Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Рассказы - Бог правду видит, да не скоро скажет

ModernLib.Net / Толстой Лев Николаевич / Бог правду видит, да не скоро скажет - Чтение (Весь текст)
Автор: Толстой Лев Николаевич
Жанр:
Серия: Рассказы

 

 


Бог правду видит, да не скоро скажет
(Быль)

      В городе Владимире жил молодой купец Аксенов. У него были две лавки и дом.
      Из себя Аксенов был русый, кудрявый, красивый и первый весельчак и песенник. Смолоду Аксенов много пил, и когда напивался – буянил, но с тех пор как женился, он бросил пить, и только изредка это случалось с ним.
      Раз летом Аксенов поехал в Нижний на ярмарку. Когда он стал прощаться с семьей, жена сказала ему:
      – Иван Дмитриевич, не езди ты нынче, я про тебя дурно во сне видела.
      Аксенов посмеялся и сказал:
      – Ты все боишься, как бы не загулял я на ярмарке?
      Жена сказала:
      – Не знаю сама, чего боюсь, а так дурно видела, – видела, будто ты приходишь из города, снял шапку, а я гляжу: голова у тебя вся седая.
      Аксенов засмеялся:
      – Ну, это к прибыли. Смотри, как расторгуюсь, дорогих гостинцев привезу.
      И он простился с семьей и уехал.
      На половине дороги съехался он с знакомым купцом и с ним вместе остановился ночевать. Они напились чаю вместе и легли спать в двух комнатах рядом. Аксенов не любил долго спать; он проснулся среди ночи и, чтобы легче холодком было ехать, взбудил ямщика и велел запрягать. Потом вышел в черную избу, расчелся с хозяином и уехал.
      Отъехавши верст сорок, он опять остановился кормить, отдохнул в сенях на постоялом дворе и в обед вышел на крыльцо и велел поставить самовар; достал гитару и стал играть; вдруг ко двору подъезжает тройка с колокольчиком, и из повозки выходит чиновник с двумя солдатами, подходит к Аксенову и спрашивает: кто, откуда? Аксенов все рассказывает, как есть, и просит: не угодно ли чайку вместе выпить? Только чиновник все пристает с расспросами: «Где ночевал прошлую ночь? Один или с купцом? Видел ли купца поутру? Зачем рано уехал со двора?» Аксенов удивился, зачем его обо всем спрашивают: все рассказал, как было, да и говорит: «Что ж вы меня так выспрашиваете? Я не вор, не разбойник какой-нибудь. Еду по своему делу, и нечего меня спрашивать».
      Тогда чиновник кликнул солдат и сказал:
      – Я исправник и спрашиваю тебя затем, что купец, с каким ты ночевал прошлую ночь, зарезан. Покажи вещи, а вы обыщите его.
      Взошли в избу, взяли чемодан и мешок и стали развязывать и искать. Вдруг исправник вынул из мешка ножик и закричал:
      – Это чей ножик?
      Аксенов поглядел, видит – ножик в крови из его мешка достали, и испугался.
      – А отчего кровь на ноже?
      Аксенов хотел отвечать, но не мог выговорить слова.
      – Я... я не знаю... я... нож... не мой...
      Тогда исправник сказал:
      – Поутру купца нашли зарезанным на постели. Кроме тебя, некому было это сделать. Изба была заперта изнутри, а в избе никого, кроме тебя, не было. Вот и ножик в крови у тебя в мешке, да и по лицу видно. Говори, как ты убил его и сколько ты ограбил денег?
      Аксенов божился, что не он это сделал, что не видал купца после того, как пил чай с ним, что деньги у него свои 8000, что ножик не его. Но голос у него обрывался, лицо было бледно, и он весь трясся от страха, как виноватый.
      Исправник позвал солдат, велел связать и вести его на телегу. Когда его с связанными ногами взвалили на телегу, Аксенов перекрестился и заплакал. У Аксенова отобрали вещи и деньги, отослали его в ближний город, в острог. Послали во Владимир узнать, какой человек был Аксенов, и все купцы и жители владимирские показали, что Аксенов смолоду пил и гулял, но был человек хороший. Тогда его стали судить. Судили его за то, что он убил рязанского купца и украл 20 000 денег.
      Жена убивалась о муже и не знала, что думать. Дети ее еще все были малы, а один был у груди. Она забрала всех с собою и поехала в тот город, где ее муж содержался в остроге. Сначала ее не пускали, но потом она упросила начальников, и ее привели к мужу. Когда она увидала его в острожном платье, в цепях, вместе с разбойниками, – она ударилась о землю и долго не могла очнуться. Потом она поставила детей вокруг себя, села с ним рядышком и стала сказывать ему про домашние дела и спрашивать его про все, что с ним случилось. Он все рассказал ей. Она сказала:
      – Как же быть теперь?
      Он сказал:
      – Надо просить царя. Нельзя же невинному погибать!
      Жена сказала, что она уже подавала прошение царю, но что прошение не дошло. Аксенов ничего не сказал и только потупился. Тогда жена сказала:
      – Недаром я тогда, помнишь, видела сон, что ты сед стал. Вот уж и вправду ты с горя поседел. Не ездить бы тебе тогда.
      И она начала перебирать его волоса и сказала:
      – Ваня, друг сердечный, жене скажи правду: не ты сделал это?
      Аксенов сказал: «И ты подумала на меня!» – закрылся руками и заплакал. Потом пришел солдат и сказал, что жене с детьми надо уходить. И Аксенов в последний раз простился с семьей.
      Когда жена ушла, Аксенов стал вспоминать, что говорили. Когда он вспомнил, что жена тоже подумала на него и спрашивала его, он ли убил купца, он сказал себе: «Видно, кроме бога, никто не может знать правды, и только его надо просить и от него только ждать милости». И с тех пор Аксенов перестал подавать прошения, перестал надеяться и только молился богу.
      Аксенова присудили наказать кнутом и сослать в каторжную работу. Так и сделали.
      Его высекли кнутом и потом, когда от кнута раны зажили, его погнали с другими каторжниками в Сибирь.
      В Сибири, на каторге, Аксенов жил 26 лет. Волоса его на голове стали белые как снег, и борода отросла длинная, узкая и седая. Вся веселость его пропала. Он сгорбился, стал ходить тихо, говорил мало, никогда не смеялся и часто молился богу.
      В остроге Аксенов выучился шить сапоги и на заработанные деньги купил Четьи-Минеи и читал их, когда был свет в остроге; а по праздникам ходил в острожную церковь, читал Апостол и пел на клиросе, – голос у него все еще был хорош. Начальство любило Аксенова за его смиренство, а товарищи острожные почитали его и называли «дедушкой» и «божьим человеком». Когда бывали просьбы по острогу, товарищи всегда Аксенова посылали просить начальство, и когда промеж каторжных были ссоры, то они всегда к Аксенову приходили судиться.
      Из дому никто не писал писем Аксенову, и он не знал, живы ли его жена и дети.
      Привели раз на каторгу новых колодников. Вечером все старые колодники собрались вокруг новых и стали их расспрашивать, кто из какого города или деревни и кто за какие дела. Аксенов тоже подсел на нары подле новых и, потупившись, слушал, кто что рассказывал. Один из новых колодников был высокий, здоровый старик лет 60-ти, с седой стриженой бородой. Он рассказывал, за что его взяли. Он говорил:
      – Так, братцы, ни за что сюда попал. У ямщика лошадь отвязал от саней. Поймали, говорят: украл. А я говорю: я только доехать скорей хотел, – я лошадь пустил. Да и ямщик мне приятель. Порядок, я говорю? – Нет, говорят, украл. А того не знают, что и где украл. Были дела, давно бы следовало сюда попасть, да не могли уличить, а теперь не по закону сюда загнали. Да врешь, – бывал в Сибири, да недолго гащивал...
      – А ты откуда будешь? – спросил один из колодников.
      – А мы из города Владимира, тамошние мещане. Звать Макаром, а величают Семеновичем.
      Аксенов поднял голову и спросил:
      – А что, не слыхал ли, Семеныч, во Владимире-городе про Аксеновых-купцов? Живы ли?
      – Как не слыхать! Богатые купцы, даром что отец в Сибири. Такой же, видно, как и мы, грешные. А ты сам, дедушка, за какие дела?
      Аксенов не любил говорить про свое несчастье; он вздохнул и сказал:
      – По грехам своим двадцать шестой год нахожусь в каторжной работе.
      Макар Семенов сказал:
      – А по каким же таким грехам?
      Аксенов сказал: «Стало быть, стоило того», и не хотел больше рассказывать, но другие острожные товарищи рассказали новому, как Аксенов попал в Сибирь. Они рассказали, как на дороге кто-то убил купца и подсунул Аксенову ножик и как за это его понапрасну засудили.
      Когда Макар Семенов услыхал это, он взглянул на Аксенова, хлопнул себя руками по коленам и сказал:
      – Ну, чудо! Вот чудо-то! Постарел же ты, дедушка!
      Его стали спрашивать, чему он удивлялся и где он видел Аксенова; но Макар Семенов не отвечал, он только сказал:
      – Чудеса, ребята, где свидеться пришлось!
      И с этих слов пришло Аксенову в мысли, что не знает ли этот человек про то, кто убил купца. Он сказал:
      – Или ты слыхал, Семеныч, прежде про это дело, или видал меня прежде?
      – Как не слыхать! Земля слухом полнится. Да давно уж дело было: что и слыхал, то забыл, – сказал Макар Семенов.
      – Может, слыхал, кто купца убил? – спросил Аксенов.
      Макар Семенов засмеялся и сказал:
      – Да, видно, тот убил, у кого ножик в мешке нашелся. Если кто и подсунул тебе ножик, не пойман – не вор. Да и как же тебе ножик в мешок сунуть? Ведь он у тебя в головах стоял? Ты бы услыхал.
      Как только Аксенов услыхал эти слова, он подумал, что этот самый человек убил купца. Он встал и отошел прочь. Всю эту ночь Аксенов не мог заснуть. Нашла на него скука, и стало ему представляться: то представлялась ему его жена такою, какою она была, когда провожала его в последний раз на ярмарку. Так и видел он ее как живую, и видел ее лицо и глаза, и слышал, как она говорила ему и смеялась. Потом представлялись ему дети, такие, какие они были тогда, – маленькие, один в шубке, другой у груди. И себя он вспоминал, каким он был тогда – веселым, молодым; вспоминал, как он сидел на крылечке на постоялом дворе, где его взяли, и играл на гитаре, и как у него на душе весело было тогда. И вспомнил лобное место, где его секли, и палача, и народ кругом, и цепи, и колодников, и всю 26-летнюю острожную жизнь, и свою старость вспомнил. И такая скука нашла на Аксенова, что хоть руки на себя наложить.
      «И все от того злодея!» – думал Аксенов.
      И нашла на него такая злость на Макара Семенова, что хоть самому пропасть, а хотелось отмстить ему. Он читал молитвы всю ночь, но не мог успокоиться. Днем он не подходил к Макару Семенову и не смотрел на него.
      Так прошли две недели. По ночам Аксенов не мог спать, и на него находила такая скука, что он не знал, куда деваться.
      Один раз, ночью, он пошел по острогу и увидал, что из-под одной нары сыплется земля. Он остановился посмотреть. Вдруг Макар Семенов выскочил из-под нары и с испуганным лицом взглянул на Аксенова. Аксенов хотел пройти, чтоб не видеть его; но Макар ухватил его за руку и рассказал, как он прокопал проход под стенами и как он землю каждый день выносит в голенищах и высыпает на улицу, когда их гоняют на работу. Он сказал:
      – Только молчи, старик, я и тебя выведу. А если скажешь, – меня засекут, да и тебе не спущу – убью.
      Когда Аксенов увидал своего злодея, он весь затрясся от злости, выдернул руку и сказал:
      – Выходить мне незачем и убивать меня нечего, – ты меня уже давно убил. А сказывать про тебя буду или нет, – как бог на душу положит.
      На другой день, когда вывели колодников на работу, солдаты приметили, что Макар Семенов высыпал землю, стали искать в остроге и нашли дыру. Начальник приехал в острог и стал всех допрашивать: кто выкопал дыру? Все отпирались. Те, которые знали, не выдавали Макара Семенова, потому что знали, что за это дело его засекут до полусмерти. Тогда начальник обратился к Аксенову. Он знал, что Аксенов был справедливый человек, и сказал:
      – Старик, ты правдив; скажи мне перед богом, кто это сделал?
      Макар Семенов стоял как ни в чем не бывало, и смотрел на начальника, и не оглядывался на Аксенова. У Аксенова тряслись руки и губы, и он долго не мог слова выговорить. Он думал: «Если скрыть его, за что же я его прощу, когда он меня погубил? Пускай поплатится за мое мученье. А сказать на него, точно – его засекут. А что, как я понапрасну на него думаю? Да что ж, мне легче разве будет?»
      Начальник еще раз сказал: «Ну, что ж, старик, говори правду: кто подкопался?»
      Аксенов поглядел на Макара Семенова и сказал:
      – Я не видал и не знаю.
      Так и не узнали, кто подкопался.
      На другую ночь, когда Аксенов лег на свою нару и чуть задремал, он услыхал, что кто-то подошел и сел у него в ногах. Он посмотрел в темноте и узнал Макара.
      Аксенов сказал:
      – Что тебе еще от меня надо? Что ты тут делаешь?
      Макар Семенов молчал. Аксенов приподнялся и сказал:
      – Что надо? Уйди! А то я солдата кликну.
      Макар Семенов нагнулся близко к Аксенову и шепотом сказал:
      – Иван Дмитриевич, прости меня!
      Аксенов сказал:
      – За что тебя прощать?
      – Я купца убил, я и ножик тебе подсунул. Я и тебя хотел убить, да на дворе зашумели: я сунул тебе ножик в мешок и вылез в окно. – Аксенов молчал и не знал, что сказать. Макар Семенов спустился с нары, поклонился в землю и сказал:
      – Иван Дмитриевич, прости меня, прости, ради бога. Я объявлюсь, что я купца убил, – тебя простят. Ты домой вернешься.
      Аксенов сказал:
      – Тебе говорить легко, а мне терпеть каково! Куда я пойду теперь?.. Жена померла, дети забыли; мне ходить некуда...
      Макар Семенов не вставал с полу и бился головой о землю и говорил:
      – Иван Дмитрич, прости! Когда меня кнутом секли, мне легче было, чем теперь на тебя смотреть... А ты еще пожалел меня – не сказал. Прости меня, ради Христа! Прости ты меня, злодея окаянного! – и он зарыдал.
      Когда Аксенов услыхал, что Макар Семенов плачет, он сам заплакал и сказал:
      – Бог простит тебя; может быть, я во сто раз хуже тебя! – И вдруг у него на душе легко стало. И он перестал скучать о доме, и никуда не хотел из острога, а только думал о последнем часе.
      Макар Семенов не послушался Аксенова и объявился виноватым. Когда вышло Аксенову разрешение вернуться, Аксенов уже умер.