— Может, вернемся? — чуть натянуто подмигнул он Шагалану. — Что за вечер без доброй потасовки?
— Чего ради? У меня кулаки не чешутся.
— Неужели тебе не под силу раскидать задирал?
— Вероятно, под силу. Однако никчемная это затея и опасная… — Юноша прислушался. — К ножам перешли. Пожалуй, пора домой. Я забираю Эркола, ты с нами?
— Конечно, бросать вас не резон.
Едва отдалились во мрак, как дверь со стуком распахнулась, на крыльцо вывалились сразу несколько человек. Музыкант ойкнул, но это оказалось не преследование — выбежавший народ сам кинулся врассыпную.
Миновали темную, мертвенно-тихую деревню, углубились в лес по той же призрачной тропинке. Лишь там Эркол сумел идти без посторонней поддержки.
— Из-за чего сыр-бор поднялся? — поинтересовался Шагалан.
— Честное слово, братцы, понятия не имею! То ли я его толкнул, то ли девку его зацепил. Так и не уразумел.
— Просто захотелось парням кулаками помахать, — пояснил шедший впереди Ретси, — вот и привязались.
Разведчик покачал головой:
— Чудно. Я думал, вас тут все уважают и боятся.
— Уважают, верно, а частенько и боятся. Но это местные уроды, деревенские. К нам не попали, собственную шайку собрать мозгов не хватает, вот и бесятся.
— Кусают руку кормящего?
— Вроде того. Время от времени им намнут бока, они затихнут, но потом сызнова за старое. Все это уже дело привычное, на манер развлечения или разминки.
— А как же Ааль?
— А что ему? Пока никого не зарежут, он внимания не обратит. Да и тогда повесит лишь виновника. Деревня ему нужна — надо же где-то ребятам развеяться.
Назад добирались долго, но без происшествий. С грехом пополам перевалили через ограду. Лагерь, чудилось, спал, редкие огни факелов моргали из мрака. Расстались — приятели направились к своей казарме, а Шагалан — к «дому свиданий».
Едва ступив на крыльцо, он понял — здесь вечер в самом разгаре. Глушимое обычно коврами и толстыми стенами слилось в захватывающую какофонию. Со всех сторон явственно ухали, охали, чмокали, стонали и вскрикивали.
Дверь распахнулась, когда он еще приближался. Теплые руки Танжины оплели шею, повлекли в душистое жерло комнаты. Целовались прямо на пороге, жарко и жадно. Вся усталость от прошлой ночи рассеялась как дым. Юноша ласкал ладонями сильное, гибкое тело, распаляясь с каждой секундой. Сделал уже шаг к постели, но тут Танжина, напрягшись, остановила.
— Раздевайся и ложись, — проворковала она. — Я тебе кое-что покажу.
— Обещанный сюрприз? — Шагалан улыбнулся. — Неужели найдется подарок лучший, чем ты сама?
— Льстец несчастный.
— Ничего подобного. Просто соскучился по тебе, Танжи.
— Вот в это я верю, поскольку… тоже жутко скучала. А как повеселились?
— Тоска. Постоянно думал только о тебе. И сберег свою непорочность, невзирая на множество соблазнов.
— Мало что льстец, а вдобавок и болтун. Впрочем, сберег ли ты силы, я скоро проверю. Ложись.
Едва Шагалан устроился на широкой постели, Танжина зажгла от лампы две свечи, расставила их по углам. В комнатке ощутимо посветлело. Теперь юноша смог разглядеть, что подруга одета в свободный длинный халат. Танжина отвела назад волосы, обворожительно улыбнулась. Глаза казались чуть покрасневшими, но сейчас женщина наслаждалась вниманием. Вздохнула и быстрым движением стряхнула халат на пол. Юноша даже сел от удивления: она осталась вовсе не нагой, нечто эфемерное, пронзительно изящное и соблазнительное было на ней. Это нечто поблескивало и переливалось, струилось вокруг прекрасных форм, пропадая у коленок.
Шагалан поднял голову:
— Что это, Танжи?
Она молча приблизилась, довольно улыбаясь и покачивая бедрами. Забралась к нему на постель, подставила живот под осторожные пальцы. Ткань была прохладная и скользкая.
— Нравится? — Дыхание женщины сбивалось. — Редкостная штучка, заморская, настоящий шелк. Это белье сочиняла для себя какая-нибудь изысканная графиня, ее супруг отвалил торговцам бешеные деньги, а теперь… Теперь я буду… творить в нем любовь с тобой. Тебя это заводит?
— Великолепно. Только вот как…
— Понимаю. Да, мне добыли это сокровище на большой дороге. Нет, его не снимали с хозяйки, ни с живой, ни с мертвой. Простой обоз с вещами. Мне полагалась кой-какая доля, но я все променяла на… это. Согласись, не прогадала. Дай руку. Чувствуешь? Такие ощущения вкушали единицы в целой стране, а нынче еще и мы… Ого, какой ты нетерпеливый! Ну, тогда держись!
Она ринулась сверху неистовым ураганом, равно алчущим и победы, и отпора. Встречный вихрь оказался достойной парой.
VIII
К утру Шагалан окончательно утвердился в решении. Ночь выдалась не менее бурной, чем предыдущая: Танжина, страстная и опытная, не истомила, а истощила его. Впрочем, и сама порядком изнемогла. Шагалан снова оставил подругу отсыпаться, осторожно выскользнув на улицу. Тусклый блин солнца поднялся уже высоко, дело шло к завтраку. Одинокие сонные фигуры брели по направлению к кухне. Разведчик не без сожаления поглядел им вслед, но двинулся в противоположную сторону.
На ступенях крыльца атаманского терема дремал, опершись на древко копья, охранник. Юноша чуть смягчил шаг, аккуратно прокрался мимо, когда одна из ступенек неожиданно резко взвизгнула.
— Эй! Куда? — тотчас рыкнули сипло.
— К атаманам, несомненно, — бросил Шагалан.
Картина просторной светлицы показалась поразительно знакомой. Тот же полумрак, безмолвие, огромный голый стол и силуэт Бархата на его дальнем конце. Помедлив, Шагалан слегка поклонился, атаман в ответ тоже шевельнулся заметно. Сзади, громыхая сапогами, вбежал запыхавшийся охранник, вцепился в рукав.
— Оставь его, Колотарь! — разорвал тишину властный голос Бархата. — Раньше надо было стараться, а теперь убирайся обратно. С молодым человеком я сам поговорю.
Охранник, ворча что-то себе под нос, исчез за дверью.
— Проходите, юноша, садитесь, — продолжил атаман. — Вижу, у вас появляется неучтивая привычка каждый раз нарушать мою трапезу… Впрочем, дело превыше всего. Я капельку наслышан о ваших последних похождениях. Пока в них полно мальчишества и безрассудства, но, несмотря на это, я полагаю вас человеком достаточно серьезным.
— Польщен, — ухмыльнулся Шагалан, примащиваясь на краешке лавки.
— Не надо дуться. Право, мне искренне жаль, что первая беседа получилась столь напряженной. Поймите и вы: осторожность в нашем ремесле — вещь наиважнейшая.
— Уже сняли с меня подозрения?
— Возможно. За вас то, что вы понравились Аалю. И на вояку Ряжа сумели произвести впечатление. У меня же чуть другой подход, господин… — Бархат нарочито покопался в памяти, но юноша на лицедейство не поддался, — Шагалан. Меня мало интересуют ваши боевые способности или преданность родине.
— Чего же еще во мне интересного?
— Ваша суть, ваши истинные, потаенные мотивы и цели. Вы у нас всего лишь третий день, не так ли? Срок небольшой, но кое-какие заключения сделать я успел.
— Очень любопытно.
— Например, как я сказал, вы кажетесь вполне серьезным человеком. Настолько серьезным, что не станете вламываться к атаманам иначе как для серьезного разговора. Я прав?
— Абсолютно. Пришел я как раз для того, чтобы прояснить кое-что насчет своих мотивов и сути.
— Внимательно слушаю.
— Насколько я выяснил, вы, господин Бархат, помимо прочего, занимаетесь связями с другими ватагами.
— Вам не полагалось этого знать, молодой человек, но добыли вы подлинную правду.
— В таком случае имею сообщить вам о кое-каком уточнении моего собственного статуса в вашем отряде… — Шагалана понесло в высокопарность, однако это было простительно — подобное заявление произносилось впервые. С мастером Кане они давно выработали последовательность роста откровенности во взаимоотношениях с вольными ватагами. И не их вина, что никто до сих пор не переходил даже к этой, второй ступени. — Я представляю не только себя лично, но и значительную группу людей, связанных едиными помыслами и целями. В свете всего виденного здесь от имени своих соратников готов предложить вам сотрудничество. Надеюсь, оно послужит обоюдной пользе и свободе Гердонеза.
Несколько секунд Бархат сидел молча, опустив глаза и вращая в пальцах оловянную ложку.
— Не хочу лукавить, господин Шагалан, — вздохнул он наконец, — мы предполагали нечто похожее. У нас побывала уйма гостей, но таких, как вы… ни разу. Безусловно, мы заинтересованы в сотрудничестве с солидными силами. Сейчас, однако, складывается неудобная ситуация: вы получили возможность узнать о нас почти все, о вас же самих пока не известно ничего.
— Что бы вы хотели узнать?
— Прежде всего, что представляет собой ваша группа?
— Отряд хорошо обученных воинов. Все мы — дети Гердонеза, вынужденные в свое время покинуть родину.
— Если я правильно понял, место вашего обитания — по ту сторону пролива? Какой-нибудь из лагерей беженцев?
— Вы правильно поняли, господин Бархат. Надеюсь, также понимаете, что я не намерен сразу уточнять это местоположение. Как вы изволили заметить, осторожность в нашем ремесле…
— Ясно. Позволено ли будет осведомиться о численности отряда?
— Она невелика, но сопоставима с численностью вашего.
— Как вы помните, господин Шагалан, говорилось о солидных силах. Впрочем… Все ли беженцы имеют подготовку, сравнимую с вашей?
— Все.
Тонкие губы атамана дрогнули, наконец изобразив подобие улыбки:
— Это меняет дело. Военная мощь такого отряда могла бы здорово пригодиться. Думаю, мы обсудим ваше предложение.
— Полагаю, вы сами известите остальных атаманов и в первую очередь господина Ааля?
— В этом нет необходимости, мой мальчик, — раздался знакомый низкий голос.
Повторения становились навязчивыми. По лестнице опять спускался Большой Ааль, вероятно банально подслушивавший сверху беседу.
— Рад, что не ошибся в тебе, Шагалан, — улыбнулся бородач. — Когда позавчера я увидел тебя спорящим с Бархатом, сразу понял — вместе с юным гостем к нам пожаловали основательные перемены. Таких смельчаков до сих пор не встречалось. Я связал с тобой некоторые надежды и не прогадал. Более того, обретаю союз с серьезной силой! Какой бальзам на измученную душу… Должен сказать, мой мальчик, во всем Гердонезе вряд ли сыщется человек, радевший за объединение повстанческих ватаг яростнее, чем я. Ведь если посмотреть трезво, захватчиков с их приспешниками не так уж и много! Те десятки тысяч хищников, покорявшие Гердонез, давно покинули его. Ныне на всех безбрежных просторах наберется менее двух тысяч мелонгов, тысяч пять стражников да дюжина поселений фригольдеров. Все! Вдобавок эта масса рассеяна по стране. И очевидно же, что против них следует выступать единым, сплоченным войском. Любому это очевидно, а ничего не получается! Каждый баран стремится очистить лишь свой край, убрать своего кровопийцу, после чего напрочь теряет к борьбе всякий интерес! А ведь пока мы не пройдем страну, сомкнув ряды, из конца в конец, нас будут легко истреблять поодиночке! Я знаю, Гердонез готов к новому восстанию, бросить клич — поднимутся десятки и десятки тысяч обиженных. Вопрос в том, как превратить их из стада в боеспособную армию.
— Голтейку удалось поднять полсотни тысяч, но они бесславно разбежались под Брансенгертом, — заметил Шагалан.
Ааль в ответ кивнул, еще более довольный:
— Верно. Некоторые из его людей сейчас у меня, и, судя по их рассказам, Голтейка погубили не столько орды варваров, сколько те же застарелые болезни восстания. Одни толпы крестьян приходили, другие, добившись желаемого, разбредались по домам. Дворяне с духовенством воротили нос от черного люда, те, в свою очередь, не упускали случая подгадить высшим сословиям. Все сплошь и рядом грабили братьев и принимали посулы врагов. О какой подготовке армии здесь может идти речь? Коль скоро мы поставили себе целью освобождение Гердонеза, то обязаны избежать повторения прежних ошибок. Ты спросишь, каким образом? Я провел немало мучительных бессонных ночей, пока бился над этой задачей. Теперь же убежден — необходим костяк. Необходим мощный таран, тысяча-две умелых, закаленных, дисциплинированных воинов. Затем скелет обрастет мясом крестьянских полков, он принесет им уверенность и стойкость, а они ему — живучесть и мощь. Следующий вопрос: где взять таких солдат? Даже продав с себя штаны, мы не наберем денег, чтобы призвать столько наемников. К тому же наемники, хоть и неплохие рубаки, понятия не имеют об истинной любви к родине. На благородные дружины тоже надежда слаба, дисциплиной они никогда не отличались, да и отношения с простонародьем… Остается лишь один источник — вольные ватаги. По моим прикидкам, в лесах нынче скрывается до десятка тысяч человек. Если сей план завладеет умами, мы сумеем, отобрав лучших из лучших, подготовить их к настоящей войне! Далее согласуем усилия, отточим взаимодействие в небольших пробных вылазках и, наконец, в заданный час объединим в один всесокрушающий кулак! Как тебе это нравится, мой мальчик?
— Звучит впечатляюще, — кивнул Шагалан.
— И вполне реально! Мы делаем все от нас зависящее, чтобы договориться с крупнейшими ватагами. Кое-где уже достигаем понимания, обретаем союзников. Работа идет трудно, но она жизненно необходима стране. И тем радостнее повстречать силу, которая сама ищет единомышленников! Здесь вы столкнулись именно с нужными вам людьми. Если твои сторонники, Шагалан, не уступают тебе в военном мастерстве, то они — огромный подарок повстанческому движению! Не секрет, наши бойцы достойно выглядят с губернаторскими стражниками, но вечно пасуют перед мелонгами. Вы могли бы помочь выровнять шансы! Тут наша выгода. Теперь вопрос к тебе: чем мы способны помочь вам в первую очередь?
Юноша помолчал, оправляясь после словесного водопада.
— Я с моими друзьями, господин атаман, вырос на чужбине. Это позволило нам беспрепятственно жить и готовиться, однако мы оказались оторванными от своей страны. Сейчас, когда время решительных действий приближается, такая оторванность, согласитесь, тягостна и недопустима. Поэтому главное, что мы ищем от союза на данный момент, — информация. Нужны достоверные сведения обо всем происходящем в Гердонезе, перво-наперво — о врагах: численность, местоположение, планы, поступки. Полагаю, у вас имеется некоторая сеть осведомителей для добычи требуемого?
— Возможно. — Ааль хитро усмехнулся в усы. — Пока ваши запросы вполне реальны.
— И еще. Вы упоминали, что ведете переговоры со многими ватагами. Хотелось бы через вас получить выход и на них. Необязательно раскрывать нам людей, но их помощь в состоянии принести пользу.
— Резонное пожелание.
— Прежде всего, нас интересует небезызвестная «армия Сегеша». У вас ведь были встречи с ними?
В комнате повисло напряженное молчание. Враз помрачневшие атаманы переглянулись.
— Он ничего не знает? — спросил Ааль.
— Никто ничего не знает, — откликнулся Бархат. — Мы не торопились сообщать, хотя вести рано или поздно сами доползут.
— Не вижу смысла таиться, это вопрос одного-двух дней.
— О чем речь? — осведомился Шагалан.
Хмурый Ааль нервно подергал себя за бороду.
— На днях Сегеша с товарищами схватили мелонги. Совсем недалеко отсюда, милях в пятнадцати на запад. Сейчас пленники в Галаге, в городской тюрьме. Бродят упорные слухи, будто тянуть с их пытками не намерены и самое большее через неделю казнят.
— Жаль, — кивнул Бархат. — Отличный был воин, немало вражьей крови на его счету. Все мы ходим по краю пропасти, но в нынешнем году власти особо остервенились именно против Сегеша. А ведь только начинали налаживать отношения… Даже это оказалось трудной задачей — его отряд постоянно гоняли по лесам, не давая ни дня покоя. И в конце концов, похоже, добились своего… Вижу, вас новость также огорчила, господин Шагалан?
Огорчила? Дьявольщина! Рушилась главная их надежда, заветная цель нескольких месяцев призраком таяла во мраке! Внезапный и тяжкий удар. Правда… пока надежда еще не уничтожена окончательно… Разведчик вскинул голову:
— Вы уверены, господа, что Сегеш в Галаге?
— Совершенно, — отозвался Ааль. — Мелонги не скрывают этого. Наоборот, затевают в назидание остальным устроить из поимки и казни настоящее представление.
— Вы могли бы попытаться освободить узников.
Глаза Ааля округлились в неподдельном изумлении:
— Освободить? Из Галаги? Безумие! У нас, скорее всего, не получится даже проникнуть в город.
— А если все-таки проникнем, — поддержал Бархат, — то очутимся в западне, где нас вырежут до последнего. Да там одних мелонгов больше, чем нас! Стражников, молодой человек, не меньше двух сотен! Поляжем все без какой-либо пользы.
— Но ведь благородная цель стоит риска, — не унимался Шагалан.
— Никакого риска не будет. — Ааль тяжело вздохнул. — Поскольку не будет ни малейшего шанса добраться до цели. Тебе, сынок, видимо, не случалось посещать Галагу? Тюрьма там располагается в старом донжоне. Точнее, в его подземельях. Рассказывают, в легендарные времена Первых Королей вокруг не раз кипели жаркие бои. Подчас врагам удавалось ворваться в город, но донжон не захватывался штурмом никогда! А теперь подумай, разумно ли предлагать лесным бродягам с ходу овладеть тем, что устояло перед бронированными полчищами с осадными машинами? Молчишь? Я рад, что здравый смысл в тебе, мой мальчик, все же сильней горячности.
Однако Шагалан вовсе не собирался отступать:
— Если нельзя штурмовать тюрьму, возможно, получится отбить заключенных по дороге на казнь?
— Тоже безумие, — махнул рукой Бархат. — По опыту предыдущих экзекуций можно предположить: ворота будут заперты, войска — на ногах, а вероятно, что подтянут и дополнительные части. Охрана на площади в три ряда, лучники на крышах… Знаем, некогда мы пробовали подобное провернуть с Макоуном. Хорошо, успели тогда опомниться вовремя.
На сей раз Шагалан молчал целую минуту, старые многоопытные атаманы терпеливо ждали.
— Что ж, — тихо произнес юноша. — Возможно, предотвратить ничего и не удастся. В любом случае мне нужно отправиться в город и самому посмотреть все на месте.
— Подумай еще раз, сынок, — сказал Ааль. — Ты затеваешь слишком опасное дело. Одно неосторожное движение, и окажешься-таки рядом с Сегешем, но на эшафоте.
Шагалан кинул на атамана короткий взгляд:
— На эшафоте? Мы ввязались в борьбу не сейчас, господа, мы почти родились в ней. Смерть здесь — заурядная плата. А я должен быть в городе и буду там.
— Пусть так, — согласился Бархат. — Я подберу пару смышленых ребят в сопровождение. Лишние руки не…
— Никакого сопровождения, — оборвал его разведчик. — Я лучше действую в одиночку, ваши люди станут только обузой.
Ааль вздохнул:
— Ну… как знаешь. Не держать же силой… Откровенно говоря, с тяжелым сердцем отпускаю тебя в эту авантюру. Слишком радужные надежды успели в нас зародиться, не дай бог обрубится все вдруг… Побереги себя, мой мальчик. Когда выходишь?
— Немедля. До города есть пикеты?
— Постоянных нет, — отозвался Бархат, — хотя разъезды попадаются частенько, и осторожность не помешает.
У крыльца Шагалана уже поджидали обеспокоенные приятели, как-то проведавшие о внезапном визите в высочайшие палаты. Выслушав короткое описание ситуации, оба тотчас вызвались сопровождать и тотчас получили категоричный отказ. Ретси примирился сразу, Эркол какое-то время пытался возражать, отступив неохотно. В напряженной атмосфере позавтракали. Танжина восприняла известие молча, хотя далось ей это нелегко. Пока юноша собирал вещи, она сидела неподвижно на постели, кусая губу, чтобы не разреветься. Под конец Шагалан обнял подругу и чмокнул в лоб.
— Ты вернешься? — поднялись переполняющиеся слезами глаза.
— Сделаю все, что смогу, милая.
— Неужели вожаки не нашли для первого задания чего-нибудь полегче?
— Они здесь ни при чем, это мое дело, я решился на него сам.
— Тогда можно еще передумать? — По лицу женщины скользнул свет отчаянной надежды. — Ведь можно?
— Можно, но я не передумаю. Так следует делать, и обсуждать нечего. Прощай.
Он мягко коснулся кончиками пальцев ее щеки, затем, стремительно развернувшись, вышел.
— Да сбережет тебя Всеблагой Творец, — перекрестила Танжина затворившуюся дверь.
Ватагу Шагалан покинул безо всякого шума и помпы. Провожали трое: Бархат, Ретси и Эркол. Сразу за воротами остановились, атаман указал тропу, ведущую к тракту. Последние рукопожатия, и Шагалан нырнул в бурное пестроцветье леса.
Как будто и не было нескольких суматошных дней — он снова ступал по пружинящей земле, усыпанной сухой хвоей, один, налегке, разве что одет и вооружен теперь получше. Ближайшее будущее рисовалось туманным. В голове, правда, с настырностью осенней мухи вертелась некая идея, но столь очевидно рисковая, что юноша не дерзал даже серьезно ее обмозговывать. Между тем идея не унималась, вылезала опять, дразнила изяществом и удалью. Потребовалось некоторое усилие, чтобы очистить от нее разум, сосредоточившись на дороге. Результат не заставил себя ждать.
Когда впереди засветлело среди стволов серое небо, Шагалан начал привычно осматриваться, готовясь к выходу на тракт. Что-то зацепило. Будто бы на самом краю поля зрения одна из мириад теней колышущейся кругом листвы дернулась слишком резво. Повторный взгляд ничего не обнаружил, однако настороженность осталась. Давно отлаженный механизм поведения лесного охотника заработал почти самостоятельно: еще пара проверок, незаметных оглядок, перемен темпа, прислушиваний. К моменту выхода на дорогу юноша уже не сомневался — за ним идет человек, скорее всего один, зато весьма опытный.
По другую сторону традиционно безлюдного тракта тянулись, теряясь в мглистой дали, мокрые пожни. Разведчик лишний раз повертел головой, оценил изгибы петлистого пути и зашагал вперед со всей возможной прытью, только что не бегом. После нескольких минут такого бешеного марша очередная оглядка исподтишка обнаружила неясный силуэт — дабы не отстать, преследователь вынужден был тоже выйти на дорогу. Едва миновав намеченный крутой поворот, юноша мягко отпрыгнул вбок через придорожную канаву и укрылся за ближайшим стволом. Теперь надлежало немного потерпеть. Наивный преследователь бодро протопает сейчас прямо по тракту, более искушенный — срежет угол лесом, сообразив, как удобен этот поворот для засады. Шагалан предпочел рассчитывать на второй вариант и не ошибся. Замерший, скорчившийся клубком у корней, он еле расслышал быстрый приглушенный шорох. Потом рядом хрустнула ветка. Из-за ствола вынырнула сгорбленная фигура, мгновеньем позже разведчик прыгнул. До цели было шагов пять, он преодолел их в два скачка. За миг до столкновения навстречу вывернулось бледное лицо, испуганно дернулась рука, но помешать не успела. Юноша снес противника всей массой тела, при этом так сумев подправить общий полет, чтобы приземление случилось аккурат на голову преследователю. Шагалан всерьез опасался, что от подобного кульбита несчастный сразу испустит дух, — пока это выглядело совершенно излишним. Беспокоился зря — голова оказалась на удивление крепкой. Сознание противника почти оставило, зато жизнь держалась прочно. Во избежание осложнений, попытавшегося мычать и ворочаться беднягу пришлось чуточку придушить.
Едва тело утихомирилось, разведчик проворно отскочил в сторону и долго, напряженно изучал окрестности, временами, словно дикий зверь, даже принюхиваясь. Так никого больше и не обнаружив, возвратился к поверженному. Это был статный, поджарый парень немногим за двадцать. Одет в заурядное крестьянское платье, хотя кое-какие приметы выдавали человека, чуждого плугу. Из оружия только широкий нож на поясе — обычный спутник простолюдина. Кроме того, в вещах нашлись горсть сухарей и десяток медяков. Узкое сухое лицо, длинный нос, жидкая полоска светлой бородки. Вроде бы Шагалан видел этого удальца в лагере Ааля. Точнее, как ни перетряхивал память, вспомнить не получилось.
Что бы это значило? Ааль или, например, Бархат решил наплевать на его отказ и навязать свое попечение? Что поручили человеку — охранять, следить или нечто иное? Один ли он был послан? В последнее верилось слабо — юноша, казалось, сумел внушить Аалю некоторое уважение. А тогда где остальные провожатые? Если не шли все вместе, то, вероятно, сей распростертый на земле парень — передовой разведчик, лучше других умеющий выслеживать добычу в лесу. То есть остальные сейчас дружно топают совсем неподалеку? Отчаянно хотелось привести бедолагу в чувство и на совесть допросить — имелись кое-какие любопытные способы вытягивания правды. Однако чересчур заботила возможная погоня. Дабы не устраивать в лесу поножовщины, требовалось быстрее убираться.
Схватив бездыханное тело за ноги, юноша оттащил его в сторону, под сосновую корягу. Связал руки за спиной, накидал сверху веток. Сложно сказать, когда поверженный очухается, но прыткость подрастеряет, а товарищи его отыщут навряд ли.
Лишний раз осмотревшись, Шагалан решительно пустился дальше по тракту. Дорога оставалась недлинная, часа через два впереди затемнели дымы и башни большого города. В пути обошлось без происшествий, разве что однажды наткнулся на караван и непонятную толпу народа, гомонящего у обочины, на всякий случай обогнул их лесом.
Галага предстала облаком разномастных домов, дворцов и лачуг, разлегшимся на противоположном берегу широкой, мутной Гевси. Дома грудились плотно, чудилось, они просто росли один из другого. Самые отдаленные терялись в призрачной дымке — то ли в дождевой мгле, то ли в собственных испарениях. Вдоль речного обрыва гордо возвышались пять сторожевых башен — следы былой независимости и могущества. Вместо стен — жалкий вал с частоколом. Впрочем, учитывая особую роль Галаги в Первом Восстании, странно было видеть и это. Еще несколько башен торчали из тела города наравне со шпилями храмов и дворцов. Какая из них тюрьма? С ходу не определить. Как и встарь, главным защитным бастионом служила река. Теперь, правда, через нее вели не два моста, а лишь один, но при нынешнем размахе торговли и он не перегружался. Даже сейчас, в самый разгар осенних ярмарок, при въезде на мост скопилось всего три обоза да два десятка путников… Скопилось у мощной заставы губернаторских стражников. С первого взгляда Шагалан уяснил, что обычной мздой тут не обойдется. Стражники, обуянные совершенно несвойственной им остервенелостью, проверяли у всех подорожные бумаги, вчитывались в каждую букву, расспрашивали, копались в поклаже. Деньги за проезд принимались в последнюю очередь. Гадай — не гадай, какая шлея попала им сегодня под амуницию, только задачу это осложняло сильно.
Продолжая осматриваться, юноша приметил неподалеку маленькую рощицу, в которой собралось человек десять-двенадцать. Держались они врозь, одеты были по-разному, но нервничали одинаково. Чтобы не торчать под моросящим дождем, Шагалан двинулся к ним. Люди и впрямь казались незнакомыми друг другу, новичка встретили настороженно, хотя и без враждебности. Кинув плащ на землю под раскидистым деревом, разведчик улегся сверху. Среди постояльцев рощи обнаружились и женщины, и дети, и седые старцы. Через минуту прерванные было разговоры возобновились, в результате юноша быстро определил, что очутился в обществе товарищей по несчастью — таких же странников без необходимых для путешествий бумаг. Труднее было понять, на что горемыки рассчитывают. Любой рьяный стражник мог в любой момент учинить здесь форменный погром. Вдоволь наслушавшись историй о чужих невзгодах, Шагалан наконец повернулся к своему соседу — мрачному, понурому мужику:
— Извините, уважаемый. Не в курсе, случаем, с чего вдруг стража лютует?
Мужик покосился с подозрением, но, помедлив, ответил:
— Известно с чего. Все из-за поимки старика Сегеша.
— Так его взаправду поймали? — нарочито удивился юноша.
— Истинно так. Третьего дня по городу возили в телеге, показывали народу, чтоб никто не сомневался. Ну, а под то, знамо дело, и войску нагнали видимо-невидимо. Караулы, вишь, удвоили, офицеров ихних из тепленьких постелек в дождь выставили. Вот и звереют.
— И даже за деньги не пройти?
— Какое там! Это раньше, парень, просто: гони монету и езжай гоголем, а ныне… Что внутрь, что назад на тракт не отпустят, во!
— И куда ж тогда? — насторожился Шагалан.
— Известно куда. Высекут до потери чувств, а ежели заподозрят серьезное… тогда, считай, пропал. Солнце сесть не успеет, как будешь болтаться в петле. А заподозрить им каждого ничего не стоит.
— Неужели сразу и вешать?
— Угу. Вон там, в сторонке, чуешь, плоды на суку качаются? Ни суда, ни острога, все тут на месте и закончится.
— Веселенькое положение… И чего же делать? Чего ждать?
Мужик вздохнул:
— Чуда ждать. Может, Тайна Заступница поддержит в напасти. А нет — придется мне вторую ночь в поле терпеть. В городе семья, дети, все равно рано или поздно пробираться. Авось волк не задерет, тать не зарежет, стражник не сцапает. Крепись да молись — сие наша, парень, тяжкая доля.
Ночевать здесь Шагалан, безусловно, не планировал, однако задача и впрямь попалась непростая. Пока стража начеку, проскочить мимо нее сложно. И с боем не прорвешься — за мостом у ворот еще несколько человек: захлопнут створки, и стучись потом хоть лбом. Подорожная, так славно пособившая с фригольдерами, и сейчас за пазухой, но вторично испытывать судьбу не тянуло. Злополучный купчина, вероятно, уже доковылял до Галаги, и если не кормил ворон как отловленный бродяга, то наверняка поднял тревогу. Тогда заветная бумага грозила оказаться пропуском на виселицу. Надежда на то, что рвение стражи вдруг ни с того ни с сего закончится, сменившись обычной алчностью, отсутствовала. Оставался потаенный путь — в темноте переправляться через реку вплавь и затем перелезать частокол. Радость не великая, но больше ничего не придумывалось. Тут и мелонгов поблагодаришь, что старые каменные стены срыли, облегчили жизнь бедным разведчикам.
Однако, видно, не судьба была юноше в очередной раз искупаться в стылой осенней водице. То ли Святая Тайна снизошла к молитвам, то ли собравшиеся бедолаги дожидались именно такого чуда, но к мосту приблизился новый караван.
