Лирика

Была ее рука.

Скрипели

Под ногою доски пола.

Так было холодно

В прихожей.

И вдруг – прощальный поцелуй.

Как видение божества,

Вдали появилась

Гора Акан.

На вершине

Снежный рассвет.

Северные скитанья мои…

Словно дрожащим голосом

Долго-долго

Я пел:

«Волны моют песок».

II

Во сне твой голос

В ушах звучал.

Как давно

Я слышал его!

Сам не помню когда…

Как путник,

Озябший на ветру,

У встречного спрашивает дорогу,

Так, только так

С тобой говорил я.

Бывают такие мысли:

Как будто на чистый

Прохладный мрамор

Льется

Весенний свет.

Словно их глубина

Пьет только светлое в мире.

До сих пор

Вижу перед собой

Черные зрачки ее глаз.

О самом, единственно-важном,

Тогда

Не сказал я тебе слова,

Но они в душе моей

Живы.

Как трещина

На белом абажуре,

Неизгладима

Память

О разлуке.

С безучастным видом

Я говорил.

С безучастным видом

Слушала ты.

Вот, пожалуй, и все.

Да, говорят недаром,

Что так прекрасна прядка волос,

Случайно упавшая на лицо.

Я засмотрелся,

Пока ты писала.

Как на чужбине

Сын гор

Вспоминает дальние горы свои,

В час печали

Я думаю о тебе.

Лишь покажется мне

Забыл,

Как любая мелочь

Напомнит.

Нет, не могу забыть!

Я слышал,

Что ты больна.

Я слышал, что встала с постели.

За четыреста ри от тебя

Словно во сне ходил я.

Если на улице вдруг

Облик мелькнет похожий,

Так и запляшет

Сердце в груди.

Пожалей меня!

В моей суматошной жизни

Бывает,

Я вдруг забудусь и думаю.

Знаешь ли ты,

О ком?

Года за годами бегут.

Год от года

Вдали от тебя,

Все сильней

Я люблю тебя!

Домик твой в саду

Недалеко

От столицы Исикари…

Облетел ли

Яблоневый цвет?

Три длинных письма от тебя

Не более –

За три года…

А сам я тебе писал,

Быть может, раза четыре.

Снимая перчатку

Снимал я перчатку.

И вдруг –

Рука замерла.

Скользнуло по сердцу

Воспоминанье.

В холодном-холодном

Воздухе ночи

Легкий запах лекарства.

Врач когда-то жил

В этом доме.

Быть может, оттого я так печален,

Что ярких красок

Нет вокруг меня?

Послал купить я

Красные цветы.

Наконец-то

Я новую книгу купил.

Читал, читал

Далеко за полночь…

Эту радость трудно забыть!

Оконное стекло

Задымлено

Дождем и пылью…

Я тоже стал таким.

Какая грусть!

Шесть лет

Свою старую шапку

Каждый день надевал я,

Каждый день…

Но и ее потерял я.

Тянутся, тянутся без конца

Бурого цвета кирпичные стены,

Но дымно-лиловыми

Стали они

В этот долгий весенний день!

На грязные стены из кирпича

Падает мягко

И тает.

Падает, весь растает и вновь

Летит весенний снежок.

Вот молодая женщина,

Полуслепая, стоит

У растворенного окна.

Тихо-тихо ей брызжет в лицо

Мелкий дождик весенний.

Иду

По весенней улице,

На дощечке у входа

Красивая надпись.

Женское имя…

Аромат молодых деревьев

Переполнил

Всю Новую улицу.

Ни звука.

Весенняя тишина.

На душе у меня так печально,

Словно где-то сейчас

Молодая девушка

Умирает.

Сыплется ледяная крупа.

Зимняя улица,

Мертвая улица…

Неуловимо

Где-то таится

Запах карболки.

Груды белых тарелок

Вытирает

И ставит на полку

В темном углу трактира

Женщина с грустным лицом.

Молодого салата

Листья на блюде.

Острый – до самого сердца

Запах уксуса.

Вечер.

Вечером

В больничном окне

Чье-то белое, белое

Лицо.

Отчего-то о нем я вспомнил.

Один поцелуй,

Долгий,

И мы расстались.

На улице в полночь

Отсвет далекого зарева.

Из маленького

Синего кувшина

Льет молоко

Дрожащая рука…

Любимая рука.

Бросил на полуслове

Свою бесполезную писанину.

Мне люди стали нужны,

И я на улицу вышел,

К людям.

Курю

Отсыревший табак.

Странно!

Как будто чуть-чуть

Мысли мои отсырели.

Я вдруг остро,

Всем своим существом

Понял: лето пришло.

Вдыхаю на дворике после дождя

Крепкий запах влажной земли.

Перед празднично убранной

Витриной

Стекольной лавки

Стою и гляжу…

Летней ночи луна.

«Она придет», – мне сказали.

Я рано встал

И встревожился

Оттого, что не слишком свежи

Рукава моей белой рубашки.

Где-то вбивают кол.

Где-то катится

Тяжелая бочка…

Как все звуки слышны!

Падает, падает снег.

Ни души в газетном бюро.

Вдруг в середине ночи

Пронзительно

Зазвенел телефон –

И замолк.

У пологого ската холма,

Где пшеница

Так зеленеет.

Я посреди тропы

Красный нашел гребешок.

Там, на горе

Позади селенья,

В роще густых криптомерии,

Солнце осеннего дня

Пестрые тени бросает.

Морская гавань.

С криком «тороро»

Ястреб чертит круги.

Облаком гонятся за ним

Волны прибоя.

Пора осеннего тепла.

Мелькнула

Птицы тень

В стекле туманном –

И мысли разбрелись мои.

Друг за другом плывут,

Ныряя, взлетая,

Выступы крыш,

И зимнее солнце

Пляшет на них.

Отец мой

Легко загорался гневом.

Теперь давно не сердится он.

Я думаю:

«Хоть бы он рассердился…»

Дуновеньем утреннего ветерка

Занесен в окно трамваи

Ивовый листок.

На лету поймал его,

Гляжу…

Отчего-то мне вдруг

Захотелось море увидеть,

Я к морю пришел –

В то утро, когда не мог я

Боль души победить.

Сколько б ни встретилось мне

В городе женщин сегодня,

Но каждая, каждая,

Казалось, любовь схоронив,

Понуро идет домой.

Я ехал в поезде далеко.,

И вдруг на станции

Среди полей

Родной и милый

Запах летних трав!

Рано утром

Я еле поспел на поезд.

Дорога в начале осени.

Черствого хлеба

Ломоть.

Я думал в поезде

О будущем своем.

Оно мелькнуло предо мной

Печальное –

В ночном окне вагона.

Лесная глушь.

Я поглядел на стрелки:

Стояли

Станционные часы.

Ночной бессонный дождь.

Мы простились.

Я в поезде ночном

У полутемного окошка

Бесконечно вертел в руках

Зеленое яблоко…

Продаю,

Все продаю!

Один у меня остался

Потрепанный немецкий словарь

На исходе этого лета.

Беспричинно

К другу я охладел.

Неприметно

Снова сдружился с ним.

У порога поздняя осень.

Красной обложки

Коснулся я вдруг,

Когда на дне корзины искал

Книги,

Запретные в нашей стране.

По дороге осенним утром

Мне встретился

Знакомый писатель.

Он сказал:

«Запретили книгу мою!»

Осенний несется ветер

Над цепью

Маленьких островков.

В самом углу

Океана.

Затуманенные влагой глаза

Да черная родинка на щеке…

Вот все, что стоит пред глазами,

Лишь вспомню

Жену приятеля моего.

Когда ни взгляну на нее,

Все катился

Перед нею клубок,

Все вяжет,

Вяжет она носки…

Жалобно-тонко

В траве

Цикады звенят…

Читаю на летнем лугу

Письмо.

Поздней ночью

Открыл я дверь.

Что-то белое

Во дворе метнулось.

Собака, быть может?

«Несчастная моя любовь!»

Шепчу я сам себе.

Уже за полночь.

В жаровню гаснущую

Углей подложил…

Глубокой ночью

Стекла окна

Окрасило бледным отсветом

Бесшумное зарево

Пожара.

Как боязливый разведчик,

Я. полный страха, брожу

Один

Глубокою ночью

По улицам городским.

Ночью мне почудилось вдруг,

Будто вся кожа моя –

Настороженное ухо…

В молчанье спящего города –

Тяжелый топот сапог.

Поздно ночью

На станцию пришел человек.

Посидел на скамье,

Вскочил и вышел…

Он был без шапки.

Вдруг сыростью

На меня пахнуло.

Спустился ночной туман.

Не замечая времени,

По городу я блуждал.

Словно из дикой пустыни,

Я домой воротился…

Долго шел я

По черной ночи,

По черной ночи Токио.

Под самыми окнами банка,

На покрытой инеем

Мостовой,

Пятна

Синих чернил.

«Тентен», –

Веселятся овсянки

В неглубокой чаще бамбука.

Я иду по дороге

Через заснеженный луг.

Был октябрь.

По сырому длинному

Коридору

Родильного дома

Шагал я взад и вперед.

Впервые

Жадно глотнул

Ребенок мой

Воздух осеннего утра.

Студеного утра.

Было так у меня па душе.

Словно коснулся рукой

Нежной кожи младенца.

Тихо шел я один

По темным дорогам парка.

Я чиркнул снимкой.

Круг свети –

Ширимою и ладонь

Перерезал

Белый москит.

Между деревьями парка

Маленькие

Резвились птицы.

Глядя на них,

Отдыхал я…

Я так и вздрогнул!

Это он, тот памятный

Поцелуй.

Тихо щеки коснулся

Платана лист на лету.

Не позабыть мне

Его лица!

Под полицейской стражей

По улицам шел в тюрьму человек

И только слегка улыбался.

Ребенка

На спину привязал

Мой овдовевший друг

И бродит

По развалинам замка.

В два-три голоса

Мне говорили:

«Перед смертью

Он тихо всхлипнул… Чуть-чуть».

Слезы сжали горло.

Бывало, едва с работы

Поздней ночью приду домой,

Первым делом беру я на руки

Сына…

И нет его.

В ту пору,

Когда, наливаясь, крепнут

Корни белой редьки в деревне,

Родился –

И умер мой сын.

Грустная игрушка

Стоит мне только вздохнуть,

В груди моей

Раздается шум,

Осеннего вихря

Грустней.

Во дворе заигралась.

Дочка домой не спешит.

А я достал

Паровозик,

Катаю взад и вперед…

Закрою глаза,

Но перед ними

Ничто не встает.

Мне грустно.

Я вновь открываю глаза.

«Как хочется книг!

Купить бы новые книги!»

Я говорил жене.

То была не просьба,

А только мечта…

Я вышел из дому

И, верно, с полчаса

Шел с видом

Делового человека,

Как будто я куда-нибудь спешу.

Как пересохло горло!

Может, все-таки где-нибудь

Продавец фруктов еще не спит?

Пошел его искать

Во мраке осенней ночи.

Светлое

Зимнее утро.

Я выпил горячей воды.

Мягким паром

В лицо дохнуло…

Я книгу взял,

Рассеянным взглядом

Глубоко в картинку ушел,

Выпуская кольца

Табачного дыма.

На полпути пересадка,

А последний трамвай

Ушел.

Я готов был заплакать

Под дождем.

Внезапно подумал я;

«А что, если мне придется

Идти, идти,

Бесконечно идти?»

Пустынная улица ночью.

Ночью я вышел из комнаты.

На перилах балкона

Заиндевелых

Охладил я

Кончики пальцев.

«Пусть будет

То, что будет!» –

Таким

Я стал теперь,

И это страшно мне…

Как поезд

Идет через поле пустое,

Так горе

Сквозь сердце

Находит путь.

Жалкая, на серой бумаге

Газета родного края…

Разворачивая утром листы,

Я привычно нашел

Опечатки.

Так давно не случалось

На поезде ехать.

Вот еду – и кажется мне:

Возвращаюсь в мой край

Любимый.

О да, я верю,

Что новое завтра придет!

Нет в этих моих словах

Ни капли неправды,

И все же…

Я вдруг но горам стосковался.

К подножью горы пришел…

Найти бы тот камень,

На котором

Сидел я в прошлом году!

Гляжу на свои

Грязью испачканные руки.

Как будто я вдруг увидел,

Что сталось

С сердцем моим!

Запачканные руки

Я отмыл.

Такая маленькая радость!

За целый день

Одна-единственная радость!

В новогодний день

Отчего-то на сердце

Легко и пусто.

Словно все, что было,

Я позабыл!

Нечаянно

Чашку разбил.

«А ведь это здорово –

Ломать!» –

Я подумал сегодня утром.

Звонкий стук.

Смех детей. Взлетает волан.

Неужели вернулся

Новый год

Прошедшего года?

Наверно,

В новом году

Сбудется что-то хорошее.

Небо ясно.

Ветер затих.

Засыпая,

Я сердце свое бранил.

Все оно ждет:

«Что-то хорошее завтра случится.

Завтра случится…»

Письмо с поздравлением

От друга.

Он каждый год присылает мне

Две-три танки –

На один образец.

Странная у меня голова!

Все думает

О недостижимом.

Неужели так будет

И в этом году?

Все люди

Идут в одну сторону.

А я стою и гляжу,

Поодаль от них,

На обочине.

Словно свеча,

Стала, треща, разгораться.

Ночь

Накануне

Нового года.

Или это уходит от меня

Вся накопленная за год

Усталость?

Так дремлется мне

В первый день новогодний.

Словно я хлопнул в ладоши

И жду,

Пока не послышится сонный отклик.

Жду

С досадливым нетерпеньем.

Новый год миновал.

Наша жизнь

Поплелась, все по той же

Печальной

Дороге.

Плача,

Я с богом спорил.

О этот сон!

Мне он приснился утром

Дня четыре тому назад.

В воротник пальто

Подбородок я спрятал

И в ночной тишине

Напрягаю слух.

Голос девушки, до того похожий!

Сегодня отказались от вина

В деревне многие крестьяне,

Но завтра

От чего откажутся они,

Когда еще труднее станет?

Человеку моложе меня

Говорил я громкие фразы,

Разглагольствовал много часов,

Но душа от этого

Так устала!

Чтобы за ночь одну

Расцвела,

Подогрел я горшок,

Где слива растет.

Ни один цветок не раскрылся.

Я ждал его,

Так его ждал!

А он не пришел.

Стол переставил я

Вот сюда.

Номер старой газеты.

Смотри-ка,

Хвалят

Мои стихи!

Пусть всего два-три слова.

В сумятице переезда

Старый снимок

Мне под ноги упал…

Выцветший снимок.

Ее лицо.

Не замечал я

В то время,

Сколько детских ошибок

Было в них.

Связка старых писем.

Где они?

Куда их спрятал я?

Письма,

Что жена писала мне

Восемь лет тому назад?

Только проснулся

И вдруг – щемящее чувство.

В газете заметка: «Старик

Из дома ушел…»

Как мой отец! Брызнули слезы.

Уже, наверно, лет пять

Я не видел

Широкого неба.

Разве можно

Без этого жить?

Всерьез уверена

Дочка моя,

Что люди только затем и пишут,

Чтоб рукопись

Отправить в печать.

В то время

Я часто лгал.

С спокойной совестью лгал.

… Вспомню,

Пот прошибает.

«У нас родился ребенок»,

Открытку я получил.

На минуту

Лицо у меня

Просветлело.

Я дверь толкнул.

Шагнул

Через порог

Палаты… Показалось мне,

Что коридору нет конца.

Как будто я сбросил с плеч

Тяжелый-тяжелый груз.

Невольно

С чувством таким

Я лег на больничную койку.

«Так, значит,

Вам не хочется жить?» –

Строго спросил меня доктор.

И сердце мое

Промолчало в ответ.

Я о себе

Так много возомнил!

Я верил,

Что всего достигну…

Какой я был ребенок!

«Теперь я уверилась

В сердце твоем!» –

Сказала мне мать.

Она в сновиденье пришла ко мне

И, плача, снова ушла.

Жена моя с дочкой

Навестили меня.

Я так был рад!

Я снова нашел

Свое настоящее сердце.

«Ну, спите ночью

Хорошенько!» –

Мне доктор говорит.

Как будто

Малому ребенку.

Падает путано, сбивчиво

Весенний снег.

Я слежу за ним

Горячими

От лихорадки глазами.

«Когда-нибудь

Издам непременно!» –

Все думаю я о книге своей.

Говорю с женой,

Какого цвета будет обложка.

Пять долгих лет,

Как уехал я из деревни.

И вот – заболел. Во сне

Мне слышится снова

Голос кукушки.

Как весною

Кричала кукушка

На высокой вершине

Кипариса,

Возле нашего сельского храма!

Нежданно

Подходят ко мне,

Жмут руку мою

И так же нежданно

Уходят люди.

«Это судьба моя

Пришла.

Вот тяжестью на меня навалилась», –

Подумал я, пробудившись в полночь,

Одеяло так давило меня!

Пульс

Щупает мне сиделка.

Иной раз рука ее так тепла.

Другой раз

Холодом обдает.

Не знаю сам почему,

Целый день

Мне приходит на память

Имя русское

«Бородин».

Наверно, товарищам и жене

Грустно бывает слушать,

Как я без устали,

Такой больной,

О революции говорю!

Все смотрит на циновку.

Тяжелый,

Неподвижный взгляд…

Спросить ли мне, жена,

О чем ты думаешь теперь?

Русское имя

Соня

Я дал дочурке своей.

И радостно мне бывает

Порой окликнуть ее.

О бедный мой отец!

Я вижу, он газету отложил,

Не в силах более читать,

И на дворе

Играет с муравьем.

Не походи на отца!

Ни на отца своего отца!

Ты слышишь,

О чем я прошу тебя,

Дочка?

Всего пять лет

Дочке моей,

Но и она

Хороню уже знает

Слова «революция» и «рабочий».

Что в голову ей пришло?

Вдруг бросила девочка

Игрушки

И тихо уселась

Возле меня.

Я дочку побранил.

Она заснула

В слезах,

С полуоткрытым ртом…

Я тихо по щеке ее погладил.

Подушку с постели моей

Вынесли на веранду…

После долгой разлуки

Снова встретились мы,

О вечернее небо!

Беленькая собака

Пробежала мимо двора.

Я спросил жену:

«Как ты думаешь,

Может, купим собаку?»

Свист и свисток

После бесконечных споров

У нас бывают чтения, жаркие споры,

И наши глаза горят не меньше,

Чем у юношей России полвека назад!

Мы бесконечно спорим: «Что делать?»

Но никто из нас не ударит вдруг

Кулаком о стол и не крикнет: «В народ!»

Все мы знаем, чего мы хотим,

Все мы знаем, чего хочет народ,

Все мы ясно знаем, что делать, –

О, много больше, чем знали они!

Но никто из нас не ударит вдруг

Кулаком о стол и не крикнет: «В народ!»

Здесь собрались только очень юные,

Строить новое начинает всегда молодежь.

Старое скоро умрет, победа за нами!

Спор кипит, сверкают глаза.

Но никто из нас не ударит вдруг

Кулаком о стол и не крикнет: «В народ!»

Трижды уже меняли мы свечи,

В недопитом чае плавают мошки,

Но девушки говорят с прежним жаром,

Лишь в глазах после долгого спора

усталость.

Но никто из нас не ударит вдруг

Кулаком о стол и не крикнет: «В народ!»

Надгробная надпись

Я уважал его всегда,

Н я люблю его сейчас еще сильней,

Хотя уже два месяца прошло

С тех пор, как похоронен он

В густой тени каштана

На кладбище далекого предместья.

Да, в самом деле

Уже два долгих месяца прошло

С тех пор, как на собраниях кружка

Его не видно на привычном месте.

Он был не мастер на слова,

Не принимал участья в наших спорах,

Но как его теперь нам не хватает!

Однажды он сказал смущенно:

«Товарищи, меня не осуждайте

За то, что я на диспутах молчу!

Я, право, спорить не умею,

Но я готов всегда

Встать на борьбу с врагом!»

Один товарищ про него сказал:

«В глазах его укор

Трусливым краснобаям!»

Я часто разделял с ним это чувство.

Но справедливого укора

Никто в его глазах уж больше не прочтет!

Он был рабочий,

Простой рабочий заводской.

Работал с увлеченьем, с огоньком,

А выпадет свободная минутка,

Любил потолковать с друзьями по душам

И был охотник книжку почитать.

Он не курил, не пил вина.

В нем, непреклонном, и прямом,

И мыслящем глубоко человеке,

Казалось, затаился дух

Того Бакунина в горах Юра далеких.

В испепеляющем жару болезни

Он ясность мысли сохранил,

Не бредил он до самого конца.

«Сегодня Первомай,

Наш день, наш праздник!» –

Вот те последние слова,

Которые я слышал от него.

Я утром навестил больного,

А к вечеру уснул он вечным сном.

Его широкий лоб,

Его могучие, как молот, руки,

Его прямой, бесстрашный взгляд,

Ни жизни не боявшийся, ни смерти,

Поныне предо мной, едва глаза закрою.

Он, как безбожник,

Сторонник материализма,

Был похоронен просто под каштаном,

И мы, товарищи его,

Решили на могиле начертать

Такую надпись:

«Я готов всегда

Встать на борьбу с врагом!»

В старом чемодане

Друг мой открыл старый чемодан

И выпалил книги кучею на пол.

При неясном мерцанье свечи

Он брал их в руки

Одну за другой –

Книги, запретные в нашей стране.

Наконец он нашел среди них

Какой-то фотографический снимок,

Протянул мне его:

«Вот она!» –

И, отойдя к окну,

Стал насвистывать тихо.

На снимке была молодая женщина.

Я даже красивой ее не назвал бы.

Дом

Едва открыв глаза сегодня утром.

Опять – который раз! –

Я вдруг подумал:

«Как хочется иметь мне дом,

Который я бы мог назвать своим!»

Я, умываясь, все о нем мечтал,

Мечтал и после трудового дня,

Прихлебывая свой вечерний чаи,

Покуривая папиросу…

Лиловый дым плыл в воздухе тихонько,

И предо мной

Плыла моя мечта,

Напрасная и грустная мечта!

Я с толком выбрал место для него:

От станции не слишком далеко.

С деревней тихой по соседству.

Уютный домик в европейском стиле.

Без лишних украшений, невысокий,

Но лестница широкая,

Балкон

И светлый кабинет!

Да – не забыть бы! –

Такие стулья, чтоб сидеть удобно.

О, много, много раз за эти годы

Во всех подробностях,

Меняя каждый раз

Расположенье комнат понемногу,

Я все отчетливее рисовал

В своем воображенье этот дом!

Уставившись рассеянно глазами

На ярко-белый абажур над лампой,

Я живо представлять себе люблю,

Как будет в этом доме жить чудесно!

II в тесной комнатушке, где жена

Ребенка плачущего кормит грудью,

Я в угол отворачиваюсь вдруг,

Чтоб спрятать беспричинную улыбку.

Пусть перед домом будет двор широкий,

И пусть трава растет на нем привольно.

С приходом лета

Звонкий летний дождь

Польется на ее густые листья,

А там, в углу двора,

Сосну я посажу.

Под ней поставлю белую скамейку.

Дождь отшумит, и буду я в тени

Покуривать египетский табак

С таким густым, таким приятным дымом!

Я буду разрезать неторопливо

Страницы новых книг,

Которые мне будут присылать

От «Марудзэна» чуть не ежедневно.

Так я смогу блаженно отдыхать,

Пока меня не позовут к обеду.

Там на свободе я смогу созвать

К себе всех деревенских ребятишек…

О, сколько я историй расскажу!

Какие будут круглые глаза!

Заслушавшись, дышать забудут дети…

Напрасная и грустная мечта!

Я разлучился с юностью моей,

Устал я каждый день с нуждой бороться,

Но если ты, и сам не знаю как,

Меня, измученного, посетила

Здесь в сутолоке городской,

Напрасная, и грустная моя,

И бесконечно милая мечта,

Мне было б жалко потерять тебя!

О да, я знаю, что тебе не сбыться,

Я столько раз

Тобою был обманут,

Но, ничего не говоря жене,

Я все гляжу на белый абажур.

Таким же взглядом, как, бывало,

В дни юности на девушку глядел,

Когда в нее я тайно был влюблен,

И думаю в молчанье одиноко

Все о тебе, любимая мечта!

Аэроплан

Взгляни, вон там,