Рискнуть и победить (Солдаты удачи - 5)

      - Пожалуйста. Первое: наглухо заварить дверь на чердак. Второе: поставить в квартиру бронированную дверь с кодовым замком. Завтра же. Третье. Никому никаких ключей. Никому. Вы меня понимаете, Лев Анатольевич?
      - Да, - буркнул Антонюк.
      - Каждый день менять маршрут и время возвращения домой. По вам часы можно проверять. Сейчас это не достоинство. Не прощаться с охраной в лифте. Больше того. Двое постоянно должны находиться с вами. Даже ночью. Пусть один спит в гостиной, а другой на раскладушке в прихожей.
      - Ну, знаете! - запротестовал Антонюк.
      - Хотите еще раз встретиться с киллером? На этот раз с настоящим?
      - Сдаюсь. Что еще?
      - Наймите охрану на дачу. Двух или трех человек. Сойдут и местные, только не пьянь. Когда едете на дачу, никаких телефонных предупреждений. Вообще о своих поездках по телефону не говорить.
      - О моих предвыборных встречах знает весь город.
      - Встречи и митинги - моя забота. И до конца избирательной кампании - никаких ресторанов, никаких дружеских посиделок и никаких утренних пробежек трусцой по парку.
      - Черт знает на какую жизнь вы меня обрекаете!
      - Вы сами себя на нее обрекаете. Станете губернатором - расслабитесь. После этого поздно будет вас убивать.
      - А сейчас - не поздно?
      - Вы лучше меня разбираетесь в ситуации.
      - Кто может меня убить?
      - Это вы у меня спрашиваете? На эту тему можно много рассуждать.
      Но мне не удалось уйти от этого идиотского разговора.
      - Так рассуждайте! - прикрикнул Антонюк. - За это вам деньги платят!
      Тот еще будет губернатор. Обкомовская, видно, школа. Или он в свое время до второго секретаря допер именно потому, что от природы была в нем эта бульдожья хватка? Если так, то до губернаторского кресла вполне допрет. Человек, который умеет получать ответы на свои вопросы.
      Ну, получи.
      И я сказал:
      - Тот, кто убил Комарова.
      В кабинете воцарилось многозначительное молчание.
      - Дела, твою мать! - констатировал майор. - Новые времена - новые песни. - Он обернулся к капитану: - А ведь и верно, никаких америк нам москвич не открыл. Все давным-давно известно.
      - Я вам скажу еще кое-что из известного. Хотите? - предложил я.
      - Было бы любопытно, - не без настороженности согласился майор.
      - Я бы не стал гонять на операции с мигалками и сиренами.
      - Так ведь туман! - заорал капитан. - Туман, понимаешь? Мы бы час ехали!
      Я развел руками:
      - Ну, если туман, тогда да.
      - Так где все-таки пушка? - спросил майор.
      - В камере хранения на вокзале, - ответил я, не уточняя, на каком вокзале.
      - Разумно, - подумав, кивнул майор. - Разобрались, выходит. Да, дела! У вас есть претензии к лицам, производившим ваше задержание? перешел он на официальный тон.
      Я потрогал распухшую скулу. Тот еще будет фингал. Особая примета. Но это был свершившийся факт. А его, как известно, не может отменить даже Господь Бог. Поэтому я только рукой махнул:
      - Чего уж там. Дело житейское. На их месте так поступил бы каждый. Вот если бы еще "сейку" мою вернули, был бы полный порядок. Я к ней как-то привык.
      - Какую "сейку"? - не понял майор. А капитан понял. Он быстро вышел, минут через пять вернулся и молча протянул мне часы, сдрюченные с меня в азарте горячего дела шустрыми омоновцами города К.
      Тут и майор понял. И даже Антонюк.
      - Так-так, - проговорил он.
      - Примите наши извинения, - хмуро сказал майор.
      - Нет проблем, господин майор.
      - Ну и прекрасно.
      * * *
      Для Антонюка майор Кривошеев выделил оперативную "Волгу", а мой "пассат" уже подогнали к горотделу. Но перед тем как сесть в машину, Антонюк отвел меня в сторону.
      - Как я понял, условие вашего контракта - сохранить мою жизнь, а не отнять ее.
      - Вы только сейчас это поняли?
      - И вам обещали заплатить за это пятьдесят тысяч долларов?
      - Мне уже заплатили.
      - Кто?
      - Вероятно, те, кто заинтересован, чтобы вас не убили.
      - И чтобы я стал губернатором, - добавил Антонюк. - Не люблю таинственных доброжелателей. Лучше, конечно, чем таинственные враги. Но все-таки. Вероятно, после выборов мне предъявят счет. Потребуют каких-то услуг.
      - Если вы победите.
      - А вы сомневаетесь?
      - Семь процентов отрыва - не слишком много. Антонюк снисходительно усмехнулся:
      - У вас плохо с арифметикой. Не семь. Я получу голоса ЛДПР, а НДР голосов "Яблока" не получит. Они призовут своих избирателей голосовать "против всех".
      - Вы уверены?
      - Это их позиция. Сегодня они ее подтвердили на закрытом заседании.
      - Оно было, наверное, не очень закрытым, раз вы об этом знаете?
      - Неважно. Важен сам факт.
      - Лев Анатольевич, машина вас ждет, - деликатно поторопил капитан Смирнов.
      - А вот он умеет считать. Лучше, чем вы. И лучше, чем майор, отметил Антонюк. - В процессе нашего вынужденного, так сказать, общения невольно выяснились некоторые подробности, не рассчитанные на широкую огласку. Вы понимаете, о чем я говорю?
      - Меня интересует только то, что связано с вашей безопасностью.
      - Вы мне определенно нравитесь, молодой человек. - Антонюк не без торжественности пожал мне руку. - Спасибо. Это был жестокий урок, но полезный. Я выполню все ваши предписания.
      - Сейчас я в этом не сомневаюсь.
      Капитан Смирнов проводил "Волгу" с будущим губернатором и помахал мне:
      - Счастливо, москвич. Ты вообще-то поаккуратней. Не ровен час. Ладно, все обошлось, и слава Богу.
      Я отъехал от горотдела и свернул к автовокзалу.
      Туман сгустился. Редкие машины плыли в нем многоглазыми световыми фантомами. Туман уравнивал "мерседесы" и "Жигули".
      Бестелесный свет.
      Огни на болоте.
      * * *
      "Обошлось".
      Твою мать.
      Это для тебя, капитан, обошлось. А для меня не обошлось. Потому что мужик, который прикуривал у торца дома и который сообщил оперативникам номер "пассата", был тот самый.
      Смуглый. С приплюснутым носом.
      В зале ожидания автовокзала было немноголюдно. Редкие пассажиры, опоздавшие на вечерние рейсы, дремали в жестких креслах. В камере хранения вообще не было ни одного человека.
      Я набрал шифр и открыл ячейку.
      В ячейке не было ничего.
      Совсем ничего.
      Пусто.
      Пусто, как... Как. Никак. Просто пусто, и все.
      Это означало, что кому-то очень недолго осталось жить.
      И я уже догадывался кому.
      Но это было не мое дело.
      Не касалось оно меня.
      Ни с какой стороны.
      Ну, разве что...
      Суки.
      Глава четвертая. Фигура умолчания
      I
      Юрий Комаров, сын убитого историка Комарова, был по природе своей человеком недоверчивым и осторожным. Смерть отца обострила в нем эти качества до высшего предела. Поэтому Пастухов с первых фраз телефонного разговора понял, что уговорить его встретиться можно только одним способом. И он воспользовался этим способом. Он сказал:
      - Я занимаюсь расследованием смерти вашего отца. Помочь в этом можете только вы. Если вы скажете "нет", я немедленно уезжаю, но в том, что смерть вашего отца останется нераскрытой, будете виноваты только вы. И никто другой.
      Это подействовало. Комаров-младший назначил встречу у себя на квартире, но просил при подходе к дому привлекать как можно меньше внимания. Пастухов пообещал, но обещания не выполнил. Оставив "пассат" за пару кварталов от дома, он прошелся по улице Строителей (их оказалось три: просто Строителей, Первая улица Строителей и Вторая улица Строителей), по пути спрашивая у встречных прохожих, как пройти к дому номер 17, где жил Комаров. Ему подробно объясняли, а напоследок обязательно спрашивали:
      - А вы к кому? К Комаровым, что ль?
      Время для визита Пастухов выбрал не раннее и не позднее - начало шестого вечера. Как раз в это время и был убит Комаров. Он отмечал довольно плотные сумерки, сгущенные наползавшим с Балтики туманом, тусклый и словно бы радужный свет уличных и домовых фонарей - свет, в котором идти-то было трудно, а уж про стрельбу и говорить нечего. Всеобщий интерес прохожих к нему, чужому человеку, разыскивающему дом Комаровых, сначала не вызвал у него никакого удивления, более того, вообще не задержал его внимания.
      Едва ли не в первый же день по приезде в город Егоров по настоятельной просьбе Пастухова принес ксерокопию уголовного дела, где были собраны все материалы по убийству Комарова, и теперь Пастухов словно бы сверял то, что он знает, с тем, что он видит. Все свидетели (а их набралось с десяток) в один голос твердили, что как раз в это примерно время они возвращались с автобусной остановки и никого постороннего на улице не видели. Следователь прокуратуры не придал особого значения этим показаниям. Слишком уж очевидно профессиональным был почерк убийцы. А таких профессионалов на улице Строителей, да и во всем городе К., по убеждению следователя прокуратуры, не было. Для очистки совести следствие перетряхнуло все базы данных, запросило Зональный информационный центр, но и там ничего не нашли. Картина вырисовывалась отчетливая и безнадежная для следствия: нанятый киллер прилетел или приехал, сделал свое черное дело и скрылся. Оставался открытым вопрос о мотиве, но и здесь нашли выход. Его подсказал сын убитого, заявивший, что Комарова убили по ошибке - должны были убить его, а не отца, убийца просто спутал. Они были примерно одного роста, оба грузные, основательной стати, оба носили похожие серые плащи, а "дипломаты" у них и вообще были совершенно одинаковые: их по случаю (и с большой скидкой) купила жена Юрия - для мужа, а заодно и для свекра. Мотивов же для покушения на Юрия было предостаточно: он успешно занимался бизнесом, имел дело с портом, покушение на него могло быть результатом внутренней бандитской разборки.
      Это заявление сына потерпевшего было подарком для следователя. Он с чистой совестью сунул папку в сейф на ту полку, где томились "висяки" или "глухари" - дела зависшие, практически не имеющие шансов быть раскрытыми. Пресса поуспокоилась, начальство не дергало, понимая, что к чему, так что можно было спокойно заниматься другими делами, которых здесь, в портовом балтийском городе, было Предостаточно.
      Материалы следствия не помогли Пастухову представить картину происшедшего. Во-первых, он далеко не сразу понял смысл милицейских протоколов, написанных таким языком, что болтовня его Настены на их фоне казалась поэмами Пушкина. Сбивали с толку и многочисленные ссылки на статьи Гражданского и Уголовного кодексов, с которыми Пастухову до этого не приходилось иметь дела. Он не отбросил документы, нет, он их самым внимательным образом изучил, разобрался в канцеляризмах протоколов, даже почти во всех упоминаемых статьях Кодексов, и в конце концов общие выводы следствия показались ему правильными. И только вот теперь, когда он шел от автобусной остановки к дому Комарова и каждый встречный объяснял ему дорогу самым подробным образом, а заодно пытался выведать, к кому и по какому делу он идет, у Пастухова не то чтобы зародилось сомнение в правильности этих выводов, но как бы крошечная заноза попала в руку - совсем крошечная: жить можно, но все-таки беспокоит, все-таки что-то не совсем так.
      Уже подойдя к аккуратному особнячку Комаровых, Пастухов вдруг вернулся к автобусной остановке и еще раз повторил путь, который уже проделал: дотошно выспрашивая прохожих об адресе, охотно отвечая, к кому он идет. Он даже придумал историю о дальнем родственнике Комаровых, с которым Пастухов недавно виделся во Владивостоке и который при случае просил передать своякам привет. Он понял только одно, но понял твердо: не было здесь никакого приезжего киллера. Его обязательно увидели бы и приметили. А это означало, что убийца - местный, свой. На него никто не обратил внимания именно потому, что он был свой, примелькавшийся и потому не вызвавший никакого интереса.
      В следственном деле, которое просматривал Пастухов, это предположение не игнорировалось. Но сыщики города К. единодушно пришли к выводу, что киллера такой квалификации в городе нет.
      Они перетрясли весь уголовный контингент, связанный с "мокрыми" делами, но там каждый раз присутствовали разбой, тупые бандитские нападения, не говоря про пьяную поножовщину. А тут работал холодный точный профессионал. Не было такого в городе К. Не было, хоть ты застрелись.
      * * *
      На звонок Пастухову долго не открывали, смотрели из глазка, таились за дверью. И лишь когда он напомнил, что договаривался о встрече по телефону, возня в прихожей усилилась, звякнуло железо, и Пастухов оказался в уютном просторном холле, украшенном деревянной прибалтийской резьбой и уставленном картонными коробками самых разных размеров. Жена Юрия Комарова, маленькая остроносая пигалица, поздоровалась с гостем и шмыгнула в соседнюю комнату. По тому, что в двери осталась щель в ладонь, Пастухов понял, что она не хочет пропустить ни слова из разговора мужа с этим незваным гостем.
      Коробки, частью упакованные и обклеенные скотчем, а частью еще не закрытые, полунаполненные, загромождали и гостиную, куда Юрий ввел гостя.
      - Уезжаем, - коротко объяснил он царящий в доме беспорядок. - Дочь уже отправили. А теперь вот и сами.
      Он, вероятно, ожидал вопроса, куда они уезжают, и внутренне напрягся, готовясь как можно убедительнее соврать, но Пастухов не стал ни о чем спрашивать.
      - Если ваша жена хочет знать, о чем мы говорим, пусть зайдет, предложил он. - Нет - нет.
      По крайней мере я буду точно знать, от кого уходит информация.
      Юрий вышел в соседнюю комнату и через минуту вернулся.
      - Она не хочет ничего знать. Она боится.
      - Тогда действительно ей лучше ничего не знать, - согласился Пастухов. - Покажите мне последние фотографии вашего отца.
      Снимков было немного, с десяток. На них Николай Иванович Комаров был запечатлен со своими студентами в день выпуска, дома на огороде и на крыльце. Единственное, чем он походил на сына, - это была тучность. Причем у обоих это была некая природная особенность организма, а не следствие переедания или лени.
      - Есть еще видеокассета, - вспомнил Юрий. - Одно время я увлекался съемками.
      - Покажите, - попросил Пастухов. На кассете Николай Иванович был запечатлен с сыном, невесткой и внучкой, но больше всего - со своими сортовыми тюльпанами. Юрий называл эти сорта, названия были похожи на названия духов или дорогих французских вин, но Пастухов ни одного из них не запомнил. Его интересовало совсем другое.
      - Пройдитесь по комнате, - попросил он, когда кассета закончилась. Просто пройдитесь. Взад и вперед.
      Несколько удивленный Юрий выполнил просьбу.
      - А теперь у меня к вам еще одна просьба, - продолжал Пастухов. Сейчас мы выйдем и вы запрете входную дверь так, как обычно запирал ее Николай Иванович, уходя из дома. И как он запирал ее в тот вечер. Наденьте тот же плащ, возьмите в руки тот же "дипломат".
      От волнения Юрий не сразу попал ключом в замочную скважину.
      - И что теперь? - спросил он.
      - Спускайтесь с крыльца, - скомандовал Пастухов, хотя это было явно лишним: пуля-убийца настигла Николая Ивановича именно в тот момент, когда он запирал дверь.
      - Все. Достаточно. Спасибо. Они вернулись в дом.
      - Вы из ФСБ? - спросил Юрий.
      - Нет. Но расследование этого убийства входит в мои служебные обязанности, - ответил Пастухов, почти не соврав. - Вы не замечали последнее время странностей в поведении отца?
      - За последние полгода или даже чуть больше в его поведении не было ничего, кроме странностей. Он был историком. И по образованию, и по профессии, и по складу характера, и по образу жизни. У него были свои радости, свои огорчения, но они не выходили за рамки его кабинета или библиотеки, в которой он работал. С миром его связывали только внучка и тюльпаны. Особенно после смерти жены. Мама умерла восемь лет назад от сердечного приступа. Грустно в этом признаваться, но мы не были с отцом душевно близки. Когда пришли трудные времена, вся эта либерализация и так далее, я занялся челночным бизнесом. И довольно удачно. Отец и понятия не имел, сколько я зарабатываю и, вообще, что сколько стоит. Он отдавал в дом всю свою зарплату, как делал всю жизнь, остальное его не интересовало. Единственным предметом его расходов были книги. Когда его привлекала какая-то книга, найденная у букинистов, он без всяких сомнений влезал в долги, а потом месяцами давал грошовые уроки немецкого языка, чтобы расплатиться. Жаль, не могу вам показать, большая часть книг уже упакована, но в его библиотеке есть инкабулы, которых нет даже в Лондонской королевской библиотеке, не говоря про Ленинку. Чтобы у вас было представление о библиотеке, могу вам сказать одно: когда нам понадобились деньги, под залог библиотеки отец без труда получил почти двести тысяч долларов.
      - Зачем вам понадобились такие деньги? - поинтересовался Пастухов.
      - Возникла необходимость, - ушел от прямого ответа Юрий.
      - В чем же проявлялись его странности? - вернулся Пастухов к теме разговора.
      - Во всем. Он словно бы вылез из своего архива и кабинета, изумился происходящему и развил такую бурную деятельность, которой от него не ожидал никто. Для начала он дал мне пару коммерческих советов и настоял, чтобы я им последовал.
      - Вы последовали?
      - Да. И не пожалел об этом. Потом он занялся общественной деятельностью.
      - Он захотел стать губернатором?
      Юрий даже засмеялся:
      - Боже сохрани. Отец - губернатор! Да он подал бы в отставку на второй день после выборов. Впрочем, шансы его на выборах были даже не нулевыми, а отрицательными. Экология - это, конечно, важная вещь, но город волнует сейчас совсем другое.
      - Для чего же он влез в предвыборную кампанию?
      - Об этом я все время спрашиваю и себя. И не нахожу ответа.
      - У вас была возможность спросить об этом отца.
      - Я спросил. Он ответил: сынок, есть вещи, которых тебе лучше не знать. Занимайся своим бизнесом и ни о чем не думай. Я еще несколько раз заходил с разных сторон, но ответа так и не получил. Притом, что отец, в общем, был очень открытым человеком и ценил мое внимание к его делам.
      - С кем он был близок и мог быть откровенным?
      - До конца, пожалуй, ни с кем. Можно сказать, что он дружил с Игорем Борисовичем Мазуром. Это председатель объединения "Яблоко" в нашем городе. Он тоже завзятый библиофил, хотя его библиотека, конечно, и в сравнение не идет с библиотекой отца. Последнее время они часто встречались и спорили о предвыборных программах "Яблока" и "Социально-экологического союза". На выборы они хотели идти в блоке, но потом что-то между ними разладилось, и они разделились. На мой взгляд, это не имело ни малейшего значения, потому что ни у "Яблока", ни у "Социально-экологического союза" не было ни малейших шансов пройти даже во второй тур выборов. И вообще, я считаю, что все это глупые игры, которыми тешат себя взрослые люди. Застарелая болезнь "шестидесятников". Не доиграли в детстве. Теперь наверстывают упущенное.
      - Почему разошлись "Яблоко" и "Социально-экологический союз"?
      - Понятия не имею, - не без раздражения ответил Юрий. - Я знаю только одно. Отец хотел, чтобы "Яблоко" включило в свою программу один из его пунктов, а Мазур был против. На этом они и разошлись. После этого отец проявил совершенно неожиданную для него энергию, собрал необходимое количество подписей и зарегистрировался как кандидат в губернаторы от "Социально-экологического союза". Отец - губернатор! Этого невозможно представить. Впрочем, все это было из области фантастики... Чаю? Или кофе? Или чего-нибудь выпить?
      - Спасибо, - отказался Пастухов. - Не нужно ничего. С меня достаточно, что вы отвечаете на мои вопросы.
      - Я делаю это, чтоб выполнить долг перед отцом. И только. У меня нет никаких иллюзий. Убийца не будет найден. Вы человек здесь чужой и просто не представляете, какие деньги и силы здесь задействованы. Сотни миллионов долларов. Я говорю о порте. Если бы у нас были предвыборные тотализаторы, я бы разбогател, потому что со стопроцентной уверенностью могу сказать, кто станет губернатором.
      - Кто? - спросил Пастухов.
      - Хомутов. Нынешний губернатор, представитель движения НДР.
      - Рейтинг у него - всего 21 процент.
      - Вы верите во все эти рейтинги? А я верю в реальность. Хотите пари?
      - Нет, - отказался Пастухов. - Я спорю только тогда, когда уверен в успехе. А в успехе я уверен, когда владею ситуацией. Сейчас же для меня все как в тумане. Почему вы считаете, что губернатором станет Хомутов?
      - Это очень просто. Для развития порта и вообще промышленности нашего города, как и всей России, нужны иностранные инвестиции. Извините, что говорю вам такие банальные вещи. Деньги могут дать только немцы. А если на выборах победах коммунист, наш город, и вообще Россия, не получит от них ни пфеннига. Я не считаю себя ни демократом, ни коммунистом, но на их месте я поступил бы точно так же. Демократы разворуют часть денег. Увы, это факт. Но часть все-таки пустят в дело. А коммунисты часть разворуют, а остальное расфукают на социальные программы. Им же придется выполнять предвыборные обещания. А где на это взять деньги?
      - Имел ли Николай Иванович какое-нибудь отношение к порту?
      Юрий задумался и ответил не сразу:
      - Скажем так: он видел порт в исторической перспективе.
      - Какую программу он хотел предложить "Яблоку"?
      - Этого я не знаю. Он не объяснял, зная мое нелюбопытство к таким вещам, а я не спрашивал.
      - Давайте перейдем к последним дням, - предложил Пастухов. - Я знаю, что это самые тяжелые воспоминания, но вам придется вспомнить все до последней мелочи.
      - Это мой долг перед отцом, - согласился Юрий. - Спрашивайте.
      - Когда у Николая Ивановича возникла мысль баллотироваться в губернаторы?
      - Незадолго до конца регистрации кандидатов. До этого он ничего об этом не говорил и даже, по-моему, не думал. Потом произошло одно событие, которое его не на шутку взволновало. Более того, он был возбужден так, как я никогда в жизни не видел. Вообще-то он был спокойным и даже несколько флегматичным человеком.
      - Что это за событие?
      - По форме оно очень простое. Утром он вышел к калитке, чтобы взять газеты. Среди газет оказался довольно плотный пакет в коричневой бумаге без обратного адреса и, по-моему, вообще без марок. Отец всегда читал газеты у себя наверху, в кабинете. Так было и в этот день. Но вдруг он спустился вниз и сказал мне: "Кажется, сбылись мои самые худшие предположения". Я спешил на работу, поэтому не стал расспрашивать, а вечером отец ни на какие мои вопросы не отвечал. Этого конверта у него я больше не видел. Что было в нем - понятия не имею. О каких худших предположениях он говорил - тоже. Я знаю только одно: в тот вечер он был у губернатора - у Валентина Ивановича Хомутова. Причем в неурочное время, вечером. Хомутов принял его, потому что они были очень давно знакомы и у отца учились оба сына Хомутова.
      - В каком состоянии он от него пришел?
      - Я бы сказал так: в угнетенном.
      - Пакет был с ним?
      - Нет.
      - Выходит, он отдал его губернатору?
      - Получается так.
      - Он не сказал вам, что было в пакете?
      - Нет. Потом последовала серия оживленных переговоров с Мазуром. И только после этого отец решил выставить свою кандидатуру в губернаторы.
      - Кто принес пакет - неизвестно?
      - Нет. Я расспрашивал почтальоншу, она говорит, среди газет никакого пакета не было.
      - После смерти отца вы наверняка разбирали его вещи. Нашли вы этот пакет?
      - Нет.
      Пастухов внимательно посмотрел на собеседника. Не врет. Нет, не врет. Устал, да, разговор был тяжелым. Но не врет.
      - А теперь давайте вернемся к последнему дню. Извините меня за настойчивость, но только у вас есть ключ к убийству. Ни вы, ни я не знаем даже примерно, как выглядит этот ключ. Но он есть. У вас большой бизнес в порту?
      - Нет. Я арендую два лесовоза и два танкера. По сравнению с тамошними китами - сущая ерунда. Поэтому меня и не трогают. - Юрий подумал и поправился: - Не трогали. Ну, и шесть процентов акций порта есть. Немного, но все-таки. Это сегодня очень дорого стоит.
      - Кто держит порт?
      - Я вам скажу, но это должно остаться между нами. Есть там такой Кэп. В сущности, бандит, но деньги заставили его стать политиком. Он больше всех заинтересован в контракте с немцами. Поэтому я и сказал, что на выборах выиграет Хомутов. Вообще-то с портом ситуация сложная. Пятьдесят один процент, контрольный пакет акций, остается пока у государства. Большую часть пакета придется выставить на торги. Ну и, сами понимаете, новый губернатор сумеет создать своим доброжелателям льготные условия тендера. Поэтому борьба за губернаторское кресло - акция не политическая, а прежде всего финансовая. Тем более поразительно, что отец, прекрасно все это понимая, все же туда полез!
      - Как мне кажется, Николай Иванович был человеком, не способным на спонтанные поступки, не способным потерять голову из-за ерунды?
      - Да. Он был спокойным и рассудительным человеком. Даже, я бы сказал, несколько флегматичным. Впрочем, об этом, по-моему, я уже говорил.
      - И все же он ввязался в предвыборную борьбу, не имея ни малейших шансов. Не видите ли вы в этом противоречия? - спросил Пастухов.
      - Вижу. Но объяснить не могу. Я очень много об этом думал. Нет, я не нахожу никакого объяснения.
      - Вернемся к последнему дню. Это нелегкое испытание, Юрий Николаевич, но вам придется его пройти.
      - Я понимаю. Я готов. Утром у отца были две лекции, потом он встречался с членами орггруппы "Социально-экологического союза" - в этот день расклеивали листовки с объявлениями о его встрече с избирателями в актовом зале института. Около четырех вечера, когда мы с женой вернулись домой, он был в своем кабинете, наверху, готовился к выступлению. Он попросил мою жену погладить его, лучший серый костюм и белую рубашку. Выступление было назначено на шесть часов вечера, но в начале пятого, точно времени не помню, вдруг раздался телефонный звонок. Звонила женщина, причем явно секретарша или, как сейчас говорят, референт или менеджер. Она спросила, нельзя ли ей поговорить с Николаем Ивановичем Комаровым. Я крикнул отцу, чтобы он взял трубку, а свою здесь, внизу, положил на место, поэтому разговора не слышал. Минут через тридцать возле нашей калитки остановился автомобиль - из дорогих, тяжелый, иностранной марки. Возможно, "мерседес", я в этом мало понимаю. Гость зашел к отцу, и они минут тридцать разговаривали. После чего гость уехал, а отец переоделся и отправился на выступление.
      - Кто был этот гость?
      - Этого я вам не скажу.
      - Кэп? - попытался догадаться Пастухов, но Юрий только что руками не замахал:
      - Ни Боже мой. Совсем другой человек. Совсем! Но скажу то, что вам, пожалуй, следует знать. В тот день, когда отец получил пакет, и перед тем, как ехать вечером к губернатору, он приехал в мой офис в пароходстве и попросил разрешения воспользоваться моим ксероксом. Он умел им пользоваться, потому что у них в институте стоит точно такой же. Я, разумеется, разрешил. Работал он минут сорок, потом сказал "спасибо" и уехал.
      - Что он переснимал? - спросил Пастухов.
      - Не знаю. День был суматошный, задерживалась загрузка двух наших лесовозов, так что мне некогда было отвлекаться.
      - Ваша секретарша могла увидеть, что он переснимает?
      - Вряд ли. Во-первых, аппарат стоит в моем кабинете. А во-вторых, секретарша все время висела на телефоне, ей не до этого было. Я же говорю, что день выдался просто сумасшедший.
      - Не допускаете ли вы, что отец делал копии тех самых документов, которые получил утром?
      - У меня была эта мысль. Но на выступление он вышел с несколькими листочками тезисов. И все. После убийства при нем никаких документов не оказалось.
      - Их могли взять из кармана плаща, - предположил Пастухов.
      - Могли, - согласился Юрий. - Если бы хотели убить его. Но хотели убить меня.
      - Какой разговор был между гостем и вашим отцом? - продолжал расспросы Пастухов. - С криками, угрозами? Вы могли это слышать снизу.
      - Нет. Обычный спокойный разговор. И провожал его отец совершенно спокойно, а на пороге пожал руку. Они не ругались и не ссорились, нет.
      - Вы так и не скажете мне, кто был этот гость?
      - Не скажу. Но объясню почему. Может быть, ваше расследование будет удачным. Но, скорее всего, нет. А последствия его выйдут боком мне и моей семье. А я люблю свою семью и хочу ее оберечь. Не осуждайте меня за это.
      - Я вас не осуждаю, - сказал Пастухов. - Напротив. На вашем месте я поступил бы точно так же. Ну, разве что использовал бы все свои возможности, чтобы поквитаться с врагами.
      - У вас этих возможностей, вероятно, больше, чем у меня. У меня их попросту нет. У вас есть еще вопросы?
      Пастухов поднялся.
      - Нет. У меня есть один совет. Не нужно вам никуда уезжать. Вам нравится здесь?
      - Да, - ответил Юрий.
      - Ну и живите на здоровье. Никто вас не тронет. Потому что вы никому не нужны. Вы вбили себе в голову, что хотели убить вас. Нет, Юрий Николаевич, хотели убить не вас, а вашего отца. И убили.
      - Вы в этом уверены?
      Пастухов мог бы объяснить этому большому, загнанному в угол своим страхом человеку, что ни один профессионал даже в густой темноте не перепутал бы его с отцом, будь даже на них одинаковые парики. Человека рисуют не одежда и внешность, а гораздо в большей степени - психофизика его движений: походка, манера сутулиться или распрямлять плечи, еще тысячи малозаметных деталей, которые для любого профессионала очевидны, как крупный текст в детской книжке. Но он не стал ничего объяснять. Лишь повторил:
      - Да, уверен.
      - Почему-то я вам верю, - подумав, проговорил Юрий.
      - Потому что я говорю правду. А правду не нужно подкреплять доказательствами. Она говорит сама за себя. Проводите меня.
      Туман на улице сгустился так, что фонари были словно бы окружены радужными оболочками. Юрий погремел замками, отпирая калитку, и выпустил гостя.
      - Спасибо вам, - сказал он, протягивая широкую крепкую руку.
      Пастухов задержал его ладонь в своей и быстро спросил: