Я Береза, как слышите меня

      - Тимофеев, говорят, воевал еще в гражданскую? - спросили у Зубова.
      - Воевал. Был разведчиком на Восточном фронте, затем заместителем комиссара 15-го Инзенского полка.
      - Ты-то откуда знаешь?
      - А как не знать? Я был учлетом Оренбургского училища. Вячеслав Арсеньевич нам рассказывал о гражданской войне, лекции очень интересно читал.
      - На какую же тему?
      - О, темы были разные! Я раньше такого нигде не слышал.
      И как правильно вилку и нож держать, и как красиво курить, не оставляя следов на пальцах. Нас и танцевать учили, и приглашать даму к танцу.
      - Это что же - шла война два года, а вы учились танцевать? - сердито спросил Толя Бугров, летчик с обширными рубцами от ожогов на лице.
      - Может, он еще учил вас, как выбирать добрую жинку? усмехнулся Женя Бердников.
      - Пре-екра-ати-ить разговорчики! - громко прервал нашу затаенную беседу начальник штаба полка майор Кузнецов.
      Однако наше, можно сказать, знакомство с Вячеславом Арсеньевичем Тимофеевым состоялось...
      197-я штурмовая авиадивизия успешно перебазировалась на аэродромы многострадальной белорусской земли. Погода нас в те дни не баловала. Слой толстого тумана уныло лежал над летным полем, и штурмовики, выруливая на старт, вынуждены были выключать моторы. Но вот подул ветер и разогнал всю туманную муть. Группа за группой летчики нашей дивизии пошли на боевые задания. Штурмовики бомбили передний край вражеской обороны, подавляли огонь артиллерийских батарей противника, штурмовали гитлеровские колонны войск, задерживая их на дорогах, жгли машины, танки, уничтожали пехоту... Обычная наша работа.
      "Сам погибай, а товарища выручай!"
      Этого суворовского изречения всегда придерживались в бою мои однополчане. Хорошо сказал А.Твардовский об этом.
      У летчиков наших такая порука,
      Такое заветное правило есть:
      Врага уничтожить - большая заслуга,
      Но друга спасти - это высшая честь!
      С полевого аэродрома Чарторыск мы взаимодействовали с прославленной армией генерала Чуйкова - 8-й гвардейской. После боев на Тамани, на Керченском полуострове нам, летчикам, здесь казалось потише, но это было далеко не так.
      В один из боевых вылетов девятку штурмовиков повел капитан Бердашкевич. Задачу им поставили сложную - предстояло уничтожить переправу на реке Буг и тем самым воспрепятствовать отходу вражеских войск. Миша тщательно проиграл весь маршрут с летчиками. Показывал на карте, чертил прутиком на земле характерные ориентиры, предполагаемые зенитки. Потом каждый из ведомых повторил "полет". И только когда Бердашкевич убедился, что всем все понятно, скомандовал:
      - По самолетам!
      При подходе к цели летчики снова услышали его спокойный и мягкий голос:
      - Снять предохранители. Разомкнитесь, держитесь свободнее...
      Группа с разворота зашла на переправу. Зенитки со всех сторон били по нашим штурмовикам.
      - Маневр, ребята! Маневр! - скомандовал Бердашкевич и в пикировании бросил машину на переправу.
      За ним устремились остальные, и вот цель накрыта бомбами. Но трассы огня с земли скрестились и над штурмовиками. Самолет летчика Хухлина как - то неловко, будто нехотя, без надобности, с развороченным крылом, с разбитым стабилизатором полез вверх, затем резко опустил нос с остановленным винтом и пошел к земле. Хухлин сумел выровнять, а затем посадить разбитый Ил-2 на маленькое, изрытое воронками поле за переправой на вражеской стороне.
      И тут же, как воронье, к штурмовику бросились со всех сторон гитлеровцы. Все это увидел ведущий группы Бердашкевич и направил всю девятку "илов" на помощь своему ведомому. Штурмовики, пикируя один за другим, отбивали окружающих наш самолет гитлеровцев, а Андрей Коняхин, верный и неразлучный друг Виктора Хухлина, пошел на посадку туда, где сидел его штурмовик.
      Самолет Коняхина коснулся земли совсем недалеко от "Ила" Хухлина, попрыгал по кочкам да буграм и замер. Фашисты, почуяв двойнную добычу вновь бросились в атаку. Бердашкевич с группой отбил и ее. Тем временем Андрей, спасаясь от наседавших автоматчиков, открыл по ним огонь из пушек и пулеметов своей машины, но трассы огня проходили высоко, минуя врага. Тогда воздушный стрелок Коняхина выскочил и нечеловеческим усилием приподнял хвост штурмовика! Летчик застрочил по гитлеровцам прицельно.
      А Хухлин поджег израненный "Ил", подбежал к самолету друга и вместе со своим стрелком забрался в заднюю кабину. Коняхин развернул машину, дал полный газ с форсажем, и вот штурмовик понесся на растерявшихся гитлеровских автоматчиков - и в небо.
      Позже Андрей рассказывал, как уже после отрыва от земли он засомневался: хватит ли бензина до дома? Оглянулся на кабину стрелка да так и обмер - рядом с пулеметом торчат две ноги!
      Оторопел пилот, а потом понял, что это его воздушный стрелок, на ходу впрыгнул в уже занятую экипажем Хухлина кабину, так и не сумел развернутся в тесноте - застрял вниз головой.
      После посадки мотор машины заглох - кончилось горючее. Все, кто был на аэродроме, помчались к замершему штурмовику. И вот начали разбираться: вытащили из задней кабины одного воздушного стрелка, второго, потом летчика. Коняхин сидел в своей кабине бледный, откинувшись головой на бронеспинку, закрыв глаза, его мокрые курчавые волосы прилипли к вискам.
      Первым к нему бросился майор Карев и стал целовать его. Затем, прямо на крыле самолета, он взволнованно обратился к однополчанам:
      - Товарищи! Летчик Коняхин выполнил заповедь великого полководца Суворова: сам погибай, а товарища выручай! Он трижды выполнил эту заповедь - и штурмовик привел на аэродром, и друга спас, и сам жив. Качать героя!
      Летчики и стрелки вытащили Коняхина из кабины и так, на руках, донесли его до штабной землянки. На другой день нагрянули фотокорреспонденты из армейской и фронтовой газет. Хотели сфотографировать героя, а он спрятался от них и предал через друга полный отказ:
      - Не дамся! Здесь не фотоателье, а боевой аэродром, и я позировать не намерен.
      Так и вышла статья в газете без портрета Коняхина.
      Однажды я была свидетелем такого диалога друзей:
      - Ты еще жив? - спросил Коняхин Хухлина.
      - Я-то жив, но вот, как это тебя еще не сбили? А надо бы дать тебе шрапнелью по одному месту, чтобы ты вовремя спать ложился, а не засиживался с Катюшей из медсанбата.
      Вот так они всегда подсмеивались друг над другом, но друзья были верные. Еще один эпизод из той фронтовой дружбы.
      - Витек! - как-то обратился Коняхин к Хухлину. - Послушай, что мне мама пишет. И Андрей достал из нагрудного кармана гимнастерки сложенный вдвое конверт.
      - Где она живет-то сейчас?
      - Как где? В Сибири, в селе Ястребове, что в восемнадцати километрах от Ачинска - в "родовом имении"... И Андрей начал читать письмо:
      "Андрюшенька, проводила я на фронт тебя и троих твоих братьев. Наказ дала - бить супостатов, гнать их с земли русской до полной победы!.. Петя воюет танкистом, Гаврюша - артиллерист, Лева - в пехоте. А ты у меня летчик... Рожала я тебя, сынок, в бане, на соломе, без всякой посторонней помощи. Помню, после родов лежала и смотрела через дымоход в потолке в небо. Оно было такое чистое-чистое, и очень много было звезд. Твоя, Андрюшенька, звезда светилась ярче всех. Это хороший знак.."
      - А в кого ты такой курчавый?
      - Как в кого? В отца. Он у нас красивый и веселый. Песни петь любит и нас научил. Отец наш ведь тоже на фронте. Бедная мама... Как кончится война, сразу поеду в Ястребово свое родовое, к маме...
      Хухлин обнял правой рукой плечи друга и они зашагали на стоянку самолетов, на репетицию. Предстоял концерт художественной самодеятельности и друзья готовились петь свою любимую песню:
      Славное море, священный Байкал...
      Аккомпанировал им тоже сибиряк - Павел Евтеев. Он возил баян с собой всю войну - как только распрощался с институтом, в котором учился на третьем курсе. А как играл Павел! Мы заслушивались его вдохновенной игрой и были благодарны за те минуты, которые нас уводили от войны...
      Женихи
      7 июля от гитлеровских захватчиков был освобожден город Ковель, и мы перелетели на один из аэродромов в тот район. Там, помню, мне приказали сразу же лететь на разведку дорог, скопления войск противника и все это заснять на пленку. По пути я залетела на соседний аэродром за истребителями прикрытия. Пара самолетов уже поджидала меня с запущенными моторами. Пока я делала круг над аэродромом, они взлетели и начали набирать высоту.
      Быстро связалась по радио с их ведущим и, не переводя дыхания, говорю:
      - Буду вести визуальную разведку и фотографирование. Пожалуйста, далеко не отходите - прикройте. Ясно? Прием!
      Обычно в таких случаях ведущий истребитель отвечал: "Вас понял, и повторяет задачу или уточняет, если что-то неясно. А тут, после короткой паузы - охрипший тенорок, полный сарказма:
      - Эй, ты, горбатый! Чего пищишь, как баба? - Помолчав, добавил с досадой: - А еще штурмовик! Противно слушать... - и присоединил крепкое словцо.
      Оскорбительное "баба" затронуло меня. Сгоряча хотела было ответить тем же, да сдержалась: они ведь и не подозревают, что в подчинении у бабы. Мне даже стало весело.
      Задание я выполнила успешно. Возвращаясь домой, связываюсь по радио со станцией наведения и передаю обстановку в разведанном районе. Знакомый офицер со станции наведения нашей дивизии благодарит за разведданные:
      - Спасибо, Аннушка!..
      И тут истребители будто с ума посходили: такое начали выделывать вокруг моего самолета! Один бочку крутанет, другой - переворот через крыло. Затем утихомирились, подстроились к моему "ильюшину" и приветствуют из своих кабин, машут мне руками. Пролетая мимо их аэродрома, я поблагодарила истребителей на прощание:
      - Спасибо, братцы! Садитесь! Теперь я одна дотопаю...
      Но мои телохранители проводили меня до самого нашего аэродрома. И только после того как я приземлилась, они сделали над аэродромом круг, покачали крыльями и скрылись за горизонтом.
      На командном пункте докладываю командиру о выполненном задании - все слушают мой доклад, но, замечаю, чему-то улыбаются и вдруг откровенно засмеялись.
      - Лейтенант Егорова женихов стала приводить прямо на свою базу!.. добродушно прокомментировал Карев.
      Смеются летчики, смеюсь и я, довольная удачной разведкой. Прилетела без единой царапинки.
      Назаркина - стрелок отличный!
      ...Затишье. В такие дни в полку много мероприятий. На открытом партийном собрании прием в партию. Собрание проходит прямо на аэродроме, под крылом самолета. Открывает его парторг полка капитан Василий Иванович Разин. Он зачитывает заявление летчика Коняхина, в котором слова, идущие от сердца: "Жизни своей не пожалею за Родину, за партию, за Сталина.." Собрание единогласно решает принять Андрея Федоровича Конюхина в члены Всесоюзной Коммунистической партии большевиков.
      Зачитывают заявление Евдокии Алексеевны Назаркиной: "... 1921 года рождения, русская". Она просит принять ее кандидатом в члены ВКП(б). Дуся заметно волнуется. Одернув гимнастерку, поправив медаль "За боевые заслуги", рассказывает автобиографию:
      - Отец мой, - Назаркин Алексей Ильич, был солдатом в первую мировую войну. Воевал под командованием генерала Брусилова. Награжден четырьмя Георгиевскими крестами. Дослужился он до чина старшего унтер-офицера. Был тяжело ранен. Когда мама умерла, в семье осталось шестеро детей - мал мала меньше: четыре брата, две сестры. Тяжело было отцу прокормить нас, и он отнес в торгсин свои Георгиевские кресты и купил нам по ботинкам да сахару... Дуся замолчала, наклонила вниз голову, а руки что-то нервно искали в карманах юбки, надетой вместо брюк ради такого торжественного случая. Наконец она достала конверт и начала сбивчиво говорить:
      - Вот братишка Вася прислал письмо. Пишет, что похоронили они отца. Папа последнее время был председателем колхоза в деревне Тишково под Москвой. Сорвался с цепи колхозный бык, отец бросился его ловить, да зацепился за что-то деревянной ногой и упал. Лежачего отца бык начал поддевать рогами и бросать. Женщины, неистово крича, разбежались в стороны. Помочь отцу было некому... Сами знаете, - добавила Дуся, - в деревне остались только стар, да млад. Братья все на фронте, кроме Васятки. Иван погиб, защищая Севастополь, а Семен - под Москвой...
      - Что еще пишет братишка? - спросил кто-то.
      - Похоронили отца рядом с мамой, - читала Дуся, а по лицу ее текли крупные слезы. - Поплакал я, дорогая сестра, на могилках, да и решил податься в Москву, там сказывают, всех принимают в ФЗУ, не смотрят на образование, а оно у меня не ахти какое всего три класса. Попрошусь, может, примут, и тогда я буду сыт и одет. Ты обо мне не беспокойся, бей фашистов так, как бьет их брат Миша - его ведь орденом наградили. Сестра Даша зовет меня к себе в Кораблино Рязанской области, но я попытаю счастье на заводе "Красный богатырь", где ты раньше работала".
      Все молчали, а Назаркина продолжала стоять у стола, опустив бессильно руки с письмом и горько плакала...
      - Кто рекомендует Назаркину? - спрашивают в президиуме.
      - Комсомольская организация, старший техник-лейтенант Шурхин и лейтенант Егорова.
      От имени комсомольцев полка выступил секретарь - Вася Римский, он сказал, что Назаркина, придя в полк из ШМАС (школы младших авиационных специалистов), сразу включилась в общественную работу. Она член полкового бюро, выпускает стенгазету, участвует в самодеятельности.
      Коммунист, старший техник - лейтенант Борис Шурхин тоже рассказывал о Назаркиной, о том, как она, будучи оружейницей, быстрее всех готовила штурмовик к бою, умело разбирала и вновь устанавливала после чистки пушки весом по семьдесят килограммов! - Как ловко подвешивала бомбы. Не было случая у летчика, чтобы он пожаловался на то, что пушки заело или взрыватели у бомбы и эрэсов не сработали по вине оружейницы Назаркиной. А о том, как она сейчас справляется с обязанностями воздушного стрелка, Шурхин предложил сказать мне.
      - Назаркина - стрелок отличный! - сказала я. - Но вот храбрость в бою граничит... Судите сами: вчера над целью руками бросала противотанковые бомбы по фашисткой технике. Когда их в свою кабину запрятала - никто из обслуги самолета и не видел...
      Собрание постановило: принять Назаркину Евдокию Алексеевну кандидатом в члены ВКП(б).
      Гибель командира
      Уже позади Полесье. Наша армия идет освобождать многострадальный польский народ. Под крылом проносятся поля с узкими полосками неубранной ржи, от хутора к хутору- дороги серпантином.
      Попадаются деревушки с крышами, покрытыми дранкой, костелы, деревянные кресты у каждого перекрестка.
      Мы летим штурмовать резерв противника в районе города Хелм.
      По радио слышу голос командира полка:
      - Егорова! Справа по курсу в кустарнике замаскирована артиллерия. Пройдись по гадам из пушек!...
      Резко отворачиваю вправо, перевожу самолет в пикирование, отыскиваю цель и открываю огонь. Заработали немецкие зенитки, преграждая нам путь.
      - Вахрамов, - пренебрегая шифром, руководит командир, - дай-ка по батарее эрэсами!
      Идет обычная боевая работа. На дороге возле Хелма механизированная колонна: бронетранспортеры, цистерны с горючим, грузовики, танки.
      - Маневр, ребятки, маневр... - напоминает ведущий и с разворота ведет нас в атаку. - Прицельно - огонь!
      С земли к нашим машинам потянулись дымные полосы - это малокалиберные пушки открыли огонь, заговорили четырехствольные "эрликоны". Довернуть бы да дать по ним пару очередей, но слишком заманчиво в прицеле маячит бронеавтомобиль, да и поздновато - уже проскочили.
      На второй заход пошли, недосчитавшись замыкающего нашей группы - Виктора Андреева. Паренек из Саратова - не разговорчивый, не улыбчивый, но добрый, уважительный, лучший "охотник" полка, - летал он в паре с Володей Соколовым. Володя не вернулся с прошлой "охоты". В его самолет угодил снаряд, и штурмовик, рубя деревья винтом, сбивая их крыльями, упал в лес на вражеской территории. А вот сегодня не стало Андреева.
      Набираем высоту для бомбометания. В небе больше и больше черных разрывов. Не обращая на них внимания, бросаем бомбы. Вот уже пора выводить из пикирования, но ведущий продолжает стремительный полет к земле. Вдруг залп зениток! Самолет Козина как бы остановился на месте, на мгновение что-то вспыхнуло - и штурмовик рухнул на скопление вражеской техники. Взвился огромный столб огня...
      Трудно мне сейчас передать словами состояние, которое охватило нас в те минуты. Яростно бросались мы в атаку за атакой. Кажется, не могло быть такой силы, чтобы остановила нас. Только израсходовав весь боекомплект, мы оставили поле боя - с земли по нас больше не было ни одного выстрела. Возвращались домой все экипажи вразнобой, как бы чувствуя за собой вину- не сумели уберечь Батю - каждый думал свою горькую думу... На аэродроме нас встретили понуро им уже по радио истребители сообщили страшную весть. Обычно механики самолетов восторженно встречали своих летчиков, а сегодня со слезами на глазах...
      Механик командира полка плакал навзрыд и, не зная чем занять себя, чем снять тяжкую ношу большого горя, бросал в капонире инструмент, колодки, чехлы и еще что - то, что попадало под горячую руку.
      Не сговариваясь со всех стоянок люди потянулись к командному пункту полка.
      Начальник штаба вышел из землянки, залез на ящик из - под снарядов, валявшийся поблизости, и сказал: "Однополчане! Командир был бы недоволен нами. Куда девался боевой настрой? Куда девалась боеготовность полка? Ведь идет страшная война! Об этом забывать нельзя. Прошу всех разойтись по своим местам. Остаться летчикам третьей эскадрильи для получения боевого задания. Будем мстить за погибших Козина Михаила Николаевича, Виктора Андреева и других однополчан, отдавших самое дорогое - жизнь, за Отчизну.
      Два Ивана
      Наше предположение о спокойной, по сравнению с Таманью, обстановке не оправдалось. На второй день после гибели командира полка, погиб Иван Покашевский с воздушным стрелком Героем Советского Союза младшим лейтенантом Иваном Ефременко.
      Это был полет на разведку. Брат Покашевского, Владимир, в тот день заболел и не полетел. Наводчики со станции наведения потом рассказывали, как одинокий штурмовик с надписью по фюзеляжу "От отца - сыновьям Покашевским" над самой землей проскочил линию фронта, сделал горку и скрылся в нижней кромке облаков. Ударили вражеские зенитки. Стрельба от переднего края удалялась в глубь немецкой обороны и где-то затихла. Прошло немного времени. Летчик передал, что в таком-то квадрате видит замаскированные самоходки, танки, что противник, очевидно, подводит свои резервы. Вскоре с большим ожесточением опять загрохотали все огневые средства врага, обрушивая огонь на возвращающийся с разведки штурмовик. Летчик не оставался в долгу - он пикировал, и тогда яростно работали его пушки и пулеметы. Молниями сходили из-под плоскостей реактивные снаряды.
      На станции наведения забеспокоились: почему разведчик вдруг ввязался в бой?
      - "Висла-пять", кончай работу! - передали Ивану по радио и вдруг увидели, как штурмовик медленно, как тяжело раненный, стал разворачиваться на свою сторону. Консоль его левого крыла была загнута вверх, в правом крыле зияла большая дыра, руль поворота сорван, а вместе с ним сорвана и болталась за хвостом антенна.
      Все ниже и ниже опускался самолет Покашевского к земле. Иван старался перетянуть машину на свою сторону, не хотел умирать на вражеской. И он перетянул. Самолет тут же с грохотом рухнул на землю...
      Группа за группой уходили в тот день штурмовики громить вражеские танки, о которых успел сообщить лейтенант Покашевский.
      Первую шестерку повел Виктор Гуркин с воздушным стрелком Бердниковым.
      Перед вылетом Виктор обратился к летчикам:
      - Отомстим за наших боевых друзей - двух Иванов. Смерть фашистам! По самолетам...
      За Гуркиным такую же группу повел Иван Сухоруков, а третью группу на танки повела я.
      Мы выполнили боевую задачу - разгромили танковую колонну гитлеровцев. Каждая атака в этом бою была посвящена памяти товарищей, героев, отдавших жизнь за освобождение польской земли от гитлеровских поработителей.
      Войско Польское
      На нашем участке фронта вместе с нами самоотверженно сражалась 1-ая армия Войска Польского. Читателя, видимо, заинтересует, как создавалась польская армия? В годы войны в Советском Союзе оказалось много граждан польской национальности. Многие из них покинули родину еще в сентябре 1939 года, когда гитлеровцы оккупировали Польшу. Весной 1943 года группа поляков организовала Союз польских патриотов в СССР. Вот он-то и явился организатором новой польской армии. Идя навстречу польским патриотам, Государственный Комитет Обороны СССР 6 мая 1943 года принял постановление о формировании в нашей стране 1-ой польской дивизии имени Тадеуша Костюшки, впоследствии ставшей ядром будущей польской армии. Наша страна приняла на себя все расходы, связанные с вооружением, обмундированием, содержанием личного состава дивизии.
      Недалеко от старинного русского города Рязани у пологих берегов Оки, в деревнях Сельцы, Федякино, Шушпаново в годы войны размещались польские патриоты. Здесь они готовились освобождать оккупированную фашистами Польшу. Отсюда начинал свой путь и офицер Войцех Ярузельский. Теперь в селе Сельцы, на сохранившемся здании, где в 1943 году размещался штаб первой польской дивизии на фронтоне установлена мемориальная доска. Когда едешь в поезде Москва-Рязань из окна вагона хорошо виден на возвышении памятник советско-польского братства по оружию: почти на тридцать метров ввысь ударили бронзовые струны мощного залпа "катюш", а рядом польские и советские солдаты как бы идут в атаку...
      Во второй половине 1943 года 1-я польская дивизия выступила на фронт, где 12 октября в составе 33-й армии приняла боевое крещение под белорусским поселком Ленино. Эта дата впоследствии стала в Польше национальным праздником - Днем Войска Польского. За подвиги в бою за Ленино капитан польской дивизии Владислав Высоцкий стал Героем Советского Союза. Семь танковых атак отразил командир батареи Высоцкий, а когда вышло из строя последнее орудие, повел бойцов в штыковую атаку... У Ленино погиб и командир батареи Григорий Лахин, который до последней минуты был у пушки. Ныне на месте кровопролитных боев высится мемориал. Это музей советско-польского боевого содружества.
      Польские патриоты рвались в этот свой бой, который так много значил для освобождения их родины от фашистов. Анеле Кживонь, стрелку роты автоматчиков, не пришлось участвовать в атаке. Командир приказал ей сопровождать в тыл грузовик с тяжело раненными бойцами и особо важными штабными документами. Анеля мечтала о боевом подвиге, а тут приказывали ехать в тыл и она не скрывала своего огорчения. Но приказ есть приказ. По дороге машина была обстреляна фашистским самолетом. Грузовик загорелся. Девушка бросилась в огонь и спасла всех раненых и документы, но сама при этом погибла. За свой подвиг польская патриотка Анеля Тодеушевна Кживонь удостоена звания Героя Советского Союза.
      I-ю польскую пехотную дивизию вскоре преобразовали в армейский корпус. А в марте 1944 года было принято решение о создании I-ой польской армии. Вступив на родную землю, солдаты и офицеры целовали ее и обнимали друг друга. Мы понимали их. Ведь столько мучилась поруганная, растоптанная фашистскими оккупантами многострадальная польская земля! С радостью и ликованием встречало польское население воинов-освободителей - советских и своих соотечественников. Прямо на улицах угощали, чем могли, дарили цветы, плакали и улыбались. Мы понимали глубину чувств поляков и знали о тех страданиях, которые перенесли они за черные годы фашистской оккупации. Тысячи поляков были безвинно убиты и замучены немецкими палачами.
      Плечом к плечу с советскими авиаторами сражались польские летчики. И по мастерству и по отваге они старались не отставать от наших летчиков. Истинный героизм проявили польские летчики из полков "Краков" и "Варшава". Они дрались мужественно и умело. Много раз летчики-истребители из полка "Варшава" летали на прикрытие штурмовиков.
      Наименование авиационного полка "Варшава" не случайно. Поляки очень любят свой город, гордятся им. За его многовековую историю город не раз подвергался разрушению, но он снова и снова возрождался, отстраивался, возвращался к жизни.
      Наиболее трагические последствия принесли Варшаве гитлеровцы. Они обрекли польскую столицу на полное разрушение.
      Существовал разработанный немецкими архитекторами и утвержденный Гитлером зловещий план уничтожения Варшавы. С марта 1943 года в Варшаве почти в самом центре города находился концлагерь "Варсау", в котором было убито и замучено не менее 25 тысяч человек, в основном, варшавян. Лагерь был обнесен заграждениями, сторожевыми вышками, имел крематорий, бетонные площадки, на которых производились расстрелы.
      Концлагерь "Варсау" - осуществление преступной гитлеровской директивы: "Варшава должна быть стерта с лица земли".
      В освобожденном Советской Армией и армией Войска Польского городе Хелм, куда мы летали на штурмовку и бомбометание, был создан Польский комитет национального освобождения (ПКНО).
      И вот уже освобождены города Люблин, Демблин. Нашему, 6-му штурмовому авиационному корпусу присвоено почетное наименование Люблинский, а 197-й штурмовой авиационной дивизии, куда выходил наш 805-й штурмовой авиаполк Демблинской.
      Стремительно продвигается вперед Советская Армия в боевом содружестве с польскими войсками. В Люблине находился один из гитлеровских лагерей смерти Майданек, в котором от рук фашистских палачей погибло полтора миллиона женщин, детей, стариков, военнопленных. Майданек посетили делегации многих частей. Побывали там и мы, представители полка. Своими глазами увидели адские печи, газовые камеры, в которых гитлеровские палачи уничтожали людей. Я помню, зашли мы в длинный барак и замерли... Перед нами лежали горы детской обуви разных размеров, дамские сумочки убитых с детьми матерей... Я не могла сдержать рыданий, да и не только я.
      Когда мы возвратились в полк, был организован митинг. Вначале все почтили минутой молчания память погибших. Затем однополчане выступали. Их короткие речи были полны ненависти к фашистским вандалам и твердой решимости отомстить гитлеровцам за их страшные злодеяния. Выступающие призывали к беспощадной борьбе с врагом!
      Пани Юзефа
      Наш полк перебазировался. Теперь мы стояли у польского городка Парчев. Хозяйка квартиры, в которой разместили меня и Дусю, каждый день встречает нас с кувшином молока. Она тут же, на крылечке, наливает по стакану и упрашивает выпить. Подходит хозяин, высокий гордый поляк в домотканой одежде, и тоже настаивает на угощении пани Юзефы. Отказать невозможно, особенно когда хозяева потчуют колобками из творога.
      Однажды я вернулась с аэродрома одна. Хозяйка встретила меня испуганными глазами.
      - Матка боска! Дева Мария! А где же паненка Дуся? - воскликнула в тревоге.
      - Дуся задержалась на аэродроме. Она сегодня дежурная по штабу, слукавила я, не глядя на польку.
      Пани Юзефа засморкалась в свой фартук, стала поспешно вытирать глаза, перекрестилась, а я поторопилась уйти из дома - на душе было неимоверно тяжко. В этот день Дуся Назаркина не вернулась из полета.
      Вышло так, что наш комиссар, как мы по старинке звали замполита Швидкого, полетел на боевое задание на моем самолете. Ну и взял моего воздушного стрелка. Летчики, с которыми он летел, и ведущий группы Бердашкевич по возвращении с задания доложили, что комиссар, не дойдя до цели, отвернул на свою сторону, и больше его никто не видел...
      Послали на поиски самолет, но Швидкого и Назаркину не нашли.
      Только на следующий день к вечеру они вернулись в полк, измученные, но невредимые.
      Оказалось, когда они подлетали к цели, мотор штурмовика начал давать перебои. Швидкий сумел развернуть машину и спланировал на нашу территорию. Машину он посадил на болоте, около озера. Еле выбрались...
      - Анна Александровна! - обратилась ко мне Дуся. - Я только с вами хочу летать. Не отдавайте меня больше никому!.. - И я поняла, что неудачный полет с замполитом - причина ее тревожного состояния.
      - Хорошо, Дуся, хорошо, - успокоила я ее, - только на майора не сердись. Такое ведь с каждым летчиком могло случиться.
      Дуся после того неудачного полета с замполитом, явно горячилась:
      - Летать на боевые задания в полку есть кому. Пусть свои наземные дела утрясает!..
      Я была не согласна с ней. На мой взгляд, когда политработник летает сам, он лучше понимает душу летчика, все трудности его работы. Случалось, вернется штурмовик с задания, еще не остыв от боя, - сам сильно пострадал потерял товарища, - глядишь, что-то и нарушит на земле, порой допустит просто оплошность - его прорабатывать! А как бывало обидно пилоту, когда политработники не понимали его да еще и указания давали по технике пилотирования, ничего не смысля в этом. Нет, нашему штурмовому полку очень повезло, что замполитом у нас был боевой летчик.
      Пир в имении князя Желтовского
      20 августа 1944 года с утра боевых заданий у нас не было. По традиции мы собирались отпраздновать наш авиационный праздник День Воздушного флота, и комбат Белоусов предложил для этого мероприятия имение князя Желтовского.
      Совсем недавно в этом имении состоялось совещание летчиков нашей дивизии с истребителями. Речь шла о взаимодействии - прикрытии нас, штурмовиков, взаимной выручке, тактическом мастерстве.
      Помню, поправив китель с двумя орденами Ленина, начал свое выступление командир нашей дивизии, полковник В.А. Тимофеев.
      - Мы проанализировали боевые действия полков. Получается вот что: от огня зенитной артиллерии противника мы потеряли больше самолетов, чем от истребителей. Происходит это так потому, что к возможной встрече с истребителями противника наши экипажи готовятся, знают все их силуэты, да и истребители прикрытия хорошо помогают в боевом вылете. А вот перед зенитками пасуем, залпы их для штурмовиков часто бывают внезапными. Я считаю, продолжал комдив, - что летчикам необходимо изучать перед каждым вылетом средства противовоздушной обороны противника на подходах к цели. Для этого штаб и оперативный отдел обязаны готовить разведданные в районе предполагаемой цели.