Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Частная жизнь Сергея Есенина

ModernLib.Net / Биографии и мемуары / Ткаченко Владимир Герасимович / Частная жизнь Сергея Есенина - Чтение (стр. 1)
Автор: Ткаченко Владимир Герасимович
Жанр: Биографии и мемуары

 

 


Владимир и Константин Ткаченко

Частная жизнь Сергея Есенина

СЕРГЕЙ ЕСЕНИН — ЧЕЛОВЕК И ПОЭТ

Судьба наградила Есенина уникальным творческим даром и это позволило ему стать великим русским поэтом.

Внешне Есенин всегда выглядел моложе своих лет. В 20 лет, уже находясь в Петербурге, он, по воспоминаниям современников, выглядел 15-летним мальчишкой. А в это время у него уже подрастал сын Юра, а сам поэт был занят размещением подборок своих первых ярких, удивительно сердечных стихов в петербургских журналах. У него было приятное мальчишечье лицо с доверчево-наивными глазами, смотревшими из-под курчавых белокурых волос.

В том же 1915 году в молодом Есенине было еще много мужицко-детского и не развернувшейся удали — тоже ребяческой. Его называли: “Богатый талантами, почти мальчик”.

Через 5 лет, весной 1920 года, в 24 года, Есенин выглядит юношей 17-18 лет, хотя он уже отец двоих детей. С молодых лет у Есенина начала проявляться раскованность в поведении, которая видимо, была следствием его неуравновешенного характера. Он допускает большие вольности в поступках, беспричинно и внезапно начинал веселиться. Единственный из всего класса спасклепиковской второклассной школы, Сергей Есенин получил пятерку с двумя минусами по поведению, что сделало невозможным получение работы по специальности учителя церковноприходских школ.

Улыбка у него всегда была светлая, притягательная; смех — заразительным. Он умел искренне радоваться самому малому пустяку. Когда в начале 1922 года Айседора Дункан подарила ему дорогие золотые часы, он беспрестанно открывал их, любовался, закрывал, убирал в карман, снова доставал и открывал, и все это по-детски улыбаясь и радуясь.

Когда Есенин и Дункан поженились, у них появилась переводчица Лола Кинел, для перевода бесед супругов. В ее представлениях Есенин был “вежливый, уклончивый, прикидывающийся дурачком, но довольно скрытный, с таким хитрым выражением в уголках глаз…”

И все же однажды, за рассказом о себе, Есенин немного раскрылся перед Киндел:

— Его голос был тихим, и глаза его были мечтательными, и в нем было то, что заставляло меня думать, что душа его похожа на ребенка, талантливо-мудрую, но совершенно нежную.

Лев Троцкий, хорошо знавший стихи и самого Есенина, писал о нем:

— Он нередко кичился резким жестом, грубым словом. Но надо всем этим трепетала совсем особая нежность, неограниченной, незащищенной души. Полунапускной грубостью Есенин прикрывался от сурового времени, в какое родился… Прикрывался маской озорства, и отдавая этой маске внутреннюю, значит, не случайную дань, Есенин всегда, видимо, чувствовал себя не от мира сего.

При всем этом Есенин как человек характеризовался необычайной добротой, необычайной мягкостью, необычайной чуткостью и повышенной деликатностью.

В тоже время желание почудить, а также различные фантазии и странности сопровождали поэта все жизнь. Приехав как-то в свое родное село Константиново, и будучи уже известным поэтом, Есенин ночью решил позабавиться: в полночь вышел на перекресток дорог одетый колдуньей — нарядившись в белую женскую рубашку. По дороге шли плотники. Увидев машущую руками “колдунью”, они побросали от страха свой инструмент и разбежались кто куда. Есенин подобрал ящики с инструментами, чтобы не пропали, и перенес их на крыльцо своего дома, а сам пошел спать.

Когда набирали солдат в армию из села Константиново, над селом висел заунывный бабий вой. Это днем. А когда к ночи село затихало, Есенин пробирался к двери какой-нибудь избы, и, подражая женщинам, голосил все ночь, за что его неоднократно собирались побить.

В другой раз, в Батуме, на Приморском бульваре, заполненном гуляющими, ему захотелось почистить туфли двум симпатичным, нарядным дамам, сидевшим на скамейке. Он отобрал сапожный ящик у мальчишки и ринулся выполнять свою причуду. Друзья еле его утихомирили.

В его большом воображении появлялись и “преследователи”, от которых он убегал. Это произошло, когда Есенин уже стал тяжело больным человеком.

Однажды ему показалось, что “преследователи” подобрались к дому на Пречистенке, в котором он жил. Есенин спрыгнул из окна второго этажа, остановил первого попавшегося извозчика, и заставил его гнать во весь опор, чтобы оторваться от “преследователей”.

Он запасается длинной веревкой, чтобы спускаться с седьмого этажа и оставлять “с носом” своих “преследователей”, если они еще раз появятся.

Рассказывая своим друзьям об этих приготовлениях, Есенин радовался как мальчишка.

Есенин любил придумывать всякие затеи, проделки и неожиданности, совершать странности, которые его друзья называли “причудами” или “чудачествами”. Ему нравилось, когда какой-нибудь его поступок вызывал удивление. Для него было настоящим наслаждением ошарашивать окружающих чем-нибудь неожиданным и необычайным. Есенин любил строить планы замаскированно-шутливые, а иногда просто неисполнимые, чтобы поразить кого-либо необычайным замыслом. Сам Есенин так говорил об этих чудачествах и проделках:

— Без этих чудачеств я прожить на земле не могу.

Самые важные дела Есенин иногда собирался выполнять ночью. Ночами звонил по телефону, поднимая людей с постели и беседуя о делах, не обращая внимания на часы.

В Париже, куда Есенин приехал с Айседорой Дункан, он попросил ее купить ему корову. Он рассказывал об этом эпизоде так:

— Как только мы приехали в Париж, я стал просить Изадору купить мне корову. Я решил верхом на корове прокатиться по улицам Парижа. Вот был бы смех! Вот было бы публики! Но пока я собирался это сделать какой-то негр опередил меня. Всех удивил: прокатился на корове по улицам Парижа, вот неудача для меня! Плакать можно!

Необычайные, фантастические идеи, способные любого порадовать и озадачить, неотступно и регулярно овладевали сознанием Есенина, становясь на какое-то время основным содержанием его жизни. В то же время они являлись дополнительной “подпиткой” для его жизненных сил.

Основное в натуре Сергея Есенина — редкостный поэтический дар; но был и страх одиночества, и стремление постоянно, везде и всюду, “удивлять неожиданностями” окружающих: в стихах, в поступках, в стиле жизни, в склонности к розыгрышам.

Есенин — в своем творчестве — был чрезвычайно непосредственным поэтом. Несмотря на прожитые годы он неизменно продолжал оставаться по-детски впечатлительным и непредсказуемым, ребячливо озорным. В этой связи Галина Бениславская, любившая Есенина, писала, что “дьявольская хитрость” уживалась в нем с редкой, чуть ли не детской наивностью:

— Он, при всей его дьявольской хитрости, в сто раз наивнее меня. Поэтому во мне никогда не было почтительного преклонения перед ним, как перед человеком.

Другая женщина, бывшая многие годы соседкой Есенина по коммунальной квартире, писала о нем:

— Он искал пристанища, искал уюта, тепла. Но ничего этого у него не было. Он был беспомощен, как двухлетний ребенок; не мог создать нужной для себя обстановки, устроить просто, по-человечески, свою жизнь… Есенин людям не верил, был, что называется, “себе на уме” и людей видел насквозь.

— Для Есенина была характерна переменчивость настроений, их перепады: сейчас смех, потом глубокая задумчивость, затем грусть, тоска, скука, — то есть целый калейдоскоп настроений. Он быстро, почти стремительно, переходил от взрывов веселья к самой черной меланхолии. Такими же резкими были переходы в его поведении: от кротости и мягкости к жестокости, почти садизму.

Современники поэта замечали, что было два Есенина: один — печальный, надломленный и одинокий; другой — обращенный к людям, времени, жизни. Улыбающийся, смеющийся, брызжущий весельем и радостью поэт — таким его запомнили многие. Но самом деле у Есенина ни подлинной радости, ни настоящего веселья не было: было лишь стремление скрыть его малопонятную окружающим грусть и отчаяние, что этой грусти так много; было желание спрятаться за показным весельем, не обнаружить перед другими себя настоящего, неуверенного в себе, вечно сомневающегося, постоянно ищущего ответы на какие-то свои вопросы.

В тоске и отчаянии Есенин надевал на себя “маску” веселья. О ней он писал Маше Бальзамовой в июле 1912 года: “…Я стараюсь всячески забыться, надеваю на себя маску веселия, но ели-ели заметно. Хотя никто, я думаю, не догадывается о моей тоске…”.

В дни, свободные от своего болезненного пристрастия к алкоголю, Есенин занят работой. Он как-то сказал: “Пьяным я стихов не пишу”.

При появлении у него неожиданной мысли он мог сразу, в самый разгар шумного веселья стихнуть и уйти в себя.

Мастерить “маску веселья” и преодолевать прирожденную робость перед публичными выступлениями, особенно когда необходимо было преодолеть приступ депрессии, а выступать решительно не хотелось, Есенину помогала бутылка. В последние годы жизни он напивался перед каждым публичным выступлением. Отсюда и его следующие стихи:

Мутно гляжу я на окна.

В сердце тоска и зной.

………………………………..

Я уж готов. Я робкий.

Глянь на бутылок рать!

Я собираю пробки.

Душу мою затыкать.

Два человека вели в Есенине тяжкую, глухую и постоянную тяжбу: юноша с кроткими глазами, более синими, чем ясное осеннее небо, внимательный и сосредоточенный, простой и искренний, чуткий и даже застенчивый, скромный и понимающий, влюбленный в жизнь, — и городской гуляка, забияка, скандалист и озорник, безрассудный мот и больной человек менявший позы, нарочито подчеркивающий и заострявший свои противоречия, обнажавший их на показ, игравший им, как он говорил, для: “для авантюристических целей в сюжете”. Из-за этой двойственности в борьбе двух душ и сгорел Есенин как человек и поэт.

Поэт Юрий Лебединский, который хорошо знал Есенина, писал:

— Он двойствен, расколот, дисгармоничен, подвержен глубоко различным настроениям, часто совсем противоположным. Прочного, твердого ядра у него нет. Хулиганство у поэта сопрягается со смиренностью, с беззлобностью, тоска по родному краю — с тягой к городу, религиозность — с тем, что называют святотатством, тонкий, чарующий, интимный лиризм — с подчеркнутой грубостью образов, животность — с мистикой.

У Сергея Есенина была феноменальная память и богатое воображение, благодаря чему мир его фантазии не знал границ. Он много фантазировал в своих автобиографиях, рассматривая их как один из жанров художественного творчества, куда доступ вымыслу естественен и закономерен. Постоянно фантазируя в повседневной жизни, поэт в то же время насыщал стихотворения легко узнаваемыми реалиями из своей жизни.

Правдивость — одна из характерных черт творчества Есенина. Существует непосредственная связь между сюжетом в его стихотворениях и реальными событиями из жизни поэта. У него нет “выдуманных стихов”. Каждая строчка его поэзии говорит о чем-то конкретном, имевшем место в его жизни. Все — вплоть до имен, которые он называет, вплоть до предметов, которые его окружали или которыми он пользовался. Эта была та стихия, где он всего себя обнажал.

Есенину были свойственны мнительность, недоверчивость, подозрительность. О его необыкновенной мнительности говорит то, что ему постоянно казалось, — его никто по-настоящему не любит и не ценит, что он одинок, что с возрастом он стал некрасив, что у него посерели волосы и обрюзгло лицо, и что женщины приближаются к нему только с целью наживы, и чтобы в дальней у них был повод похвастаться знакомством с ним перед друзьями или знакомыми.

Поэт был по своему хитер и умел хорошо притворяться, знал людей, и если кого-нибудь узнавал с отрицательной стороны, или узнавал какую-нибудь одну черту, которая была ему ненавистна или неприятна, — и, если не прерывал с ними всякого контакта, был с ними последовательно груб и настойчиво резок.

У поэта была, на протяжении всей его жизни, маниакальная страсть к ряженью, которая, возможно, происходила от одной из его страстей — “удивлять неожиданностями”. Нельзя, однако, рассматривать страсть к ряженью только как форму поведения Есенина, — это была и “защитная маска” его личности, которая предохраняла ее от возможного проникновения проницательного наблюдателя, который во всеуслышание мог расставить точки над “i”, открыв посторонним ранимость души поэта.

В цилиндре и накидке поэт стремился походить на Пушкина. У себя на родине, в селе Костантиново, на одно их свадеб, он вырядился девушкой.

Чтобы обратить на себя внимание он ходил по Константинову, по московским улицам, в Ленинграде с петухом на голове. Всякий маскарад был его страстью. К красивой одежде Есенин всю жизнь питал слабость и нередко покупал вещи, ему совсем ненужные.

Подлинной бедой Есенина была его исключительная впечатлительность. Он слишком легко подчинялся чужому влиянию и охотно слушал всякие советы, особенно если они льстили его неутолимому самолюбию.

Общительному характеру поэта очень льстило затискивающее поклонение и скороспелое приятельство льнувшей к нему окололитературной богемы.

Человек добрый и бесхарактерный он быстро поддавался всякому, кто поддерживал в нем пустое славословие и тяготение к саморекламе.

В то же время Есенин не позволял себе небрежности в работе над словом, ценил способность к упорному труду и сам работал очень много. Внешние тревоги и беспокойства рассеянной жизни далеко не определяли его сущность. Поэт умел не только задумываться, но и глубоко думать, всесторонне “исследуя” в сознании тот предмет, или ту тему, на которую он сочинял стихи. Ему были свойственны тщетные поиски внутреннего равновесия, стремления найти ускользающую точку опоры, минуты упадка и болезненные взгляды на вечное неустройство внешней жизни и в то же время подлинное беспокойство духа и неутолимая жажда настоящей правды.

С. Есенин высоко ценил себя как поэта и считал “хозяином русской поэзии”. Свое вступление к сборнику “Стихи скандалиста” 20 марта 1923 года в Берлине поэт начал так: “Я чувствую себя хозяином в русской поэзии”.

В стихотворении “Разбуди меня завтра рано…” поэт утверждал:

Расступаются в небе тучи,

Петухи льют с крыльев рассвет…

Давно уже знаю, что я самый лучший,

Самый первый в России поэт!

В начале своего поэтического пути (1916 год) Есенин возразил одному из своих оппонентов:

— Что мне Пушкин! Разве я не прочел Пушкина? Я буду больше Пушкина.

Позже (1920 год), когда ему противоречили, он возмущенно отвечал:

— Ты кто такое? Г…но, а я… я Есенин! Меня знает вся Россия!

Есенин не переносил малейшей критики в свой адрес. Как-то в союзе писателей Есенину предложили обсудить его поэму “Анна Снегина”. Поэт от обсуждения наотрез отказался:

— Вам меня учить нечему, вы сами все учитесь у меня.

Накануне выезда за границу с А. Дункан (1923 год) у Есенина сложилась стойкая алкогольная зависимость.

Писатель Борис Полевой вспоминал: “…Трудно даже установить какое количество литературных сутенеров жило и пьянствовало за счет имени и кармана Есенина, таская несчастного, обезволенного поэта по всем кабакам, волоча в грязи его имя и казня его самыми гнусными моральными пытками”.

У пьяного Есенина была привычка говорить и слушать только о себе. Из воспоминаний Софьи Виноградской, относящихся к 1923—1925 годам: “…Как жил Есенин? Внешне — жил странно, не по-обычному. Шумно, неспокойно. Вокруг него постоянно галдела ватага людей, среди которой он был самым шумным, самым галдящим. Те квартиры, где живал Есенин знали все, кроме покоя. И не то, чтобы он шумом своим заполнял всю квартиру, — он квартиру и ее обитателей приводил в движение, заставлял их вести общую с ним жизнь. Там, где он бывал, все жило им.

…Беседовать с Есениным можно было без конца. Он был неиссякаем, оживлен, интересен в своих разговорах, словах, политических спорах, полных подчас детской наивности, удивительного, полного непонимания самых элементарных в политике вещей.

…Дома он рядился в цилиндр, монокль и лакированные ботинки, разгуливая в них день-деньской по квартире.

— Сергей Александрович! Зачем вы все это надели?

— А так! Мне хорошо в этом, мне легче в этом, да, да! Мне лучше в этом, — отвечал он…

Нежный, мягкий и галантный! Особенно с женщинами. В личных разговорах и по телефону он с необычайной задушевностью, лаской говорил: “Милая, здравствуйте, целую ваши ручки. Это — я, Есенин. Да, я приехал! Как вы поживаете, мой хороший друг? Я к вам приду и стихи прочитаю”.

Одиночества Сергей Есенин не выносил.

Чутко воспринимал отношение к нему людей, оказанные ему услуги не забывал. Присутствие друзей, их внимание умиротворяли его, смягчали холод его жизни.

Лексикон Есенина при встречах, знакомствах, столкновениях:

— Я — Есенин!

— Кто? Я? Есенин? Кому? Мне — Есенину? Скажите им, что я — Есенин — плюю на них. Угощаю сегодня я, Сергей Есенин; плачу я — Сергей Есенин. Мне — Есенину — с вами не пристало разговаривать. Я — Есенин, а вы кто? Вы — ничто, нни-че-го!

Направляясь из своей комнаты в коммунальной квартире вдоль темного коридора к телефону, он крался, как кошка, и к телефону подходил как-то боком. Чего он боялся, нельзя было узнать, так же, как трудно было угадать его мысли, как невозможно было переубедить его в чем-нибудь, как непонятна была его дружба или привязанность к тому или иному человеку.

Он искал пристанища, искал уюта, тепла. Но ничего этого у него не было он был беспомощен, как двухлетний ребенок; не мог создать нужной для себя обстановки.

Расшумевшись ночью в квартире или растревожив всех ночными звонками, он утром долго мило извинялся перед соседями.

Он любил побывать с семьей, подурачится, повеселится, пошалить.

Оставшись один в комнате, он принимался за “уборку”: вытаскивал откуда-то школьные рисунки и развешивал их по стенам, а на карниз оконной занавески усаживал кошку, которая там нещадно мяукала…

Есенин скандалил.

Обычно скандал начинался, когда у Есенина появлялся “враг”. Не было у него врага, — тогда он его выдумывал или находил. Нетрезвый, он всегда рассказывал о ком-то, обидевшем его когда-то, и о “расправе”, которую он тому готовит; или выбирал врага из присутствующих.

И все же ни один поэт в России, за исключением Пушкина, не был окружен при жизни такой любовью и вниманием, как Есенин. Его имя, его стихи, его излучавшее свет лицо влекли к нему сердца неудержимо. При Есенине люди забывали свои житейские дела, выходили из обыденного круга интересов и забот. Ощущение праздника, большого светлого праздника, охватывало душу всякого, кто приближался к поэту. В глазах поэта, в его мягкой ласкающей улыбке, в певучем его голосе было обаяние непреодолимое.

ПОЭТ И ЖЕНЩИНЫ

Сергей Есенин был любвеобильным великим русским поэтом. У него было несколько категорий женщин. Его жены: у него было три официальные жены и еще одна состояла с ним в гражданском браке. У него были и женщины, которые его любили, а он их нет; и женщины, которых он любил, но они не отвечали ему взаимностью. Наконец, были и “розочки” — так Есенин называл случайных женщин в своей судьбе.

У поэта было трое детей от разных жен — два сына и дочь.

Он был очень ревнив, ласков, и нежен со своими женщинами. Его третья официальная жена — 25-летняя внучка Льва Толстого, Софья Толстая — в письме своей матери, датированным 13 августа 1925 года и отправленным из дачного местечка Мардакян (под Батуми), писала: “Мама моя, дорогая, милая… Ты скажешь, что я влюбленная дура, но я говорю, положа руку на сердце, что я не встречала в жизни такой мягкости, кротости и доброты. Мне иногда плакать хочется, когда я смотрю на него. Ведь он совсем ребенок, наивный и трогательный. И потому, когда он после грехопадения — пьянства, кладет голову мне на руки и говорит, что без меня погибнет, то я даже сердится не могу, а глажу его больную голову и плачу, плачу…”

Есенин относился к своим женщинам потребительски. Он хотел от них всего — ласки, нежности, заботы, устройства домашнего очага, детей, сам же ничего им не давал, кроме стихов и тяжких забот о себе. В семейных делах у поэта не было простой житейской мудрости, которая дается всем мало-мальски развитым людям. В делах житейских, в любви Есенин пребыл в состоянии “не от мира сего”. Его страстное увлечение той или иной женщиной разбивалось об его поэтическую натуру лирика, выражавшуюся в непосредственности и искренности. Именно поэтому женщины, способные относится к нему как к ребенку, становились его женами.

Ближе всех к понимания Есенина как человека и поэта подошла Галя Бениславская, которая долгие годы его любила, материально поддерживала, обеспечивала жильем. В одном из своих писем к ней (из Ленинграда, 15 августа 1924 года) Есенин писал:

“Галя милая! Я очень люблю Вас и очень дорожу Вами. Дорожу Вами очень , поэтому не поймите отъезд мой, как что-нибудь направленное в сторону друзей от безразличия. Галя милая! Повторяю Вам, что Вы очень и очень мне дороги. Да и сами Вы знаете, что без Вашего участия в моей судьбе было бы очень много плачевного…”

В одном из своих писем Есенин отказался от любви Гали Бениславской, написав ей, что она похожа на мужчину. Но это не остановило ее любви к нему. После гибели поэта Галя застрелилась на его могиле.

Отношение к женщинам у Есенина менялось на протяжении всей его жизни. Будучи еще юношей, он влюбился в Анну Сардановскую, ученицу епархиального училища из своих мест. Ей было 16 лет. Это была красивая, статная девица. Любовь осталась безответной. Зато ее подруга Мария, или как называл ее Есенин, Маня Бальзамова влюбились в поэта. Эта любовь тоже осталась безответной. В одном из своих писем М. Бальзамовой (весной 1913 года, из Москвы) Есенин писал:

“…Маня, милая Маня, слишком мы мало видели друг друга. Почему ты не открылась мне тогда, когда плакала? Ведь я был такой чистый тогда, что не подозревал в тебе этого чувства любви. Я думал, так ты ко мне относилась из жалости, потому что хорошо поняла меня. И опять, опять: между нами не было даже символа любви, — поцелуя, не говоря уже о далеких, глубоких и близких отношениях, которые нарушают заветы целомудрия, и от чего любовь обеих сердец чувствуется больнее и сильнее”.

Через какое-то время тон писем к М. Бальзамовой, как и отношения к женщинам вообще у Есенина, меняется. Это видно из письма, написанного в октябре 1913 года, после нескольких посещений поэтом публичных домов в Москве. “Просветившийся” Есенин сообщает ей:

“…Ничего в жизни нет святого, один сплошной и сгущенный хаос разврата. Все люди живут ради чувственных наслаждений. Люди нашли идеалом красоту — и нагло стоят перед оголенной женщиной, и щупают ее жирное тело, и разражаются похотью. И эта-то, — игра чувств, чувств постыдных, мерзких и гадких, — названо у них любовью. Вот что ждут люди с трепетным замиранием сердца. “Наслаждения, наслаждения!” — кричит их бесстыдный, зараженный одуряющим запахом тела, в бессмысленном и слепом заблуждении, дух. Люди все — эгоисты. Все и каждый только любит себя и желает, чтобы все перед ним преклонялось и доставляло ему то животное чувство, — наслаждение.

…Я не могу так жить, рассудок мой туманиться, мозг мой горит и мысли путаются, разбиваясь об острые скалы жизни, как чистые, хрустальные волны моря.

Я не могу придумать, что со мной, но если так продолжится еще, — я убью себя, брошусь из своего окна и разобьюсь вдребезги об эту мертвую, пеструю и холодную мостовую”.

В СЕЛЕ КОНСТАНТИНОВКЕ, В СЕМЬЕ КРЕСТЬЯН

Сергей Есенин родился на рязанской земле, в селе Константинове, в семье крестьян.

Его дед по отцу, Никита Есенин, умел читать, писать и поэтому был избран сельским старостой. Судьба отпустила ему недолгий срок — сорок два года. После его смерти вдова осталась с малолетними детьми. Старший ее сын Александр ушел на заработки в город. Двенадцати лет он поступил мальчиком к замоскворецкому купцу, торговавшему бакалеей и мясом, потом много лет был приказчиком у того же купца, но семьей обзавелся в деревне, женившись на крестьянке Татьяне Титовой. У них и родился их первый сын Сергей Есенин 21 сентября (3 октября) 1895 года в селе Константинове.

В трехлетнем возрасте он был отдан на воспитание родителям матери, т. е. Титовым.

Титовы жили в другой части села Константинова — в Матове. Дед Федор был известен всей округе как веселый, умный и своенравный мужик. К тому же он был удачлив в делах. Занимаясь крестьянским трудом, он имел также заработки на отхожих промыслах — гонял плоты, работал на баржах. Эти заработки позволили ему приобрести несколько барж, которые давали еще больше дохода. В деревне дед завел солидное хозяйство, жил без нужды. Наступил, однако, день, когда он разорился: две баржи его сгорели, остальные погибли во время половодья.

Сергей попал к деду, когда старик уже не ходил ни на какие промыслы, но материальный достаток в семье сохранился. Сыновья Титова жили своими семьями, и в доме оставались трое — дед, бабка и внук Сергей. Старики были богомольны, придерживались старых религиозных обрядов.

Они также были знатоками народной песни и религиозного фольклора.

— Я рос, — рассказывал Есенин, — в атмосфере народной поэзии. Бабка, которая меня очень баловала, была очень набожна, собирала нищих и калек, которые распевали духовные стихи. Еще большее значение имел дед, который сам знал множество духовных стихов наизусть и хорошо разбирался в них. Из-за меня у него были постоянные споры с бабкой. Она хотела, чтобы я рос на радость и утешение родителям, а я был озорным мальчишкой. Оба они видели, что я слаб и тщедушен, но бабка хотела меня всячески уберечь, а он, напротив, закалить… И то, что я был забиякой, его радовало. Вообще крепкий человек был мой дед.


Село Константиново раскинулось на высоком холмистом берегу Оки. Места эти отличались необычайной природной красотой и стойким, умеренным климатом.

— Это было тихое, чистое, утопающее в зелени село, — рассказывает сестра поэта, Александра Есенина. — Основным украшением являлась церковь, стоящая в центре села. Стройные многолетние березы с множеством грачиных гнезд служили убранством этому красивому и своеобразному памятнику русской архитектуры. Вдоль церковной ограды росли акация и бузина… Раздольны, красивы наши заливные луга. Вокруг такая ширь: такой простор, что не окинешь оком! На горе как на ладони видны протянувшиеся по одной линии на многие километры села и деревни. Вдали, как в дымке, синеют леса.

— Огромные луговые пространства, усеянные цветами, разделены серебристыми нитями ручейков и речушек; круглыми чашами на многоцветном ковре выделялись озера.


Пяти лет Сергей научился читать.

— Книга не была у нас исключительным и редким явлением, как в других избах, — вспоминал поэт. — Насколько я себя помню, читал и толстые книги в кожаных переплетах.

Особенно интенсивно приобщался мальчик к литературе с девяти лет, когда поступил в Константиновское земское училище.

В первый класс поступало около сотни ребят (село Константиново насчитывало семьсот дворов), а четвертый заканчивало не более десяти.

Сергей, поступив в училище, перешел от деда Титова обратно в дом Есениных, где жили более скудно, поддерживая семейный бюджет деньгами, присылаемыми отцом из Москвы.

В мае 1909 года Есенин окончил училище с похвальным листом, которого был удостоен за хорошие успехи и отличное поведение.

В качестве поощрения ему дали рекомендацию для поступления в Спас-Клепиковскую церковно-учительскую школу.

Слагать стихи Есенин стал лет с восьми-девяти. На стихотворчество толкнула его та атмосфера народной песенной поэзии, которая окружала его в детские годы. Первые стихи Есенина были подражаниями деревенским частушкам, которых он знал великое множество.

В очередной приезд отца из города было решено: отправить сына в Спас-Клепиковскую церковно-учительскую школу.

Добраться до Спас-Клепиков было не так легко. Лошадьми нужно было ехать до станции Дивово, затем поездом до Рязани, а там пересесть в вагон узкоколейной железной дороги, ведущей к Спас-Клепикам.

В первой поездке Сергея сопровождала мать. Погожим сентябрьским днем прибыли они в это большое купеческое село с каменными амбарами и крытыми железом домами, с обширной базарной площадью в центре, уставленной прилавками, утыканной низкими столбиками для коновязи и усеянной соломой, сеном, овсом. Эта площадь особенно запомнилась Сергею: туда он прибегал из школы в базарные дни, чтобы встретиться с односельчанами, узнать о родных и друзьях.

На краю села располагалось двухэтажное кирпичное здание Спас-Клепиковской церковно-учительской школы, в которой и надлежало учиться Сергею. Школа готовила преподавателей для сельских начальных училищ и церковноприходских школ, в связи с чем особое внимание уделялось изучению закона божьего, церковной истории и церковнославянского языка, а также усвоению ритуала православных обрядов. На все три года обучения была рассчитана и программа общеобразовательных дисциплин.

Обстановка закрытого учебного заведения с поднадзорным существованием и казенным порядком, с засильем духовных лиц и церковных премудростей, с бурсацкими нравами, царившими среди учеников, тяготила живого, пытливого юношу. Его неуступчивость и драчливость, столь ревностно поддерживаемые в свое время дедом Титовым, помогли ему устоять в столкновениях с наглыми и развязными однокашниками, но его душевные запросы были уже значительно шире того, что давала Спас-Клепиковская школа. Однажды он даже бежал из школы, добравшись прямиком, по ухабистым заснеженным проселкам, минуя железную дорогу, домой, в Константиново, но был доставлен матерью обратно.


Писал Сергей с малых лет почти без перерывов, но именно здесь, в Спас-Клепиках, он почувствовал себя поэтом.

— Сознательное творчество отношу к 16-17 годам, — отмечал он, т. е. к последнему году пребывания в церковно-учительской школе.

В мае 1912 года Есенин окончил Спас-Клепиковскую школу. Он был выпущен с аттестатом учителя школы грамоты.

Лето после выпуска Есенин провел в деревне: в лугах, на реке, во дворе отцовского дома, где он уединялся, чтобы читать книги, писать стихи. Родители хотели, чтобы он продолжал учение в Московском учительском институте. Но Сергей думал по-другому. Почувствовав себя поэтом, он уже не представлял для себя иной жизненной стези, кроме литературного творчества.


  • Страницы:
    1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11