Яд-шоколад

ОТВЕТ: Раньше, когда он еще в школе учился в коррекционной, у него имелся некий ритуал… в общем некоторые действия он любил повторять и… это особенность его недуга, поймите. Но с тех самых пор, как он познакомился с ребятами и начал играть в этой рок-группе… Знаете, музыка оказывает порой потрясающее терапевтическое воздействие. Он словно ожил, и мы с женой так этому радовались, потому что…

ВОПРОС: Я спрашиваю вас, Роман Ильич, в мае и апреле сего года когда ваш сын обычно уходил из дома и когда возвращался?

ОТВЕТ: Да боже мой, мы же не следили за ним в подзорные трубы! Он взрослый, у него своя жизнь, он наконец нашел себе дело по душе. Вставал он поздно, уходил из дому. Приходил, когда хотел. Поймите, мы с женой уже не в состоянии его контролировать. У нас младшие дети, мы заняты их воспитанием, их здоровьем, их образованием. А Родиоша… он жил… он просто жил, как хотел.

ВОПРОС: Так он возвращался домой поздно?

ОТВЕТ: Да, иногда очень поздно. Мы живем в Подмосковье, а он ехал из Москвы.

ВОПРОС: Были случаи, когда он не ночевал дома?

ОТВЕТ: Нет, такого я не припомню.

ВОПРОС: 3 мая, 10 мая, 19 мая и 25 мая в какое время ваш сын приходил домой?

ОТВЕТ: Я не помню. То есть он уходил из дома днем, а возвращался иногда поздно.

ВОПРОС: Он не находился с вами в эти дни вечерами?

ОТВЕТ: Нет, я же объясняю вам, парни играют в музыкальной группе. Там клубы ночные, выступления.

ВОПРОС: Если ночные клубы и выступления, значит, он часто не ночевал дома?

ОТВЕТ: Он всегда у нас ночевал только дома… то есть… я не помню, спросите у жены.

ВОПРОС: Вы не помните, что было 25 мая? Это же всего неделя назад.

ОТВЕТ: Я все помню, я отлично помню… Родиоша был с нами в тот день… вечер… То есть нет, его не было, он, как обычно, ездил в Москву. В общем, спросите лучше у жены. Она все помнит точно.

ВОПРОС: Роман Ильич, вы употребляете алкогольные напитки?

ОТВЕТ: В смысле, не пропил ли я свою память? Что ж, иногда употребляю. Но умеренно. Порой без этого мужчине нельзя. Вы разве такой уж отъявленный трезвенник, товарищ… или как вас там, гражданин следователь?

ВОПРОС: Ваш сын подозревается в совершении нескольких убийств.

ОТВЕТ: Ни про какие убийства мы с женой не знали. Занесите это в протокол. У нас младшие дети… мы… Да разве же мы могли про такое знать???!

ВОПРОС: Вы никогда не подозревали, что ваш сын может совершать подобные поступки?

ОТВЕТ: Нет, никогда, что вы такое говорите!

ВОПРОС: В присутствии вас и вашей жены ваш сын Родион проявлял когда-либо агрессию в отношении кого-либо?

ОТВЕТ. Нет… то есть, ну было конечно… да, эти самые акты агрессии. Спросите у жены моей. Когда еще в школе учился и потом. Во дворе… знаете, ребятня, пацаны порой жестокие, дразнят… Псих, псих… А он ведь не такой, как все. Ну и было – срывался. И дома тоже иногда все может поломать, разорвать, когда не в себе.

ВОПРОС: Родион проявлял агрессию в отношении вас, родителей и младших детей?

ОТВЕТ: Нет, никогда! Он любит нас и младших любит – Любочку и Фому. Это, наверное, единственное, что он любит в этой жизни, что его еще держит здесь. Это мы… наша семья.

Катя дочитала последний ответ в протоколе допроса.

Какой необычный допрос…

Ощущение от прочитанного какое-то неопределенное… двойственное.

Ну конечно же, он, его отец, лжет, оттого так путано изъясняется.

А маньяк-то, оказывается, любит свою семью…

Она снова перечла допрос, затем и с него сделала для себя ксерокопию.

Потом вставила в ноутбук новый диск. Интересно, а что там?

Комната для допроса в изоляторе временного содержания. Резкий свет галогеновой лампы. В кабинете для допросов трое.

Катя увидела полковника Гущина – без пиджака, в одной рубашке, рукава засучены, галстук криво на боку, во рту крепко прикушена сигарета – ну точь-в-точь «злой коп», как его показывают в блокбастерах. Рядом с ним долговязый и невозмутимый субъект в сером костюме – скорее всего следователь. В дверях – могучего вида – просто горилла настоящая – оперативник, в черной форме спецназа, незнакомый Кате. С наручниками у пояса и таким выражением на лице, словно он сейчас, если только услышит команду, начнет всех тут мочить и крошить в капусту.

Однако вопрос, прозвучавший на записи, странно диссонировал со всей этой взрывной грозной ситуацией. Предельно вежливый и спокойный вопрос следователя в сером костюме:

– Вы не могли бы хоть на минуту перестать стучать по столу? Прекратить барабанить?

Камера медленно наехала на того, к кому обращались.

Катя увидела сидящего за столом мужчину. Темноволосого. Только что из протокола допроса ей стало известно, что Родиону Шадрину… вот этому мужчине за столом, всего двадцать пять лет. Но выглядел он намного старше – лет на тридцать пять. Очень худой парень, но с отечным опухшим лицом. Очень бледный. Опустив голову, он вперился в стол. Сам он сидел неподвижно, а вот руки его дергались, пальцы выбивали на крышке стола глухой четкий ритм. Очень быстрый ритм, рваный, назойливо сверливший тишину, наступившую после вопроса следователя.

– Хорош дурака валять! Думаешь, мы с тобой тут цацкаться будем?!

Гущинский бас – как из пушки.

Четкий отбойный ритм в ответ как дробь дятла.

– Прекратите, Родион, прекратите стучать! – Следователь сел напротив. – И отвечайте на наши вопросы.

Нет ответа. Нет реакции. Катя смотрела, как Родион Шадрин… да, вот таким она впервые увидела его на этой видеозаписи… барабанит. И бледное одутловатое лицо его не выражает ничего, и взгляд его темных глаз пуст. И лишь руки неистовствуют, продолжая отбивать четкий грохочущий ритм все громче, громче…

– Прекратить сейчас же!

Барабанная дробь пальцев.

– Да он же издевается над нами!

Гущин кивнул спецназовцу – мгновение, и тот молниеносно сдернул Шадрина со стула, пригнул его могучим рывком к полу, заламывая руки за спину.

В кабинете для допросов воцарилась тишина.

– Под идиота полного косишь… Думаешь, мы на это купимся, я на это куплюсь? – Гущинский бас теперь тих и зловещ там, на записи, как шипенье змеи. – Четыре девчонки за три недели… их кровь на тебе. Изуродовал, искромсал, убил… Удовольствие получал? Отвечай! Ты там вот так с ними наслаждался, кайфовал? А теперь тут у нас под дурака косишь, думаешь, это тебе все с рук сойдет? Отвечай, когда тебя спрашивают, сукин ты сын!

– Тише, спокойно, так мы с ним все равно ничего не добьемся. Я прерываю допрос, уведите арестованного.

Запись оборвалась. Катя сидела перед темным экраном ноутбука. Следователь просек – «злой коп» вот-вот выйдет за дозволенные рамки. А это недопустимо. Как ни крути, маньяк… «сукин сын», как его именует яростно полковник Гущин – больной.

Родион Шадрин психбольной… Это даже по лицу, по всему его облику можно понять.

Однако видеозапись на этом не кончилась. Возникла вторая часть. И здесь та же обстановка – кабинет для допросов в изоляторе и даже та же самая горилла из спецназа в дверях в качестве конвоира. Но вот народа в кабинете гораздо больше. Кроме Гущина и следователя еще знаменитый на все управление эксперт-криминалист Сиваков и двое медиков в синих робах.

Освидетельствование и личный досмотр задержанного. Медики ловко и быстро сняли с Родиона Шадрина толстовку и майку. Катя поняла, что эти вещи – чистые, то есть не предназначенные для биоэкспертизы и исследования ДНК. Для этих экспертиз изъята другая одежда и обувь при обыске в его квартире.

Шадрин позволял медикам делать с собой то, что они делали, подчинялся вяло и безропотно, словно тряпичная кукла. Его повернули боком к свету, к галогеновой лампе.

Гущин молча указал эксперту Сивакову на татуировку Шадрина. В очень необычном месте она была сделана – не на предплечье, а на боку, почти что на ребрах. Крупная татуировка. Они все очень внимательно рассматривали ее.

Разглядывала на видеозаписи и Катя. Не пойми что, какая-то геометрическая линия. В тот момент ей не показалось все это важным. Гораздо важнее было осознание того, что Шадрин не давал никаких показаний. Вообще не произносил ни слова. Медик поднял его руку вверх, давая возможность эксперту Сивакову сфотографировать татуировку крупным планом.

Катя видела, как пальцы Родиона Шадрина там, вверху, задвигались. Он словно щупал, перебирал пальцами воздух.

Или снова барабанил? Даже вот так.

Глава 9

Кокаин в шоколаде

– А у тебя тут премиленькое гнездышко!

– Такие хоромы!

– И сколько сладкого, конфет, это все нам?? Ох-х-х, мальчик, да тут все в шоколаде!

Феликс – молодой хозяин кондитерского бутика «Царство Шоколада» и фабрики, да, да, тот самый Феликс, по которому тайком вздыхала нежная Машенька Татаринова, Феликс – антикварный гот по образу жизни и по костюму, очень активно, непринужденно и страстно обслуживал столичных шлюх.

Сегодня днем он набрал один из своих излюбленных телефонных номеров и заказал девушек на дом. В семейный особняк конфетных магнатов, который после смерти его отца казался каким-то странно пустым, тихим, почти заброшенным со всей его внутренней великолепной отделкой, мебелью и комфортом.

Да, ведь они столько прожили за границей… Вот дом и зачах. Мать на этом настояла, и они покинули этот дом. Они с сестрой.

Феликс прислушался – нет, сестра наверху у себя, как всегда, что-то читает и учит. Вряд ли она спустится вниз – в гостиную или столовую. Она не одобряет домашних оргий. Она, конечно, способна устроить большой хай, если застукает его вот сейчас… сейчас… в таком виде…

– Ну, мальчишка, чего ты ждешь? Ложись, я приказываю! Нет, не так, на спину, я угощу тебя от души!

Шлюха Валерка – тонкая, как хлыст, с длинными ногами, взмахнула плетью.

Да, вид, возможно, не совсем пристойный сейчас у него. Даже совсем не пристойный. И сестрицу это, наверное, дико разозлит, возможно, грянет гром, если она спустится и увидит всех этих шлюх, но она никогда ни за что не донесет на него матери. Сестра не доносчик. И за это он ее уважает и даже любит по-своему.

Где-то там, в глубине души…

Очень глубоко…

– Ой, сколько же тут всего на столе! И какие конфеты, я в магазине таких никогда не видела… Это ваша фабрика такие готовит? А пирожные, просто пипец, как же вкусно, как же все это вкусно, сладко! Вы для «Азбуки вкуса» поставляете вот эти с шоколадом и с кремом? Божественно! Я, наверное, сейчас лопну! Ленка, да ты только попробуй, как тут все вкусно! И это все нам? Для нас?

Шлюха по имени Виля – рыженькая, пухлая, облаченная сейчас лишь в коротенький шелковый черный топ на бретельках, открывавший ее розовый прикольно подбритый лобок, застыла в восхищении у щедро накрытого стола в соседней с гостиной столовой.

Белыми хищными зубками своими она сейчас с аппетитом надкусывала сразу два пирожных, которые держала в обеих руках – «Три шоколада» и «Малиновый мильфей».

Она обращалась с набитым ртом к шлюхе Ленке – маленькой, как черная кнопка, брюнетке, тоже в одном шелковом белом топе на бретельках, открывавшем лобок небритый, густо обросший черными волосами. Ленка всегда ела сладкое очень жадно и сейчас лишь мычала в немом восторге. Что там бормочет, не различить… нет, все же можно различить…

– А конфеты с чем? Шоколад с чем? Что тут беленькое сверху?

– Мышьяк, – ответила подруге-товарке шлюха Сиси – самая образованная и отвязная из всех четверых. – Он нас всех потравит сейчас к такой-то матери. Он же хрен его знает кто… антикварный гот. На кладбище они мессу служат, им жертвы нужны, а мы… такие, как мы, им самое оно для жертвоприношений. Девки, выплюньте конфеты! Ну, быстро, я кому сказала, плюй!

Сиси протянула руку – она вообще стояла у стола совершенно голая, смуглая, горячая и неистовая, как огонь… так вот она протянула руку, варварски ухватила шлюху Вилю за пухлую мордашку и сильно сдавила ей щеки.

– Плюй, толстая задница!

– Пусти, зараза! – Шлюха Виля взвизгнула и ударила ее по плечу недоеденным пирожным «Три шоколада». – Убью, п… недоделанная!

Она мазнула товарку пирожным «Малиновый мильфей» прямо по лицу, оставив ярко-розовый след крема на смуглой коже.

– Девочки, прекратите драться, – нежно попросил Феликс.

– Хорош прикалываться! – скомандовала товаркам шлюха Валерка с плеткой. – Что в конфетах? Это ж кокаин, вы что, забыли, как было в прошлый раз?

Шлюха Валерка с хлыстом наклонилась над Феликсом, и он скормил ей с рук шоколадную конфету, щедро посыпанную кокаином.

Он сидел сейчас на полу в любимой гостиной, обставленной в стиле прованс с фиолетовыми диванами и толстым сиреневым ковром на полу, с белыми французскими старинными столиками на гнутых ножках, зеркалами, мраморным камином и огромной хрустальной люстрой. Эта обстановка необычайно шла к его костюму, когда он был одет как антикварный гот, но сейчас от костюма его почти ничего не осталось.

Шустрая шлюха Сиси только что стянула с него его черные кожаные брюки. Бархатный камзол валялся на полу у двери. Батистовое жабо разорвали в клочья ловкие пальчики хищной обжоры Ленки. Он сидел на полу в одном кожаном корсете и чувствовал, как каменеет там, внизу, наливается небывалой невиданной мощью.

Эта четверка шлюх работала слаженно и четко и заводила его всерьез. Обычно ведь как случается? Открываешь сайт в Интернете «Шлюхи – на дом». И там такие красотки на фотках, глазам больно. И строгие госпожи, и пышечки, и мохнатые киски, и наглые стервы – на любой вкус. Но когда заказываешь и они приезжают на дом на такси, выясняется, что девушки-то обычные, вовсе не такие убойные, как на фотографиях на сайте.

Но эта четверка, пусть и не красотки, пусть и потасканные, не совсем свежие и не такие уж молодые, оказалась, что называется, сделанной для него. Они работали отлично, понимали, чувствовали его с полуслова – все его запросы, фантазии, все его нужды исполняли так, что он… да, он наслаждался с ними. Он по-настоящему наслаждался или воображал, что это – вот это и есть наслаждение.

Кокаин в шоколаде…

Много-много кокаина – его он покупал, тратя деньги, что брал у матери.

Много шоколада – этот ему почти ничего не стоил, потому что фабрика… их семейная фабрика в Подмосковье работала превосходно и приносила доход.

Мать всем этим занималась – доходами, деньгами, фабрикой. Вот и сейчас укатила она на три дня в Петербург на бизнес-форум с иностранными партнерами обсуждать мировые цены на какао-бобы, на сахар, на кофе, вырабатывать стратегию инвестирования и развития, учиться приемам жестокой экономической борьбы, чтобы удушать своих конкурентов – кондитерские фабрики Украины и Белоруссии.

Мать уехала на бизнес-форум, и он, ее сын Феликс – антикварный гот, сразу же… ну почти сразу заказал для дома для семьи шоколад, кокаин и четырех шлюх.

– Я сейчас тебя угощу от души, – весело, грозно, зловеще пообещала шлюха Валерка, размахивая плетью. – Ты нас кокой и сладким, а тебя вот этим. С оттягом!

Она замахнулась и ударила его плетью в промежность без всякой пощады.

Феликс придушенно вскрикнул и повалился на спину на сиреневый ковер.

– Вот так, вот так и вот так… и еще вот так! – шлюха Валерка лупила его по члену. – Горячо… сладко… ну же, вставай, вставай вялый перец!

Кокаин вскипятил кровь Сиси, Ленки и Вили, они бросили стол с пирожными, с шоколадными конфетами, с тортами… нет, они много чего прихватили с собой в гостиную.

Шоколадную конфету с кокаином в рот, в рот, еще одну, еще, еще… Пока плеть гуляет по причинному месту, пока он, клиент, там кричит и извивается на полу, умоляя не давать ему пощады, бить, бить, только не давать никакой пощады…

Они набросились на него, возбужденные кокаином, как вакханки. Схватили за руки, растянули его на полу. В прошлый раз он показал им старинную гравюру в Интернете – индийский раджа удовлетворяет сразу четырех наложниц, и они решили повторить эту прелесть впятером.

Вот сейчас… сейчас, пока плеть нещадно лупит, оставляя на коже бедер алые полосы, пока он стонет там, на полу, как больной.

Шлюха Ленка схватила его правую руку и, широко расставив ноги, уселась на полу, завладев его пальцами. Шлюха Виля проделала все то же самое с его левой рукой, заставляя его гладить себя там, внутри, во влажной нежной пахучей норе.

Шлюха Валерка упала на пол рядом с ним в его ногах и тоже вся раскрылась, растопырилась, как набухший влажный бутон. Она завладела его ногой, большим пальцем левой ноги. Не бог весть какое наслаждение, однако она терлась о его палец и постанывала от удовольствия и продолжала охаживать его плеткой.

Хлесть, хлесть… кричи, пацан, вопи, тебя тут все равно никто не услышит в этом огромном пустом доме…

Сестра, говоришь, там, наверху… Она стро-о-о-гая, она не терпит оргий в доме…

Что ж, пусть спускается, мы ее научим, мы всему ее научим! И ей, твоей сеструхе, найдется место, великое, теплое место в шоколаде, в кокаине, между теплых ног, на вялом перце, который все никак… никак… никак…

– Да вставай же ты, вставай, торчи!

Шлюха Сиси, которая следила за всем происходящим с нетерпеливым профессиональным любопытством, поняла наконец, что момент настал.

Она прыгнула на Феликса, оседлала его, но не успела даже угнездиться, устроиться как следует на его бедрах, как он кончил – быстро и бурно, вскрикнув при этом так болезненно и страшно, словно его самого, а не ее, эту жадную до наслаждений проститутку Сиси, пронзили копьем.

Сиси задвигалась на его бедрах, неистово заскакала, но ей досталось меньше, чем остальным. Остальные кое-как кончили на пальцах Феликса, а Сиси пришлось удовольствоваться лишь новой порцией кокаина и шоколада.

Затем они просто ползали по полу и ели конфеты и теряли себя в кокаиновых грезах. Смеялись, плакали, целовались, начинали возбуждать Феликса снова и снова. Но все тише, все медленнее, все нежнее…

Неистовство уступило место странной болезненной нежности. Кокаин в шоколаде действовал отупляюще сладко.

Потом они просто лежали вповалку, в обнимку на сиреневом ковре все вчетвером – не разобрать, где кто, чьи там руки и ноги, чьи волосы на лобке, кто в шелках, кто в корсете. Они все перемазались шоколадом и кремом пирожных, оставляя на ковре неопрятные пятна.

Феликсу хотелось нежности и любви. Но он почти уже засыпал, утомленный, обессиленный, мокрый от пота. Он чувствовал лишь слабость во всем теле и боль от ударов плетью. И еще он ощущал странное облегчение. Словно в нем лопнул – там, глубоко внутри, какой-то вызревший нарыв.

– Скажите, что теперь все, все, все будет хорошо, – просил он шепотом их всех – четырех шлюх.

Никакие от кокаина, они уже не слышали его, лишь шлюха Валерка что-то промычала нечленораздельное и снова по привычке замахнулась на него плетью.

Он пнул ее ногой, и она, ойкнув, затихла на сиреневом ковре, перемазанная шоколадом.

Глава 10

Семья. первый взгляд

Следующий день Катя решила не тратить на препирательства с полковником Гущиным по поводу того, что это дело выдали психиатрам, а не ей, хотя она уже заявила о своем намерении писать статью. Она решила отправиться прямо с утра в Косино на Черное озеро к семье.

Веселовские теперь, значит, вы все…

Веселитесь много?

Семейка еще та…

Она не собиралась с ними церемониться. Программа защиты свидетелей – хотя они никакие и не свидетели – обязывает их к сотрудничеству с правоохранительными органами. Значит, отказаться от встречи они не могут. Не принять ее – официального представителя Пресс-центра ГУВД – тоже не могут. Завтра выходной, суббота, лишь бы куда не улимонили…

Катя позвонила Веселовским накануне вечером. Надо держать с ними официальный вежливый тон. Ответил ей мужской голос: алло!

На секунду она замерла… да нет, нет же, нет… он не сбежал из этой Орловской психиатрической. Не по этому поводу явились в Главк психиатры. Он сидит там, он надежно заперт, а это говорит его…

– Роман Ильич Шадрин? – Катя намеренно назвала прежнюю фамилию отца семейства.

– Нет, вы ошиблись, я… мы не…

– Я не ошиблась, – Катя говорила веско и настойчиво. Она представилась по полной форме и объявила, что завтра в десять приедет к ним домой задать несколько вопросов. Затем напомнила, что по программе защиты они обязаны отвечать, сотрудничать и вообще – не вздумайте завтра уехать из дома!

Мужской голос на том конце что-то промямлил этакой потерянной скороговоркой, заплетаясь языком. И только в этот миг до Кати дошло, что говоривший с ней Роман Шадрин-Веселовский пьян.

Она тут же сделала себе пометку в блокноте планшета: папаша – алкоголик, сын – потрошитель.

Она быстро делала выводы. Правда, чего церемониться с ними? Она, как всегда, бежала впереди паровоза по своей репортерской привычке.

Наутро, постояв под горячим душем несколько дольше, чем обычно, отлично позавтракав, Катя захватила с собой все необходимое – мобильный, планшет, диктофон, и отправилась сначала в гараж.

Гараж-«ракушка», где скучала их с подружкой Анфисой Берг купленная напополам машина «Мерседес-Смарт», располагался в соседнем дворе, на родной для Кати Фрунзенской набережной. Катя открыла «ракушку», погладила любовно малютку «Мерседес» (У каждого – свой «Мерседес», так говаривала подружка Анфиса) и, усевшись как барыня на роскошное кожаное сиденье малыша, тут же шустро начала нажимать все кнопки, включая эту напичканную электроникой коробочку на колесиках.

Затем она ввела адрес в навигатор, проложила маршрут, перепроверила его на планшете и решила пока что добраться до Нового Косино по переполненной, как обычно, машинами Волгоградке. А там разберемся, где они живут, в какой крысиной норе нашла себе приют переехавшая семейка маньяка.

Двигаясь потихоньку, лавируя в бесконечных пробках, Катя слушала Abney Park. Сколько с этой группой воспоминаний связано… Эта их улетная песня Airship pirates, воздушные пираты… Да, да, скоро понадобится весь кураж и вся храбрость, чтобы разговаривать с этими людьми в их новом доме спокойно. И не срываться на оскорбления, обвинения и крик за то, что они породили такого урода, который резал людей на куски.

Песня подбадривала, Катя то и дело прибавляла звук, и маленький «Мерседес-Смарт» громыхал словно безумная музыкальная шкатулка на переполненном Волгоградском шоссе.

Затем навигатор предложил сделать поворот налево. И Катя въехала в новый микрорайон Новокосино.

Она сразу выключила музыку. Черное озеро… надо же какое название, прямо для них…

Но кругом тянулись бесконечные новостройки, те же самые Новые дома, как и в Дзержинске. Затем пошли пустыри, участки, огороженные бетонными заборами. Катя снова сверилась с навигатором и открыла планшет. Ввела адрес в поиск, и на экране планшета запульсировала алая точка. Вот их дом на карте, но где же он тут?

Она свернула направо и увидела впереди ограду, шлагбаум, а за ним целые ряды коттеджей кондоминиума – разноцветные секции лепились друг к другу. Катя посигналила, и шлагбаум поднялся сам собой. Она въехала на территорию кондоминиума, все время глядя в свой планшет, лежащий сбоку на сиденье.

Алая точка пульсировала, вела за собой. Катя проехала площадь, супермаркет, новехонькую, словно пряничную, церквушку. Дальше небольшой парк, видно, старые деревья Черного озера не стали рубить, когда строили кондоминиум. И тут в парке разбросаны кирпичные коттеджи. Никаких аршинных заборов – мягкие зеленые лужайки у тех коттеджей, где уже живут, и строительный мусор возле тех, которые еще в отделке, незаселенные. Таких большинство.

А вот и тот самый, крайний, на отшибе…

Катя заглушила мотор. На ухоженной лужайке перед ней – отличный новый двухэтажный коттедж, крытый металлочерепицей. На лужайке большая белая тарелка спутниковой антенны. На окнах тяжелые шторы, на террасе – плетеная новая мебель. Достаток и благосостояние в каждом кирпичике, в каждой ухоженной подстриженной травинке.

Катя вспомнила девятиэтажку в Дзержинске, квартиру с наглухо задраенной лоджией.

Это значит в такой вот дом по программе защиты свидетелей переехала семья Родиона Шадрина?!

Коттедж в тихом парке на берегу Черного озера в поселке бизнес-класса?

Откуда-то из-за дома вынырнул велосипедист. Точнее, велосипедистка – девочка лет двенадцати в джинсах и бейсболке на дорогом японском велосипеде. Она что есть силы жала на педали. За ней гнался мальчик – белобрысый в расстегнутой спортивной куртке.

– Отдай! Мне ехать надо, пацаны ждут!

– Подождут, – девчонка сделала крутой вираж перед крыльцом, остановилась.

Мальчик тут же схватился за руль.

– Убери грабли, – девчушка резко ударила его по руке.

– Отдай, это мое! – мальчишка попытался спихнуть ее с седла.

Девчонка съездила его по затылку уже без всякой пощады, и он ойкнул.

– Не канючь, было ваше – стало наше!

– Отдай велик!

– Ой-ой, а что, мамочке сейчас ябедничать побежишь? Фома – хомяк с полки бряк.

– А ты… ты злая! – выкрикнул плаксиво мальчик. Тоненький и хрупкий, он заикался от обиды и желания вернуть себе конфискованный велик. – И я… я правда маме все скажу про тебя!

– Наябедничаешь, живым не останешься, – пообещала девчонка в джинсах и бейсболке, – лучше бы тебе, Фома, на свет тогда не родиться.

– А я уже родился и сестру имею! Уродина! Любка уродина, у тебя прыщи!

Мальчишка нашел, чем оскорбить, и отскочил от велика на приличное расстояние.

– Что ты сказал? Повтори, что ты сказал?

– У тебя прыщи и угри, ты перед зеркалом на носу выдавливаешь в ванной, думаешь, я не видел? Я ничего не видел? У-р-р-родина!

– Ну, все, я тебя сейчас прикончу, готовься к смерти, придурок!

Девчушка, пылая негодованием, соскочила с велика и…

Катя уже поняла, кто перед ней… Люба и Фома… его сестра и брат. И сцена, которой она стала свидетелем, когда дети ссорились и оскорбляли друг друга, лишь прибавила ей уверенности – та еще семейка! Вы только гляньте на молодую поросль!

– Люба, оставь брата в покое, – громко скомандовала Катя, выходя из машины. – И скажи мне, твои родители дома?

Честное слово, после того, что она увидела, как эти плохиши ссорятся, она не собиралась церемониться и с ними.

– Дома. А что? А вы кто? – спросила Люба Веселовская.

– Я из полиции. Позови родителей.

– Мама! – жалобно и протяжно, испуганно крикнул Фома Веселовский.

Он никуда не побежал. А сестра Люба не стала его догонять и лупить. Она бросила свой дорогой велик на землю, подошла к брату и обняла его за тощенькие плечи.

– Мама, иди сюда, – позвала она тоже.

Дверь коттеджа открылась, и на пороге возникла женщина – высокая, стройная, в джинсах и простой черной майке.

У Кати, готовой узреть в роли матери потрошителя кого угодно – хоть ведьму с изъеденным проказой лицом, захватило дух.

Надежда Шадрина-Веселовская была редкая красавица!

– Капитан полиции Петровская Екатерина, я вам вчера звонила, разговаривала с вашим мужем. Я к вам по делу.

– Но мы… да, конечно, я поняла, заходите в дом, – Надежда посторонилась в дверях, пропуская Катю. – Сегодня выходной, мы встали поздно. Дети только позавтракали. Извините, что у нас неубрано. Мы после переезда все еще никак не устроимся, муж сам много чего делает в доме… своими руками… Извините, что такой хаос.

Она говорила, бормотала, а Катя разглядывала ее с немым изумлением. Высокая, модельного роста блондинка с синими глазами и великолепной кожей, крупным ртом, без какого-либо намека на косметику на лице. Да и не нужна этой женщине никакая косметика, от нее и так глаз не оторвать, если она куда-то придет, даже одетая вот так затрапезно по-домашнему. Эта роскошная коса, эти соболиные брови, этот точеный нос совершенной формы, лебединая шея.

И она очень молодая… Катя вспомнила видео с Родином Шадриным. Как же так… он ей по виду никак в сыновья не годится, скорее уж выглядит как младший брат.

Катя оглядела холл – просторный со светлой мебелью из сосны европейского качества, с широкими диванами, дорогим телевизором, а дальше кухня – двери широко распахнуты, и можно видеть модную кухонную стойку и стеклянные шкафы. В коридоре пахнет краской и стоит стремянка, тут же сложены рулоны обоев и какой-то материал для ремонта, для отделки. И это все теперь новый дом маньяка-убийцы? А эта красавица с косой, которой не дашь больше тридцати восьми, – мать потрошителя?!

На лестнице на второй этаж послышались грузные шаги, ступеньки заскрипели. Катя ощутила внезапно противный тяжкий холод внутри. Она явилась в этот дом одна, без всякой защиты. Правда, в Главке знают, и полковник Гущин в курсе… в случае чего ее станут искать, найдут… Она тут в этом гнезде маньяка, одна без помощи и поддержки, вооруженная лишь собственной репортерской наглостью и азартом, а ведь они… эта женщина, его мать… они знали… они все знали… Они видели его, когда он возвращался домой – весь в крови, распаленный убийством, воняющий потом, грязный, со смертью за плечами… Они, родители, видели его, знали, кто он и на что способен, они все о нем знали, они покрывали его во всем, и в убийстве лейтенанта Марины Терентьевой тоже… И ты собираешься это доказать – это их всезнайство и эту их чудовищную ложь, и поэтому ты явилась в их дом одна, а тем временем…

Ступеньки скрипят… кто-то спускается…

Нет, не может такого быть…

Он не сбежал из психушки и не прячется сейчас дома, в семье…

Не по этому поводу приехали из Орла психиатры…

Если бы стало известно, что он, Роман Шадрин, сбежал, то поднялся бы такой шум… все в ружье… все снова в ружье, вся полиция, и полковник Гущин, конечно, первым бы проверил этот их новый чертов дом в Новокосино…

По лестнице спускался грузный мужчина – рыжеволосый и лысый, в очках без оправы, небритый, в спортивных штанах и футболке, заляпанной краской. В руке он сжимал электрическую дрель.

– Что нужно? – спросил он тихо.

– Я из полиции насчет вашего сына, – сказала Катя, собрала всю себя в кулак перед ними. – Роман Ильич, положите дрель на пол. И без резких движений. Спускайтесь.