворота мотеля вкатилась патрульная машина. Сирена смолкла. Двое полицейских в форме глянули на меня, но, похоже, не увидели ничего интересного. Я быстро завел мотор и выехал из мотеля. Ванда Готар сидела рядом со мной. Падильо — на заднем сиденье.

— Они звонили в Вашингтон, — доложил я о своей находке. — Ты не знаешь, что это за номер?

Падильо посмотрел на номер, отрицательно покачал головой, протянул квитанцию Ванде. Номер и ей показался незнакомым, так что квитанция вернулась ко мне.

— Они говорили пять или шесть минут, — добавил я.

— Ладно, потом разберемся, а сейчас едем в «Святой Франциск», — распорядился Падильо.

— Ты не знаешь, где их искать, не так ли? — Ванда и не старалась изгнать из голоса сарказм.

— Я не пытаюсь найти их прямо сейчас, — ответил Падильо. — Тем более, что завтра, в десять утра, поиски не составят труда. Король, если останется живым, приедет в штаб-квартиру нефтяной компании. Но в промежутке Крагштейн выяснит, что эти три гранаты никого не убили. Тогда он начнет искать. Сначала короля и Скейлза, а если не найдет их, то поинтересуется, где же находимся мы. Я хочу облегчить ему задачу. Он первым делом обратится в «Святой Франциск», потому что ты остановилась в этом отеле.

Ванда Готар повернулась к Падильо.

— Последние десять минут я только и задаю тебе вопросы, на которые у тебя нет ответов. Ты не знаешь, почему удрали Кассим и Скейлз. Ты не знаешь, где они спрятались. Ты даже не знаешь, как им удалось ускользнуть незамеченными.

— Туман, — ответил я на последний вопрос. — Из мотеля можно было вывести и пару слонов.

— Они — не слоны, — фыркнула Ванда. — А двое мужчин, не слишком умных или сообразительных. Они сбежали, потому что их или испугали, или заставили покинуть номер. Оно, конечно, и к лучшему, потому что иначе их бы размазало по стенам. Что с тобой, Падильо? Ты так озабочен местью за убитую в Нью-Йорке женщину, что даже не можешь думать о текущей работе?

— Я допустил ошибку, Ванда. Чего уж с этим спорить, — я не видел его лица, но знал, что брови сошлись у переносицы, а рот превратился в щелочку.