Флот вторжения (№1) - Флот вторжения

Страха не ответил. Никто из остальных командиров кораблей также не произнес ни слова, хотя у нескольких широко раскрылись рты в брезгливых усмешках. Атвару эта история тоже показалась смешной, в «экскрементальном», так сказать, смысле, но у нее был и другой смысл. И главнокомандующий заострил на нем внимание:

— Большие Уроды невежественны, но далеко не глупы. Они научились большему, чем просто идти против нас в крупномасштабных сражениях. Надо признать, что в мелких, незначительных операциях они нас превосходят.

— Этот налет был далеко не таким уж незначительным, господин адмирал,

— упорствовал Страха.

— Стратегически да, но не тактически, — ответил Атвар. — Большие Уроды также используют с выгодой для себя и отвратительные перемены в погодных условиях планеты. Они привыкли к сырости и холоду, а также к различным видам замороженной воды, встречающейся на Тосев-3. От одного случая к другому нам придется учиться иметь дело с этими факторами, а обучение обходится дорого.

— По моему мнению, господин адмирал, этот мир, возможно, не годится для нашего поселения, — сказал Страха. — Погода здесь является не единственным отвратительным фактором. Сами Большие Уроды явно заслуживают своего названия.

— Возможно, и так, — кивнул Атвар. — Но Император приказал, чтобы мы присоединили Тосев-3 к Империи, и потому это будет исполнено, — Упоминание о безусловном подчинении воле Императора осадило тех командиров, которые прежде недвусмысленно поддерживали Страху. Атвар продолжал:

— Многие части этой планеты прекрасно подойдут для нас, а ее ресурсы, которые Большие Уроды разрабатывают столь варварски, окажутся для нас более значимыми.

— Если это так, господин адмирал, то давайте использовать ресурсы таким образом, словно они находятся на безжизненной планете одной из наших солнечных систем, — сказал Страха. — Уничтожим Больших Уродов ядерной бомбардировкой и тем самым решим большинство наших проблем с Тосев-3.

Атвару не понравилось, что, судя по выражениям лиц командиров кораблей, немалое число его подчиненных как будто соглашается со Страхой.

— Вы забываете одну вещь, командир корабля. Эскадра поселенцев уже направилась сюда вслед за нами. Они окажутся здесь менее чем через сорок лет — или через двадцать полных оборотов этой планеты, — и их главнокомандующий не скажет нам спасибо за мертвый мир.

— Господин адмирал, имея выбор: оставить поселенцам мертвую планету или проиграть войну, в ходе которой Большие Уроды научатся создавать ядерное оружие, — что вы предпочтете? — требовательно спросил Страха.

При этих словах даже командиры его агрессивной фракции беспокойно задвигались: такой жгучий сарказм редко встречался среди членов Расы. Атвар решил, что лучший способ погасить страсти — это сделать вид, будто он не заметил подвоха.

— Командир корабля, я не верю, что у нас существуют только такие возможности выбора. Я намереваюсь передать главнокомандующему эскадрой поселенцев планету, готовую для жизни на ней.

Если война пойдет успешно, такой исход весьма и весьма вероятен. Однако даже Атвар начинал сомневаться, окажется ли Тосев-3 подготовленным к заселению в той степени, в какой требуют разработанные на Родине планы. Условия на планете значительно отличаются от того, что ожидала встретить Раса: здесь оказалось слишком много Больших Уродов и слишком много их промышленных предприятий.

А тут еще Страха (чтоб настигло его проклятье) не желал прикусить язык:

— Господин адмирал, как можем мы заявлять о победе в войне и завоевании этой планеты, когда даже жалкие маленькие империи тосевитов, которые якобы капитулировали перед нами, продолжают оказывать вооруженное сопротивление нашим оккупационным силам?

— Если у умудренного командира корабля есть решение этой трудной проблемы, изложение его обрадует мою душу, — ответил Атвар. — Разумеется, мы продолжаем защищаться и, как можем, отбивать нападение диверсионных групп. Что еще вы могли бы предложить?

У Страхи на все находилось свое мнение:

— Нужно проводить массовые акты возмездия за каждый случай бандитизма и саботажа. Убивать десять Больших Уродов за каждый поврежденный грузовик и сто — за каждого покалеченного солдата Расы. Заставьте их уважать нас, и постепенно они подчинятся.

— Господин адмирал, можно мне высказаться по этому вопросу? — спросил Кирел.

— Говорите, — разрешил Атвар.

— Благодарю вас, господин адмирал. Досточтимый Страха, хочу сказать вам, что до недавнего — времени у меня были взгляды, схожие с вашими. Возможно, вы слышали, а может, и нет, что Я в значительной степени поддерживал уничтожение города Больших Уродов, называвшегося Вашингтон, чтобы устрашить тосевитов Соединенных Штатов и заставить прекратить сопротивление. Вероятно, такая стратегия оказалась бы успешной против халессианцев, либо работевлян, или даже против Расы. Но против тосевитов она оказалась неудачной. — Страха попробовал вмешаться, однако Кирел высунул язык, чтобы остановить его:

— Позвольте мне закончить. Я не утверждаю, что нам не удалось запугать Больших Уродов, проведя массированные демонстрации силы. Но среди тосевитов существует также некое сильное меньшинство, которое подобные наши действия побуждают к еще большему сопротивлению. Ваша политика играет на руку этим фанатикам.

— А почему Большие Уроды должны отличаться от прочих цивилизованных видов? — спросил Страха.

— Когда наши ученые получат материалы проводимой нами кампании, они еще тысячи лет будут спорить об этом, — ответил Кирел. У собравшихся командиров кораблей широко раскрылись рты. Все знали, что ученые Расы отличаются правильностью выводов, но тратят бесконечное количество времени, чтобы их сделать. Кирел продолжал:

— Однако у меня дефицит свободного времени, как и у всех, прибывших на Тосев-3. Если бы мне пришлось размышлять, я бы сказал, что отличия в поведении Больших Уродов проистекают из их, можно сказать, уникальных особенностей спаривания.

— Вечно мы возвращаемся к спариванию, — презрительно фыркнул Страха.

— Неужели эти жалкие Большие Уроды больше ни о чем не думают?

— Скорее всего нет, — сказал Атвар. — Сильные эмоциональные связи, которые образуются у них с сексуальными партнерами и потомством, заставляют их добровольно идти на такой риск, который любой член Расы посчитал бы безумным, а также побуждают прибегать к мести, если их партнерам или потомству причинен вред.

— И это еще не все, — добавил Кирел. — Некоторые наши ученые считают, что Большие Уроды вследствие семейных привязанностей, которые привыкли создавать, также склонны к созданию столь же сильной привязанности к интересам своих маленьких империй и к своим нелепым религиозным системам. Фактически мы имеем дело с видом, в котором полно фанатиков, причем таких фанатиков, которых не сдержишь угрозой силы, что остановило бы более разумные расы.

— Если я правильно понимаю вас, досточтимый командир корабля; — сказал Страха, — вы выдвигаете гипотезу о том, что Тосев-3, возможно, никогда не удастся покорить до конца, как Халесс-1 и Работев-2, и что Большие Уроды могут продолжить самоубийственное сопротивление нам даже после того, как будет достигнута окончательная победа в войне.

— Вы заходите дальше, чем хотелось бы зайти мне самому, но по сути — да, — невесело признался Кирел.

— Уважаемые командиры кораблей, — вмешался Атвар, — давайте все же съедим червей перед супом. Прежде чем мы начнем искать способы того, как уменьшить угрозу нашим силам после завоевания, вначале нам следует закончить это завоевание. Необычайно суровая зимняя погода, которая господствует на большей части северного полушария Тосев-3, еще больше осложняет наше положение.

— Нам следовало бы лучше подготовить наших воинов к перенесению подобных условий, господин адмирал, — сказал Страха.

Главнокомандующему очень хотелось, чтобы один из тех страшных тосевитских снайперов влепил кусочек металла прямо между глаз Страхи. Этот самец лишь жаловался и плел интриги; его не заботило решение поднимаемых им же проблем.

— Я мог бы напомнить командиру корабля, что в пределах Империи нигде нет территории, климат которой даже близко походил бы на климат упомянутых областей Тосев-3, где, к несчастью, обитает большинство наших главных противников.

Даже несколько командиров из фракции Страхи согласились с ним. Это немного успокоило Атвара. Он начинал побаиваться этих собраний. Слишком часто ему приходилось сообщать новости, и такие скверные, которых он и представить себе не мог, пока не покинул Родину. Атвар считал, что его основной заботой в этой кампании будет то, сколько солдат по небрежности пострадало в дорожных происшествиях, а не разговоры о том, когда именно ожидать нападения Больших Уродов с ядерным оружием собственного производства.

Он также рассчитывал на более точные данные предварительной разведки, предпринятой Расой. Атвар уже смирился, что эти данные совершенно упустили из виду странный скачок тосевитов в развитии технологии, произошедший после того, как разведывательные корабли покинули Тосев-3. Хотя в этом уже надо винить Больших Уродов, а не Расу. Но разведчикам следовало более подробно сообщить о социальных и сексуальных особенностях тосевитов, чтобы исследовательским группам Кирела не пришлось начинать изучение с самого начала.

Однако по-настоящему Атвара беспокоило другое. «Возможно, — думал он,

— разведывательные корабли посылали на Родину точные данные. Только вот ученые, анализировавшие их с позиций мышления Расы, не обратили на них внимания, неверно истолковали, а то и попросту с недоверием отбросили. Если бы подобные ошибки были допущены перед завоеванием работевлян или халессианцев, Раса не только бы прошла мимо них, но даже не заметила бы этих ошибок. Фактически подчиненные народы не особо отличались от своих хозяев. Но Большие Уроды… они-то отличаются значительно, и познание на практике их отличий от Расы оказывается куда более дорогостоящим, чем можно было предполагать».

— Господин адмирал, как нам свести к минимуму тот вред, который тосевиты могут причинить, захватив ядерные материалы? — спросил Кирел.

— Я должен вкратце довести до сведения командиров кораблей новые приказы, которые они вскоре получат в письменной форме, — ответил Атвар. — Суть их такова. Мы усилим бомбардировки крупных городов, где, вероятнее всего, располагаются главные исследовательские центры. Посмотрим, насколько далеко они продвинутся в своих исследованиях, если, к примеру, их установки останутся без электроэнергии.

Хорреп, один из командиров фракции Страхи, завилял обрубком хвоста, чтобы его заметили и позволили говорить.

Когда Атвар повернул оба своих глаза в его направлении, Хорреп сказал:

— Я прошу разрешения напомнить господину адмиралy, что количество наших боеприпасов не столь велико, как могло бы быть. Мы израсходовали гораздо больше, чем предполагали, отправляясь сюда. Собственное производство боеприпасов, сообразно намеченному плану, не было развернуто по двум причинам. Во-первых, мы были вынуждены сосредоточить наши силы на ведении боевых действий, а во-вторых, ущерб, причиненный нам тосевитским сопротивлением, оказался значительнее, чем мы ожидали.

Несколько командиров высказались в поддержку Хоррeпa. И вновь перед мысленным взором Атвара пронеслась картина: вот он выпускает последний свой снаряд, а в это время из укрытия выползает еще один танк Больших Уродов.

— Вы хотите сказать, что не в состоянии выполнить новый приказ? — раздраженно, спросил он.

— Нет, господин адмирал, это будет исполнено, — ответил Хорреп. — Но я должен предупредить вас, что такие бомбардировки не могут продолжаться до бесконечности. Я очень сильно надеюсь, что достигнутые результаты будут пропорциональны израсходованным боеприпасам.

«И я тоже надеюсь», — подумал Атвар. Он поблагодарил предусмотрительные души Императоров прошлого, что Раса Привезла на Тосев-3 больше оружия, чем могло бы потребоваться для завоевания полудикарей, которых они рассчитывали здесь встретить. Если бы его подчиненные действовали поспешно, они двигались бы прямиком к бесславному поражению.

С другой стороны, если бы Раса действовала быстрее и высадилась на Тосев-3 несколькими-сотнями лет раньше, Большие Уроды оказались бы куда более легкой добычей, ибо в таком случае у них не было бы времени для развития собственной технологии. Не означало ли это, что здесь поспешность была бы желательной? Чем глубже стараешься вникнуть в какой-нибудь сложный вопрос, тем, как правило, сложнее он становится.

Главнокомандующий с большой неохотой решил пока изъять из будущего приказа пункт об усилении мер против водных судов, в которые Большие Уроды вкладывают столько сил и изобретательности. Поскольку Тосев-3 отличался громадными водными пространствами, местные жители научились намного изощреннее пользоваться имя, чем любые обитатели Империи. Атвар чувствовал, что они достаточно широко применяют водный транспорт, и потому его уничтожение оправдало бы затраченные Расой усилия… Но когда боеприпасов не столько, сколько хотелось бы, их приходится беречь для самых важных целей.

Атвар вздохнул. Когда-то на Родине результаты тестов, определявших его профессиональные склонности, показали, что он мог стать не только способным солдатом, но и не менее способным архитектором. Выбор был за ним. Атвар всегда был идеалистом, всемерно готовым служить Императору и Расе. И только угодив в бездонную трясину, называющуюся завоеванием Тосев-3, он стал всерьез подумывать о том, не был бы, в конце концов, он более счастлив, занимаясь возведением зданий.

Атвар снова вздохнул. Выбор уж давно сделан. И теперь он наилучшим образом должен делать то, что диктуется его выбором. Он сказал:

— Командиры кораблей, я знаю, что эта встреча не до конца удовлетворила вас. Большие Уроды имеют жуткое обыкновение заставлять все, что мы делаем, выглядеть неудовлетворительным. Перед тем как вы вернетесь к своим подчиненным, хочет ли кто-нибудь из вас сказать что-либо еще?

Чаще всего этот формальный вопрос оставался без ответа. Однако на сей раз позволения говорить попросил самец по имени Релек. Когда Атвар позволил, тот промолвил:

— Господин адмирал, мой корабль, «Шестнадцатый Император Осджесс», базируется в восточной части основного континентального массива Тосев-3, на территории империи Больших Уродов, называемой Китай. Недавно значительное число воинов оказались непригодными к несению службы из-за чрезмерного потребления одной местной травы, которая оказала на них зримое возбуждающее действие и привела к появлению пагубной привычки.

— Мой корабль базируется в центре этого континентального массива, и с несколькими моими подчиненными произошло то же самое, — сказал другой командир, которого звали Теттер. — Я думал, я единственный, кто столкнулся с такой проблемой.

— Нет, не единственный, — отозвался Моззтен. Его корабль находился в Соединенных Штатах. — У Больших Уродов эта трава называется… точнее, одно из ее названий — «имбирь». Она оказала вредное действие и на солдат моей команды тоже.

— Я издам общий приказ, однозначно ставящий эту траву под запрет, — объявил Атвар. — Для усиления действия приказа я бы просил каждого командира — особенно тех троих из вас, кто сообщил об этих прецедентах, — издать собственные приказы, силой своих полномочий запретив подчиненным какое бы то ни было употребление этого… имбиря — так вы его назвали?

— Будет исполнено, — хором ответили командиры кораблей.

— Прекрасно, — сказал Атвар. — Хотя бы одна проблема разрешилась.

***

Механик развел измазанными руками и беспомощно покачал головой:

— Я очень извиняюсь, товарищ летчик, но причину неисправности обнаружить не могу. Сдается мне, что не иначе как чертова бабушка запустила свою лапу в ваш мотор.

— Тогда отойди прочь, я сама посмотрю, — сердито бросила Людмила Горбунова.

Ей хотелось вбить хоть немного понимания в этого тупого мужика, но, видно, у него что голова, что задница были одинаково дубовые — сапогом не прошибешь. Жаль, вместо этого олуха рядом с нею нет ее прежнего механика Кати Кузнецовой. Та действительно разбиралась в моторах и бралась устранять неполадки, а не несла всякую ерунду насчет черта и его дурацкой бабушки.

Да и пятицилиндровый мотор Швецова тоже не назовешь самым сложным в мире устройством. Наоборот, он настолько прост, насколько вообще может быть прост мотор, но при этом работает. И отличается надежностью, как все, что не передвигается на четырех ногах.

Внимательно осмотрев мотор, Людмила ясно поняла, что этот идиот механик точно передвигается на четырех ногах. Взявшись за провод, она спросила:

— Не кажется ли тебе, что этот болтающийся провод от свечи зажигания может иметь какое-то отношение к плохой работе двигателя во время последнего полета? Говоря это, она надежно присоединила провод. Механик мотнул головой, словно ее дернули за веревочку:

— Да, товарищ пилот, очень может быть.

Людмила двинулась на него.

— Тогда почему же ты этого не увидел? — пронзительно закричала она.

Жаль, она не мужчина. Людмиле хотелось не кричать, а реветь по-бычьи.

— Простите, товарищ летчик. — Голос механика был смиренным, словно сам он стоял перед попом, поймавшем его на каком-нибудь противном грешке.

— Я пытаюсь. Стараюсь изо всех сил.

Гнев Людмилы разом испарился. Она знала, что парень говорит правду. Беда заключалась в том, что этих его сил недостаточно. В Советском Союзе всегда ощущалась острая нехватка квалифицированных кадров для нужд страны. Чистки тридцатых годов лишь усугубили положение — иногда достаточно было просто что-то уметь, чтобы оказаться под подозрением, Потом пришли немцы, а после них ящеры… Людмиле казалось чудом, если кто-то из технически грамотных специалистов остался в живых. Такие люди Людмиле давно не встречались.

— У нас есть описания самого «кукурузника» и его мотора. Изучи их как следует, чтобы больше у нас с тобой проколов не было.

— Да, товарищ летчик.

Голова механика вновь дернулась вверх-вниз. Однако Людмила очень сомневалась, что у них уменьшится число подобных проколов. Да сможет ли этот парень прочесть описания? До войны он скорее всего был жестянщиком или кузнецом в каком-нибудь колхозе и неплохо умел запаять кастрюлю или изготовить новую лопату. Кем бы он там ни был, когда дело касалось моторов, парень явно пасовал.

— Давай старайся, — сказала она механику и вышла из укрытия, где стоял ее «У-2».

Холода уже наступили. Снаружи, там, где не было земляных стен, защищающих от порывов ветра, где сверху не свисала маскировочная сетка с высохшей травой, ветер дул со всей силой, швыряя Людмиле в лицо снежную крупу. Хорошо, что ее летный костюм сшит из меха и кожи и посажен на толстый ватин, а на ногах красуются валенки, пусть и на несколько размеров больше, зато предохраняющие ноги от обморожения. Сейчас, когда пришла зима, Людмила редко снимала с себя одежду.

Валенки почти заменяли снегоступы, распределяя вес ее тела, когда она шлепала вдоль слякотной кромки такой же слякотной взлетной полосы. Только борозды от ее самолета и самолетов других летчиков, наполненные снежно-грязевым месивом, выделяли полосу среди остальной стели. В отличие от большинства советских самолетов, «кукурузник» был приспособлен для летных полей, являющихся полями в полном смысле слова.

Вдруг Людмила вскинула голову, а ее правая рука потянулась к пистолету, висящему на поясе. По полосе топал какой-то человек, явно не относящийся к личному составу здешнего изрядно потрепанного войной подразделения советских ВВС. Скорее всего он даже не подозревает, что идет по полосе. Может, красноармеец, судя по винтовке у него за спиной.

Нет, не красноармеец; одет недостаточно тепло, да и покрой одежды не тот. Людмиле понадобились считанные секунды, чтобы понять, чем отличается одеяние незнакомца; такой одежды она повидала достаточно.

— Эй, немец! — громко крикнула Людмила. Этот крик был обращен не только к незнакомцу — одновременно она предупреждала своих товарищей на маленькой авиабазе.

Немец быстро обернулся, схватил винтовку и распластался на брюхе в грязи. «Тертый калач», — без удивления подумала Людмила. Большинство немецких солдат, уцелевших на советской территории, составляли те, у кого боевые реакции вошли в плоть и кровь. Этот был еще и достаточно сообразителен, чтобы не начать палить без разбору раньше, чем узнает, куда забрел, пусть даже густые рыжие усы и делали его похожим на бандита.

Людмила нахмурилась. Где-то она уже видела такие усы. «Ну конечно, в том колхозе, — вспомнила она. — Постой, как звали того парня? Шульц…» Она выкрикнула, добавив по-немецки:

— Шульц, это вы?

— Да. А вы кто? — крикнул в ответ рыжебородый человек. Как и Людмиле, ему понадобилось лишь несколько секунд, чтобы сообразить, что к чему. — Вы ведь та летчица, правда?

Как и тогда, в колхозе, немецкое слово с прилепленным к нему окончанием женского рода звучало довольно экзотично.

Людмила махнула, чтобы он подошел ближе. Шульц поднялся на ноги. И хотя не выпустил из рук винтовку, он не стал направлять оружие на нее. Он был чумазым, оборванным и глядел исподлобья. Если Шульц и не являл собой точную копию «зимнего фрица» с советских пропагандистских плакатов, он уж тем более не напоминал того смертельно опасного врага, каким казался летом. Людмила забыла, насколько он рослый. К тому же сейчас он еще похудел, что лишь увеличило его рост.

— Что вы делаете здесь, среди снегов? — спросил он.

— Это не снега, а летное поле, — ответила Людмила. Шульц огляделся, но ничего вокруг не заметил. Он усмехнулся:

— А ваши Иваны действительно знают толк в маскировке.

Людмила пропустила его слова мимо ушей. Она не знала: то ли это комплимент, то ли он хотел сказать, что здесь и прятать-то нечего.

— Не ожидала снова вас увидеть. Я думала, вы с вашим майором находитесь на пути в Москву.

Пока говорила, краешком глаза Людмила заметила, что несколько летчиков и механиков вышли из землянок и следят за ее разговором с немцем. Все они были вооружены. Из тех, кто воевал с нацистами, никто не был склонен им доверять — даже сейчас, когда Советский Союз и Германия оказались перед лицом общего врага.

— Мы там побывали, — сообщил Шульц. Он тоже увидел русских. Его глаза постоянно двигались, не останавливаясь ни на секунду. Он все время внимательно следил за окружающим пространством. Незаметно Шульц передвинулся так, чтобы Людмила оказалась между ним и большинством ее соратников. Криво улыбнувшись, он продолжал:

— Ваше начальство решило, что лучше послать нас подальше зарабатывать на хлеб, чем позволить сидеть без дела и есть борщ и кашу. Мы и отправились. И вот я здесь.

— Вы-то здесь, — кивнув, повторила Людмила. — А где же ваш майор?

— Когда я видел его в последний раз, он был жив, — ответил Шульц. — Мы действовали по отдельности, таков был замысел операции. Надеюсь, с ним все в порядке.

— Да, — сказала Людмила. — Я тоже надеюсь. Она до сих пор хранила письмо, которое прислал ей Егер. Она подумывала ответить, но так и не написала. И не только потому, что не имела представления, куда адресовать ответ. Переписка с немцем возбудит новые подозрения и добавит еще одну пометку в ее личное дело. Она никогда не видела этого дела — скорее всего никогда и не увидит, если только против нее не будут выдвинуты обвинения. Но она ощущала папку с документами столь же реально, как бараний воротник летной куртки.

— У вас найдется что-нибудь поесть? — спросил Шульц. — После той еды, что мне приходилось красть, даже каша с борщом покажутся деликатесом.

— Нам самим не очень хватает, — ответила Людмила. Она не возражала, чтобы один-два раза накормить Шульца, но, с другой стороны, не хотела превращать его в паразита. Потом ей в голову пришла новая мысль:

— А вы хороший механик?

— Очень хороший, — сказал Шульц без напыщенности, но достаточно убежденно. — В конце концов, мне приходилось следить за ходовой частью моего танка.

— А с авиационным мотором сумеете разобраться?

— Не знаю, — пожал плечами Шульц. — С этим я не сталкивался. У вас есть его описание?

— Да. Только оно на русском. — Людмила продолжала по-русски:

— Тогда, в колхозе, вы почти не понимали русского языка. А как сейчас, лучше понимаете?

— Да, немного лучше, — ответил также по-русски Шульц. Теперь его акцент уже не резал слух. Однако Шульц с явным облегчением вновь вернулся к немецкому. — Правда, я до сих пор ничего толком не могу прочитать. Но цифры везде одинаковы, и я могу разобраться по картинкам. Давайте-ка посмотрим, что у вас есть.

— Хорошо.

Людмила повела Шульца туда, где стоял недавно оставленный ею «У-2». Экипаж наземной службы тяжелыми, недоверчивыми взглядами встречал ее приближение. Какая-то часть этого недоверия адресовалась Людмиле за ее затею с немцем. Она вновь подумала о папке со своим личным делом, но вслух сказала:

— Думаю, он сможет нам помочь. Разбирается в моторах.

— А-а, — почти хором выдохнули собравшиеся. Эти возгласы занимали Людмилу ничуть не больше, чем недоверчивые взгляды. Наряду с ненавистью и страхом к немцам, многие русские привыкли приписывать им чуть ли не волшебные способности просто потому, что немцы происходили с Запада. Людмиле казалось, что она лучше понимает истинную суть вещей. Да, немцы были хорошими солдатами, но сверхсуществами не являлись.

Когда Георг Шульц увидел «кукурузник», то качнулся на каблуках и усмехнулся:

— Неужели вы продолжаете летать на этих недомерках?

— Если и продолжаем, что с того? — с жаром выпалила Людмила.

Уж лучше бы он оскорбил кого-нибудь из ее семьи, чем ее любимый «У-2».

Но танкист не собирался издеваться над самолетом.

— Помню, мы жутко ненавидели эти дурацкие штучки. Всякий раз, когда мне требовалось выйти по большой нужде, я озирался по сторонам, как бы один из ваших самолетиков не появился и не стрельнул по моей голой заднице. Могу держать пари, что ящерам они нравятся ничуть не больше нашего.

Людмила перевела его слова на русский. Словно по волшебству, враждебность наземного экипажа растаяла. Руки соскользнули с оружия. Кто-то достал кисет с махоркой и протянул Шульцу. У того во внутреннем кармане находился кусок старой газеты, не успевший промокнуть. Когда он свернул цигарку, один из русских поднес ему огня.

Прикрыв цигарку рукой, чтобы на нее не капало с маскировочной сетки, Шульц обошел вокруг самолета, внимательно разглядывая двигатель и двухлопастный деревянный пропеллер. Когда он вернулся, на лице его играла недоверчивая улыбка.

— Он что, действительно летает?

— Да, он действительно летает, — серьезным тоном ответила Людмила. И повторила эти слова по-русски. Несколько механиков громко расхохотались. — Ну и как вам кажется, можете вы помочь, чтобы он продолжал летать? — спросила она по-немецки.

— А почему бы нет? — вопросом ответил Шульц. — Похоже, здесь не нужно столько усилий, как для поддержания танка на ходу. Будь этот мотор еще проще, вам пришлось бы запускать его с помощью резинового жгута, как детскую игрушку.

— Гм, — произнесла Людмила, сомневаясь, что ее задело это сравнение.

Маленький мотор системы Швецова был выносливым, как лошадь, этим стоило гордиться, а не высмеивать. Людмила махнула Шульцу:

— Повернитесь кругом.

Шульц щелкнул каблуками, словно Людмила была фельдмаршалом с красными лампасами на брюках, и молодцевато повернулся кругом.

Жестом, Людмила показала двоим своим товарищам встать позади Шульца, чтобы он не видел ее действий. Потом отсоединила тот самый провод свечи зажигания, который сама заметила, а ее механик-недотепа — нет.

— Теперь можете повернуться. Найдите неполадку в моторе.

Шульц подошел к «У-2», изучающе вглядывался в мотор не более пятнадцати секунд и поставил на место открученный Людмилой провод. Казалось, его улыбка спрашивала: «Почему бы в следующий раз вам не задать задачку посложнее?» Механик, которому не удалось отыскать эту неисправность, сердито глядел на немца, словно подозревал, что чертова бабушка каким-то образом переселилась из самолетного мотора в Шульца.

— Этот человек будет полезен у нас на базе, — сказала Людмила.

Ее глаза подзадоривали наземную службу поспорить с нею. Никто из мужчин не произнес ни слова, хотя по глазам некоторых было видно, что они вот-вот выплеснут едва сдерживаемые чувства.

Немецкий фельдфебель бронетанковых войск выглядел столь же ошеломленным, как и стоящие рядом советские военные.

— Сначала я сражался плечом к плечу с группой русских партизан, а теперь вступаю в Военно-Воздушные Силы Красной Армии, — сказал он, обращаясь больше к самому себе, чем к Людмиле. — Надеюсь, Бог мне поможет, и эти факты не попадут в мое досье.

Значит, нацисты тоже беспокоятся о своих досье. Людмила подумала, что у них с Шульцем есть что-то общее, хотя сказать ему об этом не могла. Впрочем, этого и не требовалось. Они оба знали, о чем можно говорить, а о чем нет.

Шульц также знал, что означают адресованные ему враждебные взгляды. Он достал фляжку и бросил ее тому механику, который глядел свирепее всех.

— Водка, русский водка, — сказал Шульц, причмокнув губами. — Очень карашо.

Изумленный механик вытащил пробку, понюхал содержимое, затем со всей силой стиснул Шульца в объятиях.

— Разумный поступок, — сказала Людмила, когда наземный экипаж пустил фляжку по кругу. — Майор Егер это бы одобрил, — добавила она.

— Вы так думаете?

Людмила нашла волшебную фразу, открывавшую доступ к душе Шульца, Его узкое, худощавое лицо просияло, как у мальчишки, которому сообщили, что ему присудили премию за лучшее сочинение года.

— Я думаю, фрейлин, что майор Егер — настоящий мужчина.

— Да, — ответила Людмила и поняла, что, наверное, у нее с Шульцем могут найтись еще кое-какие общие взгляды.

ГЛАВА 14