В штурме крепости участвовала и интернациональная рота Хабибуллина. Это было первое боевое крещение Сиднея Джэксона.
Крепость окружили со всех сторон. На предложение сдаться мятежники ответили отказом. Сидней вместе с Семеновым и Сянь Фу, очутившись за углом здания, ждали сигнала к атаке.
– Тут главное – смотри в оба, – наставлял Семенов. – И не отставай от товарищей.
Где-то рядом бабахнула пушка. За ней – вторая, третья. В крепости раздался взрыв. Сразу же затрещали пулеметы, винтовочные выстрелы. Издалека донеслось раскатистое «ура!»
Джэксон бежал рядом с Семеновым. С этим усатым старым солдатом он чувствовал себя увереннее.
Ночную мглу прорезали вспышки разрывов. Когда Сидней добежал до крепости, там уже была давка. Красногвардейцы, толкаясь, стремились скорее проскочить через крепостные ворота, которые были разбиты прямым попаданием снаряда.
В крепости пылала казарма, и пламя освещало весь двор. Шла беспорядочная стрельба. Откуда-то с крыши дома застрочил пулемет, и Семенов, грубо толкнув Джэксона, крикнул ему:
– Ложись!
Сидней плюхнулся в грязь. Единственная куртка, которую он так берег, оказалась запачканной. Джэксон хотел было переползти на сухое место. Но только он привстал, как Семенов снова толкнул его в плечо:
– Лежи! Штаны потом вычистишь!
Сидней хотел возразить, но тут раздался отчаянный крик Сянь Фу. Сидней видел, как китаец, прижав руки к животу, катался по земле. Джэксону сразу стало жутко. Он еще теснее прижался к земле.
Слева и справа зазвучали выстрелы. Красногвардейцы лежа открыли стрельбу по крыше, откуда строчил пулемет. Джэксон, как учил Семенов, щелкнул затвором и поднял винтовку. Лежа стрелять вверх было неудобно. После каждого выстрела приклад больно ударял в плечо.
Пулемет смолк так же неожиданно, как и начал.
Красногвардейцы, пригибаясь, устремились в восточную часть крепости, где еще шел бой. Перепрыгивая через трупы убитых, Сидней бежал вперед и вместе со всеми кричал «ура!»
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ
1
14 ноября 1917 года в Ташкенте состоялся краевой съезд Советов, который объявил о переходе власти в руки Советов рабочих, солдатских и дехканских депутатов. Съезд образовал Совет Народных Комиссаров Туркестанского края. Председателем Совнаркома был избран большевик Ф. Колесов, военным комиссаром – Е. Перфильев.
В январе 1918 года, сразу же после получения декрета Центрального правительства, подписанного Лениным, в Туркестанском крае началось формирование частей Красной Армии. Молодая Советская республика создавала регулярную армию.
Рота, в которой служил Сидней Джэксон, вошла в Первый революционный Туркестянский полк.
Организация Красной Армии проходила в сложной обстановке. Атаман Оренбургского казачьего войска полковник Дутов во главе многочисленных отрядов, сформированных из офицеров и богатой части казачества, захватил Оренбург, Челябинск, Троицк, перерезал единственную железнодорожную магистраль, соединяющую Среднюю Азию с Советской Россией.
Центром объединения контрреволюционных сил Средней Азии стал город Коканд. Националистическая организация мусульманского духовенства «Улема» именем бога призывала правоверных вступать на борьбу с «неверными» – большевиками.
В Ферганской долине бесчинствовала басмаческая шайка Иргаша, в Туркмении – Джуканд-хана, в горах Памира – Ибрагим-бека.
Это было трудное время для Туркестанского края. Отрезанные от Центральной России местные Советы вели ожесточенную борьбу с внешними и внутренними врагами.
Весной 1918 года в Ташкент прибыла так называемая «военно-дипломатическая миссия» английских офицеров во главе с полковником Бейли. К ним присоединился бывший английский консул в Кашгаре Д. Маккартнэй и американский консул Трэдуэл. Они создали тайную «Туркестанскую военную организацию», в которую вербовалось бывшее офицерство царской армии. Местные баи и ханы снабжали деньгами, оружием, боеприпасами и снаряжением басмаческие шайки и готовились свергнуть Советскую власть. Для руководства вооруженной борьбой в иранском городе Мешхеде обосновался английский генерал-майор сэр Вильхорид Маллесон, возглавивший специальную «миссию по делам русского Туркестана».
Едва успел сэр Маллесон появиться в Мешхеде, как через иранскую границу для встречи с ним переправился лидер ашхабадских эсэров граф Доррор. Генерал-майор обещал графу Дорреру всяческую поддержку, в том числе, если потребуется, и военную.
– В северных провинциях Ирана уже находятся двадцать восьмой кавалерийский полк, девятнадцатый Пенджабский батальон, взвод сорок четвертой батареи полевой артиллерии. Как видите, мы не бросаем слов на ветер. Великобритания всегда готова выступить на поддержку своих друзей!
В тот же день граф отбыл в Ашхабад. Вместе с инструкциями он вез деньги, оружие, боеприпасы.
С благословения Маллесона ашхабадские эсэры подняли голову. 17 июня 1918 года они предприняли первую попытку захватить власть. Однако мятеж был тут же подавлен. На помощь ашхабадским большевикам прибыли вооруженные отряды рабочих Красноводска, Кушки, Мерва, Кизыл-Арвата и заставили эсэров и местных националистов сложить оружие.
2
Урсатьевская – небольшая железнодорожная станция, открытая с четырех сторон ветрам. Вокзал, депо, несколько домишек европейского типа окружены глинобитными кибитками. Около вокзала – одинокие акации, которые чудом выросли в этом безводном крае. Под их редкой тенью расположилась интернациональная рота Хабибуллина, возвращающаяся из Ферганской долины.
Ветер, песок, жара…
Красноармейцы небольшими группами расположились прямо на земле. Одни спят, закрывшись от жгучего солнца и ветра полой шинели, другие чистят оружие, третьи, усевшись в кружок, едят черствые лепешки, сухой урюк и запивают кипятком.
Среди них и Сидней Джэксон. Он осунулся, похудел, загорел. На лбу залегли суровые складки. На нем солдатское обмундирование и красный полинявший бант на груди.
Мимо прошел Хабибуллин – правая рука забинтована, – рядом с ним начальник станции. У начальника усталое лицо давно не спавшего человека. Хабибуллин, ругаясь по-татарски, требовал немедленно отправить его роту.
– Не могу, товарищ, – начальник разводил руками, – что хошь делай, а не могу. Пока не пройдут эшелоны в Ашхабад, не могу. Ты же сам знаешь, там контра голову подняла.
Урсатьевская – узловая станция. Отсюда идут вагоны на север – в Ташкент, на восток – в Фергану и на юг – до самого Красноводска.
К вокзалу, пыхтя и гудя, подошел поезд-броневик. На открытых железнодорожных платформах по бортам уложены плотные тюки спрессованного хлопка. В промежутках установлены пулеметы. На передней платформе – орудие. Паровоз – в середине бронепоезда.
Вокзал сразу заполнили красноармейцы. У крана с кипятком выросла очередь.
Сиднею торопиться было некуда. Он, не спеша, прошелся по перрону. Вдруг его внимание привлек командир. Стройный, высокий, белокурый. Одет тот был, несмотря на жару, в кожаную куртку. В облике командира было что-то знакомое. Когда они встречались? Где? Командир прошел рядом. Сидней увидел у него шрам возле уха. Так это же Петр!
Джэксон бросился, к нему:
– Петер! Петер!
Командир не оглянулся. Сидней забежал вперед и встал перед ним.
– Здравствуй, Петер!
Командир остановился, ласково посмотрел на Сиднея.
– Здравствуй, товарищ! Но я не Петер, ты, видимо, ошибся.
Он не узнавал Джэксона. Но Сидней уже узнал его. По улыбке, по голосу.
– Я Сидней. Сидней Джэксон, помнишь? – И, волнуясь, заговорил по-английски, напоминая о плавании на «Баркаролле».
Английская речь была лучшим доказательством. Командир сразу стал серьезен. Он положил руку на плечо Сиднея.
– Вы?.. Неужели?!
Теперь уж улыбался Джэксон. Он утвердительно кивал:
– Да, Петер… Я!..
Они обнялись. Потом еще раз. Хлопали друг друга ладонями по спине, улыбались, говорили наперебой, мешая русские и английские слова.
Вокруг них образовалась толпа. Красноармейцы соскакивали с бронепоезда и с удивлением смотрели на своего командира чрезвычайного комиссара Центрального Комитета партии и Совнаркома Туркестанской республики Алексея Флорова, который так восторженно обнимался с рядовым красноармейцем.
Хабибуллин, растолкав красноармейцев, подошел к Флорову и четко отрапортовал:
– Интернациональная рота Первого революционного полка, в которой служит рядовым американский гражданин товарищ Джэксон, после успешной операции в Фергане возвращается в Ташкент.
Флоров пожал левую, здоровую, руку Хабибуллина и сказал:
– Джэксона я возьму с собой.
– Товарищ чрезвычайный комиссар, он в нашей интернациональной роте единственный американец! – попытался возразить Хабибуллин, но Флоров был непреклонен.
Тогда Хабибуллин отстегнул маузер и протянул его Джэксону.
– Хорошего человека на Востоке провожают с подарками. Возьми на память о наших победах.
Джэксон с благодарностью принял дорогой подарок. Шутка ли сказать, – маузер!
Джэксона провожала вся рота. Семенов трижды поцеловал его.
Через несколько минут Сидней уже находился в вагоне Флорова. Поезд набирал скорость, увозя его все дальше и дальше на юг.
Джэксон узнал, что Флорова зовут не Петр, а Алексей. После ареста на «Баркаролле» его судили, приговорили к пятнадцати годам каторжных работ и отправили в Сибирь. В конце 1915 года он бежал и до Февральской революции жил на нелегальном положении, ведя подпольную работу.
– А ты здорово тогда мне помог! – воскликнул, улыбаясь, Флоров. – Ты даже сам не знаешь!
Оказывается, в деревянной рамке под фотографией, которую Сидней передал в порту Анне, находились важные документы.
Сидней не верил своим ушам. Он снова и снова расспрашивал Флорова. Тот охотно рассказывал. Оказывается, и Анна была не Анна, а Соня, и вовсе не невеста, а просто подпольщица, которая должна была встретить Алексея в порту.
– Как она благодарила тебя! – вспоминал Флоров. – Знаешь, как закончим ашхабадское дело, напишу ей, что встретил тебя. Обязательно напишу. Вот обрадуется!
Купе заполнялось командирами. Они с любопытством поглядывали на Джэксона. Неужели этот загорелый плотный красноармеец в пропыленной и грязной солдатской форме и есть тот самый американец, о котором не раз рассказывал чрезвычайный комиссар!
Джэксон расположился в купе, где находился пулеметчик Степан Бровкин и его помощник Мурат.
Вдоль наружных стен купе стояли тюки спрессованного хлопка, надежно защищая от пуль. Мурат принес охапку ваты и постелил ее на полу. Джэксон с удовольствием растянулся на мягкой подстилке.
Степан Бровкин, плечистый рыжебородый сибиряк, сидел рядом на полу и поминутно вытирал платком пот, который струился у него по лицу. А смуглолицый худощавый и подвижной Мурат был в стеганом халате, стянутом в талии широким армейским ремнем, и, казалось, совсем не чувствовал жары. Он налил в жестяную кружку кипяток.
– Чай – будешь?
Сидней вытащил свою кружку.
– А я вот никак не могу! – Степан расстегнул ворот рубахи. – Разве в этакую жару чай полезет в нутро?
– Э! Зачем так говорить, Степан! – Мурат покачал головой. – Чай не пьешь – откуда силы возьмешь?
Джэксон выпил кружку кипятку, улегся лицом к стене. Ему хотелось отдохнуть, побыть наедине со своими мыслями. О чем он думал? О жизни, о себе. Встреча с Флоровым подтвердила правильность выбранного им пути.
Все складывается как нельзя лучше. Победа революции – это и его победа. Скоро новая власть утвердится по всей стране. А что будет потом? Вернее, что будет делать потом он, Сидней?
«Потом» – было его будущее. Оно казалось ему сейчас совсем недалеким. Он не знал и не понимал, что гражданская война только начинается, что в Лондоне и Париже, Нью-Йорке и Токио уже делят Россию на части, а полчища интервентов и оккупантов уже садятся на корабли, которые держат путь к берегам Советской республики. Джэксон ничего этого не знал. Он думал о своем будущем. Он был твердо уверен в том, что после победы революции ему, несомненно, дадут возможность попасть к себе на родину. Ему по-прежнему очень хотелось вернуться в Америку. После долгой разлуки увидеть мать, обняться с Иллаем. Он обязательно вернется…
3
В Ашхабад прибыли утром. Солнце стояло уже высоко, и июльская жара набирала силу. Ни ветерка, ни тучки. В знойном мареве никли листья редких деревьев, росших возле станции и вдоль центральной улицы. В сухих арыках потрескалась земля. Пыль, песок. Прохожих почти нет. Казалось, жизнь замерла и за высокими глинобитными заборами.
Но тишина и сонливость были обманчивы. Сотни недоброжелательных глаз скрытно следили за действиями прибывшего отряда. Мятежники не думали сдаваться. Они лишь притаились, выжидая удобного момента, чтобы нанести удар в спину.
Флоров объявил город на осадном положении. Создал ревком, отстранил эсэров от руководства ашхабадским Советом. К вечеру по улицам в людных местах расклеивали приказ ревкома, в котором в категорической форме предлагалось гражданскому населению немедленно сдать оружие.
А в это время на загородной даче граф Доррер, бежавший из Ашхабада, инструктировал группу местных головорезов:
– Комиссара взять живым. Чтоб ни звука!
В ту же ночь они напали на Флорова, когда он вместе с Джэксоном возвращался с митинга. Сидней и комиссар шли темным переулком. Флоров был доволен митингом и находился в отличном настроении.
– Тебе нравится эта ночь? – спросил он боксера.
– Не особенно. Я больше люблю лунные ночи, – ответил Джэксон.
– У безлунных своя прелесть. Где, как не в Средней Азии, можно увидеть такие крупные лучистые звезды! Вся Вселенная перед тобой!
Но Сидней не успел взглянуть на небо. Из-за глиняного забора на них, как коршуны на добычу, набросилась группа наемников. Все произошло мгновенно. Флоров сбросил с себя прыгнувшего ему на спину басмача и успел выхватить пистолет. Однако выстрелить не удалось. Несколько басмачей навалились на него, выбили из рук оружие.
Сидней почувствовал, как ему на голову накинули ватный халат. Чьи-то дюжие руки сорвали оружие и пытаются скрутить боксера.
«Засада! – мелькнула мысль. – Комиссар в опасности!» Резким движением тренированного тела Джэксон стряхнул с себя навалившихся'наемников и бросился на выручку командира.
– Товарищ комиссар!
Обозленные неудачей, басмачи выхватили ножи. Лезвия тускло сверкнули в синей темноте ночи. Но это не обескуражило боксера. Его мысли были с Флоровым, которого басмачи уже успели свалить.
Джэксон, не мешкая, бросился на врагов. Прямо перед ним выросла огромная фигура двухметрового великана. Басмач взмахнул рукой, надеясь одним ударом ножа покончить с прытким красноармейцем. Но Сидней был начеку. Отбив левой рукой занесенный над ним нож, Джэксон, как это не раз он делал на ринге, ударил снизу вверх с поворотом тела по жирному подбородку. Басмач, лязгнув зубами, рухнул под ноги своих сообщников. Те на мгновение оторопели. Этим замешательством успел воспользоваться Флоров. Он вскочил на ноги.
– Бей гадов!
Басмачи, словно их кто-то подтолкнул в спину, дружно бросились на боксера и комиссара. Схватка была короткой, жестокой. Кулаки Джэксона не знали пощады. Его удары, точные и неотвратимые, валили наповал. Через несколько минут дюжина басмачей валялась в пыли переулка. Остальные, не выдержав натиска, кинулись бежать, оглашая ночь криками ужаса:
– Шайтан! Злой дух! Шайтан!
4
О ночной схватке ни Флоров, ни Джэксон никому не рассказывали. Было много других, более важных, забот. Однако после этой ночи они стали всюду бывать вместе.
Проведя несколько митингов среди рабочих и поручив ревкому решительно утверждать революционный порядок, Флоров со своим отрядом направился в город Кизыл-Арват, крупнейший центр Закаспийской области. Оттуда поступали тревожные сведения.
В Кизыл-Арвате находились железнодорожные мастерские, в которых работало около двух тысяч человек. Флоров не мог допустить, чтобы такой коллектив был под влиянием эсэров и меньшевиков.
…С отъездом чрезвычайного комиссара Туркестанской республики контрреволюция в Ашхабаде снова подняла голову. Мятежники захватили почту и телеграф, перерезали линию связи с Кизыл-Арватом и, разбив в уличном бою остатки незначительных сил Ашхабадского ревкома, ворвались в здание Совета. Тут же было создано Закаспийское правительство во главе с Фунтиковым и Доррером.
Новое правительство спешно направило в Кизыл-Арват вооруженную до зубов дружину мятежников. Перед ней была поставлена задача – уничтожить отряд чрезвычайного комиссара.
Из-за нарушения связи Флоров ничего не знал о контрреволюционном выступлении в Ашхабаде. Дружина мятежников, ворвавшись в Кизыл-Арват, застигла его отряд врасплох.
5
Красноармейцы, забаррикадировавшись в здании Совета, отчаянно защищались, отбивая одну атаку задругой. Однако силы были не равны. Все попытки пробиться на вокзал к бронепоезду оканчивались безуспешно. К вечеру от всего отряда осталась совсем небольшая группа бойцов. Многие из них были ранены. Кончались патроны.
Еще в начале боя Флоров вызвал Мурата.
– Бери коня и выбирайся из города. Любыми средствами сообщи Ашхабадскому ревкому. Мы надеемся на тебя, Мурат!
К вечеру невысокое кирпичное здание Совета было плотным кольцом окружено мятежниками. С гиканьем и свистом они бросались на приступ, всякий раз откатываясь назад.
Сидней вместе с Бровкиным обосновались на чердаке. Они вдвоем затащили туда пулемет и, выбив слуховое окно, вели огонь. Стрелял Степан, а Джэксон помогал ему, заменяя уехавшего Мурата.
Мятежникам удалось поджечь крышу. Дым заполнял чердак. Нечем было дышать. Но бойцы держались до последней ленты. Когда пулемет умолк, Степан сказал Джэксону:
– Ступай вниз! А я тут один справлюсь…
Он вытащил из вещевого мешка три гранаты, которые бережно хранил больше года. Теперь они были кстати.
Джэксон спустился вниз и, вытащив маузер, пристроился у окна. На душе было горько. Сколько они еще смогут продержаться? Час? Сутки?..
У соседнего окна, прислонившись боком к стене, сидел Флоров. Он был ранен. Комиссар левой рукой зажимал рану на животе, а правой держал тяжелый кольт. Увидев Джэксона, он улыбнулся, хотел что-то сказать, но в этот момент мятежники с диким ревом снова бросились в атаку. Джэксон, положив маузер на подоконник, стал торопливо стрелять. Вдруг в толпе атакующих один за другим грохнули взрывы. Это Бровкин бросил с чердака гранаты. Мятежники с воем кинулись обратно. Площадь мгновенно опустела. Джэксон вытер ладонью вспотевший лоб и повернулся к Флорову. Комиссар все так же сидел у окна, только голова его была беспомощно опущена на грудь. Со лба на щеку стекала густая кровь. Джэксон бросился к нему.
– Товарищ комиссар!
Флоров не пошевельнулся. Он был мертв.
– Комиссар убит!..
В комнату, где находился Флоров, собрались остатки его отряда. У многих на глазах были слезы.
Стиснув зубы, Бровкин обвел взглядом товарищей.
– Погибать – так по-русски!
Высоко подняв единственную гранату, он бросился к выходу.
– Ура!
За ним кинулись остальные.
Это была последняя, отчаянная контратака.
В рукопашной схватке, которая продолжалась несколько минут, одни погибли, других, обезоруженных, скрутили, взяли в плен. Среди попавших в плен был и Джэксон.
6
На следующий день пленных, связанных попарно, погнали к окраине города. Джэксон шел с молодым узбеком, раненным в ногу. Узбек от потери крови обессилел и буквально висел на Сиднее.
Пленных, награждая ударами плеток и прикладов, загнали в просторный двор.
Солнце палило нещадно. Во дворе – ни деревца. Время тянулось томительно медленно. Пленные изнывали от жары и жажды. Их продержали под палящим солнцем до самого вечера. Это была жестокая пытка. Люди вконец обессилели. Раненые бредили.
Под вечер во двор въехала группа всадников. Джэксону бросилось в глаза, что двое из них были в форме офицеров американских войск.
Охранники кинулись к пленным и стали пинать их ногами, хлестать плетками.
– Вставай! Тур! Вставай!
Пленные, поддерживая друг друга, поднимались на ноги. До слуха Сиднея донеслась английская речь.
– Это настоящие большевики. Надеюсь, вы удовлетворили свое любопытство? – сказал один из всадников.
– О да, сэр Нольдинг! Я вполне удовлетворен.
Джэксон торопливо протиснулся вперед.
– Сэр, прошу внимания! – крикнул он. – Одну минуту, сэр!
Один из офицеров осадил коня:
– Кто говорит по-английски? Кто меня спрашивает?
Охранники бросились к пленным и вывели Сиднея вперед.
Американец придержал танцующего под ним коня.
– О, я не полагал, что большевик так культурен. У вас есть какая-нибудь просьба или последнее желание?
Пленные, не понимая ни слова, настороженно вслушивались в их разговор. Охранники не сводили глаз с Джэксона.
– У меня только одна просьба, сэр. – Джэксон смотрел соотечественнику прямо в лицо. – У меня только одна просьба, сэр: чтобы вы обеспечили человеческое отношение к пленным.
Нольдинг насмешливо сощурил глаза:
– Стоило ли тебе изучать английский язык для того, чтобы быть расстрелянным в Кара-Кумах?
– Английскую речь я впитал вместе с молоком матери, сэр, – Джэксон старался говорить спокойнее. – Но я настаиваю на своей просьбе – это главное.
Нольдинг круто повернул коня, подъехал вплотную и дважды хлестнул плеткой по лицу боксера.
Джэксон в бессильной злобе рванул связанными руками. Охранники кинулись к нему и, награждая ударами, поволокли к толпе пленных.
7
Только к вечеру пленных загнали в сарай. Усталые и измученные жаждой, голодные, опаленные безжалостным солнцем, люди, едва переступив порог вонючего сарая, без сил повалились на пол. Джэксон с трудом подтащил узбека, с которым был связан, к стене. Раненый пылал жаром, бредил, метался. Сид ничем не мог помочь товарищу по несчастью. Руки, связанные грубой шерстяной веревкой, затекли и онемели. Во рту пересохло.
Ночь была темной и душной. Джэксон прислонился спиной к стене и закрыл глаза. Вдруг за стеной сарая послышалась какая-то непонятная возня. Потом – шаги, щелкнул замок.
Узники насторожились.
В распахнутую дверь ворвался свежий ночной ветер.
– Кто живой, выходи!
Джэксон узнал голос Мурата. Да, это он!
Узники повскакивали и, толкаясь, устремились к выходу.
– Мурат!
– Братцы, свои!
В дверях красноармейцы орудовали кинжалами, разрезая веревки, которыми были связаны пленники. Мурат, расталкивая счастливых, втиснулся в сарай.
– Товарищ комиссар! – В голосе Мурата была тревога. – Товарищ комиссар!
В сарае воцарилась гробовая тишина. Кто-то сказал:
– Нету комиссара…
Другой добавил:
– Еще днем… Во время боя…
Красноармейцы торопливо седлали лошадей охраны: Мурат посадил Джэксона на свою лошадь.
– Держись за мой ремень!..
Сидней обхватил туркмена покрепче. «Только бы не упасть!» – подумал он.
– Скорей, товарищи! Скорей!
Всадники скакали молча. Вдруг раздался плач туркмена. Он прозвучал тоскливо, как стон:
– Ай-яй-яй! Зачем не успел!.. Зачем не успел!
Мурат вслух выразил то, что было у всех на душе.
– Такой комиссар!.. Самый большой комиссар! Самый первый комиссар!.. Ай-яй-яй!..
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЯТАЯ
1
Пятнадцатый день скитаний по знойной пустыне. Всюду, в какую сторону ни посмотришь, видишь одно и то же – застывшие, мертвые волны. Песок, песок, песок… Кажется, ему нет ни конца, ни края.
Уставшие лошади медленно бредут, понуро опустив головы, словно обнюхивают сыпучее бездорожье. Всадники их не торопят. Они рады тому, что животные еще держатся на ногах.
Всадников двое. Мурат и Джэксон. Мурат на серой лошади едет впереди. К его седлу привязан длинный повод второго коня бурой масти. На нем Джэксон. Старая туркменская папаха надвинута до бровей. Но и она плохо спасает от слепящего солнца. Полузакрыв глаза и плавно покачиваясь в такт шагам лошади, Сидней дремлет в седле.
Зной, голод и жажда оставили на его лице свои следы. Оно осунулось, глаза ввалились, кожа потемнела и обветрилась.
Лошади тихо бредут, а кажется, что топчутся на месте. Только следы ложатся на неровном грязно-желтом листе бесконечно длинной строчкой, рассказывающей печальную повесть о двух смельчаках, дерзнувших вступить в единоборство с черной смертью – Кара-Кумами. Два дня небольшой отряд красноармейцев бешено скакал по пустыне, уходя от погони.
На привале командир роты ашхабадского полка, которую Мурат встретил и привел в Кизыл-Арват, сказал:
– Мы не знаем обстановки. Оставаться тут рискованно. Надо разбиться на небольшие группы. Одна пойдет в Красноводск, другая – в Мерв, третья – в Кушку, четвертая – на север, к Аральскому морю. Мы должны любым способом сообщить командованию о мятеже.
На север пошел Мурат. Он знал пустыню, вырос в этих краях. Он и выбрал самую трудную дорогу. Так ему подсказала совесть.
Кроме Джэксона, в его группу вошли армянин Саркисян и два красноармейца из отряда Флорова.
После привала, разделив оружие, воду и продовольствие, бойцы разъехались в разные стороны.
Мурат повел свою группу в сердце Кара-Кумов, в горячие пески. По еле заметным признакам, только Мурату понятным отметкам маленький отряд уверенно шел вперед. На пятые сутки вдали, у самой линии горизонта, показался зеленый островок. К вечеру добрались до густых зарослей саксаула. Послышался отдаленный лай собак, в воздухе запахло дымом костра и жареным мясом.
Мурат велел всем остаться на месте, а сам направил коня к юрте пастухов. Он пробыл там довольно долго и вернулся не один. С ним пришел старый туркмен, видимо, старший среди пастухов. Мурат подарил ему винтовку и десяток патронов.
Аксакал не смог сдержать радости, хотя старался казаться равнодушным. У него загорелись глаза, и руки с жадностью уцепились за оружие. Он тут же унес подарок.
– Зачем ты ему винтовку отдал? – спросил Джэксон.
– Так надо, – ответил Мурат. – Такой обычай. Надо самый дорогой подарок делать.
Вскоре раздался собачий лай. Бойцы вскочили. К костру приблизился аксакал и с ним еще двое молодых туркменов. Аксакал на железном подносе принес куски жареной баранины.
Один из пастухов разостлал на песке у костра самотканую скатерку и положил на нее огромные плоские лепешки. Аксакал поставил рядом поднос с мясом. Потом взял у второго пастуха бурдюк с кобыльим молоком и вручил его Мурату.
Когда все насытились, по кругу пошла кружка с кипятком. Завязалась беседа. Мурат и Саркисян выполняли роль переводчиков.
Аксакал сообщил, что от Красноводска до Чарджоу власть находится в руках инглизов – так в Туркестане именуют англичан. К инглизам перешли банды Джунанд-хана и дашнакцутюицы полковника Ораз-Сердара. Вся степь в огне.
Пастухи туркмены настоятельно просили, чтобы кзыл-аскеры – красноармейцы – с рассветом покинули их стойбище. Рядом бродит банда дашнакцутюнцев, и они опасаются, как бы те не расправились с пастухами за оказанное гостеприимство.
Мурат, приложив руку к сердцу, твердо обещал выполнить эту просьбу:
– Отец, утром нас здесь не будет. Мы сами спешим.
Аксакал оживился.
– Если вы спешите, то зачем терять время. Мы дадим лошадей, мяса, лепешек и воды. Пусть ваш путь будет счастливым!
Пастухи пригнали лошадей, помогли оседлать. Дали один хурджум с лепешками, несколько бурдюков с водой и двух связанных баранов.
– Сами зарежете.
Когда взошла луна, отряд снова находился в пути.
Однако избежать встречи с бандитами Ораз-Сердара им не удалось. Отряд напоролся на засаду. Притаившись за высоким гребнем бархана, дашнак-цутюнцы неожиданно открыли беспорядочную стрельбу. Первыми же пулями двое бойцов были убиты наповал. Мурат, Джэксон и Саркисян, отстреливаясь, повернули назад и погнали лошадей по ложбине, между барханами. Началась бешеная скачка. Бандиты преследовали. Упал раненый Саркисян.
Джэксон и Мурат соскочили с лошадей. Они хотели помочь товарищу.
Ашхабадец был ранен смертельно. Пуля прошла чуть ниже пояса. Он сам понял, что минуты его жизни сочтены. Саркисян, сжав побелевшие губы, щелкнул затвором.
– Я задержу их… Мне все равно… А вы… – Он махнул рукой. – Скорей!.. Ташкент должен знать…
Мурат и Джэксон молча вскочили на коней.
Сзади долго раздавалась стрельба.
Прячась в ложбинах меж барханами, они сделали большой крюк и снова повернули к северу.
Так их осталось двое. Им удалось уйти от погони. Но впереди их поджидал самый коварный и беспощадный враг – пустыня.
2
Пятнадцатый день скитаний.
Знойное марево уныло дрожит над сонными барханами. Сухой, жаркий воздух, сухой разогретый песок. Безветрие и тишина. Никогда в жизни Джэксон не ощущал такой тишины. Сначала она пугала, настораживала. Даже собственный голос казался Сиднею лишним и чужим в этом бесконечном крае вечного покоя. Потом тишина стала раздражать. Хотелось звуков. Обыкновенных звуков. Звона трамваев, рокота мотора, стука дверей, шелеста листвы, пения птиц, плеска воды, ударов гонга. Жизнь – это звуки! А здесь – тишина. Гнетущая тишина.
Джэксон нервным рывком вскидывал винтовку. От неожиданного выстрела лошади шарахались в сторону, тревожно храпели. Мурат ругался по-туркменски и кричал, что патроны надо беречь. А Джэксон улыбался. Он разбудил пустыню! Но проходили минуты, и тишина снова воцарялась вокруг.
