Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Без родословной, или жизнь и злоключения бездомной Шавки…

ModernLib.Net / Исторические приключения / Свинцов Владимир / Без родословной, или жизнь и злоключения бездомной Шавки… - Чтение (Весь текст)
Автор: Свинцов Владимир
Жанр: Исторические приключения

 

 


 Владимир Свинцов
Без родословной,
или жизнь и злоключения бездомной Шавки…

I

      Наша героиня родилась в марте под деревянным крыльцом одноэтажного частного дома по улице Партизанской. Правда, название улицы, да и название нашего города она не знала, и названия эти по сути никакого значения для нее не имели. Под крыльцом было сухо, а когда приходила мать, становилось сытно и тепло.
      Мать — обыкновенная дворняжка: небольшая, серая, со стоячими ушами, в меру лохматая, чтобы не мерзнуть зимой, но и не таскать в хвосте прошлогодние репьи. Легкая, подвижная, она добросовестно несла службу по охране двора и дома, а когда появились щенки, с любовью ухаживала за ними.
      Щенков было двое. Сын и дочь. Оба щенка — сытенькие, толстенькие, очень похожие на медвежат. Ни медвежат, ни тем более их грозной мамаши щенки не видели и не знали, но так их называла хозяйка, когда в солнечный день доставала из-под крыльца, чтобы подкормить, потому как материнского молока им уже не хватало.
      Хозяйка, полная пожилая женщина, старалась кормить получше и собаку-мать, как могла защищала ее от хозяина — своего мужа, угрюмого, забулдыжного, вечно ищущего опохмелиться, который считал все существа женского пола второстепенными, созданными для услужения мужчинам. Хозяйку — жену свою, он воспитал таким образом, что она выполняла любое его желание. И даже когда в доме не было денег, а такое случалось, хозяйка, пряча глаза от стыда, отправлялась по соседям занять денег хозяину на спиртное.
      Эту неприятную обязанность собака, которую хозяйка ласково звала — Жюля, а хозяин презрительно — Шавка, выполнять не могла в силу своей невоспитанности. Так говорил хозяин, и, чтобы восполнить этот пробел, не раз принимался дрессировать собаку для поиска денег или хотя бы пустых бутылок.
      Всегда под хмельком или с похмелья, хозяин садился на ступеньку крыльца и подзывал собаку:
      — Шавка, ко мне.
      Собака подходила, опасливо поглядывая и слегка повиливая хвостом.
      — Смотри-смотри, Шавка! — Хозяин доставал ассигнацию и совал ее в нос собаке. — Нюхай! Чем пахнет? Нюхай!
      Собака отворачивалась, потому что от хозяина всегда пахло плохо, да и ей было больно.
      — Ах, ты еще и морду воротишь?! — хозяин пинал собаку в брюхо.
      Собака, взвизгнув: «Больно же!», отбегала.
      Высказав свое мнение о собаках вообще, и об этой в частности, хозяин задумывался надолго, до дремоты. Потом вскидывался и, вспомнив о начатом деле, кряхтя поднимался, шел в кладовку, доставал пустую бутылку, натирал ей горлышко свиным салом и бросал неподалеку от себя.
      — Принеси! — командовал он. — Принеси мне!
      Собака, боязливо оглядываясь на хозяина, подходила к бутылке, нюхала, облизывала горлышко: «Вкусно, но мало!» — и отходила.
      — Куда?! Стой! Назад! — орал взбешенный хозяин и бросался к собаке.
      Собака стремглав бежала к воротам, подныривала под них и уже на улице, на безопасном расстоянии выслушивала мнение о своей бездарности и глупости. В принципе она могла это же сказать и о хозяине и даже больше, но, как говорят люди: «Замнем вопрос для ясности». На этом дрессировка заканчивалась до следующего раза.
      Когда хозяин узнал, что у собаки появились щенки, он громко и очень нелестно высказался в адрес всех существ женского пола и попытался заглянуть под крыльцо, откуда доносился странный писк, но по причине своей нетрезвости, скользнул по подтаявшей земле, потерял равновесие и упал, больно стукнувшись локтем о ступеньку крыльца. Боль вызвала у него ярость, которая побудила к немедленному действию. Схватив стоящую неподалеку лопату, он стал тыкать ею под крыльцо и ругаться. По счастью для щенков, хозяин был очень не в себе, и потому не мог сообразить, что щенки находятся совсем рядом — за боковой доской, только протяни руку. Он же пихал лопату как можно дальше, ударяя железным штыком в доску с противоположной стороны крыльца. Бил и с необъяснимым злорадством приговаривал:
      — Вот вам! Вот вам! — и добавлял другие, более крепкие слова.
      Щенки притаились и не издавали ни звука, может, устыдившись этих слов, а, скорее всего, поджидая подкрепления.
      Первой примчалась на выручку собака-мать и подняла страшный шум: «Караул! Помогите! Помогите!»
      Она так лаяла и рычала, хватая зубами хозяина за полу пальто, что из дома выбежала хозяйка и, приняв гнев мужа на себя, увела его в дом.
      Потом, уже из чистого любопытства, хозяин не раз пытался заглянуть под крыльцо, но встречал оскаленные зубы собаки. Теперь она была постоянно настороже. Удивившись необыкновенной злобности ее, хозяин, ругнувшись, уходил в поисках спиртного и оставлял щенков в покое.
      Так закончился первый месяц в жизни щенков. Месяц хотя и беспокойный, но вполне благополучный. За месяц щенки проглазели, стали большенькими, уже ели самостоятельно хлеб, смоченный в молоке, а когда хозяйка выгадывала ливерной колбаски, то за каждый кусочек дрались и рычали, прямо как настоящие взрослые собаки.
      Однажды, теплым апрельским днем, хозяин, угостившись с друзьями, пришел домой раньше обычного, и увидел во дворе картину: на крыльце сидела жена, а около нее играли щенки, очевидно, только что накормленные. Собака-мать лежала у крыльца на земле и, задрав голову, наблюдала за своим потомством. Увлеченные видом благополучных, здоровых щенков, обе взрослые особи женского пола утратили бдительность и были немедленно наказаны. Хозяин схватил первого попавшегося щенка и, не обращая внимания на протесты жены и собаки, скорым шагом направился к каменным коробкам многоэтажных домов, высящихся неподалеку.
      Похищенный щенок, а им оказалась наша героиня, от испуга и неудобства, прижатый жесткой рукой, жалобно пищал.
      Собака-мать бежала рядом с хозяином, то забегая вперед и умоляюще заглядывая в глаза, то чуть отставая. Хозяин несколько раз пытался подцепить ее носком ботинка, но та благополучно увертывалась.
      Подойдя к игравшим на площадке ребятишкам, хозяин крикнул:
      — Эй, пацаны, кому нужна овчарка, налетай!
      Ребятишки плотно обступили хозяина, вынудив собаку отступить. С любопытством оглядывая щенка, они задавали массу вопросов о родословной, о возрасте, о системе дрессировки… На все вопросы хозяин хоть и с пьяным заиканием, но отвечал уверенно:
      — Родословная… ик! Самая отличная. На пятерку… ик! Возраст — самый молодой. Дрессировка… ик! Самая отменная. Собака чистых кровей… ик! Из самой Германии… западной… Всего десять рублей.
      Дешевизна насторожила мальчишек что постарше, а те, которые не понимали ничего в собачьих ценах, поверили и помчались по домам за разрешением и деньгами, горя нетерпением приобрести верного друга и всего-то за десять рублей.
      Толику щенок очень понравился. Он даже ухитрился потрогать его — мягкого, теплого. Нужно сказать, что верный друг мальчику был ну просто необходим. По характеру робкий, стеснительный, Толик много терпел от более сильных и решительных мальчишек. Именно поэтому ему нужен был верный и надежный друг. И как только он представил рядом с собой огромную немецкую овчарку, точно такую, какую выводила по вечерам тетенька из соседнего подъезда, все сомнения в правильности своего решения отлетели прочь.
      Он забежал в квартиру, не медля ни минуты, схватил кошку-копилку и без сожаления ударил об пол. Именно для такого жизненно важного момента копились деньги, и существовала такая замечательная вещь, как копилка.
      Быстро собрав вывалившиеся из разбитого гипсового нутра бумажные деньги и монеты, Толик стремглав кинулся во двор, боясь, что его могут опередить.
      Отдавая без счета свои накопления, которых было явно больше требуемой суммы, и, принимая в трепетные руки щенка, Толик к тому же вносил свой пай в общее семейное дело — родители недавно купили за городом дачу, а он к этой даче — сторожа. Здорово! Правда, эта спасительная мысль пришла Толику позже, когда он уже занес щенка в квартиру, и вспомнил о своих родителях. Вспомнил и встревожился. Но ощущение теплого, живого существа в руках отодвинуло тревогу, успокоило: не для баловства же он купил щенка, для дела.
      Так наша героиня, которую прежний хозяин называл, впрочем, как и всех собак, — Шавкой, а Толик замечательным, придуманным только что, именем — Гроза, поменяла дом, хозяина и зажила самостоятельной жизнью, полной радостей и огорчений.

II

      Квартира, в которую принес Толик щенка, была большой и теплой. Очень теплой. Щенок, привыкший к дворовой температуре, сразу почувствовал себя неуютно. Толик опустил его на пол, разделся и стал играться. Но незнакомая обстановка, отсутствие матери и брата пугали, и щенок заплакал:
      — Ой-ей! Ой-ей! Жарко! Страшно!
      Новый хозяин отреагировал сразу и кинулся к холодильнику. Через минуту перед щенком лежало несметное, никогда невиданное богатство: конфеты, печенье, молоко, колбаса…
      «Ну, не такие уж мы серые, колбасу и молоко пробовали. Прежняя хозяйка угощала. Вкусно. Очень вкусно. — И щенок, позабыв про незнакомую обстановку, принялся добросовестно поедать все, что ему было предложено. Да и время подоспело. — На старом месте, то бишь на родине, родственнички поди уже едят».
      Колбаса оказалась вкуснее той — хозяйской. Да и новый хозяин не скупился. По этой причине живот у щенка скоро раздулся, как барабан, и, естественно, его понадобилось облегчить. Щенок закружился в поисках подходящего места, но везде были паласы и дорожки. Тогда он опять заскулил:
      — Ой-ей! Ой-ей!
      — Гроза! Гроза, — звал ласково щенка Толик. — Гроза! Грозочка! — и нежно гладил по шерстке.
      Все это, конечно, приятно, но когда тебе поджимает… Тут уж не до нежностей, да и не до соблюдения приличий…
      — Ой-ей! Ой-ей-ей-ей-ей!
      Улучив момент, когда Толик чуть ослабил объятья, щенок поднатужился и… «Фу-ух!» — облегченно выдохнул.
      Вот теперь можно снова полакомиться. Колбаски еще чуть-чуть влезет…
      Непривычная пища расстроила желудок щенка, поэтому, несмотря на поспешные подтирания Толика, к вечеру палас в комнате мальчика был весь в некрасивых пятнах.
      Именно это обстоятельство сразу же настроило мать Толика на отрицание нового члена семьи. Именно из-за этого она обрушила на щенка гнев свой, не обращая внимания на его грозное имя, и даже пребольно пнула. Толику досталось тоже. Все больше распаляясь, хозяйка была близка к печальному приговору, уже несколько раз произносились слова:
      — Выкинь эту вонючку на лестничную площадку.
      И, очевидно, даже при стойкости Толика это произошло бы, не приди с работы отец мальчика. Как истый глава семьи, он выслушал обе стороны, кинул оценивающий взгляд на щенка и задал вопрос сыну:
      — Овчарка?
      — Чистокровнейшая! — подтвердил Толик сквозь всхлипывания и доверчиво протянул свое сокровище отцу. — Посмотри сам.
      Глава семьи ни черта не смыслил в собаках, но показать свою некомпетентность жене, на время примолкшей и с подозрением на него поглядывающей, не мог. Потому, напустив глубокомысленный вид, произнес:
      — Похоже.
      — Так тебе за десять рублей и поднесли на блюдечке, — возразила мать, но неуверенность уже слышалась в ее голосе, а главное, злость поутихла. — Хорошая собака тысячу стоит.
      — Дело случая, — немного подумав, сказал отец. Цена его тоже смущала и сильно. — Какой-нибудь алкаш… Выпить захотелось… Спер у кого-нибудь щенка, — подыскивал он слова и лепил из них картину. — Тут уж не до настоящей цены. Того и гляди, хозяин нагрянет, да и выпить невтерпеж.
      — Ну и что делать будем? — совсем уже не строго спросила мать.
      — Оставим. Сторожем на даче будет… — вынес глава семьи свое решение.
      — Ура-а-а! — закричал Толик, но радовался он преждевременно.
      — А убирать кто будет за ней? А гулять выводить? — вновь повысила голос мать. — Кормить?!
      — Я! Я! — с радостью согласился сын, не зная, что уже через несколько дней, эти, кажущиеся сейчас приятными, обязанности станут каторжными.
      И, тем не менее, щенок был оставлен на новом месте, принят в семью, узаконено его имя — Гроза.
      Спала Гроза в коридоре, на мягкой подстилке. Кормили ее от пуза. Гулять?… С прогулками дело обстояло хуже. Только в первое утро Толик безропотно поднялся с постели и вынес щенка во двор.
      В этот же первый день он, прибежав из школы, решил показать свое бесценное приобретение одноклассникам. Грозу тискали по очереди и без очереди, рвали друг у друга из рук, гладили, заглядывали в пасть. Толика зауважали, пригласили играть. Такое случалось не часто, потому Толик отказаться не посмел и с головой ушел в игру. Гроза осталась во дворе одна. Она обнюхала землю вокруг себя и, изрядно помятая, чуть постанывая после недавних жарких ласк ребят, направилась куда глаза глядят и несут лапы. И неизвестно куда бы лапы ее занесли, если бы вдруг откуда ни возьмись вывернулся огромный пес, и Гроза, перевернувшись на спину, отчаянно завизжала от испуга:
      — Ай-яй! Ай-яй!
      Этот визг напомнил Толику о его обязанностях. Но и игра манила, звала. Что делать? Выход напрашивался сам собой: чтобы не потерять щенка, нужно отнести его домой. А гулять… Попозже, вот только сам поиграет немножко…
      И Толик, стараясь не думать, что предает своего нового друга ради обычной игры, впихнул щенка в квартиру, запер дверь и облегченно вздохнул — теперь он был свободным человеком.
      Среди безсобачьих ребят Толик, благодаря Грозе, поднялся на целую ступень, но те ребята, у которых имелись собаки, его не приняли. Ребята эти выделялись среди других манерой держаться, высоко поднятой головой, надменным взглядом, уверенностью. А когда рядом с ними были их чистокровные питомцы — эрдельтерьеры, овчарки, ньюфаундленды — это была сама неприступность.
      Собаки бегали, гонялись друг за другом, резвились, а хозяева, строго глядя перед собой стеклянным взглядом, перебрасывались короткими фразами, мало понятными для несведущих:
      — У моего за экстерьер серебряная медаль.
      — У моего прикус исключительный. На нынешней выставке обязательно станет медалистом.
      — Выставка в августе, как всегда?
      — Конечно.
      Толик было сунулся к ним, но его остановили вопросом:
      — Родословная у твоего кабыздоха есть?
      Толик слышал слово «родословная», но что оно означает, не знал.
      — Теперь у нас все есть, — ответил он мамиными словами на всякий случай.
      Мама у Толика работала в крупной коммерческой фирме со странным названием, которое трудно запомнить. Дома она любила повторять, что только благодаря ее стараниям у них в доме все есть: «теперь все есть!» Папа при этих словах всегда хмурился. Он работал на заводе, завод постоянно останавливался: то не было сырья, то каких-то комплектующих…
      — Принеси — покажи, — не поверили Толику владельцы чистокровных собак. — Не принесешь родословной, катись отсюда со своей дворняжкой.
      — Не дворняжка она. Овчарка! Немецкая!
      — Покажь документ, — сделал ударение на втором слоге хозяин огромного ньюфаундленда.
      А что Толик мог показать? И, несмотря на свои самые нежные чувства к Грозе, он стал посматривать на нее не так восторженно.
      Вечером, когда отец пришел с работы, Толик подсел к нему:
      — Па, что такое родословная?
      Отец отложил газету.
      — Это такой документ с печатью, где записаны все родственники собаки по матери и по отцу, по-моему, до двадцатого колена.
      — Как это… «колена»? — не понял Толик.
      — Вот, допустим, мать у Грозы — Найда, а отец — Верный. В родословной записано, какие они имеют награды, кто у них — самих отец и мать. А в следующих графах, кто родители этих родителей… и дальше…
      — Ну, уж… — усомнилась, выглядывая из кухни мать. — Кто это так расстарался?
      — Так положено у настоящих собаководов.
      — Никогда не поверю. Мы — люди, и то — прадеда своего не помним, — не унималась мать.
      — Я тебе говорю… — повысил голос отец.
      — Пап-пап, — затеребил его Толик, потому что знал, именно так начинается ссора родителей. — Пап, где достать такую родословную?
      Слово «достать» всегда шокировало отца, потому как оно было позаимствовано сыном из лексикона матери. Собаки и их родословные были тут же забыты, и началась одна из родительских размолвок, в которой ни Толик, ни тем более Гроза участия не принимали.
      — Вот твое воспитание, — кипятился отец. — В таком возрасте и уже — достать, достать, достать…
      — Сейчас только так и прожить можно, — парировала мать. — Ты — мне, я — тебе. Ты за своим заводским забором ничего не видишь. Да если бы не я…
      И пошло, поехало… Для Грозы это было в первый раз, она косила глазом то в одну, то в другую сторону. Нет, шум такой она слышала, но здесь не было запаха — резкого, противного, как от прежнего хозяина и крепких слов. Толик же привык к таким перепалкам, да и время подошло смотреть мультики по телевизору. Он удобнее уселся в кресло, положил Грозу на колени, но тут же был вынужден опустить ее на пол, потому что отец крикнул сердито:
      — Это тебе не кошка, а собака…
      На экране мелькали: Пятачок, Винни-Пух, Заяц, а Толик думал, где бы достать документ, подтверждающий, что у Грозы были и мама, и папа, и бабушка, и дедушка. Конечно, даже дураку понятно, что они у нее были, иначе бы не было самой Грозы, но как доказать это умным?

III

      Где взять родословную? Этим вопросом неожиданно заинтересовалась мама Толика. Как так, собака у них теперь есть, а родословной нет! Она подключила своих знакомых и через два дня принесла домой, похожую на вырванный тетрадный лист, бумагу, на которой черными буквами было напечатано:
      «СПРАВКА
      о происхождении охотничьей собаки»
      Потом стоял какой-то странный номер, за ним под № 1 — порода, № 2 — пол, № 3 — кличка… окрас… Затем шло совсем непонятное: «Клейма на ушах — на левом ____________________, на правом ____________________».
      Впрочем, непонятного было много. Когда папа спросил маму:
      — Почему родословная на охотничью собаку? Ведь овчарка — сторожевая…
      Мама Толика не поняла, да и Толик тоже:
      — Какая разница?!
      Тогда папа долго и подробно объяснил разницу между охотничьей и сторожевой собакой. Мама слушала-слушала и возмутилась:
      — Надо же, я им достала родословную, и я же плохо сделала. Какую достала, такую и достала. Спасибо скажите за это.
      Теперь у Грозы была родословная и даже с печатью. Но получалась неувязка. Родословная как бы есть и как бы она ненастоящая. Нет, родословная настоящая, раз она с печатью, тогда что — собака ненастоящая?! Собака настоящая, вот она! А кто же тогда ненастоящий?
      Эти переживания саму Грозу нисколько не волновали. Она ела с аппетитом, спала много, быстро росла. Ушки у нее стояли торчком, что соответствовало родословной, как сторожевой собаки, так и охотничьей. А вот хвост подвел. Хвост завернулся крючком, что ни в коем случае не должно быть у овчарки, разве только у лайки… Значит, собака нечистокровная. Это обстоятельство очень не устраивало Толика, так как стало объектом насмешек. К тому же Гроза продолжала пачкать пол в квартире. Если честно, не ее это вина, а Толика, который под самыми пустяковыми предлогами отказывался выводить Грозу гулять. «Ах, если бы она была чистокровной! — думал он. — Тогда бы я… Тогда бы я не уводил ее со двора…»
      А на дворе во всю кипела весна. Стояли погожие, теплые дни. Мать Толика беспокоилась о семенах и рассадах. Отец с головой ушел в расчеты по строительству бани. Дедушка и бабушка, они жили неподалеку, собирались на дачу на все лето и обещали взять Грозу с собой. Но пока шли сборы, во дворе многоквартирного дома шла своя, отличная ото всех, жизнь.
      Собачьи мальчишки, выводя своих питомцев, говорили о прививках от чумки, об уколах от бешенства, об импортных лекарствах… Забот у них прибавилось, а тут еще из-под снега стали вытаивать опасные вещи — дохлая кошка, которую учуял ньюфаундленд, и, схватив находку в свою широченную пасть, стал бегать по двору, преследуемый всей остальной острозавидующей собачьей братией и пришедшими в ужас от мыслей о заразе хозяевами.
      У безсобачьих мальчишек тоже прибавилось интереса — измерять глубину во вновь образовавшихся лужах, поваляться в оставшихся в укромных местах сугробах. Снег в них был уже ноздреватым, но еще с беловатым оттенком.
      Взрослые открывали ворота гаражей, выгоняли машины, залазили под днища и капоты, чем-то стучали, что-то варили… Это были настоящие признаки настоящей весны.
      Как-то в погожий, теплый день, ближе к вечеру, Вовка из третьего подъезда сказал, что за многоэтажными домами, в частном секторе, в скворешниках появились скворцы. Сначала ему не поверили, имел Вовка привычку соврать. Но все-таки решили проверить, и всей оравой, человек десять, рванули по улице, галдя и разбрызгивая лужи…
      Толик умчался вместе с ними и про Грозу, конечно же, забыл.
      Гроза было кинулась за хозяином:
      — Эй-эй! Меня возьмите! — но разве за ними успеешь…
      Мальчишки моментально скрылись из вида. Тогда Гроза вернулась к подъезду, выбрала место посуше, на прогретом солнцем асфальте, присела и стала ждать. Ожидание было долгим и страшным. Мимо ходили люди, бегали собаки, проезжали автомашины… Гроза разволновалась, проголодалась и стала скулить. Вот такого жалкого, дрожащего щенка и подобрала у подъезда мама Толика, шедшая с работы.
      Вечером Толику попало — и за то, что пришел с улицы поздно, и за то, что пришел мокрый, и за то, что бросил щенка… Вспомнили старые прегрешения, в общем, довели родители до слез. Гроза сунулась к Толику со своими нежностями, но он оттолкнул ее сердито:
      — Пошла вон! Из-за тебя… Лучше бы ты пропала! — но тут же спохватился. Без щенка тоже плохо. — Скорее бы тебя на дачу забрали…
      И забрали. Утром, когда Толик собирался в школу, пришел дедушка и забрал Грозу. Они с бабушкой уезжали на целое лето на дачу. Толику грустно было расставаться со щенком: «Эх, была бы она чистокровная, да ни в жизнь не отдал бы…» Расставаться всегда печально, потому недовольства были забыты, Толик даже чуть было не всплакнул, но дедушка заторопился — машина у подъезда, в ней — бабушка, да и Толику в школу собираться…
      Старенький «Москвич», нагруженный до предела, погромыхивая железом, покатил из города. Гроза от толчка на колдобине завалилась куда-то за узлы и сначала завизжала от неудобства, но, услыхав сердитый голос бабушки, притихла:
      — Зачем собаку купили?! Вон уже скулит, да и с кормежкой расходы…
      — Что ты, мать, много ли щенку нужно, — заступился дедушка.
      — Много не много, а корми, — не сдавалась бабушка. — Нет, скажи, зачем нам собака? Ну, зачем?
      Дедушка что-то возражал, но Гроза уже не слышала. Примостившись поудобнее, она пригрелась и заснула.
      На даче Грозе понравилось. Где хочешь присядешь, хоть по большому, хоть по маленькому, никто тебе ни слова, ни полслова — все заняты, все что-то копают, сажают. Охают разгибаясь, стонут сгибаясь и все спешат, все торопятся…
      Несмотря на свой малый возраст, Гроза быстро и твердо усвоила — ходить можно только по тропкам. Тогда бабушка молчит, а дедушка хвалит:
      — Молодец, Гроза! Хорошо!
      Но стоит ступить на грядку, бабушка поднимает крик, граблями или лопатой намахивается… Приходится немедленно скрываться за домиком и ждать, пока страсти поутихнут: «Все! Все! Больше не будем. Мы тоже кое-что соображаем… Все. Ну, все…»
      Гроза очень скучала по Толику, особенно вечерами. Дедушка с бабушкой, почаевничав, кряхтя и стеная, укладывались отдыхать, и Гроза оставалась одна. Лежа на крылечке домика и глядя в звездное небо, она чувствовала себя очень одиноко. Ей бывало так грустно, так грустно, что хотелось плакать. И однажды она попробовала голосом выразить свои чувства — села на середине участка, на тропочке, задрала морду кверху, чтобы лучше видеть яркие звезды и желтый блин луны, и завыла:
      — У-у-у-у! Где мой любимый хозяин?! У-у-уо-о-у-у-у! Я по нему скучаю-ю-ю-ю!
      В своем заунывном плаче, тоненьким голосом, она рассказывала, как потеряла хозяина, какой он был добрый и ласковый. Ну, не будешь же вспоминать в песне обиды. Получилось вполне прилично. Даже в далекой деревне собаки подхватили припев и стали наперебой рассказывать о своих хозяевах. И тут выскочила из домика бабушка и пребольно ударила Грозу граблями, оборвав песню на самом интересном месте.
      Несколько дней Гроза прихрамывала на ушибленнную лапу и больше выть не осмеливалась. Плохо, когда люди не уважают собачье искусство.
      По соседству с дачей дедушки и бабушки жило несколько собак, и если бы Гроза умела считать, то остановилась бы на цифре «3». Первая, ближайшая собака жила через участок, в двухэтажном красивом доме. Участок огорожен железной крупной сеткой. Звали соседа смешно: сначала — дог, а потом — Лорд. Был он большой-большой и нескладный. Когда он бежал по бетонной дорожке, то казалось — лапы его двигаются: передние сначала вправо, потом вперед, а задние сначала влево, а уже потом вперед. Голова же двигалась как бы отдельно от туловища…
      Хозяйка, молодая женщина, очень любит дога-Лорда и называет его «мраморным», что это такое, Гроза не знает, но на самом деле цвет его шерсти какой-то непонятный — серый в грязных разводах.
      Поиграть Грозе с догом-Лордом не удается, потому как за калитку его не выпускают совсем и он слоняется по участку целый день как неприкаянный, тихонько поскуливая:
      — Мне скучно. Ой, как мне скучно…
      Вечером на блестящей машине приезжает хозяин. Дог-Лорд бежит хозяину навстречу, странно вихляя всем телом, и громко взлаивая от радости:
      — Ура! Ура! Хозяин приехал, что-то вкусненькое привез…
      Гроза завидовала таким любящим хозяевам и хотела поближе познакомиться с догом-Лордом, но ей удалось всего два раза с ним обнюхаться и то через железную сетку. Оба раза их встречи грубо прерывала хозяйка:
      — Пошла! Пошла вон! — кричала она на Грозу. — Еще какую ни то заразу принесешь…
      Гроза обижалась, но ненадолго. Разве можно всерьез обижаться на людей. Ведь они ну ничегошеньки не понимают в собачьей жизни.
      Вторая — огромная и злющая овчарка по имени Роза жила через несколько участков от дога-Лорда, в большом и мрачном доме, за поворотом дороги. Овчарка, скорее всего, была сумасшедшей. Она, завидя прохожего или Грозу, летела через весь участок, сбивая на пути посадки, топча грядки, захлебываясь злобным лаем:
      — Прочь! Прочь! Ходят тут всякие… Прочь, иначе разорву-у-у!!!
      Грозе, естественно, ни понюхаться, ни тем более поиграться с овчаркой не хотелось.
      Хозяин Розы — мрачный, обросший щетиной мужчина лет пятидесяти выглядел под стать своей собаке. Казалось, он готов был броситься на каждого, кто подойдет к калитке.
      Зато у магазина жил симпатичный спаниель по кличке Мук. Был он старый, мудрый и неторопливый. Когда Гроза с бабушкой шли в магазин, Мук пролазил в дыру в заборе своего участка, и обязательно вежливо здоровался:
      — Здравствуйте, уважаемая!
      Никто так с Грозой не здоровался, да и не так — тоже. Гроза стеснялась и тихонько отвечала. Мук, обнюхав ее, тут же пускался в воспоминания:
      — Как сейчас помню: вижу — медведь!
      — Так зовут вашего знакомого пса? — уточняла Гроза.
      — Кхе-кхе! — покашливал слегка Мук. — Это огромный зверь, ну как… как копна сена!
      — Поняла. Копна сена, — соглашалась Гроза.
      — Так вот… — продолжал Мук. — Увидел я медведя, а хозяин еще того… не видит его. И даже ружья с плеч не снимает…
      — По копне сена нужно стрелять? — удивилась Гроза.
      — Кха! У той копны такие клыки! Такие когти!
      — Когти?! У копны сена… Ой, как интересно…
      Так за приятной беседой, обнюхивая интересные участки, они вдвоем дожидались выхода бабушки из магазина. Бабушка всегда была сердита: то на дедушку, то на Грозу, то на продавца, то на цены, то на дождь, то на жару, потому и разговаривала отрывисто, громко:
      — Гроза, марш домой! Шляешься здесь со всякими…
      Тут уж ничего не попишешь, приказ есть приказ. Гроза извинялась перед Муком и чуть впереди бабушки бежала к своему домику.
      А вот когда бабушка вместе с соседкой и соседом уезжали на базар в город продавать клубнику, Гроза в магазин ходила с дедушкой. Правда, так было всего два раза, но зато, проводив бабушку, дедушка почти бежал в магазин, он так спешил, словно за ним бабушка гналась. Грозе так и хотелось напомнить:
      — Она же уехала в город!
      Из магазина дедушка выходил тоже торопливо, оглядываясь по сторонам, пряча стеклянную посудину под рубашку. Возвращались они уже другой дорогой. Мимо небольшого пруда, берега которого густо заросли камышом. На берегу дедушка садился. Гроза ложилась у его ног. Дедушка доставал из-под рубашки стеклянную посудину, в которой была жидкость, с запахом неприятным. Так всегда пахло от прежнего хозяина Грозы. Доставал из кармана стакан, луковицу, кусочек хлеба. Тяжело вздохнув, наливал стакан до краев. Почему он тяжело вздыхал, Гроза не знала, то ли и ему ударял в нос неприятный запах из бутылки, то ли не хотелось пить… Выпив, дедушка громко крякал, нюхал корочку хлеба, с хрустом откусывал лук и закрывал глаза. Ему было хорошо. Немного посидев, он выливал остатки из бутылки в стакан и, морщась, с отвратительной миной на лице выцеживал жидкость сквозь зубы. Гроза бы в жизнь не смогла вылакать то, что ей неприятно. После второго стакана дедушка становился слезливым и жалостливым. Обняв Грозу за шею, он начинал рассказывать, как женился первый раз, потом второй… Говорил, что теперешняя жена, то есть бабушка, — человек хороший, только ругается… Хвалил себя, вспоминал, как он работал на тракторе, поднимал целину. Про трактор и целину Гроза не понимала, но слушала внимательно. Когда дедушка второй раз пускал слезу, Гроза чувствовала, что наступает ее время. Она выворачивалась из дедушкиных рук, усаживалась поудобнее, и когда тот начинал на низкой ноте:
      — Едут новоселы по земле целинно-о-о-ой!
      Гроза тут же подхватывала:
      — У-у-у! Оу-у-у-у! Еду-у-у-т с ними собаки-и-и!
      По этой песне и находила их бабушка, вернувшись из города. В резкой, свойственной только ей, манере она прерывала концерт.
      На следующий день дедушка ходил, виновато опустив голову, на Грозу стеснялся смотреть, разводил руками: «Что поделаешь. Хозяйка — она, и власть ее, а мы с тобой того… проштрафились…»
      Но такое было всего два раза, да к тому же дедушка не ругался и не дрался, как прежний хозяин, скорее, наоборот…
      А так жизнь на даче шла тихо и замечательно.

IV

      Однажды утром дедушка, загадочно улыбаясь, завел машину и поехал со двора. Гроза проводила его за ворота и осталась с бабушкой, которая стала заниматься уборкой домика и поставила варить мясо. Этот процесс Гроза очень любила. Нет, не уборку… Она улеглась на крыльце, недалеко от неплотно прикрытой двери, откуда неслись божественные запахи. Ах, какие запахи! Из-за этих запахов Гроза чуть не прозевала приезд дедушки. Вскочила, кинулась навстречу, когда он уже открывал ворота. Гроза выбежала из калитки, усиленно виляя хвостом, и вдруг увидела — из-за передней дверцы, из-за которой обычно выходила бабушка, вышел Толик! Гроза завизжала, бросилась к нему на грудь. Потом отбежала, залаяла громко, призывая всех быть свидетелями ее радости:
      — Ура! Ура! Мой любимый хозяин приехал. Ура!
      Толик тоже обрадовался, хотя старался скрыть это.
      — И ничего она не выросла, — разочарованно протянул он, обращаясь к дедушке. — Не овчарка и не лайка…
      — Зато умна, как человек, — дедушка говорил искренне. — Сразу видно, что с родословной.
      Толик хотел ему возразить, но тут выбежала из домика бабушка, на ходу вытирая о фартук руки. Пошли объятья, поцелуи… Гроза бегала вокруг, оглашая воздух радостным лаем:
      — Ура! Ура! Мой хозяин приехал! Ура!
      Дог-Лорд не мог сообразить из-за чего шум, подбежал к железной сетке своего участка, коротко гавкнул:
      — Гав! Убедился. Действительно приехал. Ну и что? Мой каждый вечер приезжает. Зачем так шуметь?…
      Радости Грозы не было границ, она ни на секунду не отходила от Толика. Хвост ее мотался из стороны в сторону с такой скоростью, что казалось вот-вот оторвется.
      Бабушка принялась угощать внука. Досталось вкусненького и Грозе. Дедушка потребовал от бабушки магарыч за доставленную такую радость. Бабушка, как обычно, заругалась, но налила водки. Значит, и для дедушки этот день был тоже радостным.
      А на следующее утро на грузовой машине приехал папа Толика, привез большущие бревна, мешки с цементом, кирпич, железо… Опять радость и для Грозы, и для всех остальных. К вечеру приехала на автобусе мама Толика, взяла на неделю отпуск. Ну, вообще!
      Правда, утром Толика с Грозой просто выгнали с участка, чтобы не мешали строить баню, не дай бог бревном пришибет… И пошли Толик с Грозой гулять. Они прошли мимо дога-Лорда, причем Толик влюбился в него сразу. Долго смотрел и цокал языком:
      — Вот это собака! Вот это класс!
      Потом прошли мимо исходившей злобой овчарки Розы, которая неожиданно еще больше понравилась Толику. Странна человеческая порода: нравится все несуразное, большое и злое.
      Поиграли со спаниелем Муком.
      — Это не собака… Так, игрушка, — изрек Толик, еле сдерживая зевок. — Овчарка Роза — это да! Это вещь!
      Пошли к магазину. Здесь было неинтересно, покупателей — никого, продавщица скучная. Тогда Толик с Грозой повернули за магазином налево, где начинался овраг. Гроза так далеко не забегала. Даже с дедушкой они сюда не поворачивали. Вот направо, где пруд, — да! Овраг был очень глубокий и сплошь зарос кустами и бурьяном. Дорога шла краем, дорога малоезженая, но заметная. В одном месте послышались голоса, и Толик с Грозой увидели трех мальчишек.
      — Стой, кто идет? — закричали мальчишки. — Стрелять будем!
      — Свои! — закричал обрадовано Толик, и начал спускаться к ним. Хоть и незнакомые, но мальчишки. Значит, можно поиграть.
      На небольшой площадке, на середине склона оврага, с лопатами наперевес стояли мальчишки и очень задавались. Они играют в войну. У них есть даже землянка — командный пункт. Сами выкопали. И все бы хорошо, только нет противника. После недолгих уговоров, Толик согласился быть разведчиком врага, и не успел что-либо предпринять, как был схвачен, повален и связан. Толика затолкали в яму, которую называли командным пунктом. Шум, крики… Игра есть игра. Гроза бегала вокруг и заливисто лаяла, она тоже хотела принимать участие в игре. Но на нее никто не обращал внимания. Толик сидел в яме со связанными руками. Трое мальчишек организовались в военный трибунал, который вскоре вынес приговор:
      — Именем овражной независимой республики ты, изменник и предатель, будешь подвержен пыткам и уничтожен!
      Гроза видела, что Толик не боится. Он молча выслушал приговор, а в конце его крикнул, как положено:
      — Смерть немецким оккупантам!
      Игра продолжалась. Мальчишки стали разжигать костер, а когда Толик попытался вылезти из ямы-землянки, один из них, самый маленький, он сразу Грозе не понравился, вдруг ударил его кулаком в лицо. У Толика пошла носом кровь, и он заплакал. Гроза такого вытерпеть не могла и с яростным рычанием вцепилась в ногу обидчика. Теперь заплакал уже тот, который ударил, и бросился бежать. Другой мальчишка замахнулся лопатой на Грозу.
      — Эт-то еще что такое?! Бабушке замахиваться положено, она — хозяйка! Другим — нет! — Гроза изловчилась и уцепилась за рукав рубашки. Рубашка затрещала.
      — Молодец, Гроза! Хорошо! Взять их! — кричал Толик.
      Ну, тогда другое дело! Тогда на законном основании — приказ есть приказ! Со злобным лаем кинулась Гроза на мальчишек, и те, все трое, пулей вылетели из оврага. Толик, со связанными руками и с лицом в крови, пошел домой. Гроза гордо бежала впереди.
      Мама заахала, бабушка запричитала… Кинулись развязывать руки и смывать кровь, прикладывать к носу примочки. Толик, гордый одержанной победой, рассказал о случившемся: как Гроза спасла его, правда, немного приукрасил и свои заслуги. Будто не раз и не два поддал он мальчишкам — пенделя, всем троим.
      Грозу все очень хвалили. Даже бабушка приветливей глянула на нее.
      А ночью пришли воры. Гроза увидела их сразу. Двое мужчин, крадучись, прошли мимо сваленных в кучу досок, кирпича, железа… О чем-то забубнили неподалеку, потом стихли. Но Гроза чуяла, они — рядом. Ветерок дул от них и доносил запах.
      Прошло совсем немного времени, и вот сначала один подошел, поднял доску, затем — второй. Ах, как залаяла Гроза, как вихрем налетела на воров! Как вцепилась в штанину первого. Тот доску бросил — чуть Грозу не пришиб, случайно конечно, и бежать. Второй — рванул в другую сторону.
      На шум выбежали дедушка и бабушка, папа и мама, соседи… Положили доски на место, долго возмущались и опять хвалили Грозу. Говорили, что нет в округе лучше собаки — и в меру злая, и ласковая, и грядки не топчет, обойдет по тропочкам и яму не выкопает в неположенном месте, и всегда под рукой, только позови. Еды много не нужно — так, чуть-чуть… Не мерзнет, от жары не страдает. Нюх острый, глаз — как алмаз. Подвижная, игривая, красивая…
      — Одним словом, — подвел итоги дедушка, — чистые кровя, они завсегда сказываются, не даром у нее родословная…
      — Папа, ты про кого? — не поняла мама Толика.
      — Про собачку нашу хорошую, про Грозочку.
      Мама Толика засмеялась как-то нехорошо. А Гроза подумала, еще не остыв от схватки с ворами: «А вы-то какой породы?! Какая у вас родословная?» Но ведь не спросишь. Тем более люди позевывая, пошли спать: сначала соседи, потом мама, папа, дедушка, бабушка… Никто уже не хвалил Грозу, никто не погладил ласково. Это ее собачья обязанность, а то еще перехвалишь — испортишь.
      Гроза тоже улеглась на своем месте, на крыльце, вздохнув тяжело: «Эх, люди! Вы хоть сами знаете, что вам нужно?!»

V

      Стояли жаркие дни. Отошли редиска и клубника, появились огурцы, закраснели вишни, яблоки наливались соком…
      Уехала в город, отгуляв свою неделю, мама Толика, за ней, выстроив баню и, опробовав ее на большой пар, уехал папа. Остались вчетвером: бабушка, дедушка, Толик и Гроза. Толик уже скучал по городу, по своим дворовым и школьным друзьям. Хотя мальчишек на дачах прибавилось. Толик с Грозой стали ходить на пруд рыбачить и купаться. Дни тянулись тихо, незаметно. Никаких потрясений.
      И вдруг, соседям, что через дорогу, дочь с зятем, уезжая на юг отдыхать, спихнули овчарку по кличке Герда. Была она огромная, толстая и неповоротливая. Копия Розы. Только ее спустили с поводка, как она тяжелой трусцой рванула по участку, походя сбивая перец, баклажаны и помидоры. Вот крику-у-у! Соседка в голос:
      — Забирайте, не нужна такая…
      Дочь с зятем в слезы — путевки, билеты куплены, деньги такие плачены…
      — Тогда на цепь сажайте!
      — Нельзя, она чистокровная!
      — Забирайте с собой на курорт.
      — Ладно, на цепь так на цепь.
      Уехали дочь с зятем, Герда как взвыла, так и выла неделю с перерывами на еду и на сон. Поспит — повоет. Поест — повоет. Ела с аппетитом, спала тоже. С цепи ее не спускали, боялись — сбежит, а она ба-а-алыпих денег стоит. Чистокровная!
      Гроза подойдет к забору, посмотрит на толстую, глупую морду, задранную к небу, и хоть самой рядом садись и вой.
      — Чего воешь? Чего надо? — спрашивает Гроза на собачьем языке.
      — Пошла вон, Шавка беспородная, — сердится Герда.
      — Чего надрываешься? Чего собак будоражишь и людей?
      — Хозяева уехали.
      — От того, что ты воешь, они же не приедут.
      — Сама знаю.
      — Так чего же…
      — На цепи сижу, скучно-о-о!
      — Перестанешь выть, отпустят с цепи. Ведь боятся, что ты за хозяевами сбежишь.
      — Больно надо, лапы бить. Вернутся, никуда не денутся, не в первый раз…
      — Тогда не вой. Замолчи!
      — Пошла вон! А то покалечу. На куски разорву.
      — Не достанешь. Цепь крепкая.
      — Ну, погоди, только отвяжут…
      И хотя не желает никому Гроза зла, а тут и задумаешься, может, и нужно таких на крепкой цепи держать?!
      Зато Толик без ума был от Герды. Уж такая она прекрасная-распрекрасная! И даже жирность ее и глупость в достоинство перевел.
      — Лапы-то какие!!! А спина широченная!!! И преданная хозяевам — неделю воет…
      Дедушка не выдержал:
      — Дура она, твоя овчарка! Люди отдыхать от шума, суеты городской сюда приехали, а она покоя не дает. Это ж надо! Все соседи недовольны.
      — Зато чистокровная. Немецкая… — возражает Толик.
      — Наша Гроза тоже с родословной, так ее сразу видно, что чистокровная. Все понимает, только что не говорит. Иди ко мне! Иди, моя хорошая! — дедушка гладит жесткой рукой Грозу по спине — приятно!
      — Не чистокровная она! — кричит Толик. — И родословную ей мама по блату достала…
      — Ни за что не поверю, — спокойно говорит дедушка, и продолжает гладить Грозу. — Уж если наша не чистокровная, а такая умная, то какая же тогда будет чистокровная?!
      — Вон! — негодует Толик и руку тянет в сторону соседей. — Вон чистокровная!
      — Так она же дура! — возмущается дедушка. — Не может такая быть чистокровной.
      — Я сам родословную видел, — врет Толик, чтобы только оправдать свою любимицу.
      — Значит, чистокровная дура, что еще хуже. Выродок из чистокровных! — констатирует дедушка и поднимается. Поднимается и Гроза, она готова следовать за своими хозяевами хоть на край света. Обидно, конечно, что Толик ее не любит. Хотя… По-своему он все равно ее любит. В порыве нежности прижмется к Грозе и шепчет на ухо:
      — Гроза ты моя, Грозочка. Была бы ты чистокровная, как Герда, да я бы тебя… Да мы бы с тобой… Как бы мне все мальчишки завидовали.
      Не все понимает Гроза из слов Толика, но интонации иной раз обидные. Лизнет Гроза хозяину щеку: «Ладно, что теперь поделаешь, принимай меня такой, какая есть!»
      И на пруд купаться, и в овраг в войну играть, везде Гроза была с Толиком. И в обиду не даст, это уж простите… Замахнется мальчишка на хозяина. Гроза сама не знает, как это получается у нее — ка-ак кинется, ка-ак зарычит…
      Гладит ее, ласкает Толик и шепчет:
      — Была бы ты чистокровной, как Герда или Роза, ты бы за горло мальчишку…
      Зачем за горло? Мальчишка и так сбежал.
      Быстро лето летело. Поспела малина, вишня, зарозовели помидоры… Мальчишки стали беспокойнее. И вдруг в один день их не стало. Всех! Как-то сразу… Были мальчишки еще утром, кричали, гомонили, а к вечеру — тихо. И Толик уехал. Уехал с дедушкой. Иногда это бывало. Уедут в город и приедут. А тут… Дедушка приехал один. Загнал машину во двор и пошел в дом.
      Гроза обнюхала машину — никого. Гавкнула! Никто не откликается. Тогда она кинулась к дедушке, тронула его лапой за колено и стала у крыльца, вопросительно глядя ему в глаза.
      — Чего тебе? Чего нужно? — не понял сначала дедушка. Потом догадался. — Толика нет? О-о! Он, брат, в школу завтра пойдет. Учиться. Поняла? Не поняла. Дак куда ж тебе… — и, зайдя в дом, захлопнул дверь.
      Без Толика, конечно же, стало скучно. На пруд не сбегать, в войну не поиграть. Нет, с дедушкой и бабушкой хорошо, слов нет, но с ними в овраг не побежишь, в воду не полезешь… Хотя, когда выпьет дедушка из прозрачной бутылки дурно пахнущую жидкость, того и гляди в пляс пустится, или наперегонки с Грозой рванет. Бывало это не часто, но бывало. В такое время бабушка становилась очень сердитой, крикливой. Тут уж ей ни под руку, ни под ногу не попадайся.
      Толик приезжал еще один раз и ненадолго. От него пахло тем далеким детством Грозы, когда Толик на руках принес ее в свою квартиру в первый раз. Теперь Гроза была вполне самостоятельной собакой. Роста небольшого, но подвижная, легкая, она ни секунды не сидела на месте, но ходила по тропочкам, которые и ей уже стали узкими, так как со всех сторон поджимали огромные краснеющие помидоры, фиолетовые баклажаны, зеленый и красный перец. Яблоки стали такими тяжелыми, что сгибали ветки, и дедушка ставил под них подпорки. Ночи стали холоднее, звезды ярче…
      Овчарку Герду забрали дочь с зятем. Сколько было радостей, поцелуев и сюсюканий… Аж противно!
      Дог-Лорд был на месте, но очень сильно мерз по ночам. Короткая шерсть его не грела, и иногда Гроза слышала с его участка стук зубов. Ночами хорошо слышно. Хозяйке было не до дога-Лорда. Хозяин перестал приезжать. Заскучала хозяйка, заскучала и собака. Бабушка, злорадно поглядывая в сторону их участка, несколько раз говорила слова: «хапуга», «арестовали»… Теперь и хозяйка дога-Лорда частенько и надолго отлучалась. За собакой ухаживала соседка, к которой привозили овчарку Герду. Дог-Лорд скучал-скучал и заболел. Сначала от тоски по хозяину и хозяйке, потом прицепилась какая-то зараза, под названием «чумка», и дог-Лорд слег. Лежал он на подстилке на солнышке, шерсть его потускнела, тело обмякло, передвигался он с трудом. Потом совсем перестал вставать. Гроза не могла подойти ближе, не пускала железная сетка забора, но она издали спрашивала дога-Лорда:
      — Чего болит-то?
      — А-а! Все. Жизнь не мила.
      И как-то умер. Жил-жил и умер. Перестал двигаться, перестал дышать. Все!
      Приехала хозяйка, приехал хозяин.
      — Выпустили, — сокрушалась бабушка. — Надо же… Хапал-хапал, а его выпустили из тюрьмы…
      — Не стыдно тебе?! — стыдил ее дедушка. — Радоваться нужно, что не пострадал невинный человек. Не арестовали бы и собака была бы живая.
      — Сам замолчи! — кричала бабушка. — Ему, видишь ли, машина не машина. Иностранную подавай! Не дача, дворец! Железной сеткой огородился…
      Хоронили дога-Лорда прямо на участке. Сколотили ящик. Выкопали яму. Хозяин плакал, а хозяйка прямо слезами умывалась. И Грозе захотелось тоже умереть, чтобы плакали, закапывая ее, и бабушка и дедушка, чтобы обязательно Толик приехал.
      После похорон дога-Лорда так стало тоскливо, что Гроза не выдержала, потихоньку вылезла в дыру в заборе, спустилась в овраг, села на дне его и завыла, обращаясь к ярко светящей луне. Хорошо ей вылось. Всласть! Главное — никто не мешал.
      На дачах людей становилось все меньше, звуки становились все громче… Земля холоднее. Утром прихватывали заморозки. Дедушка стал часто уезжать на своем «Москвиче», полностью загруженном разными вещами из домика. А однажды, когда срывался первый снег, дедушка открыл заднюю дверцу и позвал:
      — Гроза, в машину!
      Гроза послушно уселась на сиденье. Любила она с дедушкой ездить. «Москвич» взревел и покатился по дороге. Ехали недолго. Дедушка остановил машину на краю оврага, подобрал палку с дороги, кинул вниз:
      — Гроза, принеси.
      Гроза видела палку, она лежала на дне оврага. Палка обыкновенная, бросовая. Зачем она понадобилась дедушке? Не поймешь этих людей: то совсем еще годные кости в яму бросают, то никчемная палка понадобилась. Но приказ есть приказ. Гроза стала спускаться по склону и услыхала дедушкины слова:
      — Прости меня, собачка! Может, даст Бог, и выживешь. А так… К Толику нельзя, у него уже новая собака есть — чистопородная, а к нам со старухой… Ты ж ее знаешь. Ведь что удумала: «Задуши!» А как я могу?! Рука не поднимается. В общем — прости и прощай!
      Когда Гроза с палкой в пасти поднялась наверх из оврага, не было на дороге ни дедушки, ни его «Москвича» и вообще никого не было. Другая собака, даже самая чистопородная, закатила бы истерику — завыла, заплакала… Гроза же сделала круг и, убедившись, что запах бензина сильнее в той стороне, откуда они приехали, решительно потрусила в том направлении.
      Гроза еще не знала, что людям она стала не нужна, что люди ее предали, и что она лишилась дома, хозяев, потеряла имя и стала обыкновенной бездомной собакой. Бездомной Шавкой!

VI

      Скоро, но без паники, Гроза бежала по дороге. В том, что направление выбрано правильно, она не сомневалась. Ей это подсказывал инстинкт. Словно Ванька-неваляшка, как ни клади его, он встанет, так и инстинкт подсказывал одно-единственное направление — правильное!
      По сторонам дороги стояли опустевшие, заколоченные, запертые дачи, покинутые хозяевами до следующей весны. Бежать было нежарко, потому как погода стояла холодная. Нет-нет, срывался мокрый снег.
      Две встречи запомнились Грозе отчетливо и задержали ее. В придорожной канаве умирал молодой пес. Хозяева уезжали с дачи без него, и он, не понимая происходящего, кинулся за машиной и попал под колесо. Передавленная задняя часть туловища была неподвижной и кровоточила. Передними лапами, дрожащими от напряжения, пес пытался выползти из неглубокого кювета. Никак не получалось!
      Гроза ничем не могла помочь ему. Она оббежала его, встопорщив шерсть на загривке от запаха собачьей крови и близкой смерти, и побежала дальше, слыша сзади отчаянный вопль брошенной всеми, умирающей собаки.
      Неподалеку от своей дачи Гроза встретила собаку и кошку. Собака, с выступающими от голода ребрами и одичавшими глазами, и кошка — гладкая, сытая, находились друг от друга на расстоянии одного собачьего прыжка и занимались одним и тем же делом — охотой. Кошка выжидала, когда из норки выглянет полевая мышь, которых теперь в садах просто кишело. С наступлением холодов они покидали поля и переселялись в сады, где было теплее и безопаснее, да и в отношении еды вольготнее. Кора яблонь сладкая и питательная… Собака же следила за кошкой и роняла голодную слюну. Трагедия разыгралась бы давно, беспечная кошка не подозревала о помыслах собаки, с которой они прожили в соседних дачах все лето. Собаке же мешало единственное обстоятельство — железная сетка, разделяющая два участка.
      У Грозы не было ни времени, ни желания дожидаться развязки. Места пошли знакомые, еще немного — дача спаниеля Мука, здесь жила овчарка Роза, еще один поворот — могилка дога-Лорда, а вот и родная дача. Правда, ни бабушки, ни дедушки на участке не видно, машины тоже. Ну, всякое бывало — бабушка в домике, дедушка уехал в город…
      Но, поднырнув под ворота, Гроза увидела замки на дверях дома и бани. Их вешали, когда все уезжали куда-то. Ничего, подождем, не впервой.
      Оббежав участок и убедившись, что посторонних нет, Гроза улеглась на крылечке отдохнуть. Сколько она так пролежала, неизвестно, потому как часов у нее не было. Вернее, она различала ночь, вечер, день, утро — знала, когда приближается смена одного другим, но самые главные часы для нее были — желудок. Чувство голода заставило ее подняться. Дело к вечеру, пора поискать пропитание. Хозяева что-то не торопятся. Гроза обошла вокруг домика — ничего съестного. Прошла по границе участка, и в укромном месте, у забора, где она всегда припрятывала не съеденное, почуяла запах куриной косточки. Несколько гребков передними лапами… И вдруг кто-то сильно толкнул ее в плечо. Причем так сильно, что Гроза покатилась по земле. Вскочив, она увидела, как та одичавшая собака, что охотилась за кошкой, проглотила куриную косточку и, бешено работая лапами, роет землю в поисках еще чего-то съестного. Гроза, зарычав, бросилась на грабителя, но собака снова сбила ее с ног, укусив за плечо. Никогда Грозе не было так больно, и она, завизжав, отступила. И вовремя. Голодная собака, ничего не найдя больше, обратила свое внимание уже на Грозу и той сразу же пригодились ее быстрые лапы. Если бы не маленькая лазейка под воротами, в которую Гроза проскочила, еще неизвестно, чем бы все кончилось. Могла бы кончиться наша повесть, так как героиню попросту бы разорвали.
      Пока голодная собака оббегала изгородь, Гроза была уже далеко. Жизнь преподала ей жестокий урок, который чуть не закончился трагически. И это только начало, первый день ее жизни без хозяина, без его защиты.
      Только ночью Гроза рискнула вернуться на дачу. Шла осторожно, принюхиваясь и приглядываясь. Да, голодная собака была еще здесь. Ее запах чувствовался уже у ворот. И Гроза растерялась. В принципе, она должна, просто обязана быть во дворе, охранять дом, дожидаться хозяев. Но там эта страшная собака… Что делать? Нет всесильного хозяина, который бы разрешил эту проблему просто — взял палку и прогнал чужую собаку. Был бы хоть кто-нибудь… Хоть ворчливая, злая бабушка, хоть добрый, но слабохарактерный дедушка, хоть Толик… Нет никого! Хмурится низкое небо, обещая снег, за воротами притаилась голодная чужая собака… Горло у Грозы стало подергиваться, она поспешно уселась на землю, подняла морду к небу, и завыла:
      — О-о-о-у-у-у! О-о-о-у-у-у! Где ты, мой хозяин?! Мне одной очень плохо! — тонкий голос Грозы срывался на визг. В горле запершило, и она закашлялась.
      За воротами шевельнулась тень. Нет, не справиться с огромной голодной собакой Грозе. Единственная надежда — на хозяев: найти их, позвать сюда, они наведут порядок. И Гроза затрусила по дороге в том направлении, откуда всегда приезжал дедушкин «Москвич».
      В природе что-то менялось. Подул резкий, холодный ветер. Завыл, засвистел между голыми ветками, застучал слабо закрепленным железом. Страшно ночью одной, даже собаке.
      Дорога вывела Грозу к магазину, за ним ворота садоводства, а дальше автобусная остановка. Сюда она однажды провожала бабушку, когда у дедушки сломалась машина. Но сегодня бабушки на автобусной остановке не было. И никого не было, только холодный, колючий ветер шелестел бумажками и гнал мелкую снежную пыль.
      Гроза забилась в угол автобусной остановки, где не так дуло, и стала ждать. Вдруг да приедут люди, вдруг да лето вернется, и снова они будут вместе — бабушка, дедушка, Толик и она — Гроза. И опять они с Толиком будут бегать на пруд, в овраг… Стоп! А вдруг дедушка ждет ее у оврага?! Конечно, он же ждет палку, которую бросил. И Гроза, позабыв все страхи, рванулась назад.
      Немного запыхавшись, подбежала она к краю оврага, но дедушкиного «Москвича» не было, как и самого дедушки. Вот палка, за которой бегала Гроза на дно оврага. Палка еще хранила дедушкин запах. Но никто не просил эту палку, потому что вокруг не было никого. И Гроза помчалась назад к домику.
      Голодной собаки уже не было на участке, но и хозяев тоже не было. Ветер сдувал запахи, и они стали слабее. Гроза оббежала вокруг домика, весь участок… Что-то подсказывало ей, что хозяев здесь больше не будет, по крайней мере, если и будут, то не скоро.
      Где их искать? Где бабушка, где дедушка, где Толик? И Гроза побежала опять к автобусной остановке. На всякий случай она прихватила палку, которую бросил ей дедушка. А вдруг, увидит дедушка Грозу и спросит:
      — Гроза, где палка?!
      Гроза, сторожко оглядываясь и принюхиваясь, вышла к автобусной остановке. Ничего здесь не изменилось, разве что в углах бетонной коробки прибавилось снега.
      Ночь была очень длинной и страшной. Несколько раз мимо Грозы, не заметив ее, пробегали голодные собаки и кошки. Все они стремились в одну сторону, туда, куда уходила черная полоса асфальта, где небо было значительно светлее. Не знала Гроза, что это огни большого города, но чувствовала, что и ее хозяев нужно искать в той стороне.
      Вот еще одна собака. Хромая, качаясь от голода, она ковыляла по обочине дороги, не глядя по сторонам, и прошла от автобусной остановки очень близко, так близко, что Гроза почувствовала ее запах, который и рассказал ей — собака эта все лето жила радостно и сытно с хозяевами, мужчиной, женщиной и девочкой. Неделю тому назад девочка сильно плакала, обнимала и ласкала собаку. Потом, забрав в машину много вещей, они — все трое — поехали. Собаку в машину не посадили. Собака помчалась за машиной, но хозяин вдруг разозлился, вылез из машины, подобрал на дороге кирпич и пребольно ударил собаку, переломив ей лапу. Собака не ожидала от хозяина такого коварства, потому и не увернулась. Хозяева уехали, а собака, вот уже неделю хромая и голодная, ковыляет в ту сторону, куда уехали люди.
      Нехорошими ее хозяева оказались. «Ну, мои не такие, — решила Гроза. — Мои так поступить не могут. Да, и кирпичи здесь на дороге не валяются».
      Ветер заносил снежинки, сбивал их в углу в сугроб. Было холодно. «Ничего, скоро наступит рассвет. Придет автобус, на нем приедут бабушка или дедушка, а может, и Толик и заберут меня отсюда» — с этими мыслями Гроза и задремала.

VII

      Утром следующего дня, чуть рассвело, из города подошел автобус. Воняя бензином и маслом, он стал у автобусной остановки и, тяжело вздохнув, распахнул двери. Несколько человек вышли и, ежась от холодного ветра, пошли в сторону ворот садоводства. Но ни бабушки, ни дедушки, ни тем более Толика среди них не было. Гроза обнюхала каждого: нет, ни одного родного запаха. А может быть, хозяева остались в автобусе? У людей всякие есть на то причины.
      Гроза поднялась на задние лапы и заглянула в открытую дверь автобуса. Впереди кто-то разговаривал. Не бабушка, но женщина, не дедушка, но мужчина. Гроза вспрыгнула в автобус и услыхала, как женщина-кондуктор сказала водителю автобуса:
      — Закрой двери, дует.
      Сзади со страшным шумом захлопнулись двери, и Гроза нырнула под сиденье. Здесь было пыльно, но не холодно.
      — Пассажиров совсем не стало, — зевая, проговорил водитель.
      — Через неделю отменят этот маршрут до лета. Дачники разбрелись по городским квартирам, да и холод собачий.
      При слове «собачий» Гроза выглянула из-под сиденья, думая, что это обращаются к ней. И увидела женщину, сидящую на переднем сиденье, рядом с кабиной водителя, с сумкой на груди. Кондуктор тоже увидела Грозу и закричала:
      — Это что такое?! Ну-ка пошла вон!
      Гроза кинулась к двери, но двери были закрыты.
      — Кого ты там увидала? — заинтересовался водитель.
      — Собачонка вскочила в автобус. Открой дверь, я ее выброшу.
      У водителя настроение было другое.
      — Пускай погреется, вон что на улице делается. Метель начинается.
      — Зачем она здесь?! — не унималась кондуктор.
      — Зачем-зачем?! Хозяев встречает. Хозяева-подлецы бросили ее на произвол судьбы. Дай ей хлебца кусочек. Видишь, дрожит вся, и живот подтянуло.
      — Ага! Вдруг тяпнет, — не согласилась кондуктор.
      Глупые люди! Разве может собака укусить руку хлеб ей дающую?! Только люди могут поступать с такой черной неблагодарностью. Собаки — нет!
      Слюна наполнила пасть Грозы, и она судорожно сглотнула ее. Хлеб, брошенный кондуктором, лежал неподалеку, но Гроза боялась до него дотронуться. Она не доверяла этой женщине. А кусок был немаленький и так аппетитно пахнул…
      — Ни черта она не голодная, — сказала кондуктор и тоже зевнула.
      «Ага! Тебе бы так…» — могла бы сказать Гроза.
      — Она тебя боится, — догадался водитель.
      — Меня? Неужели я такая страшная?! — кокетливо проговорила та, поправляя прическу.
      — Отвернись и минуту на собаку не смотри.
      — Ну, пожалуйста! — рассердилась кондуктор и отвернулась.
      Молнией метнулась Гроза к хлебу, схватила его и тут же отпрянула обратно.
      — Ха-ха-ха! — захохотал водитель. — Ну, шустра!
      «Поневоле будешь шустрой, когда кушать хочется», — отметила Гроза, торопливо глотая хлеб. Никогда в жизни не едала она такого вкусного хлеба.
      — Чего ты смеешься? — поинтересовалась кондуктор и, обнаружив пропажу хлеба, спросила: — А где хлеб?
      «Ну, тетка! Ничего глупее спросить не могла?! Ты бы лучше еще подкинула», — попросила Гроза мысленно, конечно. Ах, если бы собаки могли разговаривать… Если бы могли… Тогда Гроза бы сказала:
      — Тетка, вытри с подбородка губную помаду и не заигрывай с водителем. Ты ему не нравишься. Неужели непонятно?
      Но… «не дал Бог свинье рог, иначе бы забодала!» — гласит людская пословица, и недаром. Умели бы говорить животные, много неприятных слов услыхал бы человек в свой адрес. Ох, много!
      Нутром чувствовала неприязнь к кондуктору Гроза. Эта женщина была похожа чем-то на бабушку. Нет, не фигурой и не лицом. Они очень разные, а вот характером, может быть. Жестокостью, которая проглядывается у людей с первого взгляда. Собаки ее сразу замечают.
      Водитель — другое дело. Добрейшей души человек. Вот, пожалуйста:
      — Ты бы собачке еще подкинула. Что ей маленький кусочек. Поди дня два не ела…
      — Еще чего?! Всех не накормишь, — зло возразила кондуктор. — Мне никто ничего не дает.
      — Ух, и злая ты… Откуда это у тебя?
      — Ниоткуда! Пускай хозяева собаку кормят. Завели себе, пускай и кормят, — не унималась кондуктор.
      — Объясняю тебе еще раз. Собаки не виноваты. Побросали их хозяева. Побаловались летом, а теперь — не нужны. Не берут в городскую квартиру. Вот они, бедолаги, и маются, — с заметной жалостью проговорил водитель.
      — А я при чем? — удивилась деланно кондуктор.
      — На, кинь собачке мой обед, — протянул водитель через окно сверток.
      — Весь день голодный останешься?! — удивилась кондуктор. — Ни за что! Из-за какой-то вшивой Шавки. Ну-ка, открой дверь, я ее пинком!
      — Гр-р-р! — глухо заворчала Гроза: «Только попробуй!»
      — Видела, как понимает! — обрадовался водитель. — Жалко мне их. Сколько погибнет, пока до города доберутся. Кошек особенно. Их сейчас лисы подчистую подъедают. Для них кошки — лакомство.
      — А что в городе?! Манна небесная сыпется или кто ждет их там со своим обедом?! — поддела водителя кондуктор.
      — В городе пропитаться легче. Около помоек, около столовых… Отдай мой обед собаке, я тебе сказал, — рассердился водитель.
      Сердить водителя не входило в планы кондуктора, но и уступать без боя свои позиции она тоже не хотела.
      — Ну и, пожалуйста! — развернув сверток, она отломила небольшой кусок хлеба с колбасой и кинула Грозе.
      «Не весь обед отдала, стерва!» — отметила Гроза, уплетая неожиданный подарок.
      Кондуктор незаметно от водителя припрятала сверток и скомандовала:
      — Поехали! Все равно никого нет.
      — Поехали, — согласился водитель, мягко трогая автобус с места.
      Немного перекусившая от доброты людской, наша героиня ехала к новым испытаниям.

VIII

      Автобус неспешно катил по дороге, водитель включил отопление в салоне. Стало теплее и Грозу разморило. В желудке переваривалась еда, не задувал колючий холодный ветер, не мучило одиночество. Глаза слипались, клонило в сон. На следующей остановке водитель даже не открыл дверей, потому что пассажиров не было. Просто автобус постоял немного со включенным мотором и поехал дальше.
      А вот потом была остановка и на ней стояло два человека. Водитель открыл переднюю дверь, Гроза сунулась к ней — уж не ее ли хозяева нашлись? Нет, входили две тетки, укутанные от холода в платки. Может, кто-то остался на остановке? Гроза высунула морду из двери и тут же, получив пинок кондуктора, кубарем полетела вниз на дорогу. Коротко взвизгнув от неожиданности, Гроза услыхала голос:
      — Закрывай двери, поехали!
      Двери с шумом закрылись, и автобус тронулся. Скорее всего, водитель не видел, как коварная кондуктор отомстила, выбросив Грозу из автобуса. Нет предела человеческой подлости. Ну, чем помешала женщине собака? Тем, что водитель не обращает на нее внимание?! Господи, какие же люди…
      Гроза направилась в угол автобусной остановки, чтобы подождать следующего автобуса, но там уже пряталась от ветра большая серая собака. Ладно, жизнь не так уж и плоха, в желудке переваривается пища, холод в движении не так заметен, и Гроза побежала по дороге в ту сторону, куда ушел автобус с добрым водителем. Главное, к чему она стремилась, — найти Толика или бабушку с дедушкой.
      Постепенно дорога заполнялась автомашинами. То и дело мимо Грозы со страшным шумом и грохотом мчались то в одну, то в другую сторону МАЗы, КАМАЗы, автобусы и легковушки. Гроза различала только те, что были похожи на дедушкиного «Москвича», и потому, завидев знакомый силуэт, она останавливалась и провожала его взглядом. Вдруг да дедушкин! Но нет, «Москвичи» проносились мимо.
      Солнце взошло большое и красное. Ветер стал резче. Машин на дороге больше. Гроза не знала, что это говорит о приближении к большому городу. Усилившийся гул и грохот заставили ее сбежать с обочины дороги. Почувствовав усталость, она направилась к недалекой лесополосе, не подозревая, что из этой лесополосы за ней следит множество глаз и не с добрыми намерениями.
      Первой на Грозу кинулась огромная овчарка. Была она так худа, что ребра, словно веревки, выпирали из шкуры. Зубы ее щелкнули буквально в сантиметре от горла Грозы. Гроза сумела увернуться, и хотя устала, но после сытного завтрака силы еще были, и она рванулась вдоль лесополосы по проселочной дороге. Овчарка следом… Самое страшное, что чуть не под каждым кустом скрывались бездомные, брошенные хозяевами собаки, и они, заметив убегающее живое существо, выскакивали из своего укрытия и присоединялись к стае преследователей. Грозу спасали только быстрые лапы.
      Люди, проезжающие в автобусах и автомашинах, видя мчащуюся стаю собак, усмехались добродушно:
      — Играют, — не зная, что счет идет на секунды и метры, отделяющие Грозу от жуткой смерти. Только споткнись она, стая бы налетела и разорвала в клочья.
      Одна из собак стаи не выдержала гонки, дала сбой, на нее налетели задние, и в одну секунду ком из собачьих тел с визгом и рычанием покатился по земле. Передние, затормозив, бросились назад, и упавшей собаки просто не стало. Кое-где виднелись клочья шерсти, затоптанные в снег и брызги крови. Преследователи Грозы, тяжело дыша и роняя слюну, уселись в круг, не сводя друг с друга глаз, выискивая очередную жертву.
      Гроза на время была забыта. Она перебежала через дорогу, чуть не попав под колеса автомашины, и помчалась по полю с колючей стерней. Здесь негде было укрыться, зато и преследователей видно далеко. Бежала она долго. Лапы, наколотые жесткой стерней, болели, поэтому, увидев копну соломы, она сунулась к ней, но встретила сопротивление. Две беленькие болонки, грязные и в репьях, со злобным лаем бросились Грозе навстречу.
      — Ну, надо же! Еще и лают, Шавки. Вот я вас! — Гроза зарычала в ответ и кинулась на ближайшую болонку, та завизжала и — наутек. Следом ретировалась вторая.
      «Нигде нет покоя!», — возмутилась Гроза, залезая на самую верхушку копны. Болонки, потеряв ее из вида, успокоились и улеглись внизу. Ума у них не хватило, чтобы задрать морды кверху. Зато Грозе было отлично видно далеко вокруг, и приближение врага она заметила бы издали. Самое время отдохнуть и привести в порядок свои лапы. Углубившись в солому от ветра, Гроза принялась поочередно вылизывать лапы, смачивая слюной раны, выбирая между когтей соломинки и комочки земли.
      «Хорошо иметь быстрые лапы и умную голову…» С такими мыслями Гроза и задремала. И приснилось ей, что опять она в домике на даче, что приехал Толик и что она — сама прыгает и лает. Лает покойный дог-Лорд. Лает овчарка Роза. Лает даже всегда спокойный спаниель Мук…
      Гроза открыла глаза. Лай был отчетливым и злобным. Лаяли обе болонки враз. Лаяли на приближающуюся собачью свору, которая по следу Грозы приближалась к копне соломы.
      Ну, что могут сделать две маленькие болонки против голодной озлобленной стаи? В миг они вместе с грязными кудряшками оказались разорванными. Теперь очередь Грозы! Она затаилась на вершине копны. Собаки, порыскав вокруг и не найдя ничего съестного, улеглись внизу на отдых.
      Если хотя бы одна из собак зачем-нибудь вскарабкалась на вершину копны, мы бы уже не писали эту повесть. Просто не о ком было бы писать.
      Несколько часов Гроза пролежала на верху копны, не шевелясь — ни живая, ни мертвая от страха, дожидаясь, пока собачья стая двинется дальше. И даже после того, как стая, хромая и завывая, от боли и голода двинулась прочь, Гроза поосторожничала и некоторое время лежала неподвижно, вглядываясь в быстро наступающие сумерки.
      Она уже совсем собралась спрыгнуть с копны, как вдруг заметила движение на поле. Присмотревшись внимательно, увидела большую рыжую лисицу, которая, опасливо принюхиваясь, обходила воняющую собаками копну стороной. Грозу она приметила сразу. Зверь — он и есть зверь. Только наблюдательность и осторожность спасают ему жизнь.
      Не сказать, что лисица испугалась Грозы. Нет. Она была крупнее и старше, а в драках очень часто играет важную роль опыт. Противники с одного взгляда определили силу друг друга и остались при своих интересах: Гроза — на копне, лисица — на поле. Немного помедлив, лисица отправилась на поиски своего излюбленного корма — мышей, ну а если зайчик попадется — добро пожаловать в желудок. А если кошечка — м-м-м, цимус!
      Наступила ночь. Стало темно, чуть просвечивали звезды сквозь мрачные лохматые тучи, которые гнал все тот же колючий ветер. Вскоре пошел снег — мелкий, легкий. И Гроза, еще углубившись в солому, осталась на копне до утра. Снег скроет все следы ее пребывания здесь, отобьет запахи.
      Так закончился вполне благополучно еще один день жизни бездомной собаки…

IX

      Всю ночь шел снег. Иногда переставал, но потом вновь и вновь посыпал землю мелкими снежными крупинками, а к утру повалил лохматыми хлопьями. Грозу снег засыпал в ее теплой соломенной норе. Она хорошо выспалась, отдохнула, правда, лапы немного побаливали, но нетерпение найти своих хозяев, подгоняло. Вот только снег… Из-за сплошной снежной пелены не было видно в двух шагах и можно было нарваться на неприятности. Да к тому же снег сбивал с направления, глушил запахи. Приходилось ждать. В животе голодно поуркивало. Где остатки обеда водителя? Сейчас бы ма-а-аленький кусочек…
      Гроза заводила носом, втягивая свежий, пахнущий снегом воздух, может, потянет откуда хлебцем. Нет, только снег и легкий морозец.
      К обеду небо прояснилось, и снег прекратился. Гроза поднялась, встряхнулась, потянулась, зевнула, широко открывая рот. Жизнь — штука неплохая, вот только бы поесть. Скатилась по снегу с копны, так гостеприимно приютившей ее, и завалилась в такой сугроб — еле выбралась. Много снегу надуло за ночь за копну! И все равно идти нужно, ведь ее ждут хозяева. Своим собачьим умом она не могла даже предположить, что ее бросили специально, что ее просто не захотели взять люди в свои сытые и теплые квартиры. Для собачьего ума это непостижимо.
      Снега было много, и это затрудняло движение. Но Гроза упорно шла по невидимому и только ей одной известному направлению — в город, к любимым и, очевидно, уже обеспокоенным ее долгим отсутствием хозяевам.
      Снег кое-где доходил Грозе до брюха, идти было тяжело, хотя она и выбирала пригорки, где снег сдувал ветер.
      К дороге она подошла изрядно уставшей и запыхавшейся. Вот когда она беззащитна от собачьей стаи. Благо, что и стая в таком же положении. По глубокому снегу не порысачишь, да еще на голодный желудок.
      Несмотря на обилие снега, жизнь на дороге не замерла. Все также натужено ревели моторами грузовики, стремительно пробегали легковушки. Разве чуть медленнее. А вот и первая авария! Ай-яй! Легковушка, похожая на дедушкин «Москвич»… Гроза перебежала дорогу, вскочила в занесенный снегом кювет, выбралась из него и подбежала к «Москвичу», лежащему на крыше. Ай-яй-яй! Внутри машины стоны, вопли. Гроза оглянулась — нет, никто не спешит на помощь.
      — Эй, люди-и-и! Помогите! — и Гроза кинулась с лаем к дороге. Но разве лаем остановить такие громадины…
      К тому времени, когда Гроза вернулась к «Москвичу», пассажиры уже выбрались наружу через разбитое стекло и теперь, вытирая кровь, выясняли виновного, громко ругаясь и плача.
      На дороге остановился автобус, люди подошли, с криками: «Раз-два, взяли!» — перевернули «Москвич» обратно на колеса, взяли двух пострадавших с собой, и пошли к автобусу. Гроза бежала рядом.
      — Чья собака? — спросил кто-то, но никто не ответил. Да и при чем собака, когда люди пострадали. Шумной очередью люди влезали в автобус, и Гроза, прошмыгнув между ног, забилась под сиденье.
      Это был не тот автобус, не тот водитель, не тот кондуктор. Но что-то подсказывало Грозе, что лучше не показываться людям на глаза и на бутерброд не надеяться.
      Автобус катил и катил по дороге. Люди входили и выходили, но запаха хозяев не было, и Гроза, пригревшись заснула. Приснился ей сон, будто опять она на даче. На участке трудится дедушка, а бабушка ему кричит:
      — Пирожки горячие! Кому пирожки горячие!
      Гроза хотела гавкнуть:
      — Мне! — и еще окончательно не проснувшись, вывалилась из автобуса на запах.
      Это был восхитительный запах — запах теста, мяса и картошки. И если в счастливые времена, при хозяевах, Гроза не любила вареную картошку, как, впрочем, многие собаки, сейчас бы она ела ее, ела и ела…
      Тетка, предлагающая пирожки, была замерзшей и потому сердитой:
      — Кому пирожки горячие?! С ливером! С картошкой! Дешевые…
      Гроза покрутилась около тетки и, увидав, что кроме запаха тут ничего не обломится, пошла дальше. Она была на большой площади, откуда отходило много автобусов, и потому толкалось много людей. Но среди них не было ни Толика, ни дедушки, ни бабушки. В одном месте стояли мангалы, на них жарили шашлык, но около них уже дежурили две свирепого вида собаки, и подходить было небезопасно.
      Люди с автобусов шли в одном направлении, и Гроза последовала за ними. Пройдя три квартала, она вдруг почуяла много приятных запахов. Совсем не ожидая этого, Гроза попала на городской рынок.
      Люди толкали друг друга, громко разговаривали и шли, шли… Одни шли в одну сторону, другие в другую, возвращались, опять шли…
      Здесь же крутились и собаки, были они какие-то перепуганные, с поджатыми хвостами и просящим взглядом. Они сновали между ног людей, постоянно ожидая ударов и ругани. Вот одна из них вывернулась из толпы с довольно-таки приличным куском сырого мяса. Повезло!
      Гроза сунулась к ней, но та бросилась наутек. Гроза — следом. По росту она превосходила убегающую собаку, да и, наверное, по силе, тем более, что убегающий всегда слабее догоняющего. Таков собачий закон!
      Собака забежала за ларек и остановилась на мгновение, чтобы перехватиться. Мясо у нее чуть не выпало из пасти. Тут и налетела Гроза. Отчаянно завизжав, собака попыталась сопротивляться, но Гроза так рявкнула, что той ничего не оставалось, как издали наблюдать за торжеством более сильного соперника.
      Так Гроза усвоила еще урок — у слабых можно отнять добычу, не рискуя получить отпор. Неожиданно этот урок продолжился. Только Гроза перехватила мясо удобнее и, истекая слюной от предвкушения пиршества, оглянулась, подыскивая укромное место, как увидела — к ней огромными прыжками приближалось что-то большое и черное. Самое время рвать когти! И Гроза, не выпуская из пасти мясо, помчалась, ловко лавируя между людьми — покупателями и продавцами. Преследователю, более крупной собаке, делать это было труднее, на нее сыпались пинки и ругань, но она останавливаться не собиралась.
      А вот когда Гроза выбралась из людской толчеи, преимущество роста и длинных лап преследователя стали сказываться. На чистом месте черная собака догоняла Грозу. Гроза заметалась в поисках убежища, проскользнула в дыру в заборе. Черная собака, чуть замешкавшись, но тоже пролезла. Гроза нырнула под грузовую машину. Черная собака — следом. Впереди небольшой пустырь, а за ним многоэтажный дом. И Гроза рванулась вперед, рассчитывая добежать до дома, — там люди. Они помогут, защитят…
      Удар в бок был так силен, что Гроза, жалобно завизжав и выпустив из пасти мясо, кубарем покатилась по грязному снегу. Вскочила. Оглянулась. Черная собака, давясь, заглатывала кусок мяса целиком. У-у-у, проглотина!
      Сгорбившись и поджав хвост, Гроза потрусила к многоэтажному дому. Что ей оставалось? Сзади черная злая собака, впереди — люди. Может быть, здесь она и найдет своих хозяев? Дом так похож на тот, в котором она счастливо жила с Толиком.
      Нет. Это был другой дом. Другой двор. Другие люди. Гроза обошла вокруг дома, остановилась у закрытых дверей мусоросборника. Сквозь вонь отбросов просачивались вполне приятные запахи. Голод сдавливал желудок, очень хотелось есть. Гроза присела у подъезда в надежде, вдруг выбегут дети, на ходу дожевывая свой обед. Иногда они бросают на землю объедки…
      Но на улице холодно и детвора сидит в теплых квартирах. Вон человек идет. Гроза напряглась, сторожко поводя ушами. Что он делает? Она вскочила и подбежала ближе. Мужчина, в довольно грязной одежде, с рваной сумкой, смело открыл дверь мусоросборника и, что-то бормоча под нос, стал копаться в ящике.
      — Есть одна! — довольный воскликнул он, внимательно разглядывая на свет бутылку.
      Удовлетворенный осмотром, он осторожно опустил свою находку в сумку. Немного погодя, туда же последовала вторая. Случайно бросив взгляд в сторону, он увидел Грозу.
      — Привет, пес! — сказал весело. — Что-то не вижу радости в твоих глазах. А-а! Жрать хочешь?! — догадался человек. — Ну-ка, погоди!
      Через мгновение рядом с Грозой упал кусок хлеба, который она проглотила, не почувствовав вкуса.
      — А вот что-то еще! Ну-ка, пес, служи! — человек поднял на уровень груди руку с заплесневелым куском колбасы.
      Запах колбасы ударил в нос, и Гроза, словно подкинутая пружиной, подпрыгнула так стремительно, что человек ахнуть не успел, как колбаса оказалась в желудке собаки.
      — Шустрый ты, пес! — весело сказал человек. — Но, извини, мне нужно своим делом заниматься. Если хочешь, айда со мной.
      Гроза завиляла хвостом и с благодарностью посмотрела на человека.
      От подъезда к подъезду шли человек и собака. Человек копался в мусорных ящиках в поисках бутылок и бросал собаке еду, что попадалась под руки. Когда рваная сумка наполнилась бутылками, человек задрал голову к небу, закатил глаза и забормотал какие-то цифры, потом удовлетворенно крякнул:
      — Должно хватить! — и скоро зашагал по улице. Гроза — следом. Хотя желудок ее был полон, и ей хотелось спать, но она не отставала от человека, что накормил ее и хорошо с ней разговаривал.
      Человек подошел к неказистому деревянному домику, где у окошка толпились люди с сумками, и стал в очередь. Гроза присела неподалеку.
      Ветер усилился. Погнал поземку. Люди у окошка кутались в одежду. Наконец человек сдал из сумки пустые бутылки и довольный зашагал к магазину:
      — Сей момент, пес! Сейчас отоваримся и гульнем!
      Из магазина человек бежал вприпрыжку. Гроза трусила рядом. Подошли к многоэтажке. Человек оглянулся, приложил палец к губам и нырнул в открытое подвальное окно. Это было так неожиданно, что Гроза растерялась. Был человек и исчез.
      — Эй! Пес! Иди сюда! — донеслось из подвала, и Гроза пошла на голос.
      В подвале не так холодно, как на улице. По крайней мере, нет пронизывающего ветра. Человек пробирался в темноте дальше. Чертыхнулся, когда под ноги попалась пустая банка и загремела. Нагнулся, зашарил рукой, удовлетворенно хмыкнул и зажег спичку:
      — Вот моя деревня, вот мой дом родной! — негромко пропел он.
      В углу подвального помещения около труб отопления лежала куча тряпья. Тут же — несколько ящиков из-под заморских фруктов, на одном, играющем роль стола, — плошка с огарком свечи. Человек зажег свечу, потушил спичку. Сел на кучу тряпок, раскрыл сумку и сказал:
      — Подходи к столу, пес, гостем будешь.
      Гроза еще не совсем доверяла человеку и новой обстановке, потому уселась неподалеку.
      Человек достал из сумки бутылку — полную. Такую покупал дедушка, когда бабушка уезжала в город. Булку хлеба, какие-то железные банки.
      — Гуляем, пес! — весело воскликнул он и откупорил бутылку. Нетерпеливо прижался к горлышку губами…
      Гроза осторожно ловила булькающий звук. Этот звук ей тоже был знаком, да и запах… Дедушка торопливо наливает в стакан: бульк-бульк-бульк! Где сейчас дедушка?!
      Гроза придвинулась ближе, и положила голову человеку на колено. Ах, как ей нужна была ласка. Хоть чуток… Хоть капельку! Каждой собаке нужна человеческая ласка, а бездомной особенно. Вы замечали — достаточно только заинтересованно посмотреть на бездомную собаку, только посмотреть, и она будет вас сопровождать до подъезда, надеясь еще на один такой взгляд.
      Человек поперхнулся, закашлялся. Неожиданная собачья доверчивость поразила его.
      — Ты чего? Чего?! — прокашлявшись, проговорил он. — Чего надо?! — голос был не сердитым, скорее растерянным.
      Человек засопел и осторожно положил руку на голову собаке. Собака вздрогнула не от страха, нет — от долгого ожидания ласки.
      Некоторое время оба молчали — человек и собака. Собака прикрыла глаза и чуть шевельнула хвостом от несказанного блаженства. Человек легко перебирал пальцами собачью шерсть, и горло его сжимали спазмы, мешая дышать. Когда-то у него было все — собака, женщина, дом… Прекрасные…
      Другая рука понесла бутылку к губам, чтобы быстрее утопить боль воспоминаний, забыться. Он сделал глоток, второй…
      — А знаешь, пес, я ведь тоже… таким вот бездомным был не всегда. Да-да! У каждого человека был дом, как и у каждой собаки. Дом, в котором он родился, рос. Хороший или плохой. Большой или маленький. Удобный или неудобный. Теплый или не очень… Но дом был. Обязательно! И только от человека, — самого, зависит его судьба. Его семья. Его дом. Так-то вот! — человек как-то странно всхлипнул, но глаза оставались сухими. — Так-то вот, пес! Сам человек выбирает — быть ему без дома, без определенного места жительства, БОМЖем или Человеком — с домом, с друзьями. И некого винить, кроме самого себя. И-эх! Ничего ты не понимаешь, псина! Хорошая, — с надрывом произнес он, и опять забулькала бутылка.
      Гроза давно не чувствовала себя так хорошо, покойно — сыта, рядом человеческое тепло и доброта.

X

      Три дня и три ночи Гроза была счастлива. И четвертый день начинался нормально. Вместе с человеком она ходила от подъезда к подъезду, и рваная сумка постепенно наполнялась пустыми бутылками. Сдав свою добычу на приемный пункт, человек спрятал деньги, и сказал весело:
      — Шабаш, псина! Сегодня нам очень повезло. Да к тому же, если я не запамятовал, у меня сегодня день рождения! Родился раб божий Алексей! — внезапно заблажил он и припустил бегом. Гроза — за ним с веселым лаем. За несколько дней спокойной жизни она уже не так горбилась, хвост вновь стал закручиваться, глаза заблестели… Много ли собаке нужно?!
      Весь оставшийся день и вечер человек, не переставая, булькал из бутылок. Их на этот раз было несколько. Ругал сначала жену, потом себя, потом всех… досталось и собаке.
      Спал он беспокойно, что-то бормотал во сне, кричал… Наконец захрапел громко, мощно. Гроза тоже успокоилась и пристроилась у человека под боком.
      Было тихо. Где-то пробегали крысы, но близко подходить боялись, чуяли запах собаки. Храпел человек. Чуть слышно капал воск с наклонившейся свечи да потрескивал фитилек. Нагреваясь, свеча наклонялась ниже, ниже и, наконец, упала. Маленький огонек начал быстро расти, поедая газету, постеленную на ящик. Потом загорелся сам ящик…
      Гроза вскочила, шерсть на загривке встала дыбом. Она громко залаяла, но человек не проснулся. Занялись тряпки, на которых он лежал. Гроза схватила человека за рукав, и потащила прочь от огня, но он был слишком тяжел и даже не сдвинулся с места.
      — Не трожь меня, Нина! — бормотал он и отталкивал собаку руками. — Не трожь, я не твой…
      Дым заполнил подвал. Стало трудно дышать. На улице раздались громкие голоса.
      Гроза то лизала человеку лицо, то лаяла… Человек продолжал спать. И только когда на нем загорелась одежда, он проснулся и закричал. Закричал дико, страшно. Попытался встать, но упал…
      Снаружи раздался страшный вой и шум. В подвал ворвались люди в касках, с большими шлангами. В миг залили водой и огонь, и человека, и не отходившую от него Грозу. Гроза взвизгнула от страха, забилась в угол. И вылезла оттуда, когда пожарные уехали, и стало тихо. Под лапами хлюпала вода, человека нигде не было. Гроза обыскала весь подвал — нет, ее благодетеля увезли. Взволнованная, измученная переживаниями, она выбрала место посуше, и забылась беспокойным сном.
      Утром, чуть рассвело, Гроза была уже на улице. Она обходила дом за домом, подъезд за подъездом — все те места, где была с человеком. Но не обнаружила даже свежего его запаха. А когда вернулась к подвалу, то увидела, что окно, через которое они попадали туда с человеком, накрепко забито листом ржавого железа.
      Гроза опять потеряла дом, пусть он назывался подвалом, и человека, который мог стать ее хозяином. Это было так страшно, что Гроза села посреди пустыря и завыла. Завыла днем. Завыла отчаянно и громко.
      День за днем проходила она знакомым маршрутом, заглядывала во все укромные места, подбегала к пункту приема стеклопосуды, где толпились пьяные и полупьяные бомжи, но человека — одного, единственного, нужного Грозе, — не было. У нее опять обвис хвост, глаза потускнели, походка стала пугливой, неровной…
      Как-то раз Гроза забрела на рынок. Может, тот человек здесь? Может, вон там, где гортанно покрикивает черноглазый, черноволосый мужчина:
      — Шашлики! Шашлики! Вкусные шашлики! Гарачый шашлики!
      Может быть человек вот здесь, где лежит мясо? Много. Туши! Целые и разрубленные. На большие куски и на маленькие. Мясо замороженное и парное…
      У Грозы пасть наполнилась слюной. Какая-то сердобольная женщина в белом халате бросила ей кость. Ах, как Гроза ей была благодарна! Она схватила кость, но большая черная собака уже мчалась к ней. Та самая, что отняла кусок мяса. Тогда! Давно.
      Гроза бросилась наутек. Ловко лавируя между ног покупателей, она подбежала к воротам рынка, и вдруг увидала под одним из ларьков нору. Правда, нора была немного тесновата, и пока Гроза с трудом протискивалась в нее, черная собака успела укусить ее дважды за спину. Ничего, заживет как на собаке! Главное, косточка здесь, да и убежище стоящее. Отверстие расширялось, и под ларьком оказалось свободное пространство, где можно развернуться. Что Гроза и сделала. На входе торчала черная морда преследователя. Дальше просунуться он не мог.
      Гроза аккуратно положила косточку на землю. Подползла к морде, торчащей в норе, и, зарычав, хотела вцепиться в противный нос, пахнущий еще ее кровью. Но нос моментально исчез. Большая черная собака, сообразив, что Грозу в норе не достать, поспешно ретировалась. То-то!
      Еще один урок! На сильного можно рычать из надежного укрытия. Не только можно, но и нужно, чтобы знал свое место!
      Так Гроза получила несколько очень важных и нужных практических уроков в своей новой бездомной жизни и к тому же совершенно случайно приобрела замечательное убежище.
      Она спокойно обнюхала его. Здесь жила та собака, у которой Гроза отняла мясо. Выходит, теперь она отняла у нее и дом. Жаль, но ничего не поделаешь: главный закон бездомных собак — притесняй слабых! Придется той собаке искать другое убежище, а пока… Понюхав добытую кость, Гроза улеглась, и стала зализывать раны.

XI

      На городских рынках собаки делятся на дневных и ночных. Дневные, незаметные создания, неслышной тенью скользящие у ног продавцов и покупателей. Постоянные посетители рынка и продавцы их знают, подкармливают, дают клички. Подбирая огрызки яблок, облизывая палочки от мороженого, поедая кусочки мяса, отлетевшего из-под топора рубщика, дневные собаки по крохам собирают свой обед. А если уронит ребенок на землю пирожок или беляш — удача! Нужно сразу хватать и глотать или исчезать немедленно вместе с добычей, иначе найдутся собаки посильнее — отнимут, да еще и покусают.
      На поиски пропитания дневным собакам отпущено светлое время суток. Ищи! Надейся на удачу. Но только солнце сядет за большой торговый зал, только продавцы понесут сдавать весы — скрывайся в своем убежище и носа не показывай.
      Ночные собаки выходят, когда стемнеет. Стаей! Они прочесывают рынок из конца в конец, поедая все, что мало-мальски годится в пищу. Беда кошке или собаке, оказавшейся в поле их зрения. Мигом налетят, разорвут! В основе стаи — овчарки, брошенные своими хозяевами. Серые, как тени, худые, словно скелеты, — они не знают жалости.
      Гроза теперь ничем не отличалась от десятка таких же бездомных дневных шавок, обитающих на рынке. Также поджат хвост, также крадется она, низко опустив голову, выискивая на земле оброненную конфетку или недоеденный пирожок… Бока у нее ввалились, глаза тусклые. Трудно узнать в ней веселую и верткую собаку. Одно ее заботит с утра до заката солнца — где добыть пропитание?
      На рынке два места, где всегда можно чем-то поживиться: первое, где рубят мясо. Чем сильнее мороз, тем дальше летят осколки. Но туда сейчас не сунешься. Большая черная собака, что гонялась за Грозой, не подпускает близко.
      Второе место: вернее, таких мест несколько — там, где жарят шашлыки. Постоянно дышишь вкусным запахом, да иногда и перепадет немножко. Если не кусочек мяса, то кусочек хлеба обязательно. Причем, чем хуже шашлыки, тем собакам лучше. Чем хуже шашлыки, тем чаще люди выплевывают недожаренное или жилистое мясо. И тут уж не зевай…
      Но и около шашлычников места заняты более сильными собаками. Приходится Грозе искать пропитание самым распространенным, но самым трудным способом — бегай и ищи! Бегай и ищи, где — кто потерял. А если никто и ничего не потерял? Так не бывает. Ищи!
      Гроза уже сделала три круга, но так ничего и не нашла. Сунулась туда, где рубят мясо, попыталась ухватить маленький кусочек, но налетела черная собака и устроила такую трепку, что второй раз сюда не захочешь заглядывать. Правда, и черной досталось, рубщик мяса так двинул ее палкой, что та сразу захромала. Гроза воспользовалась этим, и хотя побаливали укусы, быстренько подсобирала все, даже самые мельчайшие мясные осколки. И Черная опять здесь. Прихромала! «Ладно, — решила Гроза, — поищем у шашлычников». Но там, кроме голодных собак и самих шашлычников, посиневших от мороза и постукивающих нога об ногу, — ни одного покупателя.
      Пришлось опять бежать по кругу. На четвертом кругу Гроза увидела мальчишку, который, несмотря на сильный холод, ел мороженое. Рука в рукавичке держала мороженое за палочку. Мальчишка не иначе сбежал с уроков, уж больно неподходящее время. На Грозу он не обращал внимания, но та, надеясь заполучить сладкую палочку, подошла совсем близко. Хотя по опыту знала, мальчишкам доверять нельзя — могут ударить. Точно!
      — Пшла-а-а отсюда! — замахнулся на нее ранцем мальчишка и стал быстрее кусать мороженое, а оставшуюся палочку бросил на землю и наступил ногой.
      Гроза давилась слюной, она уже предвкушала, как схватит сладкую палочку, как она будет у нее в пасти… Очень хотелось есть.
      Мальчишка наклонился, поднял палочку, бросил в урну и, довольно похохатывая, пошел с рынка. Гроза некоторое время шла за ним, потом вернулась и поплелась к себе в нору. Нет, ее хозяин — Толик, так бы не поступил.
      А мороз жал, и Гроза побежала быстрее. У норы она вдруг почувствовала чужой запах — запах той собаки, которую когда-то выгнала отсюда. Ах, как она рассердилась! Не слушая грозных рычаний, Гроза нырнула в нору и вцепилась в наглую собачонку. Та, отчаянно завизжав, рванула наутек. Нет, надо же — не дадут сходить пообедать! Того и гляди без дома останешься. Все! На сегодня больше — никуда. Хватит! Гроза свернулась в клубочек плотнее и стала ждать следующего дня, может быть, повезет больше. В брюхе голодно урчало.
      Быстро темнело. Последние прохожие, подняв воротники пальто и запрятав руки в карманы, торопились в свои квартиры. На охоту вышли ночные собаки.
      Собака, которую выгнала Гроза, забилась неподалеку между ларьками, рассчитывая отсидеться до утра, и может быть, так оно и вышло бы, но когда голодная стая ночных пробегала мимо, у собаки сдали нервы, и она, завизжав от страха, бросилась наутек. Зря она это сделала! Зря! Мгновение — и она была растерзана.
      Еще одно правило: стемнело — сиди дома.
      И все-таки, отступив от этого правила, Гроза решила посмотреть, куда ушла страшная стая. Без всяких предосторожностей она высунула голову из норы. И тут же кто-то пребольно схватил за ухо и дернул вверх, стараясь вытащить ее всю. Инстинктивно Гроза уперлась всеми четырьмя лапами в землю и дернулась назад, оставляя клочья уха в пасти злодея. Боль пронзила голову, и Гроза завизжала жалобно, что, конечно же, нельзя было делать. Тут же перед входом в нору заметались тени. Ночные собаки заглядывали в нору, и были так страшны, что Гроза забилась в дальний угол и закрыла глаза.
      Одна из ночных собак попыталась раскопать лапами лаз пошире, чтобы пролезть. Но не тут-то было — с одной стороны входа был угловой камень, а с другой — кирпичная кладка. Сверху — брус пола ларька. Снизу — земля, твердая, мерзлая.
      Попрыгали, покрутились ночные собаки у входа в нору, да и убрались восвояси, оставив Грозу тихонько плакать от боли.
      Разорванное ухо болело. С него нет-нет, да капала кровь, которую Гроза тут же слизывала. Было бы ухо перед мордой или на хвосте, быстренько бы избавилась Гроза от боли, зализала рану и, смотришь, через два-три дня и не вспомнила о ней. А пока… Гроза потерла ухо передней лапой и взвизгнула. Тут же перед норой опять замелькали тени. Ночным собакам и мороз не страшен! Ждут — не вылезет ли Гроза наружу. Нет, шалишь, теперь мы ученые.
      Постепенно Гроза успокоилась, боль поутихла, и ее вновь стали одолевать видения. В узкий лаз заглядывала луна, и Гроза засмотрелась на нее.
      Луна занимает особое место у собак, она влияет на их настроение, а отсюда на аппетит и здоровье. Положим, на аппетит Грозе жаловаться грех. Была бы поближе луна, можно было бы откусить кусочек. Гроза облизнулась, чувствуя, как скапливается слюна в пасти. Подождала, пока ее соберется побольше, и сглотнула. В брюхе сразу заурчало. Урчание было не сытым, когда набитое пищей пузо трещит, как барабан (ах, как давно такого не было!), а болезненное, со спазмами.
      Гроза чуть подвинулась вперед, положила на передние лапы голову и, уставилась на луну не мигая. Живот пригрелся, спазмы прошли, и ее вдруг охватило странное состояние, у нее даже шевельнулся хвост, как бывало, когда она видела своего хозяина — Толика. Впрочем, был ли у нее хозяин на самом деле? Или все это ей приснилось? Нет, не приснилось!
      У каждой собаки должен быть хозяин. Без хозяина собаке очень-очень плохо. Так плохо, что хочется завыть по-собачьи, крикнуть всему этому холодному и опасному миру:
      — Верните хозяина! Верните хозяина!
      Желание было настолько сильным, что Гроза вскочила и тут же присела, ударившись об пол ларька головой. Собаки не могут выть лежа. Собаке обязательно нужно сесть, задрать морду вот к этой, яркой от мороза, луне, расслабиться, потом напрячь горло и…
      Гроза опять улеглась. Глаза у нее стали слипаться и, как наяву, вдруг появилась неподалеку знакомая фигура. Дедушка? Дедушка! Был он в полушубке и с какой-то сумкой. Шел пошатываясь, веселый. Наверное, от него опять плохо пахло, и бабушка будет его сегодня ругать.
      Гроза рванулась было навстречу, но вовремя вспомнила про страшных ночных собак и заскулила. Тут же в отверстии норы мелькнула чья-то тень. Ах, как хотелось Грозе выбежать к дедушке, залаять радостно, ощутить его руку на своей голове. Но… не успеет она добежать до дедушки. Ночные собаки здесь — рядом.
      Дедушка подошел ближе. Точно, он! И тут одна из ночных собак подбежала к нему и зарычала. И сразу, откуда ни возьмись, — еще несколько собак окружили человека, взяли в кольцо. Дедушка не испугался:
      — Ну-ка! Пошли вон! — закричал он и замахнулся сумкой.
      Вот это он зря, собаки всегда реагируют на движение. Нужно было или остановиться или потихоньку идти к воротам, спокойно, размеренно, не делая резких движений. Только до ворот! На улицу ночные собаки не выходят.
      Собаки заворчали, но круг не разомкнули.
      — Пошли вон! — опять закричал дедушка и кинул сумку в вожака. Тот увернулся и приготовился к прыжку. Гроза знала, за прыжком вожака кинется вся стая. Она не могла это допустить. С истерическим визгом выбежала она из норы и кинулась к своре. Проскочила прямо под мордой у вожака, и стала между ним и дедушкой:
      — Гр-р-р! — зарычала она, встопорщив шерсть на загривке. Тут уж не до нежностей. — Грав! Грр-ав! Не трожьте! Это мой хозяин! Это дедушка моего хозяина! — залаяла Гроза.
      Ночные собаки остолбенели — какая-то Шавка на них рычит?! Дедушка же, воспользовавшись замешательством в собачьей стае, побежал к воротам, оставив Грозу одну. Скорее всего, он и не узнал ее. Разве можно в тощем, с поджатым хвостом и выступающими из шкуры ребрами чучеле да еще с окровавленным обрубком вместо уха узнать ладную, с лихо закрученным хвостом Грозу.
      Ночные собаки замешкались лишь на мгновение и тут же бросились на дневную собачонку. Каждая старалась первой укусить Грозу, поэтому они мешали друг другу.
      Гроза прошмыгнув между лап высокорослых собак, кинулась к норе. Ей осталось совсем немного, когда ночные собаки, разобравшись между собой, бросились в погоню. Перед самой норой Грозу сбили с ног, и она завизжала от дикой боли, пронзившей все ее тело, когда мощные клыки рвали шкуру ее, мышцы… Но и истекая кровью, Гроза продолжала ползти к норе и даже смогла вползти в нее.
      Ночные собаки бесновались у входа, тщетно стараясь подкопать, расширить нору, грызли испятнанный кровью Грозы снег. Гроза же в это время лежала в норе недвижимо, и вместе с кровью, сочащейся из глубоких ран, из нее уходила жизнь. Она этому и не сопротивлялась. Дедушка бросил ее. Бабушке она не нужна. Толику тоже… Если бы кто-то из хозяев окликнул ее, приласкал… Встрепенулась бы она, стала зализывать раны, останавливать кровь, а так — зачем ей жить… Ни к чему… Подумаешь, на одну бездомную Шавку станет меньше. Никто и не заметит…

  • Страницы:
    1, 2, 3, 4