Гонки на выживание (Солдаты удачи - 2)

      Тяжелее всего было сознавать, что косвенно или прямо, в той мере или иной, он был причастен к смерти своего начальника и наставника, масштаб и человеческие качества которого знал лучше других. И лишь одно не то чтобы оправдывало, но как бы слегка утешало -- что там, в кабинете, он не успел сказать Клокову о том, куда так спешил Черемисин... В ином случае он был бы прямым виновником, прямым наводчиком и пособником убийц. И тогда у него остался бы лишь один выход... С таким на душе и совести он жить бы не смог.
      И вдруг Роберт Николаевич засмеялся. Да ведь Клоков же знал все! Знал все заранее, дословно, если был засечен и подслушан тот разговор в машине. А он был подслушан, несомненно. Клоков наверняка отслеживал все контакты, он был осведомлен и о разговоре с Курцевским, и, значит, для него, Стенина, не было отныне ни мгновения свободы, ни минуты покоя.
      Этой ночью он не сомкнул глаз. Родные -- жена и двое сыновей, остались под Москвой, в их служебной квартире на "новой стройке", в поселке "Апогея". Он был один. А ему звонили и звонили -- о гибели Черемисина уже сообщили по телевидению и по радио в вечерних выпусках новостей. Разные люди выражали соболезнование, пытались узнать подробности.
      Почти до двух часов ночи он обсуждал с подчиненными и коллегами из других ведомств, институтов и конструкторских бюро все эти тяжелые неизбежные вопросы, связанные с прощанием и похоронами: венки, машины, приглашения, гражданская панихида... Ходя из угла в угол по кабинету, он говорил в трубку радиотелефона и знал: каждое слово слышит кто-то третий, каждое слово записывается где-то. Но уже не так, не там и не теми, как раньше, когда это было в порядке вещей. Теперь цель незримых соглядатаев была иной -- от каждого слова теперь напрямую зависела жизнь.
      Только в третьем часу звонки смолкли, и он, плюнув на камни в желчном пузыре, опрокинул по-русски полстакана коньяка.
      Но сон не пришел. Он сидел в кресле и думал, думал...
      * * *
      " Подари мне лунный камень... -- прохрипел из рации маленький динамик. -- Все пути преодолей..."
      В тот же миг там, наверху, видно, что-то произошло -- из рации послышались крики и шум, восклицания и властный, безжалостный голос:
      -- Командир! Сопротивление бесполезно! "Руслан" наш! В случае неповиновения грохнем вас и себя! Связь с землей прервана! Меняй курс!
      -- Скорей! -- крикнул Пастух. -- Митрич, за мной!
      Хватаясь за поручни, в кислородных масках с болтающимися рифлеными хоботами патрубков, они помчались вперед, достигли лестницы.
      Пастух взлетел наверх, резким движением отвел и сдвинул в сторону дверь, ведущую в верхний отсек самолета. За ним, прикрывая, кинулся Боцман...
      Дюралевые стены и пол были забрызганы кровью. Из троих угонщиков, что были наверху, двое стояли в проеме распахнутой двери пилотской кабины, наведя на командира и второго пилота такие же маленькие складные автоматы, как те два, что покоились теперь на дне Москвы-реки.
      Третий угонщик, развалясь, сидел, уткнув ствол в голову распростертого на полу одного из членов экипажа. Лицо лежащего было в крови. Увидев Боцмана и Пастуха, захватчик приветственно махнул автоматом и крикнул:
      -- Эй, Кабан! Махотин! Держите этого, я...
      Договорить он не успел... Чугунный кулак Боцмана свалил его с кресла на пол. Такой удар вышиб бы душу из любого, но тот был опытный боец, умел держать удар. Не выпустив оружия, на чистом автоматизме он в падении из положения лежа достал живот Хохлова ногой.
      Боцман отлетел в задний отсек, упал на спину и проехался по полу. Противник, не целясь, вскинул пистолет-пулемет. Пастух вышиб его выдвижным прикладом своего "калашника". Дмитрий судорожно кувыркнулся за высокую спинку кресла, но Сергей уже надолго "убаюкал" его врага.
      Все произошло почти мгновенно -- никто даже не оглянулся. Бортрадист-майор в белых наушниках как ни в чем не бывало спокойно сидел к ним спиной перед приборным пультом в своем закутке.
      Но вот он оглянулся и весело прокричал что-то Пастуху, явно приняв за одного из угонщиков.
      "Ах, во-от оно что! -- осенило Сергея. -- А майорчик-то -- с ними в деле!"
      Пастух быстро шагнул к нему и на миг стянул с себя маску, открылся. Он не ошибся -- лицо бортрадиста исказил животный ужас. Боцман был уже рядом -в такие мгновения его башка работала на славу. Он сразу понял все -- сорвал с бортрадиста ларингофон с наушниками и с силой упер ствол "Калашникова" в его затылок. Тот обмяк от страха и замер, подняв руки.
      А те двое, что стояли у пилотской со знакомыми автоматами "ПП-95М" в руках, были заняты. И не оглянулись на шум. Да и зачем? Дело выгорело! На борту остались только свои да беззащитные летчики за штурвалами.
      -- Курс сто сорок семь! -- рычал длинный майор Боб, держа на мушке голову командира. -- Сто сорок семь, понял? Меняй курс, или я продырявлю твоего второго! Кроме тебя, всех кончу! А ты, подполковник, нас уж как-нибудь довезешь...
      За лобовыми стеклами "Руслана" стояла мертвенная чернота ночи, в полумраке просторной пилотской кабины мягко светились циферблаты и дисплеи приборных досок, помигивали красные и зеленые лампочки авионики.
      -- По магнитному компасу! -- заорал главарь. -- Отслеживаю показания и считаю до двадцати! Не уйдешь на сто сорок семь -- и твои летуны на твоей совести! Ра-аз... Два-а...
      Пастух понял: путь назад эти громилы себе отрезали. Свой выбор они определили сами: либо исполнить заказ, сорвать куш и затеряться на шарике, либо -- гробануться вместе с самолетом.
      Эта мысль сверкнула в голове, как вспышка. Он почти без замаха коротко рубанул Боба тем же прикладом по голове. Тот пролетел вперед и рухнул на кресло командира.
      Второй угонщик дернулся вправо, бессознательно нажав на спуск. Короткая очередь! Несколько пуль веером разошлись по кабине, брызнули искры и осколки приборов... И в тот же миг в кабину с громким свистом ударила тугая и острая, как ледяная спица, тонкая струя встречного воздушного потока -видно, одна из пуль где-то пробила обшивку. Жгучий морозный шнур опрокинул стрелявшего навзничь, и его словно вынесло из кабины. Из-за пробоины спереди при скорости семьсот километров в час давление в кабине не упало, как при обычной разгерметизации, а резко поднялось...
      Все задыхались. Забортный холод обжигал сильней огня, почти все детали арматуры кабины сразу покрылись белым инеем. Самолет сильно качнуло, завалило на крыло и в нарастающем левом крене повело в сторону.
      Второй пилот отпрянул вниз и в сторону, чтоб не попасть на острие пронзающей воздушной спицы, молниеносно натянул кислородную маску и, перегнувшись через пульты и дроссели двигателей, приладил вторую ко рту и носу командира.
      Сергей увидел: лицо второго пилота в крови -- то ли поранило осколками стекол, то ли задело скользнувшей рикошетом пулей. И в эту минуту тот откинул крышку какого-то ящика, выхватил свой табельный пистолет и навскидку дважды выстрелил через плечо в Пастухова.
      Пули ударили в грудь, но титановые пластины и кевлар усиленного бронежилета устояли. Сергей упал за кресло и закричал:
      -- Дурила! Мы же с вами! С вами, балда!
      Но второй летчик этого не слышал, он выронил пистолет и сполз в кресло, потеряв сознание.
      А командир, кажется, вообще не успел ничего сообразить -- сработал рефлекс профессионала: разгерметизация корпуса -- значит вниз, вниз, резко вниз! Здоровенный, как медведь, под стать своему самолету, подполковник что есть силы отжал рогули штурвала вперед.
      Многотонная масса "Руслана" не давала быстро выполнить маневр экстренного снижения -- рули управления отзывались с задержкой. Но вот громадная летающая машина послушалась и пошла к земле. Все быстрей, все круче...
      Меньше чем через минуту "Руслан" уже плыл на высоте четыре тысячи двести метров, командир выровнял его и, снизив скорость, перевел в горизонтальный полет. Струя воздуха из отверстия била уже не с такой силой.
      -- Командир! Включай сигнал бедствия! -- заорал Сергей. -- Сигнал "секьюрити" или "мейдей"! Тот порывисто обернулся:
      -- Откуда знаешь?!
      -- От верблюда! -- крикнул Пастух. -- Врубай, ну!
      -- Вся связь отказала! Вся начисто! Глушняк!
      * * *
      -- Ладно! Хватит в секреты играть, -- решился Голубков и посмотрел в глаза Макарычеву. -- Я тебя знаю, ты -- меня. Не продадим. Назови только имя твоего главного фигуранта.
      -- Генерал Курцевский. Двигатель "Зодиака", так?
      -- Ты... ты со своими можешь связаться? -- закричал Голубков.
      -- Не могу. Пока -- не могу. По условиям плана операции. А ты со своими?
      -- Я и подавно.
      -- Давай назад! -- зарычал Макарычев. -- Назад, Костя! Скорее на аэродром! Надо связаться с экипажем, любой ценой дать им знать. "Свой своих не познаша"!
      -- Нельзя, -- замотал головой Голубков. -- Там наверняка сейчас всюду люди Курцевского. Завалим все. И свою операцию, и вашу.
      -- Но экипаж-то самолета наш, понимаешь? Они включены в схему операции.
      Откинувшись на сиденья и закрыв глаза, нервно шевеля губами, Голубков мучительно искал выход из сложившейся ситуации. Разобщенность и несогласованность работы спецслужб, кажется, загубила все дело.
      Никакого выхода не находилось. И Голубков чувствовал, что сердце сейчас разорвется в груди, как граната.
      -- К черту аэродром! -- крикнул Макарычев. -- Единственный шанс -через наш канал ФСБ связаться с оперативным дежурным главного штаба ВВС и военно-транспортной авиации. Передать на борт, чтобы сымитировали критическую неисправность -- отказ двигателя, отказ управления -- что угодно. Пусть идут, как будто на вынужденную, на любую точку по маршруту, где только может сесть "Руслан". А уж там, на земле, как Бог даст. Другого выхода просто нет.
      -- Ладно, -- сказал Голубков. -- Связывайся с дежурным. А я пока доложу своему начальству.
      Константин Дмитриевич вытащил из внутреннего кармана подполковничьего кителя мобильный телефон спецсвязи. Нифонтов тут же снял трубку. Полковник Голубков кратко обрисовал положение.
      -- А-а, черт! -- воскликнул Нифонтов. -- Ваши действия?
      Голубков ответил. Нифонтов молчал с минуту. Потом сказал:
      -- Ну, хорошо, согласен. Только бы не опоздать. В это же время Макарычев по горячему каналу связи соединился с оперативным дежурным главного штаба Военно-воздушных Сил и потребовал напрямую соединить его с "Русланом" -- бортовой номер 48-220.
      -- Сейчас узнаю, -- отозвался дежурный.
      Вновь потянулись минуты ожидания.
      Наконец сквозь треск помех донеслось:
      -- Борт сорок восемь -- двести двадцать не отвечает. Связь потеряна...
      Оба полковника молча глядели друг на друга остановившимися от ужасного известия глазами.
      * * *
      ..."Руслан" летел наобум, без связи с землей, рискуя в любую секунду столкнуться с другим самолетом -- вся надежда была только на военных и гражданских диспетчеров службы воздушного движения -- они могли по своим локаторам развести их с воздушными судами на встречных курсах...
      И летчики и Пастух отлично понимали -- что значит оказаться в таком положении в ночном небе.
      В это время в грузовом отсеке внезапно послышались оглушительные удары и треск дерева. Один из ящиков груза внезапно рассыпался, за ним развалился второй, и из них прямо по доскам выскочили восемь могучих молодых мужчин в черных комбинезонах и стальных касках с прозрачными забралами, с маленькими автоматами "клин" в руках и автономными ранцами жизнеобеспечения за спиной.
      Один за другим они ринулись наверх. Двое ворвались в рубку бортрадиста, где Боцман держал на прицеле поднявшего руки вверх изменника майора.
      -- Сука! -- заорал один из них Хохлову. -- Кидай ствол!
      Очумевший Боцман, не в силах уразуметь, что происходит, подскочил, рванулся в сторону, успев лягнуть ногой одного из нападавших, но в то же мгновение был надежно обездвижен неизвестными в черном.
      -- Что, гад, -- прохрипел, наклонившись над ним и защелкивая наручники, один из ворвавшихся, -- не вышла затея?
      В этот момент майор-бортрадист словно очнулся и торопливо переключил несколько тумблеров на панели радиостанции.
      -- Мужики! Он с ними! -- заорал Боцман. -- С угонщиками! Держите его! Он сейчас своим отсигналит!
      -- Ты, что ли, не угонщик? -- дрожа от возбуждения, оскалился второй в черном. Но почему-то все же послушался, крутанул кресло бортрадиста, так что тот оказался спиной к пультам.
      Пастух сражался с тремя неизвестными в черном. Но те одолели, скрутили, швырнули на пол и тоже замкнули наручники на его запястьях и лодыжках. Один из нежданных попутчиков наклонился к командиру.
      -- Ну, ты молодчага, подполковник! -- еще в азарте схватки, быстро выговорил он. -- Просто герой! Все четко сделал! Лучше, чем по плану. Что тут было-то хоть? Мы там в этих сундуках сидели на связи, так и не поняли ни хрена.
      -- А я, что ли, понял? -- тяжело дыша, пробасил командир.
      -- Ну ничего, мы сейчас со всеми разберемся! -- тот, что, как видно, командовал этими "черными", выскочил из пилотской, ошарашено оглядел пейзаж после битвы.
      В проходе лежал окровавленный бортинженер. За порожком пилотской валялись двое. Один -- майор Боб, которого "загасил" Пастух, уже приходил в себя и что-то хрипло мычал, второй был мертв, и вид его был страшен -- рот разорвало в лоскуты непонятной силой. Чуть дальше к хвосту на полу радиорубки корчился скованный наручниками здоровенный детина с рассеченной губой, и плюясь кровью, отчаянно матерился. Рядом, спиной к радиооборудованию, сидел радист в майорских погонах, серо-зеленый, как мертвец. Еще дальше по проходу, за креслами, ворочался еще один, в пятнисто-зеленом камуфляже. Его руки и ноги тоже надежно фиксировали наручники.
      -- Ни-и хрена не понимаю! -- повертев головой, пожал плечами старший из "черных". -- Что тут делалось-то? Вроде без нас обошлось...
      Он склонился над Пастухом. С силой рванул с него кислородную маску. Да так и сел: перед ним лежал, сузив холодные серые глаза, не кто иной, как его старый друг по командному училищу офицеров спецназа Серега Пастухов.
      -- Мать моя! -- не веря глазам своим, покачал он головой. -- Никак Пастух! Сука порченая! Ты с кем же это снюхался?
      Вглядываясь, часто-часто заморгал Пастух. Из-за каски с забралом узнать говорящего было невозможно.
      Тот понял это и сорвал каску с головы.
      -- На, на! Посмотри мне в глаза! Так вот, значит, как мы с тобой встретились?
      -- Мудила! -- заорал Пастух. -- Ну и мудила ты, Гусев! Да сними ты с меня браслеты! Ты-то здесь откуда? Где служишь?
      -- Я-то? -- недобро засмеялся Лешка Гусев. -- Я-то теперь зам командира спецотряда антитеррора ФСБ "Молния" майор Гусев. А вот ты кто со своим отморозком?
      -- Скажу, -- неожиданно улыбнулся в ответ Пастух и закрыл глаза. -- Лет через тридцать...
      -- Нет уж, земеля, отвечай! -- тряханул его Гусев. -- Сейчас отвечай, ну!
      -- Погоди, майор, -- из-за спинки левого кресла показался командир. -Не гони коней. Он вроде и выручил нас с моим вторым. Вы-то сами где застряли?
      --"Где-где"?! -- Гусев выматерился. -- Ты ж самолет в крен бросил, после -- вниз, нас в ящиках всех прижало, вповалку... Запоры заклинило -- ни туда, ни сюда. Вот и подзадержались...
      -- Вон того... главного угонщика он приложил, точно тебе говорю, -сказал командир, кивнув на Сергея. -- Сам видел.
      -- А с тем-то что? -- брезгливо ткнул пальцем Гусев в сторону трупа. -Будто гранату глотанул...
      -- Струя воздуха в рот попала, -- крикнул летчик. -- Из пробоины... Вмиг разорвало... Сам себе дырку на тот свет спроворил, гад.
      В это время очнулся и взялся за толстые рукояти штурвала второй пилот.
      -- Скворцов! -- повернулся к нему командир. -- Очнулся, что ли, стрелок? Пригляди за курсом... Я отлучусь на пару минут.
      Он поднялся из кресла и вышел в проход за кабиной, где Гусев стоял над Пастуховым.
      -- Ладно, парни, вы тут разбирайтесь, кто откуда, а у меня еще кое к кому разговор...
      Подполковник, покачиваясь, подошел к бортрадисту.
      -- Ну, Горелов, докладывай... Ты зачем, мразь, нам всю связь отрубил? Мы слепые и глухие летели. Говори!
      -- Не имею права говорить, -- помотал тот головой и отвел глаза в сторону.
      -- Ничего, -- сказал Гусев, -- зато я имею право! У меня нынче прав этих навалом! Давай, командир, открывай любой люк. Высота у нас какая?
      -- Четыре шестьсот.
      -- Это сколько ему примерно до земли лететь?
      -- Да с минуту...
      -- Как раз хватит, чтобы все вспомнить... А ну вставай!
      -- Вас все равно всех кончат, -- произнес белый как снег бортрадист. -Вы трупы. Все до одного. Даже пепла от вас не останется.
      -- Это наши проблемы, -- мрачно усмехнулся майор Гусев.
      -- Если бы вы только знали... -- ощерился бортрадист, -- какие люди, какие силы стоят...
      -- По-моему, он нас пугает, -- удивился командир "Руслана". -- Вот ведь чудак! Ты что, Горелов, и правда не понимаешь, чем дело пахнет, или притворяешься?
      -- А ну погодите, -- вдруг быстро поднял голову Пастух. -- Погодите, мужики. А ну глянь на меня, иуда! -- И, с ненавистью вперив в майора-бортрадиста ледяные глаза. Пастух медленно проговорил: -- "Подари мне лунный камень, все пути преодолей..." Так?
      Бортрадист смолк с приоткрытым ртом. Потом, очнувшись, рванул на себе ворот форменной рубашки.
      -- Раз так, черт с вами, скажу! Все скажу...
      -- Нет, погоди! -- крикнул Гусев. -- Погоди!
      Он выхватил из кармана и поднес к губам бортрадиста черную "зажигалку".
      -- Лешка! -- увидев ее, заорал Пастух. -- Ты не мудила! Это они там все полные мудаки! Начальники наши дебильные. А ну сунь руку мне в карман! Обыщи, обыщи!
      Через мгновенье в руке майора Гусева оказалась точно такая же "зажигалка", как и его собственная. Он ошарашено уставился на Пастухова.
      -- И точно, мудаки... Значит, ты из...
      -- Молчи! -- оборвал Пастух.
      -- Да мы ведь... мы ведь только чудом не изрешетили друг друга!
      -- Тьфу ты! -- плюнул командир "Руслана". -- Теперь это называется "межведомственная неразбериха". А еще говорят, что где начинается авиация, там кончается порядок...
      -- Суки, ну и суки, -- бормотал Гусев, торопливо размыкая наручники на руках и ногах Пастуха. -- Головотяпы советские!
      Пастух поднялся, и они крепко обнялись. Их облапил и командир.
      -- Где мы сейчас? -- спохватился Гусев.
      -- Прошли Сызрань, на траверзе Пенза, -- невозмутимо ответил летчик. -Четвертый час круги мотаю...
      -- Слушай, Гусев, -- вдруг спросил Пастух. -- Ты когда-нибудь калькой задницу вытирал?
      -- Интересный вопрос, -- заржал майор.
      -- Думаю, в скором времени такой эксперимент будет проведен, -серьезно сказал Сергей. -- Причем очень умными людьми. И главное -- как всегда у нас -- впервые в мире.
      Улыбаясь расквашенными губами, потирая запястья, к ним подошел Боцман. Пожал руку Гусеву.
      -- Вот и познакомились... Серега нам рассказывал о тебе. Ну, так что, будем брать интервью? -- он кивнул в сторону бортрадиста.
      -- А то как же? -- сказал командир. -- Только как в том старом анекдоте -- пусть сначала подмоется...
      "Руслан", борт 48-220, плыл по ночному небу. Черно было за калеными лобовыми стеклами кабины, черно за иллюминаторами. Лишь изредка где-то внизу проплывали тончайшие строчки огней... До утра было еще далеко.
      Пулевую пробоину удалось заделать мгновенно твердеющей специальной мастикой и восстановить внутреннее давление в самолете.
      Люди, выведенные из игры Пастухом, Боцманом и группой майора Гусева, очухались и с ужасом ворочали глазами из стороны в сторону. Их усадили в кресла для обстоятельной беседы.
      -- Значит, так, -- начал Гусев. -- Кто вы, мы знаем. Иначе нас не было бы здесь и ваша прогулка завершилась бы к вашему удовольствию. Но судьба-индейка решила показать вам дулю. Люди вы военные. Так что разговор с вами будет недолгий. И без трибуналов. Захват воздушного судна, три трупа -полный абзац, без вариантов. Я могу запросто сделать из вас дуршлаг. Пораскиньте серым веществом -- надо ли?
      -- Мы бы сказали... -- прохрипел Боб, которого они считали главарем. -Но за нами... Лучше кончайте.
      -- За вами -- семьи, так? -- подался к нему Пастух. -- Игры в заложников?
      И, не владея собой, он схватил его за горло и тряханул так, что зубы у того лязгнули.
      -- Ты ведь Боб, так? Бывший майор спецназа! Тот ошалело вытаращил глаза.
      -- Гадина! -- прошипел Пастух. -- Ты ведь девчонку "джипом" задавил! Ты нас угрохать шел! Вот и встретились.
      -- Ладно, Пастух! Тут миндальничать нечего! -- перебил Гусев. -- Слушай сюда, ты! -- обратился он к Бобу. -- У вас -- один шанс! Раскрыть хлебальники! Чтоб нам успеть обезвредить тех, кто отдаст приказ отыграться за вас на ваших бабах и матерях! Назовешь бугров -- может, и тебя не расстреляют. Как оказавшего содействие в раскрытии...
      Главарь подумал и помотал головой: нет.
      -- Ладно, ты сам решил! -- кивнул Гусев, и лицо его в каске с поднятым забралом стало по-настоящему страшным. -- Бортрадист оказался поумней, выложил все, нам просто нужно было, чтоб сошлись показания... Гришин! -обернулся он к одному из своих, и тот подскочил, встав навытяжку.
      -- Берите этого, -- Гусев кивнул в сторону главаря. -- Вниз! К тем двум жмурам у ящиков в носу. Кончишь этого из автомата одного из тех. Случилась небольшая внутренняя разборка... Бывает! Да, и смотрите! Опять обшивку трамвая не продырявьте!
      --А вдруг...
      -- Какие еще "а вдруг"? Фигли учить тебя, Гришин? Поставишь на одиночный выстрел... Выполняй!
      -- У-У-У... -- зарычал Боб... -- Да подождите вы... Скажу, что знаю. Только знаю я мало... Тех, внизу, срочно бросили на замену... Поначалу мы должны были убрать каких-то других...
      Гусев торопливо поднес "зажигалку" к его разбитым, трясущимся губам...
      -- Знаешь, кто должен был лететь вместо тех? -- толкнул плечом Гусева Пастух, когда главарь выложил все, что имел за душой, -- фамилии, звания, пароли -- и двое в черном из отряда "Молния" уволокли его в задний салон верхней палубы "Руслана". -- Мы. Моя группа. Представляешь?..
      Они молча смотрели в глаза друг другу, все понимая.
      -- Пошли в кабину, -- сказал Гусев. -- Мне надо связаться с моим полковником.
      * * *
      Больше двух часов грохотала ночная гроза над Андреаполем.
      Но вот, наконец, она выдохлась, изошла ливнем и грохочущим электричеством. Канонада смолкла, потоки ливня обратились в неспешный тихий дождь.
      Наконец под крыльями "ила" засвистели турбины.
      -- Осторожно, двери закрываются! -- закричал Мухин, перекрывая грохот. -- Следующая остановка...
      Самолет потянулся на старт. К ним подошел один из членов экипажа.
      -- Наденьте наушники внутренней связи. Пристегните ремни. Сейчас пойдем на взлет.
      Они послушно выполнили распоряжение. "Ил" выкатился куда-то и замер в черноте, приглушенно свистя четырьмя двигателями. Томительно шли минуты...
      -- По-моему, ребята просто передумали, -- прокричал в ухо Олегу Мухину Артист.
      -- Я уже ничему не удивлюсь, -- кивнул тот и, как жених на невесту, взглянул на белый "лендровер".
      Время шло, а они все не взлетали, словно летчики решили выжечь на земле все наличное топливо. Самолет вздрагивал, сдержанно грохотал, но не двигался к взлетной полосе. Артист и Муха во все глаза смотрели в черные иллюминаторы. Но ничего, кроме уходящего к горизонту пунктира красных сигнальных лампочек по краю полосы, там не было видно. Тревожное ожидание нарастало.
      Артист уж было снова хотел отправляться к "вагоновожатым", как вдруг вдали в дождливом черном небе над взлетно-посадочной полосой появились огни. Сверкая в темноте и отражаясь на мокром бетоне, они медленно сближались со своим отражением.
      -- Так вот кого мы ждали! -- воскликнул Злотников. -- Ну и страшила!
      Даже издали было видно, что навстречу земле идет нечто пугающе-величественное. Зеленые и красные мигающие искры на концах крыльев, длинные лучи посадочных фар, пробивающие струи дождя, алые вспышки...
      -- Семка! -- с мальчишеским восторгом вскрикнул Муха. -- Вот это да!
      Гигантский самолет, как темное облако, пронесся во мгле по полосе, и к нему тотчас устремились какие-то машины.
      Если бы знали в ту минуту бывшие лейтенанты спецназа Мухин и Злотников, кого вернул на землю приземлившийся "Руслан", тот самый, что несколько часов назад мелькнул под их вертолетом на краю поля Чкаловского аэродрома! Ах, если бы они знали!
      Но Ил-76 увеличил обороты, выехал на полосу, развернулся и побежал на взлет, вновь разнося друзей на тысячи и тысячи верст.
      * * *
      Черный "сааб" полковника Макарычева въехал в Москву глубокой ночью. Виктор Петрович давно отпустил своих людей, и те уехали на машине Голубкова.
      Измотанный волнениями, Голубков дремал рядом с ним на переднем сиденье. Машина притормозила у светофора, он встрепенулся и поднял голову.
      -- Я вообще-то не спал, Витя. Просто ехал и думал с закрытыми глазами. Даже кошка и та умеет извлекать уроки. Мы не можем больше вести это дело разобщенно. Надо объединяться. Кто-то должен все-таки друг другу верить... Может быть, уже случилось непоправимое там, в самолете. И тогда вина за это полностью ложится на нас.
      -- Согласен, -- кивнул Макарычев. -- Не на сто, а на двести процентов. Но мы люди военные. Инициатива наказуема, надо мной начальство...
      -- Все упирается в то, -- сказал Голубков, -- насколько ты своему начальству доверяешь.
      -- Кому-то доверяю, -- сказал Макарычев, -- кому-то не вполне. То, что это дело вообще начали крутить, все-таки обнадеживает. В любом случае решение о том, объединяться нам или по-прежнему бегать ноздря в ноздрю параллельным курсом, то и дело рискуя ухлопать союзников, должно быть принято не нами.
      -- Все равно, -- сказал Голубков, -- я хочу свести тебя со своим руководством. А уж там пускай решают.
      -- Я не против, -- кивнул Макарычев. -- Валяй! Через пять минут Константин Дмитриевич уже связался с управлением и говорил с Нифонтовым. Выслушав полковника, генерал не думал долго.
      -- Где вы сейчас? -- спросил он. -- Нужно срочно встретиться.
      -- В районе ВДНХ.
      -- Хорошо. Покрутитесь там с полчасика. Встречаемся в час тридцать на углу Аргуновской и Королева. Вы узнаете мою машину. Как увидите -- езжайте за мной.
      * * *
      Голубков сразу узнал черную "Волгу", ту самую, в которой они возвращались с Нифонтовым зимой из того далекого подмосковного городка после памятного разговора в электричке. Нифонтов снова был за рулем, один в машине.
      -- Вон он, -- показал Голубков. -- Посигналь ему.
      Но Александр Николаевич уже и сам увидел Голубкова, сбавил скорость, пристроился сбоку.
      -- Живой еще? -- крикнул он, чуть высунувшись из открытого окна машины. -- Давайте к бровке.
      Голубков хотел представить Макарычева генералу, но Нифонтов опередил его:
      -- Виктор Петрович меня, может быть, и не знает, но я полковника Макарычева знаю очень хорошо. Одного только не предполагал, что столкнемся мы с вами, Виктор Петрович, на этом деле. Давайте знакомиться лично. Генерал-лейтенант Нифонтов.
      -- Очень рад, -- искренне сказал Макарычев. И, окинув взглядом ночное Останкино, светящиеся в ночи корпуса телецентра по обеим сторонам улицы Королева, темный пруд, за которым чернели деревья парка, продолжил: -- Ну и местечко выпало нам для "стрелки". Никогда не забуду, что творилось тут в ту ночь, в девяносто третьем...
      -- Я тоже здесь был, -- кивнул Нифонтов.
      -- И я тоже, -- вздохнул Голубков.
      -- Я прекрасно понимаю, полковник, -- сказал Нифонтов, -- на что вы идете, встречаясь со мной без санкции своего начальства. Скажите, на ваш взгляд, к кому я должен обратиться, чтобы эти санкции вам были даны?
      Макарычев назвал заместителя директора ФСБ генерала Касьянова.
      -- Только к нему. Он и руководит нашей операцией против "Армады" и группы Курцевского.
      -- Хорошо, -- кивнул Нифонтов. -- Обещаю, что вы будете прикрыты от гнева вашего руководства. С этой минуты считаю, что мы работаем вместе. Времени нет, а события развиваются. Возможно, вы еще не знаете -- сегодня вечером, подъезжая к Москве, при очень странных обстоятельствах погиб вместе с дочерью академик Черемисин.
      --Да вы что! -- воскликнул Макарычев. -- В ближайшее время мы собирались выйти с ним на контакт. Вокруг этого "Апогея" завязалось что-то уж больно крутое... Как это случилось?
      -- За рулем была его дочь, он сидел рядом. Ехали очень быстро, явно куда-то торопились. На их сторону движения выскочил самосвал без номеров. Лобовой удар... Водитель самосвала исчез. У нас есть, конечно, кое-какие предположения, есть странные радиоперехваты, но пока мы не имели еще возможности прослушать все записи...
      Они помолчали.
      -- Вот что, -- сказал Нифонтов. -- Разговор у нас долгий. Садитесь в мой драндулет, посидим маленько да потолкуем. Как говорили древние, начнем ab ovo, то бишь от яйца... А уж с тупого кончика, с острого -- не суть важно. Так как все-таки получилось, что вы занялись этим делом?
      Рассказ Макарычева продолжался больше полутора часов.
      Все события он излагал подробно и точно, стараясь не упустить ничего существенного.
      Голубков и Нифонтов слушали его предельно внимательно, боясь упустить даже самую пустячную малость. Иногда переспрашивали, уточняли и переглядывались.
      -- Да, -- сказал Нифонтов, когда рассказ был окончен. -- Наши задачи полностью совпадают. Серьезную кашу они заварили. Но нужны доказательства. Неопровержимые улики, свидетели и фигуранты...
      -- Разумеется, тут все в одной цепи, -- сказал Макарычев. -- Да и гибель Черемисина именно сегодня наверняка не случайность.
      Нифонтов снял одну из телефонных трубок между передними сиденьями своей "Волги", нажал несколько кнопок.
      -- Я -- "третий". Соедините со специальным оперативным отделом Главного штаба ВВС. И примерно через минуту продолжил:
      -- Говорит "третий". Есть новые данные по борту сорок восемь -- двести двадцать? Да-да, слушаю! Благодарю, спасибо!