Моро (№2) - Повелители сумерек

Ей придется отправиться к нему самой. Эви не питала доверия к Агентству, особенно после того, как узнала, что на протяжении шести лет была не кем иным, как предателем. Вряд ли в планы Сукиоты входило отпустить Эви, когда из нее уже будет нечего выжать. Кто знает, может ее уже приготовились списать в расход?

Эви взглянула на трубу, к которой была прикована. Если ей удастся освободиться от наручников, то тогда она наверняка сумеет выбраться отсюда. Ведь легавые проморгали нож у нее за голенищем.

«С ножом против „Узи“?»

«Заткнись, Абдель».

Один наручник был надет на ее правое запястье, но, слава богу, на здоровой руке. Другой — прикован к основанию торчавшей из стены трубы. Труба эта кончалась расширением, из которого торчал кусок еще одной широкой соединительной трубы, которая, в свою очередь, теоретически должна была вести к унитазу. Обе трубы, проржавев, намертво срослись друг с другом.

Если бы ей удалось вырвать соединительную трубу, она бы без труда освободилась от наручников. Вся беда в том, что ей надо будет потрудиться левой рукой.

Стиснув до боли зубы, Эви ухватилась левой рукой за трубу. Уже то, что ей пришлось согнуть для этого руку, заставило ее содрогнуться от нестерпимой боли.

— Да, это тебе не фунт изюма, — шепнула она себе под нос

Эви сделала глубокий вдох и изо всех сил вцепилась в конец соединительной трубы. Ощущение было такое, что вместо железяки она пыталась выкрутить из сустава собственное плечо. Эви не ослабляла усилий, стараясь не обращать внимания на хруст в плечевом суставе. Ржавая шероховатая труба больно врезалась в пальцы, и вскоре ее поверхность стала скользкой от крови.

Эви услышала, как что-то треснуло, и отдернула от трубы руку. Затем упала на пол, и в течение нескольких секунд ей казалось, что это хрустнула кость в плече. Но как только боль стихла, а дыхание восстановилось, Эви поняла, что это треснуло где-то в трубе.

Соединительная труба продолжала прочно сидеть на своем месте, но зато тонкая труба свободно вращалась. Эви потянула ее за конец и выдернула из стены. Второй конец был отполирован до блеска, и наручник без труда соскользнул с нее.

Что ж, с одним делом покончено. Эви вытерла левую руку о брюки своего делового костюма, оставив на нем темное пятно. Затем вытащила из-за голенища нож.

Если бы Сукиота безоговорочно соблюдала все предписания, она наверняка выставила у дверей «камеры» охранников, а сама входила бы в камеру безоружной. В этом есть свой смысл, если вы не желаете, чтобы заключенный завладел вашим оружием. Однако в этом случае пленник оказывался в выигрышном положении, если он уже был вооружен. Эви засунула на место кусок трубы и, пригнувшись, села — если кто-то войдет в камеру, он не сможет заметить, что ее правая рука свободна. И застыла в ожидании.

Было полшестого утра, когда дверь в камеру открылась и внутрь вошла Сукиота. Двое псевдополицейских застыли снаружи с автоматами «Узи» наизготовку. Полицейские — простые смертные, их реакция будет не столь быстрой. По крайней мере, Эви на это надеялась.

Сукиота дошла до середины камеры:

— А теперь мы с тобой немножко побеседуем.

— Как же, держи карман шире, — ответила Эви с вызовом, насколько ей это удалось.

— Ты… — Сукиота шагнула к Эви и замахнулась.

В тот же миг Эви стремительно бросилась на нее. Загнав Сукиоту в угол, с силой двинула ей под подбородок здоровым плечом. Сукиота стукнулась затылком о кафель. Эви старалась держаться как можно ближе к ней, в надежде, что охранники не отважатся открыть огонь, чтобы ненароком не задеть свою командиршу.

Так оно и вышло, и к тому времени как Сукиота пришла в себя от удара, Эви уже приставила ей к шее нож.

На секунду все оцепенели. Один из полицейских, один из немногих черномазых, сделал шаг в камеру. Он застыл, нацелив автомат на Эви и Сукиоту. По ту сторону двери, на платформе, псевдополицейские, из тех, что обслуживали оборудование в импровизированном командном пункте, бросили свои дела и обернулись, чтобы взглянуть, что это за возня поднялась у них за спиной. Даже пыль от недавно прошедшего поезда, казалось, застыла, неподвижно повиснув в воздухе.

— Бросить оружие! — крикнула Эви охранникам, не сводя взгляда с Сукиоты.

У той на шее вздулась жила. Еще чуть-чуть поднажать или же сделать легкий надрез слева или справа, и тогда даже искусственный метаболизм не спасет Сукиоту от смертельной потери крови.

— Живо!

Оба автомата, клацнув, упали на пол. Эви передвинулась направо от Сукиоты, чтобы одновременно держать в поле зрения как свою пленницу, так и охранников.

— Зря ты это, Ишем.

— Не вздумай делать других движений. У меня реакция не хуже твоей, и к тому же я моложе.

— Радуйся. Тебе не придется состариться.

Двое охранников, белый и черный, таращились на Эви, не смея поднять с пола автоматы.

— Выметайтесь отсюда. Оружие отбросьте ногой.

Тот, что стоял снаружи, выполнил ее распоряжение.

— А ты, — приказала Эви охраннику в камере, — пододвинь ногой автомат ближе ко мне.

«Узи» пролетел по плиткам пола и остановился у ног Сукиоты. Та на мгновение перевела взгляд на пол, и Эви еще сильнее прижала нож к ее шее.

— Ты бы еще не успела нагнуться, как я перерезала бы тебе глотку.

Эви поставила ногу на приклад.

— Не стоит утруждать себя.

Затем она обратилась к черному полицейскому:

— Убирайся отсюда.

Тот попятился вон из камеры, оставив Эви и Сукиоту наедине, лицом к лицу. Сукиота улыбнулась.

— Ну, а теперь что? — спросила она.

Эви почувствовала, как бешено бьется пульс на шее. Во рту у нее появился привкус меди. «Успокойся, — скомандовала она самой себе, — у тебя есть заложник».

Она пристально посмотрела в глаза своей сопернице, и тут до нее дошло.

— Тебе самой чертовски нравится все это.

Сукиота широко ухмыльнулась.

— Ложись на землю, лицом вниз, медленно.

Сукиота медленно опустилась вниз. Эви по-прежнему держала нож: крепко прижатым к ее шее. Между большим и указательным пальцем Эви на острие ножа показалась крошечная капелька крови и застыла алой бусинкой.

Эви прижала коленом поясницу Сукиоты и перевела взгляд на дверь. Все застыли, глядя, что происходит в камере. Некоторые поспешили удалиться из поля ее зрения.

— Всем лечь на землю, гады, немедленно!

Все до последнего распластались на грязном полу. Кажется, они понимали, что дело приняло нешуточный оборот.

На Сукиоте был надет знакомый черный комбинезон. Эви просунула под нее левую руку и, хотя это и было чертовски больно, расстегнула до половины молнию.

Сукиота старалась сохранять хладнокровие.

— Ты, что, собралась удерживать меня в качестве заложницы или же собираешься изнасиловать?

Она явно подначивала Эви, толкала ее на безрассудные действия. Эви едва удержалась, чтобы не врезать ей, как до этого сделала Сукиота. Но если учесть обстановку, это могло бы иметь для нее плачевные последствия.

— Руки по швам, ладони к телу.

Сукиота повиновалась, и Эви, убрав из-под нее левую руку, стащила верх комбинезона ей до середины спины, лишая свою заложницу возможности двигать руками. Лишь частично обездвижив ее, Эви потянулась за автоматом. Он оказался не настоящим израильским «Узи», а всего лишь итальянской подделкой.

Зажав его в левой руке, Эви уперлась стволом между обнаженных лопаток Сукиоты. Затем медленно убрала от горла нож и положила его в карман. После чего схватила здоровой рукой автомат.

— Ты поможешь мне выбраться отсюда.

Она отодвинулась от Сукиоты, зажав в правой руке автомат, а в левой — воротник ее комбинезона.

— Вставай!

Обнаженная до пояса, заложница повиновалась.

— Ты не имеешь права…

— Заткнись, где мой рюкзак?

— Вон там, — Сукиота мотнула головой.

Эви заметила свой рюкзак на одном из столов возле портативного видеокома.

— Ты! — крикнула она полицейскому, что распластался прямо возле дверей. — Живо вставай и медленно подойди вон к тому рюкзаку. Принеси мне его сюда.

Легавый вопросительно уставился на них, и Сукиота раздраженно произнесла:

— Делай как тебе приказано.

— Наконец-то мы находим общий язык, — заметила Эви.

— Вряд ли тебе удастся выпутаться отсюда.

— Можешь думать, что хочешь.

Вернулся полицейский с рюкзаком. Он забросил его в камеру, а сам, не дожидаясь команды, снова улегся на пол лицом вниз.

Эви на мгновение отпустила воротник Сукиоты, чтобы поднять рюкзак. При этом она убедилась, чтобы ствол автомата по прежнему упирался между лопаток соперницы.

— Даже если ты выберешься отсюда, — сказала Сукиота, — я все равно достану тебя хоть из-под земли.

Эви поморщилась и забросила на плечо рюкзак.

— Надеюсь, ты знаешь, что от тебя требуется. Мы будем двигаться медленно, — сказала она и снова ухватила Сукиоту за воротник. — А теперь на выход. К фургону.

Начался медленный переход к полицейскому фургону. Нервы Эви были на пределе. Темнота по ту сторону лампы могла служить прекрасной маскировкой для снайпера, и каждый взгляд был устремлен на Эви. Все словно поджидали удобного момента.

Откуда-то с другого конца заброшенной станции раздавались усиленные эхом звуки капающей воды. С более близкого расстояния — редкие сигналы электронного оборудования.

На одном из видеокомов раздался звонок, кто-то пытался связаться со станцией. Один из агентов поднял взгляд на трезвонящий видеоком, но не посмел даже пошевелиться.

— Это узел связи, — сказала Эви Сукиота. — Ты отрезала его от коммуникационной сети. Как ты думаешь, сколько сейчас народу движется в нашем направлении?

Черт побери, Сукиота права. Пусть платформу только приспособили под штаб, однако здесь находилось достаточно агентов, компьютеров и секретного шифровального оборудования, чтобы любая происходящая здесь операция приобрела статус события государственной важности. Первоочередного, требующего немедленных действий. Наверняка сейчас где-нибудь в сердце округа Колумбии уже вспыхивают красные сигнальные лампочки, и федералы мобилизуют все имеющееся в их распоряжении средства, включая ФБР и Прибрежную охрану.

Это навело Эви еще на одну мысль, куда более пугающую.

«Может быть, меня подставили?» — подумала она. Ведь что-то слишком гладко проходит ее побег.

Эви прижалась спиной к боку полицейского фургона. Прикованные к ее руке наручники оглашали платформу металлическим лязгом. Она постаралась унять дрожь в руках.

— Полезай в фургон.

— Он заперт.

Эви обратила внимание на то, что Сукиота, в отличие от нее, держится совершенно спокойно, и это ей не понравилось. Она перевела взгляд на распластавшегося поблизости агента. Это был второй черный.

— Эй, ты, ослабь ремень.

Легавый посмотрел на нее снизу вверх и неуклюже начал стягивать с себя ремень. Эви с каждой минутой нервничала все больше. Господи, ну неужели ни один из этих чурбанов не рискнет потянуться за пушкой. Какие они все послушные, прямо до противности. Но даже если ее подставили, что ей еще остается делать в этой ситуации?

— Подойди к машине и нажми шифр на замке.

Эви не сводила с полицейского глаз, пока тот открывал дверь фургона, а затем снова покорно распластался на полу. Усадив Сукиоту на пассажирское сиденье, она левой рукой пристегнула ремень. Тем самым Эви практически обездвижила свою пленницу — спущенный до локтей комбинезон и ремень безопасности крепко удерживали ее на месте.

— Где мы? — спросила Эви.

Из машины была видна только платформа подземки, упиравшаяся в стену примерно метрах в десяти перед фургоном. Справа она обрывалась вниз к вагонным путям. Налево, в облицованной плиткой стене, располагалась громадная дверь, вроде гаражной. Она оставалась открытой. Фургон мог попасть на платформу только через нее.

В глубине дверного проема царила тьма.

— Это единственный выход.

Эви вздохнула.

— Я бы могла, так как твои люди этого не видят, потихоньку вскрыть тебе вены и попытаться пробить себе путь на свободу, используя в качестве заложника твой труп.

«Ты даешь эмоциям взять верх над тобой, — послышался голос Абделя. — А ей только этого и надо».

Да и кроме того, потом кому-то придется ее хоронить.

— Мы под восточной Сто Тридцатой улицей.

Эви завела мотор.

— Эта дыра ведет в гараж под полицейским управлением Гарлема, — на губах Сукиоты играла злорадная улыбка.

Черт! Это действительно означает новые своры легавых, снайперов и прочей нечисти.

Значит, ее план единственного пути к свободе летит к чертям собачьим. Неудивительно, что Сукиота так злорадствует.

Может, именно поэтому люди из Агентства ничего не предпринимают? Может, им выгодно, чтобы именно она протаранила полицейский кордон? Или, может быть, потому, что им прекрасно известно, что ей никогда этого не сделать?

Или же потому, что она все же сумеет?

Существовал проверенный способ избавления от неудобных пленников — пристрелить упрямца при попытке к бегству. Может, так и задумано.

А может, наоборот, они сами подталкивают ее к бегству. Эви решила, что она слишком уж заходится, даже несмотря на всю серьезность ситуации. Она была уверена лишь в одном — что ей не хочется использовать к качестве выхода отсюда наружную дверь.

Эви включила скорость, зажгла фары и нажала на акселератор. Краем глаза она заметила, как Сукиота вся сникла.

— В чем дело?

Однако, Эви и не думала нырять в дверь. Вместо этого, она устремилась к краю платформы и, резко вывернув руль, бросила фургон на рельсы. Раздался глухой удар, и внутри машины все сотряслось. От толчка у Эви заныло в том месте, где Сукиота пнула ее ногой в живот. Позади них раздалась автоматическая очередь, но ни одна из пуль, к счастью, не задела фургон.

Пока их «тачка» еще находились в воздухе между платформой и рельсами, Эви на мгновение испугалась, что у машины окажется слишком низкая посадка и она застрянет на рельсах. И действительно, в первый момент фургон застопорился, однако затем, словно передумав, рельс заскользил под брюхом машины возле левого колеса. Но даже так их продвижение никак нельзя было назвать гладким. Прогнившие шпалы словно задались целью растрясти на мелкие части правую сторону фургона.

Машина нырнула в тоннель, оставляя платформу позади. Фары фургона прорезали в кромешной тьме туннеля узкие полоски света. Слева от них пролетали бетонные стены, а справа — ряды потемневших от копоти опор.

Стрелка спидометра медленно подползала к отметке сто километров в час.

— Ты с ума сошла.

Эви улыбнулась реакции Сукиоты.

— За последние сорок восемь часов, я, кажется, заслужила на это право.

— Ты всего лишь оттягиваешь неизбежный момент. Кто-то все равно в конце концов настигнет тебя.

— Можно подумать, я этого не знаю. Я пыталась связаться с Агентством и получила тебя в награду за все мои труды.

— Ты только вредишь самой себе.

Эви почувствовала, как у нее заколотилось сердце. Мимо них со свистом пронесся поезд. Совсем рядом, в соседнем тоннеле. Фургон весь затрясся и загромыхал, и Эви пришлось приложить немыслимые усилия, чтобы не дать вибрирующим колесам сорваться со шпал.

Когда грохот утих, Эви обратилась к Сукиоте:

— Я согласна на сотрудничество с тобой, если мне дадут возможность исчезнуть. А для федеральных агентов пусть я останусь либо взбесившейся террористкой, либо неразрешимой загадкой.

— Или предательницей.

В ветровом стекле мелькнул свет и вскоре начал приближаться к ним. На фургон упал луч мощных фар, и Эви резко нажала на тормоз. Грохот приближающегося поезда грозил растрясти на части и без того побитую тачку.

Справа от них пестрой стеной промелькнули разрисованные бока вагонов.

Переведя дыхание, Эви обратилась к Сукиоте. Та даже не пошевелилась, глядя на Эви примерно так же, как в свое время на нее смотрел Чак Дуайер.

— Ты… — она снова глубоко втянула в себя воздух и взглянула на Сукиоту. — Нет. Объяснять тебе просто бесполезно.

Эви ткнула стволом «Узи» в лицо Сукиоте.

— Но только попробуй обозвать меня еще раз «предательницей». Я никогда никого не предавала.

Сукиота не проронила ни слова. Эви ощутила, как ее палец впился в курок.

— Что бы там ни случилось, это все дело рук Фрея.

— В пятьдесят третьем тебя завербовала группа мошенников из числа работников Агентства, а когда их дела пошли наперекосяк и они предприняли попытку убрать тебя, ты бросилась назад под крылышко к Агентству.

Непробиваемая логика. Что касается правительства, ее репутация полетела к чертовой матери. Невежество еще никому не шло на пользу, и никакие оправдания здесь не помогут. Фрей и все его прихлебатели отделились от Агентства и принялись обделывать свои собственные делишки.

Но почему они втянули ее во все это дерьмо, даже не объяснив, что к чему?

Эви сильнее вжала дуло в подбородок Сукиоте.

— Да знаешь ли ты, что, собственно, произошло в Кливленде в августе пятьдесят третьего?

— Отдел Агентства по борьбе с терроризмом предпринял попытку перехватить террориста-моро, пса по имени Хассан Сабах.

— И на кого тот работал?

— На ЦРУ. Они пытались обеспечить прикрытие одной операции по перекачке денег кандидатам на политические посты.

— Кто, ЦРУ?

Эви отказывалась в это поверить. Пришельцам удалось остаться безнаказанными. Это они стояли за спиной у марионеток из ЦРУ, именно они контролировали денежные средства, и именно они сочинили всю эту историю. А агенты из Лэнгли, равно как и попавшиеся с поличным конгрессмены, утратили всякий контроль над ситуацией в стране.

— Это басня для обывателя. Из ЦРУ просто-напросто сделали козла отпущения. На кого в действительности работал Хассан?

Сукиота удивленно уставилась на нее.

— Неужели, по-твоему, это всего лишь совпадение, что в последнее время Хассан был связан с ФНО? Так же, как и те афганы, которых ты преследуешь по пятам?

Эви пошарила у Сукиоты в кармане. В нем она обнаружила бумажник, ключи от наручников, которые все еще болтались у нее на руке, и белую инфокарту, которой ее пленница накануне размахивала у нее перед носом.

Сукиота по-прежнему не проронила ни слова. Ну почему Фрей и все остальные отказывались ввести ее в курс дела? Ради чего им понадобилось держать ее в неведении?

Эви почувствовала, что внутри у нее закипает гнев.

— Давай-ка, сестричка, я нарисую тебе одну картину. Я смотрю на тебя и вижу себя в пятьдесят третьем. Ты готова взяться за нечто такое, что в сотни раз превосходит тебя самое. Ты собираешься проникнуть в святая святых «Ниоги» и ФНО. И тем самым ты оказываешься слишком близко к побочному дельцу Фрея, и все, что, по-твоему, тебе удалось наработать, летит куда-то к чертовой матери, а потом используется против тебя…

Эви распахнула пассажирскую дверь, отстегнула на Сукиоте ремень и автоматом подтолкнула ее к выходу:

— Убирайся отсюда.

Сукиота подтянула молнию на комбинезоне и вылезла из фургона:

— Тебе не удастся уйти, никому из вас не удастся.

— А тебе самой?

Эви погнала фургон дальше; дверь по инерции захлопнулась сама собой. Поезда больше не проносились мимо нее, а рельсы постепенно исчезли, уступив место подземной дороге из осклизлых шпал и закопченного гравия. Презрев риск, она вела машину на головокружительной скорости. Эви ужасно не хотелось, чтобы ей отрезали путь к отступлению.

Несясь по чреву Манхэттена, она пыталась разобраться в сути обрушившегося на нее вихря событий.

Первая команда участников — тип с биноклем и афганы — были, несомненно, выкормышами «Ниоги». А еще точней, той полулегальной ветви корпорации, что в народе называлась ФНО. Исходя из того, что ей сказал Сигер за мгновение до того, как афганы отправили его к праотцам, корпорацией «Ниоги» в действительности заправляла кучка пришельцев.

— Ты не представляешь себе, что это за твари.

— Еще бы, уж мне этого знать! — прошептала Эви.

Вторую команду составляли Фрей и его дружки. Фрей обеспечивал прикрытие ситуации в Кливленде. Вместо того чтобы доложить Агентству об афере «Мидвест Лэпидери» и пришельцах, они подставили ЦРУ, обвинив Управление в финансовых махинациях. И кто-то под шумок прикарманил себе денежки пришельцев и средства «Мидвест» ради каких-то собственных целей. А это ни много ни мало около восьми миллиардов долларов.

Выходит, в последние пять лет Эви работала на Агентство внутри Агентства. Совершенно замкнутая организация, никому не подотчетная. И тот Мозговой Центр, который обслуживала она, Прайс и Хофштадтер, был совершенно автономной единицей, а так как Эви было известно о пришельцах, заговорщики решили на время оставить ее в своих рядах.

Но ни разу не обмолвились с ней словом правды.

До Эви стало доходить почему… Потому, что она не человек…

Хофштадтер назвал ее франком и пытался от нее избавиться. По крайней мере, теперь она знала, почему. Ведь она могла указать пальцем на слишком многих из заговорщиков. На каждого, кто работал в Мозговом Центре, на любого, кому было хоть что-то известно об обнаруженных в пятьдесят третьем пришельцах.

Эви рявкнула и, разогнав фургон, нарочно ударилась боком машины о бетонную стену. Ее обвели вокруг пальца. На протяжении шести лет, черт побери, из нее строили идиотку. Ей нагло лгали в глаза, но не из соображений безопасности, и не потому, что она могла разоблачить их, а в первую очередь потому, что она не человек.

— Ублюдки! — перед водительским стеклом проскочила яркая голубая искра. Это Эви снова на полном ходу задела бетонную стену. — Все вы! Вонючие ублюдки!

Тоннель нырнул куда-то вниз, отбросив свет фар назад на Эви. Она неслась на ста двадцати, и тормоза сработали не во время. Фургон пропахал носом ледяную корку, разбрасывая впереди себя струи мутной воды. Эви услышала короткое жужжанье, и кабина наполнилась гарью взорвавшегося трансформатора. Фара и огоньки на приборной доске погасли.

Индуктор закоротило.

Фургон, прокатившийся немного вперед, замер едва ли не в кромешной тьме. И даже после того, как искусно сконструированные глаза Эви приспособились к мраку, мир предстал перед ней в темно-серой монохромной гамме, непробиваемой взглядом уже на расстоянии десяти метров.

Эви в растерянности оставалась на водительском сиденье, и ледяная вода постепенно стала собираться у ее ног.

— Вы все лицемерные, заносчивые ублюдки.

«Эви», — обратился к ней внутренний голос.

«И ты в том числе, Абдель».

«Я ведь воспитал тебя, Эви».

«И ты в том числе», — Эви ощущала, что краска гнева заливает ей лицо.

«Кто я такая, в конце концов, — игрушка в руках разведывательных служб?!»

«Но… »

— И ты мне не отец! — Голос Эви эхом отразился от стен и утонул в безмолвии.

Эви стукнула кулаками по приборной доске, не обращая внимания на боль в левом плече.

«А еще говорили, что эксперименты над людьми — это зверство. Что вы намеревались делать, когда ворвались в ту иорданскую лабораторию? Перебить всех нас?»

Эви затрясла головой.

«Нет, на это бы вы не пошли. Как можно уничтожить попавшее к вам в руки достояние? Вы захватили нас и стали натаскивать, чтобы мы воплощали в жизнь ваши зверские планы».

Эви уперлась лбом в руль.

«Убирайся, Абдель. Это моя жизнь, и я не хочу больше иметь с тобой дело».

Абдель молчал.

«Господи, как я устала. Устала быть пешкой в чужой игре. Устала выполнять чужие команды. Устала во всем полагаться на систему, которая выбивает у тебя же почву из под ног. Устала жить в мире, которому наплевать, что с тобой произойдет».

Вода доходила Эви уже до середины икр, и ноги ее онемели.

Прекрасно, только переохлаждения ей не хватало. Эви опустила стекло и обвела взглядом тоннель. Посередине правой стены тянулась узкая галерея. По крайней мере, можно двигаться дальше, не хлюпая ногами по воде. Оставалось решить один вопрос — куда, назад или вперед?

Нет, путь назад полностью исключается.

* * *

Начинало светать, когда Эви отбросила ногой кучу мусора, загораживавшую собой дверь, что вела на заброшенную станцию подземки. Первое, что ей бросилось в глаза, когда она поднялась по бетонным ступенькам, — это разбитая голографическая афиша. Ее зеркальную поверхность украшал написанный аршинными буквами лозунг-граффити: «Прибей пинка!»

Эви поняла, куда попала. Это была северная оконечность Манхэттена, по ту сторону разграничительной черты. Вокруг нее теснились обустроенные на скорую руку трущобы Вашингтон Хайтс. Эви различила гнилостный запах и поняла, что находится в нескольких кварталах от Гарлем-Ривер. А дальше, зияя развалинами трущоб, находился Бронкс. Бронкс. Взрывоопасная зона. Заповедные места моро.

Даже некоторые моро не осмеливались сунуть сюда носа. Эви сняла рюкзак, отстегнула наручники, что все еще болтались у нее на правой руке, и бросила их в сумку. Затем закинула рюкзак на плечо и зашагала в сторону Бронкса.

ГЛАВА 15

Эви перешла через полуразрушенный мост, лавируя между остовами брошенных обгорелых машин, и очутилась в чуждом для людей мире. Она прошла под зеленым, покрытым ржавыми пятнами указателем, возвещавшим, что это «I-95, скоростная дорога района Бронкс». Под ним располагался другой, столь же допотопный, заросший грязью знак объезда, сообщавший, что автострада закрыта на ремонт.

Еще один образчик плана реконструкции городской инфраструктуры Нью-Йорка. Дорогу предполагалось открыть летом 2045 года. Над фразой «ваши доллары работают на вас» кто-то аэрозольным баллончиком вывел слова: «Оставь надежду».

Первое, что встретило Эви в Бронксе, едва она переступила через границу района, был бьющий в нос запах. Даже грязноватый слой свежевыпавшего снега, который слегка приглушал эту вонь, равно как и звуки, был не способен перебить животные запахи. Эви очутилась в пестрой толпе трех миллионов моро, полноправных хозяев Бронкса.

Она сошла вниз с полуразвалившейся эстакады. Открывшийся перед ней вид мог принадлежать какому-нибудь далекому континенту. Даже в столь ранний час улица была оккупирована торговцами, столпившимися у импровизированных палаток. Перуанский кролик торговал золотыми украшениями из белого пластмассового ящика. Три затянутые в кожу крысы, щебечущие по-испански, торговали электроникой, используя вместо прилавка обгоревший остов «Шевроле Кальдера». Позади выстроившихся в ряд оранжевых конусов и брошенного за ненадобностью строительного инвентаря слепой однорукий пакистанский пес и его помощница, молодая лисица, жарили на шампурах мясо, используя вместо очага дырку в асфальте.

Повсюду толпился народ. Здесь была самая высокая в мире плотность населения моро. Куда бы Эви ни бросила взгляд, повсюду колыхался океан разноцветного меха. Короткий, грязно-белый у большинства латиноамериканских грызунов, кроликов и крыс. Пятнистый коричневый у некоторых кроликов и дегтярно-черный у некоторых крыс. Британских лисиц было нетрудно узнать по огненно-рыжим спинам. Серый, коричневый и черный у ближневосточных и юго-восточных азиатских овчарок. Коричневато-черный у громоздких медлительных медведей и блестящий на конце у выдр и хорьков. Желтый и черный у гигантских кошек.

Эви шагнула в океан не людей и вовсе не собиралась прятать свой «Узи».

Толпа расступалась перед ней, а зеваки еще долго глядели вслед. За спиной Эви слышалось едва различимое рычанье, напоминавшее рокот прибоя. Она прошла с полквартала, прежде чем наткнулась на группу моро, не пожелавших уступать ей дорогу.

Бросив взгляд на представшее перед ней существо, Эви первым делом машинально занесла его к себе в память, где хранилась информация о разновидностях моро. Это был русский боевой вид медведей, «Вышний-33», первого поколения.

Медведь возвышался над ней могучей меховой стеной. Роста в нем было около четырех метров. Мышцы на его лапах были размером с бедро Эви. Сквозь коричневый мех просвечивали многочисленные шрамы, большинство из которых походили на следы пулевых ранений. Из-под глаза через всю морду тянулся косой шрам, обнажая кусок розоватой кожи на кончике носа. Медведь был одет в одни лишь шорты цвета хаки.

— Пинк, — рявкнул он, глядя на Эви.

Та навела на обидчика ствол «Узи». Вокруг нее тотчас возник шум. Было слышно, как из невидимой глазу кобуры выскользнула не одна «пушка». Медведь замахнулся, и Эви ничуть не сомневалась, что одно только прикосновение этой лапищи переломает ей шею, словно соломинку.

Эви напряглась и, присев, увернулась в сторону.

— Протри глаза! Я такой же пинк, как и ты.

Медведь, нахмурясь, уставился на нее. Их взгляды на мгновение встретились, и этого мгновения оказалось достаточно, чтобы все понять. Медведь так и застыл на месте с занесенной для удара лапой.

— Так ты франк.

От этих слов по толпе словно пробежал электрический разряд. Застывшая толпа, которую Эви видела лишь краем глаза, снова заколыхалась и пришла в движение. Движение прочь, от нее и медведя. То, что поначалу являлось предметом всеобщего интереса, свелось к частному делу между ними обоими. Медведь все еще ждал, когда же ему подвернется какой-нибудь предлог.

— Допустим не пинк, но кто дал тебе право так разговаривать с…

Эви заметила, как медвежья лапа снова напряглась для удара.

— Не вздумай, — и она выразительно тряхнула автоматом.

— Но…

— Твоя команда разбежалась.

Медведь опустил лапу и буркнул:

— Мне показалось, что ты из вонючих пинков.

Эви вздохнула:

— Остыл?

Медведь совершенно по-человечески пожал плечами и заковылял прочь. Только тогда Эви заметила, что вместо левой стопы у него был протез.

Она шла все дальше по улице, смотря во все глаза, чтобы снова не нарваться на конфликт. Впервые ее почти человеческое обличье было откровенной помехой. Местные жители поглядывали на нее с подозрением, а иногда и с откровенным презрением, однако никто из них не рискнул пойти на открытую конфронтацию. Не считая рычания, нескольких грязных выкриков и кирпича, брошенного ей вслед, Эви прошла весь путь без особых приключений.